Я бы ценил постель, камин и ужин;Но, думая об этом человеке,Который ради собственной усладыНас пригласил к себе, я бы с презреньемОтверг его благодеянье.Барбарина
Ренцо,Я правду говорю: сон, голод, холодЗаставили б меня его признатьНу просто восхитительным и полнымЛюбовью к нам, а не к себе.Ренцо
Тьфу, тьфу.Он был бы или женщиной, и такОн поступил бы для меня, мужчины;Или мужчиной, и тогда бы сделалТак для тебя, для женщины. ВсегдаЛукавство. В лучшем случае он был быПодвигнут фанатизмом, жаждой славы;Себе же говорил бы: вот великий,Великодушный, щедрый, сердобольный,Прекраснейший поступок. Всюду скрытоГнилое себялюбие внутри.Барбарина
Ах, Ренцо, голод, холод и усталостьВо мне так сильны, что в моих глазахТы попросту безумец и фанатик,Себялюбивей всех других людей.Ренцо
Но почему?Барбарина
Твоя свирепость эта,Твое презрение ко всем другимВ тебе из себялюбия родятся.И себялюбие в тебе так властно,Что ты не замечаешь сам, как гибнешьОт голода и стужи. Или это,Ты думаешь, еще не фанатизм?Ренцо
Постой немного.Я боюсь, что тыПрава. А если так, не отрицаю,Я сам к себе питал бы неприязнь.(Задумывается.)
Явление XЗемлетрясение, чудеса, мрак.
Те же и Кальмон, античная статуя.
Кальмон
Она права. Открой глаза, о Ренцо.Барбарина
О боже, Ренцо; статуя шагаетИ говорит.Ренцо
Философ назоветПодобный случай неправдоподобным;Но это правда. Статуя, кто ты?Кальмон
Я тот, кто прежде был, как ныне ты,Плохим философом. Я вскрыть стремилсяЛюдскую душу. Человеком виделИ я, что себялюбие – причинаМалейших действий. Видел, или мнеВ моем бреду казалось, что рассудок –Раб чувств, и, в буйной дерзости ума,Я почитал неисправимо жадным,Неблагодарным, вероломным, злым,Лишь для себя, не для других живущимВесь род людской и высшего началаСлавнейшее и лучшее созданьеКичливо презирал. О, лучше б яЯзык свой вырвал, прежде чем впервыеСамоотверженность высоких дел,Которую я все же видел в людях,Назвал я фанатизмом и безумьем,Исчадьем себялюбия, рожденнымСамодовольной и дурацкой спесью!Как много я пресек прекрасных дел,Как много создал я неблагодарных!Что пользы, Ренцо, принуждать себяБыть подозрительным ко всем и тратитьДар слова, чтобы убеждать других,Что по своей природе неизбежноВсе люди плохи и что разум в рабствеУ наших чувств? Среди живых ты толькоВзаимное разбудишь подозренье,Тоску и отвращение друг к другу.И вечную вражду. Ведь сам ты, Ренцо,Лишь человек. Когда бы кто-нибудьСказал тебе, что о тебе он судит,Как ты о прочих, знаю, тайный стыдТы испытал бы и язык твой, движимВсе тем же себялюбием, искал быВсе средства оправдаться, чтоб уверить,Что сам ты честен, милостив и щедр.То глас природы, не терпящей зла.Ты, значит, хочешь быть таким и знаешь,Что человек таким быть должен, тыРассудком, неподвластным чувству, видишь,В чем зло и в чем добро. Люби себя,Любя других, и, следуя рассудку,Который исполняет волю неба,А не мгновенных чувств, таким ты станешь,Любя себя, каким хотел бы стать.Барбарина
Брат, статуя, по-моему, вполнеПорядочный философ.Ренцо
Он, сестра,Философ-статуя, прогорклый, затхлыйНравоучитель; он не опроверг,Что себялюбие причина действий.Кальмон
Я так же думал, юноша, как ты,Тому четыре века. ПрезиралЛюдей, как ты. Хотел добиться силой,Чтоб не зависели мои поступкиОт себялюбия. И вот тогдаМое окаменело сердце, телоВо мрамор обратилось, я упалНа землю и лежал года, покрытыйТравой и грязью. Брошенный чурбан,Мишень прохожих, отдающих даньПрироде. Так со всяким смертным будет.Когда он жить захочет вопрекиЛюбви к себе, началу всех деяний.Ренцо
Не стоило являться с канительюТакою скучной, чтобы доказать,Что я был прав, нелепая фигура!Итак, все – себялюбие, все, все.Кальмон
Несчастный философишко, ты речьВедешь, как нечестивцы, что, пытаясьДать оправдание своим порокам,Клевещут на высокие делаТворца вселенной. Где любовь к себе,Там также милосердье, состраданьеК несчастному, стремление к добру,Страх перед смертью, перед вечной мукой.Не убегай от правды. Человек –Часть высшего творца. Любя себя,Создателя он любит. В человекеЛюбовь к себе – небесный дар, но тотЕе всего сильнее ощущает,Кто, действуя добром, и состраданьем,И милостью к счастливой, вечной жизни,Себя в своем истоке возлюбив,Возносится и верит в добродетель,Которую наставники твоиЗовут, себе к удобству, фанатизмом.Придет ужасный час, и поневолеПрирода человеческая станетЧувствительной к страданью. Будет миг,Да, будет миг, – ты сделаешься мерзокВсем людям; и единым утешеньемТвоим останется, что ты питал,Пока ты жил, мысль о своем величьеВплоть до своей кончины на земле.Не приучай души, беря примерС зловреднейших философов, к неверьюВ верховную, бессмертную обитель.Скот грязный, кверху рыло подыми,Взгляни на звезды в небесах, довольноЗдесь мыслью шарить в чувствах и ни в чем.Барбарина
А в общем эта статуя разумна.Ренцо
Да, да, вполне. И все-таки онаМне быть философом не помешает.Кальмон
Не помешаю, но ты им не будешь.Людская слабость слишком велика.Ты, дурачок, познаешь это вскоре.Ты философствуешь, но не философ.Ренцо
Но кто ты, наконец? Зачем ты здесь?Кальмон
Я некогда был царь людей, теперьЦарь Изваяний. Подданных моихЦеню я выше, чем живых, которыхФилософы дурные развратили.Меня спасли из грязи ваши дедыИ водрузили посредине садаВ соседнем городе. ВознаградитьВас, дорогие сироты, пришел яЗа доброе деянье ваших предков.Барбарина
О дорогая статуя! Ты, значит,Знавала наших предков? Так скажи,Чьи дети мы? Ты это знать должна.Кальмон
Да, но сказать я не могу. Скажу лишь,Что вы во власти страшного сплетеньяВраждебных сил; освобожденье ваше,Разгадка тайны вашего рожденьяЗависеть будут от Зеленой Птички,Слетающей с любовью к Барбарине.Ренцо
Я начинаю сомневаться в том,Что он дурак. Глухие предсказанья…Любовь Зеленой Птички, от которойЗависит наша участь… Истукан,Который рассуждает… ГоловаКружится… Ничего не понимаю.Кальмон
Не удивляйся. Многие живые,Быть может, больше статуи, чем я.Ты сам познаешь силу изваяньяИ превращенья в статуи людей.Нагнитесь, подберите этот камень;Идите в город; там перед дворцомШвырните камень; станете мгновенноИз нищих богачами; в тяжких бедахКальмона призывайте, я ваш друг.Землетрясение, чудеса. Кальмон скрывается.
Ренцо
Кальмон, сестра, нас сиротами бросил,Голодными, холодными, в испугеИ с камнем в кулаке. О боже мой!Барбарина
(поднимает камень)
Пойдем, как он сказал, и бросим каменьПеред дворцом. Посмотрим чудеса,Которые нам обещал Кальмон.Грозящих нам опасностей, быть может,Мы избежим, а даже и в беде,Когда в других сочувствие мы встретим,Нас не оставят счастье и веселье.Занавес
Действие второе
Дворцовая зала. Звуки марша.
Явление IКороль Тарталья, стража.
Панталоне, позади Тартальи, боязливо.
Тарталья меланхоличен и раздражен; кричит трубачам, что у него сил нет, чтобы они перестали раздирать ему уши своей музыкой, и т. д. Велит страже уйти.
Панталоне замечает (в сторону), что его величество не в духе. Он хотел бы поздравить его с покорением мятежников, с прибытием, но не решается, потому что тот в дурном настроении, а он знает, что это король с норовом, как лошадь.
Тарталья (в сторону), – это пол, по которому ходила его Нинетта. Там кухня, где она была голубкой и благодаря ей сгорело жаркое; где она превратилась в женщину. Там судомойня, куда покойный король, его отец, велел ей укрыться в торжественный день их несчастной свадьбы. Вспоминает нежности, ласки и т. д., плачет украдкой, чтобы не увидел двор и не открыл его слабости, потом торопливо вытирает глаза и становится снова величественным и суровым.
Панталоне (в сторону), – ему кажется, что его величество плачет; он готов поклясться, что король оплакивает свою несчастную супругу, королеву, погребенную восемнадцать лет тому назад под отверстием сточной ямы. Набирается смелости, выступает вперед; его поздравления с покорением мятежников, с прибытием; его пожелания счастья.
Тарталья (в сторону), – он уже не будет счастлив без Нинетты, он чувствует возобновление ипохондрических припадков; плачет украдкой, потом овладевает собой, как раньше.
Панталоне (Тарталье), – ему кажется, что король в меланхолии, что у короля глаза красные, просит его не плакать и не погружать в печаль свой двор, который его обожает и ждал его с таким нетерпением, и т. д.
Тарталья рассержен, в ярости. Что такое, – что он плачет? Что это за речи? Как он смеет! Он не желает, чтобы министры позволяли себе обращаться запросто с таким королем, как он. Пусть он немедленно удалится; иначе он поставит его к позорному столбу, и т. д., и т. д.
Панталоне (в сторону), – с большими господами никогда не угадаешь. Ему хотелось подойти к королю и рассказать кое-что о вещаниях поэта-прорицателя, но когда приходится бояться, боже упаси, королевы-матери и странностей монарха, пусть ему отрежут язык, если он заговорит. Наступил собаке на хвост, так удирай. (Удаляется с поклоном.)
Явление IIТарталья один.
Тарталья говорит с преувеличениями о том, как стеснительно быть монархом, который должен превозмогать себя, таить в груди свою печаль и не обнаруживать слабости, чтобы подданные его чтили. О несчастная участь, и т. д. Жалуется, что у него нет ни одного искреннего друга, перед которым он мог бы излить душевную боль. Он надеялся, что у него есть истинный друг, ближе брата, повар Труффальдино, но ошибся. Вероломный, после стольких благодеяний, нажившись при дворе и возгордясь, женился на арапке Смеральдине, вышедшей из пламени белой, и, открыв колбасную, осмелился его покинуть. Недаром говорится:
Скорей, чем ты отыщешь в мире друга,Бандаж для грыжи прекратится в розу.Теперь, когда он остался один, он может отбросить величавость, излить свое горе и сумасбродствовать, как ему вздумается. О дух Нинетты, где ты? Прими благосклонно слезы моих очей, дань скорби твоего супруга, монарха. Ему кажется, что он видит тень Нинетты; впадает в энтузиазм. Убеждается, что обманулся. Разражается ослиным ревом[9]
Явление IIIТарталья, Труффальдино в виде колбасника.
Труффальдино говорит, что явился на голос короля.
Тарталья удивлен при виде Труффальдино; ему стыдно, что тот его слышал, потому что он не считает его больше другом.
Труффальдино узнал о его прибытии и, вспомнив их былую добрую дружбу, не мог удержаться и не прийти его поздравить и напомнить о своей любви, и т. д. Вспоминает бывшие с ними смешные случаи.
Тарталья (в сторону), – он был бы счастлив иметь возможность, в своем положении, возобновить столь сердечную дружбу. Однако он не верит Труффальдино, потому что тот его покинул ради любви к Смеральдине и ради корыстного желания открыть торговлю. Хочет испытать сердце Труффальдино; рассматривает его с важностью. Как его здоровье?
Труффальдино, – хорошо; моча прозрачная; аппетит всегда ровный ночью и днем, до еды и после еды. Испражняется каждый день в один и тот же час вполне благополучно, к услугам его милости, и т. д.
Тарталья, – любит ли он по-прежнему свою жену?
Труффальдино, – он любил ее только две недели; потом его начало тошнить; он это говорит, положа руку на сердце. После первых восторгов его темперамент никак не мог приспособиться к ее темпераменту, потому что она совершенно не философ; он это говорит, положа руку на сердце. Она женщина старомодная, с невыносимым сердцем, из тех, которые вечно сочувствуют чужому горю, подумать, что она взваливает на себя вспомоществование сиротам; подумать, что она воспитывает подкидышей; подумать, что она последней коркой делится с бедными; подумать, что она полна глупостей, предрассудков, слабостей неисчислимых, невыносимых для здравомыслящих людей, у которых голова в порядке, а в душе хоть капля современной философии, как у него. Он это говорит, положа руку на сердце. В добавление к этим нестерпимым глупостям день ото дня ее красота становилась уродством в его глазах до такой степени, что ему стало необходимо часто ходить утешать взоры в разные такие домишки. Он это говорит, положа руку на сердце. За восемнадцать лет брачной жизни она сделалась в его глазах настоящим чудовищем, и он ненавидит ее пуще крапивы, и т. д.; он это говорит, положа руку на сердце.
Тарталья (в сторону), – он начинает догадываться, что Труффальдино пришел к нему не ради дружбы. Расспрашивает его о делах, о колбасной, о доходах, о торговле, о его имуществе.
Труффальдино говорит, положа руку на сердце, что он разорен до нитки, но это не по его вине; дура жена верила в долг, занималась благотворительностью и подобными разорительными делами; он не отрицает, что ходил в кабак, но редко, только два раза в день, чтобы поддерживать дружеские отношения, залучать покупателей и услышать иной раз дельное философское правило. Правда, он часто бывал у подруг, чтобы отдохнуть от антипатии, которую испытывает к жене; но он соблюдал при этом крайнюю бережливость и всегда искал подруг с какими-нибудь язвами на ногах или без носа, и т. д., и т. д. Правда, он частенько играл в бассетту и в цехинетту[10]; но он это делал, чтобы возместить убытки от благотворений и других слабостей своей сумасшедшей жены; он всегда проигрывал, но это происходило оттого, что во время игры он вспоминал о жене, одна мысль о которой способна свести с ума, и т. д.
Тарталья (в сторону), – Труффальдино – отъявленный мошенник и современный философ из тех, которых должно побаиваться; он не уверен, пришел ли тот из дружбы или потому, что в нужде; ему, по правде говоря, кажется, что Труффальдино всегда был плутом, полным зловредного себялюбия; он еще помнит, как тот из жадности разрезал два апельсина. Сурово требует от Труффальдино, чтобы тот сказал ему правду; не то он велит распороть ему живот и вырезать сердце. Прежний ли у него аппетит, который так его мучил, любит ли он еще свою жену, хорошо ли идет его торговля, пришел ли он с целью возобновить с ним дружбу?
Труффальдино просит дать ему немного подумать.
Тарталья, – пусть он не мешкает и говорит правду, не то он велит его разрезать на куски.
Труффальдино говорит, положа руку на сердце: если бы не нужда, он бы не вспомнил ни о нем, ни о его дружбе.
Тарталья в ярости; прогоняет его пинками в зад.
Труффальдино убегает, крича, что король сошел с ума, что он не философ, и т. д.
Тарталья впадает в еще большее отчаяние. Видит, что идет его мать, королева Тароков, и овладевает собой.
Явление IVТарталья, Тартальона, старая карикатурная королева.
Тартальона
Сын, вот каков ты! Видано ли это,Чтоб, восемнадцать лет пробыв вдалиОт сердца матери, потом вернувшись,Сын начал сразу заниматься вздором,А не помчался, не передохнув,Не сняв сапог дорожных, приложитьсяК монаршей ручке дорогой мамаши?
