Помоги проекту - поделись книгой:
Не успел хозяин подняться на лестницу, как послышался сильный стук в ворота.
— Хуанито! — крикнул хозяин мальчику-слуге. — Пойди посмотри, кого нам еще бог послал!
— Там какой-то идальго[7] просится переночевать, — сказал, вернувшись, Хуанито.
— А лошадь или мул есть у него?
— Нет, хозяин…
— Так чего же ты, дурень, прости господи, морочишь мне голову и не даешь проводить их милостей спать? Ты же знаешь, что мы не принимаем всяких бродяг и нищих!
— Но ведь нельзя же оставить этого идальго под проливным дождем? — возмутился Бартоломе.
— Эх, ваша милость! Не можем же мы принимать всех бродяг, которые постучатся к нам в венту!
— Все равно! Кто бы ни был этот человек, идальго или нищий, я требую, чтобы его впустили. Я плачу за него!
Лисенсиат удивленно взглянул на Бартоломе, но промолчал. Хуанито через несколько минут привел в залу молодого человека в разорванной и мокрой одежде.
— Благодарю вас, сеньоры. Этот малый сказал мне, что вы просили… — юноша вдруг побледнел и пошатнулся.
Леон и Бартоломе бросились к нему и посадили на скамью.
— Милосердный боже! Вы ранены! — в испуге закричал Леон, увидев на голове юноши кровь.
— Да, — слабым голосом ответил тот. — Они ударили меня по голове… камнем.
Лисенсиат, имевший солидные познания в медицине, приказал немедленно принести из кареты шкатулку с лекарствами и сундук с одеждой. Голова юноши была перевязана, и ему помогли переодеться в сухое платье.
— Рана ваша неглубока, — успокоил лисенсиат. — Я бы сказал, что это скорее ссадина, которая через два-три дня заживет. Выпейте вина, оно вас согреет и подбодрит!
Юноша попытался улыбнуться:
— Спасибо, сеньоры! Меня зовут Мигель де Арана из Кордовы. Я направляюсь в Саламанку.
— В Саламанку! — обрадовался Бартоломе, так как Мигель ему чрезвычайно понравился. — Ведь мы тоже едем туда!
— Теперь мне придется уже не ехать, а идти пешком, или, как говорят студенты, «молотить дорогу по-апостольски», — невесело усмехнулся Мигель. — Негодяи отняли у меня мула и все деньги.
— Сеньор Мигель, вы поедете с нами! — почти одновременно заговорили, перебивая друг друга, Бартоломе и Леон. — У нас есть место в карете! Мы будем очень рады вашему обществу!
Лисенсиат одобрительно кивал головой. Ему тоже понравился Мигель де Арана. Приятный, воспитанный юноша, видимо, из хорошей, хотя и обедневшей семьи.
— Ну, конечно, сеньор де Арана может ехать с нами в карете. Мы будем счастливы оказать ему эту услугу, а он украсит наше общество как будущий коллега.
Мигель поблагодарил своих новых друзей.
— Но что случилось с вами? — спросил Бартоломе. — Кто осмелился напасть на вас?
— Если у вас, сеньоры, по моей вине прошел сон и вы хотите услышать о моем приключении, я расскажу вам, как я, еще два дня назад полный надежд, отлично одетый в ферреруэло из добротного сеговийского сукна[8], на прекрасном крепком муле, по кличке Лусеро, и с кошельком, в котором приятно звенели золотые песо[9], очутился сегодня ночью как нищий бродяга у ворот венты!
Приключения Мигеля
Похвальна доблесть, но когда уместна.
Старый дон де Арана считал, что младшего сына, едва достигшего шестнадцати лет, нельзя отпускать одного даже до ближайшей венты. Разгорелся спор. Диего, старший сын дона де Арана, сказал:
— Дорогой отец, вспомните, как десять лет назад вы отправили меня в Толедо ко двору его высочества[10] короля Фернандо!
— Да, но ты ехал в сопровождении оруженосца. А сейчас мы лишены возможности иметь слуг…
— Боже мой! — рассмеялся Диего. — Сеньоры, представьте меня, двенадцатилетнего пажа, под охраной дряхлого восьмидесятилетнего оруженосца дядюшки Себастьяна!
— Я тоже думаю, сеньор, — заметил зять дона де Арана, Кристобаль Колон[11], — что Мигель совершенно спокойно доедет эти три лиги до венты «Инфанта Хуана», где присоединится к каравану купцов!
— Сейчас на дорогах так же безопасно, как на улицах Кордовы, — добавил старинный друг семьи Габриель де Акоста.
Мигель скромно молчал, но с трепетом ждал решения своей судьбы: ему очень хотелось ехать завтра.
— Значит, и вы, дорогой Акоста, считаете, что мальчик может сам доехать до «Инфанты Хуаны»? По моим сведениям, караван должен быть там завтра в полдень. Так сообщил мне знакомый купец…
— Для вашего спокойствия, сеньор, — сказал Колон, — я готов проводить Мигеля до венты.
— О сеньор Кристобаль! — радостно вырвалось у Мигеля.
— Смотрите, сеньор Кристобаль, — шутливо заметил Акоста, — не вздумайте уехать с Мигелем в Саламанку. Мы знаем, что там есть приманка для вас — подтолкнуть комиссию Талаверы[12], медлительность которой уже вошла в поговорку!
Но Колон не улыбнулся в ответ на эту шутку, а угрюмо сказал:
— У нас в Генуе говорят, что «терпение — пища для лентяев». Но, видит бог, там идет речь о терпении порочном, потому что им пользуется тот, кто живет лишь для того, чтобы пить, есть, бездельничать… Я же трудился всю жизнь с малых лет, и вынужденное безделье рассматриваю как божью кару! Если Талавера будет тянуть и дальше, то это означает, что всевышнему богу и Испании не нужны мои труды!
— Не отчаивайтесь, дорогой Кристобаль, — успокаивающе сказал старый дон Арана. — Я убежден, что ее высочество королева Исабела, ознакомившись с выводами комиссии своего духовника Талаверы, поймет ваши устремления, направленные на возвеличение Испании!
Колон молча поцеловал крест, висевший у него на груди.
Мигель с тревогой смотрел на дона Кристобаля: он испытывал к нему восторженную мальчишескую влюбленность. Когда в 1485 году Кристобаль Колон впервые появился у них в доме, мальчика поразила его внешность. Осанка вельможи, рыжие, с сильной проседью, волосы, голова ученого, и в то же время загорелое, по-юношески свежее лицо морехода… Он был беден, но свой старый плащ носил как королевскую мантию! Вскоре он женился на двоюродной сестре Мигеля и вошел в семью Арана. У него родился сын, Эрнандо. Но вместо того чтобы жить спокойно и мирно, Кристобаль Колон был одержим идеей: плыть на запад к востоку, открыть неведомые земли. Его религиозность, многочисленные ссылки на святое писание, которыми он подкреплял свои космографические планы, привлекли к нему симпатии многих ученых теологов и королевских советников. Но тем не менее вот уже три томительных года ждал Колон в Кордове решения королевской комиссии по поводу своего проекта дальнего заокеанского плавания.
И только через четыре года, в 1493 году, всю Европу поразит величайшее открытие Нового Света человеком, доныне неизвестным, имя которого, Христофор Колумб, войдет в века!
А теперь, в то же раннее осеннее утро 1489 года, когда Бартоломе и Леон выезжали из Севильи, из ворот Кордовы выехали два всадника. На одном из мулов сидел будущий студент Саламанкского университета юный Мигель, на другом — дон Кристобаль Колон.
Когда остались позади пыльные улицы Кордовы, дон Кристобаль сказал Мигелю:
— Ты даже не представляешь, мой мальчик, как я задыхаюсь в городе. Клянусь святым Фернандо, легко дышать человек может лишь морским воздухом! И я, который с малых лет большую часть жизни провел на палубе корабля, я должен заниматься вычерчиванием карт и продажей старых рукописей! Видит бог, я не жалуюсь, но иногда мне кажется, что жизнь прожита напрасно.
— Не надо говорить так, дорогой сеньор! Вы так опытны, так образованы.
— Образован! — с горечью усмехнулся Колон. — Увы, нет. Правда, в морском деле бог щедро одарил меня: он дал мне все, что требуется, в области астрономии, а также геометрии и арифметики, вложил мне в душу и в руки уменье изображать земной шар, а на нем все города, реки, моря и гавани, острова и проливы — все на своих местах. Но все же мне не хватает учености. Как я завидую тебе, Мигель, что ты начинаешь свою жизнь с настоящего учения. Некоторые говорят, что не следует искушать бога, стремясь в неведомые просторы морей и океанов. Но я считаю, что если бог создал эти океаны, то познать их должен человек, самое совершенное творение господа бога!
Мигель с жадностью слушал дона Кристобаля: он мечтал стать мореплавателем!
— Ты должен учиться, — говорил Колон, — чтобы продолжать то дело, на которое я положил всю мою жизнь. Изучай такие науки, как астрономия, математика, география. Научись хорошо вычерчивать карты. Не гнушайся изучением медицины, ибо в море все пригодится.
Дон Кристобаль ехал некоторое время молча, погруженный в глубокую думу.
— Четыре года назад, — снова заговорил он, — я с пятилетним сыном Диего плыл на корабле из Лиссабона в Испанию. Когда наш корабль входил в гавань Рио-Тинто, я увидел на обрыве большой монастырь. Я прошел пешком с Диего около двух лиг и постучался в ворота францисканского монастыря Ла-Робида, чтобы попросить у привратника воды и хлеба для моего мальчика. На наше счастье, к воротам подошел каноник Антонио де Марчена, да хранит его Иисус! Отец Антонио — высокообразованный человек, знает астрономию и математику. Он и приор монастыря, досточтимый Хуан де Перес, который также стал моим другом, оставили Диего у себя учеником. А я… я не знаю, будут ли у меня деньги, чтобы потом мой сын мог поступить в университет. А мой маленький Эрнандо, твой племянник… Что ждет его?
— Я тоже не попал бы в университет, если бы брат, как королевский кабальеро, не выхлопотал для меня стипендию в коллегии Сан-Пелайо.
— Я знаю это, Мигель. О, деньги — удивительная вещь! Кто обладает ими, тот господин всего! С деньгами, если они у кого есть, можно сделать что угодно: можно даже души извлечь из чистилища в рай!
…Так, беседуя, они доехали до венты «Инфанта Хуана». Караван из Севильи еще не прибыл, его ждали к вечеру.
— Зайдем в венту закусим и выпьем вина, Мигель. А потом я поеду обратно. Ты ведь не боишься остаться один до прихода каравана?
— Я ведь не девчонка, сеньор Кристобаль, — обиделся Мигель. — И к тому же у меня есть шпага!
Колон рассмеялся, и они вошли в венту. Там было пусто. За высокой стойкой дремала толстая, в засаленном платье хозяйка. В углу сидя спал какой-то мужчина в черном плаще и надвинутой на глаза шляпе.
Служанка подала блюдо куахадо[13] и пол-асумбры вина.
— Мигель, — сказал на прощанье дон Кристобаль, — запомни пророческие слова великого Сенеки: «…придет время, когда цепи Океана распадутся и будет открыт обширный континент, когда кормчий откроет новые миры и Туле[14] не будет больше пределом земель…» Я не знаю, мой мальчик, удастся ли мне выполнить эти предначертания, но, может быть, ты и мои сыновья, — дон Кристобаль устремил вперед горящий взгляд, и глубокая морщина пересекла его лоб, — может быть, вы завершите мои мечты…
Они вышли во двор.
— Прощай, Мигель, — и Колон обнял юношу.
Было еще очень жарко, и Мигель решил вернуться в венту. Он сел за стол и задумался над последними словами дона Кристобаля.
Вдруг он услышал за своей спиной шепот и приглушенный смех:
— Клянусь пресвятой девой, этот смазливенький студент кажется мне переодетой девчонкой! Уж больно у него гладкие розовые щеки! И глаза словно незабудки!
— А волосы? Посмотрите, хозяйка, я этаких золотистых волос и не видывала! Настоящие локоны!
Мигель сердито натянул на голову свой черный берет.
— И вина не пил! — продолжала хозяйка. — Только поел, а тот пожилой сеньор выпил почти все вино. Этот даже не прикоснулся, одну воду и пил. Ну ясно, девица! — и она захихикала громче.
Им было скучно, и они потешались над скромным студентом.
Мигелю хотелось убежать из венты. Он снова вышел во двор. Мул Лусеро тихонько толкнул его головой, словно приглашая ехать. А что, если он сам, сейчас, двинется в путь? Он поедет медленно, и караван нагонит его.
Мигель вернулся в венту.
— Сколько я должен вам? — спросил он у хозяйки.
— А разве ваша милость не будет дожидаться каравана?
— Нет, я поеду вперед, и они нагонят меня.
— За вино и куахадо заплатил ваш приятель, ну, а за постой мула… сколько же взять, чтобы не обидеть вас?
— У меня есть деньги! — гордо возразил Мигель и отвязал от пояса кожаный кошелек, наполненный золотыми и серебряными песо.
— Вот! — и юноша бросил хозяйке серебряную монету.
— О, да вы просто богач, ваша милость! — насмешливо сказала хозяйка. — Получите сдачу!
Мигель, не считая, сунул в карман горсть реалов[15], а кошелек снова привязал к поясу.
…Как хорошо было ехать по пустынной дороге! Пыль улеглась, жара постепенно спадала, и Мигель успокоился. Он стал даже насвистывать какую-то песенку. Ему уже казался смешным его гнев на этих глупых женщин. Никто не виноват в том, что природа наградила его белокурыми волосами и голубыми глазами!
Вента «Пронеси, господи!»
Стыд и честь как платье: чем больше потрепаны, тем беспечнее к ним относишься.
Не успел Мигель отъехать от «Инфанты Хуаны», как его нагнали двое мужчин. Один был верхом на муле, второй шел пешком. Верховой показался Мигелю знакомым: «Это тот, что спал в венте, накрывшись шляпой».
— Приятного пути, сеньор студент! — учтиво сказал мужчина, ехавший на муле. — Мне так же, как вам, не понравилась эта грязная вента и неряшливые болтливые бабы… Вы изволите направляться в Саламанку? Но почему же вы один в такое опасное время, без попутчиков?
— Меня нагонит караван купцов, идущий из Севильи в Толедо. К нему я и присоединюсь в пути.
— Но разве сеньор студент не знает, что ваш караван задерживается в Кордове? Я узнал об этом случайно, вот от сеньора Камачо, погонщика. Галера с товарами, сказал он, не пришла в Севилью из-за бури.
— Да, ваша милость! — важно подтвердил погонщик, похожий на цыгана. — Мой приятель, купец Родригес, сообщил мне об этом.
— Но как же? — растерялся Мигель. — Ведь моему отцу именно купец Родригес и обещал…
— Не волнуйтесь, ваша милость! — успокоил его погонщик. — Я знаю точно, что не более двух лиг отсюда расположился небольшой караван, идущий в Сьюдад-Реаль, и мы можем к нему пристать. А там вы легко найдете попутчиков до Толедо или даже до самой Саламанки!
Слова погонщика звучали очень убедительно. «И верно, — подумал Мигель, — не возвращаться же мне обратно в Кордову, когда я уже столько проехал. Тем более, что приближается ночь».
— Благодарю вас, сеньоры, — ответил Мигель. — Я принимаю ваше приглашение!
Попутчики Мигеля, особенно мужчина в шляпе, назвавший себя доном Фелипе де Гайала, оказались славными и бывалыми людьми.
— Кем мне только не привелось быть! — рассказывал дон Гайала. — Сначала я был учеником в доминиканском монастыре, но святые отцы кормили меня больше колотушками, чем хлебом, и я сбежал оттуда. Был я эскудеро[16] у богатого старого сеньора. Его жена была молода и красива. И в один прекрасный день муж, проведав о нашей любви, выставил меня за дверь! Был я и лекарским помощником, и неплохо мы с хозяином зарабатывали. Но однажды мой хозяин-лекарь дал по ошибке больному алькальду[17] вместо слабительного снотворного, да такую дозу, что почтенный алькальд, так и не проснувшись, отправился к праотцам! Пришлось нам с хозяином удирать из города под покровом темной ночи, бросив и дом и имущество! Последнее время я занимаюсь приятной и легкой профессией — я донильеро!
— А что это такое, сеньор Гайала?
Поделиться книгой: