Мутанты

Наум. Все опять начинаем по новой — тошнит, невозможно выдерживать… Разумно скажи: чего ты от меня хочешь? Только, пожалуйста, не терзай, прошу, а словами и чтобы понятно… Потому что меня обвинять, что целых двенадцать лет ты одна растила…

Валерия. Он умер, Наум, пощади!

Наум. Не хочу я щадить! Он меня не щадил! Он тебя не щадил! Внука собственного!..

Валерия. Боже, прости… Прости его, Боже, прости… Я не выдержу, Боже… Если это случится — все для меня и закончится, я же не стану жить… Потому что уже ничего в этой жизни, Наум, ничего-ничего…

Наум. Ты хочешь, чтобы я остался?

Валерия. Сыну моему помоги!.. (Плачет, обрушивается перед ним на колени.) Я не знаю, что делать, Наум, но — сын, помоги, я прошу, мой сын…

Наум(опускается возле нее на колени, обнимает, пытается успокоить.) Как помочь?.. Что могу? Разве что-то могу?.. Подожди, ты сама: что могу?.. Куда мне идти, с кем говорить?.. Я же думал уже, я думал!.. Да со мною никто и не станет… Я чужой, я отрезан! И раньше я был не поймешь кем, а теперь… Да смешно же, смешно!..

Валерия. Родненький, некому кроме тебя, ты видишь: одна я, одна… Ты бросил меня, он был маленьким…

Наум. Опять бросил…

Валерия. Нет, я не то!.. Наум, я не то хотела… Но мне было страшно тогда, как теперь… Он был только моим, для меня, я могла за него бороться, а теперь… Видишь, его отнимают у меня и я ничего не могу сделать…

Наум. Ты не слышишь, ты не понимаешь, ты не хочешь услышать: что я могу сейчас?

Валерия. Я чувствую, мы погибнем… погибнем… Прошу тебя, сделай ты что-нибудь, сделай…

Наум. Рвешь душу, Валерка, не хочешь понять: я улетаю. Все для меня истекает: виза, билет на самолет, бездарный кошмар…

Валерия. Начнется другой!

Наум. Но другой! Не этот! Другой!.. В карцере, помню, снилась не воля, даже не общая камера — ты не поверишь, мечтал о другом карцере. Хотя бы о другом карцере!.. Даже во сне сходишь с ума от въевшихся в память царапин, выбоен, точек на стенах, на полу и потолке. Я во сне боялся проснуться, открыть глаза. Случайные знаки на стенах царапали и кололи меня, казалось, в самую душу. Другие стены казались спасением. Другие, понимаешь, другие!..

Она молчит.

Ты и обо мне немножко подумай: белого света не видел. Жизнь прожил на привязи. Как пес цепной. Родился, кажется, для одного — получил совсем другое. Мне 48 лет, меня столько гнули, ломали — я сам про себя уже плохо понимаю? Что же я такое? И — для чего?.. Понимаю только, что жить мне осталось… Что ты так на меня смотришь? Хочешь меня тут похоронить? А скажи, для тебя было бы легче, наверно, меня похоронить, чем отпустить с миром — так?..

Валерия. Бога побойся…

Наум. Пойми ты, я должен уехать… Раньше мне надо было это сделать назло им — им, им… от бессилья, из протеста, от тоски, а теперь… Теперь я, чувствую, просто устал… Кажется, тут уже все прожил… разве что смогу еще помереть… А там — я попробую… Да, я попробую…

Она молчит.

Ну, ладно, любимая, что это мы с тобой, вдруг, за упокой… Дозвонился сегодня Григорию в Иерусалим. Все, говорит, ящики с картинами, слава Богу, дошли. Говорит, приезжай поскорей, стоят под открытым небом, а скоро сезон дождей… (Смотрит на нее.) Иерусалим… Слово-то какое — из Космоса… (Встряхивается.) Нет-нет, да нет-нет… все там будет по-другому, все… И заяц мне на Святой Земле маленького родить обещает…

Валерия вдруг задергалась — он не отпускает.

Я же сказал, что развеселю тебя, дуреха ревнивая… (Смеется.) Никак согласиться не хочешь, что я еще живой и у меня еще что-то будет…

Валерия. Ничего у тебя не будет, пусти…

Наум. Семья еще будет! И все еще будет, увидишь!..

Валерия. Мне больно, Наум, больно, больно…

Наум. И признают меня — там! И буду богат — там! И знаменит, и любим!.. Валерка, другая жизнь! Всего через пару часов — другая!.. (Отпускает ее, встает.)

Валерия. Наш сын, Наум, тебе все равно?..

Наум. Почему все равно? Нет… Я же хочу ему помочь, но что я могу? Я не знаю… Да и слов, если честно, не нахожу… не могу с ним придумать — так… То есть, вижу, и понимаю: мой сын, и надо бы для него что-то сделать… Но кроме удивления, какого-то оцепенения во мне — ничего… Ну, правда же, ну, поверь… Валерка, послушай… я, вдруг, подумал: может, все-таки стоит ему послужить?

Валерия. А?.. Что ты сказал?..

Наум. Нет, ты прислушайся: может, именно это ему и нужно? Мужская армейская компания, мужская армейская жизнь, все мужское… Закалится, окрепнет, что-то такое, возможно…

Он не успел договорить, Валерия схватила со стола кухонный нож — ударила его. Он успел прикрыться рукой — это его и спасло. Все случилось так быстро — похоже, он испугаться не успел, только крикнул.

Зачем?!. (Отнял нож, оттолкнул — она упала на пол.) Тварь! Тварь!.. Добить хочешь, тварь!.. (Уходит.)

Валерия на полу. Плачет. Прибегает Лиза, хватает полотенце. Было уносится — впрочем, тут же возвращается.

Лиза. Старая коза, коза!.. (Хлещет полотенцем, пинает ногами — Валерия не сопротивляется, только дико кричит от тоски и боли.)

Слышно, Наум кричит: «Заяц! Заяц!..»

Я покажу тебе резать, коза, еще покажу!.. (Убегает.)

Тишина.

Стонет Валерия. Наконец, она медленно поднимается. Стоит, как потерянная. Прибегает Лиза и хватается за нож. Валерию от расправы спасает Наум. Рука у него перевязана полотенцем.

Лиза(сопротивляется и кричит). Убью козу! Навсегда убью!..

Наум. Положи нож! Отдай быстро нож!..

Лиза. Пускай меня в землю живой закопают — убью! Я убью!..

Валерия быстро уходит.

Наум. Нож! Дай нож! Мне отдай, мне!.. (Отнимает у нее нож.)

Лиза(блеет вослед). Меее! Меее!..

Наум. Отстань от нее!

Лиза. Меее, коза, меее!..

Наум. Еще одно ме — и я не поеду!

Лиза. Чего?..

Наум. Всех вас к чертовой маме — вас всех!..

Лиза. А что, разве я?..

Наум. Молчи!

Лиза. Нет, ты скажи, разве я тебе жизнь поломала?

Наум. И ты!.. Еще поломаешь!.. Молчи!.. Я любил эту женщину, ясно? И она мать моего ребенка, ясно? И она…

Лиза. А я?

Наум. Ты — другое! Другая!.. Ты только должна понять: тебя — не касается!.. Мое — то мое!.. И уйди от меня! Не хочу тебя видеть, уйди!..

Лиза. Не дождешься. (Виснет на нем.) Подумаешь, мать-детей-героиня… За тебя испугалась, не за себя. Из-за дуры такой заторчать… Между прочим, нам ехать — она тебя режет. Так хорошо? Мне даже обидно: какая-то ненормальная бабка режет моего молодого мужа.

Наум. Чего ты понимаешь? Она еще очень интересная женщина.

Лиза. Бабка. С гнилыми зубами. И кривоногая!

Наум. Лучшие были ноги на Невском проспекте!

Лиза. Были — когда? Теперь лучшие — мои! И вообще… Наумка, послушай, будешь меня заводить про лучшие ноги — я тебе ухо откушу.

Наум. Пожалуйста, на. (Подставляет ухо.) На же, кусай. Мне так надоело вас слушать!..

Лиза. Да? Гляди, пожалеешь. Я помню, в школе мальчишку заревновала — ушко в унитаз выплюнула и воду спустила. Ой, такой бедненький, знаешь, как ему потом без ушка было обидно?..

Наум(хватает ее за плечи и встряхивает). Послушай, серьезно, в последний раз: я не хочу, чтобы ты лезла в мое прошлое.

Лиза. А я не хочу, чтобы она тебя резала!

Наум. Пойми, все не так просто. Была еще целая жизнь — без тебя.

Лиза. Да какая же это была жизнь — да тоска!.. Да еще без меня жил… (Ласкает его.) Мне лично без меня — вообще неинтересно… (Ласкает.) Я тебе нравлюсь?.. Глупенький мальчик, да как же у тебя на языке поворачивается такое: веди себя так-то, туда не гляди, того не думай… Или я не живая, Наум? Чего я тебе плохого сделала? Даже еду с тобой к евреям… (Целует его.)

Долго целуются. Внезапно свет гаснет и тут же вновь вспыхивает. На кухне возникает прелестное юное существо — девушка! В нарядном платье с широченным поясом на тонкой талии, туфли на высоченном каблуке; щеки густо намалеваны, глаза жирно подведены, на ушах огромные лазурные клипсы.

Юлька. Ага, вы целуетесь! А мы обыскались: да где же они? А они — вот, оказывается, спрятались на кухне и ласкаются! Милый, ты где?

Является вальяжный седовласый господин. Внешне похож на прекрасного композитора Чайковского. Но зовут его почему-то, как Мусоргского — Модестом.

Модест. Душевно признателен случаю познакомиться. Модест Тартаковский. Очень приятно. То есть — очень…

Юлька. Ах, милая Лиза, можно я тебя поцелую в щеку?

Лиза. В щеку — целуй. (Подставляет щеку.)

Юлька. (словно тут же забыв о просьбе, всплескивает руками.) Ох, как тебе к лицу твой наряд!

Лиза(смеется). А что, могу одолжить… (Стаскивает с себя майку и кидает Юльке.)

Юлька(тоже весело смеется). Ой, браво, моя красивая, как хорошо! (Модесту.) Правда, она прелесть? Ласточка такая — само совершенство! (Отправляет Лизе по воздуху поцелуй.) Папочка, солнышко, как хорошо, что ты не успел отбыть! (Обнимает Наума, движения плавные, грациозные.) А что у тебя с рукой? Боже, кровь… Порезался, бедненький?.. Господи, мамочка, что же она натворила: буквально вчера наточила ножи — и вот!.. Папка, больно? Неужели больно?.. Как я боялась, что мы не успеем! С Модестом поехали на дачу подышать чистым загородным воздухом, погреться у камина, забыться… Время, представьте, зашло так далеко — мы пропустили последнюю электричку. Слава Богу, какой-то попутный человек подобрал — мы успели. Папочка, ты рад?

Наум. Да, конечно… Хорошо, что приехал… Спасибо…

Юлька. Ах, славный папочка, жаль-то как, что ты уезжаешь в этот свой Израиль… Это так нужно?

Наум пожимает плечами.