Метаморфозы родительской любви, или Как воспитывать, но не калечить

Но к сожалению, такая мама, не обладая достаточным авторитетом, переносит всю ответственность на «непослушного» ребенка, обвиняя и наказывая его. Хотя его «непослушание» – всего лишь следствие ее недостаточного авторитета, неграмотно поставленного или озвученного запрета.

Часто родительских запретов так много, они такие вездесущие и неадекватные, что ребенок уже начинает сопротивляться такому удушающему положению дел, в котором ему просто нет возможностей для роста, движения и нет места хоть каким-то его подлинным желаниям. Иногда дети смиряются со всеми запретами, но тогда родителю, как с последствиями таких шагов, придется иметь дело с пассивно-депрессивной или зависимой детской, а потом и взрослой личностью.

Тема ответственности, на мой взгляд, напрямую связана с темой личностных границ. Нам трудно понять, за что именно мы отвечаем, когда у нас отсутствует понимание о границах. Когда трудно отделить «я» от «не я», «мое дело» от «не моего дела». Беда, на мой взгляд, в том, что с детских лет нас приучали отвечать перед не всегда понятным «кем-то». Хотя ответственность – это всего лишь наш собственный ответ на ситуацию. Таким образом, мы отвечаем не «перед кем-то», а «за» или «на». За наши чувства, решения, действия, поступки, модели. На то, с чем приходится нам сталкиваться или встречаться.

Чем больше у нас появляется власти, то есть полномочий, тем больше появляется возможностей для выбора и ответа. Вот поэтому ребенок только учится ответственности, постепенно приобретая все больше возможностей распоряжаться своей жизнью и своими выборами. Вот поэтому у родителей ответственности значительно больше, потому что у них есть родительская власть и способность к ответу («respons-ability»). Ругая ребенка, мы не приучим его к ответственности, мы научим его только, как избегать быть виноватым. Подлинная ответственность формируется от наличия здорового «я» и наличия здоровых границ, это «я» защищающих. От ощущения собственной ценности, самоуважения и, как следствие, готовности уважать границы и «я» другого человека.

В вашу комнату могут войти без стука – «какие у тебя могут быть секреты от собственной семьи?». Вы годами спите в одной постели с другими людьми: родителями, сестрами, братьями, отчимами, бабушкой. У вас нет личных вещей, игрушек, места в доме. До вашего тела может дотронутся любой и с любыми намерениями. Ваш родитель может выпотрошить вашу сумку или ящик стола в поисках воображаемого «криминала». Ваш дневник может прочитать любой ваш родственник, еще потом и вам же достанется за то, о чем вы писали исключительно для себя.

Ваш родитель считает, что просто обязан знать каждый ваш шаг, мысль или намерение, иначе он «будет беспокоиться», вне зависимости от того, сколько лет вам исполнилось. Ваши чувства, желания, поступки в любой момент могут быть раскритикованы, обсуждены с соседями или подругами. Вас могут высмеять или застыдить за любые естественные проявления себя.

Если вы понадобитесь кому-то из близких людей, то должны немедленно оказаться к их услугам. Любой, кто наглее и агрессивнее, может претендовать на ваши деньги, время, участие, жилье, ваши уши, участливое внимание. Почти каждый считает своим делом считать ваши деньги, обсуждать вашу собственность и предполагать, а то и решать, как вам ими распоряжаться.

Все вышеперечисленное так знакомо, так традиционно, что часто бывает невероятно трудно донести до родителей, что, несмотря на подавляющую повсеместность такого рода нарушений границ, они все равно остаются нарушениями и не являются нормой, поскольку приводят к сложным психологическим последствиям разной степени тяжести.

Как грустно и несправедливо, что эти нарушения происходят не из-за какого-то ужасного внешнего насилия: войн, катастроф, нападений, а от жизни в семье, с людьми, которые вроде бы от всей души желают нам счастья.

Самые близкие люди по незнанию оказываются наиболее используемы, и их границы будут вскрыты по странному объяснению – «мы же семья». Как будто близость и родство – это не повод к уважению и намерению особенно беречь друг друга, а повод для того, чтобы использовать вас в своих семейных или личных целях, как правило, наиболее психологически неблагополучным членом семейной системы или ею в целом.

Даже уже выросшим детям трудно отважиться противостоять всей системе или самым близким людям именно потому, что они так важны и дороги. И не парадокс ли, что тогда близость и родство – это повод не иметь ничего личного, нужного только вам, не беречь себя самого, не защищать себя от посягательств, пытаясь сохранить свое пространство, позицию, деньги, чувства, образ жизни. И самые близкие вам люди, облеченные властью, полномочиями и ответственностью, должны были помочь вам в этом, научить вас знать себя, ценить и беречь. Вместо этого они вовсе не помогают, а, наоборот, дают много разных посланий о том, что другой всегда важнее, ценнее, значимее. Любой другой, но не ты. И им трудно увидеть, что в результате происходит отнюдь не обучение человеколюбию и доброте, а создание неадаптивной для жизни манипулятивной мазохистско-невротичной конструкции.

Каждому человеку важно знать, кто он такой, чего он хочет, каковы его возможности и ограничения вокруг; он должен взвесить, совершить выбор, принять решение, потом вступить в контакт с миром по удовлетворению своей потребности и быть довольным от того, что он сделал и получил именно то, что хотел. Вместо этого многие из нас идут по значительно более сложному и невротичному пути: я – хороший и добрый, поэтому не должен ничего хотеть для себя, я должен хотеть только для другого. Для этого я должен каким-то шестым чувством понять, в чем же он нуждается, и дать ему это.

Я могу позаботиться только о другом, например, решить, что ему нужен шкаф, и купить ему шкаф. Он тогда будет мне премного благодарен (а если не благодарен, то кто он после этого?), и тогда он позаботится о ком-то еще, а тот о ком-то еще… И так через шестые руки и ко мне придет чья-то забота. И все будут хорошими и добрыми, а не какими-то эгоистами, думающими о своих потребностях и нуждах.

Наконец, кто-то позаботится и обо мне (я этого точно подсознательно ждал, даже если не признавался сам себе) и решит покрасить мне стены или купить, например, коньки, убедив меня, что мне давно требуется ремонт в квартире или давно уже стоит больше двигаться, тем более зимой. Буду ли я знать тогда, чего же на самом деле хотел я сам? Вряд ли, а если и буду, то как отказать тому, кто от доброты душевной уже купил нам коньки или уже ободрал наши старые обои? Кто мы будем после этого? Вот только любовью нам к этим добрым людям проникнуться будет трудно, скорее всего мы будем злиться, что они так и не угадали наших тайных желаний, ибо многие из них – тайна даже для нас самих.

Попадая в такую систему – семейную или так называемых общепринятых норм, вы достаточно быстро перестаете понимать, кто вы такой, кто здесь за что отвечает, кому и что вы должны и что можете себе позволить. Как правило, ничего личного, потому что начинаете отвечать за всех и за все и ни за что одновременно. А если вы вообще выросли в такой системе и не знали ничего другого?

Нас с детской песочницы учат: если другой ребенок просит «дай», ты должен отдать, не важно, твое это или нет, нужно ли оно тебе, дорого ли. Раз просят – отдай, а то неудобно. Сочтут жадным. Стыдно. Иметь свое и дорожить им стыдно. Говорить: «Не могу дать, мне нужно самому», – страшный грех в нашей культуре. «Тебе что, жалко, что ли?» Почему наши дети должны легко отдавать нужные им их личные вещи? Ведь, когда они начнут делиться кофточкой или новым пеналом, вам это уже не будет так нравиться.

Вырастая, не умея беречь и отстаивать свое, мы потом так же безоружны перед чьей-то манипуляцией, наездом, конфликтом. В результате мы не умеем говорить «нет», потому что нас учат соглашаться, а то «неудобно». Потом наши дети не могут сказать «нет» даже тогда, когда это жизненно важно: отказать тому, кто предлагает наркотики, алкоголь, сомнительные мероприятия или сделки.

И если ваш ребенок ни разу не говорил «нет» в песочнице другим детям или вам, родителям, то как и где он научится это делать? Такое неудобное для нас, родителей, детское «нет», оборачивается потом замечательным защитным механизмом, способным обозначать и охранять личностные границы. Умение сказать «нет» способно готовить ребенка к более осознанному и честному выбору, в результате которого он потом будет делиться с другими, соглашаться помочь, осознавая, готов ли он к такого рода действиям, соглашаясь на это, честно и адекватно оценив свои возможности и желания, а не из-за невроза «неудобно же»…

Ее история – не в деталях, а в сути своей – настолько типична, что вместо местоимения «она» можно поставить сотни и тысячи российских имен.

Она – хорошая девочка из вполне хорошей традиционной русской семьи. Папа – в прошлом хороший российский инженер, мама – тоже вполне хорошая учительница, вершиной двадцатилетней карьеры которой стала нагрузка завуча в придачу, младший брат, о котором она с малолетства заботилась и кого вполне ответственно воспитывала. Всегда жили скромно, а после перестройки первое время даже бедно. Безотказный папа – на все руки мастер – всегда чинил любые замки, краны и унитазы у всех незамужних маминых подружек, у всех, кто просил, но не в собственном доме, ремонтировал чужие крыши на чужих дачах, но свою так и не заимел. Никто никогда ему за это не платил, «свои же люди», но и в их собственной бедности никто им особенно не помогал, они как-то не умели жаловаться, «держали лицо» благополучной семьи.

Редкий лучший кусок – детям, точнее, младшему – Павлику. Под строгим маминым взглядом она даже не решалась сказать, что тоже хотела бы хоть иногда съесть целый апельсин, принадлежащий только ей одной. Очистить, вдыхая его неземной праздничный запах, и не отдать тут же Павлику, как полагалось, а съесть целиком, потихоньку отделяя дольку за долькой. Но… «ему нужны витамины, он часто болеет, а ты уже взрослая».

Денег дома всегда нет, из-за этого родители часто ссорятся, но мама и не думает менять работу. Как же «ее дети», ее ученики? Папа вечно занят борьбой с чужим разваливающимся бытом и безуспешными попытками оставаться для всех «хорошим парнем». Но от вечного недовольства жены, а может, потому что устал отказываться от стопки, «щедро» налитой в благодарность за его работу, стал часто попивать.

Родители ссорились все чаще, брат плохо учился, но за это ругали почему-то ее: «Значит, не проследила за его заданиями, плохо проверила». А как его заставишь или проверишь, если, кроме компьютерных игр, его уже вообще ничего не интересовало? Заканчивая школу, она все же хорошо сдает экзамены и объявляет родителям, что хочет ехать поступать в столичный вуз. Это заявление вызывает в матери волну такой ярости, что она впервые боится быть реально побитой: «Мать тебе все отдала, а ты? Мы тут еле концы с концами сводим, а ты? А про Павлика ты подумала? А об отце? Эгоистка! Только о себе и думаешь! В столицу ей захотелось, видите ли…» Ну и так далее. Неделя постоянных скандалов. Но отважившийся на небольшой бунт и в тот день все же трезвый отец отдает ей невесть как накопленную заначку и говорит: «Езжай, дочка, может, хоть ты будешь жить по-человечески».

Конечно, больше ничем они помочь ей не могли, мать полгода – ни строчки, потом звонок: «Отец чинил крышу Петровских, потерял сознание, упал и сломал себе все, что можно сломать, возможно, задет позвоночник. Умирает. Срочно приезжай».

К счастью, все оказалось не так плохо. Она, конечно, приехала и отдала все те невеликие накопления, что успела заработать вечерами после учебы. Папе купили лекарства, Павлику мама купила новый компьютер, который он давно просил. Она с облегчением вернулась обратно.

На третьем курсе она была уже вынуждена перевестись на вечерний, потому что папа все время то пил, то болел, с работы его, по сути, уволили, мама все время жаловалась на то, что выбивается из сил. Павлик не собирался в перспективе поступать в институт, и в этом, конечно же, тоже была виновата она, потому что не «поговорила серьезно с братом. Уехала сама, и дела тебе ни до кого нет!». Ее попытки приезжать домой на каникулы оборачивались адом. Мама гордо и надуто отказывалась от любых подарков: «Мне для себя ничего не нужно, все только вам, детям. Лучше Павлику бы новый магнитофон привезла, он уже давно просит».

Ей было обидно, потому что для нее подарки были лишь ее попыткой хоть как-то выразить свою тоску по дому, попыткой сказать «я скучаю по вам». Она любила их всех: даже таких – вечно недовольную ею маму, совсем уже потерявшего себя отца и Павлика, вечно чего-то хотящего и грубящего матери так, что даже за полслова из той грубой тирады, что он обычно выдавал матери, она в былые времена получила бы обидную звонкую материнскую пощечину. Ей просто хотелось, чтобы им было хорошо, и тогда она смогла бы заняться своей жизнью: спокойно учиться, понемногу работать, ходить на свидания, покупать себе платья, ходить в кино, а не работать – учиться – работать, как заведенная.

И потому для нее было особенным ударом, когда выяснилось, что Павлик стал принимать наркотики и теперь нужно срочно столько-то тысяч, чтобы его спасти. Мать разбил инсульт: «Если ты его не вылечишь, то я не встану».

Ей пришлось приложить невероятные усилия: залезла в немыслимо невыгодный кредит, положила брата в лучшую клинику, матери наняла хорошую сиделку (та при этом была на нее в сильной обиде: «Даже не приехала за матерью ухаживать».

Только кто бы тогда работал и отдавал кредит, спрашивается?). Брата полечили, выписали, матери тут же «полегчало». Ей стало казаться, что освобождение от ответственности за семейные неурядицы и беды вот уже скоро… Она стала ходить на свидания, даже замуж собралась.

Но брат, вернувшись домой после лечения, через два месяца снова подсел на уже сильные наркотики, и мать вызверилась за это, конечно же, на нее: «Что за врачей ты нашла? Они сгубили мне сына!»

Она уже не могла все это слышать, просто бросала трубку. Теперь слег отец. Мать уже обвиняла ее и в том, что она сгубила и отца тоже. И тут что-то в ней лопнуло. Как-то ночью, разругавшись с любимым, который все никак не мог понять, зачем ей так мучительно жить, она стояла на самом красивом мосту столицы и думала, что эта серая река – неплохой выход. Только сначала страшно, а зато потом уже нет, только свобода…

К счастью, она все же не решилась на это.

Конец истории на данный момент таков. Ей удалось пересмотреть свои взгляды на саму себя и свою семью и сказать им всем в какой-то момент: «Нет, справляйтесь без меня». Она вышла-таки замуж, а они вполне справляются сами. Отец был вынужден подняться и от страха за свою жизнь стал даже меньше пить, мать снизила нагрузку в школе, но стала подрабатывать репетиторством, Павлика удалось «удачно женить» на невесте состоятельных родителей, и они устроили его к себе на работу. Ею гордятся теперь перед соседями. Вот только она уже по ним не скучает. И у нее нет никакого чувства вины за то, что им еще чего-то недостает. Ей есть на кого направлять свою любовь и заботу.

Отсутствие ощущения себя, своей неприкосновенной для тех, кого мы не хотели и не приглашали к взаимодействию, личности, непризнание себя ценностью, которую прежде всего мы сами должны защищать от посягательств и разрушения другими, ведет к тому, что ребенок оказывается незащищенным перед возможным желанием других людей воспользоваться любым его ресурсом. И второе, не менее важное: не умея ценить себя и свои личностные границы, он не способен и ценить других, уважать их границы и личность. И тогда в каких-то моментах, разрешая пользоваться собой, он будет так же неадекватно пользоваться другими.

В нашей стране, плохо принимающей и уважающей различия, «быть как все», слиться – безопасно, поскольку является общепринятым, нормальным. Иметь отличное от других мнение, не следовать за всеми, говорить «мне это не подходит» – значит, вызвать напряжение, раздражение, отторжение. В стране, где слова «ты что, особенный?» по-прежнему считаются «наездом», требуется присвоенная ценность, психологическая устойчивость и спокойная уверенность в себе, чтобы непоколебимо осуществлять такое просто право каждого человека, как право быть собой.

Ощущение самоценности и непререкаемое право защищать свои личностные границы и, как естественное следствие, уважение границ других людей, переданное от родителей к детям, было бы весьма ценным, как мне кажется, наследством, неким «родительским минимумом» для будущего душевного здоровья наших детей и нашего общества в целом.

Нарушения личностных границ наряду с инверсиями лидируют в списке негативных для детской психики последствий в процессе жизни и формировании личности ребенка в семье. О наиболее частых нарушениях и их последствиях, встречавшихся в моем опыте психолога, я и расскажу далее.

Телесные границы

В нашей стране к собственному телу (как и ко многому другому, к сожалению) относятся в лучшем случае предельно функционально и без всякого уважения. В худшем – тело считают стыдным, «лишним», нещадно его эксплуатируют, не замечают его потребностей, нужд и болезней (как последнего способа обратить на себя внимание). А потом, когда тело, отчаявшись получить помощь, отказывает, стремительно или мучительно угасают, изумляясь, почему это их постигла такая несправедливость – умереть от каких-то дурацких болезней совсем молодыми.

В нашей культуре так мало понимания того, что тело – священный сосуд, хранящий в себе наши мысли, чувства, планы и помогающий им сбываться, а потому требует заботы, понимания его потребностей, уважения!

То же отношение транслируется и детям. Причем из телесных потребностей детей российскому родителю знакомы и считаются «легальными» (возможно, потому на них направляется столько энергии) всего три: есть, спать, гулять. Особо можно выделить родительскую функцию по отношению к детскому телу – лечить. Нарушения телесных границ характерны и часто встречаются по всем пунктам.

Насильственное питание в нашей стране до сих пор многими нисколько за насилие не считается. Считается большой родительской добродетелью впихивать в ребенка еду, от которой он отказывается. У насильственно кормящих родителей (а когда-то этим грешили еще и все поголовно системы дошкольного воспитания: детсады, ясли, лагеря) всегда будут дети с нарушением пищевого поведения. И это, как правило, следствие насильственного кормления.

Первопричина того, почему ребенок ест слишком мало или слишком много, может быть разной. В ней всегда стоит разбираться индивидуально. Возможно, он замещает едой что-то, чего не получает в семье и жизни. Возможно, его фактически и символически «кормят» не тем, и тогда он отказывается это есть. Причины есть всегда, но не всегда они очевидны. Но часто родители предпочитают их не выяснять, а просто начинают заниматься насильственной кормежкой. Известная «ложечка за маму, ложечка за папу», еда под телевизор, кормление под угрозой наказаний, лишений, родительских обид и манипуляций. Все это, как правило, неосознанные родительские желания быстрее (не разбираясь в ней) изменить ситуацию путем насильственных манипуляций в отношении потребностей детского тела.

Режим в нашей стране тоже достаточно вынужденно-насильственный. Ранние подъемы в школу или садик воспринимаются детьми по-разному. Часть детей вполне легко пробуждаются утром и легко засыпают. Это, как правило, дети с устойчивой, лабильной психикой, хорошим переключением, крепкой нервной системой. Но некоторые дети легко перегружаются учебой в школе и заданиями, переполнены тревогами по поводу предстоящего дня в школе, охвачены ночными страхами. У кого-то из детей – более инертные психические процессы, им трудно быстро переключаться, а кто-то чувствителен или слишком восприимчив. Таким детям будет трудно засыпать вечером и соответственно просыпаться по утрам.

И если вы от них будете просто требовать режима, послушания, будете проявлять много недовольства, раздражения, агрессии вместо попытки узнать, понять своего ребенка и помочь ему приспособиться, то вы будете поступать по отношению к нему насильственно. Потому что даже если вы очень сильно ругаетесь или очень возмущенно требуете, чтобы он заснул, сделать этого он не в состоянии. Сон или аппетит – это не то, что управляется даже собственной волей, и уж тем более волей родителей.

Детская потребность в движении часто ими самими радостно реализуется в бодрой телесной активности. Многие здоровые дети любят бегать, прыгать, лазать, плавать, кататься, играть. Двигаться – естественная потребность любого здорового, особенно детского тела. И учить ребенка этой активности чаще всего не надо. Дети все умеют или сами быстро учатся. Но родитель временами и здесь норовит все испортить, давая ребенку бесчисленные указания, выставляя ему бесконечное число ограничений: «Не ходи, не прыгай, не беги, не кувыркайся, не катайся…», и так еще много-много всяких «не». Часто детям остается только один выбор – чинно ходить по саду, но от такой телесной активности они часто почему-то норовят отказаться… и садятся за компьютерные игры, которые привносят значительно больше эмоциональной динамики, чем до кустика известная дорога. Не так скучно, попросту говоря. Но тогда родитель начинает бороться и с этим. Вот и получается – не жизнь, а сплошная борьба.

Детская медицина в советское время носила чудовищно насильственный оттенок. Ребенку не только полагалось проходить через болезненные и тяжелые медицинские процедуры, но ему еще и строго, часто в унизительной форме, запрещалось плакать, кричать, сопротивляться, хныкать, жаловаться. Регулярно он оставался без родительской поддержки или утешения. А иногда медработники «перетаскивали» и родителей на свою насильственную сторону, вызывая в них чувство вины и заставляя стыдить, кричать, ругать собственных детей, чтобы тем или иным путем не договориться и подготовить ребенка к сложным процедурам, а принудить, застращать, застыдить.

Сейчас, к счастью, все постепенно меняется. Хороший детский врач будет находиться с ребенком в диалоге, объясняя ему свои медицинские намерения, разделяя его боль, дискомфорт, предупреждая о тех ощущениях, что могут появиться у ребенка от его вмешательства. Возможно, ребенку будет так же больно, как и в насильственной медицине, но он будет ощущать себя в большей безопасности, защищенности. Уважение и дружелюбие, проявленные к нему, вызовут в нем ощущение доверия, а значит, он будет больше сотрудничать с врачом, будет меньше ему мешать, позитивнее относиться к лечению, быстрее выздоравливать.

Еще одно нарушение телесных границ ребенка – это наше родительское отношение к детской сексуальности. Родителей часто очень пугает детская сексуальность, которая является естественной, имеет несколько этапов своего развития, начиная с младенческого возраста. Им как будто трудно поверить, что сексуальность – это всего лишь возможность получать телесное удовольствие. И в самом желании удовольствия нет ничего ни грязного, ни пошлого, ни запретного. Сами взрослые проецируют на детскую сексуальность свой, часто неблагополучный или травматичный сексуальный опыт.

Детская мастурбация – явление естественное и повсеместное. В какой-то момент ребенок открывает для себя удовольствие от игры с собственными гениталиями. Периодическая мастурбация не приносит детям никакого вреда. Ребенку лишь надо объяснить в уважительной форме, что дело это интимное и потому не стоит демонстрировать другим людям. Вред наносит только навязчивая мастурбация и то лишь потому, что является каким-то замещающим симптомом. Еще больший вред наносит неправильная реакция окружающих ребенка взрослых к его естественному снятию своего возбуждения.

Причин навязчивой мастурбации может быть несколько, и часто только индивидуально можно понять, для чего она нужна ребенку: снимает ли он этим какой-то свой стресс, выполняет ли какую-то системную семейную задачу, привлекая родителей к этой проблеме, или просто живет в поле вытесненной сексуальности родителей, ловит ее из этого поля и делает проявленной.

Причин может быть много, и стоит прежде всего попытаться разобраться с ними, а не начинать стыдить, осуждать, контролировать или угрожать. Все эти неадекватные родительские реакции на мастурбацию либо еще больше закрепляют ее, принуждая детей прятаться и укрываться от родительского контроля, либо рождают в ребенке расщепление, вину, стыд, страх перед любым собственным желанием, особенно сексуальным.

Запугивание мальчиков всякими угрожающе-кастрирующими посланиями типа «отрежем, отвалится, ослепнешь, любить не будут» и так далее закладывает в нем серьезные нарушения в половой сфере, которые непременно проявятся впоследствии. И не только в сфере сексуальности, но и в эмоциональной, поскольку они тесно взаимосвязаны, и в символически мужской. Поскольку символически мужчина – это его фаллос, то есть способность желать и добиваться желаемого. Если вы с раннего детства запугали мальчика самим фактом его нарождающихся желаний и мужественности, то не ждите от него потом инициативы, активности и мужского поведения.

Ребенку важно хорошо дать понять, что его тело – это большая ценность. В нем нет ничего плохого или «неправильного». Что секс (если ребенок об этом спрашивает) – это естественный этап взрослых отношений. И когда наш малыш вырастет, станет взрослым, то непременно будет кто-то, кого он полюбит, а кто-то полюбит его в ответ, и тогда секс будет естественной частью их отношений.

Ребенок о сексе может с ваших слов знать несколько простых моментов:

– что его тело – его богатство и ценность;

– что удовольствие от тела – нормально и естественно;

– что, как правило, в нашей культуре люди считают все, что принадлежит к этой сфере, интимным и потому не говорят об этом на каждом углу, это дело только их самих и их партнеров;

– что сексом занимаются взрослые люди, потому что их тело и психика созревают для этого;

– что порнография, как и наркотики, – использование одних людей другими… и вы ее, например, не поддерживаете (если действительно не поддерживаете).

Взрослым важно помнить:

– что дети достаточно рано начинают (даже без порносайтов или других внешних катализаторов) исследовать тему секса для себя, разговаривать о ней между собой или с родителями, и это нормально: они пытаются что-то понять об удовольствии и о том, как именно это происходит у взрослых и зачем;

– что дети «чище» нас даже в мыслях о сексе, мало что о нем действительно представляют, просто исследуют, часто копируя чье-то отношение к этому;

– что желательно не стыдить и не ругать их за эти естественные проявления, а объяснять, спокойно разговаривать и расставлять все по своим местам;

– что чем здоровее ваше собственное отношение к своему телу и теме вашей сексуальности, тем вам легче будет растить ваших детей в любви к своему телу, в ненасильственном, уважительном отношении ко всему тому, что с ним связано.

Нарушение телесных границ детей чаще всего происходит из-за непонимания родителями необходимости относиться к ним бережно и уважительно. А также из-за естественной неспособности детей защитить себя. Ребенку чаще всего трудно противиться, противостоять не только телесному насилию, избиению, прямому нападению родителя, его устыжению или попыткам унизить, но и попыткам взрослого действовать «в твоих же интересах», из желания спасти, защитить, оградить, научить жить, раз и навсегда показать. А также совсем не родительским объятиям, прикосновениям, поцелуям, а то и домогательствам и сексуальному использованию и насилию, получаемому в собственной семье.

Как я уже писала в главе об инверсиях и их последствиях, такие нарушения расщепляют психику ребенка, неспособного одновременно справляться с полярными чувствами по отношению к такому родителю. Оно надолго, а то и навсегда калечит или как минимум сильно видоизменяет представление ребенка о своем теле, о самом себе, о мире, в котором он живет. К тому же, как правило, такие нарушения его телесных границ приводят к череде повторяющихся ситуаций в его жизни, в которых он снова и снова будет оказываться жертвой чужих интервенций и нападений. Вся эта череда будет только усиливать это расщепление, все дальше уводя уже взрослого ребенка от целостности, душевного здоровья и благополучия.

Правовые границы

Правовые аспекты по отношению к детям в нашей стране, как и во многих цивилизованных странах, закреплены юридически, но по факту бесконечной борьбы с границами, законами и государственностью детские права в нашей стране так же часто нарушаются, как и многие другие законы и правила.

Ребенок в нашей стране почти в каждой семье не обладает неприкосновенностью, его семья часто не является его защитником от эмоционального или иного другого насилия. И нередко, к сожалению, является источником этого самого насилия, нарушения детских прав, границ, свобод.

Более того, во многих семьях осознанно или неосознанно полагается, что ребенок должен страдать, лишаться, мучиться. Взрослые будут всячески уберегать его от холода (простудишься, заболеешь), от голода (надо непременно съесть обед из трех блюд, не важно, голоден ли ты на самом деле или нет), от «плохих» людей, пичкая его ужасами и вызывая в детях нездоровую реакцию.

Но они будут лишать его иногда весьма важного для его детской психики и развития – прогулок («Нечего много гулять, возьми книжку почитай»), веселья («Чего раскричались, больно весело у вас тут, много смеетесь – потом плакать будете»), отдыха («Почему уже просто так полчаса лежишь на кровати, а уроки?» или «Каникулы – это для тех детей, у кого по русскому все хорошо, а ты занимайся, пиши упражнения»), разговора с подружкой («Заканчивай, уже сорок минут „висишь“ на телефоне»), а также много чего другого. Как будто ограничивать и лишать (чтобы не избаловались!) – это основная родительская задача.

Нам действительно приходится иногда фрустрировать потребности ребенка, не давать ему чего-то или ограничивать. Но и родителю, и ребенку легче переносить эти мероприятия, когда они редки, разумны, обоснованны, осознанны и если они не являются основным мотивом детско-родительских отношений.

К сожалению весьма часто родитель поступает неосознанно, не отслеживая в себе желание, например, конкурировать с ребенком (у меня этого не было, и у тебя не будет, у меня слишком много взрослых забот, пусть и у тебя будет их много, тебя как-то слишком любит второй родитель или другие родственники, я тебе доставлю неприятностей, чтобы восстановить некую справедливость), но и желание наказать его лишением или организовать ему страдание, пытаясь возместить родительские мучения, вложения в него, возможно, даже отыгравшись на нем за всю свою неудавшуюся жизнь.

Осознанно и себя, и вас родитель будет убеждать в любви и заботе, и это, безусловно тоже есть. Но неосознанное потому таким и становится, что родителю трудно принять в себе эти сложные по отношению к собственным детям чувства.

Нарушение детских прав, на мой взгляд, чаще всего происходит из-за невразумительного, неясного понимания ответственности как детской, так и взрослой, из-за неуважительного отношения к личности ребенка, его чувствам, желаниям, проявлениям. Из-за тотальной несчастности родителя, неощущения им собственных прав, его неуважения к самому себе и в отношениях между членами семьи.

Еще раз повторюсь, что детские права безусловно нарушаются в случае жесткого и авторитарного родителя, который не слушает ребенка, не слышит, не понимает, неосознанно руководствуясь только собственным комфортом и безопасностью (подавленный, абсолютно подчиненный ребенок – простая в управлении «игрушка», не требующая активного родительского участия; абсолютно уверенный в непогрешимости своих решений и поступков родитель чувствует себя совершенно спокойно). О таком типе родителей прекрасно писала А лис Миллер в своей книге «В начале было воспитание», описывая немецко-австрийский подход к воспитанию конца XIX – начала XX века на примере в том числе биографии Гитлера.

В нашей стране такой тип воспитания тоже присутствует, хотя нельзя сказать, что сильно распространен. У нас другая ментальность, и, исходя из этого, более распространена другая модель, в психологии описываемая термином «мазохистская». Когда родитель «всего себя» отдает детям, жертвуя ради них своими потребностями, благополучием, здоровьем. В этом случае права детей так же нарушаются, потому что такой родитель лучше самого ребенка понимает, что тому нужно. Не авторитарно, но манипулируя любовью, впихивает это в ребенка, не важно, что это – «полезная» с точки зрения родителя еда или одежда, игрушки или мероприятия, которые ему не нравятся, способ жить, распределять свое время, чувствовать, хотеть. Такой родитель все равно берет ребенка «в плен» своим заботливым или любящим участием.

Такой, отдавший все, родитель потом так или иначе потребует возмещения затрат: либо тем, чтобы ребенок непременно следовал родительским принципам, указаниям, образу жизни (то есть тоже страдал, теперь уже ради своих собственных детей), потому что нам подсознательно все же хочется, чтобы тот, кто доставил нам страдания, тоже страдал. Либо такой родитель будет ждать обратного посвящения, ожидая и требуя, что выросший ребенок будет вкладываться не в собственную, а в родительскую жизнь. Такой ребенок тоже не будет иметь права жить собственной жизнью, потому что она должна будет (обоюдно неосознанно) быть уплаченной за жизнь мазохистски посвятившего «всего себя детям» родителя.

Если сейчас многие родители уже защищают своих детей в случае нападения на них системы (школы или детского сада), считая своим долгом встать на сторону ребенка, даже если это нелегко – выстраивать диалог с такой, иногда действительно по-больному устроенной, дисфункциональной системой, то некоторым родителям трудно все же ощущать, защищать или не нарушать права своих детей в своей же семье.

Много страданий приносит некоторым родителям такая невозможность, особенно тем, кто готов понимать и уважать границы и права своего ребенка, но вынужден наблюдать, как другие члены семьи, имеющие другие представления о детях (например, считающие детей почти собственностью, которой они могут распоряжаться, собственностью, которая должна им служить или обеспечивать комфорт), нарушают эти права и границы. Такому родителю предстоит либо жить в постоянном и тяжелом для всех конфликте, либо смириться со своей беспомощностью и страдать, видя, как нарушаются права их детей там, где они должны быть защищаемы и оберегаемы, – в собственной семье.

Типичные способы нарушения границ

Как я уже говорила, в нашей стране сливаться, быть вместе, быть едиными, одинаковыми, мыслить в унисон, не различаться, «быть как все» – скорее правило, чем исключение. Если вы отказываетесь от чего-то, что вам предлагают (помощи, которая вам, может быть, совсем не нужна, совета, горячего участия в вашей судьбе), если вы думаете иначе, чем все, имеете свое мнение, взгляды, позицию, не разделяемую большинством, то вы можете оказаться не приняты, отвергнуты (часто достаточно агрессивно) стремящейся к единству мнений частью русского человечества.

Если вы в какой-то компании оказываетесь непьющим, вегетарианцем, не разделяете принятых в этой компании политических или религиозных убеждений, не испытываете ненависти к сексуальным меньшинствам или каким-то этническим группам людей, да что и говорить, просто не делаете со своим ребенком домашние задания с утра до ночи, вы можете оказаться осужденными если не в глаза, так «за глаза», вас будут либо жалеть, либо отвергать, хотя вы не нуждаетесь ни в том, ни в другом, просто думаете иначе.

В нашей нетолерантной, нетерпимой культуре инаковость, отличие вызывают слишком много тревоги и страха. Другой – значит, враждебный, опасный, как минимум – непонятный, тот, которого хочется немедленно переделать под себя, под свои взгляды. Либо учиться понимать – усилия, которые у нас, как правило, не любят или не считают нужным предпринимать. Считается, что переделать или отвергнуть другого проще.

Психологическое давление и манипуляции

В попытках повлиять на ребенка или на близживущего человека такой способ продавливания чужих психологических границ используется достаточно часто, во многих семьях, как это ни грустно, такой способ коммуникации и обращения с близкими даже не является криминалом. Достичь цели, добиться повиновения, устранить разность потребностей, взглядов и позиций – более важная цель, чем сам человек – взрослый или ребенок – чьи чувства, представления, потребности и права при достижении этих целей будут попраны.

Основа манипулятивного воздействия – нахождение эмоциональной «педали», надавив на которую можно получить все, что пожелаете. В отношении детей такой педалью часто является риск быть застыженным, отверженным, виноватым, покинутым, страх потерять родительское расположение, любовь, заботу, внимание.

Редкий родитель, осознанно или нет, к сожалению, не пользуется этой «педалью». Поскольку зависимость маленького ребенка от родителя беспредельна, и даже зависимость взрослого, выросшего ребенка от родительской реакции весьма высока, то дети совершенно беззащитны перед родительской манипуляцией и давлением, если только со временем сами не овладевают этой нехитрой моделью и не начинают манипулировать в ответ.

Родители более взрослых детей любят давить на жалость, на чувство вины за их немощность, одиночество или старость (хотя дети в этом нисколько не виноваты, никто родителям не мешал выстраивать свою счастливую и здоровую старость в крепких и добрых отношениях друг с другом), на чувство непонятного детского долга (хотя дети не должны заботиться о родителях, но могут, если хотят и если у них есть такая возможность). К сожалению, часты манипуляции собственным здоровьем (вот будет у меня приступ, тогда намучаетесь) или, что наиболее деструктивно даже для взрослых детей, собственной смертью (вот умру, тогда наплачетесь).

Порой только хорошо знакомый с психологией человек может замечать, отслеживать манипуляции своих близких и противостоять им. Потому что не все из них так «шиты белыми нитками», некоторые весьма затейливы, многоступенчаты, замаскированы. Опознать свершившуюся манипуляцию можно по чувству сильного дискомфорта после таких разговоров, растерянности, наличию смешанных чувств, а у некоторых – однозначной ярости.

Чем страшна манипуляция и почему она вызывает столько дискомфорта? Тем, что она делает из человека вещь. Да, мы не спрашиваем пылесос, хочет ли он сегодня поработать, у него есть функция – убирать пыль, остальное нас не волнует. Нравится ли ему наша квартира, где он убирает пыль, хочет ли он делать это именно сегодня или плохо себя чувствует, вообще устраивает ли его быть все время пылесосом, может, он когда-нибудь хотел бы попробовать быть холодильником, который хранит в себе не дурацкую пыль, а вкусные продукты.

Но у многих отношение к собственным детям еще хуже, чем к пылесосу. Потому что на них направлены ожидания того, что они будут не только идеальной функцией под названием «наши дети», но еще будут находиться под шквалом постоянного родительского недовольства, критики, осуждения, устыжения. У пылесоса и рисков-то, если будет плохо работать, быть отправленным в итоге на свалку. Детей же будут переделывать и перевоспитывать. Так много родительского труда и «нервов»! Хотя гораздо проще научиться понимать ребенка, разговаривать с ним, договариваться, сотрудничать. Научиться понимать, конечно, затратно поначалу, зато проще потом. Как жаль, что не все считают нужным учиться родительству, у многих есть иллюзия, что они и так все знают.

Переделывание с помощью манипуляции и давления – одна из любимых задач российской педагогики. Многие воспитатели, учителя и родители уверены, что дети – это просто исчадия ада, и если их не приучить к труду, не заставить читать или не запретить лентяйничать, не стыдить за промахи, не ругать за ошибки, не запугивать последствиями, не «приучить уважать старших», то дети ни за что не вырастут хорошими людьми. Как будто рождается какое-то «неправильное» существо, из которого надо сделать «правильное».

Хотя дети спокойно и радостно начинают читать, если в семье читают. Спокойно помогают, если их не заставляют, а просят. Могут упорно трудиться, если им интересно. Разбираются со своими промахами и ошибками, если им помогать. Естественно учатся отвечать за то, что делают. Ответно уважают, если к ним тоже относятся с уважением. Альтернатива, таким образом, проста. Ведь, по-моему, гораздо интереснее узнавать своего ребенка и разделять с ним жизнь, помогая ему расти, чем переделывать, перевоспитывать и манипулировать.

Размывание границ любовью

Это очень российский способ нарушать границы наших детей: «Ты же любишь свою мамочку?!» Если любишь, то должен сделать так, как нужно тому, кто таким маневром собирается нарушить твои границы. Все смешано в одну кучу: любовь, манипуляция, давление, вина, злость, страх потерять эту любовь. Часто отказ ребенка делать что-то интерпретируется как «все понятно, мать тебе уж и не нужна» или «ну конечно, никакой любви к матери». Частое слышимое, грустное, больное «если ты меня любишь, то…». Так и хочется на это ответить: если вы по-настоящему любите своих детей, прекратите ставить им такие ультиматумы.

То же самое с детской злостью, которая часто интепретируется как «ты меня уже не любишь!». Такой родитель сам не может для себя принять (хотя взрослый уже и пора бы это знать), что злость не отменяет любовь. Что к близким и любимым мы можем и будем испытывать широкую палитру чувств, в том числе злость, раздражение, обиду, гнев, печаль, и так далее. И любовь не означает «делать, как я сказал», не перечить, не мешаться под ногами, не иметь своего.

Очень часто влюбленные и родительско-детские пары ошибочно понимают любовь как полное слияние – единство взглядов, пристрастий, мнений, чувств. Они так ценят понимание «с полуслова и полувзгляда», убежденные, что любовь – это когда тебе не надо объяснять, просить, обращаться, поскольку другой и так все должен понимать и делать в точности как ты задумал это у себя в голове. Появляющиеся различия они могут считать опасными и стремятся их немедленно искоренить, убрать, стереть, размыть. Любовь в их понимании не спрашивает «что ты хочешь?», «чем тебе помочь?», «что ты чувствуешь?», она все знает лучше тебя самого.

В родительской, да и в партнерской любви как будто ценится не контакт на границе двух личностей, которые могут встретиться и обогатиться, расшириться от своих различий или оставить себе свое мнение, а ценится и любится «любовь к своей любви». К сожалению, многие родители иногда готовы упиваться своей любовью или боятся оказаться плохими, нелюбящими родителями в чьих-то или своих собственных глазах. Им трудно признать, что они сами, их представления о себе важнее, чем то, что реально получает их ребенок в качестве родительской заботы и любви.

Вскрывание интимности

Еще одно из самых распространенных нарушений детских границ – «я должен все о тебе знать». Тревожный, сверхконтролирующий или просто дисфункциональный родитель считает, что это не только его право, но и его обязанность – знать о своем ребенке все. Таким взрослым (это не всегда могут быть только родители) трудно принять тот факт, что такой контроль – это следствие их собственного личностного дефекта.

Ребенок при рождении обладает максимальной открытостью, и поскольку он пока не может заботиться о себе сам, мать вынуждена прислушиваться к нему, понимать его без слов, купать, пеленать, кормить. Младенец легко «может позволить» себе то, что в более взрослом возрасте уже не принято: пукать, рыгать, публично справлять другие свои надобности. Но по мере его роста и взросления ребенок обучается интимности – иметь что-то только себе принадлежащее, создает свои границы: от памперсов он переходит к горшку, потом к туалету, как окружающие его взрослые, потом уже не хочет бегать голышом, постепенно отказывается, чтобы его мыл кто-то из родителей противоположного пола.

Если в пять лет он сам может спокойно спрашивать родителей о сексе или рассуждать с другими детьми об этом в присутствии взрослых, то в пятнадцать он уже, как правило, не захочет обсуждать это при взрослых. И правильно, если не захочет. Потому что он вступает в пору собственной интимной жизни, разделяемой только с самим собой или своими партнерами.

Обоюдное знание подробностей о сексуальной жизни как детей, так и родителей не нужно и даже вредно. Мы подразумеваем и понимаем, что эта часть жизни у наших выросших детей или родителей есть, но подробности выводят нас из наших ипостасей. Обсуждение сексуальной жизни перестает нас делать теми, кто мы есть: детьми и родителями, чьи смыслы и задачи не связаны напрямую с нашей сексуальной жизнью.

Родители, неспособные уважать детскую интимность как телесную, так и эмоциональную, не понимающие, что интимность – это еще и то, что создается «между» двумя людьми, которые доверяют друг другу какую-то часть своей жизни, создают условия либо для еще большей закрытости, скрытности ребенка, либо инициируют своего рода «эксгибиционистскую» патологию, когда ребенок не ощущает границ того, с кем и чем именно стоит делиться, а что не предполагает обсуждения. Такое незнание приводит к осложнению его социальной жизни, а также к тому, что кто попало тоже будет внедряться в его личную интимную жизнь с непредсказуемыми последствиями, не ощущая на пути своих интервенций никаких препятствий и границ.

Очевидно, что многое пошло у нас опять же из нашего прошлого, от сформированной ранее культуры, когда партком предприятия, где работает один из супругов, то есть, по сути, государство, путая, смешивая профессиональное и личное, мог запрещать, обсуждать, осуждать, наказывать вас за развод, то есть за нежелание делить постель и кров со своим партнером. Читаемая переписка, прослушивание разговоров, совершаемые отнюдь не только в целях борьбы с криминалом или терроризмом. Детские сады, борющиеся с детской мастурбацией, наказывающие детей унижением, публичным разоблачением, раздеванием, устыжением. Школы, в которых в унизительной форме звучали и продолжают звучать комментарии по поводу внешнего вида учеников, черт их характера, личностных особенностей. Школа, которая, как и государство, смешала все в одну кучу. И вместо функции обучения, которую она и должна осуществлять, но которую особенно в младшей и средней школе активно перекладывает на родителей, занимается воспитанием и закладыванием идеологических ценностей, что в большей степени должна делать семья.

«Воспитанному» в такой насильственной системе родителю, которого убеждали, что это в его же интересах, трудно представить, к каким последствиям приводит уничтожение индивидуальной интимности. Мне часто сложно донести, а им увидеть, что многие психологические проблемы, которые имеют сейчас широкое распространение среди разных поколений российских людей, происходят из того самого места – нарушенных или отсутствующих психологических границ.

При всем при этом попытки детей каким-то образом защитить свое эмоциональное или телесное интимное пространство воспринимаются взрослым миром с огромным возмущением, устыжением, попытками немедленно вскрыть и узнать. «У тебя от родителей секреты?!» – по каким-то причинам в некоторых семьях это воспринимается как вопиющий криминал. Хотя сами такие родители при этом не рвутся поведать кому-то или друг другу (особенно тем, от кого они так зависят) свои тайные помыслы, дурацкие ошибки, о которых сожалеют, неприятные поступки, нехорошие мысли, недобрые чувства, теневые стороны своей личности.

Родителям часто трудно поверить, что насильственное вскрытие теневого в характере или поведении ребенка приводит только к большей скрытности или к еще более сильному вытеснению этого теневого. Ребенок вместо принятия, анализа, разбора ошибок, присвоения опыта будет учиться только отнекиваться: «Это не я!», оправдываться: «Меня заставили, я не хотел», переносить ответственность на другого:

«Это не я, а он», притворяться (надо показывать родителям только себя хорошего), избегать (лучше вообще не буду ничего делать, проявляться, а то заметят и вскроют).

Отсутствие «секретов» никаким образом не обеспечивает вашу безопасность. Прежде всего потому, что они все равно всегда есть. У каждого из нас есть части себя, которые не осознаются, есть те, что осознаются, но неприятны и потому пока невозможно самому смотреть на них пристально, осознавать и уж тем более делиться этим с важными Другими. И есть те, что укрываются намеренно, когда вы бережете других людей от избытка информации, которая им не нужна или может причинить вред.

Например, при разводе родителям весьма желательно поговорить с ребенком, сказав ему о том, как вы и он теперь будете жить. Можно поделиться своими чувствами, переживаниями, но при всем при этом вашему ребенку совершенно необязательно и даже вредно будет знать, что ваш муж «импотент и сволочь» или что у него за последнее время было пять любовниц, с которыми он занимался дома любовью, пока мама была в отъезде, что вы в таком сильном отчаянии, что хотите наложить на себя руки, что собираетесь убить его любовницу или вытянуть при разводе у бывшего теперь уже мужа все деньги. Вся эта информация будет лишней для вашего ребенка, и всю эту динамику ваших с мужем или партнером отношений и ваши деструктивные намерения вам сто́ит держать при себе, а еще лучше разделить их с психологом или хотя бы с собственными подругами-друзьями.