Помоги проекту - поделись книгой:
Все бы хорошо – ну, поругались ученые мужи, чай не в первый раз. Но в свое время по рекомендации того же Мопертюи Кёниг был учителем математики и философии у покойной Эмили дю Шаттеле-Ломон. Да еще и Вольтер злился на Мопертюи. А тут еще последний не удержался и нажаловался королю, после чего Кёнигу отказали в службе, и тому пришлось уехать в Нидерланды.
Вольтер решительно встал на сторону обиженного профессора. Мопертюи отреагировал незамедлительно – в немецкой прессе появилось «Письмо к публике», в котором неизвестный автор осуждал Кёнига и с издевкой прошелся по малосмыслящему в науке Вольтеру. Когда философ опубликовал в прессе резкий ответ, «Письмо к публике» вышло в Берлине отдельной брошюрой, на титульном листе которой были изображены корона, скипетр и прусский орел. Для узкого круга придворных это был знак, что «Письмо…» либо написано самим королем Фридрихом II, либо получило его полнейшее одобрение. Вольтеру же брошюра сообщила о том, что он впал в немилость у короля и скоро будет уволен. А еще она означала, что Мопертюи в данной дрязге стал лишь орудием Фридриха II, который искал повод без громкого скандала и выяснения отношений изгнать надоевшего ему прославленного философа.
Язвительный Вольтер к тому времени уже восстановил против себя столь многих из сильных мира сего, что искренне опасался потерять королевскую защиту. Он попытался подольститься к Фридриху, а заодно скомпрометировать Мопертюи.
В 1752 г. президент Берлинской академии наук опубликовал целый том собственных писем (в эпоху Просвещения эпистолярный жанр был в моде), где помимо мудрых размышлений предложил Европе откровенные глупости, а именно: 1) взорвать египетские пирамиды, чтобы узнать, что скрывается внутри; 2) основать город, в котором говорили бы только на латыни; 3) докопаться до центра Земли, чтобы увидеть, что там; 4) подвергать осужденных на смерть преступников вивисекции, считая, что при вскрытии мозга живого человека можно обнаружить механизм страстей и т.д.
Не повеселиться на предложенные темы было просто невозможно. Тем более для Вольтера! Ответом на весь этот бред стало блистательное сатирическое эссе «Диатриба[18] доктора Акакия, лекаря Папы Римского».
О том, что Вольтер пишет эссе против Мопертюи, Фридрих II узнал заранее от придворных сплетников. Он немедля вызвал философа к себе и предупредил, что не потерпит дальнейших выпадов против президента его академии наук. Вот как описал дальнейшую сцену французский писатель Ги Эндор в книге «Любовь и ненависть».
«– Тогда пусть она отправляется в огонь! – беззаботно воскликнул Вольтер, элегантным жестом бросая свою рукопись в горящий камин. Он, улыбаясь, наблюдал, как пламя пожирает страницу за страницей.
– Ах, что вы сделали! Я должен вначале сам это прочесть! – воскликнул пораженный Фридрих. Жадность его к сочинениям Вольтера увеличивалась с каждым днем.
Подбежав к камину, он проворно вытащил из огня рукопись, слегка опалив при этом манжеты.
Начав тут же читать ее, он рассмеялся. Чем больше углублялся он в псевдонаучные глупости Мопертюи, тем сильнее смеялся. Наконец расхохотался.
Но разве могла вызвать другую реакцию идея Мопертюи о строительстве города, в котором все будут разговаривать только по-латыни, а все прочие языки будут запрещены?
Вот что говорилось по этому поводу в “Диатрибе”!
“Когда мы предлагали построить город, в котором все будут говорить только по-латыни, мы, конечно, подразумевали, что каждая прачка, каждый дворник в нем будут свободно общаться на этом языке. Мы полностью отдаем себе отчет в том, что, хотя его жители, как мужчины, так и женщины, в совершенстве освоят язык Цицерона, они все равно останутся прачками и дворниками, хотя будут считать себя профессорами. Да, мы это понимаем.
Но кому нужны чистые рубашки? Римляне, как известно, вообще не носили рубашек. А кому нужны повара и прочая челядь? Наши ученые и наши академики могут запросто обойтись без них”.
– Нет, что вы, этого ни в коем случае нельзя печатать! – воскликнул Фридрих, смеясь до слез. – Мопертюи настанет конец, если только это сочинение увидит свет.
Он продолжал увлеченно читать дальше.
Среди заумных предложений Мопертюи было и такое: необходимо прорыть в центре земли отверстие – только это позволит выяснить состав нашей планеты.
Вот что писал по этому поводу в “Диатрибе” Вольтер: “При всем нашем уважении к дыре, которую вы предлагали прорыть в центре Земли, мы все же должны отказаться от сего прожекта. Ибо мы не в состоянии найти ни одного сюзерена во всей Европе, который позволил бы нам прорыть такую дыру в пределах его государства. Дыра должна быть весьма большой, чтобы в ней могли расположиться сотни тысяч рабочих – ведь им предстоит довести эту гигантскую работу до завершения, прорыть тоннель в четыре тысячи миль глубиной. К тому же нужно куда-то девать вырытую землю, так как если ее разбрасывать вокруг дыры, то она может похоронить под собой то королевство, на территории которого ее начнут рыть. Например, всю Германию. Ну а если похоронить под толстым слоем земли Германию, как быть с равновесием сил в Европе?” <…>
Этот отрывок вызвал у Фридриха такой приступ смеха, что казалось, он вот-вот лопнет прямо у Вольтера на глазах.
– Нет, нет, – продолжал он, – никогда такой позор не появится в печати!
– Ваше величество, вы правы, как никогда, – сказал Вольтер и, взяв у него из рук свой манускрипт, элегантным жестом бросил его в камин. И по-прежнему улыбался.
– Но это вовсе не значит, что нужно уничтожать рукопись! – закричал король. Снова он ловко выудил ее из огня. – Я сохраню ее вместе с остальными вашими не подлежащими печати сочинениями, – сказал он. – Вместе с вашей “Орлеанской девственницей” и вашим эссе “О нравах”.
Фридрих положил рукопись Вольтера в ящик стола.
– Ваше величество оказывает мне тем самым высокую честь, – сказал Вольтер. Пусть себе воображает, что это у него – единственная копия. Но чтобы опубликовать рукопись, ему нужна была подпись короля. Без нее ничего не напечатаешь в этой стране свободной мысли. – Вы вправе думать о ней что угодно, – сказал Вольтер. – Даже заставить меня переписать ее. Но вы, конечно, не станете ее печатать, так?
У Вольтера не оставалось никаких сомнений на этот счет. Нужно что-то придумать. Недавно умер лорд Болинброк, фаворит английской королевы Анны, государственный деятель, выступивший инициатором заключения Утрехтского мира. Теперь со всех сторон священнослужители чернили его светлую память за его острые антирелигиозные высказывания. Вольтер чувствовал себя обязанным заступиться за этого человека, который в прошлом оказал ему не одну услугу. Поэтому он и написал памфлет “В защиту милорда Болинброка”.
Король без всяких возражений поставил под ним свою подпись. Подобные нападки на религию Фридрих просто обожал.
Не долго думая, Вольтер засунул между страницами одобренного монархом сочинения страницы “Доктора Акакия”. Печатник набрал оба произведения, не отдавая себе отчета в том, что подпись короля стояла только под одним. И эссе увидело свет»[19].
Удар был сильнейший! Над Мопертюи смеялась вся Германия, вся академия и даже Фридрих II покатывался со смеху. Правда, одновременно король повелел изъять все экземпляры брошюры, публично сжечь их рукой палача вместе с чучелом Вольтера, а пепел передать в качестве подарка лично Мопертюи. Акция вышла эффектная, но бесполезная. Отныне уважаемый ученый стал объектом жестоких насмешек.
Вольтер видел казнь эссе и чучела собственными глазами. Философ затаил обиду. Поскольку в тот же день Фридрих II дал ему отставку, Вольтер смог свободно покинуть Берлин. Уезжая, он с явно подлыми мыслями стащил тексты стихов короля, в которых тот оскорблял членов европейских венценосных семей. Фридрих слишком доверял своему камергеру и передачей ему на одобрение фривольных стишков сделал глупейшую ошибку. Теперь у Вольтера появлялась возможность шантажировать прусского короля.
Однако он недооценил Фридриха. Монарх не стал церемониться. Погоня настигла Вольтера в вольном городе Франкфурте. В гостиницу, где остановился философ, вломились пруссаки и полиция Франкфурта и потребовали вернуть тексты короля. Вольтер сделал вид, что не понимает о чем речь. И тогда начался обыск. Длился он восемь часов, но окончился полным фиаско полиции. Вольтера арестовали. Только тогда выяснилось, что один ящик с книгами он отправил через Лейпциг. Там и хранились тексты стихов прусского монарха. В конце концов, они были найдены и возвращены.
Однако Фридрих II еще несколько дней держал Вольтера под арестом. Оказалось, что король готовил философу ответную подлость: по его приказу в Берлине срочно опубликовали рукопись тайного эссе Вольтера «О нравах». В этой работе, посвященной памяти маркизы дю Шаттеле-Ломон, впервые в истории прямым текстом было написано, что все короли – завоеватели, явные разбойники и укрыватели награбленного. Настоящими героями человечества провозглашались первооткрыватели, ученые, художники, писатели и поэты. Врагами же этих героев издавна являются римские папы, священнослужители, военачальники. Конечно, сейчас мы понимаем, что сказав правду о королях и священниках, Вольтер поднял на щит далеко не героев, а преимущественно сквалыг, провокаторов и предателей. Но в XVIII в. его эссе стало откровением, после публикации которого безопасно жить философ мог только в республиканской Швейцарии, и то не во всех кантонах.
Эссе «Диатриба доктора Акакия, лекаря Папы Римского» погубила ученого Мопертюи. Уже в 1753 г., не выдержав насмешек окружения, он подал в отставку и уехал из Берлина. Наукой он больше не занимался. У него началась гиперемия легких, которую бедняга долго и безрезультатно лечил и от которой умер в 1759 г.
Зато остались его научные соратники, с которыми намеревался разделаться мстительный Вольтер. Еще в «Диатрибе доктора Акакия…» философ косвенно «лягнул» Джона Нидхема. Он заявил, будто Мопертюи создает червей из муки, открыто намекая на Нидхема, который со временем стал одним из главных объектов ненависти для Вольтера, но к тому времени уже вошел в число наиболее уважаемых ученых Европы. По подсчетам современных исследователей, в третьей четверти XVIII в. Нидхем был самым цитируемым в научном мире автором. Так что к злобе на сотоварища Мопертюи у Вольтера прибавилась присущая ему зависть к чужой славе.
Подступиться к Нидхему было не просто. В отличие от Мопертюи англичанин был экспериментатором, сопровождал свои теоретические выкладки конкретными опытами. У Вольтера заниматься чем-то подобным не имелось ни малейшего желания. Поначалу он попытался зацепиться за гомосексуальные наклонности ученого. После ссоры с единственным в Европе открытым гомосексуалистом королем Фридрихом II философ не упускал возможности представить своего оппонента человеком нетрадиционной ориентации (как мы выражаемся сегодня). Однако в научном мире на сексуальные выпады Вольтера никто не обратили внимания – в век Просвещения гомосексуалистов, бисексуалов или асексуалов среди ученых имелось более чем достаточно. К научным достижениям сексуальность вообще не имела никакого отношения.
В 1765 г. в центральных городах Европы стали распространяться анонимные памфлеты под общим названием «Письма о чудесах». Направлены они были против Нидхема – против эпигенеза в целом и против гомосексуалиста или т.н. «учителя юношества». Словосочетание «учитель юношества» с легкой руки Вольтера какое-то время являлось общественным обозначением гомосексуалиста. Философ так и писал: «Как! Среди нас появился видоизмененный иезуит, учитель юношества! Это опасно во всех отношениях!»
Нидхем, опираясь на поддержку всего научного мира Старого Света, не пожелал отмалчиваться. Он даже не спрятался за псевдонимом и не скрыл имя адресата. Ученый опубликовал несколько открытых писем Вольтеру, где назвал его «так называемым мудрецом», который публично проповедует добродетель, а сам даже не пытается соблюдать обет безбрачия. Другими словами, долбанул демагога ниже живота его же оружием. Оба свели научный спор к обсасыванию сексуальных пристрастий противника. В данном случае Нидхем намекал на беззастенчивый инцест – Вольтер соблазнил и затянул в постель собственную племянницу. Вывод ученого был безжалостным: все литературное наследие Вольтера – яд, поскольку в нем содержится «открытый призыв к распущенности, которая является величайшей угрозой для человечества».
Согласитесь, как созвучны все эти споры и склоки XVIII в. с тем, что творится в «желтой прессе» XXI в.! От Вольтера и Нидхема тянется веревочка.
Вольтер попытался насмешками, колкостями и откровенной демагогией уничтожить Нидхема подобно Мопертюи. Однако авторитет уважаемого ученого сделал англичанина недосягаемым для мелочной клоунады писателя.
Соблюдая свой стиль борьбы, в опусах против Нидхема Вольтер заодно боднул Бюффона, которого вообще ни с какого бока зацепить было невозможно, столь уважаемым в просвещенном обществе был он писателем и ученым. Единственное, что смог предъявить «разоблачитель» классику научно-познавательной литературы XVIII в., это его добрые отзывы об исследованиях Нидхема и сотрудничество с ним. Бюффон тоже не стал молчать и в открытом письме Вольтеру обвинил его в зависти, к любому известному человеку, которая «усилила его раздражительность, возросшую с годами. Поэтому создается впечатление, что он готов при жизни похоронить всех своих современников».
Роковой удар нанес Нидхему его сотоварищ по науке, аббат-натуралист и старательный экспериментатор из Италии Лаццаро Спалланцани. Он с великим уважением отнесся к опытам Франческо Реди, о котором к тому времени многие забыли. Потому, прочитав отчеты исследований Нидхема, не поверил ему. В эксперименте явно была какая-то ошибка, и микробы не могли рождаться сами собой из неживой материи.
В часы одного из ночных бодрствований, когда Спалланцани напряженно искал ошибку в опытах Нидхема, аббата осенила идея: «сосуды с экспериментальным бульоном надо не крышкой да мастикой закупоривать, надо запаивать их горлышко на огне!» Он приготовил семенной отвар, залил его в несколько склянок и запаял им горлышки на сильном огне. Затем прокипятил их в котелке с водой. Одни склянки кипятил по несколько минут, другие держал в кипятке час. Несколько склянок исследователь плотно закрыл крышкой и замазал сверху мастикой, как это сделал Нидхем.
Прошло несколько дней. И вот Спалланцани приступил к изучению экспериментального отвара. Поначалу он открыл склянки, которые кипятились несколько минут. Везде были очень маленькие зверьки, похожие на муравьев. «Они выносливые, – догадался Спалланцани. – Видимо, несколько минут кипячения мало им навредили». Склянки, закрытые пробкой и замазанные мастикой, как и ожидалось, были переполнены самыми разнообразными зверьками. «Теперь ясно, что маленькие животные проникли в склянки из воздуха», – записал аббат. Под конец дошла очередь до долго кипятившихся склянок. Там не было никакой жизни!
В XXI в. день, когда Спалланцани исследовал свои склянки, признан днем окончательного разоблачения мифа о стихийно саморождающейся жизни. Всему живому необходимы родители. Кто же были первыми родителями жизни на Земле? Бог или жизнь, занесенная на планету из космоса?
В этот же день родилась наука о микробах. Правда, само слово «микроб» появилось только в 1878 г. По личному заказу французского натуралиста Шарля Седийо его придумал для зверюшек Левенгука филолог Эмиль Литтре.
О своем эксперименте Спалланцани опубликовал полный сарказма научный трактат. Прочитав сей труд, Вольтер пришел в восторг. В своих публичных опусах против Нидхема он не раз заявлял, что англичанин – шарлатан, не умеющий проводить чистые опыты, а потому только морочит всем головы. Но это были только слова, и Вольтеру мало кто верил. Теперь же слова философа экспериментально доказал уважаемый ученый. Вольтер разом отказался от идей саморождения и преформизма и стал убежденным сторонником традиционных взглядов на роль мужского и женского начал в природе.
Зато Нидхем и Бюффон не собирались капиулировать без боя. Нидхем посетил Париж и совместно с Бюффоном выдвинул гипотезу о том, что в природе существует некая Производящая сила – животворящий элемент, который погибает при длительном нагревании. Другими словами, Спалланцани якобы убил Производящую силу, потому и не зародились в отваре зверюшки Левенгука.
За эту идею Нидхема о гибели Производящей силы и зацепился Спалланцани. Аббат приготовил отвары из десятков видов семян, разлил их по склянкам. Все закрыл крышками и залил сверху мастикой, как рекомендовал Нидхем. А потом часть отставил в сторону, а большую часть кипятил различные промежутки времени, доведя продолжительность кипячения некоторых до двух часов. Через несколько дней ученый исследовал содержимое каждой склянки. Самое удивительное, больше всего зверьков Левенгука оказалось в склянках, которые кипятились по два часа! Миф о Производящей силе лопнул, словно его и не бывало.
Вольтер и Спалланцани объединились и начали совместную жесточайшую травлю Бюффона и Нидхема. Противники капитулировали – они закрылись в своих кабинетах и предпочли отсидеться вдалеке от общества.
И все же оставался открытым важнейший вопрос: как размножаются микробы? В микроскоп Спалланцани часто видел, как они совокупляются, а вот рождения микробов наблюдать ему не доводилось. Ответ на этот вопрос нашел швейцарский натуралист Гораций де Соссюр. После длительных визуальных наблюдений он пришел к выводу, что в микроскоп видно не совокупление двух микробов, а деление одного старого на двух молодых. Микробы бесполые существа и размножаются путем самопроизвольного деления. Так наука вернулась на круги своя: размножение делением и есть не что иное, как саморождение, не требующее родителей.
Спор продолжается и в наши дни. Он принимает все более сексуальный характер, где с одной стороны выступают люди традиционной направленности, а с другой – люди всевозможных сексуальных отклонений. Наукой здесь уже давно не пахнет. Вернее, наука все более переходит на позиции людей с отклонениями. Ведь сегодня дети-гомункулы уже рождаются в колбах, где создаются условия женской утробы, а о животных-клонах и рассказывать нет смысла – их история общеизвестна.
«Шляпы», «колпаки» и строптивая Луиза
Жесточайшее поражение Швеции в Северной войне и подписание в 1721 г. Ништадтского мира единовременно обрушили шведское великодержавие. Вековая могущественная империя стала окраинным малосильным королевством, которое вытеснила с европейской политической арены новая мировая держава – Российская империя.
Шведское высшее общество переживало такие пертурбации очень болезненно. Прежде всего, это сказалось на монархии. Памятуя о том, что беды навалились на страну во многом по личной вине Карла XII, после его гибели знать стала последовательно ограничивать власть короля. Уже к 1720-ым гг. монарх потерял значительную часть абсолютной власти.
Поскольку Карл ушел из жизни холостым, наследовать шведский престол могли: либо родная сестра короля – Ульрика Элеонора, либо королевский племянник принц Карл Фридрих Шлезвиг-Гольштейн-Готторпский, сын уже умершей старшей сестры Карла и Ульрики – Гедвиги Софии Шведской. Юноше недавно исполнилось восемнадцать лет, и он вполне мог бы справиться с обязанностями монарха. Однако у тетушки Ульрики Элеоноры имелся могущественный и властолюбивый муж – генералиссимус Фредрик фон Гессен-Кассельский. Некоторые историки по сей день подозревают Фредрика в организации убийства Карла XII. Версия заговора вполне обоснована: шведский король был смертельно ранен во время осады вражеской (датской) крепости не пулей, а пуговицей, прилетевшей не со стороны противника, но из шведского тыла. В любом случае младшая сестра явочным порядком заняла шведский престол, а семейство Гольштейн-Готторпское осталось несолоно хлебавши[20].
В первые же дни своего правления Ульрика Элеонора столкнулась с недовольством шведского общества, интересы которого выражал рикстаг – некое подобие однопалатного парламента. В рикстаг входили представители четырех сословий – духовенство, дворяне, бюргеры и крестьяне. Ранее рикстаг занимался преимущественно вопросами налогов и сборов. Созывался он не регулярно, а по воле короля. И вдруг в 1718 г. все четыре сословия потребовали отмены «наследного права» – шведы не желали видеть на престоле голштинского принца. В действительности под таким предлогом вожаки рикстага задумали присвоить себе право решать, кому быть на шведском престоле, а заодно ограничить права монарха.
Сестре Карла XII предложили согласиться на ограничения, либо удалиться восвояси. Согласие было получено, и 23 января 1719 г. Ульрику Элеонору провозгласили королевой Швеции. Но затем королева пожелала сделать королем своего мужа. Рикстаг этому воспротивился, заявив, что в стране может быть только один монарх. А раз так, Ульрика Элеонора подписала отречение от престола в пользу супруга-генералиссимуса, который на риксдаге 24 марта 1720 г. был провозглашен королем Фредриком I. Условием такой рокировки стал отказ монарха от самостоятельного правления – отныне его решения по важнейшим вопросам жизни общества не имели законной силы без утверждения рикстагом. Настала т.н. «эра свобод».
Даже повседневные дела короля оказались под контролем особого Секретного комитета (Тайного совета). В него входили 50 дворян, 25 священников, 25 бюргеров и гипотетически 25 крестьян. Возглавил Секретный комитет президент Канцли-коллегии[21] Арвид Горн. Последний и стоял во главе шведской политики целых восемнадцать лет, оттеснив при этом слабосильного короля.
Горн был хитрым, осторожным и расчетливым интриганом и действовал исключительно к выгоде своей страны. В частности, он то вступал в дружеские отношения с российскими императрицами, то присоединялся к их врагам. Для российской стороны такое поведение шведов представлялось нормальным. А вот для собственной аристократии, жаждавшей реванша, Горн казался мягкотелым и ленивым. Решительные сторонники войны с Россией до победного конца заявили, что приверженцы политики компромиссов, которую проводил Горн – сонные тетери, и стали называть их в рикстаге «ночными колпаками». Себя же они определили вечно бодрствующими «шляпами». Так в шведском парламенте образовались две партии. «Колпаков», а точнее, «ночных колпаков» возглавлял Арвид Горн. «Шляпами» командовал дипломат Карл Юлленборг.
Поначалу «колпакам» не приходилось беспокоиться. Горн надежно восседал во главе и рикстага, и Секретного комитета, он же оставался президентом Канцли-коллегии. Однако умеренные не учли развращенную натуру шведского короля. Фредрик I с возрастом все чаще стал находить утешение в объятиях юных проституток, или как их теперь с легкой руки В.В. Набокова называют – нимфеток.
В 1730 г. при королевском дворе появилась шестнадцатилетняя красотка-аристократка Хедвига Таубе. С первого же дня Фредрик I заприметил девицу и стал оказывать ей откровенные знаки внимания. Но Хедвига была воспитана в суровых правилах протестантизма и оставалась неприступной.
Отец девушки, адмирал Эверт Дидрик Таубе, был активным сторонником А. Горна. Однако в денежных делах он оказался полным профаном, к началу 1730-х гг. растратил почти все семейное состояние и маялся безденежьем. Благоволение короля к его дочери поначалу озадачило адмирала. Тем более, что Хедвига категорически отказывалась поощрять шестидесятилетнего ловеласа. Поддержку в такой стойкости девица находила у собственной матери. Но тут в дело вмешались реваншисты во главе с Карлом Юлленборгом. Они стали убеждать адмирала, что его дочь в роли королевской фаворитки принесет Отечеству гораздо большую пользу, чем если бы оставалась обычной благонравной девицей. Ведь благонравных девиц много, а вот влиятельную любовницу короля днем с огнем не сыщешь. При этом Таубе уверяли, что никто не станет обращать внимание на то, как задолжавший всем папаша вдруг поправит свои финансовые делишки. Намеки были поняты правильно. И адмирал решительно взялся за уламывание капризницы.
Он настойчиво убеждал дочь стать любовницей короля и ради этого даже выслал из столицы собственную жену. Через пару месяцев Хедвига сломалась и легла в королевскую постель. Почти все высшее стокгольмское общество разом осудило «распутницу». На стороне семейства Таубе остались только вожди «шляп». И Фредрик I. Король завалил адмирала своими милостями. В частности, назначение высшего шведского чиновничества или пожалование титула оставалось его привилегией, и уже в 1731 г. Таубе получил пост президента Адмиралтейской коллегии – один из самых «хлебных» в стране. Дело в том, что с наступлением «эры свобод» (как и в любом демократическом обществе) в стране расцвело ничем не прикрытое взяточничество. А президентство в Адмиралтейской коллегии делало Таубе ключевой фигурой при устройстве на самые престижные и денежные должности.
Дальше – больше. В кратчайшие сроки Фредрик I стал подкаблучником у юной любовницы. Королева Ульрика Элеонора тоже весьма благосклонно приняла Хедвигу. Женщина была бездетной, любовница же родила в 1734 г. дочь. Правда, девочка сразу умерла, но через девять месяцев Хедвига родила крепенького мальчика. К тому времени адмирал Таубе уже получил графский титул и успел расплатиться со всеми долгами. В том же 1734 г. он стал членом рикстага. А там произошли существенные перемены. При тайном содействии семейства Таубе рикстаг окончательно разделился на две партии – на «колпаков»-нейтралов и на «шляп»-реваншистов.
Вскоре после этого Таубе сошли с арены шведской истории. «Шляпы» нашли поддержку во французском правительстве и стали готовиться к войне с Россией. Адмирала объявили презренным сводником, продавшим дочь в рабыни престарелому королю. Королева Ульрика Элеонора умерла в 1741 г. Хедвига, родив любовнику двух незаконных дочерей и двух незаконных сыновей, отошла к праотцам в начале 1744 г. – на двадцать девятом году жизни и так и не получив никакого официального статуса.
Тем временем события развивались своим ходом.
Еще в 1733 г. в Европе началась т.н. война за польское наследство. Умер король польский, он же курфюрст саксонский Август II Сильный, и объявились сразу два претендента на польский престол. Первым был родной сын покойного, наследный курфюрст саксонский Фридрих Август II. Ему покровительствовала российская императрица Анна Иоанновна. А вот вторым претендентом стал злейший враг Августа II и России, уже однажды восседвший на польском престоле благодаря оружию шведской армии Карла XII – магнат Станислав Лещинский. После разгрома шведов под Полтавой в 1709 г., русские выгнали Лещинского из Польши и
вернули трон Августу II. В 1730-х гг. Лещинский был уже не просто магнатом – он успел стать тестем французского короля Людовика XV. Так и получилось, что в борьбе за польский престол столкнулись два могущественнейших государства Европы – Франция и Российская империя.
Хотя война длилась до 1739 г., но уже в 1734 г. русское войско в очередной раз изгнало Лещинского из Польши, и на престол взошел под именем Август III ставленник Анны Иоанновны.
Однако безраздельно господствовавший во Франции первый министр короля кардинал Флёри не намеревался просто так сдавать позиции своей державы. В отместку за польское поражение он задумал втравить Россию в новую войну. На этот раз французскими креатурами стали Турция и Швеция. Правда, в Швеции делами заправляла партия «колпаков» и принудить к войне с русскими Горна, на своей шкуре испытавшего все «прелести» полтавского разгрома, было невозможно.
Зато неожиданно участились набеги на российские юга вассалов Турции крымских татар – орда хватала вольных поселян и уводила их на невольничьи рынки. Наконец, татары совсем обнаглели и без ведома Петербурга провели через российские земли на Кавказ двадцатитысячное войско – для войны против персов. Это было слишком. В 1735 г. Россия объявила Турции войну.
Открыто поддержать турок «колпаки» побоялись. Правда, боевой опыт татар их заинтересовал. В 1737 г. шведы направили к театру военных действий собственного представителя – лейтенанта барона Малькольма Синклера. Миссия оказалась успешной, и в Стокгольм Синклер вернулся майором. На следующий год он отправился в Турцию – для секретных переговоров по заключению шведско-турецкого военного союза против России. На обратном пути Синклера сопровождала сильная турецкая, а затем польская охрана. Но это не помогло. Дипломата выследили и прирезали на опушке леса близ Бреслау[22] два русских разведчика. Находившиеся при Синклере секретные документы они доставили в Санкт-Петербург.
Опасный для России союз удалось предотвратить. Однако разразился международный скандал. Царское правительство всячески открещивалось от убийства шведского дипломата. Но Синклера все равно объявили жертвой русской злонравной власти, каковым он считается по сей день. Уже в 1909 г. на месте гибели майора близ Вроцлава шведское правительство установило памятный знак.
Убийство Синклера позволило реваншистам «шляпам» получить всеобщую поддержку и в 1738 г. принудить Горна подать в отставку со всех постов. Он навсегда ушел в политическое небытие. «Колпаки» были свергнуты! Фактически произошел государственный переворот. К власти в стране на целых тридцать лет пришла партия «шляп». Президентом Канцли-коллегии стал Карл Юлленборг. Швеция взяла курс на подготовку к войне против России.
Правда, поначалу «шляпы» рассчитывали на собственную хитрость. Их дипломаты вступили в тайные переговоры с цесаревной Елизаветой Петровной, предложив ей помощь в организации дворцового переворота. В обмен они запросили письменный отказ от всех завоеванных Петром I шведских территорий. Цесаревна на переговоры согласилась, но о письменных обязательствах как бы не услышала. В дальнейшем такое поведение стало принципом елизаветинской политики: если дочь Петра что-то не устраивало при переговорах, она вдруг переставала «слышать» и «понимать» собеседника и сводила разговор к пустой бабской болтовне о бестолковом. Потому она и прослыла в истории «веселой императрицей».
Тем временем произошли важнейшие события. В середине октября 1740 г. неожиданно умерла Анна Иоанновна, и на российский престол был возведен ее внучатый племянник двухмесячный Иван VI Антонович. Через три дня после Анны Иоанновны умер император Священной Римской империи, король и герцог сразу нескольких европейских государств Карл VI. Политическая карта Европы резко изменилась.
Шведы были уверены, что власть регентши при Иване VI – правительницы Анны Леопольдовны, непрочная, и разгромить Россию в этот раз будет не сложно. Переговоры с Елизаветой были прерваны, и 28 июля 1741 г. Швеция объявила войну России. Нашему послу в Стокгольме Михаилу Петровичу Бестужеву-Рюмину было заявлено, что причинами войны являются непрекращающееся вмешательство Санкт-Петербурга во внутренние дела шведского королевства и убийство русскими агентами барона М. Синклера. Условием заключения мира «шляпы» объявили безоговорочное возвращение Швеции всех территорий, занятых Петром I по Ништадтскому договору, и передачу шведам навечно российских территорий между Ладогой и Белым морем, включая Санкт-Петербург и реку Неву.
Бесспорно, «шляпы» поторопились со своими претензиями. В первом же сражении шведы потерпели поражение и ретировались. А потом их только били и били, ни одно сражение не удалось им свести к равным результатам.
Отсутствие армии в столице позволило сторонникам Елизаветы Петровны совершить в ночь на 25 ноября 1741 г. дворцовый переворот и возвести на императорский престол дочь Петра I. «Шляпам» от этого не полегчало – русские тихим сапом заняли всю Финляндию. Их взоры обратились к Стокгольму.
И тогда шведы запросили мира. При этом они рассчитывали на помощь дипломатов своих союзников – французов. Однако в Санкт-Петербурге отказались от переговоров с посредниками. «Шляпам» оставалось только ждать казалось бы неизбежного возмездия. Каково же было их удивление и какова была их радость, когда главным условием мирного договора, предложенного Россией, стало признание наследником Фредрика I князя-епископа Любека и администратора герцогства Гольштейн-Готторп Адольфа Фредрика. В противном случае шведам предлагалось отдать России Финляндию.
Дело в том, что ко времени вступления на престол Елизавета Петровна уже не могла иметь собственных детей. Все ее надежды были возложены на уже упомянутого здесь племянника императрицы, сына Анны Петровны – Карла Петера Ульриха Гольштейн-Готторпского. Был он наиболее вероятным законным наследником шведского престола, что не устраивало ни «шляп», ни Елизавету Петровну. Чтобы ни у кого не возникло соблазна перехватить у России единственного мужчину – носителя крови царствующего дома Романовых, императрица и навязала в наследники побежденной стороне родного дядю Карла Петера – Адольфа Фредрика.
«Шляпы» даже не колебались и условия мира приняли безоговорочно. Специально для домашнего пользования они только обвинили в государственной измене двух своих однопартийцев, командовавших шведской армией в проигранной войне, и публично отрубили обоим головы.
Новому наследнику шел тридцать третий год. Был он человеком добродушным, ленивым и флегматичным. На российского агента влияния никак не тянул, да и не был таковым. Но «шляпы» не сомневались, что запустили в святая святых шпиона Елизаветы Петровны. А потому стали придумывать, как его ослабить или даже нейтрализовать.
Решение лежало на поверхности. Кронпринц Адольф Фредрик был холост. И рикстаг взялся подыскать ему достойную невесту. Жених не возражал. Выбирали из двух незамужних сестер молодого прусского короля и будущего великого полководца Фридриха II. Парламентариям приглянулась двадцатичетырехлетняя Луиза Ульрика Прусская. Большей ошибки в выборе и придумать было невозможно. Девица высокообразованная, благонравная, бойкая, более всего Луиза увлекалась военным делом и политикой. Так шведские аристократы, сами того не желая, призвали в свой дом Троянского коня.
Став в 1744 г. шведской кронпринцессой, Луиза поначалу предпочла заниматься благотворительностью и меценатством, что создало ей имидж просвещенной правительницы. Супруг ее вообще почти не покидал Дроттингхольм – загородный дворец, подаренный шведскими властями Луизе Ульрике ко дню бракосочетания с кронпринцем. Там он прогуливался по парку или вытачивал безделушки на токарном станке – в те времена это была широко распространенная аристократическая забава. От политики Адольф Фредрик держался в стороне.
Поделиться книгой: