Я печален печалью разлуки

Собиратели кувшинок,Мы отправились опятьПоблуждать среди тропинок,Над рекою помечтать.Оля правила. Ленивый,Был нежданно резв Силач,На Голубке торопливойПоспевал я только вскачь.И со мной, хоть осторожно,Оля ласкова была,С шарабана это можно,Но не так легко с седла.Июнь 1911

Остров любви

Вы, что поплыветеК Острову Любви,Я для вас в заботе,Вам стихи мои.– От Европы ль умной,Джентльмена снов;Африки ль безумной,Страстной, но без слов;Иль от двух Америк,Знавших в жизни толк;Азии ль, где берег —Золото и шелк;Азии, иль далеОт лесов густыхДевственных Австралий,Диких и простых;– Все вы в лад ударьтеВеслами струи,Следуя по картеК острову Любви.Вот и челн ваш генийК берегу прибил,Где соображенийВстретите вы ил.Вы, едва на сушу,Книга встретит вас,И расскажет душуВ триста первый раз.Чтоб пройти болотаСкучной болтовни,Вам нужна работа,Нужны дни и дни.Скромности пустыня.– Место палачу!Всё твердит богиня,Как лягушка в тине:«Нет» и «не хочу».Но Стыдливость чащейУспокоит вас,Вам звучит все слаще:– «Милый, не сейчас!»Озеро Томлений– Счастье и богам:Все открыты тениВзорам и губам.Но на остров Неги,Тот, что впереди,Дерзкие набегиНе производи!Берегись истерик,Серной кислоты,Если у АмерикНе скитался ты;Если ж знаешь ценуТы любви своей —Эросу в заменуВыйдет Гименей.Июнь 1911

11 июля 1911 г.

Ты, лукавый ангел Оли,Стань серьёзней, стань умней!Пусть Амур девичьей воли,Кроткий, скромный и неслышный,Отойдёт; а ГименейВыйдет, радостный и пышный,С ним дары: цветущий хмельДа колечко золотое,Выезд, дом и всё такое,И в грядущем колыбель.Июль 1911

Когда я был влюблен

Когда я был влюблен (а я влюбленВсегда – в поэму, женщину иль запах),Мне захотелось воплотить свой сонПричудливей, чем Рим при грешных папах.Я нанял комнату с одним окном,Приют швеи, иссохшей над машинкой,Где, верно, жил облезлый старый гном,Питавшийся оброненной сардинкой.Я стол к стене придвинул; на комодРядком поставил альманахи «Знанье»,Открытки – так, чтоб даже готтентотВ священное б пришел негодованье.Она вошла спокойно и светло,Потом остановилась изумленно,От ломовых в окне тряслось стекло,Будильник тикал злобно-однотонно.И я сказал: «Царица, вы одниСумели воплотить всю роскошь мира,Как розовые птицы – ваши дни,Влюбленность ваша – музыка клавира.Ах! Бог любви, загадочный поэт,Вас наградил совсем особой меткой,И нет таких, как вы…» Она в ответЗадумчиво кивала мне эгреткой.Я продолжал (и резко за стенойЗвучал мотив надтреснутой шарманки):«Мне хочется увидеть вас иной,С лицом забытой Богом гувернантки;И чтоб вы мне шептали: «Я твоя»,Или еще: «Приди в мои объятья».О, сладкий холод грубого белья,И слезы, и поношенное платье.А уходя, возьмите денег: матьУ вас больна, иль вам нужны наряды……Мне скучно всё, мне хочется игратьИ вами, и собою, без пощады…»Она, прищурясь, поднялась в ответ,В глазах светились злоба и страданье:«Да, это очень тонко, вы поэт,Но я к вам на минуту… до свиданья!»Прелестницы, теперь я научён,Попробуйте прийти, и вы найдетеДухи, цветы, старинный медальон,Обри Бердслея в строгом переплете.Июль-август 1911

Жестокой

«Пленительная, злая, неужелиДля вас смешно святое слово: друг?Вам хочется на вашем лунном телеСледить касанья только женских рук,Прикосновенья губ стыдливо-страстныхИ взгляды глаз не требующих, да?Ужели до сих пор в мечтах неясныхВас детский смех не мучил никогда?Любовь мужчины – пламень ПрометеяИ требует и, требуя, дарит,Пред ней душа, волнуясь и слабея,Как красный куст горит и говорит.Я вас люблю, забудьте сны!» – В молчаньиОна, чуть дрогнув, веки подняла,И я услышал звонких лир бряцаньеИ громовые клекоты орла.Орел Сафо у белого утесаТоржественно парил, и красотаБезтенных виноградников ЛесбосаЗамкнула богохульные уста.Сентябрь 1911

«Какою музыкой мой слух взволнован?..»

Какою музыкой мой слух взволнован?Чьим странным обликом я зачарован?Душа прохладная, теперь опятьТы мне позволила желать и ждать.Душа просторная, как утром даль,Ты убаюкала мою печаль.Ее, любившую дорогу в храм,Сложу молитвенно к твоим ногам.Всё, всё, что искрилось в моей судьбе,Всё, всё пропетое – тебе, тебе!Осень 1911

Памяти Анненского

К таким нежданным и певучим бреднямЗовя с собой умы людей,Был Иннокентий Анненский последнимИз царскосельских лебедей.Я помню дни: я, робкий, торопливый,Входил в высокий кабинет,Где издал меня спокойный и учтивый,Слегка седеющий поэт.Десяток фраз, пленительных и странных,Как бы случайно уроня,Он вбрасывал в пространство безымянныхМечтаний – слабого меня.О, в сумрак отступающие вещиИ еле слышные духи,И этот голос, нежный и зловещий,Уже читающий стихи!В них плакала какая-то обида,Звенела медь и шла гроза,А там, над шкафом, профиль ЭврипидаСлепил горящие глаза.…Скамью я знаю в парке; мне сказали,Что он любил сидеть на ней,Задумчиво смотря, как сини далиВ червонном золоте аллей.Там вечером и страшно и красиво,В тумане светит мрамор плит,И женщина, как серна боязлива,Во тьме к прохожему спешит.Она глядит, она поет и плачет,И снова плачет и поет,Не понимая, что всё это значит,Но только чувствуя – не тот.Журчит вода, протачивая шлюзы,Сырой травою пахнет мгла,И жалок голос одинокой музы,Последней – Царского Села.1911

Сон

Утренняя болтовняВы сегодня так красивы,Что вы видели во сне?– Берег, ивыПри луне.А еще? К ночному склонуНе приходят, не любя.– ДездемонуИ себя.Вы глядите так несмело:Кто там был за купой ив?– Был Отелло,Он красив.Был ли он вас двух достоин?Был ли он как лунный свет?– Да, он воинИ поэт.О какой же пел он нынеНеоткрытой красоте?– О пустынеИ мечте.И вы слушали влюбленно,Нежной грусти не тая?– Дездемона,Но не я.Май 1911

Отравленный

«Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?»Отвернулась печальной и гибкой…Что я знаю, то знаю давно,Но я выпью, и выпью с улыбкойВсе налитое ею вино.А потом, когда свечи потушатИ кошмары придут на постель,Те кошмары, что медленно душат,Я смертельный почувствую хмель…И приду к ней, скажу: «Дорогая,Видел я удивительный сон.Ах, мне снилась равнина без краяИ совсем золотой небосклон.Знай, я больше не буду жестоким,Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,Я уеду далеким, далеким,Я не буду печальным и злым.Мне из рая, прохладного рая,Видны белые отсветы дня…И мне сладко – не плачь, дорогая, —Знать, что ты отравила меня».1911

Отрывок

Христос сказал: «Убогие блаженны,Завиден рок слепцов, калек и нищих,Я их возьму в надзвездные селенья,Я сделаю их рыцарями небаИ назову славнейшими из славных…»Пусть! Я приму! Но как же те, другие,Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,Чьи имена звучат нам как призывы?Искупят чем они свое величье,Как им заплатит воля равновесья?Иль Беатриче стала проституткой,Глухонемым – великий Вольфганг ГетеИ Байрон – площадным шутом… О ужас!1911

Сомнение

Вот я один в вечерний тихий час,Я буду думать лишь о вас, о вас.Возьмусь за книгу, но прочту: «она»,И вновь душа пьяна и смятена.Я брошусь на скрипучую кровать,Подушка жжет… Нет, мне не спать, а ждать.И, крадучись, я подойду к окну,На дымный луг взгляну и на луну.Вон там, у клумб, вы мне сказали «да»,О, это «да» со мною навсегда.И вдруг сознанье бросит мне в ответ,Что вас покорней не было и нет.Что ваше «да», ваш трепет, у сосныВаш поцелуй – лишь бред весны и сны.1912

Баллада

Влюбленные, чья грусть как облака,И нежные, задумчивые леди,Какой дорогой вас ведет тоска,К какой еще неслыханной победеНад чарой вам назначенных наследий?Где вашей вечной грусти и слезамЦелительный предложится бальзам?Где сердце запылает, не сгорая?В какой пустыне явится глазам,Блеснет сиянье розового рая?Вот я нашел, и песнь моя легка,Как память о давно прошедшем бреде,Могучая взяла меня рука,Уже слетел к дрожащей АндромедеПерсей в кольчуге из горящей меди.Пускай вдали пылает лживый храм,Где я теням молился и словам,Привет тебе, о родина святая!Влюбленные, пытайте рок, и вамБлеснет сиянье розового рая.В моей стране спокойная река,В полях и рощах много сладкой снеди,Там аист ловит змей у тростника,И в полдень, пьяны запахом камеди,Кувыркаются рыжие медведи.И в юном мире юноша Адам,Я улыбаюсь птицам и плодам,И знаю я, что вечером, играя,Пройдет Христос-младенец по водам,Блеснет сиянье розового рая.ПосылкаТебе, подруга, эту песнь отдам.Я веровал всегда твоим стопам,Когда вела ты, нежа и карая,Ты знала все, ты знала, что и намБлеснет сиянье розового рая.1912

На берегу моря

Из Теофиля Готье

Уронила луна из ручек– Так рассеянна до сих пор —Веер самых розовых тучекНа морской голубой ковер.Наклонилась… достать мечтаетСеребристой тонкой рукой,Но напрасно! Он уплывает,Уносимый быстрой волной.Я б достать его взялся… смело,Луна, я б прыгнул в поток,Если б ты спуститься хотелаИль подняться к тебе я мог.1912

Две розы

Перед воротами ЭдемаДве розы пышно расцвели,Но роза – страстности эмблема,А страстность – детище земли.Одна так нежно розовеет,Как дева, милым смущена,Другая, пурпурная, рдеет,Огнем любви обожжена.А обе на Пороге Знанья…Ужель Всевышний так судилИ тайну страстного сгораньяК небесным тайнам приобщил?!1912

Возвращение

Анне Ахматовой

Я из дому вышел, когда все спали,Мой спутник скрывался у рва в кустах,Наверно, наутро меня искали,Но было поздно, мы шли в полях.Мой спутник был желтый, худой, раскосый,О, как я безумно его любил!Под пестрой хламидой он прятал косу,Глазами гадюки смотрел и ныл.О старом, о странном, о безбольном,О вечном слагалось его нытье,Звучало мне звоном колокольным,Ввергало в истому, в забытье.Мы видели горы, лес и воды,Мы спали в кибитках чужих равнин,Порою казалось – идем мы годы,Казалось порою – лишь день один.Когда ж мы достигли стены Китая,Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай.Нам разны дороги: твоя – святая,А мне, мне сеять мой рис и чай».На белом пригорке, над полем чайным,У пагоды ветхой сидел Будда.Пред ним я склонился в восторге тайном.И было сладко, как никогда.Так тихо, так тихо над миром дольным,С глазами гадюки, он пел и пелО старом, о странном, о безбольном,О вечном, и воздух вокруг светлел.1912

Тот, другой

Я жду, исполненный укоров:Но не веселую женуДля задушевных разговоровО том, что было в старину.И не любовницу: мне скученПрерывный шепот, томный взгляд,И к упоеньям я приучен,И к мукам горше во сто крат.Я жду товарища, от БогаВ веках дарованного мнеЗа то, что я томился многоПо вышине и тишине.И как преступен он, суровый,Коль вечность променял на час,Принявши дерзко за оковыМечты, связующие нас.1912

На море

Закат. Как змеи, волны гнутся,Уже без гневных гребешков,Но не бегут они коснутьсяНепобедимых берегов.И только издали добредшийБурун, поверивший во мглу,Внесется, буйный сумасшедший,На глянцевитую скалу.И лопнет с гиканьем и ревом,Подбросив к небу пенный клок…Но весел в море бирюзовомС латинским парусом челнок;И загорелый кормчий ловок,Дыша волной растущей мглыИ – от натянутых веревок —Бодрящим запахом смолы.Январь 1912

Укротитель зверей

…Как мой китайский зонтик красен,Натерты мелом башмачки.

Анна Ахматова

Снова заученно смелой походкойЯ приближаюсь к заветным дверям.Звери меня дожидаются там,Пестрые звери за крепкой решеткой.Будут рычать и пугаться бича,Будут сегодня еще вероломнейИли покорней… не все ли равно мне,Если я молод и кровь горяча?Только… я вижу все чаще и чаще(Вижу и знаю, что это лишь бред)Странного зверя, которого нет,Он – золотой, шестикрылый, молчащий.Долго и зорко следит он за мнойИ за движеньями всеми моими,Он никогда не играет с другимиИ никогда не придет за едой.Если мне смерть суждена на арене,Смерть укротителя, знаю теперь:Этот, незримый для публики, зверьПервым мои перекусит колени.Фанни, завял вами данный цветок,Вы ж, как всегда, веселы на канате.Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,Смотрит в глаза вам, как преданный дог.Март 1912

Оборванец

Я пойду гулять по гулким шпалам,Думать и следитьВ небе желтом, в небе аломРельс бегущих нить.В залы пасмурные станцийЗабреду, дрожа,Коль не сгонят оборванцаС криком сторожа.А потом мечтой упрямойВспомню в сотый разБыстрый взгляд красивой дамы,Севшей в первый класс.Что ей, гордой и далекой,Вся моя любовь?Но такой голубоокойМне не видеть вновь!Расскажу я тайну другу,Подтруню над ним,В теплый час, когда по лугуВетер стелет дым.И с улыбкой безобразнойОн ответит: «Ишь!Начитался дряни разной,Вот и говоришь».1912

Любовь

Надменный, как юноша, лирикВошел, не стучася, в мой домИ просто заметил, что в миреЯ должен грустить лишь о нем.С капризной ужимкой захлопнулОткрытую книгу мою,Туфлей лакированной топнул,Едва проронив: «Не люблю».Как смел он так пахнуть духами!Так дерзко перстнями играть!Как смел он засыпать цветамиМой письменный стол и кровать!Я из дому вышел со злостью,Но он увязался за мной.Стучит изумительной тростьюПо звонким камням мостовой.И стал я с тех пор сумасшедшим.Не смею вернуться в свой домИ все говорю о пришедшемБесстыдным его языком.1912

Ангел-хранитель

Он мне шепчет: «Своевольный,Что ты так уныл?Иль о жизни прежней, вольной,Тайно загрустил?Полно! Разве всплески, речиСумрачных морейСтоят самой краткой встречиС госпожой твоей?Так ли с сердца бремя сниметГолубой простор,Как она, когда подниметНа тебя свой взор?Ты волен предаться гневу,Коль она молчит,Но покинуть королевуДля вассала – стыд».Так и ночью молчаливой,Днем и поутруОн стоит, красноречивый,За свою сестру.1912

Девушке

Мне не нравится томностьВаших скрещенных рук,И спокойная скромность,И стыдливый испуг.Героиня романов Тургенева,Вы надменны, нежны и чисты,В вас так много безбурно-осеннегоОт аллеи, где кружат листы.Никогда ничему не поверите,Прежде чем не сочтете, не смерите,Никогда, никуда не пойдете,Коль на карте путей не найдете.И вам чужд тот безумный охотник,Что, взойдя на нагую скалу,В пьяном счастье, в тоске безотчетнойПрямо в солнце пускает стрелу.1912

«Я знаю женщину: молчанье…»

Я знаю женщину: молчанье,Усталость горькая от слов,Живет в таинственном мерцаньиЕе расширенных зрачков.Ее душа открыта жадноЛишь медной музыке стиха,Пред жизнью дольней и отраднойВысокомерна и глуха.Неслышный и неторопливый,Так странно плавен шаг ее,Назвать нельзя ее красивой,Но в ней все счастие мое.Когда я жажду своеволийИ смел, и горд – я к ней идуУчиться мудрой сладкой болиВ ее истоме и бреду.Она светла в часы томленийИ держит молнии в руке,И четки сны ее, как тениНа райском огненном песке.Не позднее апреля 1912

«Какое счастье в Ваш альбом…»

Какое счастье в Ваш альбомВписать случайные стихи.Но ах! Узнать о ком, о чем, —Мешают мне мои грехи.Январь 1913

Ислам

О. Н. Высотской

В ночном кафе мы молча пили кьянти,Когда вошел, спросивши шерри-бренди,Высокий и седеющий эффенди,Враг злейший христиан на всем Леванте.И я ему заметил: «Перестаньте,Мой друг, презрительного корчить дэндиВ тот час, когда, быть может, по легендеВ зеленый сумрак входит Дамаянти».Но он, ногою топнув, крикнул: «Бабы!Вы знаете ль, что черный камень КабыПоддельным признан был на той неделе?»Потом вздохнул, задумавшись глубоко,И прошептал с печалью: «Мыши съелиТри волоска из бороды Пророка».Апрель 1913

«Какая странная нега…»

Какая странная негаВ ранних сумерках утра,В таяньи вешнего снега,Во всем, что гибнет и мудро.Золотоглазой ночьюМы вместе читали Данта,Сереброкудрой зимоюНам снились розы Леванта.Утром вставай, тоскуя,Грусти и радуйся скупо,Весной проси поцелуяУ женщины милой и глупой.Цветы, что я рвал ребенкомВ зеленом драконьем болоте,Живые на стебле тонком,О, где вы теперь цветете?Ведь есть же мир лучезарней,Что недоступен обидамКраснощеких афинских ларней,Хохотавших над Эврипидом.Сентябрь 1913

К***

Если встретишь меня, не узнаешь!Назовут – едва ли припомнишь!Только раз говорил я с тобою,Только раз целовал твои руки.Но клянусь – ты будешь моею,Даже если ты любишь другого,Даже если долгие годыНе удастся тебя мне встретить!Я клянусь тебе белым храмом,Что мы вместе видели на рассвете,В этом храме венчал нас незримоСерафим с пылающим взором.Я клянусь тебе теми снами,Что я вижу теперь каждой ночью,И моей великой тоскоюО тебе в великой пустыне, —В той пустыне, где горы вставали,Как твои молодые груди,И закаты в небе пылали,Как твои кровавые губы.Не позднее ноября 1913

Ночью

Скоро полночь, свеча догорела.О, заснуть бы, заснуть поскорей,Но смиряйся, проклятое тело,Перед волей мужскою моей.Как? Ты вновь прибегаешь к обману,Притворяешься тихим, но лишьЯ забудусь, работать не стану,«Не могу, не хочу» – говоришь…Подожди, вот засну, и на утро,Чуть последняя канет звезда,Буду снова могуче и мудро,Как тогда, как в былые года.Полно. Греза, бесстыдная сводня,Одурманит тебя до утра,И ты скажешь, лениво зевая,Кулаками глаза протирая:«Я не буду работать сегодня,Надо было работать вчера».Не позднее декабря 1913

На безумном аэроплане

«Моё прекрасное убежище…»

Моё прекрасное убежище —Мир звуков, линий и цветов,Куда не входит ветер режущийИз недостроенных миров.Цветок сорву ли – буйным пениемНаполнил душу он, дразня,Чаруя светлым откровением,Что жизнь кипит и вне меня.Но также дорог мне искусственный,Взлелеянный мечтою цвет,Он мозг дурманит жаждой чувственнойТого, чего на свете нет.Иду в пространстве и во времени,И вслед за мной мой сын идетСреди трудящегося племениВетров, и пламеней, и вод.И я приму – о, да, не дрогну я! —Как поцелуй иль как цветок,С таким же удивленьем огненнымПоследний гибельный толчок.Январь 1914

«Мне на Ваших картинах ярких…»

Ольге Людвиговне Кардовской

Мне на Ваших картинах яркихТак таинственно слышнаЦарскосельских столетних парковУбаюкивающая тишина.Разве можно желать чужого,Разве можно жить не своим…Но и краски ведь тоже слово,И узоры линий – ритм.Март 1914

Наступление

Та страна, что могла быть раем,Стала логовищем огня.Мы четвертый день наступаем,Мы не ели четыре дня.Но не надо яства земногоВ этот страшный и светлый час,Оттого, что Господне словоЛучше хлеба питает нас.И залитые кровью неделиОслепительны и легки.Надо мною рвутся шрапнели,Птиц быстрей взлетают клинки.Я кричу, и мой голос дикий.Это медь ударяет в медь.Я, носитель мысли великой,Не могу, не могу умереть.Словно молоты громовыеИли волны гневных морей,Золотое сердце РоссииМерно бьется в груди моей.И так сладко рядить Победу,Словно девушку, в жемчуга,Проходя по дымному следуОтступающего врага.1914

Китайская девушка

Голубая беседкаПосредине реки,Как плетеная клетка,Где живут мотыльки.И из этой беседкиЯ смотрю на зарю,Как качаются ветки,Иногда я смотрю;Как качаются ветки,Как скользят челноки,Огибая беседкиПосредине реки.У меня же в темницеКуст фарфоровых роз,Металлической птицыБлещет золотом хвост.И, не веря в приманки,Я пишу на шелкуБезмятежные танкиПро любовь и тоску.Мой жених все влюбленней;Пусть он лыс и устал,Он недавно в КантонеВсе экзамены сдал.Июль 1914

Вечер

Как этот ветер грузен, не крылат!С надтреснутою дыней схож закат.И хочется подталкивать слегкаКатящиеся вяло облака.В такие медленные вечераКоней карьером гонят кучера,Сильней веслом рвут воду рыбаки,Ожесточенней рубят лесникиОгромные, кудрявые дубы…А те, кому доверены судьбыВселенского движения и в комВсех ритмов бывших и небывших дом,Слагают окрыленные стихи,Расковывая косный сон стихий.Май-июнь 1914

«Она не однажды всплывала…»

Она не однажды всплывалаВ грязи городского канала,Где светят, длинны и тонки,Фонарные огоньки.Ее видали и в роще,Висящей на иве тощей,На иве, еще ДездемонойОплаканной и прощенной.В каком-нибудь старом доме,На липкой красной соломеЕе находили людиС насквозь простреленной грудью.Но от этих ли превращений,Из-за рук, на которых кровь(Бедной жизни, бедных смущений),Мы разлюбим ее, Любовь?Начало 1915

Ответ сестры милосердия

…Омочу бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавые его раны на жестоцем теле.

Плачь ЯрославныЯ не верю, не верю, милый,В то, что вы обещали мне,Это значит, вы не видалиДо сих пор меня во сне.И не знаете, что от болиПотемнели мои глаза.Не понять вам на бранном поле,Как бывает горька слеза.Нас рождали для муки крестной,Как для светлого счастья вас,Каждый день, что для вас воскресный.То день страданья для нас.Солнечное утро битвы,Зов трубы военной – вам,Но покинутые могилыНавещать годами нам.Так позвольте теми руками,Что любили вы целовать,Перевязывать ваши раны,Воспаленный лоб освежать.То же делает и ветер,То же делает и вода,И не скажет им «не надо»Одинокий раненый тогда.А когда с победы славнойВы вернетесь из чуждых сторон,То бебрян рукав ЯрославныБудет реять среди знамен.Март-май 1915

Средневековье

Прошел патруль, стуча мечами,Дурной монах прокрался к милой.Над островерхими домамиНеведомое опочило.Но мы спокойны, мы поспоримСо стражами Господня гнева,И пахнет звездами и моремТвой плащ широкий, Женевьева.Ты помнишь ли, как перед намиВстал храм, чернеющий во мраке,Над сумрачными алтарямиГорели огненные знаки.Торжественный, гранитнокрылый,Он охранял наш город сонный,В нем пели молоты и пилы,В ночи работали масоны.Слова их скупы и случайны,Но взоры ясны и упрямы.Им древние открыты тайны,Как строить каменные храмы.Поцеловав порог узорный,Свершив коленопреклоненье,Мы попросили так покорноТебе и мне благословенья.Великий Мастер с нивелиромСтоял средь грохота и гулаИ прошептал: «Идите с миром,Мы побеждаем Вельзевула».Пока живут они на свете,Творят закон святого сева,Мы смело можем быть как дети,Любить друг друга, Женевьева.Июль 1915

Змей

Ax, иначе в былые годаКолдовала земля с небесами,Дива дивные зрелись тогда,Чуда чудные деялись сами…Позабыв Золотую Орду,Пестрый грохот равнины китайской,Змей крылатый в пустынном садуЧасто прятался полночью майской.Только девушки видеть лунуВыходили походкою статной, —Он подхватывал быстро одну,И взмывал, и стремился обратно.Как сверкал, как слепил и горелМедный панцирь под хищной луною,Как серебряным звоном летелМерный клекот над Русью лесною:«Я красавиц таких, лебедейС белизною такою молочной,Не встречал никогда и нигде,Ни в заморской стране, ни в восточной.Но еще ни одна не былаВо дворце моем пышном, в Лагоре:Умирают в пути, и телаЯ бросаю в Каспийское море.Спать на дне, средь чудовищ морских,Почему им, безумным, дороже,Чем в могучих объятьях моихНа торжественном княжеском ложе?И порой мне завидна судьбаПарня с белой пастушеской дудкойНа лугу, где девичья гурьбаТак довольна его прибауткой».Эти крики заслышав, ВольгаВыходил и поглядывал хмуро,Надевал тетиву на рогаБеловежского старого тура.1915

Солнце духа

Как могли мы прежде жить в покоеИ не ждать ни радостей, ни бед,Не мечтать об огнезаром бое,О рокочущей трубе побед.Как могли мы… Но еще не поздно.Солнце духа наклонилось к нам.Солнце духа благостно и грозноРазлилось по нашим небесам.Расцветает дух, как роза мая,Как огонь, он разрывает тьму.Тело, ничего не понимая,Слепо повинуется ему.В дикой прелести степных раздолий,В тихом таинстве лесной глушиНичего нет трудного для волиИ мучительного для души.Чувствую, что скоро осень будет,Солнечные кончатся труды,И от древа духа снимут людиЗолотые, зрелые плоды.Январь 1915

Мадригал полковой даме

И как в раю магометанскомСонм гурий в розах и шелку,Так вы лейб-гвардии в уланскомЕе Величества полку.1915

Деревья

Я знаю, что деревьям, а не намДано величье совершенной жизни,На ласковой земле, сестре звездам,Мы – на чужбине, а они – в отчизне.Глубокой осенью в полях пустыхЗакаты медно-красные, восходыЯнтарные окраске учат их —Свободные, зеленые народы.Есть Моисеи посреди дубов,Марии между пальм… Их души, верно,Друг к другу посылают тихий зовС водой, струящейся во тьме безмерной.И в глубине земли, точа алмаз,Дробя гранит, ключи лепечут скоро,Ключи поют, кричат – где сломан вяз,Где листьями оделась сикомора.О, если бы и мне найти страну,В которой мог не плакать и не петь я,Безмолвно поднимаясь в вышинуНеисчисляемые тысячелетья!Январь 1916

Детство

Я ребенком любил большие,Медом пахнущие луга,Перелески, травы сухиеИ меж трав бычачьи рога.Каждый пыльный куст придорожныйМне кричал: «Я шучу с тобой,Обойди меня осторожноИ узнаешь, кто я такой!»Только дикий ветер осенний,Прошумев, прекращал игру, —Сердце билось еще блаженней,И я верил, что я умруНе один, – с моими друзьямиС мать-и-мачехой, с лопухом,И за дальними небесамиДогадаюсь вдруг обо всем.Я за то и люблю затеиГрозовых военных забав,Что людская кровь не святееИзумрудного сока трав.Март 1916

Я и вы

Да, я знаю, я вам не пара,Я пришел из другой страны,И мне нравится не гитара,А дикарский напев зурны.Не по залам и по салонам,Темным платьям и пиджакам —Я читаю стихи драконам,Водопадам и облакам.Я люблю – как араб в пустынеПрипадает к воде и пьет,А не рыцарем на картине,Что на звезды смотрит и ждет.И умру я не на постели,При нотариусе и враче,А в какой-нибудь дикой щели,Утонувшей в густом плюще,Чтоб войти не во всем открытый,Протестантский, прибранный рай,А туда, где разбойник и мытарьИ блудница крикнут: вставай!1917

Предупреждение

С японского

Мне отраднее всегоВидеть взор твой светлый,Мне приятнее всегоГоворить с тобою.И однако мы должныКончить наши встречи,Чтоб не ведали о нихГлупые соседи.Не о доброй славе яО своей забочусь,А без доброй славы тыМилой не захочешь.1917

Хокку

Вот девушка с газельими глазамиВыходит замуж за американца,Зачем Колумб Америку открыл?1917

Девушка

Ты говорил слова пустые,А девушка и расцвела:Вот чешет косы золотые,По-праздничному весела.Теперь ко всем церковным требамМолиться ходит о твоем,Ты стал ей солнцем, стал ей небом,Ты стал ей ласковым дождем.Глаза темнеют, чуя грозы,Неровен вздох ее и част.Она пока приносит розы,А захоти – и жизнь отдаст.Весна 1917

Любовь весной

Перед ночью северной, короткой,И за нею зори – словно кровь,Подошла неслышною походкой,Посмотрела на меня любовь…Отравила взглядом и дыханьем,Слаще роз дыханьем, и ушлаВ белый май с его очарованьем,В лунные, слепые зеркала…У кого я попрошу совета,Как до легкой осени дожить,Чтобы это огненное летоНе могло меня испепелить?Как теперь молиться буду Богу,Плача, замирая и горя,Если я забыл свою дорогуК каменным стенам монастыря…Если взоры девушки любимойСлаще взора жителей высот,Краше горнего ИерусалимаЛетний Сад и зелень сонных вод…День за днем пылает надо мною,Их терпеть не станет скоро сил.Правда, тот, кто полюбил весною,Больно тот и горько полюбил.Весна 1917

«Вы дали мне альбом открытый…»