О распознавании и собирании гравюр. Пособие для любителей

а. По внутреннему содержанию отпечатанного художественного произведения можно сказать, имеем ли мы перед собой ранний или позднейший оттиск с доски. Старый (ранний) оттиск с деревянной доски мы легко определим. Линии такого оттиска тонки, ясны, крестообразная штриховка прозрачна; у позднейших оттисков линии неодинаково широки, тени представляют непрозрачные пятна, обрамляющая линия часто прервана, так как она легко отскакивает от доски, заметны следы трещин и червоточины. Для навыка следует сравнить гравюры на дереве Альбрехта Дюрера, например, большие С т р а д а н и я,  ж и з н ь  М а р и и  в оттисках прежде текста с таковыми, имеющими на обороте текст (все еще красивыми), и с оттисками, снятыми в позднейшее время без текста.

В гравюрах на меди о раннем оттиске свидетельствует чистота линий, прозрачность и стройность теневых частей. Да не подумают, что большая чернота всегда есть признак раннего оттиска. Новые оттиски с ретушеванной доски именно часто отличаются большей, но нестройной и не нужной чернотой. Старшинство оттиска, его достоинство и значение следует искать в тонкой и мягкой прозрачности гравировки, которая, при всей силе краски, тем не менее выступает во всех штрихах. Так, ранние оттиски с еще не истертых досок Ватерло, Эвердингена и т. п. отличаются серебристым колоритом, особенно ценящимся собирателями изящных произведений.

При определении старшинства оттисков нужно исследовать, достаточно ли отпечатаны все, даже мельчайшие линии. Для определения состояния резцовых гравюр в особенности следует обращать внимание на переходы от теней к свету. В ранних оттисках переходы эти нежны, оттеняясь постепенно и мягко; на позднейших оттисках тени неожиданно и грубо обрываются, ибо нужные переходные тоны, часто производимые холодной иглой, от частого печатания исчезли. Очень поучительно и для изучения полезно сравнивать ранние и позднейшие оттиски с одной и той же доски Марка Антония и его учеников, Авг. Караччи и других. Часто думаешь, что оба экземпляра представляют оттиски с двух различных досок, так сильно изменен бывает оттиск с истертой доски. В офортах работы холодной иглой, касающиеся ландшафтов, облаков и задних планов, служат точкой опоры для определения старшинства оттиска, так как эти предметы или изображаются холодной иглой, или слабо вытравляются и поэтому скорее стираются. В офортах на ранний оттиск указывают еще находящиеся на нем следы грязи на доске, что служит доказательством снимка оттиска до чистки доски с целью отпечатать экземпляры для продажи. Грязные следы еще не стертого с доски канта также указывают на ранний оттиск. Такие оттиски со следами каймы с досок знаменитых художников часто очень дорого оплачиваются, ибо их принимают за пробные оттиски, если только нет доказательств противного.

На листах с досок, работанных резцом в соединении с холодной иглой, в позднейших оттисках части гравированные (резцом) резко отделяются от ослабевших и даже исчезнувших частей, работанных крепкой водкой, через что нарушается общая гармония гравюры. Работа, деланная резцом, сохраняется дольше и выдерживает большее число оттисков, нежели офортная.

В позднейших оттисках гравюр черной манеры, снятых с истертой доски, обыкновенно не видна бархатная глубина теневых частей, формы утрачивают их определенные контуры, а в тех случаях, когда до обработки доски скребком рисунок на ней был вытравлен, то вытравка неприятно выделяется на гравюре.

И бумага, на которой листы отпечатаны, может служить точкой опоры для определения старшинства оттиска. Когда мы встречаем лист, отпечатанный на бумаге, вошедшей в употребление спустя долгое время после смерти художника, то мы, конечно, имеем дело с позднейшим оттиском. Старый оттиск какого-нибудь листа Рембрандта или Дюрера на машинной бумаге был бы анахронизмом. Но если гравюра отпечатана на бумаге, уже бывшей в употреблении во время изготовления доски, то, по всей вероятности, такой оттиск относится к первому времени отпечатания доски, хотя с достоверностью этого сказать нельзя, ибо ввиду того, что и в настоящее время можно достать бумагу XVI и XVII веков, истертая доска могла быть отпечатана на такой бумаге сотней или двумя сотнями лет позже ее изготовления.

Такими исследованиями вообще определяется старшинство оттисков. Но этими общими указаниями исследователь и собиратель не довольствуются; они желают иметь верное и безошибочное указание следов постепенного изменения, оставляемого доской на оттисках. Такие указания ему могут быть даны внешними случайными отметками, сделанными на доске уже после ее художественного изготовления. Каждая отметка подобного рода, естественно, видна будет и на оттиске.

b. Э т и  в н е ш н и е  з н а к и  составляют как бы историю доски и ее оттисков. Через прибавление или отнятие таких признаков доска является в новом состоянии: каждый оттиск одного состояния отличается от оттиска другого состояния. Таким образом, являются отличия в оттисках, называемые состояниями и сортами оттисков, Abdrucksgattungen oder Abdruckszustande, etats. Итак, рядом с постепенным ослабеванием гравированной доски, рассмотренным нами выше, каждая доска имеет еще отличительные признаки, дающие нам точку опоры для определения старшинства оттисков.

Знакомство с различного рода изменениями, могущими произойти на досках или встречавшимися на таковых, необходимо как для знатока, так и для собирателя произведений искусства.

Мы должны заметить, что для определения таких изменений нет общего обязательного и твердого правила. Не все произведения гравюрного искусства заурядным образом переходили с известной постепенностью из одного состояния в другое; иной лист известен только в одном состоянии, между тем как другой претерпел 4, 9, даже 15 изменений. И самый род изменений также различен в большинстве художественных листов, как тому нас поучают монографии о произведениях отдельных художников и руководства для собирания гравюр. Кроме этого, мастера не на всех досках одинаковым образом отмечали различное их состояние.

В каком порядке изменялись оттиски отдельных листов, можно узнать в руководствах, трактующих о том или другом мастере. В этом месте мы можем только объяснить, какие изменения вообще могут встречаться на доске. Эти объяснения мы представим в их естественном порядке.

1. Ч и с т ы е  о т т и с к и  (Aetzdruck). Когда гравер отпечатывает вытравленную доску в таком виде, в каком она образовалась под влиянием крепкой водки, то он получает ч и с т ы й  о т т и с к  (reiner Aetzdruck). Но так как такой оттиск не всегда удовлетворяет художника, ибо отдельные места иногда остаются невытравленными или случается, что ошибочные части рисунка для предохранения от крепкой водки оставлены покрытыми и поэтому образовали пробелы на доске, – то предварительно является необходимость в исправлении доски. Художник вновь проходит ее холодной иглой или резцом (иногда встречается надобность в переработке ее иглой и крепкой водкой), придает резцом теневым местам большую силу и выражение или посредством рулетки (roulette) приводит все в большую стройность.

Чистый оттиск, естественно, предшествует таким переработкам, всегда могущим появляться в различных состояниях доски.

Случается иногда, что вследствие дурной или слабой вытравки гравюра испорчена и что художник лишь тогда выпускает ее в свет, когда доска переработана и снова вытравлена. Чистые оттиски знаменитых художников, в особенности голландской школы, иногда больше ценятся любителями и дороже ими оплачиваются, нежели переработанные художником экземпляры. Такое преимущество отдается не только удавшимся работам, но и с ошибками и испорченным вытравкой. В этом отношении любители находятся в самом резком противоречии с логикой и намерениями художника. Логика, казалось, требует, чтобы оконченный мастером лист, вполне соответствующий его желанию и намерению, стоял выше в цене и в художественном значении, нежели неоконченный или неудавшийся. Но собиратель отступает в данном случае от этого логического требования и становится на точку зрения редкости вещи. Чтобы убедиться в действии доски, художник, понятно, снимает с нее только немного оттисков; после переработки ее прежний, чистый оттиск становится уже невозможным – и вот это случайное обстоятельство, редкость предмета, ценится выше законченного художественного произведения!

Правда, можно в этом случае привести некоторые доводы и в пользу любителя. Художник не всегда улучшает доску новой переработкой; напротив, этим он иногда портит ее, уничтожая несколькими линиями резца то нежное дыхание, которое сказывается даже в слабой вытравке.

На этом основании чистые оттиски работ Буасье, Ватерло, Эвердингена, Ван Удена, Д. Теньера, Дюзара, Дитриха, Шмидта и других офортистов справедливо имеют большую денежную и художественную цену, нежели оттиски с исправленных ими досок.

Оригинальные офорты, сделанные Ван Диком для известной иконографии, всегда ценились выше и дороже стоили, нежели листы, исполненные по его рисункам для того же собрания другими граверами. На некоторых из помянутых оригинальных досок Ван Дик гравировал только головы; руки, туловище и фон впоследствии выполнялись граверами его школы. Оттиски, на которых видна только работа Ван Дика, имеют у собирателей очень высокую цену. Нам кажется, что и в этом случае неоконченная работа имеет преимущество перед оконченной, так как в первой мы видим чистую мысль художника во всей ее неприкосновенной оригинальности.

Граверы нового времени часто предварительно травят доску, т. е. они гравируют контуры изображаемого рисунка, слегка намечая тени, потом слегка вытравливают работу, чтобы на основании чистого оттиска выработать гравюру резцом. Нежные штрихи иглы впоследствии исчезают под работой резца. С такой предварительно приготовленной доски художник иногда также снимает оттиски. Подобные оттиски хотя и не лишены интереса, в особенности для начинающих граверов, но они не имеют выдающегося значения для собирателей, так как в них нет гармонии; они не производят настоящего общего впечатления и изготовляются мастером только для облегчения его работы, чтобы служить ему вроде ситуационного плана.

2. Н е о к о н ч е н н ы е  п р о б н ы е  о т т и с к и. Когда гравер окончил отдельные части своей доски, то он желает видеть результат работы на бумаге, чтобы иметь указания для дальнейших действий. С этой целью он снимает с такой доски один или несколько оттисков, которые называются  н е о к о н ч е н н ы м и  п р о б н ы м и  (unvollendete Probedrucke). Так как пробных оттисков делается немного и некоторые из них исчезают в самой мастерской, то этим объясняется их редкость. Бывают различного рода пробные оттиски, смотря по степени изготовления работы. Так, встречаются различные неоконченные пробные оттиски «Преображения» Р. Моргена; в новейшее время Э. Мандель отпечатал различные стадии его портрета Ван Дика, начиная с чистого оттиска до оконченной доски. Весь непрерывный ряд всех последовательных пробных оттисков этого листа, как уники, находятся в Берлинском кабинете эстампов.

Такие неоконченные пробные оттиски, строго говоря, не имеют такого художественного значения, как оттиски с оконченной доски, но они интересны для граверов и важны в историческом отношении, показывая нам, как художник начал и продолжал свою работу. Что такие оттиски всегда очень редки, само собой явствует из вышеизложенного.

Неоконченные пробных оттиски новых художников не стоят чрезвычайных денег, но зато такие оттиски старых знаменитых мастеров ценятся очень дорого, например оба пробных оттиска в Альбертинском музее в Вене с Дюреровых «Адама и Евы» и с «Большого сатира». И в Берлинском кабинете имеется оттиск работы Б. Бегама (В. 10) «Св. Христофор», на котором готовы только обе фигуры, тогда как весь ландшафт еще не сделан.

3. О к о н ч е н н ы е  п р о б н ы е  о т т и с к и. По окончании работы художник желает видеть, какое общее впечатление производит она в оттиске на бумаге. С этой целью он снимает для себя несколько оттисков и решает, готова ли действительно работа, или же она требует еще некоторых исправлений.

Такие пробные оттиски, в особенности когда они сделаны с знаменитых главных листов какого-либо автора, действительно имеют настоящее художественное значение, ибо все изображение представляется уже в готовом виде и является во всей его живости. Так как подобные оттиски делаются не для продажи, а для самого художника, то они называются еще é p r e u v e d' a r t i s t e.

4. О т т и с к и  с  о т м е т к а м и  (Remarque– Abdruck). Гравюра готова и может быть издана для продажи. Баснословная жадность собирателей к обладанию первыми оттисками вызвала в новое время изобретение отмечать самые первые оттиски каким-нибудь значком (remarque), отличающим их от позднейших оттисков. Эти значки бывают различны и делаются или на самой гравюре, или на полях ее. В первом случае небольшие места, не особенно бросающиеся в глаза, оставляются белыми, например, ключик в «Тайной вечери» Р. Моргена. Во втором случае художник гравирует на полях доски какую-нибудь безделушку, например голову, фигуру, цветок и т. п. Такие наброски на краях доски, не относящиеся к главному сюжету, называются шутками (Einfalle), которые потом стираются. Листы, носящие таковые, называются оттисками с отметками и обозначают, что они сняты до чистки доски. Такие наброски часто встречаются на листах Дан. Ходовецкого; в новейшее время Э. Мандель почти на всех главных листах делал отметки. В более ранние времена вместо набросков делались пробы иглой или резцом на краях доски, и этим отличали ранний оттиск от позднейшего.

5. О т т и с к и  п р е ж д е  н а д п и с е й. Они отличают ее от оттисков с отметками тем, что в них белые места последних уже выполнены и все наброски на полях стерты. К характеристике подобных оттисков относится то, что на них вполне отсутствуют какие бы то ни было надписи, так как на них не обозначаются ни название сюжета гравюры, ни имя художника, ни адрес или название издателя и печатника, часто не достают и надписи в самом изображении гравюры; нижнее поле ее, предназначенное собственно для таких надписей, остается невыполненным.

Вид оттисков прежде надписей на некоторых листах представляют экземпляры без герба (в тех случаях, когда герб должен быть изображен на гравюре); вследствие чего отличают экземпляры с гербом и без герба.

Оттиски прежде письма предшествуют оттискам с надписями. Но это еще не доказывает последовательности в состоянии доски, ибо бывают исключения в тех случаях, когда более ранний оттиск был с надписью, впоследствии стертой. В этих случаях экземпляры без надписей являются позднейшими. Отдельные гравюры к роскошному изданию сочинений Фридриха Великого, обращающиеся в продаже только как пробные листы (epreuves d'artiste), так как они розданы были некоторым художникам до употребления доски для издания, носят, тем не менее, имена лиц, признанных авторами этих гравюр, тогда как в самом сочинении гравюры появились без всяких надписей.

6. О т т и с к и  т о л ь к о  с  и м е н е м  х уд о ж н и к а. В каталогах для обозначения различных оттисков часто встречается выражение: «прежде всякого шрифта» и просто «прежде шрифта» (Vor aller Schrift, vor der Schrift). Последнее обозначение выражает, что хотя имя художника имеется на листе, но не имеется еще надписи или заглавия его. Дабы предупредить ошибки, следовало бы яснее выражаться так: оттиск прежде надписи или оттиск с именем художника. Следует избегать обозначения вроде: оттиск прежде всякой надписи, но с гравированным иглой именем художника, как это действительно встречается в каталогах, ибо такие обозначения нелогичны.

На гравюре могут быть одно, два или три имени художника. Если гравер вместе с тем и изобретатель картины, то на листе имеется только одно имя художника (имя гравера), причем авторство изобретения иногда выражено прибавкой: in. inv. invenit или del. (delineavit). Когда встречается два имени (на листах, изобретение и гравировка которых сделаны двумя лицами), то одно обозначает изобретателя (живописца или рисовальщика) и ставится обыкновенно с левой стороны нижнего поля, а другое обозначает гравера и ставится с правой стороны того же поля гравюры. Иногда надписи эти встречаются еще в следующем виде. Как сказано, на гравюре могут быть три имени. Гравер, например, желает вырезать доску по картине знаменитого художника, но картина находится далеко от места жительства его; он заказывает опытному художнику снять рисунок с оригинальной картины и уже по этому рисунку гравирует. Имя рисовальщика, третьего в этом союзе, обыкновенно обозначается в этих случаях в середине нижнего поля. Все имена художников всегда помещаются очень близко к крайней линии эстампа.

В гравюрах по картинам также могут быть двоякого рода оттиски: на одних сперва помещается только имя гравера (большей частью иглой), и только при изменении доски обозначаются имена как живописца, так и гравера (в этих случаях имена эти вырезываются).

Имена художников обозначаются на листах двояким образом: всеми словами или известными знаками. Если имя художника написано ясно и подробно, то не может родиться сомнения насчет автора произведения. Иногда, однако ж, имя это написано неправильно и неверно. В этих случаях исследователь должен остерегаться считать это измененное имя за настоящее. И опытным исследователям, введенным в заблуждение ошибочно написанными именами, приходилось включать в историю искусства никогда не существовавших авторов. Иногда художники умышленно писали ошибочно свои имена, например Bodenehr через перестановку букв называл себя Enhodbre.

Следует осторожно относиться к именам живописцев, обозначенным на гравюрах с картин, и показанное имя можно считать за авторское только после исследования и на основании достоверных доказательств, ибо гравер часто определял это имя со слов и по показанию владельца картины или на основании каталогов музеев. «Изгнание Агари» в надписи на гравюре Порпорати приписано Ван Дику, а между тем композиция эта, в чем легко можно убедиться, принадлежит Адр. ван дер Верфу.

Старинные художники часто не выписывали своего имени, а сокращали его или обозначали начальными буквами их имен (или фамилий) или другими знаками. Первый способ облегчает распознавание имени, а второй более или менее скрывает его. Авг. Каррачи часто обозначал свое имя так: Aug. Car. На листах Голлара Гольбен обозначался H. Holb., Блотелинг различно сокращал свое имя и часто подписывался A. Bloot., Систо Бадалоччио писал: Sis. Bad. и т.д.

Наичаще встречается обозначение имени начальными его буквами. Встречается одна или несколько букв, например А. С. вместо Aug. Carracci; А. V. вместо Aug. Musis (Veneziano); C. W. E. D. вместо Dietrich; H. H. вместо H. Holbein и т. д.; или буквы слиты в одну фигуру, иногда две буквы стянуты вместе. В том и другом случае они называются монограммами художника. Итак, под последней разумеется обозначение имени художника отдельными буквами, стоящими порознь рядом или каким-либо образом слитыми вместе. Строго говоря, и сокращенные имена следовало бы относить к монограммам, ибо и они не вполне передают имя; но в соответствии со словопроизводством (от μονος γραμμα, что означает отдельные буквы) мы принимаем это слово в приведенном смысле – обозначении имени в виде загадки.

Существует особая наука толковать монограммы и отыскивать истинного носителя ее. Указателем для этого служат архивные и другие сведения по истории искусства.

Этим путем для многих монограмм отысканы многие имена художников, но работа еще не окончена, и много еще есть монограмм на отличных художественных листах, значение которых до сих пор не разгадано. С уверенностью можно сказать, что многие монограммы навсегда останутся необъясненными и скрытые под ними имена никогда не будут исследованы. Сюда относятся монограммы: Р. – 1451 года, E. S. – 1464 года и др. Монограмму W. обыкновенно объясняют именем Венцеля из Ольмюца (Wenzel von Olmutz). Но если внимательно рассмотреть и сравнить большое множество листов, снабженных этой монограммой, то нужно прийти к заключению, что в данном случае дело идет о многих художниках, случайно пользовавшихся одной и той же монограммой.

Наконец, многие художники скрывали свои имена на листах под особыми знаками, которые являются или совершенно одинокими, или в соединении с буквами. Такие знаки нельзя назвать монограммами, а монограммическими знаками, подчас заключающими в себе род загадки. Так, семейство художников Гопфер изображало свою подпись в виде растения хмеля (Hopfer – Hopferplanze); Л. Круг буквами L. K. с прибавлением маленького кувшинчика (Krug – кувшин); Ганс Шайфелейн – буквами H. S. и небольшой лопатой (Schauffel – лопата). Другие знаки не находятся ни в каком отношении к имени, или же это отношение до сего времени не объяснено, например, B.J. Duvet отмечал свои листы изображением белки; Яков Вальх – жезлом Меркурия (Mercurstab). И по этому предмету история искусства еще не сказала последнего слова. До сего времени на листах встречаются иные неразгаданные еще ребусы или монограммические знаки. В учебниках обозначают художников просто этими знаками. Так, рассуждают о мастере с мышеловкой, игральной костью, раком, жлудовкой, якорем.

Материал для исследования и изучения различных монограмм очень велик, но только в настоящее время материал этот, после работ Бриана и Брюлио, подробно разработан в Л е к с и к о н е  м о н о г р а м м и с т о в  Наглера. Работа эта, вследствие смерти Наглера и его продолжателя Андресена, к сожалению, приостановилась, но нужно надеяться, что она найдет своего завершителя, благо все приведено уже к последним буквам алфавита.

Но многие старые мастера не ставили на своих работах ни монограмм, ни иных знаков. В тех случаях, когда обозначен по крайней мере год, говорят еще о мастере, как будто дело идет о необъясненной монограмме. Знают мастеров 1458, 1464, 1480 и т. д. годов. Но когда даже не имеется года для исходной точки в определении художника, не остается ничего более, как считать эти листы анонимными. Мы имеем много таких листов, которые приведены писателями в известную систему по школам и по сюжетам.

Сюда, конечно, не относятся те старые, неотмеченные листы, мастера которых установлены историческими и другими исследованиями.

7. О т т и с к и  с  н а д п и с я м и. В этом состоянии лист имеет имена художников, надпись, обозначающую сюжет изображения. Это вполне законченный оттиск, ибо в нем заключается все необходимое для художественного листа: сюжет, название его и указание автора.

Но даже и в этих границах состояния листа могут быть вариации, указывающие на ранние или позднейшие оттиски с надписями. Надпись, представляющаяся в последних оттисках в двух или нескольких строках, в предшествовавших оттисках могла состоять только в одной или меньшем числе строк. В резцовых гравюрах встречается много таких примеров. Бывает и так, что в более ранних оттисках надпись выгравирована иглой (например, на многих листах Ирлома и других английских граверов), а в позднейших – резцом; что надпись оставляется б е л о й (offen), т. е. буквы состоят из двух параллельных линий, которые в позднейших оттисках выполняются, т. е. пространство между ними покрывается штрихами.

Мы должны упомянуть здесь о приеме, употребляемом в новейшее время и изменяющем в новых гравюрах способ различения оттисков до и после надписи. Становится даже непонятным, каким образом в этих случаях можно придавать большую цену первым перед последними. Вследствие изобретенного способа получать посредством гальванического осадка дубликат с выгравированной оригинальной доски и снимать с последней оттиски на бумаге, не употребляя в дело и сохраняя оригинал, утратили всякое значение все понятия о старшинстве оттисков и состоянии их до и после надписей. При изготовлении гальванического стереотипного снимка с доски прежде надписей, а потом такого же с доски после надписей может случиться, что оттиски прежде надписей, и притом в большем количестве, чем они получались прежде, когда нужно было беречь доску для обыкновенных оттисков с надписями. Чтобы быть беспристрастным, нужно сознаться, что оттиски с гальванически изготовленных досок, будь они прежде или после надписей и какой бы знак они ни носили, имеют одинаковую художественную и денежную цену. Прием делать с гальванической доски оттиски прежде и после надписей объясняется корыстолюбием издателей, рассчитывающих на заблуждение неопытных собирателей. Собирателям современных эстампов мы советуем, прежде покупки желанной гравюры, убеждаться, сделан ли оттиск с оригинальной доски или с гальванического стереотипного дубликата. В последнем случае никакой лист, будь он даже прежде всякой надписи, не может сравниться с соответствующим оттиском с оригинальной доски.

Вообще же оттиски с гальванической доски не имеют такой цены, как оттиски с оригинальной. Медь допускает лишь ограниченное число оттисков, поэтому и цена отдельных листов должна быть выше листов одинакового достоинства, но снятых со стальной доски, менее истирающейся и дающей большее число оттисков. Но с оригинальной доски (даже в состоянии ее прежде надписей) можно сделать несколько гальванических досок и таким образом наводнить художественный рынок товаром, цена которого не находится ни в каком отношении к его достоинству.

Другое основание к подразделению оттисков мы находим в тех изменениях, которые в течение времени претерпевает доска через прибавление новых работ.

1. Ч е р е з  п р и б а в л е н и е  н о в ы х  р а б о т. Когда какая-либо часть гравюры художнику кажется бледной, то посредством новой штриховки он производит более сильные и глубокие тона. Так, Дюрер переработал на гравюре ствол дерева, стоящий между Адамом и Евой: первоначально он был гладким, а после переработки на нем появились небольшие ветки. Точно так же на ранних оттисках его листа «Мария с младенцем» (В. 34) недостает ветки с дощечкой. Бегам переработал много листов своих посредством прибавления новых штриховок. Лист Марка Антония (Марс, Венера и Амур, В. 345) раньше того листа позднейших оттисков, на котором Венера держит факел. Собственный портрет Корнелия Фишера, Вусс. 55, в позднейших оттисках переработан резцом. На портрете де Вита (de Wit) Ламб. Фишера, Вес. 55, имеется в первом оттиске только одно лицо, Жан де Вит (Jan de Wit), а на позднейшем оттиске изображен еще его брат, Корнелий де Вит. В портретах изображаемое лицо на позднейших оттисках представляется иногда в старшем возрасте, или ему прибавляется орден, которого он прежде не имел. Встречаются такие портреты Древета, Нантейля и др. В особенности такие позднейшие работы встречаются на офортах. Обыкновенно края изображения не поддавались хорошему вытравлению, поэтому бледные места нуждались в переработке и в гармонии с целым. А. Ватерло переработал много из своих листов холодной иглой или резцом. Вся серия В. 7—18 в первом оттиске представляет такие работы, в особенности в тенях. И в больших листах заметно то же самое: на стволы наложена односложная тень, в кронах деревьев заметно менее ветвей и листьев; на ландшафте В. 116 дерево вправо в первом оттиске совершенно сухо и голо, впоследствии же оно получило листья. Подчас на первых оттисках ландшафтов не имеется фигур, которые впоследствии придаются для обстановки, так, например, на ландшафте А. Ватерло, В. 115, на некоторых листах Ауки ван Удена, на одном ландшафте Больсверта по Рубенсу и т. д.

2. П о с р е д с т в о м  у н и ч т о ж е н и я  и л и  и з м е н е н и я  у ж е  с д е л а н н ы х  р а б о т. Чтобы в подобных случаях определить старшинство оттиска, нужно знать, в каком виде доска была первоначально, ибо иначе, ввиду недостачи некоторых частей, легко принять позднейший оттиск за ранний. Но как узнать первоначальное состояние доски? Пути для того различны. Во– первых, в отдельных случаях сведения могут быть даны историей искусства и хорошим руководством для собирателей гравюр; во-вторых, при определении различия и старшинства оттисков опытный глаз на основании правил, приведенных на стр. 137, легко может отличить прибавленные или измененные работы, ибо из внутренних признаков гравюры можно заключить о раннем или позднейшем оттиске. Кроме того, опытный исследователь легко узнает по листу, снят ли он с нетронутой доски, ибо каждое устранение работы, как бы оно ни было ничтожно, оставляет следы, которые не могут быть им не замечены. Для изучения мы рекомендуем большое «Представление Христа народу» Рембрандта, В. 76; на позднейших оттисках исчезли с переднего плана все лица, видимые на прежних оттисках. На листе Дан. Шульца «Обесперенный павлин» на первом оттиске отчетливо видны слева горы заднего плана, в позднейших оттисках фон почти весь уничтожен. Через  и з м е н е н и я  в работах оттиски с одной доски часто получали совсем иной вид, например большое «Распятие» Рембрандта, В. 78. С трудом верится, что та же доска служила и для позднейшего оттиска. То же самое мы видим на ландшафте Эвердингена, Друг. 31. В истории гравирования есть еще много таких примеров, которые здесь не могут быть приведены все. В портретах часто встречается, что голова первых оттисков совершенно стерта и на ее место сделана другая. На одном листе Ломбарта по Ван Дику мы видим в ранних оттисках изображение портрета Якова II, который впоследствии превращен в портрет Кромвеля с сохранением остальной работы. На одном листе Ломелена (Lommelin) в первом, очень редком оттиске, изображен дю Гот (du Hot), а в позднейших голова стерта и вместо нее вставлен портрет С. Больсверта. Леклерк (le Clerc) на листе своем, изображающем триумф Александра, представил короля в профиль. Когда герцог Орлеанский по этому поводу высказал порицание, что главное лицо представлено только в профиль, то художник уничтожил голову и заменил ее новой, с лицом наперед. Оттисков первого состояния очень немного.

Изменения в оттиске могут произойти еще не от перемен в доске, а оттого, что уже при печатании употребляются особые приемы для получения существенно отличного от обыкновенного снимка. На собственном портрете Рембрандта, В. 19, с правой стороны видна его жена. Доска так награвирована. Но имеются редкие экземпляры, на которых вместо жены художника видна его мать. Изменение это сделано не на доске, а во время печатания таким образом, что часть доски, где изображена его жена, была покрыта, и на это место положена самостоятельная доска с награвированным Рембрандтом портретом его матери, В. 349, и потом вновь отпечатана. У того же художника встречается лист «Изгнание торговцев из храма» с люстрой и без нее. Устранение ее последовало при печатании указанным способом. Такие механические изменения при печатании доски не обусловливают раннего или позднейшего состояния оттиска. Плутовским образом, посредством прикрытия нижнего поля, сочинялись оттиски и прежде надписей. Но опытный глаз на большинстве этих обманным образом созданных оттисков заметит манипуляцию, ибо следы краев бумаги, наложенной для прикрытия надписей, видны на нижнем поле гравюры, а там, где, например у Я. Шмутцера, надписи вырезаны глубоко, они все-таки появятся слабо оттисненными (без краски) на указанном поле, ибо употребляемая для прикрытия надписей бумага обыкновенно бывает очень тонка.

3. П о с р е д с т в о м  р е т у ш и  и  с т е р т ы х  д о с о к. Когда доска, вследствие частого отпечатывания, поистерлась, так что оттиски уже выходят слабыми и вся работа художника является уже не в первоначальной силе и красоте, то в этих случаях доска восстановляется, так сказать, подновляется и делается вновь пригодной для отпечатывания. Это делается посредством ретушировки, состоящей в том, что художник вновь проходит резцом по линиям доски, восстановляет на прежнем месте почти исчезнувшие точки и штрихи и, сколь возможно, приводит доску в ее прежний вид. Такая работа имеет известную цену, когда ретушировка производится самим художником первоначальной доски, что, однако ж, случается редко. Обыкновенно обладатель истершейся доски спустя много лет после смерти гравера поправляет ее для новых оттисков через другое лицо. Работа последнего всегда узнаваема: так как новый гравер работает только механически, а не с артистической свободой, то и обнаруживается, что оттиск ретушеванной доски не имеет ни блеска, ни мягкости, ни выразительности оттисков, снятых с доски при первоначальной ее силе; штрихи становятся грубее, и если они и довольны сильны, то сила эта достигнута на счет гармонии.

Так, отдельные листы Марка Антония впоследствии времени ретушеваны Вилламеной (Villamena). При сравнении старого оттиска с ретушированным тотчас видна большая разница. И вся серия «Рейнеке-Фукс» Эвердингена была ретушевана Фоке (Focke). Но оттиски через это сделались грубыми.

Ретушировка отличается от работ, произведенных на доске художником тотчас по изготовлении оной, тем, что последние к существовавшему уже прибавляют нечто новое, чего еще не было (см. выше, стр. 132), тогда как ретушировка восстановляет лишь прежнее, но ослабевшее гравирование, ничего нового не прибавляя, и все это большей частью производится рукой другого гравера.

Из сказанного следует, что в отношении ретушировки может быть двоякого рода состояние доски во время ее отпечатывания, а именно: оттиски до ретушировки и после таковой, и что первые предшествуют последним, а следовательно, имеют и большую цену[13].

4. Ч е р е з  и з м е н е н и е  в е л и ч и н ы  д о с к и. Граверы, в особенности офортисты, часто работали свои произведения на больших досках, чем того требовал сюжет. Вследствие этого получался большой край доски, который, по снятии определенного числа оттисков, уменьшался до нормальных размеров. У Рембрандта мы встречаем несколько примеров такого уменьшения доски. Всего явственнее это на листе В. 70, изображающем Христа с самаритянкой у колодца.

Но сокращение доски делалось не только на пустом ее крае. Иногда она так уменьшалась, что жертвой этого становилась и часть изображения, например, на листе П. Поттера, В. 14.

Понятно, что оттиски с большей (первоначальной) доски суть более ранние.

Случалось, что многие мелкие изображения помещались на одной большой доске, как это делал, например, Ходовецкий со многими сериями своих гравюр, служивших впоследствии иллюстрациями в книгах. С большой доски, заключавшей иногда целую серию, из 12 изображений, делалось несколько оттисков, затем доска разрезывалась на части, и гравюры печатались порознь. Оттиски с большой (первоначальной) доски суть, конечно, более ранние оттиски и могут считаться пробными.

Иногда оттиски с одной и той же доски разнятся в величине на несколько линий, хотя нет оснований считать доску уменьшенной. Эта разница в величине объясняется различным свойством бумаги, так как один сорт бумаги в печати более вытягивается, чем другой, или же более съеживается при высыхании. На такое почти незаметное изменение в величине листа могут также иметь влияние его чистка, промывка и прессовка.

В истории искусства встречается не только сокращение, но и увеличение доски. В гравюрах на дереве такое увеличение достигается очень легко, ибо одну деревянную доску можно так приладить к другой, что обе представят как бы одно тело. Обращаем внимание на гравюру Альбрехта Дюрера «Большое распятие», В. 158; в позднейшем состоянии лист этот вдвое выше, чем в первом; прерванное через присоединение к нижнему краю изображение докончено в фигурах новой работой на прибавленной доске.

Труднее достигнуть увеличения металлической доски, так как прибавочный кусок должен быть прикован к прежнему металлу. Мы имеем такие медные доски, которые впоследствии были увеличены. На гравюре П. Понциуса по Тициану «Положение во гроб» в первом оттиске недостает целой нижней половины, прибавленной впоследствии на увеличенной доске. Таким же образом впоследствии увеличен лист «Несение Креста», гравированный Алекс. Воэтом-младш. (Alex. Voet, Jun.). Изменение состояния оттиска через увеличение доски все-таки должно считаться исключением из правила. Сочинения об изящных произведениях указывают на отдельные случаи этого рода.

При определении старшинства оттисков точку опоры представляют также  а д р е с а  на художественных листах. Под адресами мы разумеем обозначение фирмы издателя, от которой лист поступил в продажу, или же указание имени типографа, отпечатавшего доску. Пробные оттиски обыкновенно не имели адреса, так как они отпечатывались самим художником.

Так как одна и та же доска в течение времени переходила в разные руки и каждый обладатель ее изготовлял с нее известное количество оттисков со своим именем (он уничтожал на доске адрес своего предшественника и вместо него ставил свой собственный), то можно, конечно, определить порядок оттисков, носящих различные адреса, если известно, в какой очереди следовали друг за другом обладатели доски. Но определить это нелегко: мы еще не имеем руководства для изучения издателей изящных произведений. Такое сочинение об искусстве могло бы дать нам все имена издателей с указанием времени их деятельности и объяснить, когда та или другая доска поступила в собственность известной фирмы. Такое предприятие очень трудное. В приложении к этому сочинению мы представим небольшой список таких издательских адресов. На некоторых голландских листах, например, адрес де Вита (de Wit) следует считать первым, Валька (Valck) вторым; на других же (даже того же мастера) адрес Валька должно считать первым. Все зависит от того, кто первый приобрел доску от художника. Издатель получил доску прямо из рук мастера – его адрес является первым; но, когда тот же издатель приобрел доску того же мастера из вторых рук, тогда его адрес является вторым. Но когда художник работал преимущественно для одного и того же издателя, тогда легко определить первый адрес.

При определении старшинства адресов имеет также значение характер письма на гравюре, если красота оттиска не находится с ним в противоречии. Когда характер шрифта в адресе тождествен с остальным шрифтом на листе, то это служит доказательством, что адрес выгравирован одной рукой и в одно время с остальным шрифтом, т. е. адрес этот первый. В позднейших оттисках поражает иногда в особенности то, что после имени издателя оставлены еще прежние слова: Formis и excudit, а изменено одно имя (издателя), отличающееся характером гравировки от прежнего шрифта.

Вообще по адресам можно указать на следующий распорядок оттисков.

I. Прежде всякого адреса; доска принадлежит еще художнику, который снимает с нее оттиски для себя.

II. С адресом художника, когда он сам и издатель. При имени гравера обыкновенно стоит еще: fecit et excudit.

III. С адресом издателя. О последовательном порядке издателей дают указания руководства к изучению изящных произведений.

IV. С двумя или несколькими адресами, когда позднейший приобретатель доски оставил имя своего предшественника и только прибавил свое собственное.

V. После адреса, когда он уничтожен. Это состояние доски отличается от указанного выше I случая тем, что оттиск хуже, ибо доска поистерлась и, кроме того, на ней видны следы, оставшиеся от соскобленного прежнего адреса.

Встречающиеся на художественных листах посвящения (дедикации) покровителям художника также могут служить указанием при определении старшинства оттисков. В этом отношении различают оттиски без дедикации и с дедикацией.

Обратные оттиски (Contre-epreuves, Gegendrucke) представляют только пробы особого способа или приема печатания, но не создают особого состояния оттиска. Когда оттиск только что снят с пресса и краска на нем еще свежа, то им иногда пользуются как доской и делают с него снимок на другой бумаге, который, конечно, тождествен с изображением на доске и представляется обратным в отношении каждого обыкновенного оттиска. Такие обратные оттиски обыкновенно очень слабы, так как они делаются не с доски, а с оттиска. Собиратели ищут их как курьезы.

В заключение мы должны упомянуть еще об одном основании для разделения оттисков по времени их отпечатания, а именно о нумерации листов. Художники подчас работали отдельные листы, которые ими самими или их издателями соединялись в серии и снабжались номерами. Так как до образования этих серий уже существовали оттиски, то различают: а) оттиски прежде нумерации; b) с таковой; с) после нумерации, когда она впоследствии была стерта. Уничтожение нумерации должно, в этом случае, быть сделано на самой доске, ибо, когда нумерация прямо уничтожается на оттиске посредством подскабливания, чтобы превратить его в оттиск до нумерации (что, впрочем, при легкости процедуры довольно часто делается), то это просто намеренный подлог.

Иногда случается, что новый издатель уничтожает прежние серии с их нумерацией и создает новую, например у Ватерло, так что один и тот же лист в различных оттисках носит другую нумерацию. Разъяснения этих различий дают руководства для собирателей эстампов.

3. Красота сохранности оттиска

Чтобы определить достоинство и цену листа, любитель и собиратель не только обращают внимание на такие оттиски, которые передают идею художника в соответствующей художественной форме, они не довольствуются также и красивым отпечатком доски, но желают, чтобы лист представлялся и в хорошо сохраненном виде.

Со времени применения печати к художественным произведениям история искусства знает множество листов, принадлежащих различным векам. Время, несчастные случаи и неразумное обхождение с гравюрами истребили не один драгоценный лист; но и многие из сохранившихся носят на себе следы неблагополучия, поэтому внешняя красота художественного листа требует безукоризненной чистоты его, наилучшей сохранности, целости бумаги, словом, состояния подобного тому, в каком он вышел из-под пресса. Только при этих условиях лист выигрывает, если не в художественном отношении, то в денежном. Но и художественные достоинства его при этих условиях также проявляются во всем их свете.

Итак, для признания листа хорошо сохранившимся требуется:

а. О т с у т с т в и е  п я т е н; лист должен быть свободен от жирных (масляных) и других пятен, не носить на себе никакой грязи. Известно, что наиболее грешили в этом отношении сами художники, живописцы, употребляя гравюры дли своих этюдов при писании картин и оставляя их в мастерских около красок, кистей и бутылок с маслом, так что весьма часто пятна от красок и масла переходили на драгоценные листы, о достоинствах которых их обладатели и понятия не имели. Такие масляные пятна, в особенности когда они устарели, уже не могут быть совершенно выведены, ибо химические составы, удаляющие масло, вместе с тем действуют и на жирную типографскую краску.

Другая любимая опять-таки живописцами (!) мания уничтожать гравюры состоит в том, что они покрывают лист квадратами, чтобы легче увеличивать изображение или фигуру из него для применения к картине. Такое действие, чтобы не называть его настоящим именем, можно обозначить иностранным словом «плагиат». Клетки, проведенные оловом (или даже чернилами), также невыводимы, ибо если для этого употребить резину (Radirgummi), то при легком трении они не сходят; при более же сильном нажимании ею вытирается самый лист, и часто вместе с бумагой сходят целые части изображения.

Само собой разумеется, что запачканные или исполосанные таким образом листы утрачивают цену и часто становятся совершенно никуда не годными, ибо собиратели не могут терпеть их в папках рядом с хорошими и прекрасно сохранившимися листами.

И покрытие красками старых гравюр не понимающими профанами или безрассудными детьми также обесценивает первые, так как произведение гравирования как таковое мыслится вне красок. Исключением из этого ввиду ее односторонней цели является раскрашенная гравюра. Такое исключение допускается еще и в гравюрах, резанных на дереве в старопечатных книгах (инкунабулах), так как они старинной манерой раскрашивания дают нам данные для объяснения не только резчиков форм, но и письмописцев или иллюминаторов того времени. В XVII столетии раскрашивали также гравюры красками для миниатюр (Meniatur-farben); чаще всего это делалось с листами А. Дюрера, конечно позднейших и слабейших оттисков. Тонко исполненные живыми красками миниатюры с накладками из золота почти приравниваются к произведениям оригинальной живописи и очень ценятся собирателями. Так, Берлинский музей обладает почти полным изданием раскрашенных таким образом гравюр Дюрера.

b. Ч и с т о т а  и  с о в е р ш е н с т в о  п е ч а т и. По неумению печатника или случайно, а также по небрежности владельца художественного листа на нем могут образоваться пробелы. Во время печатания такие пробелы могут произойти оттого, что какое-либо место доски дурно покрыто типографской краской, а после печатания оттого, что лист поврежден вследствие какого-либо трения. Может также случиться, что во время печатания между доской и бумагой попадет волос, клочок бумаги или иной предмет, через что печать на этих листах прерывается и на них, смотря по форме попавшего тела, образуется, во вред оттиску, белая полоса. Случается и то, что сама бумага во время печатания сгибается, что всегда имеет дурные последствия для оттиска, причем безразлично, оставлять ли образовавшуюся складку или расправлять и разглаживать ее.

c. Ш и р о к и е  п о л я. Прежде всего следует установить здесь точное понятие слова «поле». Изображение на листе обыкновенно имеет обрамляющую его линию – Einfassungslinie[14]. По отпечатании доски на бумаге видны ее края. Спрашивается, что разуметь под выражением «поле» или «край»? Обозначает ли оно обрамляющие гравюру линии (Stichrand), или вдавленные в бумаге края доски (Plattenrand), или же полосу бумаги, находящуюся по внешней стороне обрамляющей линии или по ее сторону краев доски? В первых двух случаях понятие это будет относиться к линиям, в третьем к поверхности. В каталогах и других сочинениях по нашему предмету оба понятия часто смешиваются. Выражаются так: с полными краями доски (mit vollem Plattenrande) или: обрезана до краев доски (bis zum Plattenrand beschnitten) и разумеют в первом случае под Plattenrand – поверхность, а во втором линию.

Дабы устранить смешение в языке и в понятиях, мы предлагаем следующие обозначения:

Для обозначения предельной линии, отделяющей гравюру от пустой бумаги, мы предлагаем выражение – к р а й н я я  л и н и я гравюры – Stichgranze или Stichlinie; для обозначения отпечатка или следа, оставляемых краями доски после оттиска, – к р а й н я я  л и н и я  д ос к и (Plattengranze oder Plattenlinie). Полосу бумаги, находящуюся между крайними линиями гравюры и доски, мы назовем п о л я м и  г р а в ю р ы (Stichrand), а полосу бумаги по сю сторону линии доски – п о л я м и  д о с к и (Plattenrand). Наличность полей доски предполагает также наличность полей гравюры, но не наоборот. Когда поверхность полей доски так велика, как она была по выходе листа из-под пресса, то мы называем это п о л н ы м и  п о л я м и (voller Rand). С принятием этих названий устранено будет всякое смешение понятий.

Теперь обратимся к нашему предмету.

Природа, так сказать, всякого художественного листа требует, чтобы он имел поля; изображение много выигрывает, когда оно окружено белой поверхностью. Поэтому любители искусства всегда обращают внимание на то, чтобы гравюры, удовлетворяющие прочим условиям изящества, имели широкие поля, в особенности же гравюры новые, работанные резцом. Из двух совершенно одинаковых во всех прочих отношениях листов тот из них, который имеет широкие и полные поля доски, значительно выше в цене, найдет гораздо больше охотников, чем лист без таких полей, обрезанный до крайних линий доски или даже гравюры. Относительно старых гравюр любители несколько скромнее в требовании полей, ибо отличные листы крайне редко встречаются с широкими или вообще с полями. Нельзя было избежать того, чтобы поля таких листов в течение долгого времени не запачкались или не разорвались. Вследствие этого обладатель листа, которому не нравились на нем грязь и разорванные места, принужден был обрезать поля. Достаточно было трех или четырех таких операций, и ножницы уже работали близко от крайней линии гравюры. Часто довольствуются уже тем, когда старый лист сохранил еще в целости и видимости эту последнюю линию. Большие листы еще скорее подвержены были опасности потерять поля. В старину собиратели гравюр имели обыкновение вклеивать их в книги или альбомы (Sammelbande), вследствие чего иной большой лист (in folio) с широкими полями должен был подвергнуться в книге операции в прокрустовой постели и ради малого формата альбома лишиться своих прекрасных полей.

Мне кажется, однако, что страсть собирателей к полям в отдельных случаях уже заходит слишком далеко и переступает разумную границу. В наше время некоторые листы Дюрера, Марка Антония, Рембрандта с полями, равными приблизительно поверхности изображения, оплачивались в два и в три раза дороже, чем те же листы, в таком же прекрасном виде, но без полей. Нельзя не заметить по этому поводу, что собиратели столько же, даже более ценили в этих случаях пустую бумагу, чем самую гравюру!

d. Ц е л о с т ь  г р а в ю р ы. Под этим мы разумеем полнейшую сохранность листа, так чтобы бумага, на которой отпечатана гравюра, не была ни надорвана, ни насквозь повреждена; равным образом не должны отсутствовать целые куски бумаги или гравюры. Такие недостатки легко заметить. Но иногда поврежденный лист наклеен на другой бумаге и все порванные места искусственно закрыты, недостающие части даже дорисованы рукой. Такая пририсовка, если она исполнена неопытной рукой, тотчас же выдает себя привычному глазу. Иногда восполняли недостающую часть гравюры вырезкой из другого экземпляра того же листа, а незначащие места в тени, например скалы, стены, почву, просто заменяли обрывками из любого эстампа. Само собой понятно, что поврежденный лист ничего не выигрывает от таких исправлений и все-таки остается поврежденным.

Когда мы видим, что лист наклеен на другой бумаге, то всегда должно явиться подозрение о большем или меньшем повреждении гравюры, ибо ни один истинный любитель не станет без всякой причины наклеивать безукоризненный лист на другую бумагу, разве что он извлечен из старинного альбома (Klebeband). Если рассмотреть на свет наклеенную гравюру, то часто на ней видны порванные места или потеря некоторых частей листа. Но часто такое наклеивание сделано так искусно, что при самом тщательном исследовании нельзя заметить вырванных или порванных мест. В этих случаях в каталогах сказано, что лист наклеен без всякой причины или без видимой причины. Но если такой лист положить в воду, чтобы посредством смягчения освободить его от посторонней бумаги, то тогда нередко наступает разочарование, и еще нужно считать за счастье, если лист в бесчисленных клочках не выпадает из рук.

Старинные и ценные листы часто встречаются в наклеенном виде. В этих случаях собиратель не очень разборчив, ибо можно вообще радоваться, добывая редкость даже в несколько поврежденном состоянии. Добывшие старинные листы в наклеенном виде поступают хорошо, оставляя их в таком же состоянии. Ибо нельзя не сознавать, что посредством воды легко совсем разрушить лист и что лучше путем целесообразной реставрации привести его в лучший вид.

Публичные музеи, в предупреждение обманов, прежде вклеивали гравюры в книги. Во второй части этого сочинения мы вернемся еще к этому предмету.

Раздел IV

О некоторых особых явлениях в гравюрах

Чтобы освоиться со всей наукой о гравюрах, исследователю и собирателю изящного необходимо познакомиться еще с некоторыми явлениями в истории этого предмета.

Эти различные явления и исторические заметки, не подходившие ни под одним из прежних разделов, мы рассматриваем особо в настоящем. Посвящая этим предметам особые отделы, мы полагаем, что тем самым облегчаем некоторым образом обзор целого.

Так как область искусства вообще и гравирование в особенности очень обширны, то нельзя ограничиться обозрением всего материала только с одной точки зрения. Кроме того, вопросы, здесь рассматриваемые, имеют чисто внешний характер и поэтому они и не могли найти себе подходящего места в предшествовавших главах сочинения.

К таким особым моментам мы относим вопросы об оригинальности гравюр, о редкости известных листов и о причинах ее, о ценах, платимых за художественные произведения гравирования. Сперва мы сообщим самое необходимое об этих предметах, а потом присоединим к ним отдел об обманной подделке гравюр. Это необходимо, чтобы предостеречь любителей от опасных и ловких подделывателей, дерзающих осквернять святую область искусства, не опасаясь преследования со стороны прокурорской власти, как то установлено за подделку государственных бумаг.