Время «Ч»

– Всё к чертям! Было у меня плохое предчувствие…

Дмитрий Стеличек еле сдерживался, чтобы не грохнуть кулаком по приёмнику. Не стесняясь собравшихся, он долго матерился, а потом бессильно опустил голову. В руке он ещё держал план-схему автомобильных дорог Ленинграда и области, по которой совсем недавно ориентировал Зураба Сакварелидзе.

– Что за паскудство такое – второй раз в году одно и то же! В январе операция была на мази, и тут – денежная реформа! Сколько мы тогда потеряли? Между прочим, очень много – спасибо падлам-коммунякам. А теперь они и вовсе решили власть взять?!

Руки молодого «авторитета» так тряслись, что только с третьей попытки ему удалось зажечь сигарету. Остальные участники ночной сходки молча сидели за овальным полированным столом – они не знали, что нужно говорить, что теперь делать. Зураб Сакварелидзе, Ншан Тер-Микаэльянц, Рафик Алмякаев, Валентин Додонов и Валериант Ким из вальяжных, богатых, уверенных в себе хозяев жизни моментально превратились в испуганных, загнанных зверей. Слова «чрезвычайное положение» не сулили им ничего хорошего.

В полнейшей тишине из чёрно-серебристого «коробка» импортного приёмника падали на стол, на пепельницы с окурками, и маленькие чашечки с остатками кофе и коньячные рюмки слова о смене власти в Москве и создании Государственного комитета по чрезвычайному положению. Поблёскивало, высыхая, золотое перо додоновского «паркера». Записная книжка Стеличека упала под стол, но никто её не поднимал.

Шёл девятый час утра, и нужно было уже разъезжаться. Но участники ночного совещания сидели неподвижно, плохо представляя, что ждёт их сейчас за дверями дома на Гороховой улице. Только что они были деятельными, возбуждёнными, азартными. Теперь «авторитеты» смотрели друг на друга покрасневшими от бессонной ночи глазами и ждали, что кто-то из них заговорит первым, даст разумный совет.

Нет бы всё произошло хоть немного пораньше! Тогда драгоценный груз ещё не тронулся в путь, и не передали всем участникам операции дату и час, а также названия начального и конечного пункта переброски. Разумеется, они пользовались особым шифром, не говорили открытым текстом, но эти предосторожности могли помочь лишь в условиях мирного времени. ЧП предполагало совсем другие правила игры, и нужно было что-то срочно менять – или останавливать груз, или вообще отменять операцию. Но ведь оружие, боеприпасы, автомобили, радиотехника уже вот-вот прибудут на станцию, где станут добычей армейских и милицейских патрулей. Однако, и на обратном пути, в случае отмены операции, может произойти то же самое. И «авторитетов» сдадут со всем ливером – «шестёрки» не станут заслонять их собой.

Опасным казалось как продолжать операцию, так и сворачивать её, и потому «авторитеты» пытались найти выход из положения. Им уже мерещились расстрелы без суда и следствия, прямо около транспорта с оружием. Страх мешал думать, сопоставлять, смотреть на вещи здраво. Стеличек и Тер-Микаэльянц сделали всё от них зависящее, чтобы обезопасить себя от милицейских агентов, которые могли сорвать операцию по переброске товара. Но удара такой силы, со столь неожиданного направления, они никак не ожидали, и потому спали в ступор.

Дмитрий молча вытащил из-за ремня брюк свой «кольт» и положил его перед собой на стол, словно хотел уже сейчас сдать оружие. На самом же деле он ни о чём таком не помышлял. Напротив, хотел продемонстрировать остальным, что готов к решительным действиям, а вот к каким именно, он не знал. И потому злился, нервничал, бормотал ругательства и соображал, о чём сейчас нужно в первую очередь думать – о деле или о семье. В точности те же самые мысли одолевали и прочих участников сходки.

Мысли Стеличека метнулись к Татьяне и Боженке, которые сейчас жили у тёщи – на углу Восьмой линии и Малого проспекта Васильевского острова. Потом он вспомнил о матери, Нине Константиновне Холодаевой, которая отдыхала сейчас в Италии. А ещё мелькнули перед глазами остроконечные крыши и шпили Праги, мосты через Влтаву, увитый плющом коттедж Яна Стеличека и его нынешней супруги. Тут только Митя сообразил, что, несмотря на доставшееся по наследству от дяди и преумноженное им самим влияние в преступном мире города, он остаётся маленьким мальчиком. Ири первой же опасности кидается, пусть мысленно, к маме и папе.

Вцепившись побелевшими пальцами в край стола, Дмитрий смотрел на не менее потрясённого Ншана. Тот, шевеля губами, барабанил ногтями по полировке в ритме марша. Смуглая, заросшая щетиной шея Тер-Микаэльянца вспотела, и по белому воротнику сорочки поползли неряшливые, желтоватые пятна.

Полнокровный толстяк Додонов достал носовой платок в ярко-синюю клетку и тщательно вытер обширную, блестящую лысину. У Валентина Максимовича начало постукивать в висках – наметился очередной гипертонический криз. Он незаметно полез за лекарством, ища глазами графин с кипячёной водой.

Ниндзя-Ким плотно сжал свои коричневые губы, а короткий тупой нос его сморщился. Набухшие над узкими чёрными глазами веки мелко дрожали. На морщинистом лбу, под смоляной гладкой чёлкой тоже выступили капельки пота. Он расстегнул «молнию» на спортивной куртке и откинулся назад, тяжело, со свистом, дыша.

А диктор всё читал и читал документы прошедшей ночи. Оказывается, не только они в эти тёмные глухие часы не спали и в последний раз прикидывали, сверяли свои действия с объективными обстоятельствами, предусматривали каждую мелочь. Их было шестеро, тех – восемь; тех, ударивших первыми. Вводя чрезвычайное положение в Москве и Ленинграде, новые руководители рубили под корень планы и надежды Дмитрия. Ншана и многих, им подобных, на всей территории страны.

Услышав, что в десять часов на радио выступит комендант города, Стеличек скрипнул зубами:

– Это хана, ребята, понимаете?! Если введут комендантский час, мы не только не перебросим товар, но и спрятать его хорошенько на станции не сможем. Часовых везде расставят, обыски проведут. А там и до нас добраться недолго…

Дмитрий схватил со стола рацию, сказал несколько слов и уставился на дверь, ожидая кого-то. Через минуту на пороге появился прилизанный мужчина лет сорока, с усиками полоской.

– Алексей, слышал, что случилось? – Стеличек нагнулся и подобрал свой блокнот.

– Естественно, шеф! – Алексей, похоже, перетрусил не меньше других.

– Ты уже передал на Выборг, что в ночь с двадцатого на двадцать первое покупатель ждёт товар?

– Передал шеф, как и было приказано. – Алексей тем самым напоминал Мите, что действовал не по своему усмотрению, а, значит, ни за что не отвечает.

– О муковозах на станции Сестрорецк они тоже в курсе? – Дмитрий повернулся к своим гостям. – Я решил пустить их именно для того, чтобы отвлечь внимание. На самом деле товар должен быть перегружен совсем в другой транспорт.

– Я всё передал, шеф, в соответствии с вашими указаниями. – Алексей Кирпичёв плотно пригладил чёрные волосы к голове, покусывая тонкие, бледные губы.

– Значит, так… – Дмитрий ещё раз всё обдумал. – Сейчас же давай отбой насчёт груза. Мне ещё жить не надоело.

– Груз в пути, шеф. Очень сложно отправить его назад. Пусть лучше доедет до станции. – Кирпичёв, переправивший уже не одну партию оружия, знал в этом деле толк.

– А на станции что? – раздражённо сказал Стеличек. – Могут начаться повальные обыски, в каждом вагоне и на складах. Оружие примутся искать в первую очередь – к бабке не ходи. Если наткнутся на такую кучу «стволов», мы погибли. Не только я, Алексей, но ты. И все вы! – Дмитрий зло посмотрел на собравшихся. – Пусть никто из вас не думает, что, вырвавшись из Питера, он спасётся. На всех нас в ментовке имеется досье, а границы, конечно же, закроют. Давайте-ка лучше рогами шерудить, а не думать, как сбежать. Я за всех вас хомут волочь не желаю. На Луну, в случае чего, пустят не меня одного. Я вёз товар для вас? Значит, ответственность поровну. И те, кто сейчас сопровождает груз, пусть не думает смываться. Отвечать будем все – это я гарантирую. Что касается муковозов, отмени заявку. Неустойку я заплачу. Конечно, если к этому времени буду на свободе, – счёл нужным добавить Стеличек. – На каждый роток не накинешь платок, а агентами все мы пользовались. Теперь любая курва, чтобы себя спасти, сдаст всех, кого знает. Через нас сейчас никакое оружие не должно поступать в город. Более того, надо подумать, куда девать то, что у нас имеется. Раз собирается выступать комендант, речь точно пойдёт об изъятии стволов, боеприпасов и взрывчатки. Не дай Бог, если всё случится быстро, и мы не успеем обезопасить себя и наши семьи…

Стеличек встал и подошёл к окну. По Гороховой улице, как обычно, шли люди. Многие из них, вероятно, даже не знали о происшедшем. Никаких признаков скорых облав или хотя бы большего, чем обычно, количества военных он не заметил. Но это ещё ни о чём не говорило, и успокаиваться было рано.

Шеф, вы сказали всё, что хотели? – напомнил о себе Кирпичёв.

– Погоди… – Дмитрий с трудом оторвался от окна. – Ниндзя, ты как? Останешься здесь или вылетишь к себе?

Ким, поджав губы, подумал и махнул рукой.

– Там меня скоро заберут. Здесь-то мало кто знает. Так что будет, наверное, безопаснее. Только надо пока придержать «Хонды» – до прояснения обстановки. Конечно, это не «узи», но тоже могут стоить воли.

– И по каким каналам ты с ними связываешься, Валериант? – Ншан наконец-то разомкнул уста.

– По рации. А там уже цепочкой передают – так вернее. Сейчас мой груз в районе Хабаровска. Я боюсь, что мощности у передатчика не хватит.

– В таком случае, поедем со мной, Ниндзя! – Ншан с грохотом отодвинул стул. – У меня имеется сильный передатчик. А тебе, Митя, и остальным я так скажу – сейчас надо расходиться. Если нас всех тут здесь накроют, будет действительно хана. А так – ещё неизвестно. По крайней мере, пока я никаких признаков ЧП на улице не вижу. Но, на всякий случай, нам нужно рассредоточиться по городу, и как можно быстрее. Тебе в первую очередь надо проведать семью, а здесь пускай остаётся пустая хаза. Ничего подозрительного не оставим, «стволы» возьмём с собой. Может быть, ещё и проскочим. Главные-то дела в Москве делаются, а в Питере – уже потом, когда там ясно будет. Или у тебя другое мнение?

– Нет, Ншан, ты прав, – признал Стеличек. – Валентин Максимович, а вы станете задерживать товар?

Додонов вздрогнул так, словно только что проснулся.

– Надо бы придержать, – растерянно промямлил он. – Но связываться с Москвой отсюда я не буду. Митя, ты уж прости, но мне лучше бы подыскать менее заметную квартиру, не в центре. Когда такие дела, лучше ютиться на окраинах.

– Какие будут мнения? – Стеличек обвёл всех настороженным взглядом. – Нам с Москвой нужно держать связь в любом случае. Просто для того, чтобы находиться в курсе событий.

Сакварелидзе вдруг улыбнулся, чем несказанно удивил остальных.

Ншан сердито проворчал:

– Ты чего радуешься? Со мной поедешь или к молодой жене? Где тебе кажется безопаснее?

– Домой, Ншан. Ты только не сердись. – Зураб вдруг хлопнул по спине оторопевшего от такой фамильярности Додонова. – Дорогой, садись ко мне в машину, и рванём вместе на Пороховые. Это далеко не центр, но у меня дома ты будешь как король. И скучать не придётся – моя Арина во девушка! Ты б её видел…

– Да, скучать мы не будем, – согласился Ншан. – Но я. на твоём месте, думал бы сейчас о том, как вместе с Ариной убраться в Гори! И мне надо с Вазгеном, родным братом, переговорить по рации, пока не запеленговали. У них взяты заложники, так что надо отдать приказ срочно всех выпустить, без выкупа. Хотели так кассу пополнить, но теперь не до жиру. Не судьба, видно! – с горечью посетовал Ншан. Он снял со спинки стула свой замшевый пиджак, торопливо надел. – Митя, надеюсь найти тебя в добром здравии – у тёщи.

– Найдёшь, если не загребут, – усмехнулся Стеличек, надевая короткую кожаную куртку.

Он уже думал, какие вещи взять на Васильевский. Неизвестно, сколько там придётся прожить. Детского белья и вещей Татьяны у тёщи в достатке. А вот своё барахло надо собрать в чемодан. «Мерседес-Бенц-500 СЛ» стоит у подъезда – до него два шага. Пистолет вот проклятый, всё испортить может. А без него тоже никак в такое время. Ладно, понадеемся на удачу, и поедем.

А знает ли Татьяна о том, что произошло? Она никогда не интересовалась политикой, не слушала радио, кроме станции «Европа плюс». А уж сейчас-то она точно, дрыхнет, как убитая, после дочкиных ночных воплей. Вот уж рот-то разинет!.. Ншан прав – надо скорее ехать туда.

– Значит, исчезаем в неизвестном направлении? – подмигнул Тер-Микаэльянц.

– Так уж и в неизвестном! – поддразнил его Стеличек. – Для того оно неизвестное, а органы тебя везде найдут, если захотят.

– Валентин, не трясись так – стол прыгает, – лениво заметил Сакварелидзе. – Ничего страшного. Говорю – со мной поедешь. Будет у тебя шикарная комната с телефоном и прочими аксессуарами. – И Зураб, достав «гавану», принялся тщательно очищать её от соломы.

– То есть как это «ничего страшного»? – изумился Додонов, посасывая валидол.

– А так! – Сакварелидзе неторопливо зажёг сигару. – Что-то долго не идут ваши танки. По идее, в таком случае требуется как можно быстрее захватывать все коммуникации. Мить, ты можешь как-нибудь узнать, оцеплены ли аэропорты, вокзалы? Активизировалась ли жизнь в казармах? Выдвигается ли бронетехника к городу? Это всё уже должно случиться, если ситуация действительно серьёзная.

– Проверим, – коротко согласился Стеличек. – Но не отсюда.

– Да, и самое главное! – Зураб выпустил струю дыма в сторону окна. – Арестованы ли российские руководители? Допустим, Горбачёва изолировали в Форосе или где-то ещё. А Ельцина? Всю его компанию? Если их не уничтожить, переворот обречён.

– Я думаю, их или уже взяли, или чего похуже, – уверенно сказал Ншан. – Иначе тогда какой смысл шум поднимать? Если это не так, ГКЧП самых посадят. Неужели они такие ослы – министры всё-таки, и войска у них под рукой, спецслужбы. Тут как на войне: или – ты, или – тебя. Мы-то уж с вами, господа, должны это понимать.

– Да что они там, перепили, что ли? – жалобно канючил Додонов, обращаясь к Ниндзя, молчащему, как могила. – С бухты-барахты всю страну на уши поставили!

– Дорогой, они тебе открытку с предупреждением должны были прислать? – осведомился Зураб. – Пойдём ко мне – хоть отдохнёшь. Я, конечно, могу и ошибаться. Сейчас танков нет. А через десять минут, может, будут. От меня можешь с Москвой хоть целый день разговаривать – заплачу. Согласен?

– Согласен, – наконец-то решился Додонов. – Мне тоже, наверное, придётся задержать груз.

– Тогда вперёд! – Сакварелидзе мигнул Рафику Алмякаеву.

Тот на протяжении всего разговора не издал ни звука. От него требовалось только охранять боссов, и сейчас он встал перед Зурабом навытяжку.

Шеф приказал:

– Держи под наблюдением эту хазу, когда Мити тут не будет. Сейчас быстро проверь Пороховые, Петроградскую. Короче, все наши ховиры. Если там всё чисто, мы едем. Выполняй.

– Есть! – клацнул зубами Алмякаев и выскочил за дверь.

– Собирайся, дорогой! – Зураб поддержал под локоть Додонова, который никак не мог выбраться из-за стола. – Проверка много времени не займёт.

– Тише! – Стеличек вдруг поднял палец. – Раз уж мы всё равно пока здесь, послушаем коменданта города. Мы должны быть в курсе того, что творится в Питере.

…Едва смолкли последние слова генерала Самсонова, ворвался Алмякаев.

– Всё чисто, в городе спокойно! Нигде никаких танков, и ментов тоже не видно. Можно перебазироваться.

– Рафик! – Дмитрий перегнулся через стол. – Кирпичёв задержал груз?

– Задержал. Всё в порядке, шеф.

– Я же говорю – ничего страшного! – Зураб потушил сигару. – Мне начинает казаться, что это мятежники действуют неправильно. Хотя бы главные улицы города давно надо было взять под контроль. Разумеется, аэропорты, вокзалы, мосты и так далее. Когда разъедемся, узнаем по своим каналам, были какие-то аресты…

– Мне думается, что не было, – предположил Ниндзя. – Может быть, мы рано радуемся, но произошло не то, на что мы подумали.

– Что бы ни случилось, расходимся! – Дмитрий каждому пожал руку. – Будем связываться по рациям, обмениваться новостями. Разумеется, по делу – ни слова. Пушки свои прячьте подальше, ребята. Всё-таки, неровен час…

* * *

Дмитрий вёл машину сам, чтобы не ставить своего водителя в курс дела. Сколько-нибудь нужных вещей набралось немного. На всякий случай, прежде чем покинуть квартиру, он переворошил ящики стола, забрал несколько записных книжек, магнитофонных и видеокассет, а также фотоаппарат вместе с плёнкой. Потом положил во внутренний карман куртки паспорт Татьяны, свидетельство о рождении Божены, все свои документы. Проверил, не оставил ли где включённый светильник, плотнее подкрутил краны, взял чемодан и вышел на лестницу.

Поставленная на сигнализацию и запертая на три замка квартира оставалась под наблюдением Анатолия. Дмитрий же спустился к своему красному «Мерседесу», открыл дверцу, нырнул за руль и ещё раз проверил, на месте ли заграничный паспорт, деньги – в валюте и в рублях, а также кое-какие драгоценности.

Не заметив ни на Гороховой улице, ни на Адмиралтейском проспекте сколько-нибудь заметного оживления, он повернул к Дворцовому мосту. На площади уже собирались люди, и над одной из групп откровенно развевался российский триколор – флаг торгового флота. К удивлению и радости Стеличека, манифестантов никто не разгонял. Напротив, в их сторону направлялись всё новые и новые протестующие.

Инопланетянин хмыкнул и пожал плечами – он начал что-то соображать. Зураб, как всегда, оказался прав – на то он и начальник службы безопасности. О каких танках и репрессиях может идти речь, если не соблюдается основная заповедь любого переворота – немедленный арест бывших руководителей и силовое подавление любого сопротивления? А уж если боятся тронуть каких-то прыщавых юнцов, у которых слишком уж разыгрались гормоны, то разве может идти речь о городском и российском руководстве?

«Действительно, мы зря струхнули и задержали груз, – размышлял Дмитрий, сворачивая на Университетскую набережную. – Если это и переворот, то обречённый на провал – видно уже без очков. Для чего было его начинать, если нет огня, драйва, воли к победе? Дело даже не в возрасте его руководителей – к примеру, ни Тьер, ни Пиночет, ни, страшно сказать, Ленин и Сталин мальчиками не были. Жизненный опыт в этом деле никогда не помешает, и один старик может стоить десяти молодых. Просто дело в том, что «совок» давно уже сгнил и выродился. Туда, в верха, не поступала свежая кровь, и потому Союз заболел гангреной. Если уж входящий в ГКЧП председатель КГБ не в состоянии грамотно произвести переворот в собственной стране, на кой чёрт такой председатель, такая страна? Значит, наша сделка с Ншаном тем более должна состояться. Плевать, что задержали груз, отменили аренду муковозов – это даже безопаснее. О таком транспорте знал покойный Гюлиханов, а, значит, передал Горбовскому. Даже если муковозы остановят без оружия, всё равно остановят, начнут допытываться, что да как. А ребята могут струхнуть из-за этого ЧП, наболтают лишнего. Короче, что ни делается, всё к лучшему. Но всё-таки надо немного подождать, осмотреться. Как ни крути, а экстремальная ситуация налицо, и всё ещё может измениться…»

На Восьмой линии Дмитрий остановил машину у дома тёщи и с чемоданом ринулся вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки. Ему пришлось долго звонить, потому что ключ он второпях куда-то засунул. Кроме того, не хотелось входить хозяином в чужую квартиру – Дмитрий знал, что тёще это не понравится.

Дверь наконец-то открыла заспанная Татьяна, которая придерживала на груди халат.

– Митька, чего с тобой? Ты больной, что ли? Я же кормлю в это время – разве забыл? А мама в ванной, под душем…

– Ты что, подруга, ничего не слышала? – задыхаясь, спросил Стеличек и протиснулся мимо жены в переднюю.

– А что я должна была слышать? – Физиономия Татьяны дышала чистотой и полным неведением. – Закрой дверь, я же голая почти. Ребёнка до родимчика напугал своим трезвоном…

– Таня, в Москве переворот или, по крайней мере, какие-то беспорядки. Не ясно, одним словом, кто правит страной. Говорят, что президент тяжело болен, и по радио – траурная музыка. Вице взял на себя его обязанности и ввёл ЧП – в Москве и здесь. Ты понимаешь, что в такой ситуации мне и тебе с Боженкой нельзя здесь оставаться. Я сейчас с вашего телефона кое-куда звякну. Не исключено, что нам с ребёнком придётся летать к моему отцу в Прагу. Это в том случае, если переворот действительно состоится. Правые консерваторы захватят власть, и тогда мне в Союзе делать нечего. Дорога одна – на нары…

– Так что, теперь опять коммунисты будут, да? – догадалась Татьяна. Тон её не выражал ни радости, ни горя.

– По крайней мере, сейчас они объявили о переходе всей власти в их руки. Так что мне, тебе и всем моим родственникам чесаться некогда. На всякий случай собери дочку и приготовься сама. Дай Бог, чтобы население подняло хипиш, не промолчало. В поражении этих комитетчиков спасение в первую очередь для нас, для нашего дела. Но даже если придётся бежать из страны, не пропадём, не бойся. Там рядом Югославия, а, значит, велика потребность в оружии. Надо только благополучно улизнуть из Питера. Я знаю, что аэропорт пока свободен.

– Митька, кошмар! – только и смогла вымолвить Татьяна . Она растерянно моргала глазами, не слыша ни плача Боженки, ни голоса матери. Анастасия через дверь ванной спрашивала, что случилось, и почему неожиданно приехал зять.

Ни слова не говоря, Дмитрий прошёл мимо жены к телефону, торопливо снял трубку. Часы показывали без пятнадцати двенадцать, но никаких войск и бронетехники на Васильевском острове не было. Трубка гудела, как обычно, и на душу Дмитрия внезапно снизошёл покой.

А тем временем «Шевроле» Сакварелидзе, в котором, кроме хозяина, находились ещё Додонов и личный шофёр, ехал по Свердловской набережной в сторону Шоссе Революции. Зураб и Валентин Максимович сидели сзади, чтобы, не привлекая к себе внимания, держать в после зрения дорогу.

Сакварелидзе расстегнул ворот своей рубашки из плотной коричневой ткани, с множеством фурнитуры. Опять, как и прежние дни, днём стало жарко, хоть солнце редко вырывалось из-за туч. Валентин Максимович увидел на волосатой груди своего нового знакомого медальон. На крышке его был выгравирован крест, а внутри, похоже, находился чей-то портрет.

– Красивый у вас медальон, Зураб Вахтангович, – не удержался Додонов. – Старинный, да?

– Да, ещё от бабушки достался. – Тот отвернулся от окна, через которое наблюдал за едущей следом машиной ГАИ.

– А там, под крышкой, есть что-нибудь? – заинтересовался Додонов. – Если не секрет, конечно.

Сакварелидзе с готовностью расстегнул цепочку, нажатием пружинки открыл крышку. Додонов, надев очки, взял в руки тёплый медальон и увидел портрет молодой блондинки в подвенечном платье и белой шляпке.

– Это ваша супруга? Очень мила! – Додонов вернул Зурабу медальон. – Я вижу, что вы очень любите её и тоскуете. Давно не виделись?

– Со вчерашнего вечера. Но мне этого достаточно, – негромко, но страстно, тяжело дыша, сказал Зураб. – Я всё никак не могу надолго остаться с ней. Постоянно нужно куда-то уезжать, бросать Арину на ночь. Я ревную её, люблю, но ничего не могу поделать. Вот когда закончим переброску, поеду с ней в Гори.

– Завидую я вашей жене, – искренне признался Додонов. – Всех бы нас так любили! Значит, вы считаете, что события на самом деле не стоят и выеденного яйца? – перевёл Додонов разговор на другую тему.

– Ну, сами посудите, дорогой! – Зураб мотнул головой в сторону абсолютно спокойной набережной. – Прошло достаточно много времени с момента объявления о создании ГКЧП. Вы думаете, если бы произошёл настоящий переворот, здесь не стояли бы танки? Конечно, всё решается в Москве, а потому надо узнать, как дела там. Главное, нужно узнать, на свободе ли российское руководство. Если да, то мы спасены. Реальные путчисты давно упрятали бы их за решётку, если не пристрелили на месте…

– Да, это очень важно, – согласился Додонов. – Может статься, что Дмитрий зря задержал груз.

– Осторожность никогда не помешает. Можно передать отбой тревоги, если всё уладится. – Зураб развалился на простёганном лиловым бархатом диване. – Я вот почему такой оптимист. Уже видно, что новые власти слабохарактерны. Вообразите, что сделали бы на их месте мы с вами. Может быть, останься страна такой, как была раньше, равнодушное население поставили бы перед фактом, и никто бы не пикнул. Но сейчас, похоже, начнётся массовое сопротивление. Слишком много людей уже вкусило нормальной жизни, или же очень хочет её вкусить. Стало быть, сопротивление нужно давить танками. Народ испугается только тогда, когда удивит не только серьёзные намерения, но и готовность их реализовать. А эти идеалисты что провозгласили? Запрет на порнографию и водку? Да сейчас все только этим и занимаются. А кто сам не может, видаки смотрят.

– Да, это верно. – Додонов заметно повеселел. – Мой младший сын учится в МГУ, и там такие нравы… Что вы! Я в его годы и помыслить о подобном не смел. Только разврат, фарцовка, кражи, наркотики, даже детоубийство! Новорождённых душат в пластиковых пакетах…