Против ветра, мимо облаков

— Один из моих журналистов положил мне на стол статью под названием «Виктория Станишевская вышла из тюрьмы!», и я…

— Что?!

Вика дернулась и попыталась вскочить, Назаров почувствовал, как мгновенно напряглось ее тело.

— Успокойся, пожалуйста. — Он удержал Вику на месте. — Я сделал все, чтобы парень забыл, что писал эту статью, и не проболтался. Забрал карту памяти с фотографиями.

— С какими фотографиями?!

— Он узнал тебя на мойке, сфотографировал и проследил до дома. И следил несколько дней, фотографировал. — Назаров крепче обнял дрожащую Вику. — Послушай, нельзя всю оставшуюся жизнь прятаться. Этому я закрыл пасть, но будет другой, третий — рано или поздно это случится. Нужно быть к этому готовой. И потому нужно выяснить, кто же на самом деле убил Дарину.

— Как? Как ты это выяснишь, если я никого не видела?

— Ты не видела, а полиция не искала. Видишь, как отлично сошлись звезды — для всех, кроме тебя. Я все думаю, что будь я тогда рядом, то не позволил бы вот так просто навешать на тебя всех собак, но я…

— Но ты был в Париже. — Вика вдруг хихикнула. — Жень, как это — быть женатым на скандальной модельке, за которой бегают папарацци?

— Ужасно. — Назаров вздохнул. — Особенно когда понимаешь, что тебя просто используют в полный рост. Моя книга тогда только вышла и вдруг приобрела популярность, я стал модным писателем, эдаким калифом на час, да еще женат на самом Снежном Ангеле.

— Она красивая.

— Да. — Назаров согласно кивнул. — А еще она мерзкая дрянь, умелая манипуляторша, наркоманка с моралью дворовой кошки. Правда, когда я об этом узнал, было поздняк метаться. Но я быстро исправил это положение, когда понял, что никакой помощи ей не требуется, спасать ее не надо, ей удобно и забавно ломать эту комедию, кривляясь перед журналистами на потеху публике, трясти трусами на каждом углу, и не всегда своими. Я развелся и вернулся в Александровск. Тем более что как раз тогда бабушка заболела, а мне предложили возглавить газету… Ладыжников предложил, кстати. Не бог весть что, конечно — но у меня была возможность писать, и я хотел жить в этом доме. Боюсь, Париж мы исключим из списка мест, куда поедем в свадебное путешествие.

— Пфф. Смешно слушать. — Вика повернулась к Назарову спиной. — Все, давай спать.

— Нет, погоди. — Назаров не собирается сдаваться. — Я только что сделал тебе предложение.

— А, так это было оно? — Вика фыркнула. — Жека, ты сбрендил, не иначе. Ты не можешь жениться на женщине, которая сидела в тюрьме за убийство. Твоя карьера…

— Да мне плевать! — Назаров не намерен был отступать. — Так что скажешь?

— Поедем во Флоренцию. — Вика взъерошила его волосы. — Там обувь можно купить всякую… А у меня давно уже не было приличных туфель.

Назаров обнял Вику и прижал к себе.

Если бы не Вика, не ее поддержка, он не представляет, как пережил бы похороны. Он знал, что бабушка может умереть, но оказался не готов ни к смерти, ни к той мистерии, которая разворачивалась вокруг смерти. А вот к чему он был готов, так это к грандиозному скандалу, который закатила после поминок жена его дяди, тощая тетка Нина. Как это так — старуха все оставила одному внуку? А остальным что? Да быть того не может, и вообще нужно войти в дом и посмотреть, что там есть, и поделить на всех.

Очень помог председатель, друг детства Антон Лавров, который и заверял вместе с бабушкой завещание у нотариуса, привезенного из города. И да, граждане, имеется завещание, согласно которому вам здесь делать нечего, проводили мать в последний путь — и пожалуйте на выход, на этот счет есть отдельные распоряжения покойной, нарушать которые не с руки.

И Вика все время была рядом и крепко держала Назарова за руку, стоя под любопытными взглядами. Вика, которая избегала выходить на люди, заставила себя — ради него, Женьки. И он знает, как тяжело ей это далось, и благодарен безмерно.

А когда ей было плохо, его рядом не оказалось. Была только Алена, которая все три года исправно приезжала на свидания, возила передачи и поддерживала как могла. А он что, он к шапочному разбору поспел, и то его не рады были видеть… Но теперь он обязан восстановить справедливость. Жить с клеймом убийцы Вика не будет, еще чего! Он сам снова пройдется по уликам, он найдет того, кому смерть Дарины была выгодна.

Зазвонил телефон, и Назаров с удивлением уставился на номер — его секретарша никогда не звонила ему среди ночи.

— Что, Клара? Сгорела редакция? Взорвалась типография? Прилетели инопланетяне?

— Нет. — Клара всхлипнула. — Извините, что среди ночи разбудила… Я знаю, у вас похороны были, но тут такое дело, Евгений Александрович… Убили Диму Зайковского, вот полиция обзванивает всех, чьи номера нашлись в его телефоне — набрали меня, даром что ночь, потому что я, оказывается, последняя с ним говорила. Помните, в пятницу вы велели его позвать к вам в кабинет, и я ему позвонила. Думаю, вы должны знать.

— Да, спасибо, Клара. — Назаров озадаченно уставился в темноту. — Утром увидимся.

Он положил трубку на тумбочку и молча откинулся на подушку. Кому могло понадобиться убивать этого мелкого негодяя?

— Я слышала, если что. — Вика смотрела на Назарова сквозь темноту. — Это тот самый, что следил за мной?

— Да.

— Не могу сказать, что мне его жаль. — Викин голос звучал напряженно. — Просто совпадение странное, только он под меня принялся копать, тут же его кто-то убил.

— Никто не знает, что он под тебя, как ты выразилась, копал. — Назаров понимал, что дело выглядит скверно. — Я уничтожил его статью, почистил жесткий диск, забрал карту памяти его телефона. Никто не свяжет его с тобой.

— Я его не убивала.

— Господи, да я это знаю! — Назаров вскинулся. — Что ты такое говоришь, вы даже знакомы не были!

— Ты не можешь этого знать наверняка. Вот и у полиции могут быть совершенно другие мысли. Четыре года назад они не стали заморачиваться, у меня был очевидный, по их мнению, мотив, на орудии убийства были мои отпечатки, моя одежда была в крови — никого другого они и искать не стали даже. Сейчас могут поступить точно так же.

— Только нет твоих отпечатков на орудии убийства, твоя одежда чистая, а ты этого мерзавца даже не знала, не то чтобы убить его.

— Они могут подумать, что раз он за мной следил, то я заметила, и…

— Вика, ты говоришь глупости.

Но Вика думала о том, что, если ее снова посадят в камеру, Флоренция ее не дождется.

— Жень… Слушай, тут дело такое. Осенью, если что, георгины выкопаешь — и в погреб. А по весне, если сам не захочешь сажать, то Алене отдашь.

Назаров плюнул и поднялся. Он бросил курить много лет назад, но сейчас ему вдруг захотелось закурить.

* * *

В одном из своих оборудованных убежищ Павел провел первую половину дня. Уехал рано, стараясь никого не разбудить, и теперь сожалел, что не взял с собой каких-нибудь бутербродов. Конечно, здесь имелся запас еды, но он поймал себя на том, что отвык от консервированных и растворимых продуктов, потому что его Ровена готовила отлично.

Зато здесь был выход на все существующие базы данных, отсюда он мог проникнуть в любой архив, а потому дело Виктории Станишевской нашел довольно легко, и сейчас, рассматривая улики, представленные позже в суде, думал о том, что жизнь обошлась с Викторией не слишком ласково.

— Да, детка, ты этого не делала, но уж больно сладким кусочком ты была для следователя и его начальства. Ника права, на этом деле куча народу получила свой пиар и оказалась в выигрыше. — Павел откинулся в кресле, глядя на фотографию обвиняемой. — Думаю, за три года тюрьма тебя перемолола в лунную пыль, Лунная Девочка.

Он перенял у жены манеру давать людям клички. Виктория смотрела на него с монитора огромными горестными глазами. Фотография сделана кем-то в зале суда, и совершенно очевидно, что Виктория в этом зале одна: никто не пришел поддержать ее.

— Все тебя бросили, детка, все отреклись. — Павел понимал, что ввязываться в старое дело не нужно, но уже знал, что ввяжется. — И, боюсь, ты научилась кое-чему, если выжила в колонии. Но вот выживешь ли ты на свободе — тут вообще не факт.

Павел пустил документы на печать, и скоро в его руках была внушительная кипа бумаг. Уголовное дело не было многотомным, следователь изначально уже знал, кто виновен. А то, что он ошибался — интересно, знал ли?

А что на все это скажут Ника и Лерка, а уж тем более его Ровена, Павел и думать не хотел.

— Прийти к ней и сказать: знаешь, мы тут покопались в твоем деле и решили, что ты невиновна… Ничего глупее мир не видел, она и сама знает, что невиновна. Адвокатишка явно был в сговоре со следствием, где она его только выдрала, такого-то.

Павел бросил кипу бумаг в рюкзак и вышел, запустив автономный режим. Теперь информация будет копиться и сортироваться автоматически.

Летний город встретил его пыльной духотой, и он подумал о дожде. Впрочем, их с Ровеной дом находится в районе, куда не добрался смог, и дождь он там устраивает сам, когда захочет. Его жена фанатела от цветов, их двор напоминал цветочную выставку, и даже маленький Мишка относился к цветам с осторожной нежностью.

Зазвонил телефон, явно звонила Ровена.

Он все еще жил в состоянии восторженного удивления от того, что у него есть жена — прекраснейшая из женщин, его Цветочная Фея, есть двое детей, есть друзья, есть дом, где он живет со своей семьей… Было время, и длилось это время достаточно долго, когда у него не было ничего, даже его самого в принципе не было, а была просто штатная боевая единица, расходный материал. И ночи его — те ночи, которые ему удавалось прожить, ни за кем не гоняясь, никого не допрашивая и не совершая никаких иных действий во благо какой-то очередной секретной миссии — эти ночи были его адом. Он приходил в какие-то чужие безликие комнаты и спал вполглаза, сжимая в руке оружие. И думал о том, что в его жизни нет ничего для него самого, и это правильно.

И вот, извольте видеть: солидный отец семейства, верный муж и преданный отец двоих бравых парней, старший из которых уже взрослый и вряд ли знает, что Павел присвоил его в тот же день, когда присвоил его мать, а младший — просто ангел. Шкодливый ангел, но без него жизни нет вообще.

«Если бы родители любили меня хотя бы вполовину так, как я люблю Мишку — как бы сложилась моя жизнь? — Павел вел машину по загруженному проспекту. — Но тогда не было бы у меня Ровены и Тимки, а Мишки так и вообще на свет не появился бы».

Около двора была припаркована машина, и Павел тотчас узнал ее: Лерка снова утащила внедорожник Панфилова, а его самого оставила с детьми.

Георгины кивнули хозяину дома тяжелыми яркими головками, и Павел задумался о том, что пуще других цветов Ровена отчего-то любит именно георгины. Они у нее повсюду, самые разные. Они, конечно, красивые, но возни с ними! Осенью выкопай, устрой на зимовку, уговори спать сладко и посули раннюю весну, а весной вытащи из погреба, снова зарой, да не просто как попало, а с толком… Хотя, конечно, красивые они все равно.

— Паш!

Конечно, они ждали его. Ровена накрыла в беседке чай, но это так только, одно название — чай, а на самом деле на столе и салаты, и фирменная картошка, которую готовит только его жена, а больше никто на свете. И Павел в очередной раз осознал, что он счастливый человек, и к этому, наверное, никогда не привыкнуть.

— Паш, садись и поешь.

Он кивнул и, садясь за стол, прижал к себе жену, на миг вдохнув ее запах. За свою жизнь он знавал многих женщин — слишком многих, в разных точках мира. Но не было среди них никого, чей запах вот так в секунду сводил бы его с ума.

— Павел, глупости потом. Садись немедленно и рассказывай. — Ника смеялась. — Можешь при этом кушать, это не запрещено.

— Вот спасибо так спасибо, уважила. — Павел достал из рюкзака пачку страниц. — Вы хотели дело об убийстве? Их есть у меня. Читайте и оставьте меня в покое, пираньи.

Три головы заинтересованно склонились над распечатанными страницами уголовного дела, но Павел знал, что они запутаются в крючкотворстве самое малое через минуту. И надо успеть поесть восхитительной картошки с подливкой и салатик тоже.

— Нет, ну так я ничего не пойму. — Ровена нахмурилась, оторвавшись от чтения. — Паш, ты это специально устроил? Ты знал, что мы ничего здесь не разберем!

— Конечно, знал. Это я вам в воспитательных целях принес, чтоб вы знали: я-то как раз все там понял, так что цените меня и ублажайте всячески.

— Я тебя потом ублажу. — Ровена засмеялась. — А уж больше, чем мы тебя ценим…

— Наш великий, непобедимый, несравненный Пашка. — Ника налила ему компота. — Больше просто невозможно.

— Но мы постараемся, о величайший из воинов, коих мир не видел, сам Чингисхан в компании с Александром Македонским, Цезарем и Аттилой-гунном нервно курят под балконом, а Джеймс Бонд спился и стал импотентом, переживая, что он не номер один среди секретных агентов. — Валерия отодвинула страницы. — Так поведай же нам, величайший из смертных, какую весть ты нам принес сейчас, изучив эти богомерзкие страницы?

— Я так, пожалуй, привыкну к восхвалениям, вы потом ко мне и на кривой козе не подъедете, — фыркнул Павел. — Но если судить по тем уликам, что есть в деле, вы правы: Виктория Станишевская не убивала свою сестру.

Раздался тройной возглас удовлетворения, и женщины загалдели все разом, перебивая друг друга. И Павел в который раз за сегодняшний день подумал, что ни секунды не изменил бы в своем прошлом, если оно привело его сюда. В беседку, увитую розами, где спорят три такие разные женщины, лучше которых он не знал никогда.

— Дамы, тихо. — Павел решил возглавить безобразие. — Не нужно шуметь, это плохо сказывается на пищеварении. Я изложу факты, а вы…

— Мам!

Это Тимка идет в беседку, размахивая планшетом. Он почти мужчина, но еще видна грань, отделяющая его от подростка, — осторожно ступает длинными ногами по дорожке, привычно избегая задевать головки цветов, тут и там склонившиеся на дорожку. Скоро эта его двойственность пройдет, и Тимка окончательно превратится во взрослого парня, но пока он еще их с Ровеной ребенок, и пусть оно так бы и оставалось хотя бы еще пару лет, тогда Павел сможет натренировать его настолько, чтобы отпустить в свободное плавание, не боясь каждую минуту за его жизнь.

— Вы так галдите, что всех воробьев распугали. — Тимка подал Павлу планшет. — Я тут слыхал, о чем вы спорили, случайно. И вот смотрите, только что в новостной ленте проскочило.

— «Недавно вышедшая из тюрьмы Виктория Станишевская снова задержана в связи с убийством журналиста». — Павел нахмурился. — Чепуха какая-то.

— И как они так быстро информацию дали? — Ника недоумевает. — Если никто не знал, что она вышла.

— Ну, на самом деле знали многие. Но в данном случае все как раз просто. — Павел чувствовал, как гнев в нем все растет. — Менты сами слили — славы захотелось такой же, как у тех, кто расследовал убийство, в котором обвинили Викторию. На самом деле никакого расследования не было, только шумиха, вот и этим захотелось побыть героями дня. Хуже то, что они ее допрашивать будут уже не как популярную ведущую и светскую даму, а как недавно освободившуюся зэчку, а это две большие разницы. Нужно срочно вытаскивать Викторию оттуда.

— Я звоню адвокату! — Ника схватила телефон. — Помните Дмитрия Ершова? Я знакома с ним, дружу с его женой, и даже если он очень занят, мне он не откажет. Нужно немедленно нанять его для Вики. Да что же это такое, просто невезуха какая-то!

— Ты звони адвокату, а мы с Ровеной поедем в Привольное. — Валерия поднялась. — Нужно найти Викину подругу Алену и расспросить ее, она точно в курсе дела. Девчонку нужно спасать, потому что, если ее сейчас посадят в камеру, к утру там будет ее труп.

Павел кивнул, думая о том, на кого выйти, чтобы поговорить о старом деле, а по итогу разузнать о новом, и по всему выходит, что нужно обращаться к генералу Бережному.

— Паш, а ты?..

— Позвоню одному человеку, у него есть выход на генерала Бережного. Сейчас нужны максимальная быстрота, открытость и огласка, иначе Лунную Девочку мы сегодня потеряем.

Ровена хмыкнула — Павел ее уел, его кличка для Виктории оказалась очень меткой.

7

Она перестала считать удары. Просто превратилась в мешок с костями, и боль, которая существовала где-то позади ее сознания, и голос полицейского, который что-то спрашивал, — все это было там, в жизни, а она уже отрезала себя от всего живого, вычеркнула саму себя из списка живых. Сейчас они устанут, оттащат ее в камеру — а там уж она знает, как поступить. Хорошо, что порешала с домом и насчет георгин распорядилась.

Только Женьку жаль, он останется теперь совсем один.

— Упрямая дрянь!

Вика смотрела на своих мучителей сквозь красную пелену боли. Она понимала, что следов на ней не останется.

— Выведи ее отсюда, пусть идет. Если что, мы знаем, где ее искать.

Ее отрывают от пола и ставят на ноги. Болят почки, болит голова, но она рада хотя бы тому, что может идти. Теперь с ней церемониться никто не станет, она давно уже не популярная телеведущая с дорогим адвокатом, а просто бывшая зэчка, никто.

Дверь лязгнула за ней, и она оказалась на улице. Солнце ослепило, звуки города оглушили, и Вика пошла по тротуару, стараясь ступать по линии квадратных плиток — так она точно знает, что идет прямо и со стороны выглядит более-менее нормально.

— Вот она, ребята!

Какие-то люди, много людей окружили Вику, чьи-то руки грубо ухватили ее, потащили, бросили на тротуар, начали рвать на ней одежду, терзать ее саму — ей уже все равно, что с ней будут делать. Главное сейчас вырваться из тела и больше никогда в него не возвращаться. И желтые шары георгин склонились так близко к ее лицу, прохладные и знакомые.

— Ничего, ребята, Женька о вас позаботится. А потом будет весна.

Вот так любого высаживают в землю, и он растет, цветет до самых морозов, а потом старые стебли умирают, но корень жив, и снова прорастет. А весна всегда приходит, и не важно, все ли корневища посажены, весна просто приходит. Кто-то прорастет снова, кто-то нет, смотря как посадить, а кого-то просто забудут вытащить по весне из подвала, но это не важно. Тут сам принцип важен, возможности.

Боли нет. И смерти нет. Есть шмель на цветке ноготка, есть луч в кружевах листьев каштана, есть сверчки, звучащие во Вселенной: — а жизнь просто сон, и сейчас она проснется. Дурные сны — удел смертных, а она больше не верит в смерть, потому что раз нет жизни, то и смерти тоже быть не может. И где-то на грани миров есть клумба с георгинами и бабка Варвара с зеленой жестяной лейкой в руках. Она и здесь нашла себе занятие, да кто бы сомневался.

— Викушка, лейку-то бери.

Смерть — это просто сон, а стебли георгинов так пахнут, свежие и сильные, налитые эльфийским жизненным соком, и такие хрупкие. Лейка стоит под ногами, но она тяжелая, наполненная водой, не удержать, и вода расплескалась, и все льется, льется — ошеломляющая, прохладная. Вода была так нужна, и здесь есть все, что нужно.

Вода — это путь. Ведь может быть путь просто ради пути? Вода всегда одинаковая, хоть и меняется каждую секунду, но сама концепция воды не меняется никогда, вода — это всегда путь. И не обязательно иметь какую-то конечную цель, нужно просто идти.