2012

– Итак: москвич. По образованию – учитель, русский язык и литература. Семья, двое детей, дочери, одиннадцать и пятнадцать, брак первый. Беспартийный. Занятия: семейная фирма, малый бизнес, производство и продажа дипломных работ, диссертаций, кандидатских, докторских и всего такого. Под судом и следствием не был. Русский, конечно. По воззрениям – сторонник Великой России, или, как говорится, империалист. Пьёте умеренно, без ущерба для дела. Наркотиками не баловались. Не игрок. Курить бросили полтора года тому назад. Романы на стороне заводите с осторожностью и с большими перерывами. Зарабатываете достаточно, чтобы не бедствовать, но не отказались бы от доходов и посущественнее. Налоги уплачиваете своевременно и в полном объёме. У участкового милиции пользуетесь хорошей репутацией. Более или менее свободно владеете английским и немецким. По-русски говорите легко и правильно, без мычанья, эканья, «вот», «типа» и «как бы». Расходы соответствуют доходам: машина – ВАЗ, дача – в пятидесяти километрах от города, шесть соток, две комнаты с верандой…

Создавая образ, Тимофей глядел на собеседника в упор, стараясь не упустить ни малейшей вазомоторики – движения бровей, глаз, губ, – не терял из вида пальцев рук. Но без заметного результата: лицо оставалось неподвижным, словно маска, намёк на улыбочку, возникший ещё до того, как началось описание, оставался словно приклеенным; пальцы тоже не двигались – руки были крепко сцеплены. Не нервничает, не удивляется. Это скорее хорошо.

– Вот в основном всё. Я что-то упустил?

Человек «Т» медленно разомкнул губы, чуть откинул голову. Сказал:

– Так, мелочи. Происхождение, родители, братья, сёстры, где учатся девочки, квартира, любимые писатели, раз уж я филолог-русист, музыка, как одеваюсь, какие предпочитаю фильмы, как часто в театр хожу, футбол, за какую команду болею, – словом, детали. Как отношусь к инородцам – вот это, пожалуй, черта более существенная. Но в общем ответили, я бы сказал, на четвёрку.

– Да, конечно. Но я на полноту и не претендую. Откровенно говоря, просто не было времени для более развёрнутого поиска информации. Но восполнить эти пробелы сможете вы сами – тогда, когда это понадобится.

– Если понадобится, – согласился человек «Т». – К сожалению, не могу отплатить вам той же монетой, то есть дать вам столь же полную характеристику: мне о вас по-прежнему неизвестно ничего – кроме лишь того, что у вас почему-то возник живой интерес к моей заурядной персоне. Давайте раскроем карты – хоть я и не игрок, как вы верно отметили. Итак: чего вы от меня хотите? Кто вы, в конце концов, такой? Кого представляете? Я не киллер по найму, и не отмыватель денег…

Тимофей непроизвольно глотнул: дело дошло до главного.

– Мы хотим подрядить вас для выполнения несложной и совершенно законной работы, которой вам придётся заниматься самое большее месяца три, за что вы сможете получить очень значительное вознаграждение.

– Здесь я хотел бы услышать более точную формулировку. Сумму в рублях, от «уёв» я давно отказался.

– Боюсь, не зная сегодняшнего курса, назову неверную сумму. Так что вы уж простите – в евро это будет пятьсот тысяч.

Лицо собеседника и тут почти не дрогнуло – только кончик языка облизал губы.

– Боюсь, что работа с таким вознаграждением окажется мне не по силам. Однако скажу откровенно: вы меня заинтересовали. Если вы станете ещё мешкать…

– Ни в коем случае. Переходим к делу. Насколько мы можем судить, Ладков Игорь Федотович – это ваши, так сказать, природные фамилия, имя и отчество?

– Совершенно верно. Насколько мне известна наша родословная – ещё прадед был уже Ладковым. Хотя его родитель как будто носил двойную фамилию: Ладков-Ейский. Обстоятельства, при которых…

– С вашего позволения, Игорь Федотович, эти обстоятельства опустим. Известно ли вам что-либо вот о чём: состоите ли вы в каком-то родстве с нашим нынешним президентом? Не может быть, чтобы вы не интересовались этим.

– Да, отдал дань любопытству. Если и был какой-то общий предок, то разве что в дописьменные времена. Но и тогда вряд ли, потому что, как удалось установить, в нашей фамилии первоначально звучало «т», Латковы, а не Ладковы, и озвончение произошло лишь в девятнадцатом веке вследствие ошибки писаря. А у президента звонкость изначальная. Так что – увы. Не могу вас порадовать.

– Напротив, поверьте мне. Итак, чего мы от вас хотим? Всего лишь вашего согласия на выдвижение вашей кандидатуры на предстоящих президентских выборах. И, следовательно, вашего личного участия в избирательной кампании. Вот и всё.

– Бред.

Только одним этим словом Ладков и отреагировал на сделанное предложение.

– Помилуйте, Игорь Федотович! Это не бред. Реальная политика. А политика всегда – смесь бреда с точным расчётом. Мы отвечаем за точность.

– Вы предлагаете мне авантюру. Или афёру. Разве я похож на афериста?

– Ни в коем случае. И в этом – ваше преимущество.

– Люди, с которыми я общаюсь, станут думать, что я…

– Что вы – смелый, решительный, принципиальный человек. Скажите, вы считаете действия нынешнего президента всегда верными, идущими на благо России, её народа? У вас не возникает возражений против его политики?

– Возникают, конечно, как и у всякого мыслящего человека и патриота. Но не одобрять – одно, а выступать против – совершенно иное. Я не воин по натуре. Кстати, я не так уж неграмотен и прекрасно помню, что такие методы – выдвижение «двойников» – уже применялись, и даже не однажды. Ну, и чем это всё кончалось?

– Самым лучшим образом. Для двойников последствия были самыми благоприятными: ни малейших осложнений – зато заметное повышение жизненного уровня. И репутация любого из них изменилась к лучшему. В наше время быть известным очень полезно. Это прекрасная раскрутка – в том числе и для вашей деятельности. Запомните: вы нигде и ни в чём не нарушите ни единого закона.

– Но я, в конце концов, вовсе не желаю быть президентом России! Не дай Бог! Такую участь я могу пожелать разве что своему врагу – если бы у меня были враги.

– О, на этот счёт можете совершенно не беспокоиться: президентом вы ни в коем случае не станете. Даже если вдруг захотите. Вам не придётся даже участвовать в кампании до самого её завершения. Потому что в нужный миг вы снимете вашу кандидатуру и призовёте избирателей, готовых поддержать вас, отдать голоса другому человеку.

– Интересно: кому?

– Это вы узнаете, когда придёт время.

– Не могу согласиться. А вдруг вы предложите мне отказаться в пользу какого-нибудь прохвоста? Моё доброе имя погибнет, и я буду выглядеть, самое малое, дураком, а то и…

– Не волнуйтесь. Вы ведь сможете отказаться, не так ли? Но уверяю вас: вы передадите голоса очень достойному человеку, именно такому, какой сейчас и нужен России.

– Какому-нибудь кандидату в Наполеоны?

– Боже упаси. О военных не может быть и речи.

– Что же мне придётся делать конкретно? Если я соглашусь, разумеется.

– Дел будет много. Придётся поездить по стране. Выступать перед избирателями со своей программой…

– Нет у меня никакой программы!

– Вы её получите, разработанную в деталях. Хотя на самом деле программа есть у вас и сейчас: вы – за великую, сильную, справедливую и счастливую Россию. Не говорите мне, что это не так.

– Ну да, но это ведь – лишь общие слова…

– А людям ничего другого и не нужно. Далеко не все хотят углубляться в детали, как это делаете вы. Потому что у вас – серьёзный, аналитический склад ума. В ином случае мы к вам и не обратились бы.

– Знаете, вы меня буквально ошеломили. Откровенно говоря, я нахожусь сейчас в полной растерянности. Такого поворота событий я никак не ожидал…

– Ничего удивительного. Такой шанс выпадает немногим избранникам – и не более, чем раз в жизни. Но я вижу, что вы уже согласились принять наше предложение. Очень разумно.

– Отнюдь нет. Я не могу… сразу, вот так. И потом, мне просто необходимо посоветоваться с женой. Мы предпринимаем что-либо лишь с обоюдного согласия.

– Не стану вас отговаривать. Но в разговоре с супругой вы, надеюсь, не станете педалировать ваши сомнения, но упомянете и о выигрыше. Разве вам не хочется, допустим, чтобы дочки ваши получили образование хотя бы в Англии, чтобы улучшились ваши жилищные условия, разве не приятнее будет ездить, скажем, на БМВ? А жена ваша совершенно довольна своим гардеробом? Да и вы сами? Словом…

Ладков неожиданно усмехнулся:

– А вам не кажется, что овёс нынче дорог?

– То есть?

– Прибавить надо.

– Гм. Знаете, возможно, что торг уместен. При вашем согласии, конечно. И полной боевой готовности.

– Если достигнем соглашения – какие действия и когда предстоят мне?

– Самое позднее послезавтра, а может быть, даже завтра – выезд в один из регионов – не очень далекий. Выдвигать вас будут там. Возможно, навестим и соседние территории. Но вряд ли это займёт больше недели.

– Все эти поездки потребуют расходов, не так ли?

– Все расходы мы берём на себя, не беспокойтесь. И вы даже получите, так сказать, командировочные. Время стоит денег, верно?

– Совершенно точно.

– Игорь Федотович, а вы не хотите, чтобы я участвовал в вашем семейном совещании?

– Думаете, так будет лучше?

– У супруги наверняка возникнут вопросы, ответить на которые вам будет затруднительно. В то время как я – целиком в теме.

– Знаете, пожалуй, вы правы. И я буду чувствовать себя увереннее.

– Супруга сейчас дома? В таком случае, едем к вам. Машина ждёт.

– Такой сервис?

– Начинайте привыкать, господин претендент. Самое время.

– Начинается всегда приятно.

– Так будет до самого конца. Минутку, я возьму тут торт. Чаем напоите?..

Глава третья

1

Мысль, что надо собраться и сходить – или даже съездить – на поиски новой кружки, всё время зудела, не оставляла в покое. Хотя на самом деле посуды тут хватало, даже когда налетали гости, с газеты есть и из горсти пить никому не приходилось. Отчего же такая спешка?

Ре покосился на отворенную дверь в кабинет. Там в полумраке (гардина с вечера осталась опущенной) угадывался письменный стол, и на нём тускло светилась бумага, белая, не измаранная ещё. «Повесят они меня, за что придётся, – подумал старик спокойно. – И правильно сделают. Но не могу же я сесть и спокойно работать, пока и кружки нет, и вообще на кухне бардак». Он знал, что врёт, что может и сесть, и работать; может, да не хочет, в том-то и всё дело. Не хочет же потому, что для работы необходимо полное душевное равновесие, спокойствие, а его нет – и не из-за кружки даже, а потому, что происходящее вокруг окончательно перестаёт быть понятным, прозрачным. И потому сейчас вместо работы он станет заниматься чем угодно, только не делом. Займётся бытом. Он орудовал веником и совком, превращая занятие это в игру, одушевляя мусор и сражаясь с ним, как с некоей живой силой. Да может быть, и не совсем игрой это было, в глубине души он всегда ощущал природу живой, всю, сама планета – чудилось порой – не просто комбинацией элементов была, на таком уровне сложности всё не может обстоять так примитивно, как мы привыкли полагать, и если планета, не говоря уже о живой (по нашему же определению) природе, и не мыслит, то уж рефлексы-то у неё наверняка есть, без рефлексов ей просто не обойтись. И когда нам кажется, что какие-то события происходят лишь по нашему, людскому соизволению, то на самом деле происходящее – это всего лишь наша реакция, отклик на то, что происходит со всем нашим миром, и это улавливается подсознательно – а иногда, может быть, и сознательно, – оттого и беспокойство, и стремление заглушить это беспокойство нормальной повседневной суетой… Что же это? Ураган, землетрясение, всемирный потоп, или хотя бы всероссийский, нашествие летающих тарелочек? Или очередная катастрофа с энергоснабжением? Да-да, это, как говорится, горячо…

От стоявшего на плите большого таза уже шёл пар, назревало великое посудомытие, занятие грязное, но тем не менее приятное, потому что оно – из тех работ, чей результат видишь сразу и получаешь удовлетворение: покрытая засохшей коркой чёрт-те чего тарелка вдруг, подчиняясь твоей воле и движениям, начинает светиться, как голубая луна в полнолуние, и всё больше места высвобождается на столе, который затем тоже будет вытерт до блеска, и не стыдно будет не только самому войти в кухню, но и кого угодно туда впустить.

«Слушай, – спросил Ре сам себя, – а чем это ты, собственно, занимаешься? Кончай возиться на кухне, займись делом, кацо, займись делом! Не то и в самом деле кто-нибудь нагрянет, даже и кроме дочери, обязательно кого-нибудь да принесёт на субботу-воскресенье. Надо провести снятие остатков в холодильнике и, если понадобится, всё-таки совершить набег на магазины – хотя бы на тот, что в километре. Гости, чаще всего, что-то с собой привозят, но основное дома быть должно, чтобы покормить хотя бы первого приехавшего – а уж другие, если возникнут, сами пробегутся до магазинов, чтобы внести свою лепту…»

Сами, сами, конечно. Потому хотя бы, что собственные возможности его сейчас пришли к концу – в сейфе, как он усмешливо называл один из ящичков стола, оставалось уже всего ничего. Бедой это не грозило – в издательстве (ему позвонили вчера) был уже готов договор, а значит – и денежки, проклятая материя. Вот сейчас вместо посуды надо, наверное, собраться с духом, сесть в электричку, доехать до Москвы, до издательства. Можно успеть ещё в рабочее время. Вот прямо сейчас: раз, два – бросить всё, и вперёд! Что ж ты медлишь, дурак старый?

Медлил он потому, что предчувствие говорило: сиди тихо, не рыпайся, тебе здесь надо быть и сегодня, и завтра, ты тут понадобишься, обязательно понадобишься. Интуиция подводит редко. Но на чём-то она, собственно, основывается? Пока всё вокруг вроде бы выглядит нормально. Что гражданский патруль проходит теперь чаще обычного – ну, народ волнуется, ничего удивительного, но пугает его, скорее всего, его собственное волнение, противоречивость ощущений: с одной стороны, привычным было – любить государя, ему верить, в ущерб всем прочим. С другой же – всякая смена государя могла обернуться катастрофой, потому что на какое-то время становилось неясным, кому верить теперь, если один уже ушёл, а на другого надо ещё поглядеть, чтобы решить: а настоящий ли он, тот, которому верить и которого обожать положено? Каждая такая смена – смутное время в миниатюре. А смутное время – это туман, в котором можешь неожиданно врезаться во что-то неизвестное и непонятное, а ещё вероятнее – оно в тебя врежется. А хуже нет, чем когда выходишь из дома в одной стране, а возвращаешься уже совсем в другой: поменяли страну, а тебя даже и не спросили.

Ладно, хрен с ней, посудой – ещё потерпит. Надо всё-таки разобраться с мыслями. И в первую очередь – не о стране (о ней и без тебя есть кому подумать), но о дочери, о единственном родном человеке. Что-то у неё не так. Раньше было ясно: существовал этот, как его… Тимофей, не то чтобы такое уж золото, но мужик вроде бы определённый, деловой. Но что-то там сломалось, возник кто-то другой, подробности неизвестны, кроме того, что – постарше, военный, полковник, не московский к тому же. Дочь, кажется, им серьёзно заболела, но он как-то быстро исчез. А у неё не спросишь: сразу даёт понять, что это – закрытая тема. Ладно, уж она-то не сегодня-завтра приедет, попробуем деликатно спросить… То ли из-за кружки, то ли ещё из-за чего-то.

Сходить в магазин всё же? Чего-нибудь вкусненького для неё? А в движении, глядишь, и придёт что-нибудь в голову, будущее (как бывает порой) приоткроет глазок, подмигнёт… Да.

2

Лаптев Семён Никитич, мэр города Москвы, в это же время занимался делом, совершенно предсказуемым. А именно: отменив ранее назначенную встречу с коллегой из города Будапешта, высвободившийся час использовал для серьёзного разговора с политтехнологом Полканом, давним знакомым, с которым до сих пор деловых отношений не возникало – и вдруг он предложил свои услуги на вполне разумных условиях. Разговор оказался неожиданно полезным: Полкан предложил сыграть против Ладкова, сделать подставу. А кроме того, что было, пожалуй, ещё важнее, – предупредил, что Третий собирается провести в Москве демонстрацию (оставаясь, конечно, за ширмой) в пользу своего кандидата. Теперь надо было спокойно взвесить сложившуюся обстановку, продумать и то, что уже было сделано, и другое, что ещё только предстояло осуществить – или, наоборот, ни в коем случае предпринимать не следовало.

Собственно, главный шаг был им уже сделан: заявлено о выдвижении своей кандидатуры на президентские выборы и начат – демонстративно – сбор подписей в его поддержку. Однако шаг этот хотя и был принципиально самым значительным, но практически наиболее лёгким. Теперь следовало пройти по цепочке дилемм, и в каждой из них найти верный ответ. Выстроить последовательность необходимых решений. А для этого – объективно оценить ситуацию.

А она такова: за Третьим сейчас нет никаких серьёзных сил, чья поддержка могла бы обеспечить выигрыш ему – то есть, Ладкову.

Интересно: на что он может рассчитывать? Таких сил не так уж много. Внутренние? Круг. Внутренний бизнес. Армия? Призрак армии, скажем так. Пожалуй, и всё. Внешние? Зарубежный бизнес, то есть те магнаты – и чужие, и бывшие свои, чей бизнес всё ещё связан с Россией. Политики Запада, две группы: европейские и заокеанские. И политики Востока. Не менее трёх групп. Кто из них сделает ставку на Ладкова?

Если разобраться – никто. Почему? По старой хохме: можно поставить не на ту лошадь, но только идиоты ставят на осла. Ладков на нынешней, промежуточной должности успел показать свою слабость. И для серьёзных политических сил его просто не существует.

Тогда что же?

Можно опираться на большие деньги. У Третьего их сейчас, конечно, немало. Для жизни. Но не для большой политики. Тут можно рассчитывать только на людей большого бизнеса. На тех, которые его, Третьего, так любят, уж так любят – что не дождутся, когда он наконец свалится. Потому что, приводя их к покорности, он перегнул палку. Отказало чувство меры. Показал себя сатрапчиком. Таких очень любят – только задним числом, Поэтому, кстати, сейчас все они за пределами страны – всё в рамках приличий: пора отпусков. А это значит, что они ждут событий именно сейчас, а не в неопределённом будущем.

Третьему остаётся ставить лишь на одно. На то, что кажется ему силой: на народ. Тот самый, которого на деле и нет.

Что такое сегодня народ? – продолжал раздумывать Лаптев, машинально потирая ладонью уже уставший лоб. – Сто тридцать миллионов человек, официально составляющих сегодня население страны? Разбитых на большие и малые кланы по национальному признаку, на богатых и сверхбогатых – и бедных и просто нищих. Ворующих и за это наказуемых – и грабящих и за это превозносимых. Убиваемых пойлом и дурью. Сверху донизу снедаемых завистью и коррозией коррупции. Не верящих более ни власти, ни вообще политикам, ни газетам, радио и телевидению, ни выборам, ни суду и силам порядка, ни даже церкви. Всё глубже усваивающих старый принцип зоны: умри ты сегодня, а я завтра. И медленно, но верно продолжающим вымирать по совокупности причин. А поэтому столь же неуклонно вытесняемых притоком из-за границ – и потому ещё более озлобленным на всё и вся. Может ли кто угодно рассчитывать на них, как на силу?

«Может», – решил Лаптев. Если человек путает виртуальное с реальным. Может.

Вероятно, именно так дело и обстоит. Виртуальную силу, абстрактную цифру, сто тридцать миллионов Третий принял за реальность, на которую может опереться.

Это глупость. Но – опасная. Очень. Для всех.

Поэтому сейчас надо сделать вот что: разубедить его в этой мысли. Доказать, что это – не более чем иллюзия.

Но если он действительно в это верит, то словами его не вразумить. Это могут сделать только факты. Такие, перед которыми его следует поставить.

Значит, вот в чём смысл предстоящей борьбы с ним: показать факты, которые он не сможет опровергнуть.

«При условии, конечно, – тут же дополнил Лаптев сам себя, – что за тобой, в отличие от Третьего, будут стоять реальные силы».

Одна из них, во всяком случае, уже обозначена сейчас: это Москва.

Численно – это всего лишь десятая часть населения страны. Но контролирующая не менее восьмидесяти процентов экономической и девяносто девять – политической жизни страны.

Страна сейчас на краю обрыва. Углеводороды скользят вниз, и, чего доброго, нефть снова остановится где-то на десяти-двенадцати баксах за баррель. И менее, чем сотню, будет стоить тысяча кубометров газа. А ничего серьёзного, реальной альтернативы этим доходам в государстве так и не создано. Отдельные очажки есть, но на них можно будет опереться лишь через годы. И то без гарантии. Потому что эти годы и для ведущих экономик не пройдут зря, они уйдут в отрыв ещё дальше.

Достигать важнейших целей путём сверхконцентрации усилий, как в своё время было с атомной и ядерной техникой, с выходом в космос, страна разучилась, да и правовой основы для этого более не существует.

А получать такой же результат другими способами – не научилась. Потому что все другие способы основаны на умении работать с людьми, теми, кто обладает возможностями поставить нужное дело на ноги – и вперёд, вперёд. Мы, власть, всё ещё умеем работать с людьми только путём угроз и репрессий. Но если раньше в пресловутых «шарашках» посаженные в тюрьму люди занимались именно нужным делом, то у нас они в зонах шьют рукавицы, или в этом роде. Иных путей мы до сих пор не видим. И у нас может родиться десяток Биллов Гейтсов – но они смогут реализоваться, только слиняв за кордон.

Почему так? Потому, наверное, что качать из земли нефть или газ – дело в принципе простое и долго было сверхдоходным. Тут разобраться в основах можно и без нужного образования и опыта – на то есть специалисты, всё давно придумано и реализовано. А чтобы разобраться в технологиях и идеях, только ещё предлагаемых, нужно иметь в голове ещё что-то, кроме жадности, злопамятности и способности к интригам. Вот почему все, тяготеющие к нему, ничего подобного в стране не сделают.

Третий отлично знает, что открывать Америки в промышленности и экономике – отнюдь не его талант. По природе он – купец. Пока мир платил за энергию, можно было обходиться и без таких способностей. А нынче уже нельзя – если действительно хочешь поднять страну. Но оставить пост человеку, который на такие дела способен, – оно ему нужно?

Третьему сейчас нравится тот положительный образ, который лейб-историографы успели уже создать для будущего. Но если настоящие успехи начнутся при возможном Четвертом – имя Третьего станет связываться главным образом с трудностями и провалами. С порой откатов во внешней политике государства. То есть сделанные раньше глупости сейчас со всех сторон возвратятся – и нанесут удар за ударом. Поскольку в международные шахматы доверено было играть людям, неспособным увидеть на доске даже двухходовую комбинацию. С ним самим во главе.

Нет, он не будет драться до конца: настолько у него хватит даже не ума, но инстинкта самосохранения.