Я печален печалью разлуки

Любовники

Любовь их душ родилась возле моря,В священных рощах девственных наяд,Чьи песни вечно-радостно звучат,С напевом струн, с игрою ветра споря.Великий жрец… Страннее и суровейЕдва ль была людская красота,Спокойный взгляд, сомкнутые устаИ на кудрях повязка цвета крови.Когда вставал туман над водной степью,Великий жрец творил святой обряд,И танцы гибких, трепетных наядПо берегу вились жемчужной цепью.Средь них одной, пленительней, чем сказка,Великий жрец оказывал почет.Он позабыл, что красота влечет,Что опьяняет красная повязка.И звезды предрассветные мерцали,Когда забыл великий жрец обет,Ее уста не говорили «нет»,Ее глаза ему не отказали.И, преданы клеймящему злословью,Они ушли из тьмы священных рощТуда, где их сердец исчезла мощь,Где их сердца живут одной любовью.Ноябрь 1907

Ужас

Я долго шел по коридорам,Кругом, как враг, таилась тишь.На пришлеца враждебным взоромСмотрели статуи из ниш.В угрюмом сне застыли вещи,Был странен серый полумрак,И точно маятник зловещий,Звучал мой одинокий шаг.И там, где глубже сумрак хмурый,Мой взор горящий был смущенЕдва заметною фигуройВ тени столпившихся колонн.Я подошел, и вот мгновенный,Как зверь, в меня вцепился страх:Я встретил голову гиеныНа стройных девичьих плечах.На острой морде кровь налипла,Глаза зияли пустотой,И мерзко крался шепот хриплый:«Ты сам пришел сюда, ты мой!»Мгновенья страшные бежали,И наплывала полумгла,И бледный ужас повторялиБесчисленные зеркала.Ноябрь 1907

Сады души

Сады моей души всегда узорны,В них ветры так свежи и тиховейны,В них золотой песок и мрамор черный,Глубокие, прозрачные бассейны.Растенья в них, как сны, необычайны,Как воды утром, розовеют птицы,И – кто поймет намек старинной тайны? —В них девушка в венке великой жрицы.Глаза, как отблеск чистой серой стали,Изящный лоб, белей восточных лилий,Уста, что никого не целовалиИ никогда ни с кем не говорили.И щеки – розоватый жемчуг юга,Сокровище немыслимых фантазий,И руки, что ласкали лишь друг друга,Переплетясь в молитвенном экстазе.У ног ее – две черные пантерыС отливом металлическим на шкуре.Взлетев от роз таинственной пещеры,Ее фламинго плавает в лазури.Я не смотрю на мир бегущих линий,Мои мечты лишь вечному покорны.Пускай сирокко бесится в пустыне,Сады моей души всегда узорны.Ноябрь 1907

Перчатка

На руке моей перчатка,И ее я не сниму,Под перчаткою загадка,О которой вспомнить сладкоИ которая уводит мысль во тьму.На руке прикосновеньеТонких пальцев милых рук,И как слух мой помнит пенье,Так хранит их впечатленьеЭластичная перчатка, верный друг.Есть у каждого загадка,Уводящая во тьму,У меня – моя перчатка,И о ней мне вспомнить сладко,И ее до новой встречи не сниму.1907

Орел Синбада

Следом за Синдбадом-МореходомВ чуждых странах я сбирал червонцыИ блуждал по незнакомым водам,Где, дробясь, пылали блики солнца.Сколько раз я думал о СиндбадеИ в душе лелеял мысли те же…Было сладко грезить о Багдаде,Проходя у чуждых побережий.Но орел, чьи перья – красный пламень,Что носил богатого Синдбада,Поднял и швырнул меня на камень,Где морская веяла прохлада.Пусть халат мой залит свежей кровью, —В сердце гибель загорелась снами.Я – как мальчик, схваченный любовьюК девушке, окутанной шелками.Тишина над дальним кругозором,В мыслях праздник светлого бессилья,И орел, моим смущенным взором,Отлетая, распускает крылья.Ноябрь 1907

Носорог

Видишь, мчатся обезьяныС диким криком на лианы,Что свисают низко, низко,Слышишь шорох многих ног?Это значит – близко, близкоОт твоей лесной поляныРазъяренный носорог.Видишь общее смятенье,Слышишь топот? Нет сомненья,Если даже буйвол сонныйОтступает глубже в грязь.Но, в нездешнее влюбленный,Не ищи себе спасенья,Убегая и таясь.Подними высоко рукиС песней счастья и разлуки,Взоры в розовых туманахМысль далеко уведут,И из стран обетованныхНам незримые фелукиЗа тобою приплывут.Ноябрь 1907

«Нас было пять… Мы были капитаны…»

Нас было пять… Мы были капитаны,Водители безумных кораблей,И мы переплывали океаны,Позор для Бога, ужас для людей.Далекие загадочные страныНас не пленяли чарою своей.Нам нравились зияющие раны,И зарева, и жалкий треск снастей.Наш взор являл туманное ненастье,Что можно видеть, но понять нельзя.И после смерти наши привиденьяПоднялись, как подводные каменья,Как прежде, черной гибелью грозяИскателям неведомого счастья.Ноябрь 1907

«Мне снилось: мы умерли оба…»

Мне снилось: мы умерли оба,Лежим с успокоенным взглядом,Два белые, белые гробаПоставлены рядом.Когда мы сказали: «Довольно»?Давно ли, и что это значит?Но странно, что сердцу не больно,Что сердце не плачет.Бессильные чувства так странны,Застывшие мысли так ясны,И губы твои не желанны,Хоть вечно прекрасны.Свершилось: мы умерли оба,Лежим с успокоенным взглядом,Два белые, белые гробаПоставлены рядом.1907

Крыса

Вздрагивает огонек лампадки,В полутемной детской тихо, жутко,В кружевной и розовой кроваткеПритаилась робкая малютка.Что там? Будто кашель домового?Там живет он, маленький и лысый…Горе! Из-за шкафа платяногоМедленно выходит злая крыса.В красноватом отблеске лампадки,Поводя колючими усами,Смотрит, есть ли девочка в кроватке,Девочка с огромными глазами.– Мама, мама! – Но у мамы гости,В кухне хохот няни Василисы,И горят от радости и злости,Словно уголечки, глазки крысы.Страшно ждать, но встать еще страшнее.Где он, где он, ангел светлокрылый?– Милый ангел, приходи скорее,Защити от крысы и помилуй!Между 1903 и 1907

Рассвет

Змей взглянул, и огненные звеньяПотянулись, медленно бледнея,Но горели яркие каменьяНа груди властительного Змея.Как он дивно светел, дивно страшен!Но Павлин и строг и непонятен,Золотистый хвост его украшенТысячею многоцветных пятен.Молчаливо ждали у преддверья;Только ангел шевельнул крылами,И посыпались из рая перьяЛегкими сквозными облаками.Сколько их насыпалось, белея,Словно снег над неокрепшей нивой!И погасли изумруды ЗмеяИ Павлина веерное диво.Что нам в бледном утреннем обмане?И Павлин, и Змей – чужие людям.Вот они растаяли в тумане,И мы больше видеть их не будем.Мы дрожим, как маленькие дети,Нас пугают времени налеты,Мы пойдем молиться на рассветеВ ласковые мраморные гроты.1907

Сады-Якко

В полутемном строгом залеПели скрипки, вы плясали.Группы бабочек и лилийНа шелку зеленоватом,Как живые, говорилиС электрическим закатом,И ложилась тень акацийНа полотна декораций.Вы казались бонбоньеркойНад изящной этажеркой,И, как беленькие кошки,Как играющие дети,Ваши маленькие ножкиТрепетали на паркете,И жуками золотымиНам сияло ваше имя.И когда вы говорили,Мы далекое любили,Вы бросали в нас цветамиНезнакомого искусства,Непонятными словамиОпьяняя наши чувства,И мы верили, что солнцеТолько вымысел японца.1907

Невеста льва

Жрец решил. Народ, согласныйС ним, зарезал мать мою:Лев пустынный, бог прекрасный,Ждет меня в степном раю.Мне не страшно, я ли скроюсьОт грозящего врага?Я надела алый пояс,Янтари и жемчуга.Вот в пустыне я и кличу:«Солнце-зверь, я заждалась,Приходи терзать добычуЧеловеческую, князь!Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах,Пасть и не подняться вновь,Дай услышать страшный запах,Темный, пьяный, как любовь».Как куренья, пахнут травы,Как невеста, я тиха,Надо мною взор кровавыйЗолотого жениха.1907

«Моя душа осаждена…»

Моя душа осажденаБезумно-странными грехами.Она – как древняя женаПеред своими женихами.Она должна в чертоге прясть,Склоняя взоры все суровей,Чтоб победить глухую страсть,Смирить мятежность бурной крови.Но если бой неравен стал,Я гордо вспомню клятву нашуИ, выйдя в пиршественный зал,Возьму отравленную чашу.И смерть придет ко мне на зов,Как Одиссей, боец в Пергаме,И будут вопли жениховПод беспощадными стрелами.Январь 1908

Поэту

Пусть будет стих твой гибок, но упруг,Как тополь зеленеющей долины,Как грудь земли, куда вонзился плуг,Как девушка, не знавшая мужчины.Уверенную строгость береги:Твой стих не должен ни порхать, ни биться.Хотя у музы легкие шаги,Она богиня, а не танцовщица.И перебойных рифм веселый гам,Соблазн уклонов легкий и свободный,Оставь, оставь накрашенным шутам,Танцующим на площади народной.И выйдя на священные тропы,Певучести, пошли свои проклятья.Пойми: она любовница толпы,Как милостыни, ждет она объятья.Февраль 1908

Старый конквистадор

Углубясь в неведомые горы,Заблудился старый конквистадор,В дымном небе плавали кондоры,Нависали снежные громады.Восемь дней скитался он без пищи,Конь издох, но под большим уступомОн нашел уютное жилище,Чтоб не разлучаться с милым трупом.Там он жил в тени сухих смоковницПесни пел о солнечной Кастилье,Вспоминал сраженья и любовниц,Видел то пищали, то мантильи.Как всегда, был дерзок и спокоенИ не знал ни ужаса, ни злости,Смерть пришла, и предложил ей воинПоиграть в изломанные кости.Май 1908

Вечер

Еще один ненужный день,Великолепный и ненужный!Приди, ласкающая тень,И душу смутную оденьСвоею ризою жемчужной.И ты пришла… Ты гонишь прочьЗловещих птиц – мои печали.О, повелительница ночь,Никто не в силах превозмочьПобедный шаг твоих сандалий!От звезд слетает тишина,Блестит луна – твое запястье,И мне опять во сне данаОбетованная страна —Давно оплаканное счастье.Ноябрь 1908

Колдунья

Она колдует тихой ночьюУ потемневшего окнаИ страстно хочет, чтоб воочьюЕй тайна сделалась видна.Как бред, мольба ее бессвязна,Но мысль упорна и горда.Она не ведает соблазнаИ не отступит никогда.Внизу… Там дремлет город пестрыйИ кто-то слушает и ждет,Но меч, уверенный и острый,Он тоже знает свой черед.На мертвой площади, где сероИ сонно падает роса,Живет неслыханная вераВ ее ночные чудеса.Но тщетен зов ее кручины,Земля все та же, что была,Вот солнце выйдет из пучиныИ позолотит купола.Ночные тени станут реже,Прольется гул, как ропот вод,И в сонный город ветер свежийПрохладу моря донесет.И меч сверкнет, и кто-то вскрикнет,Кого-то примет тишина,Когда усталая поникнетУ заалевшего окна.Ноябрь 1908

«Рощи пальм и заросли алоэ…»

Рощи пальм и заросли алоэ,Серебристо-матовый ручей,Небо, бесконечно-голубое,Небо, золотое от лучей.И чего еще ты хочешь, сердце?Разве счастье – сказка или ложь?Для чего ж соблазнам иноверцаТы себя покорно отдаешь?Разве снова хочешь ты отравы,Хочешь биться в огненном бреду,Разве ты не властно жить, как травыВ этом упоительном саду?Ноябрь 1908

Правый путь

В муках и пытках рождается слово,Робкое, тихо проходит по жизни.Странник – оно, из ковша золотогоПьющий остатки на варварской тризне.Выйдешь к природе! Природа враждебна,Все в ней пугает, всего в ней помногу,Вечно звучит в ней фанфара молебнаНе твоему и ненужному Богу.Смерть? Но сперва эту сказку поэтаВзвесь осторожно и мудро исчисли, —Жалко не будет ни жизни, ни света,Но пожалеешь о царственной мысли.Что ж, это путь величавый и строгий:Плакать с осенним пронзительным ветром,С нищими нищим таиться в берлоге,Хмурые думы оковывать метром.Ноябрь 1908

В пустыне

Давно вода в мехах иссякла,Но, как собака, не умру:Я в память дивного ГераклаСперва отдам себя костру.И пусть, пылая, жалят сучья,Грозит чернеющий Эреб,Какое странное созвучьеУ двух враждующих судеб!Он был героем, я – бродягой,Он – полубог, я – полузверь,Но с одинаковой отвагойСтучим мы в замкнутую дверь.Пред смертью все, Терсит и Гектор,Равно ничтожны и славны,Я также выпью сладкий нектарВ полях лазоревой страны.Декабрь 1908

В моих садах – цветы, в твоих – печаль

«В моих садах – цветы, в твоих – печаль…»

В моих садах – цветы, в твоих – печаль.Приди ко мне, прекрасною печальюЗаворожи, как дымчатой вуалью,Моих садов мучительную даль.Ты – лепесток иранских белых роз,Войди сюда, в сады моих томлений,Чтоб не было порывистых движений,Чтоб музыка была пластичных поз,Чтоб пронеслось с уступа на уступЗадумчивое имя БеатричеИ чтоб не хор мэнад, а хор девичийПел красоту твоих печальных губ.1909

Семирамида

Светлой памяти И. Ф. Анненского

Для первых властителей завиден мой жребий,И боги не так горды.Столпами из мрамора в пылающем небеУкрепились мои сады.Там рощи с цистернами для розовой влаги,Голубые, нежные мхи,Рабы и танцовщицы, и мудрые маги,Короли четырех стихий.Все манит и радует, все ясно и близко,Все таит восторг тишины,Но каждою полночью так страшно и низкоНаклоняется лик луны.И в сумрачном ужасе от лунного взгляда,От цепких лунных сетей,Мне хочется броситься из этого садаС высоты семисот локтей.1909

Читатель книг

Читатель книг, и я хотел найтиМой тихий рай в покорности сознанья,Я их любил, те странные пути,Где нет надежд и нет воспоминанья.Неутомимо плыть ручьями строк,В проливы глав вступать нетерпеливо,И наблюдать, как пенится поток,И слушать гул идущего прилива!Но вечером… О, как она страшна,Ночная тень за шкафом, за киотом,И маятник, недвижный, как луна,Что светит над мерцающим болотом!1909

Попугай

Я – попугай с Антильских островов,Но я живу в квадратной келье мага.Вокруг – реторты, глобусы, бумага,И кашель старика, и бой часов.Пусть в час заклятий, в вихре голосовИ в блеске глаз, мерцающих, как шпага,Ерошат крылья ужас и отвагаИ я сражаюсь с призраками сов…Пусть! Но едва под этот свод унылыйВойдет гадать о картах иль о милойРаспутник в раззолоченном плаще —Мне грезится корабль в тиши залива,Я вспоминаю солнце… и вотщеСтремлюсь забыть, что тайна некрасива.1909

Поединок

В твоем гербе – невинность лилий,В моем – багряные цветы.И близок бой, рога завыли,Сверкнули золотом щиты.Я вызван был на поединокПод звуки бубнов и литавр,Среди смеющихся тропинок,Как тигр в саду, – угрюмый мавр.Ты – дева-воин песен давних,Тобой гордятся короли,Твое копье не знает равныхВ пределах моря и земли.Вот мы схватились и застылиИ войско с трепетом глядит,Кто побеждает: я ли, ты ли,Иль гибкость стали, иль гранит,Я пал, и молнии победнейСверкнул и в тело впился нож.Тебе восторг – мой стон последний,Моя прерывистая дрожь.И ты уходишь в славе ратной,Толпа поет тебе хвалы,Но ты воротишься обратно,Одна, в плаще весенней мглы.И над равниной дымно-белойМерцая шлемом золотым,Найдешь мой труп окоченелыйИ снова склонишься над ним:«Люблю! Ты слышишь, милый, милый?Открой глаза, ответь мне – да.За то, что я тебя убила,Твоей я стану навсегда».Еще не умер звук рыданий,Еще шуршит твой белый шелк,А уж ко мне ползет в туманеНетерпеливо-жадный волк.Февраль 1909

Одиночество

Я спал, и смыла пена белаяМеня с родного корабля,И в черных водах, помертвелая,Открылась мне моя земля.Она полна конями быстрымиИ красным золотом пещер,Но ночью вспыхивают искрамиГлаза блуждающих пантер.Там травы славятся узорамиИ реки словно зеркала,Но рощи полны мандрагорами,Цветами ужаса и зла.На синевато-белом мрамореЯ высоко воздвиг маяк,Чтоб пробегающие на мореДалеко видели мой стяг.Я предлагал им перья страуса,Плоды, коралловую нить,Но ни один стремленья парусаНе захотел остановить.Все чтили древнего оракулаИ приговор его судаО том, чтоб вечно сердце плакалоУ всех заброшенных сюда.И надо мною одиночествоВозносит огненную плетьЗа то, что древнее пророчествоМне суждено преодолеть.Июнь 1909

«Вы пленены игрой цветов и линий…»

Вы пленены игрой цветов и линий,У Вас в душе и радость, и тоска,Когда весной торжественной и синейТак четко в небе стынут облака.И рады Вы, когда ударом кистиВам удается их сплести в одно,Еще светлей, нежней и золотистейПеренести на Ваше полотно.И грустно Вам, что мир неисчерпаем,Что до конца нельзя его пройти,Что из того, что было прежде раем,Теперь идут все новые пути.Но рок творцов не требует участья,Им незнакома горечь слова – «жаль»,И если всё слепительнее счастье,Пусть будет все томительней печаль.Осень 1909

«Когда вы будете большою…»

Кате Кардовской

Когда вы будете большою,А я – негодным стариком,Тогда, согбенный над клюкою,Я вновь увижу Ваш альбом,Который рифмами всех вкусов,Автографами всех имен —Ремизов, Бальмонт, Блок и Брюсов —Давно уж будет освящен.О, счастлив буду я напомнитьВам время давнее, когдаСтихами я помог наполнитьКартон, нетронутый тогда.А вы, вы скажете мне бойко:«Я в детстве помню только Бойку!».Осень 1909

Молитва

Солнце свирепое, солнце грозящее,Бога, в пространствах идущего,Лицо сумасшедшее,Солнце, сожги настоящееВо имя грядущего,Но помилуй прошедшее!До 1910

В небесах

Ярче золота вспыхнули дни,И бежала Медведица-ночь.Догони ее, князь, догони,Зааркань и к седлу приторочь!Зааркань и к седлу приторочь,А потом в голубом теремуУкажи на Медведицу-ночьБогатырскому Псу своему.Мертвой хваткой вцепляется Пес,Он отважен, силен и хитер,Он звериную злобу донесК медведям с незапамятных пор.Никуда ей тогда не спастись,И издохнет она наконец,Чтобы в небе спокойно паслисьКозерог, и Овен, и Телец.1910

«У меня не живут цветы…»

У меня не живут цветы,Красотой их на миг я обманут,Постоят день-другой и завянут,У меня не живут цветы.Да и птицы здесь не живут,Только хохлятся скорбно и глухо,А наутро – комочек из пуха…Даже птицы здесь не живут.Только книги в восемь рядов,Молчаливые, грузные томы,Сторожат вековые истомы,Словно зубы в восемь рядов.Мне продавший их букинист,Помню, был горбатым, и нищим……Торговал за проклятым кладбищемМне продавший их букинист.1910

Это было не раз

Это было не раз, это будет не разВ нашей битве глухой и упорной:Как всегда, от меня ты теперь отреклась,Завтра, знаю, вернёшься покорной.Но зато не дивись, мой враждующий друг,Враг мой, схваченный тёмной любовью,Если стоны любви будут стонами мук,Поцелуи – окрашены кровью.1910

«Она говорила: Любимый, любимый…»

Она говорила: «Любимый, любимый,Ты болен мечтою, ты хочешь и ждешь,Но память о прошлом, как ратник незримый,Взнесла над тобой угрожающий нож.О чем же ты грезишь с такою любовью,Какую ты ищешь себе Госпожу?Смотри, я прильну к твоему изголовьюИ вечные сказки тебе расскажу.Ты знаешь, что женское тело могуче,В нем радости всех неизведанных стран,Ты знаешь, что женское сердце певуче,Умеет целить от тоски и от ран.Ты знаешь, что, робко себя сберегая,Невинное тело от ласки тая,Тебя никогда не полюбит другаяТакой беспредельной любовью, как я».Она говорила, но, полный печали,Он думал о тонких руках, но иных;Они никогда никого не ласкали,И крестные язвы застыли на них.Декабрь 1909

«Гляжу на Ваше платье синее…»

Гляжу на Ваше платье синее,Как небо в дальней Абиссинии,И украшаю Ваш альбомПовествованием о том.Январь 1910

«Нет тебя тревожней и капризней…»

Нет тебя тревожней и капризней,Но тебе я предался давноОт того, что много, много жизнейТы умеешь волей слить в одно.И сегодня… Небо было серо,День прошел в томительном бреду,За окном, на мокром дёрне сквера,Дети не играли в чехарду.Ты смотрела старые гравюры,Подпирая голову рукой,И смешно-нелепые фигурыПроходили скучной чередой.«Посмотри, мой милый, видишь – птица,Вот и всадник, конь его так быстр,Но как странно хмурится и злитсяЭтот сановитый бургомистр!»А потом читала мне про принца,Был он нежен, набожен и чист,И рукав мой кончиком мизинцаТрогала, повертывая лист.Но когда дневные смолкли звукиИ взошла над городом луна,Ты внезапно заломила руки,Стала так мучительно бледна.Пред тобой смущенно и несмелоЯ молчал, мечтая об одном:Чтобы скрипка ласковая пелаИ тебе о рае золотом.Май 1910

Маргарита

Валентин говорит о сестре в кабаке,Выхваляет ее ум и лицо,А у Маргариты на левой рукеПоявилось дорогое кольцо.А у Маргариты спрятан ларецПод окном в золотом плюще.Ей приносит так много серег и колецЗлой насмешник в красном плаще.Хоть высоко окно в Маргаритин приют,У насмешника лестница есть.Пусть звонко на улицах студенты поют,Прославляя Маргаритину честь,Слишком ярки рубины и томен апрель,Чтоб забыть обо всем, не знать ничего…Марта гладит любовно полный кошель,Только… серой несет от него.Валентин, Валентин, позабудь свой позор.Ах, чего не бывает в летнюю ночь!Уж на что Риголетто был горбат и хитер,И над тем насмеялась родная дочь.Грозно Фауста в бой ты зовешь, но вотще!Его нет… Его выдумал девичий стыд.Лишь насмешника в красном и дырявом плащеТы найдешь… И ты будешь убит.Июль 1910

«Всё ясно для чистого взора…»

Всё ясно для чистого взора:И царский венец, и суму,Суму нищеты и позора, —Я всё беспечально возьму.Пойду я в шумящие рощи,В забытый хозяином сад,Чтоб ельник, корявый и тощийВнезапно обрадовал взгляд.Там брошу лохмотья и лягуИ буду во сне королем,А люди увидят бродягуС бескровно-землистым лицом.Я знаю, что я зачарованЗаклятьем сумы и венца,И если б я был коронован,Мне снилась бы степь без конца.Май 1910

Однажды вечером

В узких вазах томленье умирающих лилий.Запад был меднокрасный. Вечер был голубой.О Леконте де Лиле мы с тобой говорили,О холодном поэте мы грустили с тобой.Мы не раз открывали шелковистые томыИ читали спокойно и шептали: не тот!Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы,Как кочевницы звезды, что восходят раз в год.Так певучи и странны, в наших душах воскреслиРифмы древнего солнца, мир нежданно-большой,И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в креслеРезкий профиль креола с лебединой душой.Не позднее мая 1911

В четыре руки

Звуки вьются, звуки тают…То по гладкой белой костиРуки девичьи порхают,Словно сказочные гостьи.И одни из них так быстры,Рассыпая звуки-искры,А другие величавы,Вызывая грезы славы.За спиною так ленивоВ вазе нежится сирень,И не грустно, что дождливыйПроплывет неслышно день.Май 1911

Лиловый цветок

Вечерние тихи заклятья,Печаль голубой темноты,Я вижу не лица, а платья,А, может быть, только цветы.Так радует серо-зеленый,Живой и стремительный весь,И, может быть, к счастью, влюбленныйВ кого-то чужого… не здесь.Но душно мне… Я зачарован;Ковер подо мной, словно сеть;Хочу быть спокойным – взволнован.Смотрю – а хочу не смотреть.Смолкает веселое слово,И ярче пылание щек;То мучит, то нежит лиловый,Томящий и странный цветок.Май 1911

Встреча

Молюсь звезде моих побед,Алмазу древнего востока,Широкой степи, где мой бред —Езда всегда навстречу рока.Как неожидан блеск ручьяУ зеленеющих платанов!Звенит душа, звенит струя —Мир снова царство великанов.И всё же темная тоскаНежданно в поле мне явилась,От встречи той прошли векаИ ничего не изменилось.Кривой клюкой взметая пыль,Ах, верно направляясь к раю,Ребенок мне шепнул: «Не ты ль?»А я ему в ответ: «Не знаю.Верь!» – и его коснулся губАтласных… Боже! Здесь, на небе ль?Едва ли был я слишком груб,Ведь он был прям, как нежный стебель.Он руку оттолкнул моюИ отвечал: «Не узнаю!»Май 1911

Прогулка

В очень-очень стареньком дырявом шарабане(На котором после будет вышит гобелен)Ехали две девушки, сокровища мечтаний,Сердце, им ненужное, захватывая в плен.Несмотря на рытвины, я ехал с ними рядом,И домой вернулись мы уже на склоне дня,Но они, веселые, ласкали нежным взглядомНе меня, неловкого, а моего коня.Май 1911

Неизвестность

Замирает дыханье, и ярче становятся взорыПеред странно-волнующим ликом твоим, НеизвестностьКак у путника, дерзко вступившего в дикие горыИ смущенного видеть еще неоткрытую местность.В каждой травке намек на возможность немыслимой встречи,Этот грот – обиталище феи всегда легкокрылой,Миг… и выйдет, атласные руки положит на плечиИ совсем замирающим голосом вымолвит: «Милый!»У нее есть хранитель, волшебник ревнивый и страшный,Он отмстит, он, как сетью, опутает душу печалью,…И поверить нельзя, что здесь, как повсюду, всегдашний,Бродит школьный учитель, томя прописною моралью.Май 1911

Куранты любви

Вы сегодня впервые пропелиЗолотые «Куранты любви»;Вы крестились в «любовной купели»,Вы стремились «на зов свирели»,Не скрывая волненья в крови.Я учил Вас, как автор поет их,Но, уча, был так странно-несмел.О, поэзия – не в ритмах, не в нотах,Только в Вас. Вы царица в гротах,Где Амура звенит самострел.Июнь 1911

В Вашей спальне

Вы сегодня не вышли из спальни,И до вечера был я один,Сердце билось печальней, и дальнийПадал дождь на узоры куртин.Ни стрельбы из японского лука,Ни гаданья по книгам стихов,Ни блок-нотов! Тяжёлая скукаЗахватила и смяла без слов.Только вечером двери открылись,Там сошлись развлекавшие Вас:Вышивали, читали, сердились,Говорили и пели зараз.Я хотел тишины и печали,Я мечтал вас согреть тишиной,Но в душе моей чаши азалийВдруг закрылись, и сами собой.Вы взглянули… и, стула бесстрастней,Встретил я Ваш приветливый взгляд,Помня мудрое правило басни,Что, чужой, не созрел виноград.Июнь 1911

Медиумические явления

Приехал Коля. Тотчас слухи,Во всех вселившие испуг:По дому ночью ходят духиИ слышен непонятный стук.Лишь днем не чувствуешь их дури;Когда ж погаснет в окнах свет,Они лежат на лиги-куреИли сражаются в крокет.Испуг ползет, глаза туманя;Мы все за чаем – что за вид!Молчит и вздрагивает Аня,Сергей взволнован и сердит.Но всех милей, всех грациознейВсё ж Оля в робости своей,Встречая дьявольские козниУлыбкой, утра розовей.Июнь 1911

О признаках

Никому мечты не поверяйте,Ах, ее не скажешь, не сгубя!Что вы знаете, то знайтеДля себя.Даже, если он Вас спросит,Тот, кем ваша мысль согрета,Скажет, жизнь его зависитОт ответа;Промолчите! Пусть отравитОн мечтанье навсегда,Он зато Вас не оставитНикогда.Июнь 1911

Память

Как я скажу, что я тебя буду помнить всегда,Ах, я и в память боюсь, как во многое верить!Буйной толпой набегут и умчатся года,Столько печали я встречу, что радость ли мерить?Я позабуду. Но, вечно и вечно галдя,Буду склоняться над омутом прежнего я,чтобы припомнить, о чем позабыл… и седая,Первая прядка волос, помни, будет твоя.Июнь 1911

Опять прогулка