Суета сует

— А я?

— A ты вольна в своих поступках и можешь продолжать отталкивать всех, кто тебя любит. К чему ты придешь, Мила?

— Мамочка, мне не понятна твоя ирония, — защищалась та.

— Может быть, ты заведешь себе мальчика лет на десять младше? Будешь строить из себя счастливую влюбленную, исправишь данные паспорта. Это сейчас модно.

— Мне плевать на моду. Я разводилась не из-за мальчиков!

— Да, конечно, зачем тебе хлопоты. Это ведь любить надо, отдавать, а ты привыкла брать, грести! — Елена Антоновна закрыла уши руками, увидев, что дочь собирается ей возразить. — И не желаю больше ничего слушать! Живи, как знаешь!

Мила почувствовала, что вот-вот заплачет. На нее нахлынула жалость к себе, такой несчастной, одинокой, проведшей отвратительный отпуск, а теперь еще этот приступ. Смыслова подняла вверх лицо, смахнула слезы, боясь, как бы не размазалась тушь, вытерла салфеткой губы. Нельзя распускаться и впускать в себя горечь. Даже наедине с собой нельзя давать себе слабинку.

В небольшом зеркале Смыслова увидела свое раскрасневшееся лицо, блестевшие глаза. Сейчас она придет в себя и вернется в студию. Выпьет сладкого чая и почувствует себя намного лучше. Ей еще нужно сделать несколько звонков, поговорить с осветителями. Кажется, сегодня они перестарались, а оператор часто брал боковой план, чего Мила не любила. Один небольшой дефект в своей внешности она критиковала открыто и всякий раз делала акцент на это:

— У меня ассиметричный нос. Надеюсь, профессионалам не составит труда не показать этот недостаток? — при этом Мила кокетливо улыбалась. На самом деле нос волновал ее больше, чем она пыталась показать. Сколько раз она говорила себе, что нужно сделать пластику, Это ведь такой пустяк — подправить искривленный хрящик. Но боязнь врачей, больничной атмосферы напрочь лишали ее решимости в последнюю минуту. Даже Максим подшучивал над ее комплексами. Он делал это не со зла, пытаясь тем самым раззадорить ее, заставить забыть о ненужной затее. Его шпильки Мила всегда пропускала мимо ушей. Хлебников и стилисты молчали — это главное.

Поправив волосы, Мила еще раз посмотрела на свой искривленный нос, провела по нему кончиком пальца и, вздохнув, собралась открыть замок кабинки. В последний момент замешкалась, одергивая юбку, и тут услышала стук каблуков. Почему она сразу же не открыла дверь, Мила не могла себе объяснить. Кто-то вошел в туалет, осторожно прикрыв за собой дверь. Раздался сдавленный смех. Явно что-то обсуждалось до того.

— Ну, как тебе этот стремительный выход после эфира? — спросила одна из обладательниц приятного, высокого голоса. Чиркнула зажигалка, в воздухе распространился запах табака. Мила зажала нос. Сейчас этот аромат вызывал у нее неприятные ощущения. — Куда это ее понесло?

— Бледнее смерти была, — ответила другая собеседница.

Мила вдруг отпустила дверную ручку и замерла внутри кабинки. Она поняла, что речь идет о ней. Нужно было сразу же выйти и отправляться решать технические вопросы, но ноги словно приросли к кафельному полу. Прижавшись спиной к стене, она думала только о том, чтобы не обнаружить своего присутствия. В висках кровь стучала от волнения. Мила боялась, что этот предательский стук слышен не только ей.

— Знаешь, а ведь ей скоро найдут замену, — Мила насторожилась, заранее испытывая неприязнь к обеим участницам диалога. — Высокомерная сука! Она думала вечно кривляться в объектив камеры!

— Ага, фригидная стерва! — вторил второй голос из соседней кабинки.

— Незаменимых нет. Шеф давно присматривает ей замену, кажется, нашел.

— Ты об Одинцовой?

— Да, — обладательница высокого голоса явно получала удовольствие от сказанного.

— А может быть, наша звезда уже в курсе?

— Вряд ли. Ты же видишь, как она идет по коридору, как снисходит до того, чтобы замечать нас. Нет, это будет для нее ударом. Всех ведь вокруг себя разогнала. Пусть теперь попарится в полном нокауте!

— А ты чего на нее такая злая? — женщина вышла из кабинки, и по журчанию воды Мила поняла, что та моет руки.

— Тебе, что ли, она что-нибудь хорошее сделала?

— Не сделала, а я и не жду. Здесь такие акулы вокруг, не до добра им. Там, где деньги, подружка, там человеческие ценности на заднем плане. Каждый ждет своего часа, чтоб ножку подставить. И как ни осторожничай, а и по тебе зазвонит колокол.

— Ладно, интеллектуалка. Так красиво плетешь. Скоро мы увидим агонию нашей бессменной телевизионной богини. Муж ее бросил, сын, говорят, не жаждет общения. Вот погонят со студии… Скорее бы!

— Ждать осталось меньше, чем ты думаешь. Пойдем, а то у стен тоже бывают уши. Мы и так разговорились не по делу.

Хлопнула дверь, голоса еще какое-то время звучали в коридоре, потом стихли. Мила стояла, прислушиваясь к окружившей ее тишине, давившей на уши до звона, до тошноты. Потом она дрожащей рукой открыла дверцу кабинки. Автоматически подошла к рукомойнику, до конца раскрутила кран надолго смотрела, как вода, журча, плещется и исчезает в сливном отверстии.

— Вот так же незаметно и ты уйдешь с экрана, — тихо сказала Мила, прикладывая мокрые ладони к горящим щекам. Она даже не заметила, когда ее отпустила боль. Сейчас под правым ребром осталось ощущение тяжести, но это казалось мелочью, не заслуживающей внимания. Мила оперлась о рукомойник и усмехнулась. — Даже шестерки знают об этом, а ты все витаешь в облаках… Уйдешь бесследно, бессмысленно, просто потому, что пора освободить место новым любимцам Хлебникова.

Она и так долго была в их числе. Наверняка большинство сотрудников думает, что ее и Константина связывает нечто большее, нежели профессиональный интерес. Ничего подобного, их разговоры никогда не заходили за рамки деловых. Мила вымыла руки и включила сушилку. Вслушиваясь в ее монотонное жужжание, Смыслова постепенно приходила в себя. Она уже смогла справиться с дрожью в руках, уняла внутреннее волнение. Она не должна показать, что встревожена. На ее лице всегда написано удовлетворение и спокойствие. Пусть недруги ждут ее ухода, а пока она здесь, ни один человек не заподозрит, какая пустота, какая бездна образовалась у нее в душе. Сушилка выключилась. Мила поправила прическу и одернула полы летнего костюма.

«Все как в сказке, — подумала она. — Ваше время истекло…»

Гордо подняв голову, Смыслова прошла по коридору. Теперь она была в состоянии замечать все, что происходит вокруг. К тому же она прислушивалась к разговорам в надежде увидеть тех, кто так нелестно отзывался о ней. Она чувствовала, что узнает этих доброжелательниц. Ей так хотелось увидеть их лица. Но пока ей не везло. Едва войдя в кабинет, она подняла трубку разрывающегося телефона.

— Слушаю.

— Мила, — голос Хлебникова всегда вызывал у нее благоговение, однако сейчас она напряглась.

— Да, Костя.

— Ты как?

— Порядок.

— Мне сказали, что у тебя была какая-то мятая концовка в программе.

— Не знаю, о чем ты говоришь. По-моему, все хорошо.

— С каких это пор тебя устраивает «хорошо»? — неприятно хмыкнул Константин.

— Не знаю что ответить.

— Расслабилась за отпуск, — более добродушно заметил Хлебников.

— Да ну его к черту, этот отпуск! — в сердцах крикнула Мила. — Больше не хочу о нем слышать.

— Я не узнаю тебя, Мила. Я бы сказал, что тебе нужно отдохнуть, но ты только вышла на работу.

— Мне отдых противопоказан, — ругая себя за несдержанность, тихо произнесла Мила.

— Хорошо, трудись. И подготовь план на месяц вперед. Все твои идеи рассмотрим.

— А «Успех» готовится в утиль? — едва владея голосом от волнения, спросила Смыслова.

— Пока нет.

— Пока…

— Чему ты удивляешься? Телевидение держится на свежих идеях, новых проектах, — Хлебников говорил как никогда черство.

— Ты перестал доверять моему выбору?

— Обсудим все на ближайшей планерке, — отвечая на вопрос, сухо произнес Хлебников. — Извини, у меня вот-вот начнется встреча. До скорого.

В трубке послышались гудки. Мила заметила, что впервые их разговор обрывается таким образом.

Остаток дня прошел ужасно. Мила разрядилась на операторах. Под горячую руку попали и осветители. Понимая, что ее несет и нужно поскорее остановиться, Мила поступала с точностью до наоборот. Она была несдержанна и несправедлива к команде, с которой работала давно и слаженно. Закрывшись в кабинете, она почувствовала горечь во рту и, включив чайник, насыпала в чашку полную ложку заварки. Обжигающий чай она пила, не чувствуя ни его вкуса, ни запаха, и, поставив на стол пустой стакан, выключила компьютер. Работать она не могла. Это было самое неприятное в сложившейся ситуации.

Достав зажигалку, Мила покрутила ее в руках, несколько раз чиркнула и передумала курить. Она приоткрыла окно и, быстро собравшись, заперла кабинет. Стук ее каблуков эхом отдавался в бесконечно длинном коридоре. Мила шла, вдруг представив себе, что больше этого в ее жизни никогда не будет: ни эфира, ни предпрограммной суеты. Судя по тому, что она услышала сегодня, этого осталось не так уж и долго ждать.

— До завтра, Мила Николаевна, — улыбнулся охранник, когда она, расписавшись в журнале, остановилась перед закрытой дверью.

— До свидания, Максим, — ответила она с улыбкой и вдруг поймала себя на мысли, что этого высокого, крепкого парня зовут так же, как и ее мужа. Черт, бывшего мужа. Она никогда раньше не замечала этого. И каким же красивым, звучным, нежным показалось ей это привычное имя. Мила оглянулась на удивленно наблюдавшего за ее нерешительностью охранника. В этот момент она пыталась найти и внешнее сходство с Максом — тщетно. Этот парень и Смыслов не имели ничего общего. На столе у журнала лежала маленькая книга с закладкой. — Что читаешь?

— Детектив Марининой.

— Нравится? — поинтересовалась Мила, зная, что Смыслов не признавал новоявленных авторов детективов, принципиально не читал их.

— Здорово. Так легко читается, захватывает.

— Легко читается — это точно, — улыбнулась Мила. — Ну, до завтра.

Она медленно вышла из здания, слыша, как охранник запер за ней дверь. Посмотрев на часы, Мила удивилась: была половина девятого. Обычно в это время работа у нее была в самом разгаре. Разве только не возникала вдруг щемящая необходимость пообщаться с Ириной. Теперь и это сделать невозможно. В ее жизни началась полоса, в которой все нужно начинать заново. Но возможно ли это, когда тебе за сорок, когда трудно вводить в круг своих знакомых новых людей? Возможно ли это, когда сама себя перестаешь понимать и организм, словно реагируя на резкую перестройку, отвечает тупой болью в правом боку.

— Завтра же к врачу, — сказала себе Мила и подняла руку, чтобы поймать такси.

Катя знала, что Кирилл не одобрит ее поступка, но все равно решила сделать так, как задумала. Она проводила его на работу и достала визитку с телефонами свекрови. Катя сама выпросила ее под недовольным взглядом Кирилла, а Мила Николаевна только улыбалась и тепло смотрела на новоявленную невестку. Это было сразу после торжественной регистрации брака во дворце бракосочетания. Шумной свадьбы не предполагалось — Кирилл и Катя считали, что в наше время это дурной тон. Они решили уединиться в новой квартире, подарив друг другу незабываемые мгновения любви и нежности. Даже телефон отключили, чтобы уж никто-никто не смог помешать им наслаждаться обретенным счастьем.

— Кирюша, пора выходить в мир, после трехдневного любовного марафона, улыбаясь, произнесла Катя.

— Как скажешь, милая.

И первой, кому она позвонила, была свекровь. Кате так хотелось сказать ей слова благодарности за этот маленький райский уголок, в котором им с Кириллом предстояло лелеять свою любовь, но Мила Николаевна была в отъезде. Дома к телефону никто не походил, а на телецентре Кате сообщили, что раньше будущего понедельника Смысловой не будет в городе. Катю это огорчило, но не настолько, чтобы она показала это Кириллу. Так складывалось, что и в дальнейшем созванивались они с Милой Николаевной нечасто, но, кажется, ожидание малыша — прекрасный повод для того, чтобы пообщаться. Набирая номер, Катя улыбнулась. Она предвкушала реакцию свекрови на сообщение. Мила Николаевна не скажет, что она отвлекает ее по пустякам, она будет несказанно рада! Когда после нескольких неудачных попыток дозвониться все-таки послышались долгожданные гудки вызова, приятный голос ответил ей, что Мила Николаевна в больнице. Катя растерялась, крепче сжимая в руке телефонную трубку. Это была сногсшибательная новость, хотя последняя программа «Успех» показалась Кате скомканной, а выражение лица Милы отрешенным. Она сама на себя не была похожа. Словно камера нарочно ловила моменты, когда ее не интересовало то, как идет программа.

— Да, дела, — мрачно произнесла Катя. Ей давно снились странные сны, в которых Мила Николаевна была красивой, молодой, улыбающейся. Свое неуемное веселье и энергию она выставляла напоказ, а глаза при этом были такими грустными, неживыми. К тому же у свекрови в снах были короткие волосы, а Катя знала от бабушки, что такой сон к болезни. Когда в разных вариациях он повторился, Катя рассказала о нем Кириллу, но услышала в ответ:

— Мама и болезни — вещи несовместимые. Для нее и сигареты — витамин, — ни о какой озабоченности с его стороны не было и речи.

Однако теперь Катя понимала, что Кирилл, как обычно, был к Миле Николаевне несправедлив.

— Хотела же позвонить раньше, — раздосадованно прошептала Катя.

— Что вы говорите? — оказывается, она еще не положила трубку, а на том конце телефонного провода терпеливо ждали ее реакции.

— Я могу узнать у вас адрес больницы?

— Простите, а вы кто?

Катя растерялась. Скажи она сейчас — «невестка» — это прозвучит, по меньшей мере, странно, но адрес нужно было узнать каким угодно способом. Даже путем вранья, к которому Катя прибегала крайне редко.

— Я ее родственница. Здесь проездом. Девушка, я обязательно должна проведать тетю Милу, — вкрадчивым тоном произнесла Катя.

— Тетю Милу? — послышался сдавленный смешок. — Хорошо, записывайте…

Катя не стала больше задавать вопросов, собралась и, благо станция метро рядом, через полчаса шла по больничному двору областной клиники. В фойе она узнала номер палаты, у дежурной медсестры — предварительный диагноз Милы. Назначенная ей диета исключала столько продуктов, что Катя покачала головой. Несколько бананов, которые она купила в переходе метро, кажется, не входили в список запрещенных. Накинув белый халат, Катя поспешила в палату.

— Можно? — постучав, Катя после короткой паузы несмело открыла дверь. Убрав с лица озабоченность, она улыбнулась и зашла в палату. — Добрый день.

По обе стороны окна стояли две кровати. Одна была пуста, а на другой лежала Мила. Катя едва справилась с собой, чтобы не ахнуть: в бледной, исхудавшей женщине трудно было узнать ту, что снилась ей такой жизнерадостной, активной.

— Катя? — Мила автоматически провела рукой по заколотым наспех волосам, подтянула одеяло повыше и вопросительно уставилась на девушку. — Что ты здесь делаешь?

— А где привет? — стараясь не обращать внимания на явное недовольство свекрови, спросила Катя. Она подошла к кровати, отодвинула от широкой батареи стул и, не дожидаясь приглашения, села на него.

— Ты откуда узнала?

— Что здесь удивительного? — вопросом на вопрос ответила Катя. — Мы ведь не чужие люди.

— Я никого не ждала, — отвернувшись к стене, тихо сказала Мила.

— Знаю. И именно потому я здесь, — Катя выложила на тумбочку бананы и оглядела палату: холодильник, телевизор, чисто, светло, жалюзи на окнах, не дающие солнцу наполнить палату зноем, но все-таки она бы сделала щелочки пошире.

— Я плохо себя чувствую. И собеседница из меня соответственная, не поворачиваясь, пробурчала Мила. — Ты выбрала неудачное время для дипломатического визита. Может быть, отложим до лучших времен?

— Почему вы не позвонили нам? — укоризненно спросила Катя. — Так нельзя, Мила Николаевна.

— Да? — Мила удивленно посмотрела на невестку, пожалуй, впервые рассматривая ее так пристально. Что за деваха? Комедию ломает, что полна сочувствия. С чего бы это? Очередной розыгрыш? Что ей нужно?

— Катя, я тебе очень благодарна, а сейчас уходи, пожалуйста, — Мила гневно сверкнула глазами. — Будем считать, что ты выполнила свой долг и совесть твоя чиста. Иди, девочка, занимайся своими делами, а мне предоставь заняться своими.

— Зачем вы так, Мила Николаевна? — Катя почувствовала, что действительно обиделась и вряд ли найдет в себе силы еще раз прийти сюда. — Я ведь от всего сердца. Я ведь понимаю, как вам тяжело.

— Мне?

— Да, вы плохо себя чувствуете. А это место явно не для ваших нервов. Вы ведь не из тех, кто любит болеть, вызывать жалость, обременять заботой о себе. И еще больница… Я знаю, что такое больница. Ненавижу этот распорядок, врачебные обходы, процедуры, запахи. Наверняка и вы испытываете что-то подобное.

— Я? — Мила поставила подушку повыше, села, опершись на левый локоть. Посмотрев на тумбочку, лукаво улыбнулась. В конце концов, почему бы не подыграть? — Элемент временного неудобства, конечно, есть, но без драмы. У меня все в порядке. Вот только… Только бананов не хватало.

— Почистить? — дрожащим от волнения голосом спросила Катя.

— Давай, не пропадать же добру.

Катя с готовностью очистила самый крупный банан и протянула его Миле. Она была так довольна, наблюдая, как свекровь медленно смакует, откусывая кусочек за кусочком. Правда, скоро Катя поняла, что Мила совершенно не хочет есть, и делает это, чтобы доставить ей удовольствие.

— Что говорят врачи? Вы спрашивали, насколько все серьезно?

— Врачи относятся к той категории людей, которым лучше не задавать вопросов, — прожевав, ответила Мила. Есть ей действительно не хотелось. Положив большую часть банана на тарелку, она вытерла руки о салфетку и виновато улыбнулась. — Извини, организм не требует пищи никакой, даже духовной. Вон сколько журналов лежит — ни к одному не притронулась.

— Бывает.

Катя поняла, что смогла разговорить свекровь, и была этому несказанно рада. Ее всегда смущала ситуация, которую упорно создавал Кирилл своим нежеланием общаться с матерью, входить в ее ритм жизни. Такое положение вещей Катя сочла несправедливым и потому решила действовать самостоятельно, положившись на женскую интуицию. К тому же ожидание первенца делало ее сердце открытым, полностью лишенным темных мыслей. Катя вообще по своей натуре была человеком добрым, неспособным на коварство, задние мысли. Мила ошибалась, решив прощупать ее и понять истинную цель прихода невестки. Пристально вглядываясь в смуглое лицо Кати, Мила невольно сравнила его со своим бледным, усталым, постаревшим за эти несколько дней. Она недавно выпила лекарства и потому могла еще какое-то время нормально общаться с Катей. Однако Мила знала, что пройдет немного времени и новый приступ заставит ее корчиться от боли, а свидетелей этому быть не должно, медсестра не в счет.