Рассказы. Часть 2

— Одобряю для публичного просмотра.

Встав с места, он обвёл всех грозным взором, добавив:

— У меня одно замечание. Мой сын принял командование ротой пехотинцев. Он вершит свой патриотический труд, как и любой солдат. Почему он не запечатлён?

— Мы не осмелились снимать его без вашего разрешения, сэр, — сказал один извиняющимся тоном.

— Я не только разрешаю — я приказываю. Обязательно показать его в следующем выпуске кинохроники с поля боя. Без всякого приукрашивания. Пусть люди видят, что он там, в гуще сражения, разделяет трудности и опасности, окружающие простого солдата.

— Будет исполнено, сэр.

Они собрали аппаратуру и с тем отбыли. Корман беспокойно прогуливался по толстому ковру перед электрическим радиатором.

— Пусть знают, что Рид с ними, — ещё раз повторил он.

— Да, Дэвид. — Она захватила с собой вязание, спицы позвякивали в её руках, как далёкие позывные из космоса.

— Ведь он мой сын.

— Да, Дэвид.

Прекратив это мерное расхаживание взад-вперёд, он в раздражении прикусил нижнюю губу:

— Тебе больше нечего сказать, кроме этого?

Она подняла глаза:

— А ты хочешь, чтобы я сказала?

— Хочу ли я? — повторил он. Его кулаки невольно сжались, когда он возобновил свою прогулку по ковру, в то время как она вернулась к спицам.

Что она знает о желаниях?

Да и что о них знают вообще?

На исходе четвёртого месяца оккупированные территории Лэни выросли до одной тысячи квадратных миль, в то время как люди и пушки продолжали непрерывно вливаться в войска захватчика. Продвижение оказалось более медленным, чем ожидалось. Незначительные промахи высшего командования, несколько непредвиденных трудностей, неизбежных при сражении на столь обширной территории, и к тому же сопротивление оказалось отчаянным, причём там, где это меньше всего ожидалось. Тем не менее прогресс был налицо. Хотя с небольшой задержкой, неизбежное всегда становится неизбежным.

Корман пришёл домой, услышал, как дверца автомобиля захлопывается на шестой ступеньке. Всё было, как прежде, не считая того, что на сей раз часть населения непременно захотела собраться у ворот его дома, чтобы приветствовать своего лидера. Горничная стояла наготове, принимая его вещи. Тяжёлыми шагами он проследовал в комнаты.

— Рид получил повышение по службе, теперь он капитан.

Она не ответила.

Встав прямо перед ней, он спросил властным тоном:

— Тебя что, это не интересует?

— Конечно, Дэвид. — Отложив книжку, она сложила на груди руки с длинными тонкими пальцами и посмотрела куда-то в окно.

— Что с тобой происходит?

— Что происходит? — Светлые брови изогнулись, когда её взор остановился на нём. — Со мной ничего не происходит. Почему ты спрашиваешь?

— Объясняю. — В его словах появилось железо. — Я давно догадываюсь. Тебе не нравится, что Рида нет здесь. Ты не одобряешь, что я отослал его так далеко от тебя. Ты думаешь о нём только как о своём сыне. Но не о моём. Ты…

Она спокойно посмотрела на него:

— Наверное, ты просто устал, Дэвид. И обеспокоен.

— Я не устал, — настаивал он, излишне повышая голос. — И не обеспокоен. Беспокойство — признак слабости.

— Для слабости тоже есть причины.

— У меня их нет.

— Ну тогда ты, должно быть, проголодался. — Она заняла своё место за столом. — Поешь что-нибудь. Ты сразу почувствуешь себя лучше.

Недовольство и раздражительность не оставили его и за ужином. Мэри что-то скрывала, он знал это с уверенностью человека, прожившего с ней полжизни. Но он не мог выжать из неё объяснения авторитарными методами. И только когда он закончил есть, она капитулировала добровольно. Способ, которым она при этом воспользовалась, должен был свести удар до минимума.

— Пришло ещё одно письмо Рида.

— В самом деле? — Он тронул пальцами бокал с вином, чувствуя, что насытился и напился, но не желая показывать этого. — Я знаю, что он вполне доволен, здоров и цел. Если бы с ним что-нибудь случилось, я узнал бы первый.

— Ты не хочешь взглянуть, что он пишет? — Она вытащила письмо из орехового бюро и протянула ему.

Он посмотрел на письмо, не протянув за ним руки.

— А-а, представляю: обычная болтовня, пересуды о войне.

— Думаю, ты мог бы почитать его, — настаивала она.

— Ты думаешь? — Взяв письмо, он подержал конверт, не сводя с неё вопросительного взора. — Чем же эта заурядная депеша может привлечь моё внимание? Или она чем-то отличается от других? Я знаю заранее, что письмо адресовано тебе. Не мне. Тебе. Рид ни разу в жизни не написал письма специально для меня.

— Он пишет нам обоим.

— Тогда почему он не начнёт словами: «Дорогие папа и мама»?

— Вероятно, ему просто не приходило в голову, что это тебя задевает. И потом, это просто громоздко: «Дорогие папа и мама».

— Че-пу-ха!

— Ты мог бы просто просмотреть его, чем спорить, не читая. Всё равно узнаешь, раньше или позже.

Последнее замечание оказалось убедительнее всего. Развернув письмо, он хмыкнул, пропуская начало послания, затем миновал десять абзацев, описывающих армейскую службу на чужой планете. Это был обычный трёп, которые каждый боец посылает домой. Ничего особенного. Перевернув лист, он внимательно прочитал остаток послания. Его лицо стало сосредоточенным и побагровело.

«Лучше расскажу тебе, как я стал добровольным рабом лэнийской девочки. Я откопал её в том малом, что осталось от деревни Блу Лейк, которая здорово пострадала от ударов наших тяжёлых бомбардировщиков. Она была совершенно одинока и, насколько мне удалось обнаружить, оказалась единственной выжившей. Мама, у неё нет никого. Посылаю её домой на госпитальном корабле „Иштар“. Капитан упирается, но он не посмеет отказать Корману. Пожалуйста, примите её, ради меня, и позаботьтесь о ней до моего возвращения».

Бросив письмо на стол, он длинно и энергично выругался, закончив словом:

— …Недоносок!

Ничего не сказав, Мэри села, не сводя с него взора и сложив руки на коленях.

— Весь мир смотрит на него, — бушевал Корман, — как на фигуру общественной значимости и сына своего отца: в нём видят образцового солдата. А он что делает?

Она хранила молчание.

— Становится лёгкой добычей какой-то расчётливой сучки, которая сообразила сыграть на его сочувствии. Вражеская женщина. Лэнийская потаскушка.

— Должно быть, она симпатичная, — сказала Мэри.

— Нет симпатичных лэнийцев! — Отрезал он голосом, который мало чем отличался от крика. — Или ты совсем потеряла рассудок?

— Нет, Дэвид.

— Тогда к чему это глупое замечание? Одного идиота в семье вполне достаточно. — Он ударил кулаком в ладонь левой руки. — В то время когда антилэнийские настроения на подъёме, воображаю, какой эффект это произведёт на общественное мнение, когда станет известно, что мы даём приют какой-то особо заслуженной, видите ли, вражеской иностранке, цацкаемся с какой-то накрашенной и напудренной стервочкой, которая вцепилась когтями в Рида. Представляю, как она начнёт хвастать повсюду, одна из побеждённых, которые становятся победителями с помощью порции дурмана. Должно быть, Рид тронулся умом.

— Ему двадцать четыре года, — заметила она.

— Что с того? Хочешь сказать, есть какой-то особый возраст, в котором человек имеет право корчить из себя идиота?

— Дэвид, я этого не говорила.

— Ты подразумевала. — Удары кулака в ладонь возобновились с новой силой. — Рид проявил неожиданную слабость. Это у него не от меня.

— Нет, Дэвид, конечно же, не от тебя.

Он уставился на неё, пытаясь сообразить, нет ли скрытого подтекста за её кротким согласием. Но и это ускользало от него. Его ум был не её умом. Он не мог думать в её понятиях. Только в своих.

— Я остановлю это безумие. Если у Рида недостаёт силы характера, я об этом сам позабочусь. — Отыскав телефон, он заметил, снимая трубку: — Есть же тысячи интеллигентных привлекательных девушек на Морсэне. Если Рид чувствует, что ему надо завести роман, он может сделать это дома.

— Но он не дома, — напомнила Мэри. — Он далеко.

— Всего несколько месяцев. Почти ничего. — Телефон зажужжал, и он рявкнул в трубку: — «Иштар» уже покинул Лэни? — Немного подождав, он положил трубку на место и пробормотал огорчённо: — Я бы вышвырнул её с корабля, но слишком поздно. «Иштар» стартовал вскоре после того, как почтовый корабль привёз письмо от Рида. — С видом, который никак нельзя было назвать довольным, он произнёс: — Эта девчонка будет здесь завтра. Бесстыжая, наглая стерва. Уже издалека видно, какого поля ягода.

Повернувшись к стоявшим рядом большим, медленно отстукивавшим часам у самой стены, он смотрел на них, как будто «завтра» могло наступить в любой момент. Его ум работал над проблемой, внезапно свалившейся на голову. Спустя некоторое время он заговорил вновь:

— И пусть эта распутница и интриганка не мечтает, что найдёт себе комфортабельное прибежище в моём доме, что бы Рид ни думал на её счёт. Я не желаю видеть её, понятно?

— Понятно, Дэвид.

— Если он ослаб, то я — нет. Как только она прибудет, я устрою ей самый незабываемый приём в её жизни. К тому времени как я закончу, она будет на седьмом небе от счастья, что вернётся назад на Лэни на первом же попутном корабле. Она вылетит пробкой и навсегда забудет дорогу сюда.

Мэри оставалась безмолвна.

— Но я не собираюсь выносить сор из избы при народе. Я не дам ей даже такого удовольствия. Как только встретишь её в космопорту, немедленно позвони и вези ко мне в офис. Там я с ней разберусь.

— Да, Дэвид.

— И не забудь позвонить мне перед этим. Мне нужно освободить место. Для личной семейной беседы.

— Я запомню, — пообещала она.

Было полчетвёртого, когда на следующий день раздался звонок. Он прогнал адмирала флота, двух генералов, и директора внешней разведки, торопливо перелистал самые безотлагательные бумаги, освободил стол и внутренне приготовился к неприятной грядущей задаче.

Вскоре запищал интерком, и голос секретаря известил:

— К вам двое, сэр. Миссис Мэри Корман и мисс Татьяна Хест.

— Впустите.

Он с суровым лицом откинулся в кресле. Татьяна, подумал он. Иностранное имя. Можно представить, что за девица скрывается под этим именем: разряженная грудастая штучка, самоуверенная не по годам и с приценивающимся взглядом. Девчонки такого сорта легко цепляют на крючок молодых впечатлительных оболтусов вроде Рида. И, конечно же, на все 100 процентов уверена, что сумеет обольстить папашку с таким же успехом, кем бы он ни был. Ха, вот тут-то она ошибается.

Дверь открылась, и они безмолвно встали перед ним. Примерно полминуты он не сводил с них пристального взора, и десяток различных выражений сменился на его лице. Наконец он медленно поднялся и обратился к Мэри, откровенно изумлённым тоном:

— Ну и где же она?

— Вот, — сообщила Мэри с нескрываемым и необъяснимым удовлетворением, — эта молодая леди.

Он шлёпнулся обратно в кресло, глядя недоверчиво на мисс Татьяну Хест. Её тощие ножки были выставлены до колен. Одежда износилась. Бледное личико, со втянутыми впалыми щеками и пара громадных чёрных глаз смотрели как будто в пустоту, или же, точнее сказать, взгляд её был направлен внутрь себя. Одной маленькой бледной рукой она держалась за Мэри, другой обнимала большого, недавно купленного медвежонка, полученного из источника, о происхождении которого он мог догадаться. Лет ей было никак не больше восьми.

Именно глаза захватили его больше всего: потрясающе серьёзные, мрачные и, главное, — не желающие видеть. У него похолодело в животе, когда он разглядывал эти глаза. Она была не слепа. Она прекрасно видела его — но смотрела, как будто не видя. Эти громадные чёрные глаза могли просто регистрировать его существование, в то же время разглядывая неведомые тайники внутри неё самой. Жуткое зрелище, перенести которое смог бы не каждый.

Посмотрев на неё зачарованно, он пытался проанализировать и определить, что за странное качество у её взгляда. Он ожидал встретить дерзость, вызов, наглость, гнев — всё, на что способна хищница. Теперь же, раз так обернулось дело, можно было ожидать детского замешательства, самоуверенности, робости. Но это была не робость, решил он. Это было нечто иное, что трудно ухватить. Наконец он понял, что это, скорее всего, полное отсутствие в этом мире. Она была здесь, но как будто не с ними. Она была где-то там, внутри собственного крошечного мирка.

Мэри вмешалась внезапно:

— Ну что, Дэвид?

Он обернулся на звук её голоса. Некое смущение не давало привести в порядок его ум — так разнилась эта картина с тем, что он ожидал. У Мэри было преимущество в час с небольшим, для того чтобы справиться с шоком. Ему повезло меньше.

— Оставь её со мной на несколько минут, — сказал Корман. — Я вызову тебя, когда закончу.

Мэри удалилась. В её поведении появилось что-то новое, какое-то неожиданное удовлетворение, давно запоздалое. Он проследил, как она уходит, чувствуя её позу и озадаченный этим.

Корман сказал с несвойственной ему мягкостью:

— Подойди сюда, Татьяна.

Она медленно двинулась к нему. Каждый шаг её был против воли. Наконец она упёрлась в стол и остановилась.

— Подойди, пожалуйста, поближе к моему креслу.

Той же самой, почти автоматической походкой робота она сделала то, что от неё требовалось; её тёмные глаза смотрели с отсутствующим выражением перед собой. Приблизившись к его креслу, она замерла в молчании.