Стихотворения. Поэмы

Я слышу, я не сплю, зовешь меня, Марина,Поешь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,Как трубы ангелов над городом поют,И только горечью своей неисцелимойНаш хлеб отравленный возьмешь на Страшный суд,Как брали прах родной у стен ИерусалимаИзгнанники, когда псалмы слагал ДавидИ враг шатры свои раскинул на Сионе.А у меня в ушах твой смертный зов стоит,За черным облаком твое крыло горитОгнем пророческим на диком небосклоне.1946

III. «Друзья, правдолюбцы, хозяева…»

Друзья, правдолюбцы, хозяеваПродутых смертями времен,Что вам прочитала Цветаева,Придя со своих похорон?Присыпаны глиною волосы,И глины желтее рука,И стало так тихо, что голосаНе слышал я издалека.Быть может, его назначениеЛишь в том, чтобы, встав на носки,Без роздыха взять ударениеНа горке нечетной строки.Какие над Камой последниеСлова ей на память пришлиВ ту горькую, все еще летнюю,Горючую пору земли,Солдат на войну провожающейИ вдо́вой, как ро́дная мать,Земли, у которой была ещеПовадка чужих не ласкать?Всем клином, всей вашей державоюВы там, за последней чертой —Со всей вашей правдой неправоюИ праведной неправотой.1962

IV. Стирка белья

Марина стирает белье.В гордыне шипучую пенуРабочие руки ееШвыряют на голую стену.Белье выжимает. Окно —На улицу настежь, и платьеРазвешивает.Все равно,Пусть видят и это распятье.Гудит самолет за окном,По тазу расходится пена,Впервой надрывается днемВоздушной тревоги сирена.От серого платья в окнеТемнеют четыре аршинаДо двери.Как в речке на дне —В зеленых потемках Марина.Два месяца ровно со лбаОтбрасывать пряди упрямо,А дальше хозяйка – судьба,И переупрямит над Камой…12 января 1963

V. Как двадцать два года тому назад

И что ни человек, то смерть, и что ниБылинка, то в огонь и под каблук,Но мне и в этом скрежете и стонеДругая смерть слышнее всех разлук.Зачем – стрела – я не сгорел на лонеПожарища? Зачем свой полукругНе завершил? Зачем я на ладониЖизнь, как стрижа, держу? Где лучший друг,Где божество мое, где ангел гневаИ праведности? Справа кровь и слеваКровь. Но твоя, бескровная, стократСмертельней.                    Я отброшен тетивоюВойны, и глаз твоих я не закрою.И чем я виноват, чем виноват?12 января 1963

VI. Через двадцать два года

Не речи, —            нет, я не хочуТвоих сокровищ – клятв и плачей, —Пера я не переучу, —И горла не переиначу, —Не смелостью пред смертью, – тыВсе замыслы довоплотилаВ свои тетради до черты,Где кончились твои чернила, —Не первородству, —                          я отдамСвое, чтобы тебе по правуНа лишний день вручили там,В земле, – твою земную славу, —Не дерзости твоих страстейИ не тому, что все едино,А только памяти твоейИз гроба научи, Марина!Как я боюсь тебя забытьИ променять в одно мгновеньеПрямую фосфорную нитьНа удвоенье, утроеньеРифм —            и в твоем стихотвореньеТебя опять похоронить.12 января 1963

Чистопольская тетрадь*

I. «Льнут к Господнему порогу…»

Льнут к Господнему порогуБелоснежные крыле,Чуть воздушную тревогуОбъявляют на земле.И когда душа стенаетИ дрожит людская плоть,В смертный город посылаетСоглядатая Господь.И летит сквозь мрак проклятый,Сквозь лазурные лучиНевидимый соглядатай,Богом посланный в ночи.Не боится Божье дивоНи осады, ни пальбы,Ни безумной, красногривойЧеловеческой судьбы.Ангел видит нас, бездольных,До утра сошедших в ад,И в убежищах подпольныхОчи ангела горят.Не дойдут мольбы до Бога,Сердце ангела – алмаз.Продолжается тревога,И Господь не слышит нас.Рассекает воздух душный,Не находит горних розИ не хочет равнодушныйБожий ангел наших слез.Мы Господних роз не кралиИ в небесные вратаИз зениток не стреляли.Мы – тщета и нищета —Только тем и виноваты,Что сошли в подпольный ад.А быть может, он, крылатый,Перед нами виноват?25 октября 1941

II. «Беспомощней, суровее и суше…»

Беспомощней, суровее и сушеЯ духом стал под бременем несчастий.В последний раз ты говоришь о страсти,Не страсть, а скорбь терзает наши души.Пред дикими заклятьями кликушиНе вздрогнет мир, разорванный на части.Что стоит плач, что может звон запястий,Когда свистит загробный ветер в уши?В кромешном шуме рокового бояНе слышно клятв, и слово бесполезно.Я не бессмертен, ты, как тень, мгновенна.Нет больше ни приюта, ни покоя,Ни ангела над пропастью беззвездной.А ты одна, одна во всей вселенной.7 ноября 1941

III. «Вложи мне в руку Николин образок…»

Вложи мне в руку Николин образок,Унеси меня на морской песок,Покажи мне южный косой парусок.Горше горького моя беда,Слаще меда морская твоя вода.Уведи меня отсюда навсегда.Сонный осетр подо льдом стоит.Пальцы мне ломает смертный стыд.Нет на свете жестче прикамских обид.Я вошел бы в избу – нет сверчка в уголке,Я на лавку бы лег – нет иконки в руке,Я бы в Каму бросился, да лед на реке.11 ноября 1941

IV. Беженец

Не пожалела на дорогу соли,Так насолила, что свела с ума.Горишь, святая камская зима,А я живу один, как ветер в поле.Скупишься, мать, дала бы хлеба, что ли,Полны ядреным снегом закрома,Бери да ешь. Тяжка моя сума:Полпуда горя и ломоть недоли.Я ноги отморожу на ветру,Я беженец, я никому не нужен,Тебе-то все равно, а я умру.Что делать мне среди твоих жемчужинИ кованного стужей серебраНа дикой Каме, ночью, без костра?13 ноября 1941

V. «Дровяные, погонные возвожу алтари…»

Дровяные, погонные возвожу алтари.Кама, Кама, река моя, полыньи свои отвори.Все, чем татары хвастали, красавица, покажи,Наточенные ножи да затопленные баржи.Окаю, гибель кличу, баланду кипячу,Каторжную тачку, матерясь, качу,С возчиками, с грузчиками пью твое вино,По доске скрипучей сойду на черное дно.Кама, Кама, чем я плачу за твою ледяную парчу?Я за твою парчу верной смертью плачу.15 ноября 1941

VI. «Смерть на все накладывает лапу…»

Смерть на все накладывает лапу.Страшно мне на Чистополь взглянуть.Арестантов гонят по этапу.Жгучим снегом заметает путь.Дымом горьким ты глаза мне застишь,Дикой стужей веешь за спинойИ в слезах распахиваешь настежьДвери Богом проклятой пивной.На окошках теплятся коптилкиМутные, блаженные твои.Что же на больничные носилкиСын твой не ложится в забытьи?В смертный час напомнишь ли о самойСветлой доле – и летишь опять,И о чем всю ночь поешь за Камой,Что конвойным хочешь рассказать?18 ноября 1941

VII. «Нестерпимо во гневе караешь, Господь…»

Нестерпимо во гневе караешь, Господь,Стыну я под дыханьем твоим,Ты людскую мою беззащитную плотьРассекаешь мечом ледяным.Вьюжный ангел мне молотом пальцы дробитНа закате Судного дняИ целует в глаза, и в уши трубит,И снегами заносит меня.Я дышать не могу под твоей стопой,Я вином твоим пыточным пьян.Кто я, Господи Боже мой, перед тобой?Себастьян, твой слуга Себастьян.18 ноября 1941

VIII. «Упала, задохнулась на бегу…»

Упала, задохнулась на бегу,Огнем горит твой город златоглавый,А все платочек комкаешь кровавый,Все маешься, недужная, в снегу.Я не ревную к моему врагу,Я не страшусь твоей недоброй славы,Кляни меня, замучь, но – Боже правый! —Любить тебя в обиде не могу.Не птицелов раскидывает сети,Сетями воздух стал в твой смертный час,Нет для тебя живой воды на свете.Когда Господь от гибели не спас,Как я спасу, как полюблю – такую?О нет, очнись, я гибну и тоскую…28 ноября 1941

IX. «Вы нашей земли не считаете раем…»

Вы нашей земли не считаете раем,А краем пшеничным, чужим караваем,Штыком вы отрезали лучшую треть.Мы намертво знаем, за что умираем;Мы землю родную у вас отбираем,А вам – за ворованный хлеб умереть.1941

X. «Зову – не отзывается, крепко спит Марина…»

Зову – не отзывается, крепко спит Марина.Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина.Твоим бы именем назвать гиблое болото,Таким бы словом, как засовом, запирать ворота,Тобою бы, Елабуга, детей стращать немилых,Купцам бы да разбойникам лежать в твоих могилах.А на кого дохнула ты холодом лютым?Кому была последним земным приютом?Чей слышала перед зарей возглас лебединый?Ты слышала последнее слово Марины.На гибельном ветру твоем я тоже стыну.Еловая, проклятая, отдай Марину!28 ноября 1941

«Когда возвратимся домой после этой неслыханной…»*

Когда возвратимся домой после этой неслыханной                                                         бойни,Мы будем раздавлены странным внезапным покоем,Придется сидеть и гадать – отчего мы не стали                                                          спокойней?Куда уж там петь или плакать по мертвым героям.А наши красавицы жены привыкли                                         к военным изменам,Но будут нам любы от слез чуть припухшие веки,И если увижу прическу, дыша свежескошенным сеном,Услышу неверную клятву: навеки, навеки!.. —Нет, места себе никогда и нигде не найду во вселенной.Я видел такое, что мне уже больше не надоНи вашего мирного дела (а может быть, смерти                                                мгновенной?),Ни вашего дома, ни вашего райского сада…1942

Белый день*

Камень лежит у жасмина.Под этим камнем клад.Отец стоит на дорожке.Белый-белый день.В цвету серебристый тополь,Центифолия, а за ней —Вьющиеся розы,Молочная трава.Никогда я не былСчастливей, чем тогда.Никогда я не былСчастливей, чем тогда.Вернуться туда невозможноИ рассказать нельзя,Как был переполнен блаженствомЭтот райский сад.1942

«Немецкий автоматчик подстрелит на дороге…»*

Немецкий автоматчик подстрелит на дороге,Осколком ли фугаски перешибут мне ноги,В живот ли пулю влепит эсэсовец-мальчишка,Но все равно мне будет на этом фронте крышка.И буду я разутый, без имени и славы,Замерзшими глазами смотреть на снег кровавый.1942

«Я много знал плохого и хорошего…»*

Я много знал плохого и хорошего,Умел гореть, как воск, любить и петь,И наконец попал я в это крошево.Что я теперь? Голодной смерти снедь.Судьба права: не мне, из глины взятому,Бессмертное открыто бытие,Но – боже правый! – горько мне, крылатому,Надеяться на слепоту ее.Вы, пестуны мои неосторожные,Как вы меня забыть в беде могли?Спасибо вам за крылья ненадежные,За боль в плечах, за белизну в пыли,За то, что ни людского нет, ни птичьегоНет заговора, чтобы вкось иль ввысьНа островок рвануться, и достичь его,И отдышаться там, где вы спаслись.1942

«Чего ты не делала только…»*

Чего ты не делала только,     чтоб видеться тайно со мною…Тебе не сиделось, должно быть,     за Камой, в дому невысоком,Ты по́д ноги стлалась травою,     уж так шелестела весною,Что боязно было: шагнешь —     и заденешь тебя ненароком.Кукушкой в лесу притаилась     и так куковала, что людиЗавидовать стали: ну вот,     Ярославна твоя прилетела!И если я бабочку видел,     когда и подумать о чудеБезумием было, я знал:     ты взглянуть на меня захотела.А эти павлиньи глазки́ —     там лазори по капельке былоНа каждом крыле – и светились…     Я, может быть, со́ свету сгину,А ты не покинешь меня,     и твоя чудотворная силаТравою оденет, цветами подарит     и камень, и глину.И если к земле присмотреться,     чешуйки все в радугах. НадоОслепнуть, чтоб имя твое     не прочесть на ступеньках и сводахХоро́м этих нежно-зеленых.     Вот верности женской засада:Ты за́ ночь построила город     и мне приготовила отдых.А ива, что ты посадила     в краю, где вовек не бывала?Тебе до рожденья могли     терпеливые ветви присниться,Качалась она, подрастая,     и соки земли принимала.За ивой твоей довелось мне,     за ивой от смерти укрыться.С тех пор не дивлюсь я, что гибель     обходит меня стороною:Я должен ладью отыскать,     плыть и плыть и, замучась, причалить,Увидеть такою тебя,     чтобы вечно была ты со мною,И крыл твоих, глаз твоих,     рук – никогда не печалить.Приснись мне, приснись мне, приснись,     приснись мне еще хоть однажды.Война меня потчует солью,     а ты этой соли не трогай,Нет горечи горше, и горло мое     пересохло от жажды,Дай пить, напои меня, дай мне воды     хоть глоток, хоть немного.1942

«Если б ты написала сегодня письмо…»*

Если б ты написала сегодня письмо,До меня бы оно долетело само,Пусть без марок, с помарками, пусть в штемпелях,Без приписок и запаха роз на полях,Пусть без адреса, пусть без признаний твоих,Мимо всех почтальонов и почт полевых,Пусть в землянку, сквозь землю, сюда, – все равноДо меня бы само долетело оно.Напиши мне хоть строчку одну, хоть однуПтичью строчку из гласных сюда, на войну.Что письмо! Хорошо, пусть не будет письма,Ты меня и без писем сводила с ума,Стань на Запад лицом, через горы твои,Через сини моря иоа аои.Хоть мгновенье одно без пространств и времен,Только крылья мелькнут сквозь запутанный сон,И, взлетая, дыханье на миг затаи —Через горы-моря иоа аои!1942

«Здесь дом стоял. Жил в нем какой-то дед…»*

Здесь дом стоял. Жил в нем какой-то дед,Жил какой-то мальчик. Больше дома нет.Бомба в сто кило, земля черным-черна,Был дом, нету дома. Что делать, война!Куча серых тряпок, на ней самовар,Шкафчик, рядом лошадь, над лошадью пар.Вырастет на пустыре лебеда у стены.Здесь навсегда поселятся бедные духи войны.А то без них некому будет скулить по ночам,Свистеть да гулять по нетопленым печам.1942

«Стояла батарея за этим вот холмом…»*

Стояла батарея за этим вот холмомНам ничего не слышно, а здесь остался гром,Под этим снегом трупы еще лежат вокруг,И в воздухе морозном остались взмахи рук.Ни шагу знаки смерти ступить нам не дают.Сегодня снова, снова убитые встают.Сейчас они услышат, как снегири поют.1942

Аэростаты воздушного заграждения*

В Москве расплодилисьдиковинные звери,слоны и киты воздушные.Их по ночам отпускают гулять на железных канатах,пасутся они над городом,едят что попало,днем на бульварах лежат,отдыхают,набив животы небесной травой, облаками и звездами,их стерегут девушки с противогазами,москвичи на них с уважением смотрят:– Экие звери: важеватые, толстые…1943

Ночной дождь*

То были капли дождевые,Летящие из света в тень.По воле случая впервыеМы встретились в ненастный день,И только радуги в туманеВокруг неярких фонарейПоведали тебе заранеО близости любви моей,О том, что лето миновало,Что жизнь тревожна и светла,И как ты ни жила, но мало,Так мало на земле жила.Как слезы, капли дождевыеСветились на лице твоем,А я еще не знал, какиеБезумства мы переживем.Я голос твой далекий слышу,Друг другу нам нельзя помочь,И дождь всю ночь стучит о крышу,Как и тогда стучал всю ночь.1943

«Не стой тут…»*

Не стой тут,Убьют!Воздух! Ложись!Проклятая жизнь!Милая жизнь!Странная, смутная жизнь!Дикая жизнь!Травы мои коленчатые,Мои луговые бабочки,Небо – все в облаках, городах, лагунахи парусных лодках.Дай мне еще подышать,Дай мне побыть в этой жизни, безумной и жадной,Хмельному от водки,С пистолетом в руках,Ждать танков немецких,Дай мне побыть хоть в этом окопе…1943

«На полоски несжатого хлеба…»*

На полоски несжатого хлебаЗолотые ладьи низошли.Как ты близко, закатное небо,От моей опаленной земли!Каждый парус твой розов и тонок,Отвори нам степные пути,Помоги от траншей и воронокДо прохлады твоей добрести.1943

Проводы*

Вытрет губы, наденет шинельИ, не глядя, жену поцелует.А на улице ветер лютует,Он из сердца повыдует хмель.И потянется в город обоз,Не добудешь ста грамм по дороге,Только ветер бросается в ногиИ глаза обжигает до слез.Был колхозником – станешь бойцом.Пусть о родине, вольной и древней,Мало песен сложили в деревне —Выйдешь в поле, и дело с концом.А на выезде плачет жена,Причитая и руки ломая,Словно черные кони МамаяГде-то близко, как в те времена,Мчатся, снежную пыль подымая,Ветер бьет, и звенят стремена.1943

«Ехал из Брянска в теплушке слепой…»*

Ехал из Брянска в теплушке слепой,Ехал домой со своею судьбой.Что-то ему говорила она,Только и слов – слепота и война.Мол, хорошо, что незряч да убог,Был бы ты зряч, уцелеть бы не мог.Немец не тронул, на что ты ему?Дай-ка на плечи надену суму,Ту ли худую, пустую суму,Дай-ка я веки тебе подыму.Ехал слепой со своею судьбой,Даром что слеп, а доволен собой.1943

«Хорошо мне в теплушке…»*

Хорошо мне в теплушке,Тут бы век вековать, —Сумка вместо подушки,И на дождь наплевать.Мне бы ехать с бойцами,Грызть бы мне сухари,Петь да спать бы ночамиОт зари до зари,У вокзалов разбитыхБрать крутой кипяток —Бездомовный напиток —В жестяной котелок.Мне б из этого раяНикуда не глядеть.С темнотой засыпая,Ничего не хотеть —Ни дороги попятной,Разоренной войной,Ни туда, ни обратно,Ни на фронт, ни домой, —Но торопит, рыдая,Песня стольких разлук,Жизнь моя кочевая,Твой скрежещущий стук.1943

«Четыре дня мне ехать до Москвы…»*

Четыре дня мне ехать до Москвы.И дождь, и грязь, да поезжай в объезд,А там, в пучках измызганной травы,Торчит березовый немецкий крест.Судьба, куда ты немца занесла,Зачем его швырнула как мешокУ старого орловского села,Что, может быть, он сам недавно жег?Так, через эти чуждые гробы,Колеса наши пролагают след.А что нет дела немцу до судьбы,То и судьбе до немца дела нет.1943

«Смятенье смутное мне приносят…»*

Смятенье смутное мне приносятГорькие веянья весны.О, как томятся и воли просятМои мучительные сны.Всю ночь, всю ночь голоса убитых,Плача, упрашивают из земли:«Помни кровь на конских копытах,Помни лица наши в пыли.Мы не запашем земли восточной,Глина лежит на глазах у нас.Кто нас омоет водой проточной,Кто нас оденет в твой светлый час?Только и властны над сонным слухом, —Если покажешь нам путь назад, —Мы прилетим тополевым пухом,Как беспокойные сны летят».1944

«Как золотая птичка…»*

Т. О.-Т.

Как золотая птичка,Дрожит огонь впотьмах,В одну минуту спичкаСгорит в моих руках.Неверное такое,Навек родное мне,Сердечко голубоеЖивет в ее огне.И в этом зыбком свете,Пусть выпавшем из рук,Я по одной приметеУзнаю все вокруг.Мне жалко, что ни свечки,Ни спичек больше нет,Что в дымные колечкиСовьется желтый свет.Невесел и неярок,На самый краткий срок,Но будет мне подарок —Последний уголек.О, если б жар мгновенный,Что я в стихи вложил,Не меньше спички тленнойТебе на радость жил!1944

«Мне снится какое-то море…»*

Мне снится какое-то море,Какой-то чужой пароход,И горе, какое-то гореМне темное сердце гнетет.Далекие медные трубыНа палубе нижней слышныДа скрежет, тяжелый и грубый,Запятнанной нефтью волны.И если заплачет сиренаСреди расступившихся вод,Из этого странного пленаНикто никогда не уйдет.Покоя не знающий странник,Кляну я чужой пароход,Я знаю, что это «Титаник»И что́ меня в плаванье ждет.Мне дико, что там, за кормою,Вдали, за холодной волной,Навеки покинутый мною,Остался мой город родной.1944

«Какие скорбные просторы…»*

Какие скорбные просторы,Какие мокрые заборыИ эта полунаготаДеревьев, эта нищета,Когда уже скрывать не нужноНи жалких слез, ни старых ран,Как будто в слабости недужнойВсего желанней не обман,А мелкий дождь, сквозной туманИ тленья вкрадчивый дурман.Деревья лгут. Зачем все этоОцепененье желтизны,Где столько воздуха и светаТебе напоминает сны,Когда ты падаешь и знаешь,Что это – смерть, и, пробудясь,Почти мгновенно забываешьС ночными призраками связь?Не верь деревьям. В эту поруОни – притворщики. ОниСолгут, что твоему позоруИх обнажение сродни,Что между сучьями нагимиЕсть руки слабые твои,Что и они могли бы имиКоснуться неба в забытьи,Но есть еще соблазн паденьяНа лоно матери-земли,И только смертного томленьяИх листья не превозмогли.Не верь их нищему покою,Тебя обманывает он,Деревьям нужно быть с тобою —И взять тебя в свой зимний сон,Озябнуть у холодной дачиОт поздних листьев до корнейИ лгать, что лед в крови горячейТем сладостней, чем жить трудней.1944

Охота*

Охота кончается.Меня затравили.Борзая висит у меня на бедре.Закинул я голову так, что рога уперлись в лопатки.Трублю.Подрезают мне сухожилья.В ухо тычут ружейным стволом.Падает на бок, цепляясь рогами за мокрые прутья.Вижу я тусклое око с какой-то налипшей травинкой.Черное, окостеневшее яблоко без отражений.Ноги свяжут и шест проденут, вскинут на плечи…1944

Земля*

За то, что на свете я жил неумело,За то, что не кривдой служил я тебе,За то, что имел небессмертное тело,Я дивной твоей сопричастен судьбе.К тебе, истомившись, потянутся рукиС такой наболевшей любовью обнять,Я снова пойду за Великие Луки,Чтоб снова мне крестные муки принять.И грязь на дорогах твоих не сладима,И тощая глина твоя солона.Слезами солдатскими будешь хранимаИ вдовьей смертельною скорбью сильна.1944

«Тишь да гладь, да Божья благодать…»*

Тишь да гладь, да Божья благодать,И не надо больше мне страдать.А с какой смертельною тоскойМне когда-то снился рай такой.Не пускают юнкерсов сюда,Я убит не буду никогда,Никогда я больше не убью,И спокойно я умру в раю.Хорошо и весело в раю.Что же здесь я песен не пою?1944

Полька*

Все не спит палата госпитальная,Радио не выключай – и только,Тренькающая да беспечальнаяРаненым пришлась по вкусу полька.Наплевать, что ночь стоит за шторами,Что повязка на культе промокла, —Дребезжащий репродуктор шпорамиБьет без удержу в дверные стекла.Наплевать на уговоры нянины,Только б свет оставила в палате.И ногой здоровой каждый раненыйБарабанит польку на кровати.1945

Слово*

Слово только оболочка,Пленка, звук пустой, но в немБьется розовая точка,Странным светится огнем,Бьется жилка, вьется живчик,А тебе и дела нет,Что в сорочке твой счастливчикПоявляется на свет.Власть от века есть у слова,И уж если ты поэт,И когда пути другогоУ тебя на свете нет,Не описывай заранеНи сражений, ни любви,Опасайся предсказаний,Смерти лучше не зови!Слово только оболочка,Пленка жребиев людских,На тебя любая строчкаТочит нож в стихах твоих.1945

Памяти друзей*

Их так немного было у меня,Все умерли, все умерли. Не знаю,Какому раю мог бы я доверитьПоследнее дыханье их. Не знаю,Какой земле доверить мог бы яЭтот холодный прах. Одним огнемНам опалило щеки. Мы делилиОдну судьбу. Они достойней былиИ умерли, а я еще живу.Но я не стану их благодаритьЗа дивный дар, мне выпавший на долю.Я не хотел столь дорогой ценойКупить его. Мне – их благодарить?Да разве я посмею им признаться,Что я дышу, и вдовы их глядятВ глаза мои – пусть не в глаза, а мимо —Признаться им – без укоризны? Нет,Я вдов не очерню пред мертвецами,Вдова пройдет сторонкою и скажет…Им все равно, что скажут вдовы их.Благодарить за то, что я хотел быНа их могилы принести цветыВ живых руках, дыша благоуханьем,За шагом шаг ступая по траве,По их траве, когда они лежатВ сырой земле и двинуться не могут.Что двинуться? Когда их больше нет.Ни я, ни вы, никто не нужен им.А я без них – с кем буду хлеб делить,С кем буду пить вино в мой светлый день,Кому скажу: какой сегодня ветер,Как зелена трава и небо сине?1945

Бабочка в госпитальном саду*

Из тени в свет перелетая,Она сама и тень и свет,Где родилась она такая,Почти лишенная примет?Она летает, приседая,Она, должно быть, из Китая,Здесь на нее похожих нет,Она из тех забытых лет,Где капля малая лазориКак море синее во взоре.Она клянется: навсегда! —Не держит слова никогда,Она едва до двух считает,Не понимает ничего,Из целой азбуки читаетДве гласных буквы —                         А                         и                         О.А имя бабочки – рисунок,Нельзя произнести его,И для чего ей быть в покое?Она как зеркальце простое.Пожалуйста, не улетай,О госпожа моя, в Китай!Не надо, не ищи Китая,Из тени в свет перелетая.Душа, зачем тебе Китай?О госпожа моя цветная,Пожалуйста, не улетай!1945

Книга травы*

О нет, я не город с кремлем над рекой,Я разве что герб городской.Не герб городской, а звезда над щиткомНа этом гербе городском.Не гостья небесная в черни воды,Я разве что имя звезды.Не голос, не платье на том берегу,Я только светиться могу.Не луч световой у тебя за спиной,Я – дом, разоренный войной.Не дом на высоком валу крепостном,Я – память о доме твоем.Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,Я – выстрела дальнего звук.В приморскую степь я тебя уведу,На влажную землю паду,И стану я книгой младенческих трав,К родимому лону припав.1945

Звездный каталог*

До сих пор мне было невдомек —Для чего мне звездный каталог?В каталоге десять миллионовНомеров небесных телефонов,Десять миллионов номеровТелефонов марев и миров,Полный свод свеченья и мерцанья,Список абонентов мирозданья.Я-то знаю, как зовут звезду,Я и телефон ее найду,Пережду я очередь земную,Поверну я азбуку стальную:– А-13-40-25.Я не знаю, где тебя искать.Запоет мембрана телефона:– Отвечает альфа Ориона.Я в дороге, я теперь звезда,Я тебя забыла навсегда.Я звезда – денницына сестрица,Я тебе не захочу присниться,До тебя мне дела больше нет.Позвони мне через триста лет.1945

Суббота, 21 июня*

Пусть роют щели хоть под воскресенье.В моих руках надежда на спасенье.Как я хотел вернуться в до-войны,Предупредить, кого убить должны.Мне вон тому сказать необходимо:«Иди сюда, и смерть просвищет мимо».Я знаю час, когда начнут войну,Кто выживет, и кто умрет в плену,И кто из нас окажется героем,И кто расстрелян будет перед строем,И сам я видел вражеских солдат,Уже заполонивших Сталинград,И видел я, как русская пехотаШтурмует Бранденбургские ворота.Что до врага, то все известно мне,Как ни одной разведке на войне.Я говорю – не слушают, не слышат,Несут цветы, субботним ветром дышат,Уходят, пропусков не выдают,В домашний возвращаются уют.И я уже не помню сам, откудаПришел сюда и что случилось чудо.Я все забыл. В окне еще светлоИ накрест не заклеено стекло.1945

Страус в 1913 году*

Показывали страуса в Пассаже.Холодная коробка магазина,И серый свет из-под стеклянной крыши,Да эта керосинка на прилавке —Он ко всему давным-давно привык.Нахохлившись, на сонные глазаНадвинул фиолетовые векиИ посреди пустого помещенья,Не двигаясь, как чучело, стоял,Так утвердив негнущиеся ноги,Чтоб можно было, не меняя позы,Стоять хоть целый час, хоть целый деньБез всякой мысли, без воспоминаний.И научился он небытиюИ ни на что не обращал вниманья —Толкнет его хозяин или нет,Засыплет корму или не засыплет,И если б даже захотел, не могИз этого оцепененья выйти.1945

Дриада*

Я говорю:Чем стала ты, сестра моя дриада,В гостеприимном городском раю?Кто отнял дикую вольность твою?Где же твои крыла, пленница сада?Дриада говорит:Ножницы в рощу принесла досада,И зависть выдала, в каком краюСкрывалась я. Ты видишь – я стою,Лира немая, музыке не рада.Не называй меня сестрой своей,Не выйду я из выгнутых ветвей,Не перейду в твое хромое тело,Не обопрусь на твои костыли.Ты не глотнешь от моего удела —Жить памятью о праздниках земли.1945–1946

Дождь в Тбилиси*

Мне твой город нерусскийВсе еще незнаком, —Клен под мелким дождем,Переулок твой узкий.Под холодным дождемСлишком яркие фары,Бесприютные парыВ переулке твоем,По крутым тротуарамБесконечный подъем.Затерялся твой домВ этом городе старом.Бесконечный подъем,Бесконечные спуски,Разговор не по-русскиУ меня за плечом.Сеет дождь из тумана,Капли падают с крыш.Ты, наверное, спишь,В белом спишь, Кетевана?В переулке твоемВ этот час непогожийЯ – случайный прохожийПод холодным дождем.В этот час непогожий,В час, покорный судьбе,На тоску по тебеЧем-то странно похожий.1945

«Тебе не наскучило каждому сниться…»*

Тебе не наскучило каждому сниться,Кто с князем твоим горевал на войне,О чем же ты плачешь, княгиня зегзица,О чем ты поешь на кремлевской стене?Твой Игорь не умер в плену от печали,Погоне назло доконал он коня,А как мы рубились на темной Каяле,Твой князь на Каяле оставил меня.И впору бы мне тетивой удавиться,У каменной бабы воды попросить.О том ли в Путивле кукуешь, зегзица,Что некому раны мои остудить?Так долго я спал, что по русские очиС каленым железом пришла татарва,А смерть твоего кукованья короче,От крови моей почернела трава.Спасибо тебе, что стонала и пела.Я ветром иду по горячей золе,А ты разнеси мое смертное телоНа сизом крыле по родимой земле.1945, 1946

Надпись на книге*