Рыжеволосая Женщина

Спектакль уже начался, в шатре сидело примерно двадцать пять – тридцать человек. Может быть, немного больше. Посредине было возвышение, сильно освещенное, и это придавало Театру Назидательных Историй загадочную атмосферу. Задник шатра был темно-синего цвета, как ночное небо, и на нем были нарисованы огромные желтые звезды. К некоторым звездам были пририсованы хвосты, а некоторые были очень маленькими.

Перед тем как впустить меня в шатер, Тургай протянул флягу со спиртным. Ракы теперь очень сильно шумел у меня в голове. Я хотел одного – увидеть Рыжеволосую Женщину.

Театр Назидательных Историй старался продолжать традиции бродячих театральных трупп в духе анатолийского революционного народного театра в период между семидесятыми годами и военным переворотом в восьмидесятых. Но в их репертуаре были не столько пьесы, направленные против капитализма, сколько множество разнообразных сценок на такие темы, как старинные легенды о влюбленных, сюжеты из народных сказок и дастанов[12], поучительные мусульманские и суфийские истории. Некоторые из них я так и не смог понять. Я увидел две юмористические сценки, в которых актеры изображали популярные телевизионные рекламы. В первой из них на сцену вышел парень с усами и в коротких штанишках, с копилкой в руках, и спросил у своей сгорбленной в три погибели бабушки, как ему следует поступить с накопленными деньгами. Бабушка (полагаю, что это была мать Рыжеволосой Женщины) в ответ показала не очень приличный жест, который насмешил публику.

Вторую сценку я толком не понял, потому что в ней появилась Рыжеволосая Женщина. Она была в мини-юбке, у нее были длинные стройные и красивые ноги, шея, плечи и руки были открыты. Она выглядела поразительно прекрасной с подведенными глазами и ярко-красными полными губами, сверкающими в свете прожекторов. Она взяла коробку со стиральным порошком и сказала что-то забавное. На сцене был желто-зеленый попугай, который ей тут же ответил. Попугай, конечно, не настоящий, кто-то за сценой его озвучивал. Сценка представляла бакалейную лавку, в которой попугай шутил над клиентами и рассказывал анекдоты о жизни, любви и деньгах. В какой-то момент мне показалось, что Рыжеволосая Женщина смотрит на меня, и сердце мое забилось. Улыбка ее была очень милой, движения рук очень быстрыми. Я был влюблен в нее и из-за ракы не очень понимал, что происходит на сцене.

Сценки продолжались, каждая длилась несколько минут. Едва заканчивалась одна, тут же начиналась другая. В одной из них человек, которого я считал отцом Рыжеволосой Женщины, появился на сцене с длинным, как морковка, носом. Сначала я решил, что он изображает Пиноккио, но он прочитал длинный монолог из какого-то произведения. Только много лет спустя я узнал, что это был Сирано де Бержерак. Эта сценка имела моралью следующее: «Внешность не важна, важна духовная красота».

После сцены из «Гамлета» – с черепом, книгой и вопросом «Быть или не быть?» актеры хором исполнили народную песню. Песня была о том, что любовь – это обман, а правда заключается в деньгах. Рыжеволосая Женщина откровенно смотрела на меня, и ее взгляд сводил меня с ума. Я толком ничего не понимал, моя голова кружилась от любви и ракы, но все то, что я видел, навечно записалось в моей памяти.

Из всех сценок я понял одну, про пророка Ибрагима. Пророк Ибрагим долго-долго умолял Аллаха о том, чтобы тот даровал ему сына. Потом сын у него родился (младенец был игрушечным), и пророк Ибрагим, уложив мальчика, вытащил нож и приставил ему к горлу. В этот момент он произнес проникновенные слова об отцах, сыновьях и покорности. Эти слова на всех произвели глубокое впечатление.

Тишина в зале нарушилась, когда Рыжеволосая Женщина показалась на сцене в новом наряде. Сейчас она была ангелом, ей очень шли картонные крылья и новый грим. Я аплодировал вместе со всеми.

Следующая сценка была впечатляющей – на сцене появились два старинных витязя в латах, масках, с мечами и щитами. Пока они сражались на своих пластмассовых мечах, из динамиков шел звук металлических ударов. Потом они немного поговорили и вновь принялись сражаться. Я решил, что актеры в доспехах были Тургай и отец Рыжеволосой Женщины. Они покатились по полу, наконец расцепились и вновь встали.

Я взволнованно смотрел на происходящее вместе с остальными зрителями. Пожилой витязь неожиданным ударом сбил с ног молодого, поставил ногу на его грудь и с размаху вонзил ему меч в сердце. Все произошло настолько быстро, что присутствовавшие в зале, на мгновение забыв, что мечи пластмассовые, всерьез испугались.

Молодой витязь вскрикнул, но умер не сразу. Напоследок он хотел что-то сказать. Пожилой склонился над умирающим. Он снял с себя железную маску с уверенностью человека, победившего своего соперника. И тут, разглядев браслет на руке молодого человека, ужаснулся. Затем снял маску с лица молодого витязя и отшатнулся. Последовавшие жесты показывали, что произошла ошибка. Пожилой явно испытывал сильную душевную боль. Зрители, которые только что смеялись над рекламной пародией, теперь уважительно молчали. В зале звучал плач Рыжеволосой Женщины.

Пожилой витязь сел на пол, обнял умирающего, прижал его к груди и заплакал. Так как он плакал искренне, то все, кто был в театре, неожиданно расчувствовались.

Его раскаяние передалось и мне. Я еще никогда ни в одном кино, ни в одном комиксе не видел, чтобы кто-то так открыто изображал чувства. До того момента я полагал, что боль можно выразить только словами. Между тем сейчас, глядя на сцену, я делил горечь раскаяния. То, что я видел, в тот момент казалось мне каким-то полузабытым воспоминанием.

Два витязя, на которых сзади смотрела Рыжеволосая Женщина, глубоко страдали. Она тоже испытывала раскаяние. Она заплакала еще сильнее. Возможно, мужчины были членами той же семьи, что и Рыжеволосая Женщина. Теперь в театральном шатре не раздавалось ни звука. Между тем слезы Рыжеволосой Женщины перешли в стихотворение-плач, а затем просто в стихи. Это было поразительное стихотворение, длинное, как рассказ. Я слушал, как в длинном монологе Рыжеволосая Женщина гневно говорит о мужчинах, о том, что она пережила с ними, и о жизни. В темноте ей было трудно меня разглядеть. И как будто из-за того, что мы не можем посмотреть друг другу в глаза, я совершенно не понимал, о чем она говорила. Я испытывал непреодолимое желание быть рядом с ней. Когда долгий поэтический монолог Рыжеволосой Женщины закончился, закончилась и пьеса и маленькая толпа зрителей быстро разошлась.

18

Я вышел из театрального шатра, но ноги сами вели меня обратно. В этот момент рядом со столом, который использовали вместо кассы, я увидел Рыжеволосую Женщину.

Она сняла сценический костюм и была в юбке небесно-синего цвета.

Я опьянел настолько от первой любви, от того, что видел на сцене, и от ракы, что не чувствовал реальности происходящего, и мне в тот момент казалось, что я нахожусь в выдуманной мной фантазии.

– Тебе понравилась наша пьеса? – с улыбкой спросила Рыжеволосая Женщина.

– Очень понравилась, – ответил я, почувствовав прилив смелости.

Даже теперь, много лет спустя, мне хочется ревниво спрятать ее имя от читателя. Но я должен честно рассказать историю. Мы представились, как герои американских фильмов.

– Джем.

– Гюльджихан.

– Ты очень хорошо играла, – сказал я. – Я внимательно на тебя смотрел.

Мне стоило немалых усилий называть ее на «ты», потому что она оказалась старше, чем выглядела издалека и чем я думал.

– Как идут дела с колодцем?

– Мне кажется, что вода не появится, – сказал я.

Мне хотелось сказать: «На самом деле я остаюсь в Онгёрене только для того, чтобы видеть тебя», но такие слова могли показаться ей наглыми.

– Вчера у нас в театре был твой мастер, – сказала Рыжеволосая Женщина.

– Кто?!

– Махмуд-уста. Он уверен, что найдет воду. Ему тоже очень понравился театр и наше представление. Мы продали ему билет.

– По правде, Махмуд-уста ни разу в жизни не был в театре, – ревниво сказал я. – Однажды я рассказал ему драму Софокла о Эдипе, он на меня рассердился.

– Это правда, греческие пьесы в Турции не любят.

Неужели Рыжеволосая Женщина хотела, чтобы я ревновал ее к Махмуду-усте?

– Он сердился, потому что в той пьесе сын женится на матери.

– А вот вчера он не сердился, когда в конце спектакля отец убивает сына, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Наоборот, ему понравились старинные истории и легенды.

Интересно, встречались ли они с Махмудом-устой после представления? Я никак не мог поверить, что Махмуд-уста, после того как я уснул, ходил вечером в Онгёрен в театр, как солдат в увольнительную.

– Махмуд-уста на самом деле очень строгий, – сказал я. – Он только и думает о том, чтобы найти воду. Он и меня в театр не пускал. Если он узнает, что я сегодня вечером пришел сюда, то рассердится.

– Не волнуйся, я с ним поговорю, – сказала Рыжеволосая Женщина.

Я испытывал такую ревность, что некоторое время даже не мог говорить. Неужели Махмуд-уста и Рыжеволосая Женщина подружились?

– Твой мастер очень к тебе придирается? – спросила Рыжеволосая Женщина.

– На самом деле он относится ко мне как отец. Но он ожидает, что я буду выполнять каждый его приказ и во всем его слушаться.

– Слушайся его, конечно, – сказала Рыжеволосая Женщина, улыбнувшись. – Он же не насильно тебя держит в своих учениках… У твоей семьи совсем плохо с деньгами?

Неужели Махмуд-уста рассказывал Рыжеволосой Женщине, что я «маленький бей»? Неужели они разговаривали обо мне?

– Нас бросил отец, – признался я.

– Значит, тебя отец не воспитывал, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Тогда найди себе другого отца. В этой стране у всех по нескольку отцов. Государство-отец, Аллах-отец, отец-командир, в мафии отец… Здесь никто без отца не живет.

Рыжеволосая Женщина казалась мне и красивой, и умной. Я сказал:

– Мой отец был марксистом. – (С чего я вдруг не сказал «он и сейчас марксист»?) – Его пытали на допросе. Когда я был маленьким, он много лет сидел в тюрьме.

– Как звали твоего отца?

– Акын Челик. Но наша аптека называлась не «Челик», а «Хайят».

Рыжеволосая Женщина погрузилась в раздумья. Она ушла в себя и долгое время молчала. Почему на нее так подействовало, что мой отец был марксистом? А возможно, я ошибался: она просто устала и задумалась. И я рассказал ей об отце, который дежурил в аптеке «Хайят», о том, как я носил ему в аптеку еду, и о рынке в Бешикташе. Она внимательно выслушала мой рассказ. Но мне почему-то неприятно было говорить об отце, так же как и о Махмуде-усте. Мы недолго помолчали.

– А мы с мужем живем здесь, – сказала она, показывая на дом, мимо которого я столько раз проходил и на окна которого столько раз смотрел.

Я расстроился и даже рассердился, словно меня обманули. Но, несмотря на опьянение, я был в состоянии представить, что женщина в ее возрасте, которая к тому же работает в бродячем политическом театре, переезжающем по всей Турции из города в город, конечно же, должна быть замужем. Почему я не подумал об этом раньше?

– На каком этаже ваша квартира?

– Наших окон с улицы не видно. Мы живем на первом этаже в квартире одного старого маоиста, который позвал нас в Онгёрен. Родители Тургая живут наверху. Наши окна выходят в сад. Тургай сказал, что ты все время ходишь здесь и смотришь на окна.

Мне стало стыдно, что тайна моя оказалась известна. Но Рыжеволосая Женщина мило улыбалась. Ее полные красивые губы были очень притягательными.

– Спокойной ночи, – сказал я, – спектакль был очень хорошим.

– Нет, давай-ка пройдемся немного. Мне интересно послушать тебя.

Молодым читателям, которые сейчас, много лет спустя, читают эту историю, я должен сообщить следующее: в те годы, если привлекательная женщина в синей красивой юбке, тридцати с лишним лет, накрашенная (пусть даже и для театра), в пол-одиннадцатого вечера предлагала кавалеру: «Давай пройдемся», для большинства мужчин смысл ее слов был понятен. Конечно же, я к ним не относился. Я был просто лицеистом, который не мог скрыть свою наивную любовь. К тому же женщина была замужем. Правда, мы находились не в Анатолии – то есть в Азии, а в Румелии – то есть в Европе. Да еще и разговор наш зашел о социалистах, которые придерживались другой морали, совсем как мой отец.

Мы шли какое-то время, ни о чем не разговаривая. В небе над Онгёреном не было звезд. На привокзальной площади кто-то оставил прислоненным к статуе Ататюрка свой велосипед.

– Он говорил с тобой о политике? – спросила Рыжеволосая Женщина.

– Кто?

– Отец.

– Нет.

– Разве друзья твоего отца не приходили к вам домой? – продолжала выпытывать она.

– Отца часто не бывало дома. Но и отец, и мать не хотели, чтобы я вмешивался в политику.

– Почему отец не привил тебе левые взгляды?

– Я хочу стать писателем.

– Напишешь и нам пьесу? – сказала она, загадочно улыбнувшись. – Я бы хотела, чтобы кто-то написал пьесу или книгу обо мне, чтобы в этой книге была вся моя жизнь.

– На самом деле я хочу стать драматургом, – сказал я. – Но сначала мне нужно прочитать много пьес. Первая классическая пьеса, которую я прочту, будет «Царь Эдип».

Привокзальная площадь поздним вечером казалась смутно знакомой, словно воспоминание. Ночная тьма скрывала бедность и неухоженность Онгёрена, в свете бледно-рыжих уличных фонарей здание вокзала и площадь превратились в загадочную картину, которую можно было бы печатать на открытках. Военный джип, медленно круживший по площади, ярким светом фар осветил в сторонке стаю собак.

– Они ищут тех, кто устраивает беспорядки и нарушает закон, – сказала Рыжеволосая Женщина. – Почему-то здешние солдаты ведут себя очень неприлично.

– Вы играете для них что-нибудь особенное по пятницам и воскресеньям?

– Нам нужно зарабатывать деньги, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Мы народный театр, а не государственный, от правительства деньги не получаем.

Внезапно она протянула руку и сняла соломинку, прицепившуюся к моему воротнику.

Ни о чем больше не говоря, мы подошли к ее дому. Когда мы стояли под миндальными деревьями, черные глаза Рыжеволосой Женщины, казалось, изменили цвет и стали зелеными. Я не находил себе места.

– Муж говорил, что ты для своего возраста хорошо пьешь ракы, – сказала она. – А твой отец пил?

Я утвердительно кивнул. Мысли мои были заняты тем, когда и как мы оказались с ее мужем за одним столом. Я не мог этого вспомнить. Но спрашивать не хотелось. Сердце мое было разбито, и я хотел обо всем забыть. К тому же мне уже сейчас было по-детски больно при мысли о том, что, когда мы закончим колодец, я больше не смогу ее видеть.

Она вновь, в который раз, мягко и нежно улыбнулась мне. В тот момент меня посетило чувство раскаяния, которое я испытал, когда смотрел в театре на плачущих отца с сыном.

– Тургай сегодня уехал в Стамбул, – сказала она. – Если ты любишь ракы, как твой отец, я могу налить тебе стаканчик.

– Буду рад, – сказал я. – Заодно и с твоим мужем познакомлюсь.

– Тургай и есть мой муж, – сказала она. – На днях вы пили с ним.

Она недолго помолчала, чтобы я переварил услышанное.

– Тургай иногда стесняется, что женат на женщине старше себя на семь лет, и скрывает, что мы женаты, – рассказала она. – Не смотри, что он такой молодой, он очень умный и хороший муж.

– А я-то думаю, где же мы могли пить с твоим мужем.

– Дома есть полбутылки. Есть еще и коньяк местного производства, подарок нашего старинного друга-маоиста. Он скоро вернется, так что мы выпьем и уйдем. Ты же знаешь, мы последние дни здесь, скоро уедем. Я буду скучать по тебе, маленький бей.

– Я тоже буду скучать по тебе.

Вытащив ключи и открыв дверь она сказала:

– А для твоей ракы у меня есть лед и каленый горох.

– Каленый горох мне не нужен, – ответил я.

Зажигая свет в прихожей, женщина повернулась ко мне:

– Бояться нечего. Смотри, я тебе в матери гожусь.

19

То была первая ночь, что я провел с женщиной. Это было потрясающе и чудесно. В одно мгновение все мои мысли о жизни, женщинах и самом себе совершенно изменились. Рыжеволосая Женщина показала мне самого себя и научила меня счастью.

Ей было тридцать три года. Иными словами, она прожила на свете в два раза дольше, чем я, но мне казалось, что она прожила в десять раз больше меня. В тот день я не особо задумывался о нашей разнице в возрасте, хотя именно она обычно вызывала у моих школьных друзей и приятелей по кварталу большой интерес и восхищение. Я знал, что не смогу рассказать никому подробности того, что переживаю, еще когда это происходило. Поэтому не буду вдаваться в детали, которые вызвали бы любопытство моих друзей, но которые бы они назвали враньем, если бы только я рассказал о них. То, что тело у Рыжеволосой Женщины было прекрасным, как я и предполагал, а во время занятий любовью она вела себя спокойно, смело и даже, может быть, чрезмерно раскованно, делало мои впечатления еще более невероятными.

Я допил ракы Тургая, а в последний момент перед уходом пропустил стаканчик коньяка старого маоиста, который занимался изготовлением вывесок и превратил дом в мастерскую. Сильно за полночь я отправился из Онгёрена, но ровно идти не мог, был словно во сне воспринимая все происходящее со мной как со стороны.

Когда я поднимался к кладбищу, я вдруг испугался реакции на мое возвращение Махмуда-усты. Мне хотелось защитить то приподнятое поэтическое состояние, в котором я пребывал, от его возможной ругани. К тому же мастер мог начать ревновать. Миновав кладбище (даже сова уже спала), я, чтобы срезать путь, пошел пустырями, но на одном из них споткнулся о кочку, мягко упал и увидел, как сияет небо.

Я только сейчас заметил, как прекрасен мир вокруг. Куда я спешил? Почему так боялся Махмуда-усту? Если слова Рыжеволосой Женщины правда, он тоже ходил в желтый шатер смотреть представление. При одной мысли о том, что после представления они где-то встретились, во мне просыпалась ревность. С другой стороны, то, что я провел ночь с такой женщиной, усиливало мою уверенность в себе, и я чувствовал, что мне все по плечу. Пусть вода так и не появится в колодце, но я возьму свои деньги, вернусь домой, поступлю на курсы, сдам экзамены в университет, стану писателем, – одним словом, у меня будет блестящая жизнь. Ясно, что моя судьба была предопределена, я это видел и принимал. Возможно, я бы даже написал когда-нибудь о Рыжеволосой Женщине роман.

С неба упала звезда. Чувствуя всей кожей, что зримый мир смешался с внутренним миром в моей голове, я со всем возможным вниманием сосредоточился на июльском небе. Мне казалось, что если я прочитаю его историю, то расположение звезд на небе откроет все тайны моей жизни. Мир вокруг был прекрасен. Той ночью я глубоко почувствовал, что буду писателем. Для этого требовалось всего лишь умение смотреть, видеть, понимать и выражать увиденное и понятое словами. Мое сердце было полно благодарности к Рыжеволосой Женщине. Все стало единым целым, все приобрело единый смысл.

С неба упала еще одна звезда. Возможно, я был единственным, кто видел эту звезду. Я подумал: «Я существую». Это чувство было прекрасным.