Вареон [СИ]

— Рада вас видеть, Илахан.

— И я вас, принцесса, — с почтением в голосе ответил тот, а я поняла — на Ланса можно не рассчитывать. Такой помогать не станет.

Больно уж правильный. Как и Белен. В замке мне, как высокой гостье, предоставили шикарные покои, расположенные рядом с покоями Анлерины. Девушка явно была в восторге от моего приезда. Она все расспрашивала меня о Вареоне, радовалась, что я наконец-то расскажу правду о брате, и еще не знала, что эта самая правда омрачит память хорошего человека. Человека, которого я люблю… Но кому до этого дело? Берил — мертв. Его похоронили, о нем почти забыли. Максим навсегда заперт в другом мире, как я в этом. Вихрь мне уже объяснил, что о возвращении не может быть и речи. Миров много и именно мой попался Александру совершенно случайно. Второй раз на такую случайность можно наткнуться спустя тысячи лет, века, которых не было ни у меня, ни у моего несчастного ребенка… Поэтому Берила и его память было единогласно решено подвергнуть позору ради живого Вареона. Единогласно при одной воздержавшейся, но меня, по привычке, никто и не спрашивал. В этом мире вообще не принято спрашивать женщин. Женщины подчиняются, они врут и манипулируют мужчинами, и теперь я поняла, откуда в моем мире взялся стереотип о женском коварстве. Орудием мужчин все время была сила, а женщин — хитрость. А теперь, слушая Анлерину, я со слезами на глазах вспоминала о своем любимом, человеке, имя и память которого мне предстояло покрыть позором, отце моего ребенка. Вспоминала его губы, руки, его любящий голос и удивлялась — как я вообще была в состоянии все это забыть? Даже на время, даже в другом мире, даже в другой жизни… Ночью я лежала в своих роскошных покоях с широко открытыми глазами и думала, думала. Думала о брате, который ненавидит Берила и, несомненно, возненавидит его дитя, думала о Анлерине, одного брата которой я спасу, а второго подвергну позору. Вспоминала о молитве своей на Рождество и бесшумно плакала, глотая соленую влагу — воистину, если нас хотят наказать небеса, то делают слепыми. Теперь я понимаю ревность и любовь Максима к Далу, ведь однажды он почти потерял меня из-за брата. Он ведь всегда помнил Ритону. И видел, все это видел и еще раз переживал во снах: и нашу любовь, и его сумасшествие, и убийство моих родителей. Теперь я проклинала Александра за его низость, но разве Александр сам не был наказан? Разве не любил он сына, воплощение Берила? Разве не мучила его совесть при виде меня? При виде Максима? Как же все запутано в этой истории! Истории, где виновные становятся жертвами, а жертвы — палачами! Следующий день встретил меня слабостью во всем теле. Незнакомая служанка облачила мое многострадальное тело в роскошные, тяжелые одежды, Анлерина, с горящими от счастья глазами, прибежала пожелать доброго утра, зашел извечно спокойный Манрад, но в его глазах я увидела любопытство и… некоторое недоумение, смешанное с сожалением. Я хотела спросить, о чем он сожалеет, но в комнату вошел Ганар, и поведение Манрада резко изменилось: теперь передо мной стоял все тот же холодный царедворец, как и обычно. Поняв, что мне никак не удастся пройти мимо Ганара и поговорить с Манрадом наедине, я смирилась с тем, что еще раз потеряла дорогого мне друга. Не в первый раз… В этом мире у меня нет и не может быть друзей, каждый может быть человеком брата, а если Наран узнает о моих мыслях…

Воистину, только глупая может мечтать стать принцессой! Угрюмо села я в карету, и пока экипаж бежал по смоченным мелким дождем улицам, мне хотел выскочить наружу и раствориться в праздной толпе, что наблюдала за шикарным эскортом заграничной принцессы.

— Вы сегодня бледны, моя дорогая, — растягивая слова, сказала компаньонка. — Все еще плохо себя чувствуете?

— Это нервы, — ответила я, уходя от внимательного взгляда Ганара.

— Незачем нервничать, — ответил придворный. — Вы всего лишь исполняете свой долг. «Который должны были исполнить гораздо раньше» — читалось в его глазах. Я чуть отодвинула занавеску и увидела мальчишку, свесившегося с высокого каштана. Наверное, там свысока было удобнее наблюдать за заграничным клоуном, то есть принцессой.

— Не выглядывайте, — «попросила» карга. — Вашу бледность могут понять неправильно… Все вы и все понимаете неправильно. И кому оное мешает? Когда я вышла, то сразу же закружилась голова от запаха цветов.

Лепестки бросали мне под ноги и идти по мостовой в тонких туфлях было неудобно. Гораздо удобнее по уложенными плитами ступеням храма правды. Внутри меня уже ждали. Склонились ожидавшие придворные и в людском коридоре я подошла к невысокому алтарю, возле которого стояли жрецы в темных хламидах. Я встала перед алтарем на колени, прямо на подложенную тут специально для меня бархатную подушечку. Было душно. Очень душно.

Запах благовоний кружил голову. Служитель, подал мне чашу. На вкус жидкость напоминала воду, но стоило бы мне соврать, как она бы меня убила. Рядом со мной стал мой защитник — Ганар, чуть позади разместилась королевская семья и придворные. Все ждали. Чего? Меня…

— Расскажи нам о дне своей несостоявшейся свадьбы, — начал жрец.

— Я проснулась, оделась, — начала я, слабея, — и направилась к жениху.

— Одна?

— Нет, в коридоре я встретила Вареона.

— Что от вас хотел принц?

— Он хотел извиниться за вчерашнюю драку. Сначала он извинился передо мной, потом мы вместе пошли к Берилу.

— Что вы увидели? Я сглотнула и тихо продолжила:

— Берил стоял с ножом над моими родителями. У него были странные глаза… Сумасшедшие… Он направился ко мне, но Вареон встал между нами. Я испугалась. Берил бросился на брата, я пыталась помочь Вареону, но меня откинули в сторону, я ударилась плечом о косяк двери и на мгновение потеряла сознание от боли. Когда очнулась, Берил стоял с ножом над Вареоном. Я закричала. Глаза Берила на мгновение просветлели и он… он сам… он убил себя сам… Я замолчала. Над толпой пронесся стон, и мне стало стыдно, стыдно за мою полуправду. Захотелось закричать — не верьте, Берил был во власти безумия, он не мог справиться с собой…

— Куда вы пропали? — спросил жрец, и я побледнела. Но тут, впервые за время допроса, вмешался Ганар:

— Вы забываетесь жрец. Принцесса пришла в храм, чтобы рассказывать о Вареоне и Бериле, а не о себе. На другие вопросы моя госпожа отвечать не обязана. Голова кружилась все сильнее, к горлу подкатила внезапная тошнота, и пол начал расплываться перед глазами. Благовония… это все благовония…

— Где мой сын? — спросил вдруг король, и я не могла не ответить:

— Вареон вернется… Через неделю… Спасительное беспамятство наконец-то поймало меня в свои сети, и я была ему за это очень благодарна.

13

Въезд Вареона был шикарным. Я просила брата избавить меня от этого зрелища, но Наран, по обыкновению, был непреклонен. И вот теперь я стояла на балконе рядом с надутой Анлериной. Моя бывшая подруга перекинулась со мной всего несколькими, ничего не значившими фразами, и теперь застыла рядом, гордо выпрямив спину.

Оно и понятно: услышав в храме правду, принцесса быстро ко мне охладела. Она так и смогла мне простить позора старшего брата, не понимая, что из-за бесчестья Берия я страдаю не меньше, если не больше. Спать не могу. А есть себя заставляю, ради ребенка. Отмахиваясь веером от полуденной, уже осенней жары, я скрыла за его перьями усталый зевок: тяжелый наряд меня утомлял. Чужое внимание и любопытные взгляды — утомляли. Шепот за спиной и сплетни утомляли еще более. Но страшнее всего было непонимание — они все осуждают, считая меня истеричкой, что спряталась на два года в монастыре, и никто не знает правду… почти никто. Гул толпы сменился из ожидающего на радостный. В проходе между людьми появились украшенные плюмажем лошади. Посыпались под копыта лепестки роз и столица взорвалась приветственными криками, встречая въезд опального недавно принца, как встречала бы въезд победителя. Вареон и казался победителем. Его волосы, которые с последней нашей встречи отросли до плеч, украшал тонкий золотой обруч короны, и теперь, с победной улыбкой на лице, восседая на иссиня-черном ортопегасе, он вовсе не казался похожим на того теплого и близкого Дала… которого я даже любила. Когда-то. Веер взмахнул еще раз, отгоняя неприятные мысли. Отвернувшись от Вареона, я увидела глаза стоявшего рядом Илахана, блестящие от восторга, его раскрасневшееся лицо. Боже, как по-детски иногда ведут себя мужчины, даже антреоны. И рядом с ним я чувствовала себя бесконечно старой. Вареон прошлое, и теперь я это понимала в полной мере. Мне не по дороге с принцем. И теперь, когда ему не нужна моя помощь, я наконец-то могу заняться собой и ребенком. Сначала надо разобраться а жрецом, заодно раскусить Хамала. За все время своего пребывания в замке я так и не смогла до конца понять — нравится он мне или нет. Но еще больше меня волновал вопрос, который я и задала шепотом стоявшему рядом Манраду:

— Что с жрецом?

— А что вы хотели бы, чтобы я сказал? — невозмутимо ответил Манрад, не отрывая внимательного взгляда с Вареона.

— Мои желания я оставлю при себе, — заметила я. — Боюсь, они недостойны моего положения. И все же, почему вы не хотите мне отвечать?

— Я арестовал его незадолго до вашего приезда. Сюрприз! Пока я строю планы, мужчины действуют. Как всегда, не спросив меня.

— Каста жрецов не возражает против ареста? — спросила я после некоторой паузы.

— Это не ваши проблемы, принцесса, — заметил Манрад, — Вас должно волновать, что жрец активно отвечает на вопросы. И мне не нравятся его ответы.

— Вы мне не верите? — побледнела я, вдруг сообразив, что, поверив жрецу, меня могут признать самозванкой. — Или не верите ему?

— Странное дело, но я верю вам обоим, — Вареон как раз проезжал мимо Манрада, и, на удивление всех присутствующих, принц милостиво кивнул советнику и ласково улыбнулся мне.

— Вас радует подобное внимание? — нахмурился Манрад.

— Скорее настораживает, — ответила я, и решилась. — Что, если я попрошу вас о помощи?

— Смотря о какой, — уклончиво ответил Манрад.

— Что, если я попрошу вас спасти моего ребенка… моего и Берила, — с помощью Снежка мысленно послала ему в мозг, и впервые увидела, как побледнел советник.

— Вы с ума сошли… — прошептал Манрад. — Чего вы хотите? Что я могу сделать? Я замолчала. Исчезнувший на время Ганар, вновь появился так некстати, занял свое положение за моей спиной, и тихо шепнул мне на ухо:

— Наследный принц прибудет завтра на рассвете.

— Он увезет меня? — нахмурилась я — неужели теперь, когда я наконец-то нашла себе союзника, мой несносный брат опять все испортит?

— Думаю, что для вас у него другие планы, — заметил Ганар. Наверняка я заметно побледнела, потому как Манрад, чуть покосившись на меня, осторожно просканировал мне в сознание (ортопегасы, оказывается, у антреонов не только для красоты!):

— Вам плохо?

— Завтра возвращается мой брат… с новостями. Зная Нарана, я сказала бы, что дурными новостями.

— Я постараюсь вам помочь, — коротко просканировал Манрад, поклонившись мне и растворившись в толпе, давая этим понять, что разговор закончен. Этими словами мне и пришлось удовольствоваться. Господи, как же это глупо! Мы от всей души завидуем красивым нарядам принцев и принцесс, не понимая, как сложно находится в их положении… А что мне теперь делать? Ждать, пока Наран вновь испоганит мне судьбу? Не в моем характере ждать, а что сделать, когда за каждым моим шагом следят тысячи глаз? Воистину, в каких сказках выдумали пламенную любовь братьев к своим сестрам? Не в сказке про Нарана. Уж мой братец сделал все, чтобы я не исчезла бы во второй раз… Вареон тем временем достиг своего отца. Вран был бледен, но сына принял с достоинством. Обняв Вареона, он поцеловал сына в лоб, и повел принца внутрь дворца. Я со щелчком закрыла веер. Церемония приема для нас закончилась.

Наконец-то. Я люблю Вареона, но теперь меня волнуют другие, более важные проблемы. Я и мой ребенок, у которого никого кроме меня в этом мире не осталось.

— Где ты со своей помощью, когда нужен, Вихрь? — сквозь зубы прошептала я, поклонившись Анлерине. Девушка ответила холодным кивком и я, наконец-то, смогла удалится с проклятого балкона. Только Вихрь мне мог помочь… только он знал правду. Но почему-то мне казалось, что ловушка уже захлопнулась и выхода больше нету. Совсем.

14

Говорят, женская интуиция вещь полезная, но не для меня. Именно она не давала мне спать всю ночь, заставляя крутиться на кровати, как волчок. Тем более, что в комнате было жарко и душно, над потолком завывал неизвестно откуда залетевший комарик, а за окном тихо плакал крупными редкими каплями теплый летний дождь. Перекатываясь с одного бока на другой, я звала к себе убегающий сон и удивлялась, какие долгие, оказывается ночи, когда человек лишен возможности заснуть. Спать мне, по большему счету хотелось — ум то и дело затягивала пелена сонливости, но все равно дальше тягостной дремоты дело не шло. Утром ко мне пришел свеженький и бодрый посланец Ганара. Даже смотреть на него было тошно — сразу же хотелось грохнуться на кровать и спать, спать, и еще раз спать, но вскоре должен был пожаловать брат, и мне, как любящей сестренке и его подданной, надлежало встретить наследного принца при полном параде. Почему капризному братишке захотелось явиться ко мне с утра пораньше, спрашивать не хотелось. Как и возражать. Именно поэтому я рассвет встретила в нужного цвета конфетной оболочке, а брата — с улыбкой на устах и радостью в глазах.

— Рада видеть тебя, Наран.

— Кто бы сомневался, — ответил принц, бесцеремонно разваливаясь в кресле. Устал он, видишь ли! Прокляв все на свете, я осторожно уселась напротив, радуясь, что между нами хоть какая-то преграда в виде маленького столика.

— Я привез тебе радостные вести, сестра.

— Какие? — насторожилась я, подвигая к Нарану вазочку с его любимыми фруктами, теми самыми, которыми я когда-то восхищалась в своем сне. Теперь я их видеть не могла, как и брата. Зная Нарана достаточно хорошо, я сразу смекнула, что его радостные вести могут оказаться не совсем радостными для меня. И правильно сделала, что насторожилась, потому что следующие слова заставили меня застыть на месте:

— Давай говорить на чистоту, сестренка, — улыбнулся Наран, принимаясь за фрукты. — Ты уже не молода, если сказать честно, то очень не молода, и в твоем возрасте женщине пристало не сидеть в доме отца, а быть хозяйкой в своем собственном доме.

— Говори быстрее Наран, чего ты от меня хочешь?

— Я ничего от тебя не хочу, — холодно заметил брат. — Все, что я говорю, ты должна была давно понять сама, если не дура. А ты никогда не была дурой. Мы уже говорили на эту тему, и мне казалось, что ты поняла.

— Я поняла, брат, — заметила я. — Кого ты мне выбрал в женихи?

— Вареона. Я села, внезапно почувствовав страшную слабость.

— Наран, я…

— Я помню твое письмо, сестра, где ты жалуешься на Берила и на выбор родителей, — да, письмо было — глупое письмо запутавшейся девушки. Тогда я еще не могла до конца выбрать между Вареоном и Берилом, но чуть позднее поняла, что и выбора-то у меня нет. Я люблю Берила, а Вареон навсегда останется для меня лишь младшим братишкой.

— Теперь твоя мечта исполнилась. Вареон сам заговорил о вашей свадьбе, еще в храме. И я дал согласие. Дед одобрил мой выбор.

Сегодня мы провозгласим помолвку, и через полгода ты станешь женой здешнего наследного принца. Боги тебя любят, сестренка, исполняют все твои желания. Все встало на свои места, не так ли, Ритона?

Настоящий убийца найден, честь моего друга восстановлена, и вы можете теперь быть счастливы.

— Господи, как же ты наивен, — прошептала я, чувствуя себя гораздо старше своего старшего брата. — Все не так просто, как ты думаешь…

— Я не понимаю, чего ты хочешь, сестра? — насторожился Наран, вмиг забыв о фруктах. — Все сложилось по-твоему.

— Наран, нам свойственно меняться, — осторожно заметила я. — Я и в самом деле когда-то любила Вареона, или думала, что люблю, но это изменилось…

— Любила тогда, полюбишь и сейчас, — сузив глаза прошипел Наран, явно теряя терпеливость. — Да и к чему вам эта самая любовь? Этот брак выгоден для наших семей, и он состоится — хочешь ты этого или нет! Самодовольный придурок! Но что мне остается делать?

— Помолвки не будет! — твердо ответила я, хотя мой голос слегка и дрожал от скрываемого страха. — Это невозможно!

— Невозможны только твои слова! — зло ответил Наран. — Назови мне хоть одну причину!

— Ребенок! Ребенок Берила во мне! — почти прокричала я. Дальше все произошло быстро. Мы оба медленно поднялись. Наран посерел, как-то состарился и, молча подойдя ко мне, влепил такую пощечину, что я отлетела в другой конец комнаты.

— Шлюха! — в два шага он оказался рядом. — Мерзавка! Ты не родишь это отродье! Убийца моих родителей не получит сына от моей сестры!

Дальше я почти ничего не помнила. Наран избивал меня жестко и молча.

Молчала и я, решаясь только иногда постанывать сквозь волны боли, пока не потеряла сознание, моля Бога только об одном — умереть вместе со своим сыном. Но я не умерла. Сквозь страшную боль слышала я мягкие, уговаривающие слова Ганара, сквозь которые прорывалось змеиное шипение брата, и, чувствуя, как по ногам неумолимо текла кровь, и молила свое маленькое, еще неродившееся дитя держаться в этом мире, не умирать, как в прошлый раз, только держаться…

15

Очнулась я в кровати. Было больно. Было очень больно… и все тело, казалось, состояло из боли, но я нашла в себе силы открыть глаза и оглядеться. Рядом сидел нахмуренный Вареон. Сочетание, конечно, отличное — будто все в этом мире сговорились меня добить. Мои глаза едва открывались, а была обязана вести с принцем светскую беседу. Будь проклят тот, кто придумал все эти приличия. Почему я просто не могу послать его, лучше шикарным русским матом, и заснуть, заснуть… А лучше — умереть, лишь бы не видеть больше ни единого мужчины, тем более, принцев. Как же они мне надоели!

— Прости, — прошептал он, увидев, что я очнулась. — Я не думал, что так кончится… Будто мне легче от его сочувствия. Бросил меня у жреца на съедение Нарана, а теперь вспомнил, сочувствовать пришел! Где он раньше был?

В храме развлекался? В раздражении я попыталась разжать губы, но ничего не получалось.

Слабость окутала мое тело мягким одеялом, и по щекам потекли слезы бессилия. Увидев мои слезы, Вареон изменился в лице и, прикусив губу, прошептал:

— Это все я виноват! Даже не подумал, да и как же я мог знать! О, Боги! Как же сильно я обидел тебя, как много горя тебе принес! Мы скажем твоему брату, что ты потеряла ребенка. Я застонала, и, на мое счастье, Вареон правильно понял вопрос:

— Да, ребенок жив. Но ты понимаешь, что это налагает на нас множество проблем… Я не понимаю, как именно этот ребенок мог оказаться ребенком Берила, но Ганар пытался мне кое-что объяснить…, - Ганар! Неужели он все же служит Вареону, а не моему брату. Или он служит… мне? Но почему, почему он раньше мне не помог? — Но, тем не менее, я согласен признать ребенка своим. Мы поженимся, как только ты сможешь ходить, Ритона, и мы всем скажем, что поженились уже давно. Твой ребенок, мой племянник, станет моим сыном или дочерью… Нарана я возьму на себя… Ему мы объясним, что он не так тебя понял, и этот ребенок — мой. Ритона, ты согласна?

Впрочем, извини, у тебя нет другого выхода. Если я не женюсь на тебе, то ты вновь попадешь под власть брата. Ты знаешь Нарана, он тебя никогда не простит. В лучшем случае тебя ждет служение строгой богине, в худшем — вечное рабство рядом с родными. Но твоего ребенка однозначно ждет смерть или рабство. Если Наран что-то должен сестре, то… ублюдку сестры он не должен ничего! Он посмотрел на меня, и уже мягче произнес:

— Ты сильно изменилась, Ритона. Но мы все изменились, не так ли?

Пройдя все это иначе и быть не могло. Но мои чувства к тебе не изменились. Как и моя любовь к Берилу. Мне больно, что ты выбрала его даже до свадьбы, но так уж было суждено… Я не могу бросить ребенка Берила в беде. И я не могу бросить тебя на растерзание Нарану. Господи, ну почему мне не удавалось разлепить эти проклятые губы!

Почему на мое тело накатилась такая слабость, когда ум работал почти хорошо, если не считать некоторой медлительности и легкого тумана.

Почему не могу сказать я Вареону, что не нужна мне его жертва, да и ему она не нужна! Потому что он — мужчина, и не сможет он полюбить ребенка соперника, пусть даже этот соперник — его собственный брат!

Да и не нужна мне сейчас любовь Вареона, она слишком тяжела для моего обессилившегося разума. Никто мне из этого мира не нужен, так почему же они не оставят меня в покое! Вареон вновь посмотрел на меня, и мне стало плохо — в его глазах было столько любви и тоски, что стало тоскливо и мне самой. Ну почему я не пришла в этот мир до смерти Александра, до встречи с Максимом! Почему эта проклятая судьба так посмеялась надо мной! Ведь я была готова полюбить Дала, но вновь полюбила его брата. Видимо, судьба у меня такая, разделить несчастную судьбу своего возлюбленного. Любовь зла! И не потому что любим мы, женщины, козлов, а потому что любят нас не те! Вареон ушел, а мои проблемы остались. Они были со мной, когда я спала, были, когда я просыпалась, когда умелые руки неизвестных мне женщин обмывали мое избитое тело, когда приходил целитель и осматривал мои раны, когда меня медленно, с потрясающим терпением кормили из ложечки. Меня никто не навещал, но я понимала, что обо мне не забыли.

Изредка из соседней комнаты до меня доносились вроде бы знакомые голоса, но в комнату никто, кроме обслуги, не входил, и это радовало — не хотелось, чтобы меня видели в таком состоянии. После недели стыда от своей беспомощности я постепенно начала ходить. Давалось мне каждое движение с трудом и болью в груди, но теперь все это было терпимым. Я, к своему удовольствию, могла сама воспользоваться стоявшим за ширмой ночным горшком и влезть в теплую ванну. Это был огромный прогресс. С моего лица, благодаря усиленным втираниям, сошли синяки, я смогла почти свободно разговаривать, как вдруг в покоях появился гость, которого я не ждала… Хамал.

— Вы неплохо выглядите, Ритона, — начал он после стандартного приветствия, — и неплохо охраняетесь. Мне пришлось пробиваться чуть ли не штурмом, чтобы добраться до вашей кровати.

— Не понимаю, к чему такие старания, Хамал, — с ноткой язвительности ответила я, хотя и самой давно хотелось поговорить с этим человеком… Поиграть со змеей… — Я ведь с вами практически не знакома.

— У нас с вами общие цели, моя госпожа. — Да что ты! — Анлерина сказала мне о… решении нашего наследника.

— Анлерина излишне доверчива, — заметила я. — Я бы поостереглась доверять вам так однозначно.

— Почему? — удивился Хамал.

— Потому что, в отличие от Анлерины, я знаю кое-что о вашем культе. В моей стране за приверженность к вашей религии сразу ведут на казнь, и вы знаете почему.

— Вы слишком много знаете для попавшей в беду принцессы… Да, — сузил глаза Хамал, — некоторые из наших ветвей и в самом деле используют жертвоприношения, но вам никогда не приходило в голову, что не очень умно судить об организации по одному ее представителю?

— Это не один представитель…

— Ах, вы об этом! — усмехнулся Хамал. — Тогда можете успокоиться, моя принцесса. Эти люди никогда не были обычными жертвами, они были… нарушителями.

— А вы — судьи, — усмехнулась я.

— Да, — серьезно ответил Хамал. — Мы — судьи. Мы сами своих судим, как и большинство культов. Только их почему-то за это не осуждают.

Но у нас мало времени. Мне необходимо знать, кто вынес из нашего храма тайну перехода через миры.

— Чтобы наказать? — усмехнулась я. — Но вам некого наказывать.

Александр мертв…