Помоги проекту - поделись книгой:
У Зигмунда Баумана в его известной книге «Индивидуализированное общество» есть суровый и четкий вывод о том, что культура есть деятельность по установлению различий. Воистину так… На улочках Мышкина и шло резкое размежевание понятий, как в градостроительной культуре, так и в понимании русской провинциальной культуры в целом. (Да и размежевание в гражданских понятиях…) Мы подвергались тяжелым испытаниям. Чтобы добиться выноса в натуру простенького наличника или сандрика нам с районным архитектором В.А. Шевченко приходилось по целым дням в любую погоду быть на конкретном объекте. Хоть в мороз, хоть в дождик – пока нужный элемент не будет выполнен.
А во многих случаях членам градостроительного совета приходилось ломать уже сделанное каменщиками и самим брать мастерки в руки, чтобы исполнить задуманное. Так на новом здании будущего горсовета нам пришлось самим делать все – от сноса уже выполненного фронтона волжского фасада до его новой кладки. Член совета, связист H.A. Грачев вел кладку, а я замешивал раствор и таскал его на третий этаж. А рабочие-строители с несдерживаемой насмешкой наблюдали – скоро ли мы выдохнемся. Но не выдохлись, ведь мы в прошлом сами профессиональные строители и нам дай в руки хоть топор, хоть мастерок и дело пойдет не худшим образом. Оно и пошло, за день мы, работая всего вдвоем, выложили правильный фронтон с двумя видами окон и карнизом и этим разом «заткнули» всех «оппозиционеров» в этой большой и сильной строительной организации ПМК-1236.
Таких случаев было несколько, «Войны» шли упорные, но через три года мы уже различали впереди свет трудно добытой победы. Сопротивление стало ослабевать, а к нам начала поступать долгожданная «кадровая поддержка» в самых разных проявлениях. Механизатор В.А. Борисов, явив большие плотницкие таланты, превратил свой серый невыразительный дом на улице Успенской в прекрасный терем. Каменщик А.Д. Соболев в безликий проект новой больницы внес богатый «ковровый» фриз на растительные цветочные мотивы. Второй секретарь райкома партии В.Л. Филиппов не только решительно поддержал наше предложении о двухсветном громадном стрельчатом окне в новом здании суда, и «продавил» его сквозь все здешние и областные согласующие инстанции, но и, преодолев смущение местных столяров, вдохновил их на исполнение небывало крупного изделия.
Начинали пониматься и поддерживаться и чисто местные подходы в строительстве и декоре. Учитель CA. Овсянников, реконструируя купленный им старый ветхий дом, не только капитально отремонтировал его, но и деликатно восстановил весь его барочный декор. А другой местный преподаватель, учитель труда Н.П. Савельев своим творчеством далеко вышел за пределы и своего домовладения, и своей улицы, украсив резным убором многие новые и реставрируемые дома.
А самой эффектной оказалась работа каменщика М.А. Саватеева, который по собственному желанию, не пожалев ни сил ни времени, решил совсем голый, вызывающе несодержательный фасад очередной трехэтажки украсить гигантским изображением нашего городского герба. И исполнил свой замысел с впечатляющей красотой. И не лишним будет заметить, что вначале всех наших «локальных войн» именно он был среди самых непримиримых наших противников!
И наша «армия» множилась, нас понимали и поддерживали уже довольно многие. А все ли у нас стопроцентно получалось? Конечно, нет. Было много случаев проигранных боев… Было немало творческих несообразностей и забавностей, когда внестильные самодеятельные решения, казалось бы, интересные сами по себе, никак «не строили» в общем облике улицы или квартала. Всего хватало, на войне – как на войне… Но на том этапе наш градостроительный совет, включивший в свой состав немало людей, разделявших идею защиты внешностной самости города, всё долгое противостояние не только выиграл, но и заставил всех новых застройщиков прислушаться к себе, учитывать нашу смелую охранительную силу.
… Откуда нам было знать, что через десять лет новый российский градостроительный кодекс нанесет нам тяжелейший удар, буквально обезоружит нас и вырвет почву из-под ног? Откуда нам было знать, что в новой России вопросам защиты исторических городов и самому их статусу не будет придаваться никакого значения? Могли ли мы предполагать, что в старинной, прославленной своими памятниками истории и культуры, создавшей еще в XVII веке свою архитектурную школу Ярославии, историческими будут признаны лишь всего-навсего… три города? Что даже древние и славнейшие Переславль и Углич будут лишены этого статуса? Этого знать мы не могли и самоотверженно вели свои едва не каждодневные «бои местного значения». Мы были честными солдатами Наследия и сражались за него. И даже при всех своих неудачах и неумениях много смогли сохранить. И гость, понимающий в «градоведении», мог с полным согласием повторить слова Уильяма Брумфилда: «Красота города даже при всей его немощи преследовала меня…»
На тот период нам казалось, что мы преодолели один из труднейших перекрестков любой городской судьбы – конфликт голой пользы с желанием красоты. Ведь нами двигало не что иное, как любовь, а она всегда умеет усматривать нечто более высокое, чем польза, а именно – Ценность. И коль она самой своей сутью предназначена для бессмертия, то ее самопожертвование не может остаться бесполезным! Так мы чувствовали и понимали.
А еще мы уже понимали, что цивилизация XX века, которую поднимали и несли на щите все наши оппоненты, понимается ими в первую очередь и главным образом как торжество техники. Торжество «метража» жилплощади, торжество однообразных тиражированных решений, и, в конкретном месте в конкретное время с отчаянной храбростью малограмотных новичков, старались противостоять этим откровенно убогим принципам. Нам хотелось крикнуть на всю Россию, что человеку кроме теплого санузла еще и красота его дома надобна… Что без этого он страшно скудеет душой. Что без этого он лучшее человеческое в себе обедняет…
Но не может никакая страна, тем более такая необъятная как Россия, услышать мышиный писк из какого-то своего крошечного уголка… Это естественный закон жизни. Однако в мышкинском случае он оказался нарушен, нас – услышали. Да, в уже начавшееся перестроечное время наши «бури в стакане воды», наша для всех читающих россиян забавная и трогательная борьба за городской статус и за имя города (против всего лишь буквы «О» в новопожалованном нам именовании!) были так интересны и примечательны, что мы собрали громадную прессу. О «баталиях» в крошечном городе писали все тогдашние газеты, от «Правды» до «Пионерской правды». О нас написали многие журналы, в том числе и престижные. Мы прорвались сквозь долгую информационную блокаду и стало ясно, что она уже побеждена не только на фронте защиты Наследия и движения в туризм, но и в обретении утраченных имени и статуса. А стало быть, в обретении известности и достоинства!
Наше упорное движение ко всем этим победам областные чиновники со снисходительной иронией (но уже вполне благожелательной!) называли «мышкинским безумием». Должно быть, исходя из своих жизненных оценок и чиновничьих обычностей, они были вполне правы. Но ведь они не читали Владислава Иноземцева, который неотразимо верно сказал, что «безумие перестает быть безумием, если оно коллективно». Так у нас и было.
Поражения после победы
И вот он – миг последнего боя в бесконечно долгом походе за именем и статусом. И уже позади горячие трудные собрания в организациях и учреждениях Мышкина, на которых мы почти везде добились поддержки. Позади обсуждение наших ходатайств в исполкоме и на сессии поселкового Совета. Позади самый трудный барьер – районный Совет и оказавшееся на этот раз совсем не трудным прохождение областных инстанций. В области и прежние чиновники, и новые «демократизированные» структуры если и не мыслили, то, по крайней мере, вели себя уже вполне по-перестроечному и, видя в нашем деле явное демократическое содержание, безоговорочно шли нам навстречу.
Пошли нам навстречу и в Москве и двумя Указами Б.Н. Ельцина Мышкину возвратили сперва историческое имя, а потом и городской статус. И мы уже пережили день своего короткого победного счастья. И… заранее знали, что это и высшая точка наших побед и последний час нашего общемышкинского единства.
Завтра у многих появятся первые сомнения, а затем разочарования, появится все крепнущее отрицание пользы нашего достижения. Появятся все усиливающиеся осуждения. А дальше – скрытый, но все более обрисовывающийся общественный остракизм по отношению к нам. В чем причины таковых неизбежно ждущих нас перемен? Главных было две – материальные потери работников культуры, медицины и народного образования и «подрывная» работа потерпевшей сегодня поражение оппозиции.
Материальные потери случились у многих, сельских льгот лишились учителя, медики, библиотекари, работники детских и внешкольных учреждений. А взамен они пока не приобрели ничего материального. Работа с туризмом надолго замедленная и борьбой за имя и статус, и чередой «локальных войн» за спасение Наследия, очень запаздывала с положительными результатами, и мы не могли предложить людям ничего материального взамен понесенных ими потерь. В глазах многих и многих мы ради своего пустого любования тешимся городским статусом, нагло обокрав сотни (а считая и их семьи – тысячи) земляков. Это не могло не проявиться и резким осуждением, и неумирающей ненавистью самых разных людей. Так все и случилось.
А оппозиция, еще недавно разбитая и смущенная нашими мощными общими выступлениями, перешла к действиям уже отнюдь не на собраниях, отнюдь не к открытым акциям, а к весьма результативной и непрестанной «партизанской войне». Теперь оппозиция нашла свое главное сосредоточение в кабинетах районной администрации. Там счастливо осознали, что теперь у них есть спасительная отговорка на любой случай – хоть за плохое благоустройство, хоть за переполненные школьные классы, хоть за недостаточность бюджета – во всем можно винить новоявленный городской статус и его ревнителей! И этим снимать с себя все неудачи и угождать всем недовольным. И на такой основе немало возвращать себе расположенность населения, крепко утраченную в разгар перестройки, когда во время местного «межнационального кризиса» погибли два мышкинца.
Эта счастливая для чиновников мысль хорошо служила им несколько лет, и мы ничего не могли эффективно противопоставить этой неуловимой «партизанской войне» и никак не могли отнять у противников их «палочку-выручалочку». Еще недавно успешно преодоленный нами местный чиновничий бастион оказался теперь опорным пунктом всей местной «пятой колонны». Ей было не отказать ни в изобретательности, ни в догадливости. Ни в силе ссылок на пример всех малых районов Ярославии и… всей России. Ведь тогда, в условиях скудной, разом обедневшей жизни все маленькие муниципальные столицы поспешили отказаться от своих мишурных статусов поселков городского типа и ради сельских льгот причислили себя к селам. Было это и великой близорукостью и великим и жалким лукавством, но давало людям маленькие реальные выгоды, и население активно соглашалось: лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе.
Статистика знает, что против начала шестидесятых годов повсеместно произошло резкое убавление числа населенных пунктов, носящих межеумочный статус ПГТ. Так в нашей области его пожелали сохранить лишь в поселке Пречистое, центре Первомайского района, а к повышению статуса, городскому состоянию в Ярославской области устремились одни мы. Да, кажется, и по всей России мы были единственными. А одиночество тягостно, особенно когда вокруг неустанно ссылаются на «мудрые» решения соседей, одномоментно превратившихся из ПГТ в села.
Свое грозное слово не в нашу пользу сказала и демография. Сокращение сельского населения, вполне обоснованное и естественное, шло уже с начала двадцатых годов, но фактическая ликвидация сельского хозяйства центра страны в перестроечное время начала начисто выметать людей из деревень. И известно, что например, в Белгородской области против 1960 года стало на целую треть меньше сельских районов, на четверть в Воронежской и Липецкой, на 12–15 процентов в Курской и Тамбовской. Подчеркнем, что исчезали сугубо малые сельские районы. А ведь наш район был именно таков (в Перестройку здесь вместе с райцентром было всего лишь двенадцать тысяч жителей против 43 тысяч в 1950 году и 115 тысяч прежнего уездного населения). Дерурализация русской Провинции идет с неуклонной последовательностью. Так в Курской и Тамбовской областях в целом сельских жителей убыло почти вдвое, а по русскому Черноземью число сельских населенных пунктов убавилось с 16,6 тысяч в 1959 году до 9,2 в 2002 году. По показателю людности уменьшение произошло почти вдвое. А Нечерноземье находится в отнюдь не в лучшем состоянии. Отток населения из деревни и фактическая ликвидация целых немалых колхозов и даже сельсоветов стали обычными явлениями. И перед столицами малых сельских районов еще с шестидесятых годов XX столетия уже встал неразрешимый вопрос: кем и чем теперь управлять? Для чего нужны эти еще живые центры уже мертвых территорий?
Наш «штаб» движения по возрождению Мышкина во многом состоял из самых публичных людей района (журналисты, библиотекари, клубники и люди иных относительно свободных профессий), и мы уже с этих самых шестидесятых годов не могли в самой практике сельской жизни района не видеть неотвратимости происходящих процессов. А частые музейные экспедиции по прилегающим областям и Северу России, знакомя с состоянием дел в других местах, реально подтверждали всероссийскость Беды.
Разумеется, эти явления имеют всеевропейский и даже всемирный характер, но для российского Нечерноземья они стали именно Бедой, полным запустением громадных территорий и их полным выбыванием из хозяйственного использования. На тысячелетиями осваиваемых и улучшаемых землях выросли леса, и мы не имеем никаких оснований полагать, что сюда вернется активная производственная деятельность. Нам понятно, что сегодняшний уровень техники не требует наличия столь громадного как прежде, населения, но нам не менее понятно и полное отсутствие хоть каких-то стимулов для закрепления здесь хоть какой-то его малой части. Хорошо зная сельскую реальность, мы уже в семидесятые годы с сожалением могли констатировать, что современность всем комплексом своих действий достигла двух грандиозных результатов: ликвидации русского крестьянстве как класса и ликвидации у селян желания работать на земле. Вот в этом советская власть оказалась самым успешным реализатором самых радикальных урбанизационных начинаний. Пресловутое «стирание граней между городом и селом» привело к стиранию и исчезновению самого села.
Новая волна беглецов из деревни в основном уже катилась мимо центров сельсоветов и мимо райцентров, миграционные процессы шли уже по новому, сорванному с места «перекати-полю» уже не остановиться ни у какой маленькой «плотники», его неостановимо катит и тянет к «преградам» куда более крупным, к городам большим, многолюдным и, казалось бы, обещающим и стоящую работу, и приличный заработок. И стремительно пустеть стали не только деревни и сельские центры, но и малые районные столицы и столь же быстро терять свое значение. И тем жестче такая реальность диктовала нам принести в них новые занятия, новый приток материальных средств, перепрофилировать труд хотя бы части населения и всем этим оправдать хотя бы часть лишений, связанных с обретением городского статуса.
И мы, стиснув зубы, пробивались в туризм, мысленно дивясь и негодуя на полное неучастие муниципальных и региональных властей.
Но оказалось, что и до этого участия уже недалеко. Оказалось, что и областной инстанции туризм уже виден некой панацей от вплотную надвинувшихся урбанизационных бед.
Призыв с региональных высот
Политика централизации, начатая еще в шестидесятые годы, сперва пугала немногих (кроме самих «централизуемых»). Так, например, закрытие в Мышкине кирпичного завода в Ярославле рассматривалось как деяние, несомненно, благое. Для чего, мол, там иметь достаточно маломощное полукустарное производство, если в самом Ярославле открывается огромный кирпичный завод с современным итальянским оборудованием, который по объему выпуска продукции превзойдет не только мышкинский, но и весь тогдашний объем выпуска кирпича на заводах всех трех малых заволжских районов?! Здесь, в Ярославле, все пойдет современней, культурней и экономически выгодней!
Так виделся этот конкретный вопрос с областной «колокольни». А для нас он виделся по-иному – а именно утратой пятидесяти рабочих мест, утратой ежегодного местного миллиона кирпичей. И… утратой использования собственных местных ресурсов. Это уж не говоря об утрате больших местных выгод. Для любого потребителя привоз тысячи кирпичей со своего мышкинского завода и привоз этой же тысячи из Ярославля – как говорят одесситы – две большие разницы. Из самой дальней точки района до Мышкина только сорок километров, а до Ярославля летом – сто, а в иные времена года и все двести. За морем телушка – полушка, да рубль перевоз! (К тому же эта самая ярославская «телушка» вышла не только много дороже районной, но и качество кирпича оказалось много ниже, чем местное мышкинское. И до сих пор этот ярославский кирпич так и страдает низкой сопротивляемостью влиянию осадков).
Это один-единственный малый случай, а такие случаи пошли потом вполне лавинообразно, всё ускоряя и ужесточая свой ход и охватывая все сферы производства, давя и стирая все местные малые и средние предприятия. Исчезали и исчезли сыродельные, мебельные производства, канатное, швейное, ткацкое, гончарное, домостроительное. Число рабочих мест таяло на глазах и многие люди из самой трудоспособной части населения уже не связывали свое будущее с Мышкином.
Излишне говорить, что точно то же самое происходило в громадном числе других малых городов Ярославии и всей России, что таких «Мышкинов» оказались сотни, а считая райцентры, ушедшие в группу поселений сельского типа, даже и тысячи. Но мы ведем речь именно о нашем городе, именно ему отданы наши жизни, именно в нем, как в волшебной призме, для нас всего ярче отразились их беды и Беда всей русской провинции. И нам, как, может быть, никаким иным людям, отчетливо был виден во весь свой рост вставший вопрос самой ближайшей нашей судьбы, вопрос нашей новой востребованности.
И вот здесь-то с высот губернской власти и раздался глас, который мы, слабые продвигатели Мышкина в большой туризм, сразу сочли и судьбоносным, и спасительным. Губернатор Ярославии А.И. Лисицын твердо сказал во всеуслышание, что все приволжские города области просто обязаны поискать своей занятости в большом российском туризме. А Мышкин уж самый-самый расприволжский! Где больше красивого волжского речного прошлого? Где больше старинной лоцманской судоводительской славы? Где больше тишины и тихого уюта, который, должно быть, понравится туристам!
Мы не знаем, как все происходило в те дни, например в Рыбинске или Тутаеве, а в Мышкине районная власть в ответ на твердое (если не жесткое) указание сверху «встала по стойке смирно и взяла под козырек»: будет сделано!
И вскоре в администрации открыли отдел туризма. И хоть в нем начал работу всего-навсего один человек – молодая современно мыслящая заведующая Елена Васильевна Миколова, но ведь она была уже отнюдь не одинока, у нее были мы!
А мы как раз перед этим сделали первый шаг к некоторой профессионализации. Предприимчивый, смело мыслящий здешний юрист В.Н. Гусев, к тому времени уже учредитель и успешный руководитель юридического кооператива, предложил нам создать кооператив… туристический! Он брал на себя все организационные дела, подбор минимального количества кадров (директора и бухгалтера), их командировочные расходы, а мы весь показ и весь экскурс. Вячеслав Николаевич хорошо понимал, что никакой материальной выгоды он здесь не обретет, что первый сезон мы отработаем с сущими копейками, но в силу своей увлеченности новыми делами и желания помочь в продвижении города он пошел на это.
Директором кооператива стал преподаватель одной из подгородних школ С.С. Пушкин. И мы – начали! Нашим первым потоком стали ребята заволжских пионерских лагерей и отдыхающие пансионатов. Трудились мы увлеченно, сезон «отмолотили» вдохновенно и закончили его, имея в кассе кооператива прибыль в… пятьдесят рублей. Над нами смеялись… Нас готовы были теперь уж вовсе не принимать всерьез. Но мы были рады и довольны, ведь работая с пятикопеечными билетами, мы не только полностью оправдали все затраты нашего «отца-создателя», но еще и пятьдесят рублей заработали!
Вот такими гордыми и довольными мы пришли к Елене Васильевне Миколовой, заявляя о своей готовности идти на куда более серьезные дела. Заявляя, что в Мышкине создана база для работы с туристами!
И к ее чести она хорошо поняла нас и в нас поверила. Вот с этой верой она отправилась на первые наши туристические биржи, ярмарки, выставки. И уже был у нее и отчасти у нас сильный и не менее нас увлеченный спутник и покровитель. Это первый заместитель Главы района П.П. Волков. Он поверил в туристическое будущее города, возгорелся этой верой и от имени администрации с первых дней возглавил наш смелый поход.
Мы обрели сильных союзников и соратников, наконец-то мы были не одиноки. Мы были поняты самыми современными и душевными людьми из здешнего чиновничества. А были ли мы поняты остальным мышкинским сообществом? Увы, нет. Оно по-разному и, конечно, по-другому искало ответ на жестокий вопрос востребованности.
Где наша… ниша?
Да, вся думающая часть здешнего сообщества так или иначе искала ответ на этот вопрос. На первом этапе общих исканий мнения сильно разнились. Едва ли не большая часть «искателей» упорно и судорожно цеплялась за израненную советскую сеть организаций и предприятий. За умирающую сеть… Эти люди долго не могли объективно оценить как направления государственной внутрихозяйственной политики, так и необратимый характер изменений, происходящих на селе.
Мы с большим уважением и пониманием относились к этим «последним Героям» деревни, тем более, что многие из них были героями истинными и настоящими. Одни из них посвятили всю жизнь увлеченному (и не побоюсь сказать вдохновенному!) труду в колхозах, а другие не менее увлеченно отлаживали районную систему обслуживания потребностей этих колхозов – от ремонта техники до «бытовки». Работники это были испытанные, в своих делах всезнающие, своим призваниям преданные. Но как же долго они не могли понять, что исчезновение этой системы хозяйствования (в некоторых точках и звеньях ими просто великолепной организованной!) уже государственно предрешено и завершится на наших глазах…
Они никак не могли понять, что все неладности в Перестройку и после нее обрушившиеся на сельское хозяйство, это не временные трудности, а рассчитанное удушение и достаточно быстрая ликвидация. Как долго им в это не верилось.
В памяти моей возникает, быть может, самый яркий для наших мест случай. Председатель заволжского колхоза «Дружба» A.A. Розанов, человек красивый и внешностью, и душевно, честный патриот колхозного строя, отчаянно защищал свое хозяйство ото всех бед, обрушившихся со всех сторон и, попадая в Мышкин на наши гражданские встречи, с тревожным душевным волнением громко спрашивал себя и нас: «Неужели это конец? Неужели твердо решили с колхозами покончить?» И громко рассуждая, скорей сам с собой, нежели с нами, продолжал: «Так ведь ошибутся! Работать врозь мужики давно разучились. Самостоятельной жизни боятся. Вкалывать, как их прадеды, никто не хочет. И не будут! Разбегутся, как тараканы, а потом будет не собрать… А уж дети этих «беглецов» к земле никогда не придут, мужиком-то ведь надо родиться! Неужели там «вверху» это непонятно?!»
Мы не знаем, понятно это было или нет новым вожакам России, но вся жизненная реальность ясно говорила о полном завершении как прежней системы сельского хозяйства, так и о завершении прежней востребованности районных городов. Коль не стало колхозов и совхозов, то не стал надобен и весь райцентровский комплекс обслуживавших их организаций и предприятий. Не нужны стали ни «Сельхозтехника» и «Сельхозхимия», ни транспортники и мелиораторы, ни «бытовики», ни строители. Даже ветеринарная станция, без которой на селе просто невозможно, стала никому не нужной, если в деревнях от прежних тысяч и десятков тысяч голов скота остались в лучшем случае сотни, а то и всего десятки голов. И несчастные «последние герои» этой исчезающей системы начисто утрачивали всякую опору под ногами и всякий смысл своего бытия.
Уже названный мною старый вожак A.A. Розанов сохранил свой колхоз. Может быть, единственный в России. Это колхоз ничего не пашет и не сеет, ничего не имеет и ничего не производит. Он лишь сохраняется в списках сельхозпредприятий района, и в нем два человека – сам Розанов и его жена. А имущество колхоза – это, пожалуй, одна колхозная печать, хранящаяся дома у Анатолия Александровича, как гордая и горькая реликвия прежних славных лет. Так завершают свой путь «последние могикане» колхозного мира, не сумевшие и не пожелавшие искать для себя других путей и дел.
… А другая часть местного мыслящего общества не менее страстно предавалась мечтам о создании некоего местного «внутреннего рынка», который бы в отдельно взятом районе имел все свое от перерабатывающих производств до сбыта и потребления их продукции. Должно быть, и эти взгляды имели свое теоретически разумное зерно, но стоило оглянуться на сегодняшние обстоятельства. Если все молоко нашего района сегодня вмещается всего в одну цистерну большегрузного молоковоза, увозящего его в Углич, то о каком своем собственном заводе можно говорить? Где для него сырьевая база? Где деньги для устройства завода и его оснащения? Где для него рынок сбыта? И это уже не говоря о том, как и за какое время и на какие деньги воссоздать дойное стадо для загрузки этого завода сырьем? Как решиться на займы, если сегодня бутылка молока стоит дешевле бутылки газированной воды?
… Третьи районные «искатели» желали найти сильных инвесторов. И это, конечно, было вполне разумным предложением. И их искали. Долго и безрезультатно. Не очень понимая по неопытности своей, что сильному инвестору для вложения его средств понадобится немало благоприятных условий, гарантирующих быстрое «отбитие» этих денег. Ему нужно очень многое, от благоприятной «географии» избранного места до наличия подходящей инфраструктуры и до наличия… земли!
А ведь земли-то уже и не было: она, разделенная на пресловутые «паи», вся была уже распродана. Произошло небывалое для России явление – сельский житель отказался от земли и оказался начисто лишен ее. И для отторжения земледельца от земли не понадобилось никаких английских «огораживаний» и «сгонов» с участков. Наши «крестьяне», начисто отученные колхозами от самостоятельного хозяйствования и лишившиеся даже инстинкта к самостоятельному труду на земле, сами отказались от нее. Куда же тут делать инвестиции, если вся земля уже не у производителей, а у спекулянтов? Во что же, в какую жуткую нерентабельность обернутся все возможные вложения?
Смятение этих честных и добрых людей жило во всем, а особенно возгоралось в дни очередных муниципальных выборов. Новые кандидаты в «спасители» района, конечно, старались потрафлять всем основным группам населения и всегда поднимали на щит призывы и обещания возродить здешние хозяйства, наполнить заказами и делами дни здешних организаций, создать активную районную экономику. Боже мой, они ведь и сами-то нимало не верили в свои слова, но многие избиратели искренне верили и это длило и длило и агонию прежнего хозяйствования и застой в общественном мышлении.
Никто не хотел признать (а может, и не догадывался), что идут необратимые процессы, что сегодняшний день качественно иной, нежели вчерашний, что наши районные городки и наши села – это не что иное, как монопоселения, у которых безвозвратно отнята сама почва их прежней занятости и перспективы.
Российская наука волей или неволей поддерживала россиян в их заблуждении. Экспертный институт называл весьма большую цифру населения городов– несчастливцев (24,5 миллионов человек), но для России она не казалась сколько-то тревожной. Однако Институт явно скромничал, не принимая в расчет поселки городского типа с населением менее пяти тысяч. Но даже и таковой подсчет был бы заниженным и вполне некорректным, потому что большинство этих самых ПГТ, по-страусиному пряча голову в песок, «ушли» в сельские населенные пункты и «выскользнули» из учета. И это уж не говоря о больших и малых исконно сельских поселениях, которые и статистикой, и высокой властью были просто списаны со счетов внутрироссийской политики.
И не следует думать, что лишь современный кризис привел все эти селения, в частности, районные центры, к роковой черте. Разумеется, нет, он лишь ускорил и обострил ликвидационные процессы. Большинство их и без кризиса давно уже оказались «рыбами на дне высохшего моря». «Высохшего моря» крестьянской жизни. Для примера уместно взять два соседних с нами района Ярославской области – Брейтовский и Некоузский. Это наши соседи, и вся их жизнь у нас на виду. Брейтовский район, не имеющий никаких местных центров притяжения и удержания рабочей силы, вступил в фазу стремительной потери населения и сейчас в нем вместе с райцентром всего-навсего неполных восемь тысяч жителей. А в крупных районах области есть сельские поселения-«сельсоветы» по десять-тринадцать тысяч населения. После этого стоит ли доказывать, что у такого исчезающего района нет, и не может быть будущего?
Некоузский район гораздо многочисленней, в нем почти восемнадцать тысяч жителей. Но разрушение всех ведущих предприятий фактически «уровняло» его в отсутствии заводов и фабрик с Брейтовским… (Закрылась и распродана вигоневая фабрика, остановилось желатиновое производство, лишь эпизодически работает громадное торфяное предприятие). А сам районный центр село Новый Некоуз не имеет ни единого производства, он является лишь административным центром района, но не экономическим и не культурным. Культурное и научное начало у него начисто отнимает академический поселок Борок. И целый ряд других селений района, как более крупных нежели сам райцентр, так и более исторически славных, относятся к такому центру скептически, не видя у него способности объединять и «вытаскивать» район из все ускоряющегося обезлюдения.
Немногим лучше и положение нашего Мышкинского района. Здесь вместе с городом насчитывается всего лишь одиннадцать тысяч жителей и этот показатель – тоже критический. На этот раз статистика совершенно права, она бесстрастно показывает постоянное убывание населения, до двухсот человек за год. Идет отток наиболее молодой и работоспособной части населения. Пока он имеет форму отходничества, люди по-прежнему сохраняют здешние квартиры (нередко пустующие, иногда сдаваемые в наем), но тенденция к полной смене места жительства уже отчетливо видна – многие из «отходников» на стороне (чаще всего в Москве) обзавелись семьями и в Мышкин наведываются все реже.
Каким может быть выход из создавшегося положения? Прогноз ИРП о конструктивной помощи регионов и государства нам представляется вполне необоснованным. У регионов вовсе нет средств для помощи, способной внести кардинальные улучшения. У них находятся средства только для отдельных подачек, а не для полноценного обеспечения социальных задач.
Надежда на государство тоже представляется не более основательной. И пример Пикалева подтверждает такой вывод. В пикалевском случае имело место не что иное как полная капитуляция власти перед критической (коллапсной) ситуацией и там для смягчения обстоятельств всего лишь открыли последний клапан. Надолго ли хватит такой «конструктивной помощи»?
Ничего обнадеживающего не содержит мысль о выводе в критические районные города филиалов больших заводов. Будем реально смотреть на свои обстоятельства – если в советские годы, когда выведение филиалов было едва ли не модным явлением, многие ли места они охватили? А в наш Мышкин областным партийным руководством заводам Ярославля и Рыбинска было даже категорически запрещено выводить свои филиалы… А сегодня что выводить? Производства обоих этих промышленных городов находятся в тяжелом состоянии, и рынок рабочей силы там переполнен. Так в Рыбинске сегодня десятки тысяч безработных и сокращения неумолимо продолжаются. Какой смысл в этих условиях выводить какие-то филиалы в какие-то малые города?
Последним претендентом на создание в Мышкине своего филиала, уже на самом закате советской эпохи был ярославский радиозавод. Тот самый, что обеспечил Советский Союз всей космической связью, которая «латаная-перелатаная» успешно работает до сих пор. Его прославленный директор В.Ш. Марголин особо выделил Мышкин среди других ярославских городов-малышей, отметив и наличие подходящих площадей, и некоторый резерв женской рабочей силы, и досягаемость места. И он настойчиво продвигал мысль о создании здесь филиала своего завода. Отсутствие железной дороги в этом случае ничуть бы не мешало, мелкую, едва ли не микроскопическую продукцию «радийщиков» было бы легко увезти на одном-единственном автомобиле!
Но и этому неукротимому человеку ничего не удалось достичь со своим филиальным замыслом, обком партии оставался неодолимо непреклонен. Куда угодно, но не в Мышкин! Странная, навек застылая позиция, не век же помнить о былых крестьянских восстаниях самого пашенного и самого земледельческого уезда? Но, видно, помнили и даже не прельстились тем, что завод смог бы неплохо помогать нашим к тому времени уже сильно обедневшим народом колхозам. А завод-то был преуспевавший, прославленный, с большими возможностями…
А что сегодня представляет тот самый некогда знаменитый завод? Недавно мне, по просьбе ветеранов его коллектива, довелось писать книгу об уже ушедшем из жизни их великом вожаке Владимире Шмаевиче Марголине. И я, собирая материалы, часто и подолгу бывал на Липовой Горе, и в поселке радийщиков, и на заводе. Впечатления от завода были тяжелыми. Многие цеха оказались заброшенными и даже полуразрушенными. Производство сильно сократилось и во многом утратило свою прежнюю высокую нацеленность.
Если прежде главным содержанием работы было создание новых средств космической связи, то сейчас завод делает носимые индивидуальные рации, морские радиобуи и иную аппаратуру такого же уровня. Дела это нужные и по-своему замечательные, но им далеко до прежних высоких заказов. И разве может в таких обстоятельствах родиться потребность в выводе филиала? И такие же обстоятельства у всех ярославских и рыбинских заводов, ведь даже флагман рыбинской промышленности НПО «Сатурн» и то сокращает производство и увольняет рабочих…
Вот обо всем этом мы и говорили с мышкинцами на наших гражданских встречах, главным штабом которых стало Районное Общественное Собрание, где я председательствую больше десяти лет. Мы часто ставили на своих заседаниях именно эти вопросы, обсуждали их горячо и порой совершенно непримиримо. Наша группа прежних продвигателей города старалась разъяснять и на самых житейских примерах доказывать, что недавняя функциональная специализация нашего Мышкина уже исчерпана, полностью исчерпана и если мы сами не создадим для себя хотя бы частичной специализации новой, то будем стопроцентно не нужны, и наши увядание и затухание неотвратимы, как смена времен года.
Наиболее информированные люди из «другого лагеря» нас «побивали», казалось бы, неоспоримыми истинами о примерах Канады и скандинавских стран в их муниципальной политике, приводили красивые доказательства жизненности их методов тесной увязки жизни города и жизни района, взывали к осознанию того, что именно муниципальная власть и должна повсеместно нести ответственность за развитие города и тяготеющих к нему сельских территорий. Да-да, все именно так и должно бы быть… И разве мы это оспариваем? Но на практике где это мы видим в русских областях РФ? Вектор реальности идет как раз не в ту сторону…
Наши оппоненты выдвигали серьезные доводы о том, что в условиях кризиса вся производственная (именно производственная) деятельность должна быть переориентирована на потребности своих местных производств, а в нашем случае, стало быть, на потребности сельского хозяйства… Что роль малой столицы без учета роли села совершенно несостоятельна и ущербна. Чисто теоретически, наверно, эти мысли тоже были верны и праведны, но разве такой сегодня мы видим государственную политику в отношении русской Провинции? Увы… И для нас в этих «гражданских боях» все непреложней становилось понимание того, что мы просто обязаны хотя бы частично перепрофилировать Мышкин с обслуживания районного сельского хозяйства на какую-то иную деятельность. И самым реальным и подходящим вновь оказывалось то, что сами много лет уже и делали – перепрофилирование на туристические и рекреационные занятия.
Мы подчеркивали, что главным и отнюдь не утраченным капиталом города являются его красота, уют, тишина, его достопримечательности и его приволжское местоположение. И эти ценности – вечны, они при разумном использовании не могут растрачиваться, а могут только прирастать. И как бы активно ими не «торговать» с гостями, их может от этого стать только больше. Вот где золотой ключ к ощутимому и реальному успеху!
Мы хотели доказать, что именно сегодня, как никогда, нельзя впадать в безволие и безнадежность. Что все впавшие в нее (в том числе и наши недавно преуспевавшие соседи) уже жестоко пострадали от этого, придя в полной застой жизни. Для них даже роль «бедных приютов» и та сегодня показалось бы завидной!
И нас понимали. Но понимали умом. А не сердцем. И полного примирения в обществе, ищущем выхода из нерадостного положения, не оказывалось. А наше главное убеждение, которое прекрасно перекликалось с блистательной мыслью Ричарда Флориды о креативных людях, изменивших мир, нашими оппонентами даже и всерьез не принималось. Они были столь инерционными «государственниками», что ни на какие другие силы, а тем более на силы всего лишь креативных людей рассчитывать уж никак не могли.
Однако действительность уже близила день и час их прозрения. Но до этого момента мы еще должны были дойти, а на нашем пути к полному успеху в большом туризме лежали три упорно не решающиеся задачи – создание своего сувенирного дела, создание гостиничного комплекса, создание предприятий питания. А в условиях отсутствия всего этого мышкинский подрастающий туризм стоял всего лишь на одной опоре из нужных нам четырех!
И наш тогдашний смелый лидер, первый заместитель Главы района П.П. Волков, и первая заведующая отделом туризма Е.В. Миколова, и мы сами все это видели, знали, переживали, но до поры не могли ничего изменить. Туристы же, надумавшие побывать в Мышкине, вынуждены были ночевать и питаться… в Угличе. И там же закупаться сувенирами, которые опытные соседи стали делать по нашей мышкинской тематике. То есть, грубо говоря, мы стали «работать на дядю», своим уже ощутимым потоком гостей прибавляя денег соседу. Мы лихорадочно искали способ изменения этого неладного положения и прихода в туризм многих мышкинцев. То есть искали способ создания здесь его социальной базы.
Господин сувенир
С первого взгляда для Мышкина создание своих собственных сувениров, казалось бы, не представляло ровным счетом никаких затруднений. Ведь уже само чудесное имечко города, ласковое, сказочное, игровое, указывало на то, что здесь следует делать самых разных игрушечных мышей – матерчатых, глиняных, деревянных, металлических, да любых! Здесь «мышиным» могло быть все – от тапочек до шапочек! А у нас… не было ничего. Мы оказались в самом обескураживающем положении – туристам предложить абсолютно нечего.
Мы обратились к школьным учителям труда, но заинтересованности не обрели. Мы «кликнули клич» среди мышкинских самодельщиков, работающих с деревом. Но те предпочитали нарезать орлов и тигров и заполнять ими серванты и полочки в своих гостиных и зальцах. Мы обращались в здешнее профтехучилище, но оно, готовя строителей, к «мышиным» замыслам отнеслось тоже равнодушно. Сперва мы недоумевали – как же люди не могут понять, что перед ними надежный способ зарабатывать деньги? Как же они не могут осознать, что их увлечения и склонности могут успешно стать и главным делом жизни, и средством хорошего обеспечения семьи? И где же известная мышкинская предприимчивость, которая в старину была и бесстрашной, и неукротимой?
Не сразу мы поняли, что эти самые качества наших земляков, увы, в далеком прошлом. Что советский век до самых глубин, до самых мелких корешков выкорчевал все эти способности и склонности к жизнецепкости. Не скоро поняли, что наш провинциальный современник пока все так же остается прежним советским человеком, который скорей предпочтет уныло бедствовать, не высовываться и жить «как все». Что люди еще вовсе не проснулись для даже самых маленьких деловых предпринимательских инициатив, что они совершенно не решаются «высунуться» из общей безынициативной массы населения, что им просто совестно выйти на улицу с лотком игрушек, и это никак не входит в их миропонимание.
Патернализм мышления оставался в своей прежней силе, несмотря на все жестокие удары, которые по нему «отечески» и «воспитующе» нанесло само государство. Нам потом припомнились нерадостные слова академика Абалкина о том разочаровании, которое постигло многих идеологов перестройки. Академик вспоминал, что им всем казалось, будто бы за наглухо запертыми дверями к частной инициативе неустанно стучатся и рвутся к ней тысячи, если не миллионы людей. И вот перестройщики приложили громадные усилия, прорвались к этим дверям, распахнули их, а за ними… никого не оказалось.
Точно так же никого не оказалось в Мышкине для сувенирного дела, двери к которому были распахнуты, приток потребителей обеспечен, спрос имеется! Все здешние «умельцы» (так их звали на закате советских лет) словно приросли к своим буфетам и сервантам, забивая их своими поделками, а на улицу их было не вытащить никакой силой. Неодолимо довлели над людьми комплексы советской эпохи и материальное обеспечение виделось и понималось совсем не как «заработок» собственными исканиями и творениями, а лишь как «получка», навсегда и неизменно ниспослания откуда-то сверху. Было впору воскликнуть: Господи, да хоть кто-то у нас не задавлен этими комплексами?
Такие люди нашлись и, конечно, это были дети. Две милых девчушки, шестиклассницы Оля Котова и Марина Бутылкина решились предлагать туристам своих шитых мышек. С этим трогательным товаром, празднично приодевшиеся маленькие мастерицы расположились у самих дверей музея. В первый день я переживал не меньше чем они, и мы очень старались, чтобы гости что-нибудь купили у храбрых девчушек. И мы очень волновались – боялись: придут ли наши мастерицы завтра? Они пришли и завтра, и послезавтра, и… каждый день. Вот они и стали провозвестницами начала мышкинского сувенирного дела.
А мы, поняв, где искать помощи, обратились к своим союзникам по продвижению города. Тогда все продвигательные работы главным образом осуществлялись тремя учреждениями – Народным музеем, Опочининской библиотекой и Клубом Юных Друзей (бывшим Домом пионеров). Вот в этот детский клуб мы и пошли с просьбой помочь и «кадрами», и «продукцией». Просили обратить внимание их кружков на подготовку сувениров. Директор Клуба Р.Н. Осокина нас поняла с полслова, а особенно успешно работа пошла в кружке Л.А. Карсаковой, где ребята стали много заниматься изготовлением шитых игрушек и бисерных украшений. И маленьких продавщиц у подъезда музея прибавилось, а через год вскоре между зданиями наших Музея мыши и Музея лоцманов уже шумел веселый и красивый детский рынок. Дело было поставлено серьезно, рынок утвердили решением районной муниципальной власти, у него имелись свои порядки, свой Устав, свои старосты. И рынок работал несколько лет вполне хорошо, обеспечивая туристов очень наивными и порой совсем безыскусными, но подлинно местными поделками. И после этого взрослые мастера – проснулись. Глядя из сегодняшнего дня, порой хочется сказать: лучше бы не просыпались… Взрослые, примитивно хитрые «посредники» все уверенней проникали на детский рынок, изобретая целую систему уловок: то прикрываясь мнимой болезнью маленького торговца, то придумывая какой-то его неотложный отъезд, то его прямо-таки неодолимую занятость учебными и внешкольными делами, то его… моральную усталость. И так – до бесконечности.
Сперва взрослые занимали места возле детского рынка, а потом втерлись и на него. А уж когда смысл и выгоду сувенирного дела понял местный «Дом ремесел», созданный одним из здешних «умельцев» Василием Владимировичем Теркиным, то вытеснение детей из торговли много усилилось. Учреждение Теркин создал весьма нужное и перспективное, которое быстро оказалось востребованным для самых разных дел – от ремонта и украшения домов до украшения улиц хорошими элементами благоустройства: фонарями, решетками, вывесками… Но взрослые ремесленники совершенно неизбежно тоже вскоре вышли на сувенирное дело, и это окончательно перекрыло детям дорожку к успеху.
Казалось, напротив, все будет ему только содействовать, ведь «Дом Ремесел» открыл свои детские кружки, проводил много мастер-классов и все воспринималось вполне обнадеживающие до… выхода на рынок. А на рынке и качество изделий взрослых мастеров, и их конъюнктурное чутье и их напористость лишали маленьких тружеников всех шансов. Так постепенно и затих и окончил свой путь столь милый моим воспоминаниям музейный рынок.
И мы поневоле примирились с пришедшим ему на смену взрослым предпринимательством и занялись его упорядочением. Знали бы мы, какие новые угрозы таятся в самой глубине этого дела. И какие неожиданности нам преподнесет господин мышкинский сувенир! Но об этом мы еще скажем, а в те дни мы могли даже и в немалой мере удовлетвориться – теперь мышкинский «стол» туризма стоял уже не на одной «ножке», а хотя бы на двух, на объектах показа и сувенирном деле. И… и по-прежнему не хватало еще двух основополагающих факторов – предприятий питания и мест ночлега. Деньги за это мы по-прежнему «возили» в Углич!
И изнутри, и извне
Мышкинское предпринимательство перестроечных и первых постперестроечных лет было не то чтобы молодым либо юным – оно находилось в младенческом возрасте. В возрасте лоточном, ларечном, «чипковом». И дальше простенького принципа «купи-продай» и дальше «быстрых денег» за продажу водки и пива оно уже по определению не могло ни идти, ни видеть. Вкладывать деньги в общественное питание или в гостиницы было еще просто некому, да и вкладывать было нечего. Даже сегодняшняя ведущая местная предпринимательница A.B. Слепнева, держащая теперь несколько магазинов и ресторан, тогда торговала на базаре с лотка, торча возле него и в снег, и в дождь. Рассчитывать на них было рано, и мы догадались начать решение «ночевального» вопроса с владельцев квартир и домов.
И радостный случай – вскоре несколько храбрых женщин отозвались на наши предложения, подготовив для возможных жильцов по одной комнатке. Господи, как переживали эти хозяюшки… И вот – первые гости, пожелавшие у них ночевать. Ну, с Богом! Снова как в начале сувенирного дела – миллион тревог и опасений за первые опыты. Но все они – удались! Милые мышкинские хозяюшки очень постарались и своей теплой заботой украсили здешние дни гостей города. Вот так и наметилось смягчение остроты «жилищного» вопроса. Предложения множились и, вскоре, в канцелярии нашего музея уже висел весьма почтенный список мест проживания на любой выбор – хоть в квартирах современных пятиэтажек, хоть в маленьких частных домах, хоть в новом жилом центре города, хоть на его совсем уж дальней тихой окраине. Дело пошло… Мы украшали свои предложения жилья легендами о домах, где нашим гостям придется жить; подчеркивали особости провинциальных построек; оттеняли выгодные черты характера и биографии хозяев. Мы выносили эти предложения на туристический рынок, как по-здешнему «упакованный» и разукрашенный товар!
И верили, что когда-то кто-то из вполне состоятельных людей (появятся же они, в конце концов!) заметит востребованность жилья туристами и придет-таки в сферу гостиничного дела. А сами тем временем старательно разнообразили свою скромную «палитру» объектов показа, стараясь угодить на любой вкус. Это ведь будет привлекать в Мышкин еще больше людей! А нам поможет сохранить как можно больше разнообразной старины и опять же повысить привлекательность города.
Из ребячьей республики музей постепенно превращался в забавное, незрелое, но, явно, профессионализирующееся учреждение. Его смешные самодельные экспозиции уже охватывали очень широкую тематику – от старого городского и старого крестьянского быта до военно-патриотической темы, народного творчества и даже крупной старой техники и малых форм народной архитектуры. И тогдашние невзыскательные и великодушные туристы с благодарностью все это воспринимали, и их поток все возрастал. Позади уже остались незабываемые дни прихода первых теплоходов, эпопея с приобретением своей собственной муниципальной пристани, первые пять, а потом и десять тысяч гостей за лето. Позади остались и первые «призывы» в экскурсоводы и «открывание» для них всех больших и малых тайн нашего города. Позади остались и многочисленные собирательские и методические экспедиции и поездки на русский Север. И вот уж позади и заветная, мечтанная цифра – пятьдесят тысяч туристов в год! Вот тут и появился первый гостиничный инвестор.
Он прибыл к нам в образе изящной светской дамы, которая со знанием дела ознакомилась с мышкинскими и туристическими обстоятельствами, с возрастным и социальным составом туристических групп, с востребованностью жилья и даже нехитрым мифологизаторством. Подход виделся самый профессиональный, предметный и деловой. Гостья не скрывала своих намерений начинать в Мышкине гостиничное дело и всерьез интересовалась возможностью купить какое-либо вместительное здание в центре города. И все эти дома она… хорошо знала!
Далеко не все мышкари и далеко не сразу узнали землячку, давным-давно, еще в юные годы покинувшую наш город и обретшую свою счастливую судьбу и свое предпринимательское призвание в Костроме. Вышло так, что Е.С. Попова оттуда внимательно наблюдала за трудами города своего детства. За его неумелыми, но истовыми стараниями стать одним из провинциальных туристических центров, и когда цифра посещений Мышкина перевалила за восемьдесят тысяч гостей, она сделала вывод, что ее час настал.
Поповы не только решились на масштабное и смелое вложение своих средств, но и совершили революцию в мышкинском «ночевательном» деле, уверенно решив вопрос, казавшийся долгое время неразрешимым. Они купили аварийное здание убогих советских гостиницы и ресторана, еще в последнее советские годы скончавшихся естественной смертью. Новые хозяева провели масштабную реконструкцию этой даже в свои лучшие годы совсем неуютной громадины. Деньги и усилия вкладывались впечатляющие, работы шли безостановочно и меньше чем через год ресторан «Мышеловка» и гостиница «Кошкин дом» распахнули свои двери перед гостями.
Для Мышкина это был первый пример мощного и благодатного прихода частного инвестора, некий долгожданный «парад капитализма». И ресторан и гостиница сразу порадовали и современностью, и культурой обслуживания, и быстрой реакцией на желания гостей. А инвесторы на этом не остановились, их заинтересовал тоже заброшенный старинный городской «Сицкий сад». Почему бы не превратить его в платный детский парк отдыха?
Вот здесь мнения горожан были уже не столь однозначны, как в случае с гостиницей и рестораном. «Сицкий сад» когда-то подаренный городу одной из самых почтенных и богатых купеческих фамилий (Ситцковыми) в понимании мышкарей всегда являлся общественной собственностью, общегородским достоянием. И как же это – продать в частные руки?
Но энергичный Глава района А.Г. Курицин, главная речь о котором еще впереди, сумел всех убедить в правильности такого решения. И эта правильность была несомненной, даже в устойчивое советское время сад влачил жалкое существование. И то старинное время, когда в нем действовали и летний театр, и лодки на пруду, и зимний каток, и игровые площадки, и танцы под духовой оркестр, были в далеком прошлом, и положение мог изменить только надежный приток средств. И Поповы осуществили эти вложения средств, инвесторы и здесь были решительными и деятельными. Так в Мышкине и появился новый детский парк с множеством забав и аттракционов, с павильонами для бесед и угощений, с хорошими блюдами для детей и взрослых. В этом виде услуг гостям Мышкин сразу и решительно обогнал соседей.
Поповы стали подлинными «Колумбами» мышкинской гостиничной и ресторанной сферы, они взломали лед неуверенности и своим успешным примером вызвали интерес к вложению денег в это направлении развития города.
Но здесь мы просто обязаны на время остановить свое повествование и вернуться к оставленной нами теме креативных людей, способных изменять мир. В предшествующей главе нашего рассказа мы сетовали, что местное общество в немалой своей части мыслившее сугубо патерналистски, не слишком принимало в расчет сильный личностный фактор как средство для коренного изменения всех дел. Но там же мы оговорились, что действительность уже готовила для них самое блистательное опровержение таких неоптимистичных настроений.
И оно состоялось и открыло новую эпоху в жизни маленького города. К упорной, самоотверженной «армии» продвигателей Мышкина наконец пришел – полководец.
«Золотой век» Курицина
Население несчастливого малого города – это сообщество, мыслящее двухуровнево. Чисто внешне, едва ли не декларативно звучащие заявления обычно почти вызывающе пессимистичны. Люди, пережившие много неудач, полны обиды и раздражительности. Они на пути к полной апатичности и громогласно заявляют, что их городу уже ничего не поможет. Малые, но несомненные свидетельства начала продвижения они обычно либо совсем не замечают – либо не принимают их на веру. И утверждают, что кого во власть не призови, итог будет тот же самый – новая полоса неудач и новые годы безнадежности.
Поделиться книгой: