Помоги проекту - поделись книгой:
Больше он об этом не говорил, но я смирилась с мыслью, что сказка скоро кончится. Прекрасный принц отправится в свой старинный замок, а я — простушка и глупышка — останусь здесь, чтобы в итоге получить такого же простака и глупца.
Мне хватало ума понимать, что то, что слишком сладко, не может длиться долго.
Я свыклась с этой мыслью. Постепенно в сердце поселилась тихая грусть, которая пропадала, лишь стоило Крису оказаться рядом, и вновь появлялась, когда он уходил.
Мы гуляли по станции, сидели в кафе, смотрели голофильмы, пробирались на концерты заезжих звезд, путешествующих по галактике с очередным турне.
Когда он брал меня за руку, то по телу пробегали мурашки, а в сердце бесновалась надежда. Я позволяла ей резвиться, пока было время, но после, оказавшись в своей тесной каюте с раскрашенными под дерево переборками, вновь погружалась в меланхолию.
Крис не мог этого не заметить. Он замечал вообще всё, что творилось у меня в душе. Раньше, до встречи с ним, я думала, что «читать, как книгу» — это просто такое поэтическое выражение; но оказалось — в жизни так тоже бывает.
— Почему ты грустная? — спросил он как–то.
— Я не грустная, а счастливая. Ты же рядом.
— Брось, — мы сидели у меня в каюте. Он откинулся на кровать и вытянул руки, потягиваясь, у него это всегда выходило обворожительно. — Ты понимаешь, о чём я.
— Всё хорошо, милый, — я старалась на него не смотреть. — Всё хорошо. У нас всё здорово и прекрасно. Мы приятно проводим время. Потом ты уедешь к себе домой и позабудешь про бедную Лизу. Может быть, погрустишь немного, а может быть, нет. А Лиза поплачет и тоже постарается забыть про прекрасную сказку, но без счастливого конца. Всё хорошо.
Я сама не заметила, как заплакала. Крис перевернулся, сел и обнял меня. Прижал к себе, и я слышала, как он дышит. Чувствовала, как обжигает мою шею, и от этого становилось ещё горше. Когда это закончится? Когда он улетит?
— Завтра, — прошептал Крис, будто прочитав мои мысли. — Мне надо отправиться домой завтра.
— Так скоро…
— И я хочу, чтобы ты поехала со мной. Как моя женщина. Как жена. Как человек, с которым я согласен провести всю жизнь.
Я не могла говорить. Слова застревали. Повисли в горле, словно в невесомости, а моей решимости не хватало, чтобы подтолкнуть их.
— Ты согласна? — неуверенно спросил он. — Может быть, я слишком тороплю события? Да и вообще всё не так надо делать. Как–то глупо выходит. Не правильно.
Словами ответить не получалось, потому я просто повернулась и поцеловала его. Это было глупо, мило и романтично. Как в тех историях, которыми я зачитывалась. Как в тех сказках, в которых мне хотелось оказаться.
Тогда у нас всё случилось в первый раз. Здесь сказка расходилась с былью. Всё было сумбурно, немного больно и без той волны удовольствия, которая, если верить прочитанному, должна была захлестнуть меня с головой.
Но я всё равно была счастлива. Потому что мы занимались любовью. Вот дура! Любовью! Занимались! Разве так бывает?
Если верить восемнадцатилетней дурочке, то мы занимались любовью, затем торжественно расписались, а через несколько часов покинули станцию на корабле, летевшем к Бобу.
А на самом деле были секс, наскоро подписанные зевающим регистратором документы и древняя посудина, полная мрачных историй, творившихся за звуконепроницаемыми переборками.
Но весь кошмар был для меня впереди.
И он всё–таки ошибся. Наш маньяк оставил улику.
Как сказал Сэм Бадингтон — все мы не без греха. Наверняка он говорил про мужчин в целом, а не конкретно про своих соотечественников, но шестая жертва вывела нас на след убийцы.
Всё оказалось до жути просто и банально — Ларри Бродски любил записывать разговоры. Не все, а только с девушками. Коллекция у него оказалась большая — записи с видеокамер (без изображения), с наладонника, просто диктофон. Во всех он удалял собственный голос, так что порой фразы собеседницы невозможно было увязать меж собой.
Не знаю, зачем ему это было надо. Может быть, просто параноик, а может, любитель помастурбировать в приятном звуковом сопровождении.
Но, как бы то ни было, голос — это уже зацепка.
В тот вечер, когда его убили, Ларри тоже сделал запись. Даже не успел обработать, так что её можно было прослушать целиком.
— Ты придёшь сегодня?
— Мы так торопимся?
— Ты приходишь ко мне каждый день, во снах. Теперь я хочу, чтобы ты пришла наяву.
— Мы виделись всего лишь несколько раз, а ты уже хочешь затащить меня в постель?
— Я не…
— Тогда зачем ты меня зовёшь к себе?
— Я схожу с ума.
— Охотно верю. И я даже приду на это посмотреть.
— Когда?
— Сегодня. В семь. Жди.
Больше ничего. Эксперты выяснили, что смерть наступила в половину восьмого. Так что, даже если эта девушка была не маньяком, у нас как минимум был свидетель, а как максимум — выход на убийцу. Возможно, он использовал её или ловко имитировал голос. Не знаю. Это не было моей задачей. Едва я нашёл запись, её занялся Стравинский.
Мне оставалось только постараться не сгрызть ногти в ожидании результата.
Практически всё время в полёте мы провели в каюте. Секс, еда, отдых. Валялись в кровати, обнимая друг друга. Шептали ласковые слова.
На все вопросы про Боб муж лишь улыбался и говорил, что я всё увижу сама. Тогда мне казался милым этот ореол таинственности, но теперь–то я понимаю — всё делалось с тем расчетом, чтобы как можно дольше продержать меня в неведении.
Странности начались по прилёту на планету. Уже в шаттле Криса начали поздравлять с удачной охотой. Мне улыбались и подмигивали. Отпускали сальные шуточки и бросали похотливые взгляды. При этом почти каждый возвращался с женой. Одинокие же, источали злобу и яд больше других.
Но я обо всём позабыла, едва лишь мы оказались в доме. В настоящем доме. Огромном, с прекрасной отделкой под старину и целым сонмом автоматов, готовых исполнить малейшее желание.
— Техника — это наша гордость, — подмигнул мне Крис. Он в последнее время часто мне подмигивал, будто делился секретами. — Пойдём в ванную, я потру тебе спинку.
— Я вполне справлюсь сама, — в общем–то, я была не против. Мне просто хотелось немного подразнить его.
— Но я хочу это сделать, — в его голосе прорезалась сталь. — Ты — моя жена. Ты обязана меня слушаться.
— Но не в правилах гигиены, — я легонько щелкнула его пальцем по носу. — Здесь я слушаюсь себя и своего тела.
— Ты не поняла, да? — он схватил меня за руку. Очень расчетливо. Не так больно, чтобы кричать, но и вырваться невозможно. — Не поняла?
— Отпусти! — не знаю, что на меня нашло. Наивной дурочке положено было похлопать глазками и постараться выкинуть это всё из головы, но, видимо, я в тот момент наконец–то хотя бы чуть–чуть повзрослела.
— Сколько время? — спросил меня муж, и я машинально посмотрела на его татуировку. — Кажется, без пяти минут проблема.
В пощечине Криса была холодность и расчетливость. На лице у него не дрогнул ни один мускул. Я стояла ошарашенная и только могла удивленно водить ладонью по щеке — горящей и покрасневшей. Я не видела, но была уверена в этом.
Сделав шаг назад, я бездумно развернулась и побрела в ванную. Там тоже всё сверкало, повсюду жили автоматы, но я не могла уже думать об этом. Сама превратилась в робота, который мылся и выполнял только одну команду: «Не думать о том, что случилось. Не думать. Не».
Крис пришёл позже. Был мягким и ласковым. Шептал мне нежности. Взял меня страстно и заботливо. И я забыла о том, что случилось совсем недавно. Продолжила верить в сказку. В конце концов, как говорила моя мать, человеку всегда нужно дать возможность исправиться, не стоит судить его по одному лишь проступку.
Может быть, мне надо было не только слушать слова, но и замечать затравленный взгляд, который она бросала на отца?
Первый результат появился к вечеру. Стравинский сиял так, что мне захотелось убавить яркость экрана.
— Представляешь, какой массив данных мне пришлось обработать? Уличные разговоры, беседы в кафе и тому подобное. У нашей девушки очень примечательная внешность. Точнее, она старалась сделать её очень примечательной. Я проанализировал все записи с общественных камер, которые удалось достать. Она действительно была с каждым из убитых, но для каждого выбирался свой образ.
Денис перекинул мне фотографии, которые я тут же наскоро пролистал.
Эффектная блондинка с голубыми глазами. Не менее прекрасная брюнетка с карими. Шатенка, рыженькая, пепельные волосы, голубые. Чёрные, зелёные, стальные, даже жёлтые глаза. Каждый раз было несколько ярких черт, на которых концентрировался взгляд, не обращая внимания на остальное.
— Она симпатичная, — признал я, вернув на экран Дениса.
— Ещё бы. Раз уж бобы клюнули. Всё выверено очень тщательно. Тембр голоса, яркая внешность, чуть провинциальность в манерах.
— Где ты углядел это на фотографиях?
— Я просматривал записи, не забывай, — он хохотнул. — Пожалуй, я бы тоже не отказался с ней поужинать как–нибудь в кафе.
— Как её зовут? — спросил я. Адреналин в крови бурлил. Я хотел знать имя. Называть девушку «любительницей варёных бобов» язык не поворачивался.
— С этим проблемы, — Стравинский погрустнел. — Я не знаю, кто она.
— То есть как?
— У меня есть двенадцать подозреваемых. Все они могли бы соответствовать этим образам в той или иной степени, если бы задались подобной целью.
— Целых двенадцать?!
— Это я ещё отсёк многих. Не забывай, у нас на станции почти двести тысяч человек. Кожа у девушки то смуглая, то розоватая, а то и вовсе жёлтая. Но, судя по раскосым глазам, я бы поставил на светло–жёлтую или слегка смуглую. Брови, нос, даже овал лица можно изменить при желании. И заметь, я сейчас беру тот вариант, что всё это делалось подручными средствами и безо всякой косметической хирургии. Иначе — список надо не сокращать, а расширять.
— В общем, по сути, у нас ничего нет?
— У нас есть портрет и подозреваемые. Их можно допросить, — кажется, Денис обиделся, что я не оценил его стараний.
— Нет, мы только спугнем её. Мы ничего не можем предъявить. Даже записи с разговором о встрече мало. Никаких доказательств. Надо поймать с поличным, узнать, как она убивала, если это действительно делала она. Собери мне данные на всех двенадцать и вышли. Я попробую поискать связи.
— Вручную?
— Машина хорошо ищет только тогда, когда ты знаешь, что надо искать.
— Ладно, — Стравинский пожал плечами. — Что–то ещё?
— Установи за ними наблюдение. За всеми. Но чтобы никто ничего не заподозрил.
— Камеры трудно заподозрить в предвзятости, — Денис повеселел, почувствовав, что здесь может меня уесть.
— Хорошо. Пусть так. Стоит хотя бы одной из них встретиться с каким–нибудь бобом — сигналь мне. Тут же. В любое время. Ясно?
— Не вопрос.
— Хорошо, высылай дела.
Стравинский отключился.
Я почесал подбородок, наткнулся на щетину и отправился в ванную комнату. Побрившись в пару движений, взглянул на себя в зеркало — вроде не урод, но на боба всё равно не похож. Пришедшая в голову шальная мысль — выставить себя в качестве приманки — ушла очень быстро. Даже если меня замаскировать, я рано или поздно себя выдам.
Я просто не смогу жрать столько брынзы с сельдереем.
После того случая с пощечиной прошло ещё несколько недель. Жизнь продолжала казаться удивительной сказкой. У меня было всё, что я только могла пожелать и множество того, о чём было трудно и помыслить.
Но вскоре я заскучала.
Меня по–прежнему радовал дом. Я получала удовольствие от мягкой постели, которая автоматически подстраивалась под нужную температуру; от механического чудо–повара, неизменно радовавшего меня диковинным блюдами; от бассейна с прозрачной и чистой водой; от теплицы, в которой были собраны растения со всех уголков вселенной.
Но мне захотелось общения. Захотелось погулять по городу, познакомиться с людьми, посмотреть на мир, частью которого я стала. Он ведь был гораздо больше, чем дом моего мужа.
Когда я сказала об этом, Крис нахмурился. Показалось, что сейчас он меня снова ударит. Но вместо этого он внезапно улыбнулся.
Поделиться книгой: