Ржаной хлеб с медом

— Надобно вычесть естественные потери веса. Что толку засчитывать бункер, если в зерне еще осталась вода. Воды у моих телят и так хватает — вон полный колодец возле хлева. Мне нужны жмыхи.

Все мучнистые добавки дядя Валтер называл жмыхами.

Заканчивал он каждое выступление тем, что точь-в-точь повторял сказанное на предыдущих собраниях:

— Все важно: и щепотка соли, и гашеная известь, или как ее там теперь называют.

Начало и конец выступления оставались неизменными. Ими он обрамлял середину. Всегда новую и актуальную. Оттого его короткие, но необычные речи ждали и поддерживали аплодисментами.

По всем другим вопросам старый Валтер был скуп на слова. Разве что иногда в узком кругу выскажется на семейные темы.

— Теперь вошло в привычку разводиться. Одну бросил, другую взял. Живут шиворот-навыворот, будто ничего не случилось. Выпьют водки, спросят: «Ну как тебе с моей бывшей?» Дети не могут разобраться, кого называть папой, кого дядей. Женитьба не баловство. Ведь как поется-то: «Верна пташка каждая своему гнездышку». Эх, кабы так!

Редакция популярного журнала решила провести в колхозе дискуссию о браке. Заранее уломали дядю Валтера, чтобы выступил. Долгий век вместе прожит. Жена никогда не жаловалась. Дядя Валтер тоже. Разве только на то, что она слишком рано его покинула.

Сын звал его в Ригу, обещал отдельную комнату в новой квартире в районе Иманты. Дядя Валтер отказался. В колхозе с ним считались, хотя за телятами теперь ухаживала другая семья. Здесь он чувствовал себя нужным. По крайней мере корове, поросенку да паре кур, которых петух выгуливал по двору и саду. Вдовый старик, в общем, обходился неплохо. Раз в месяц приезжала невестка, пропускала белье через машину, прибирала в комнатах. В честь этого дня Валтер парился в бане и старой опасной бритвой соскабливал щетину.

Когда приехали сотрудники редакции, запланированного оратора и силком было не вытащить на трибуну. Он сидел в зале, слушал, но приглашения пропускал мимо ушей. Позже сказал организаторам:

— Что по-пустому хвастаться? Теперь ведь в моде семьи, где детей, по меньшей мере, полдюжина. А у меня всего один. И рассказывать о том, как мы со старухой ссорились-миловались, — кому это нужно? У каждого своя судьба. Старуха уже на кладбище, да и мой час не за горами.

Словом, это была разумная жизнь разумного старика.

До того момента, как появились музыканты.

Колхозные земли граничили с городом. Поэтому многие, хоть и жили в деревне, работать ездили в райцентр. Дядя Валтер тоже был окраинным жителем, его дом находился в самом дальнем углу колхоза. Добротное четырехкомнатное жилье, выстроенное им на месте прежней неказистой родительской будки.

По соседству с ним жили пенсионеры, бывшие педагоги музыкального училища, с которыми у него сложились хорошие приятельские отношения. Супруги-музыканты в молодости пели в оперном театре. И конечно, не раз выступали на колхозных торжествах и собраниях. В последние годы, правда, меньше. Публика над старыми певцами посмеивалась — ей ведь подавай что-нибудь посовременней. Педагоги чувствовали себя польщенными, когда их приглашали выступать за пределами колхоза, чтобы тряхнуть, как говорится, стариной и музыкально проиллюстрировать былое. В Домах культуры процветали клубы по интересам — требовались многообразные формы общения без рюмочного звона.

Валтер не сомневался: ближайшие соседи не откажут. Но чтобы дело было верное, пообещал хорошее вознаграждение. Во всяком случае более щедрое, чем в других местах. С этого и начал:

— Денег у меня навалом, могу платить две, а то и три ставки.

Прошло, однако, немало времени, прежде чем он выложил суть:

— Я хотел бы устроить оперное суаре.

Певцы остолбенели.

Никто не слыхал, не замечал, чтобы дядя Валтер ездил в оперу или интересовался постановками.

— Разве у соседа намечаются какие-нибудь торжества?

— Нет.

— Для кого же мы будем петь?

— Для меня.

— А что?

— Дуэт Банюты и Вижута.

— ?

— Из оперы Альфреда Калныня. Сами же знаете.

— Всего один дуэт?

— Еще музыкантов бы надо, таких, кто умеет играть по нотам.

— Что именно?

— Скажем, свадебный марш из той самой «Банюты».

Педагоги молчали, не в силах понять, шутит дядя Валтер или говорит всерьез. Чувства юмора, как известно, у соседа было не занимать.

Дядя Валтер принял молчание за согласие и продолжал:

— Я думаю, мы могли бы собраться в июне перед большим сенокосом. Пока в колхозе тихо. Сено для телят к тому времени скосят. Его ведь начинают косить раньше и сушат в зародах. После тоже можно. Что мне, пенсионеру! Веселюсь, когда хочу, сплю, когда спится. В самую косовицу только не хочется, чтобы не получилось вроде б как назло. Проедет кто-нибудь мимо, услышит пение музыкантов, распустит слух, что я во время сенокоса вечеринки устраиваю. Такие разговоры ни к чему. Для меня работа всегда была на первом месте.

Дядя Валтер поднялся и пошел. У дверей оглянулся.

— Оркестр нужен небольшой. Только чтоб взять мелодию. Жидковато получится, но у меня ведь не оперный театр.

«Жидковато получится». Эту фразу педагоги восприняли как аттестацию предстоящего мероприятия. Переглянулись. Хотели было протестовать. Но обещанный гонорар заставил попридержать язык.

— И еще один вопрос. Это не публичное выступление. Поэтому приглашать никого не надо.

Дядя Валтер, похоже, забыл, что уже попрощался, и перескочил на другую тему.

— Вишни у вас в этом году будет пропасть. Заморозки не успели покусать. Картошка тоже хорошо в рост пошла, но про нее рано говорить. Вон в прошлом году засуха пожгла всю вместе с ботвой.

Тут он вывел свою мысль из приусадебного садика, описал круг по колхозу. И остановился возле скотного двора и кормов:

— Белков против крахмала маловато. Вот что плохо.

Чертыхнулся, попрощался во второй раз. И ушел тяжелым медленным шагом. Знакомый всем человек земли. Какая еще там опера! Мо́рок залетевший, и только.

Пенсионеры вышли во двор, молча проводили соседа взглядом. Казалось, Валтер оглянется и скажет:

— Негоже менять рацион. Теленка нужно кормить так, как после будут кормить молочную корову. А мы разве все даем, что могли бы?

И педагоги согласились бы, люди деревенские, они такой разговор поддержали бы. А что ответить, когда крестьянин заявляет:

— Хочу устроить оперное суаре.

Век соседа весь как на ладони, и вот тебе коленце — на краю могилы.

Когда в зародах подсыхало телячье сено, к Валтеру явились педагоги-пенсионеры и четыре музыканта: скрипач, тромбонист, аккордеонист и барабанщик.

Валтер был человек гостеприимный — приезжих ждало на столе угощение.

Гости ходили из комнаты в комнату, осматривались, желая, видимо, обнаружить что-то особенное. Зацепку какую, чтобы объяснить истинный смысл послеобеденного музицирования. Исподтишка наблюдали за хозяином. Но взгляд его был ясен и действия не вызывали подозрений. Надо было принять на веру: старику захотелось оригинально провести вечер.

Поросенок был накормлен. Корова выведена на лужок, паслась на отаве. Петух вместе с курами копошился за дровяным сарайчиком.

Солнце клонилось к закату. Бутылка коньяка, купленная по случаю концерта, опорожнена на вершок.

Можно было начинать.

— У меня тут вопрос один. Не буду ли я слишком близко в одной комнате с вами? Пойду-ка лучше в спальню.

Валтер оставил щель шириной со ступню. То ли не хотел пялиться на музыкантов: содержание дуэта явно не вязалось с внешним видом исполнителей. То ли действительно боялся, как бы не заложило уши.

Капелла начала со свадебного марша. Музыканты хорошо прорепетировали и за обещанные деньги старались играть честь по чести. Но необычность предприятия, видно, сковывала их. Инструменты плелись по нотам будто ощупью.

Дуэт Банюты и Вижута прозвучал уже уверенней. Соседи старались изо всех сил, чтобы оставить о себе добрую память. В конце концов номер должен был засвидетельствовать их творческую потенцию. Если выбор пал на них, надо было оправдать доверие.

Наконец певцы и инструменты замолкли.

Гости, притихшие, словно первоклассники перед учителем, ждали оценки. Но дверь не открывалась, хозяин не показывался.

Скрипач постучал смычком и шагнул в спальню.

Дядя Валтер сидел в мягком кресле, откинув голову на спинку, и смотрел в потолок. На лице покой, как у крестьянина, упрятавшего под крышу последний воз сена.

Концерт был окончен.

Окончена и жизнь.

Врача привезли через час и шестнадцать минут.

— Переживание было настолько сильным, что дядя Валтер не выдержал.

Осталось лишь выписать свидетельство о смерти.

После похорон, перебирая отцовские вещи, сын Валтера нашел в старом, затасканном кошельке сложенный маленьким квадратиком, истершийся на сгибах лист бумаги. Каждая буковка тщательно выведена, строчки тесно прижаты одна к другой.

Старый Валтер, видно, списал откуда-то рассуждения поэта Карлиса Скалбе о музыке «Банюты».

«Она как старый лес, куда входишь, поддавшись зазывному, мелодичному шелесту, и вдруг замечаешь, что перед тобой распускается один из тех непорочных цветов, которые можно найти только в лесных глубинах».

Дальше следовала цитата из Судрабкална, по всей вероятности, о той же постановке.

«Изумительная легкость птичьих трелей, что разлиты в музыке, кажется явлением другого мира. Он тоже наш, но существует лишь как предчувствие, бесплотный еще феномен».

Сын и невестка были в полном недоумении. Никогда в жизни их разговоры с отцом не касались оперных постановок.

— В цирк папочка ходил, — вспоминал молодой Валтер. — Когда приезжал в Ригу за покупками, оставался на ночь. И всегда говорил, что попытается раздобыть билет. Когда возвращался, мы спрашивали, что видел, как понравилось. Он неизменно отвечал: «Лучше всех были воздушные акробаты». Мы ведь в цирке не бываем. Туда больше деревенские ходят. Если на работе удается достать билет в театр, другое дело. А папочка о театре и слушать не хотел.

На похоронах Валтера все только и делали, что гадали, строили предположения, но яснее от этого ничего не стало.

Дядя Валтер ушел со своей тайной, и тайна эта раздражала. Как могло случиться такое, о чем в ближайшей округе никто и слыхом не слыхал? Когда здесь друг о друге знают все, включая содержимое шкафа и величину вклада на сберкнижке.

Старому Валтеру скрывать было нечего. Расскажи он, в чем дело, народ посмеялся бы и забыл.

В июне 1941 года Валтеру случилось провести день в Риге. Поезд обратно шел ночью. Валтер бродил по улицам и остановился у оперного театра. Он прожил без малого сорок лет и ни разу не открывал двери театра. Валтер всегда считал, что можно и чего нельзя себе позволить. Борозда не позволяла отрываться от дома, скудный достаток приучил быть скромным в желаниях. Но волна перемен во всей жизни сдвинула его с привычного круга, увлекла с собой и стала швырять. В ушах звенело: открыты все пути! Дорогу способностям! Раз так, отчего ему не пожертвовать один вечер опере? Хоть узнает, что она собой представляет. Валтер даже не поинтересовался, какой спектакль идет. Купил билет, и билетерша, сама приветливость, отвела его на левую половину, показала шестое место в четвертой ложе. Он сидел оцепенев, боясь шевельнуться и жадно впитывал все, что происходило на сцене, в оркестровой яме и в ложе. У него затекли ноги. Но он не смел их вытянуть, чтобы ненароком кого-нибудь не задеть. И только когда плечом нащупал опору, расслабился. Рассмотрел разукрашенный столб, который поддерживал ложу, — выше над ним, наверное, тоже сидели люди. Он не знал, как тут что называется, но опора ему показалась надежной, как липа в его дворе. Он даже позволил себе взглянуть украдкой на сидящую рядом женщину.

Если дни свои проводишь в борозде, в хлеву да на лугу и оттуда впервые пришел в оперу, от переживаний холод пробирает по спине.

На соседнем стуле сидело божественное создание. Валтеру показалось, что они всю жизнь ходили в этот дом, смотрели вдвоем на великолепие сцены, слушали, как взмывает и потом рассыпается на мелкие брызги музыка. В антракте он не осмелился выйти в фойе. Сидел на стуле и смотрел через плечо, как мимо ложи бесшумно плывет публика. Вошло создание.

— Вы все еще во власти музыки?

Деревенский житель и рта не раскрыл. Только согласно кивнул.

Подняли его аплодисменты. И божественное создание.

Повернулась, заглянула в глаза и, словно только что заметив его, удивилась:

— Я всегда хожу на премьеры. Тогда чувствуешь подлинное волнение. И сижу на пятом месте. Раньше я что-то не замечала вас.

Создание вышло и оглянулось:

— До следующей премьеры.

В следующий раз Валтер открыл двери оперы после войны. Просмотрел три премьеры. И все на левой половине, в четвертой ложе партера, на шестом месте. Но божественное создание на пятое место не пришло.

Валтер женился и в оперу больше не ездил. Целых пять лет. Но потом его снова потянуло к четвертой ложе. Покупал он не один билет, а два. Пятое место всегда оставалось пустым.

Много раз хотел Валтер рассказать жене о «Банюте», пригласить в Ригу. Однажды даже предложил:

— Может, сходим в оперу?

Жена посмотрела на него как на лунатика:

— Сдурел, что ли?

Валтер подумал: и вправду сдурел. Разве у нормального человека звучали бы в голове голоса:

«Останься, молю я! Ты моя звезда светозарная! Ты мое счастье волшебное».

Оттого нет-нет да и повторял:

— На каждого к старости молодая удаль находит. Дурак, ей-богу.

И находила эта удаль на него как раз в ту пору, когда телячье сено сушилось в зародах, а большой сенокос еще не начался.