Разум

Отныне никакая великость и никакая малость не выйдут за пределы, очерченные первой причиной. Это момент установления законов мира. Этими законами устраняется полная свобода всякого, кто есть. Остаётся только свобода поиска и выбора пути следования своему предназначению, которое тонкой нитью вплетается в узор вселенной. Каждой персоне надлежит соответствовать себе.

Если бы при таком обилии сущностей с примерно равной развитостью и принципиально разными взглядами на себя, своё назначение и своё окружение не оказалась бы выработанной идеология примирения конфликтов, то вспыхнуло бы всеобщее побоище, уничтожившее мир в самом зародыше. Но коль мир всё же есть, то это свидетельствует о наличии в нём особого нравственного принципа, цена которому жизнь, бытиё, возможность существования. Суть данного принципа заключена в недопустимости устранения конфликта путём разрушения соперничающих сторон, ибо уничтожение противоречит запрету на остановку и попятное движение в развитии. Если же конфликт оказался непримиримым, то гибнут все его участники и не просто гибнут, а превращаются в прах, т. е. минуя, не останавливаясь, не задерживаясь в прошлом запрещённом состоянии своего бытия, сразу скатываются в начало восхожденческого пути, т. е. на уровень предельно низкой потенции пространства и вечного ожидания возможного востребования. Как было, например, в соперничестве сорросовского конфликта с защитником, взращённым в мире времени. Оба они пополняют прослойку праха и если когда–то он кому–то понадобится, то очередная судьба сложится без всякой связи с предыдущей. В данном примере проявляется величие жертвенности представителя ремонтного потока. При возникновении агрессии за пределами мира времени категория жертвенности не используется как средство разрешения конфликта в силу того, что имеется иной вариант примирения. Этим иным вариантом является возможность договориться на условиях равной выгоды. В требовании взаимных уступок до состояния удовлетворения претензий нет момента очеловечивания вплоть до проявления эмоций. Это понимание обеими сторонами роковых последствий в случае, если согласованность не произойдёт: оба и правый, и виноватый превратятся в прах. Потому каждый изыскивает такие приёмы примирения, чтобы получить выгоду только такого вида, которая принесёт пользу сопернику.

Практически примирение сводится к установлению состояния ни упасть, ни улететь. Это значит, что бунтующий состав отделяется от исходного тела и размещается на таком удалении, чтобы сохранилась прежняя целостность объекта, но в новом структурном исполнении при наличии определённой самостоятельности обеих образовавшихся частей. Между частями в таком случае устанавливается объединительно–разъединительная связь, призванная зафиксировать и поддерживать договорные отношения. Такие перестроения назовём дроблением или делением.

Однако части, в силу их разумности, воспринимают свободу как возможность ускориться в развитии. И они действительно получают стимул к росту. Но в процессе роста накапливаются новые противоречия, возникает очередное противостояние и обостряется следующий конфликт. Разрешается он по установленному принципу путём дальнейшего дробления. И так вечно! В итоге исходное пространство порождает россыпь миров, в каждом из которых прослеживается одна и та же организующая линия, заданная ранее первой причиной. Это есть обоснование тезиса: как вверху, так и внизу, или иначе — это причинно–следственная организация сущего.

Дробление не может совершаться беспредельно. На каком–то из шагов возникает ситуация, когда следующее деление вынудит конфликтующую общность отступить в прошлое состояние своего развития. Образуется кульминационная точка бытия. Отступить — значит, скатится в никчемный прах, не отступить — надо устранить конфликт, для чего недостаёт умения, сил, навыков, словом, опыта. В таком положении оказался глава нашего мира — соррос. Если бы он в драматический момент не нашёл решения, не было бы его, как персоны эврисного мира, а того, что люди принимают за вселенную, не было бы и подавно. На наше счастье или горе, но соррос решение нашёл. Он для гашения конфликтов создал особый нигде более не встречающийся мир времени, назначение которого состоит в подготовке существа, способного сразиться с конфликтом и победить его ценой своего распыления до состояния праха. На этот мир он выделил семь координат личного пространства, организовал зарождение сознания в нём и обустроил процедуру насильственного оразумления персон до состояния пригодности к бою с конфликтом. Он знал, что у подножья кубического мира соберутся умники, называющие себя людьми, что их дерзость помешает им пройти свою дистанцию за один раз, что они станут угрожать планете, соседним поселениям и даже затеют взлом с такими трудами налаженного равновесия, потому позаботился о снижении вреда от них путём сотворения кругов принудительного оразумления с малым приростом ума, но с великими муками, а также предусмотрел дублирование трёхмерных миров в количестве 120 раз.31

И когда он всё это проделал, то выяснилась недостаточность принятых мер, ибо сотворённые из сомнительного материала, несмотря на принуждение, всё равно не желают оразумляться и предпочитают терпеть беды в отместку за стопорение хода, нежели напрягать себя в тяготах развития. Потребовалась дополнительная повелевающая стихия. Она должна быть щадящей для успевающих и весьма отягощённой для отстающих. Должна быть неотвратимой и всё–таки управляемой, а также трагичной, но и радостной. Люди знают эту стихию. Она называется смерть. Её смысл состоит во внесении разрывов в ранее непрерывный процесс оразумления. На пути роста необходимы особые пункты, в которых подводится итог прошлому бытию. Но как организовать такой учёт?

До сего момента особь состояла из нематериального сознания и такой же нематериальной формы. Сознание отвлекать от назначенного пути недопустимо, поскольку наложен запрет на попятность и остановку движения, а также на скачкообразный незаработанный прирост содержания. Оно обязано вечно двигаться только в сторону повышения разумности. Значит, следует воздействовать на форму. Пусть она, форма, своим прихотливым нравом вынуждает сознание приготовиться к тому, что наступит пора и придётся давать отчёт о своих свершениях. Но если форма останется нематериальной, да ещё наделённой дополнительными повелевающими возможностями, то следствие–форма способно сравняться по значимости с причиной–сознанием и тогда возникнет неопределённость в приоритетах: кто из них всё–таки является содержанием, а кто вместилище этого содержания? Ставка в споре немала — бессмертие! Потому конфликт разгорится на уничтожение. Этого допустить нельзя, ибо тогда придётся изыскивать принципиально иную организацию бытия. Но страшен не сам возврат к началу замысла, а уверенность в том, что любой из сценариев сущего обязательно станет содержать в себе не такой, так другой тупиковый момент, для устранения которого придётся привлекать особые решения. Вывод: форму оставлять нематериальной нельзя! Но тогда какой?

Форму надо осадить в самомнении. Нужно сделать её весьма отличающейся в развитости, приспосабливаемости, в живучести и, что самое важное, ограничить её притязания на лидерство. Вырисовывается необходимость лишить её восхожденческого статуса. Это значит: она не может зарождаться, в развитии достигать больших творческих вершин и ей запрещается вмешиваться в решения, принятые причиной. Она отныне обязана будет изготавливаться. Кем–то посторонним, но не ею самой. Форма в таком представлении превращается в изделие, в устройство, в тело того, по чьему велению она оказалась востребованной. Но это пока только оконтуривание проблемы. Как практически воплотить предполагаемый проект, если для этого нет ни материала, ни средств? Это снова тупик! То пространство, которое есть в наличии, ужé распределено между более развитыми сущими и потому недоступно. Отходы мироздания в виде праха также приспособлены для порождения сущностей ремонтного потока. Ни выше сорроса, ни ниже сорроса потребного материала нет. Безысходность! Или падение в прах, или надо найти в себе силы сотворить то, чему нет опоры в своём естестве.

Соррос решение нашёл: он создал материю. Для этого он часть собственной сути преобразовал таким образом, что она стала удовлетворять выше приведенным требованиям. Это стало возможным благодаря изобретению нового приёма обращения с пространством. Соррос научился пространство сжимать, сгущать, перераспределять.

Представим снежную равнину от края до края. Раскинем руки в саженном охвате, загребём побольше снега и соберём его в кучу. Чем отличается то, что наполняет кучу, от того, что содержится на равнине? И там, и там снег, но его густота, плотность или иначе: состояние, а значит, и свойства оказываются различными. Применяя соответствующие приёмы обращения с пространством, возможно получить требуемое качество нового продукта, т. е. материю в её невообразимом разнообразии. После её создания она стала использоваться в мироздании исключительно для построения форм. Поскольку деформации подверглось семимерное пространство, то и выходная продукция обязана сохранить ту же мерность, т. е. всякая материя, где бы она ни находилась и в каком бы виде не представлялась, также должна быть семимерной. Следует отметить и вторую важную особенность материи: она образовалась при сжатии пространства, обладающего разумом, значит, и в сжатом виде, в силу бессмертия сознания, разум обязан сохраниться в неизменном качестве. Другими словами: всякая материя обладает собственной разумностью. Однако в связи с исключением материи из восхожденческого статуса, разумность материи не превышает значения, предъявляемого к объектам мира форм, т. е. сознание материи ограничивается в своей компетенции только конкретной формой, как следствием запросов восхожденческой персоны.

Плотные виды материи, характерные для людского восприятия, наблюдаются не далее нашего объёмного мира. После него так- же имеется материя и также семимерная, но уже не плотная, а потому не поддающаяся отображению человеческими рецепторами. Как же теперь вынудить материю участвовать в организации замысла смерти? В наличии есть нематериальное сознание, которое само по себе неприкосновенное в силу его неуничтожимости. Далее, есть два варианта изготовления формы: нематериальной и материальной. Как использовать разнообразие форм для острастки ленивого сознания? Нужно сознание сначала раздеть, т. е. лишить его имеющейся формы, а потом одеть, т. е. придать ему новую форму. При таком подходе к замене вместилища обнаруживается весьма неприятный промежуток действий, при котором одна форма убрана, а вторая ещё не создана, и образуется возможность вообще освободиться от всякой формы. Забрезжил призрак абсолютной свободы. И если только допустить такой факт, создастся прецедент намеренного избавления под предлогом смены формы вообще от любых ограничений и тогда сознание сможет разлиться широким потоком по всему простору сущего. За первым случаем пойдут многие, что приведёт к исчезновению индивидуальности и к невозможности использования ремонтной ветви септона для обеспечения устойчивости. Мир рухнет. Возникла очередная коллизия роста.

Разрешается она благодаря объединению процедуры смерти с процедурой рождения. В связи с недоверием к сознанию, вызванным настойчивым поиском путей увиливания от тягот оразумления, у него отнимается право единолично распоряжаться заменой прежней формы на новую. Для этого цикл перехода из единичного акта превращается в процесс. В нём участвуют, помимо самого переходящего, две другие личности, имеющие статус: родители. Тогда по инициативе нематериальной сущности между земными жителями разного пола, т. е. между будущими родителями, организуется взаимная ответственность, названная людьми любовью, по взращиванию заготовки тела, в которое обязан будет вселиться воплощае- мый. Возникает совместная работа по переходу от них к нам. При этом родители строят заготовку тела в виде эмбриона, а переходящая сущность руководит строительством. В момент рождения сама сущность входит в подготовленное тело, образуя земного поселенца в виде человека или любого другого жителя планеты от мошки до гигантов, ибо процедура для всех едина. Подробно эта тема раскрыта в книге миры 31. Здесь приведено краткое изложение, чтобы показать на сколько ёмкой задачей является принуждение к росту, насколько трудным, мучительным и трагичным является переход из нематериального бытия в твердь, и что такая нагрузка на нежелающего добровольно оразумляться обязана запомниться, отложиться в собственной структуре и вызывать ощущение, называемое страхом смерти, для предостережения хитрецов от попыток отсидеться в мировых кущах вместо следования своему назначению.

Что же изменилось в отношениях сознание–тело? Появились ли принципиальные особенности? Да! Их несколько! Первая — это исключение плоти из категории причин. Материя, созданная сознанием, сама по себе является следствием этого сознания. Этим самым она ужé не может претендовать на равное положение со своим породителем. Она оказывается не единицу меньшей мерности, чем то сознание, которому она обязана служить в качестве инструмента познания. Например, одномерное растение имеет плоть, составленную из нульмерных компонент, плоскостное животное создаёт себе тело из линейных составляющих, междумерный человек пользуется плоскостным наполнением, т. е. тело людей составлено из тел животного уровня. Форма кваромовцев включает в себя фрагменты людского типа и т. д. Такое различие развитости на целую координату исключает возможность малограмотного тела обоснованно вмешиваться в поступки более умного существа — сознания.

Вторая особенность состоит в разнесении статусов бытия. Если сознание относится к неуничтожимым проявлениям мира, нагружено в своём движении восхожденческим смыслом и всегда является одновременно причиной для своих частей и следствием по отношению к старшему общему, то материя–форма–плоть восхожденческого назначения не имеет. Это значит, что она уничтожима, т. е. смертна, и представляет собой обменный атрибут, приобретаемый сознанием же на одно–единственное конкретное воплощение. Потому форма не в состоянии изготовить сама себя. У неё для этого нет предистории, значит, нет знаний, опыта, нет такого задела, из которого вытекали бы обоснованные требования к собственной значимости. Потому к бессмыслице относятся потуги лечения болезней путём воздействия на плоть, и объяснение величия мира через созерцание его материальных очертаний.

Третья особенность — это ограничение спесивости сознания. Если ранее, без угрозы падения в плоть, сознание могло позволить себе почти безнаказанно отставать в развитии вплоть до остановки роста или по прихоти своей ускориться, или отклониться от своего назначения, то при наличии пунктов промежуточного контроля и при появлении опасности быть подвергнутым тягостям перерождения, поведение сознания становится более осмотрительным. Этим снижается риск возникновения конфликтов, не связанных с оразумлением, а значит, повышается надёжность ветви поддержания равновесия. Всё в мире, кроме людской прослойки, стремится к снижению страданий. Разумность оценивается количеством мучений, приходящихся на каждую единицу поумнения. По такому показателю человеческая цивилизация занимает последнее место.

Четвёртая особенность — появилась возможность создать преддверие праха в виде резерваций в материальной области пространства для особо упрямых сознаний–персон, упорно противостоящих принятым в септоне требованиям обеспечения устойчивости мира. Если дополнительные тяготы материального заточения не возымеют действия, порочные сущности теряют восхожденческий статус и преобразуются до состояния праха. При появлении признаков со- ответствия требованиям все ленивые особи переводятся на круги принудительного поумнения с постепенным снижением страданий по мере их образумливания. Похоже, что земная резервация оказалась на распутье — то ли в прах, то ли в насильственное восхождение. Судьба людей решается сейчас. Результат — по их деяниям.

Пятая особенность — это простейший объект познания для лиц, только недавно покинувших свалку вселенной, наполненную прахом. Существа, по меркам мира, ещё вчера пребывавшие в предельно низкой градации творческой потенции, не в состоянии воспринять что–либо иное, не обладающее очевиднейшей конкретикой. Их нельзя снабжать органами восприятия, основанными на работе мысли, интеллекта, разума, поскольку они есть отсвет сознания, которое само по себе только–только начинает восставать из небытия и ему самому для развития необходимы сильные воздействия со стороны. Физиологические рецепторы создать проще, быстрее и надёжнее, чем сразу мыслительные. Они и были средствами первичного соприкосновения с натурой. Но чтобы простейшие органы оказались способными хотя бы что–то отобразить, сам отображающий объект обязан быть пригодным для представления в простом виде. Таким свойством обладает только материя. Именно она имеет параметры первой привязки к бытию по габаритам, тяжести, мокрости, сухости, скользкости, горючести, гибкости … Начальное впечатление даёт толчок к развитию сознания, проводя его через нулевое, линейное, плоскостное, объёмное и т. д. восприятие.31 По мере поумнения особей та же материя предоставляет возможности дальнейшего проникновения вглубь вплоть до конгломератов, молекул, атомов … Однако на пути углубления заготовлены ловушки. С одной стороны, мировоззрение, выработанное на восприятии вещества, не способно изменить самому себе и настырно в любых ситуациях стремится отыскать полюбившиеся плотные образы. С другой — по мере измельчения тверди именно эти образы исчезают. Познание оказывается в тупике: что научились воспринимать, того нет, а что имеется, то воспринимать не научились. Как поступить?

В силу запрета на скачкообразное развитие, в любом процессе обязан быть постепенный переход от меньших знаний к бóльшим. Для осуществления такого перехода необходим этап осознания необходимости изменения взглядов на мир и этап выбора направления дальнейших поисков. Опорой в такой работе обязано стать всепланетное мировоззрение, ибо планета, как и всякая личность, имеет собственный предначертанный путь, и действия её частей, т. е. людей, не должны ей быть помехой. Если же люди не смогут возвыситься до понимания замыслов планеты, то людей не будет! Тогда на вопрос: как поступить, следует ответить — необходимо в своём познании выделить важнейшее направление по осознанию себя, своего предназначения и занимаемого места на шкале роста. Всякие подсказки, рекомендации и прочие сторонние прояснения данного положения сродни скачку развития и потому запрещены. Любая личность, цивилизация или вселенская населённость живёт только тем достижением, которое самостоятельно нашла для своей самостоятельности. Люди, как особо дерзкая прослойка разумности, тем более для своего уцеления должны принять предельно выверенные меры, пока их ещё хоть как–то терпит планета.

Как ни подходить к анализу цивилизации, всё равно получается невысокий ценз–ранг задиристой, а точнее: не осознавшей себя прослойки мироздания. Уяснение только этого положения сделает оправданным затраченный труд на подготовку данного материала.

СОЗНАНИЕ

При рассмотрении пространства казалось, что достаточно определить это понятие, как немедленно наступит ясность относительно структуры мира. Действительно, сколько бы ни смотреть в телескоп, повсюду только оно: пространство да ужé поднадоевшая материя и ничего более. Если бы так было фактически, то этим положением утверждалась бы единственность наблюдаемого мира. Но пространство не может существовать само по себе в качестве законченного объекта в силу собственной некомплектности. Будучи формой, оно обязано быть следствием породившей его причины. Во всём мироздании форму способно сотворить только сознание. Однако сознаний беспредельно много, ибо сознание является той творческой величиной, ради которой, во имя которой и сутью которой наполнен мир. Без сознания мир невозможен, поскольку только оно и никто другой способно устанавливать причинность.

При неисчислимости сознаний такими же неисчислимыми являются и пространства. Случаи наличия пространства без сознания и сознания без пространства даже не рассматриваются в связи невозможностью отрыва содержания от формы. Значит, всякий раз при упоминании одного из атрибутов бытия в обязательном порядке подразумевается присутствие второго из них: сопутствующего.

Структурные представления сознания в процессе его роста изложены в книге сущее 34, здесь же отметим только некоторые черты. Особо привлекательной их них является понимание исключительного положения того пространства–сознания, к которому принадлежат люди. До него практически нет ничего, кроме вселенского праха, который не обладает сознанием и представляет собой форму, которая не сумела, а значит, не пожелала, не сочла нужным соответствовать и подчиняться какому–то из сознаний в длинной цепи их представительства. Но при этом и сознание не нашло в себе силы обуздать форму и вынудить её следовать по причинному пути согласно индивидуальному предназначению. В результате оба наполнители сущности превращаются в прах, в связи с их непригодностью для согласованного движения в составе причинно–следственного массива. Образуется мировая свалка отвергнутого материала. Своим наличием она создаёт угрозу устойчивости мира, поскольку, непрерывно пополняясь, на протяжении вечности в состоянии вобрать в себя значительную часть сущего, снижающую свою активность при убыли взаимодействующих объектов. Свалку нужно расчищать. Но как можно приспособить нечто непригодное, лишённое определяющих атрибутов мироздания — формы и сознания?

Вторая черта проистекает из особенностей развития, при котором для примирения конфликтов приходится использовать принцип деления–дробления с использованием объединительно–разъединительной связи и достижения состояния ни упасть, ни улететь. Последовательное применение такого приёма согласования интересов приводит к тому, что наступает угроза попадания в своё же запрещённое прошлое состояние. Если объект такой запрет нарушит, он теряет лицо, т. е. превращается в прах. Все, решившие быть, вынуждены творить во спасение и найти путь собственного роста без привычного дробления. В такой ситуации оказался глава нашего мира — соррос. Он для борьбы с конфликтами создал особый мир времени, назначение которого состоит во взращивании борца, способного победить угрозу и погибнуть вместе с ней. Гибель обоих является обязательным условием обеспечения устойчивости мира, поскольку после сражения соперники оказываются в недопустимом прошлом времени бытия. Для изготовления такого борца во всём мироздании не нашлось иного материала, кроме праха. На его применении разрешаются две кризисные линии развития: накапливающийся прах надо всё–таки куда–то убирать и надо из чего–то взращивать борца. Но как превратить прах в нечто пригодное?

Вопрос сводится к возникновению жизни, если учесть рассуждения в человеческой трактовке. Однако ранее было показано, что нет такого объекта, в котором отсутствовало бы или содержание, или очертание. Значит, всякий объект из их беспредельного числа в обязательном порядке имеет сознание и форму, а потому он живой. К не живым относится только прах. Все остальные объекты мира являются живыми и потому вопрос о происхождении жизни вообще, лишён смысла. Живая ли песчинка в пустыне? У людей давно сложилось мнение — нет, мёртвая. И с точки зрения тех, кто так считает, ответ правильный. Но, по мере развития и поумнения, отношение к среде будет непрерывно меняться и когда–то наступит расширенное и углублённое понимание природы и тогда станет очевидно, что быть, существовать и находиться в развитии могут только живые сущности. У всех у них разный уровень разумности, разное назначение и пути оразумления, но все они подчиняются одним и тем же законам мироздания, каждый на своём месте велик и незаменим, каждый от чего–то уходит и к чему–то стремится, а потому всё имеющееся — это коллеги по восхождению. Потому вопрос следует ставить не о возникновении жизни, а о привлечении праха на путь пробуждения и дальнейшего роста согласно общим законам мира. Такая работа оказалась по силам только сорросу.

Он создал из праха первичный разум. Это значит, что никчемному материалу была придана определённость и возможность творить. Творчество совместно с формой образовали сущность–зарожденца. Появился жилец нулевого мира, которому уготована весьма длинная дорога восхождения в составе многих иных персон стихии времени к высотам шестимерного мира для борьбы с конфликтом.

Кажется, здесь приведено библейское творение. Но это не так! Целью работы сорроса было изготовление наипростейшего разума из всех возможных вариантов, однако, вовсе не человека. Этот сотворённый разум ни в коем случае не планировалось сделать в окончательном виде, как образец совершенства или в виде цели вращения миров. Соррос изготовил зарожденца не во благо самого зарожденца, а исключительно для своей персональной выгоды, обрекая своё порождение на вековые муки по преодолению препятствий роста.

Далее! Соррос сотворил не одного человека, как утверждается в Библии, а много и даже очень много, а точнее: сонмы существ. Их должно оказаться такое большое количество, чтобы по мере оразумления в процедуре составности из них можно было бы собрать шестимерное существо, могущество которого соотносилось бы с мощью самого сорроса. Иначе конфликт ему не одолеть. Но и этого недостаточно! В связи с тем, что в интенсивно развивающейся структуре противоречия возникают непрерывно, так же непрерывно разгораются конфликты. Практически они следуют сплошной лавиной. Для их гашения необходимы персональные борцы, потому в мире зарождения должны впускаться в жизнь пакеты–обоймы начальных существ. И даже этого мало! Всё, изложенное по поводу сотворения начального разума, обязано продолжаться вечно, обеспечивая непрестанную убыль отверженного материала. Одновременно с убылью происходит его постоянное пополнение вследствие превращения борца и конфликта в прах при их гибели, создавая тем самым надёжный круговорот исходного продукта.

Каждое очередное зарождённое существо снабжается приданной личной судьбой без какой–либо связи с предыдущими достижениями. Потому вечность для персон ремонтного потока — это дистанция от праха до праха. Поскольку на этом отрезке нет ни одного участка, где располагались бы сущности с равной развитостью, то нет нигде одинакового восприятия такого понятия, как вечность. Каждое существо по мере роста сознания меняет своё отношение к определению вечности. Наиболее длинная она там, где самое медленное время — в нулевом мире зарождения. Затем вечность в кажущемся отношении несколько сокращается в линейном мире, ещё сильнее уменьшается в плоскостном и объёмном мирах, а в квароме, пентаре и сорросе она, быстро укорачиваясь, превращается в стремительный текущий эпизод бытия.31 Какая же она фактически? Сколько разумов, столько и ответов. Самое приемлемое суждение мог бы дать соррос, но он так далеко и его развитость так высока, что ему с нами беседовать, вроде нам с вирусом.

На половине пути оразумления от праха до сорроса мириады поумневших зарожденцев составляют такую отдельность, которую сами отдельности называют себя людьми. Они, исходя из возможностей своего ума, установили своё понимание вечности и даже измерили её продолжительность, как время до большого взрыва. При этом неприлично спрашивать, что же всё–таки громыхнуло, почему время там и здесь течёт одинаково и зачем вообще понадобилось приличной бомбе лепить себе такую обузу, как люди? Вопрос о происхождении человека был поставлен ещё раньше, до выдумки о вселенской диверсии. В 19 веке учёные Г. Э. Рихтер, Г. Гельмгольц, Ф. Реди, С. Аррениус, в противовес библейскому сказанию, выдвинули предположение о внеземном начале всего живого. Дескать, во вселенной имеется жгучая потребность в живом и оно где–то там далеко или высоко накопилось в изобилии, но к нам ему трудно добраться. На помощь приходят небесные странники, вроде комет, астероидов, пыли … ветра, которые несут зародыши жизни по вселенским градам и весям. Попав к нам, на них нападают местные катаклизмы, пробуждающие семена к земной жизни. Согласно В. И. Вернадскому 5 и А. И. Опарину 22, проснувшиеся зёрна дают толчок или иначе: запускают развёртывание жизни не вообще как значимого процесса мироздания, а только лишь его планетного варианта. Назначение его состоит в стремлении панспермировать, т. е. осеменить, всё и вся, куда дотянется. Этакая шаловливая резвость сеятеля жизни. Нас самовольно посеяли, вот и мучимся!

Недостаток такого подхода в лоскутности. Независимо от того, правильна такая трактовка или нет, к ней пропадает доверие, поскольку рассматривается отдельный эпизод: то ли из яйца, то ли из случайного семени, то ли в результате местного самозарождения, то ли из возможных других придумок появилось живое — не всё ли равно? Оно так или иначе появилось и это уже не интересно. Интрига состоит в вопросе: зачем, каков тот процесс, развёртывание которого привело к необходимости порождения так называемого живого? Если живое возникло вследствие издержек процесса, то и само возникшее обязано составить процесс. В чём отличие первичного процесса от вторичного? В каких разновидностях одно из них образует второе? Где начинается процесс и чем он заканчивается? Какие отношения между составляющими общего потока и что происходит при возникновении сбоев? Имеется много других вопросов, требующих ответа для создания целостной картины движения разума. Любой фрагмент, каким бы он поначалу не казался обнадёживающим, не может рассматриваться всерьёз, т. к. в человечьем обиходе нет критерия для оценки его достоверности. Некоторым мерилом способна выступить только непротиворечивая гипотеза, без единого парадокса, длительного развития мира, из которого как частный случай, вызванный внутренней необходимостью, обязаны вытекать остальные подчинённые потребности. Так, выяснив структуру сущего 34, можно установить особенности бытия его звеньев 31 и на основании единых законов совершенствования мира определить назначение, момент начала движения, место расположения на шкале оразумления и точку окончания роста той единицы пространства, которая через ряд превращений оказалась в роли человека. Получается, какое бы понятие ни назвать, сразу же следует выяснить откуда оно происходит и куда втекает. И как только это удастся сделать, снова образуются два крайних понятия, для которых следует разыскать исток и сток. Такая цепочка бесконфликтных стыковок прорисует явление, развёрнутое в виде процесса с обязательным согласованием заинтересованностей как его целиком, так и всех промежуточных элементов. Затем проводится проверка на соблюдение единства мотивов движения и возможностей разрешения конфликтов, определяется отношение к протестантам, к выполнению требований сохранения содержания и формы, равной выгоды при перестроениях и прочих многочисленных особенностей.31 И если всё потребное проделать, то окажется, что человек никогда и ни от кого не происходил. Он представляет собой важный, как и всё остальное, необходимый, как и всё остальное, но всё же промежуточный, как и всё остальное, этап обеспечения устойчивости старшего шестимерного мира — сорроса. От точки зарождения он отошёл на нулевую, линейную и плоскостную координаты, но впереди ему ещё предстоит освоить кваромную, пентарную и сорросовскую дистанции. Перед человеком и после него по три мира. Кажется, что достигнута середина, и его знания должны соответствовать половине требуемых. Но это вовсе не так!

В книге миры 31 показано, что линия восхождения разума от области зарождения до шестимерного пространства представляет собой плавную возрастающую кривую, изменяющуюся по закону показательной функции. На её начальных участках вплоть до мира людей рост линии происходит хотя и с ускорением, но всё же весьма неторопливо. После мира людей происходит стремительный взлёт развития, потому на оставшиеся три интервала поумнения отводится совсем мало времени. Люди оказались в перевальной точке маршрута. Что же должно с ними произойти для обеспечения возможности освоения огромных знаний за короткое время?

До людей — животные. За ними — почти боги, т. е. кваромовцы. Предки материальные, а потомки ужé нематериальные. Такое изменение формы может произойти только при кардинальном изменении сознания. Кардинальность же состоит в уяснении и воплощении в свою практику двух основных поведенческих установок. Первая из них — это осознание себя. Смысл такого требования изложен ранее в разделе «мировоззрение». Вторая установка — это самостоятельно учиться самостоятельности. Особенности данного положения раскрыты в книгах неболение 32 и сущее 34. Здесь же отметим: значительное поумнение за короткий срок сопровождается возрастающими страданиями. При ошибочном выборе пути развития мучения могут оказаться невыносимыми, и тогда цивилизация погибнет. Но смерть обозначает смену формы воплощения. Придя в нематериальную область бытия и оставаясь в ней почти на прежнем уровне сознания, вскоре наступит конфликт развития уже у них и тогда возникнет ситуация смерти, эквивалентная переходу–рождению в плоть. Так образуются круги принудительного оразумления, насыщенные особыми наказательными бедами. Продолжаются они до тех пор, пока по крохам собираемые сведения создадут достаточный багаж для понимания и осуществления приведенных выше установок роста. Не лучше ли, не легче ли, не умнее ли уже в этом воплощении даже ценой предельных усилий найти не ошибочный путь развития и тем самым начать жить, а не выживать? Как вариант для ориентировки приводится данный материал. Пора человеку начать относиться к себе не по–человечески, т. е. самоуничтожительно, а как того требуют интересы мироздания.

И наконец, следует обратить внимание на мистический термин творение. В него вкладывается библейный, а значит, роковой смысл: вот, дескать, ничего нигде никогда не было, даже пустоты не оказалось, а вздумалось творцу сотворить — враз и сотворил. Не было — зато теперь есть, и не просто имеется, а исключительно для надобностей человечьих и для потехи его совершенства. Однако …

Каждому читателю можно предложить задачу: требуется найти хотя бы какое–нибудь движение, поступок или предмет, для осуществления которых не понадобится творчество. Заранее прийдётся отметить отсутствие действий, не связанных с творчеством. Что бы ни предпринять, на первый план выдвигаются варианты. Порой их настолько много, что выбор приемлемого из них превращается уже в самостоятельную задачу, для решения которой привлекается творчество предельного накала. Это касается зарожденца и похоже, что ему–то приходится наиболее трудно, ибо знаний ещё нет, а противостоять среде необходимо сразу. Не легче существам линейного мира. Их кругозор хотя и шире, чем у нулевиков, но и событий, несущих конфликты, значительно больше. Для преодоления каждого препятствия нужны поиск, выбор и принятие решения, а разве это не творчество? Похожая ситуация у особей плоскостного мира. Да стоит только животному ошибиться в своём творчестве, как немедленно из особи оно превратится в пищу, и на этом его текущее воплощение исчерпается. Особое отношение к творчеству у существ плоско–объёмного междумерья, т. е. у людей. Их захлестнула инициатива уничтожения при почти полном отсутствии сдерживающего начала. Они демонстрируют собой типовую линию поведения особей, не осознавших себя. Им кажется беспредельной собственная развитость, потому якобы допустима любая выдумка, всякое наступление на природу и творчество без оглядки на последствия. Но такое поведение не является плохим или хорошим. Это типовой разгул малого ума. После людей придут другие популяции и, как только их сознание достигнет междумерной отметки, они так же пустятся во все тяжкие в стремлении извести себя под девизом всезнайства и крохотного всемогущества. И как это ни прискорбно, такой захлёст разумности тоже относится к категории творчества. После людей наступает интенсивное накопление знаний в короткое время, потому там творчество выступает первейшей обязанностью и смыслом всякого выдвижения в будущее.

Вывод! В семимерном пространстве септона нет ни единого представителя, умудрившегося жить–быть без творчества. Само по себе творчество не есть нечто определённое, монолитное, универсальное, этакое пригодное для всех и всегда. Творчество каждому дано по уму его. Или наоборот: творчество не может превзойти возможности ума–сознания. Потому персона нулевого мира творит не более того, что укладывается или способно проистечь из собственного опыта. Её творчество никогда не поднимется до высот линейной особи и тем более ей не подняться до возможностей других разумников. Линейная особь проявит себя в своём мире, но окажется полностью неспособной к обоснованной выдумке в мирах слабее или сильнее развитых. Такая закономерность соблюдается на всём пути восхождения вплоть до самого сорроса. А что же сам соррос? Не его ли чада описаны выше? Если они могут творить, то такую способность он им дал! Если ему по силам обязать творить на всех семи координатах, так, значит, собственная способность к творчеству, видимо, такого ранга, до понимания которого людям не дотянуться. Остаётся только признать: мир, принявший людей в своё лоно, сотворён сорросом. Надо лишь понять и творца, и мир. Какое бы действие ни происходило в мире времени, оно обязательно рассматривается под прицелом обеспечения устойчивости сорросовского пространства. Если событие соответствует повышению жизненности, то свершивший его остаётся в текущем воплощении и сопутствующие страдания не превышают уровень, установленный для неотягощённого оразумления. При нарушении условия соответствия деятель подвергается гонениям вплоть до уничтожения.

Кто же оценивает правильность поступков? Прямо–таки просится на бумагу и в строку имя того непогрешимого, который один в состоянии выследить всех из их несметного количества, на каждого завести табель и с бухгалтерской педантичностью взвесить не только свершённое, но даже измысленное. Возможно ли подобное? Ведь для этого потребовался бы штат, технология, судилище, но самое неисполнимое — это необходимость третейной силы, которая стояла бы над миром. И поскольку не бывает процессов без издержек, то вскоре сторонняя сила вместо учитывающей превратилась бы в надзирающую, а затем в управляющую. Это гибель исходного мира, оказавшегося неспособным самостоятельно обеспечить свою самостоятельность. Как же эту задачу решил соррос?

Представим себе поезд. Впереди паровоз, а за ним вагоны. Вся громада несётся по рельсам. Вопрос: в чём состоит свобода каждого из участников движения? Способен ли паровоз выполнить хотя бы что–нибудь не так, как заложено в его бытиё? Да способен! Например, он может таранить препятствие, вместо воды залить нефть, закрыть дымовую трубу … Такое творчество укладывается в понятие полной свободы, но какой прок от гибельной инициативы? До протеста соответствовал своему предназначению и потому имел смысл–бытиё, после своеволия перестал соответствовать, и ему не нашлось места среди тех, кто и впредь соответствует. Такое же рассмотрение можно провести по поводу вагонов, рельс и всего прочего, включённого в качестве звена в инерционную последовательность. Паровоз, нарушив установленный ход событий, оказался наказанным, но для оценки его поступков не привлекались эксперты из–за паровозья, т. е. из–за пределов движущегося массива. Сам массив задаёт ритмику и суть всяких собственных действий.

В мироздании отсутствует что–либо не охваченное или не включённое в последовательности. Если бы такой объект нашёлся, то он не имел бы менее развитого звена, чем он сам, и более развитого. Значит, у него отсутствовала бы причина, которой он обязан подчиниться, и следствие своих собственных поступков. Вся его инициатива замкнулась бы на него самого. Тогда такой объект должен из себя разрастаться и структурироваться, порождая новый мир со своими порядками, если для этого хватит потенции, или же, при её недостатке, снижать свою активность, замирать, стопориться в развитии и скатываться до состояния праха. В любом случае он покидает мир с устоявшимися отношениями.

В таком мире наложен запрет не только на уединённые объекты, но и на одинаковые объекты. Нет нигде повторений, которые были бы равными во всём. Если где–то возникнут тождественные отношения, этим немедленно порождается прецедент объединения многих усилий для решения одной задачи. Появляется возможность увиливания от тягот оразумления за счёт дробления своей ноши на большое число участников, что запрещено в связи с потерей индивидуального назначения каждой персоны. Но каждый объект обязан быть комплектным, т. е., наряду с формой, должен иметь личное сознание. Или скорее наоборот: объект — это прежде всего сознание, облачённое в собственную форму. Значит, сколько объектов, столько и сознаний. И все они собраны в последовательности со своими правилами подчинения, где всякое звено является одновременно общим для мене развитых составляющих и частью относительно сильнее развитых элементов. Такое структурирование кажется естественным только на первый взгляд. Особенность и трудность существования состоит в абсолютизации своей значимости всяким, кто есть. Каждый со своего места на шкале оразумления наделён способностью наблюдать ниже лежащие миры и полностью лишён возможности воспринимать выше расположенных соседей по разуму. Возникший перекос в отображении мира порождает уверенность в том, что именно на нём заканчивается весь путь оразумления и потому он имеет окончательное суждение о сути мира, о его достоинствах и недостатках. Начинаются сетования на несовершенство замысла творения и возникает зуд переделки, доработки, исправления, улучшения и навязывания миру своих представлений о том, как должно быть, если бы устроение природы было правильным. Однако содержательная суть этой правильности проистекает из ума промежуточной развитости, потому и полезность, а точнее: не вредность, так же соответствует промежуточному уму. А он потому и промежуточный, что соответствует только освоенному участку пути восхождения и является таким образом местным, частичным, неполным, урезанным пониманием целостной картины–закономерности. И если разрешить этапному уму вмешиваться в основы сущего, то мир состояться не сможет никогда, ибо много равноумных и равносильных устойчивую конструкцию не составят. Возникает необходимость обезопасить мир от улучшательного посягательства каждой из его бесчисленных составляющих.

Для этого в мире среди многих других запретов установлен самый принципиальный запрет на прямое или непосредственное, т. е. без посредников, общение сознаний между собой. Это значит, что одно сознание при любом своём желании лишено возможности по своей воле–прихоти воздействовать или как угодно иным образом влиять на все остальные сознания, сколько бы их ни было. Для того, чтобы такой запрет стал действенным, все сознания поставлены в условия взаимного непонимания. Рассмотрим пример.

Представим беседу ландыша и барсука. Растение является жителем линейного мира, потому в его высказывании или послании всякие события будут поданы только с однокоординатного взгляда.

Пусть окажется как угодно многомерный объект, но ландыш, исходя из развитости своего ума, в состоянии будет рассмотреть только то, что ему по уму, а именно: проекцию объекта на его мир, т. е. на линию. Исходя из своих представлений о предмете, он предельно подробно опишет увиденное, но вся конкретика уложится в его узкое–частное понимание обстановки. Барсук же по отношению к траве — это уже высокоразвитое существо. Он так относится к ландышу, как инопланетянин к человеку. И если ему придётся оценить усилия старательного цветка, то … он сообщение понять не сможет, ибо в нём отсутствует описание объекта с позиций плоскостного существа. Барсуку для отображения предмета в сознании необходим уже двухкоординатный образ. И если такового нет, то для животного это обозначает отсутствие не только образа, но и самого предмета. А коль его нет, то и беседовать не о чем.

Аналогичная нестыковка получится и при описании обстановки великоразумным барсуком. Он внесёт в своё послание сведения из двухкоординатного пространства, которые недоступны ландышу. Как ни склонять собеседников к взаимопониманию, ничего из этого не выйдет. Так и быть должно, ибо ландыш потому и является ландышем, т. е. жителем линейного мира, что его сознание доросло именно до такого уровня развитости. Барсук для него находится в невообразимо далёком будущем, до которого траве придётся претерпеть муки роста на протяжении длинных эпох. Точно так же для барсука ландыш располагается в ужé неразличимом прошлом. Если даже оба собеседника составят друг о друге некоторое мнение, то оно окажется проекцией незнакомого события на собственное понятийное восприятие. Однако ни при каких условиях представители разных миров не смогут одинаково отобразить одно и то же происшествие, предмет или явление.

Такое соотношение влияний есть защита от вмешательства менее развитых в судьбу более развитых, поскольку сильнее развитые находятся в ненаблюдаемом будущем. А как быть с насилием более развитых по отношению к малоразвитым, ведь прошлое, хотя и не полностью понимаемо, но в некоторой мере отображаемо?

Пусть, например, инопланетяне или жители внутренних областей планеты вздумали бы изменить поступки людей. Если бы у них оказалась возможность воздействовать прямо на сознание отдельных или всех персон, то собственное развитие людской прослойки разума пришлось бы исключить. Вся популяция превратилась бы в устройство биологического типа, пружины в котором закручивает некто посторонний. Этим действием более разумные уничтожили бы звено в причинном соподчинении длинной цепи оразумления, идущей из мира зарождения до самого сорроса. Пусть даже остальные звенья остались бы в неприкосновенности. Тогда развитие своим чередом дошло бы до растений, затем образовались бы животные, а что дальше? Ведь следующего звена — людей, уже нет, значит, у плоскостных существ не может наступить то, что является их следствием: в процедуре составности породить междумерный разум, т. е. человеческий. Разрыв цепи восхождения равносилен её уничтожению. Но без этой цепи нельзя взрастить борца с конфликтом. Без борца наш мир устремится к разрушению.

Можно предположить, что большой разум не станет полностью менять линию поведения людей, а только частично: в пределах отдельных корректировок, подсказок, защиты от безмозглых выходок и прочих подстраховок. В этом случае нарушается требование самостоятельно учиться самостоятельности и за первой нерешённой задачей, повлекшей начальное вмешательство, ослабший разум допустит вторую ошибку, затем третью и так постепенно небесные наставники окажутся вынужденными через уничтожение отправить популяцию на принудительные круги оразумления или опять–таки превратить их в биологические куклы. Какой бы вариант сторонней помощи не избрать, сразу же создаётся угроза миру.

Основой невмешательства является закон индивидуального развития каждого, кто есть. Связан этот закон с неповторимостью судеб, закладываемых во всякую персону в мире зарождения. Бессмертие сознания соотносится с индивидуальностью назначения и не может быть изменено никогда и никем. Личная предначертанность — это ориентир собственной свободы. Если поступки особи укладываются в назначенную линию, она претерпит лишь те страдания, которые обусловлены неотягощённым оразумлением. При отклонении тяжесть наказания тем больше, чем сильнее отход.

Такая трактовка бед кажется человеческим измышлением. Но, присмотревшись, можно отметить в ней причинно–следственное содержание. В самом деле, если весь оразумляющийся массив исповедует принятые правила движения, тогда всякие действия любого элемента, согласующиеся с общей направленностью, не вызывают возмущения соседей и потому от них не поступают претензии в виде ощущаемых напряжений. И наоборот: чем большее отклонение некой–то части, тем сильнее помеха всей причинно связанной цепи и тем заметнее её реакция. Интрига бытия заключена в том, что личную судьбу не знает никто, в том числе и сам носитель этой судьбы. Она постигается в результате поиска, выбора, ошибок и научения. Только приобретя многовековый опыт оценки обстановки, можно в изменчивой ситуации борьбы с верховным конфликтом найти единственно правильные решения для обязательной победы. Потому в мире самостоятельность и индивидуальность поступков ревниво, т. е. весьма строго и жёстко до уничтожения, оберегается на всех уровнях мироздания.

Отсюда следует: ни младшие, ни ровесники, ни старшие популяции не могут вмешиваться в поступки–дела кого бы то ни было, обращаясь к их сознанию напрямую, непосредственно одно сознание на другое сознание. Если бы этого не наблюдалось и сознания были способны общаться между собой, сразу же оказалась бы излишней такая категория мироздания, как форма. Вслед за ненужностью формы вытекает непотребность материи. Но без формы и материи наш мир изменился бы до неузнаваемости, а точнее — до ненужности. И его бы не было. Как же тогда управлять миром?

Для ответа нужно состыковать между собой семь ненарушаемых принципов бытия. Первый — это осознание себя. Второй — самостоятельно учиться самостоятельности. Третий — индивидуальность развития. Четвёртый — вечное неукоснительное следование предначертанным путём. Пятый — это причинная соподчинённость. Шестой — взаимосвязь и противоречивость формы и содержания. Седьмой — исключение парадоксов, нестыковок и уничтожения.

Если подключить к этим требованиям форму, то при условии её пассивности ничего в отношении сознаний не изменится: по–прежнему будет действовать запрет на прямое общение. Если же форме разрешить активность, она станет соперничать с сознанием, что исказит отношения причины и следствия при выяснении лидерства. Чего–то дополнительного в рамках пары сознание–форма до сих пор не предполагалось и потому не рассматривалось. Естествознание на вопрос о том, как всё–таки взаимодействуют объекты между собой, не только не отвечает, но даже не предполагает наличие такого вопроса. Сказано же: некие массы, лишённые даже формы, подчиняются невесть откуда взявшимся силам, которые стоят над сознанием и над формой и потому представляют собой научную фикцию. Манипулирование такими фантомами–силами позволяет в некоторых случаях получить согласование с опытом, и такого приблизительного совпадения наука считает достаточным для подтверждения существования этих самых сил. Однако наличие эффектов нелинейности, нестационарности, непериодичности, разрывов непрерывности, бесконечностей и прочих истерик упрощённого математического представления реальности, свидетельствует не о приблизительности описания процессов, а о неверности их понимания. Так и должно быть. Никакое умственное лукавство теоретиков не позволит познать суть явлений, опираясь исключительно на их следствия. Настала пора переосмысления природы. Выше приведенные семь принципов стыкуются между собой, если ввести понятие: среда. Под средой понимается всё то, что окружает конкретное существо, объект или предмет. Она может располагаться внутри или снаружи объекта. Она не является отдельным образованием мира, потому принадлежит какому–то из сознаний, облачённых в определённую форму. Другими словами, среда — это часть существа. Само существо выступает в качестве общего, а наряду с другими его частями имеется самостоятельная часть, воспринимаемая всеми, кто в неё погружён, как внешняя или внутренняя среда. Таким образом, среда — это посредник между общим и частью. И поскольку на среду замыкаются обе составляющие, то она не может всецело принадлежать только какой–то из них.

Для примера рассмотрим человека. Он представляет собой объединение бессмертного сознания и смертного организма. Первичным является сознание, а вторичным — плоть. Или иначе: сознание есть причина, тело — следствие. Такое соотношение вытекает из вечного и непрерывного существования сознания, в то время как тело используется в качестве обменного инструмента сроком на одно текущее воплощение. Казалось бы, если сознание само для себя строит собственное тело, то всякая часть этого тела обязана всецело зависеть и подчиняться строителю непрекословно. Другими словами: сознание персоны, обращаясь напрямую к сознанию органа или любой иной части, может приказать, заставить, вынудить его изменить своё состояние по прихоти общей структуры, т. е. причины. И если бы похожее произошло, тело превратилось бы в устройство, механизм, машину. Допустимо ли такое?

Согласно принципу составности тело любой особи комплектуется из существ, мерность которых на единицу меньше мерности самой особи.31 Применительно к человеку это значит, что его тело представляет собой объединение персон плоскостного уровня развития, или же организм людской — это совокупность животных тел. Так, сердце, почки, печень, железы … и все остальные органы есть самостоятельные личности, наделённые собственными сознанием и персональным телом, воспринимаемым на данном этапе развития людей не иначе, как безрассудочная плоть. Все эти личности в прошлых воплощениях были отдельностями–особями, однако, по мере оразумления они достигли состояния, при котором тело в животной компоновке ужé не могло при любой его доработке удовлетворять запросам возросшего сознания. Возникла необходимость принципиального изменения формы собственного бытия. Суть такого изменения состоит в невозможности дальнейшего сохранения состояния отдельности. Существо навсегда лишается статуса особи. Оно отныне обречено навечно пребывать в ранге óргана в составе более развитой сущности. В данном случае этой сущностью является человек. Пройдёт время и уже он войдёт в противоречие со своим организмом, когда для возросшей разумности никакие усовершенствования людской натуры не смогут удовлетворить требования более ёмкого сознания. Тогда человек разделит участь своих органов: он совместно со своим наполнением на правах органа войдёт в состав более развитой сущности — кваромовца. Так, что человек по мере оразумления, перестанет быть человеком по отношению к тем существам, которые поднимутся из глубин начальных миров и, перерастая животный этап, пополнят собой прослойку мироздания, где персоны выглядят, как отдельности и особи. Для самого себя и для дальнейших разумов он по–прежнему будет ощущать себя человеком. И далее, кваромовец на правах органа войдёт в состав пентаровца, пентаровец — в тело сорросовца, а сорросовцы соберутся в единый организм борца с конфликтом, которому предначертано ценой своей жизни спасти мир от разрушения. Где–то в недрах организма борца будет присутствовать и людская закваска, без которой не состоится ни борец, ни соррос, ни наш мир.

Последнее утверждение справедливо не только по отношению к человеку. Сущностью, состоящей только из самой себя, является единственное существо — это зарожденец. Все остальные, сколько бы их ни было, уже состáвные, причём, чем развитее персона, тем сложнее её компоновка. Одновременно с усложнением сокращается численность сложных особей, а в пределе окажется только одна, непосредственно участвующая в погашении конфликта.

Теперь представим, что тело человека выполнено в виде устройства. Если оно способно полностью заменить биологическую плоть, то это станет началом новой популяции, ибо вслед за формой обязано измениться и содержание, а изменённое — оно уже не человеческое. При условии сохранения людей как вида, недопустимы произвольные манипуляции с организмом, ибо воздействие на следствие без ведома причины — сознания, обязательно приведёт к взаимному несоответствию и в итоге к уничтожению особи. Даже замена одного органа, например, сердца, почки … связана с заметной перестройкой личности. И если речь идёт только о данной личности, то частичное вмешательство оправдано, поскольку при этом сохраняется прежний творческий потенциал, хотя несколько изменённый, но пригодный для дальнейшего развития того же человека. Если предполагается репродуктивное продолжение данной личности, то в судьбу потомков будет внесена чужая составляющая, которая в борьбе с собственными компонентами станет выдвигать свой приоритет, что проявится в виде отклонений, болезней и даже мутаций. Складывается ситуация, когда в слаженную компанию попадает вдруг чужак–антагонист. Его присутствие непременно повлияет на коллектив и он никогда уже не станет прежним.

Нельзя воздействовать на форму и при этом не затронуть сознание, точно так же, как всякое изменение сознания непременно отобразится в форме. Их взаимное отслеживание настолько тесно, что сознанию вменено в обязанность самому строить себе же тело каждый раз для очередного воплощения. По людским представлениям тело взращивается родителями и в момент рождения в нём вспыхивает некоторое даже не сознание, а всего лишь мысль, как признак рассудочности. Затем при взрослении мысль дорастает до разумности, тело мужает, и так совместно разумность и тело образуют со временем земного человека. Но что значит это вспыхивает? Его раньше нигде не было и только в нужный момент оно из ничего вдруг превращается в нéчто и даже конкретное проявление. Или данное нечто порождено материей–телом? Или же оно прибыло откуда–то со стороны, тогда с какой именно? В последнее время делаются отчаянные попытки приписать обеспечение жизненности генному материалу. Но и в нём виновника разумности ищут исключительно в вещественно–молекулярном нагромождении химических соединений. Пока в людском обиходе нет даже намёка на прояснение тайны рождения разумного существа.

Начнём сначала! Если в мироздании установлена жесточайшая связь сознания и формы, то не может возникнуть ситуация, при которой такое соответствие не соблюдается. Это значит, что и в процедуре рождения сознание имеет форму, и не просто какую–то произвольную, чужую, дескать, на вырост, а именно ту, которой соответствует. Но кто может знать какой конкретно форме соответствует данное сознание? Если бы такой знаток объявился, то он был бы нарушителем закона об индивидуальном развитии. Более того, у него появилась бы возможность вмешаться в жизнь соплеменника, перекроить его судьбу и подчинить себе. И так поступили бы многие, а затем — все. Мир потерял бы лицо. Его бы не было.

Значит, не только нет конструктора чужого тела, но его и быть не может в силу запрета на отклонение от своей предначертанной линии роста. Остаётся одно: всякий самому себе тело строит сам. Перипетии такой работы изложены в книге миры 31, здесь отметим только суть. Рождение, т. е. переход в наш мир, происходит каждый раз, когда сущность нематериального мира входит в неразрешимые противоречия с тем миром. Это значит: она настолько далеко отклонилась от предначертанного роста, что никакие исправления тамошнего поведения не могут вывести заблудшего на ему уготованный путь. Необходимо коренное изменение его взглядов. Но такое выравнивание не может происходить без отягощений. Мало того, что пребывание в материи само по себе является тяжёлой ношей, так дополнительно к ней налагаются особые страдания, связанные с необходимостью выполнения длительных и рискованных мероприятий по подготовке перехода, осуществлению самого перехода и дальнейшего становления в ранге человека. Такие тяготы не являются необходимыми. Можно было бы процедуру рождения представить менее болезненной, но в мире принята именно такая линия наказания за неспособность самостоятельно направить себя же на собственный путь. Если бы существо, находясь в мягкой форме, сумело бы так выстроить личное оразумление, чтобы избежать конфликта формы и содержания, т. е. самостоятельно научилось самостоятельности, то не возникла бы ситуация крайнего насилия для принудительного возвращения на свой путь через страдания особого накала. И тогда персона проходила бы отмеренное ей в условиях, где беды не превосходят уровня неотягощённого развития. Как видно из структуры пространства 31, последний вариант в начальных мирах от нулевого до объёмного включительно, невыполним, поскольку на этих этапах ещё нет полного осознания себя. Потому вплоть до кварома материя служит полигоном научения и той резервацией, в которой инициативные и дерзкие, но мало понимающие природу, проходят курс образумливания. После кварома существа уже в значительной мере осознают себя, они не позволяют себе роковых отклонений, а для исправления некоторых отходов нет необходимости применять столь тяжкие меры, как переход в твердь. Материя в её людском представлении становится ненужной и её за пределами трёхмерья нет. Там остаётся только нематериальная материя, т. е. такое условно плотное пространство, которое пригодно для изготовления мягких форм.

Тяготы рождения–воплощения призваны отложиться в сознании как особо болезненная линия бытия. Муки на пути перехода в плоть должны выстроиться в самостоятельную доминанту поведения, связанную с исключительными наказаниями за недопустимые действия. Постепенно на протяжении длительного восхождения эти муки прочно отобразятся в содержании существа и образуют устойчивый рефлекс боязни смерти. Это защитная эмоция, уравновешивающая безрассудность и неоправданный риск. Если удовлетворение желания связано с гибелью, то напоминание о смерти и связанных с нею бедах позволяет соотнести стоит ли желать, коль можно умереть? Без такого предостережения умирать пришлось бы по пустякам. Умирать надо тогда, когда не умереть невозможно.

Итак, существо, изгоняемое из мягкого мира, сначала выискивает в поднебесном окружении двух существ разного пола и инициирует между ними чувство, которое люди называют любовью. Взаимное увлечение этой эмоцией приводит к соитию с последующим зачатием, беременностью и взращиванием эмбриона. Но эмбрион не образуется, если не соединятся в творческом порыве сущности уже имеющие плотное тело. Чтобы они всё же соединились, необходимо вмешательство до сих пор нематериального существа, готовящегося к воплощению в материю. Этот момент надо подчеркнуть особо: невозможно рождение без наличия того, кто намерен родиться. Именно ему, приходящему в плоть, только и дано знать, каким должно быть тело для удовлетворения потребностей собственного сознания. Под эти знания он подбирает будущих родителей, пригодных для создания телесной заготовки в виде эмбриона, в росте которого он так же принимает непосредственное участие. И как только агрессивно растущий эмбрион достигнет состояния готовности принять в себя своего хозяина в виде воплощающегося сознания, происходит совмещение сознания и тела, что знаменует начало прохождения ребёнка по родовым путям женщины. Первый крик рождённого сигнализирует о стыковке обоих миров и первых мгновениях человеческой жизни. По мере возмужания тело–заговка под творческим воздействие сознания преобразуется в собственное тело и будет служить инструментом познания природы всю земную страду эпизодического поселенца планеты. Спустя некоторое время у него возникнет очередной конфликт развития, при котором тело станет непригодным для дальнейшего роста сознания и оно, сознание, откажется от изношенного обменного материала. Через процедуру земной смерти оно войдёт в процесс рождения в мягком мире, и тот нематериальный приют получит нового жильца. Так завершается один виток движения по мирам. Общее число похожих витков неисчислимо. Но их количество ещё больше возрастает для тех персон, которые знания подменяют мнением, которые стремятся потрясать вместо того, чтобы понимать и уважать.

Описанная процедура рождения не имеет масштаба. Она действительна для зарожденца, вируса, растения, животного, людей и тех, кто выше, что подчёркивает единство законов мироздания для всего существующего. Вместе с тем это же свидетельствует и об относительном равенстве объектов мира, превращая их в коллег по оразумлению, каждый из которых по одинаковым методикам осваивает вселенскую мудрость. Каждому достаётся часть по уму его.

Рождается уже составная сущность. Один человек как существо, составлен из множества других существ, собранных в целостную конструкцию с названием организм. В нём нет такого органа, который имел бы только плоть. В обязательном порядке, помимо плоти, имеется сознание этого же органа. Вместе они — плоть и сознание — образуют личность, местом обитания которой является внутренняя среда целостного организма. Там проживают голова, сердце, лёгкие, почки, печень … и далее по анатомическому учебнику. По отношению к человеку, выступающему в качестве общего или же причины, все органы принимают статус менее развитых персон и соответствуют рангу частей или следствия. Каждая часть первого уровня подчинённости так же является общим–причиной для своих частей–следствий и так вглубь, и вдаль мира пока стерпит разум. Получается, что человек — это густо заселённое общежитие для проживания мириад индивидуальностей. Все они себе на уме и тратят жизни свои на оразумление. Цели у всех одинаковые, законы–пути их достижения также одинаковые, а вот предназначение разное в силу запрета на одинаковость. Как же им пощадить один другого, как им не впасть в круговую войну, как не пропитаться вечной ненавистью к докучливым соседям? Как выжить самому и обеспечить жизнь другим? И во имя чего столько мытарств?

Теперь представим, что была бы возможность непосредственно одному сознанию влиять на другое. Вспыхнула бы немедленно истерика подавления и навязывания своего приоритета. Цепочечное уничтожение пополнило бы залежи праха, а о нашем мире некому даже было бы опечалиться. Мир свалился бы в небытиё. Однако он есть, значит, разрешение трагичной ситуации найдено!

Основой для примирения выступает непоколебимое уважение к индивидуальному предназначению и к самостоятельности оразумления. Основой же для этой основы является понимание недопустимости произвольных выходок, противоречащих причинным отношениям в данной структуре. Если запрещённые поступки убрать, то оставшиеся образуют разрешённую область выбора, в пределах которой приложима собственная свобода. У каждого существа есть два ориентира — личное назначение и набор возможных действий. Какое бы сочетание их ни взять, все они приведут к развитию в рамках уготованной судьбы, но скорость оразумления и сопутствующие страдания окажутся разными. На этом этапе вступает в силу важнейшее условие выбора пути: должен быть предпочтён тот вариант, на котором ожидаются наименьшие мучения, приходящиеся на единицу поумнения. Такое соотношение обеспечить весьма непросто. Наиболее трудно оно достигается в начальных мирах, потому там быстрее создаётся обстановка гибели. Это приводит к частым перевоплощениям и, в итоге, к заметному сокращению жизни в каждом из них. Но переход — это преднамеренно созданный интервал страданий и чем больше переходов, тем сильнее личность нагружается муками. На Земле, например, мучения представляют главную примету людской популяции. Это служит косвенным предостережением о неверно выбранном пути развития. При отсутствии выравнивания вся громада ложных умников скроется за горизонтом бытия. В конце кубического мира и в старших областях по мере осознания себя оптимальный выбор будет даваться легче, что приведёт к удлинению жизни и к снижению страданий: соответствие себе через понимание себя есть источник благости.

Как же индивидуальность и правильность выбора совмещаются в пределах целостного объекта? Для ориентации собственных составных частей–органов, общее, оно же причина, формирует свою внутреннюю среду. В ней находит отображение полное мировоззрение сущности–общего касательно принципа построения структуры общего, состава этого общего, соподчинённости элементов и назначение каждой из частей. Всё! Дальше, чем сформировать внутри себя среду обитания для всего семейства своих частей, общему хода нет! Образовав среду, он тем самым на понятном языке причинных отношений объяснил проживающим совместно с ним существам, каким и кем является он сам как глава семейства, какие его намерения и возможности, что ожидает от каждого жильца и прочие весьма многочисленные сведения. И впредь его заботой будет скрупулёзное обеспечение заявленных обещаний, используемых составным населением в качестве божественного дара, данного им в их же ощущениях. Если общее вздумает, вдруг, изменить направление деятельности одного, нескольких или всех органов, то ему, в связи с запретом на прямое вмешательство в работу частей, придётся целенаправленно так преобразовать собственную среду, чтобы вынудить органы или сориентировать их, или попросить их, или подсказать им необходимость принятия новой концепции бытия. Если весь организм дружно перестроится, то существо–общее получит прирост разумности без особого напряжения. При сопротивлении отдельных или многих органов возникнут явления, сходные с болезнью. В случае неподчинения частей, сущность гибнет.

Возникает особо драматическая ситуация. Общее не может существовать без поддержки частей. Но, будучи причиной, оно по неразумности своей в состоянии задать невыносимые условия для частей, и те окажутся вынужденными отклониться от своего назначения. Если отход будет таким сильным, что станет недопустимым, то они погибнут сразу. При менее трагичном нарушении возникнет болезненное перерождение частей, что приведёт к отклонению от своего пути уже само общее–причину. Если хватит прозорливости и общее сможет–успеет восстановить потерянное равновесие, то через страдания существо останется в прежнем воплощении. Часто, в силу инерционности жизненных процессов, на исправление дерзкого незнания недостаёт времени и особь погибает. Ошибка монарха исправляется головами челяди. Части, охраняя судьбу, предпочитают умереть от насилия, нежели навлечь на себя беды уклониста.

Как же ведут себя части–следствия? Для них среда олицетворяет жизненное пространство. Чего–либо, кроме среды, у них нет и никогда не будет. Они сформировали себя такими, какие есть, под воздействием конкретной среды, будут находиться в ней и всякое их благополучие станет определяться именно данной средой. Исходя из обязанности соответствовать своему назначению, всякая часть черпает из окружения потребные ей вещества. Одновременно с потреблением она вносит туда продукты своей жизнедеятельности. От этого среда непрерывно меняется, что сказывается на остальных участниках общности. Совместное влияние всех частей на среду может так её изменить, что она перестанет соответствовать интересам общего, породившего данную среду. Снова возникает конфликт развития в рамках целостной сущности–особи.

Если она, особь, вздумает принять–приспособиться к чуждой среде во имя устранения конфликта в организме, то это воспримется как запрещённый скачок роста, устремляющий нарушителя к смерти. При отказе в приспособлении к неподходящей среде особь вынуждена привести среду к соответствию со своей развитостью. Это можно выполнить только через воздействия на части. Нужно так изменить уже нарушенную среду, чтобы вынудить части пересмотреть своё отношение к расходованию и наполнению собственного окружения. Практически это обозначает коренное переосмысление мировоззрения. В непомерно инерционном массиве такое удаётся редко. Чаще вся движущаяся армада через смерть отправляется на круги насильственного оразумления. И снова: приведенное изложение не имеет масштаба. Такие отношения устанавливаются в любом малом мире и в как угодно большой конструкции.

В связке общее–часть наиболее развитым является общее. Относительно него части находятся в глубоком прошлом, потому особь способна их наблюдать и воспринимать. А раз так, то и воздействовать на них активно, т. е. целенаправленно. И поскольку ей известна концовка конфликта, при которой вместе со смертью частей наступит и её собственная смерть, то общее принимает предельные меры для образумливания заблудших частей. Однако у общего отсутствуют варианты принуждения иные, кроме управления средой. Но также отсутствуют и варианты влияния на части, кроме страданий. Отсюда следует, что всякие изменения среды должны приводить к мучительным состояниям частей. И тяжесть такого насилия обязана возрастать по мере увеличения отклонения частей от назначенной линии оразумления. Похоже, что имеется настолько невыносимое давление, при котором даже весьма упрямые сопротивленцы начинают подозревать о своей вине в потоке бед. Если подозрение сменится выравниванием, особь выздоровеет. Ну а коль не по уму стала задача, невыносимое сменится отчаянным. Надо признать: мир создан не во имя людей. Он есть существо со своим бытиём. И точно так же, как человек удаляет непригодный орган, так и мир способен устранять всё, мешающее ему. Никогда следствие не сможет управлять причиной. Всему своё назначение.

Части также могут влиять на общее, но пассивно, т. к. оно находится по отношению к ним в далёком будущем. И снова кажущийся тупик роста: по каким приметам можно оценить действия частей? Можно ли выяснить соответствие поступков тому следствию, которое уготовило для них общее? Поскольку общая структура находится в недосягаемости, то напрямую к ней обратиться не удастся. Остаётся только искать признаки испорченности отношений на том уровне понимания, до которого части доросли, т. е. на уровне мерности своего сознания. Но уже погибшие популяции не успели подняться даже до постановки вопроса о необходимости соотносить собственные действия с мнением общего–планеты. От- сюда видна решительность и непримиримость планеты в защите себя от неудачных своих порождений. Особо настораживает привычность и внезапность, с которой она уничтожает непригодное. Видимо в людской закваске имеется настолько порочная доминанта, что, по мнению планеты, исключает шансы на образумливание.

Частицы так относятся к ядру, как ядро к атому. Атом так относится к молекуле, как молекула к конгломерату. Конгломерат так относится к ткани, как ткань к органу. Орган так относится к организму, как организм к человеку. Человек так относится к планете, как планета к Светилу. Светило так относиться к созвездию, как созвездие к галактике … Продолжение этой последовательности в сторону уменьшения масштаба и в направлении его возрастания не

меняет характера отношений между звеньями цепи оразумления.

Сама по себе эта цепь представляет собой процесс роста сознания и, поскольку не бывает процессов без издержек, то всякая процедура, пожелавшая состояться в принятом виде, обязана отработать способы избавления от всего мешающего. Издержки, накапливаясь, могут перерасти в самостоятельную силу и подменить собой процесс, их породивший. На длинном пути возможного появления они способны принимать различные обличья вплоть до облика людей. Были же динозавры, гиганты, карлики, циклопы … все они сами о себе были высокого мнения, но всё равно по отношению к планете представляли ошибочный вариант, подлежащий уничтожению. Это положение накладывает на популяцию обязательство самостоятельно определить свою значимость на линии разума и соотнести собственные поступки со здоровьем и выгодой планеты. Предыдущие цивилизации для такого понимания не доросли и потому их нет!

У людей имеется настораживающая подсказка — из целостного объекта, составленного из формы и содержания, они удосужились к настоящему времени предельным напряжением ума лишь кое–как прикоснуться ко второстепенному атрибуту: форме. Творческих, или иначе, мыслительных возможностей оказалось так мало, что даже применив их полностью для познания следствия, человечество если и продвинулось … скорее свалилось в тупик с запахом праха. Путь с указателями материя–форма и нематерия–сознание в начале 21 века оказался едва начатым, ибо тот материал, который ведёт к деградации, знаниями называть нельзя. А без них куда же несётся миллиардноликая громада? Неужели она настолько слабо развита, что в ней не найдутся персоны, способные охватить трагедию и показать её неотвратимый оскал? Сейчас уже необходимо называть вещи их именами. Пора лукавого слововорота вызвала необратимые последствия. На их устранение понадобится больше средств, чем на получение достоверных данных о мире, если бы агрессивной телесной науки не было вообще. Планета выжидает: хватит ли силы у людей для перехода к освоению объектов в их комплектном виде? Достанет ли у них ума понять пространство и сознание?

РАСПОЛОЖЕНИЕ СОЗНАНИЯ

Представим себе существо, у которого тело приспособлено для отображения только нематериальной составляющей мира. Тогда у него окажутся совсем иные органы чувств. Те глаза, рассчитанные на восприятие мягкой среды, не смогут передать впечатление о материи, поскольку по условию задачи проявление тверди весьма отличается от подачи себя её противоположностью, т. е. не твердью. Такие утверждения можно высказать и по поводу всех остальных рецепторов, сколько бы их ни оказалось. Получается симметричная картина: вещество отображается вещественной структурой, а мягкость — мягкостной. Так и быть должно. Ведь нельзя даже предположить, что ещё почти вчерашний прах вдруг резво устремится в оразумление и сразу приобретёт способность различать полную компоновку мира, и ему станут доступны те её стороны бытия, которые находятся в заоблачном будущем. Если бы такое произошло, то возник бы непозволительный скачок становления сознания и стало бы излишним и даже абсурдным постепенное восхождение существ к вершинам разумности. Тогда возможно было бы сразу единым взмахом творения породить бойца с конфликтом и не мучиться над устроением весьма прихотливого септона. И даже боец тогда ни к чему: мановением перста устранить сам конфликт, дескать, неча тута бунтовать. Однако без конфликтов нет развития. Без развития объект превращается в уединённый, которому нет места в причинно организованном массиве, и ему один исход — прах. Последовательная непротиворечивость заложена в основание мира.

Отсюда видна мудрость сорроса. Он понимает весьма малые способности своего детища и невозможность прыжком достичь то, что большими затратами даётся даже постепенностью, потому не стал нагружать и без того неустойчивый процесс дополнительными требованиями по ускорению оразумления. Малый ум зарожденца на пределе своего таланта едва может распознать непосредственное окружение. По крохам собираемый опыт даёт ему умение осваивать сначала события линейного нагромождения, затем плоскостного и, наконец, междумерного. И пока образованность существ не скатилась в дерзость, заменяющую знания, опора в своих же действиях на очами видные простейшие закономерности не угрожала миру. Но если нет угрозы, то и менять ничего не стоит. Копошились умники у подножья материи, пусть и дальше гордятся теми открытиями, о которые невозможно не споткнуться. Однако со временем междумерная прослойка разума достигла уровня развитости, свойственного людям. В мир пришла опасность. Люди угрожают всем: и тем, кто менее умён, и тем, кто более умён. Их основной девиз — уничтожить! И делают они это виртуозно: через войну, плодовитость, паразитизм, потребление, болезни, загрязнение, науку … Значительные силы мира расходуются на присмотр за людьми, на контроль за выходками и на ограничение их пагубного влияния на среду и планету. Извести их нельзя, поскольку они есть обязательный атрибут причинных отношений, терпеть их накладно в связи с непомерно большим отравляющим массивом. Остаётся одно: принять меры к ускоренному оразумлению в надежде на то, что, по мере осознания себя, их разлагающее влияние станет ослабевать и когда–то начнётся возрождение растерзанной Земли.

Но если развиваться, то в какую сторону? Насилие над материей показало пагубность этого направления. Продолжение настырного терзания тверди приведёт к коллапсу заблудших и тогда придётся предпринимать неимоверные усилия для возрождения междумерных поселенцев. Дело осложняется ещё и неспособностью людей самостоятельно оценить себя, осознать последствия разбойного пребывания на планете и наметить пути для разворота. Из такой ситуации выход один — насилие. Уже прокатились войны, социальные потрясения, захлестнула повальная деградация и упадок жизненности, — не доходит до ума землян. Далее пошли катастрофы, сдвиги, падение небесных тел … тоже не возымело действия. Следующим наказанием должно быть сметение с лица планеты. Но перед последней чертой стоит задать жильцам испытание на приложение своей дерзости к познанию: пусть они напрягут свою развитость для уяснения причины того следствия, изучению которого им пришлось посвятить много тысячелетий. Пусть они проверят себя в освоении чуждой пока категории мира — сознания. Но где же оно находится? Как расположено? Какая связь его с привычной материей? Ведь если вещество есть следствие, то где скрывается причина? Они обязаны быть объединены по условию принадлежности к целому, т. е. к комплектному объекту, который только и имеет право на существование. Если бы человек был более развит, он имел бы органы восприятия для отображения пространства и сознания. Тогда, обратив своё внимание на предмет, он был бы способен различить его структуру так, как сейчас можно при обозрении порознь отмечать тело и на нём одежду. Но пока человек доразвивался только до материальных рецепторов, и надеяться на их универсальность и пригодность для нематериального применения не приходится. Нельзя же, право, лошадиной тягой забраться на траекторию спутника? Уместное в одном, не стыкуется в другом. Так и глаза: коль предназначены они для плотных сред, значит, только в этих областях и способны соответствовать своему назначению.

Точно так же, существа нематериального мира имеют органы зрения, рассчитанные на восприятие нематериальных форм. Значит, наш плотный мир они наблюдают инвертированным: им видны сознания, а формы полностью скрыты. Для них тела неинтересны, ибо, зная соответствие плоти и сознания, по очертаниям сознания всегда способны дорисовать в воображении особенности тела.

Но если возможны крайние случаи созерцания предмета: или материя, или нематерия, то тем более возможен промежуточный вариант, при котором видны сразу обе составляющие сути. Более того, такой вариант вообще нельзя исключить из развития. Существа начальных миров, в частности люди, просто неспособны видеть что–либо иное, кроме материи. Персонам же высших миров нет надобности в обозрении материи, поскольку всё их бытиё протекает в области мягких форм. Однако нельзя перескочить из начальных миров непосредственно в высшие сферы. Это происходит плавно на протяжении весьма растянутого времени. Так же постепенно меняется картина восприятия целостного объекта. При малом развитии доступно простейшее отображение предмета — материальное, по мере повышения разумности видны обе стороны объекта, т. е. тело и сознание, а при большом уме — только сознание в качестве сути–содержания существа. Из данного соотношения можно сделать вывод об уровне развития людей: самое, что ни на есть, начальное образование. Это ни хорошо, ни плохо. Это факт, которым следует гордиться, ибо позади остались тёмные времена не осознания себя, сделаны первые шаги в накоплении междумерного опыта и уже вплотную подошли к необходимости пробуждения разума от плоскостного примитивизма. Следует понять главное: независимо от того: вижу или не вижу, но суть от этого не меняется, т. е каждый объект из их бесконечного числа состоит из сознания и формы.

Этой фразой снимается ореол универсальности с органов чувств. Они, используемые как инструмент познания, могут осветить предмет только с той стороны, для отображения которой созданы. Глаза, выполненные из вещества, увидят лишь вещество. Глаза из эфирной ткани различат эфирную суть. Из одного крайнего состояния в другое обязателен постепенный переход. Необходимость в нём возникает на этапе завершения междумерного периода развития людей. До этого ещё нет потребности, а после него отсутствует надобность. Значит, люди снова оказались на перевальном участке бытия. От того, как они воспримут его и с каким результатом одолеют, зависят их беды, ибо в дальнейшее планетное заселение однобоко сформированных существ допускать нельзя.

Если всякий объект состоит из сознания и формы–тела, то как эти две составляющие расположены между собой? Сразу же охватывает отчаяние, потом приходит убеждённость, что вопрос относится к области шуток: ведь каждый уверен в надуманности такой категории мира, как сознание. Так и должно быть, поскольку на данном этапе развития людей засилие материального воззрения на своё окружение не просто подавляющее, а оно единственное, значит, такое, которое не с чем сравнить. Однако тяжкое заблуждение придётся преодолевать, ибо настала пора, когда одноглазое воззрение на среду приведёт к гибели и среду, и взирающего.

Возьмём песок, воду и ведро. Заполним ведро песком и поставим его возле воды. Песок и вода не смешиваются, существуют рядом и независимо. Теперь нальём воды в ведро. Вóды за пределами ведра и внутри него находятся рядом, так же независимо, но в одном случае вода без песка, а в другом — с песком и потому их возможности–свойства различаются. И наконец, песок насыплем кучей в воду. Он, возвышаясь в центре, почти не содержит воды, но по мере удаления от центра всё больше насыщается водой и где–то окажется только вода без песка.

Представим, что вода — это сознание. Ведро — контуры тела, например, кожа. Песок — внутренняя область организма. Как может сознание разместиться, пронизать, совместиться, войти, обойти саму плоть? Может ли сознание удалиться от тела на огромное расстояние и чем определяется такая огромность? Этот вопрос сводится к выяснению скорости передачи сообщений между причиной и следствием. Тут же озаряет подсказка из секретов науки: со скоростью света! Однако в работе миры 31 показано, что воспринимаемое людьми излучение, названное светом, в действительности же является одним из проявлений объединительно–разъединительной связи, ответственной за устойчивость причинно–следственных отношений в цепи оразумления существ. И потому каждой персоной данное проявление воспринимается по–разному. В итоге это приводит к тому, что отсутствует универсальная скорость распространения взаимодействия. Наоборот, она есть не только не всеобщая, а индивидуальная, именно такая, какую способно воспринимать существо, исходя из собственной развитости. Значит, огромность для менее умного будет намного короче, чем огромность для более умного. Различие таких интервалов зависит от соотношения сознаний.

Но зачем сознанию вообще удаляться от тела? Ответ: это свойство развивающейся сущности. Развитие обусловлено освоением всё новых и новых событий, поставщиком которых есть пространство. И если бы не форма, ограничивающая фантазии сознания, то само сознание, увлёкшись просмотром всё более отдалённых областей, не состоялось бы никогда. Вместо комплектного существа образовался бы инициативный óбраз, лишённый практической значимости, т. е. бесполезный, негодный для причинных отношений. Тогда получается: отдалиться допустимо настолько, чтобы в случае опасности, при собственной скорости перемещения, определяемой развитостью личного сознания, можно было бы вернуться в тело раньше, чем это сделает захватчик. Кто же он этот захватчик?

Это сущности, лишённые тела. Их много! Поставщиком таких калек является всякое насильственное лишение плоти до истечения срока воплощения: войны, катастрофы, скоротечные болезни, случайная гибель и другие случаи приведения тела в состояние не совместимое с жизнью. Тело строится самой персоной в процессе рождения и только такое тело соответствует данному строителю — сознанию–личности. И если это тело теряется, то другое тело создать вновь для осиротевшей особи не представляется возможным, ибо для такого решения необходимо снова родиться. Но рождение не обеспечено, поскольку не соблюдён дозародышевый этап подготовки перехода: выбор места воплощения и будущих родителей, зажигание любви, соития, оплодотворения, взращивание заготовки–эмбриона. Всё это обязан проделать сам воплощенец. Но он не может такое выполнить, т. к. для этого нет оснований в виде исчерпания возможностей роста в нематериальном мире и неразрешимых противоречий. Если нельзя снова создать себе тело и запрещено находиться без тела, то остаётся единственное решение: воровство.

Но возможность произвести кражу — исключительно редкая удача. При огромном количестве ищущих и при малом числе покинутых тел найти не охраняемое тело крайне затруднительно, ибо все комплектные сущности, зная тяжесть предстоящих мук при потере плоти, первейшей заботой считают сбережение собственной формы. Потому всякий раз, пытаясь заглянуть за пространственный горизонт, сознание соразмеряет свои способности вернуться в тело с учётом конкретной опасности в лице бдительных калек.

Особенно опасна такая ситуация во время сна. Сновидения во многом отражают внутренне беспокойство сознания при путешествиях по миру в оголённом виде, т. е. без формы. Отсюда видна недопустимость убийства или же самоубийства, поскольку существо, помимо коротких земных страданий, нагружается дополнительно к ним длительными муками предельного накала в обстановке безысходности. Вслед за убитым надо отправлять убийцу, ибо истинное наказание злодею способен предоставить только тот приют.

Описанное размещение сознания и тела наблюдается в состоянии покоя. При творческой активности тело используется в виде инструмента передачи замысла сознания к стороннему объекту. Здесь удалённость от тела должна быть предельно малой, иначе возникнет неконтролируемая задержка посыла и действия, что сродни не развитости или попятности в прошлое. Это грозит искажением восприятия, что в итоге может ускорить наступление смерти.

Но при творческом задействовании сознания мыслительная нагрузка на органы распределяется неравномерно. Там, где идёт интенсивная работа, сознание обязано сосредоточиться плотнее, а в менее занятых участках его должно быть меньше. Получается рельефная окантовка тела, показывающая степень использования сознанием собственного тела–инструмента. Это не поднадоевшая аура, которая представляет собой материальное излучение материальной формы. Это то, что материальными приборами обнаружено не может быть, ибо относится к области иных закономерностей.

Если всё тело укутано в сознание, то доступа со стороны к нему нет. Это вытекает из ранее рассмотренного положения о невозможности непосредственного или прямого взаимодействия всяких сознаний между собой. Укутанное тело обволакивается невидимой оболочкой и пропадает из области насилия посторонним умом.

В этом случае для контакта одного сознания с другим нужно, чтобы инициатор сообщения своими действиями изменил общую окружающую среду. Второй участник беседы помимо своей воли оказывается в среде с новыми параметрами. И если бы вокруг него отсутствовала защитная оболочка из собственного сознания, то изменённая среда сразу же окутала бы тело оголённого собеседника и, как вода в песок, проникла бы в его внутреннее расположение. Проникнув, она навязала бы органам–частям несвойственную им деятельность, выступая уже в ранге причины, превращая чужое тело в следствие. Поскольку в среде всегда присутствуют в большом количестве недружественные сторонние сознания, то их насилие на раскрытый организм способно привести к смерти. Трагедия последует в качестве наказания за недопустимые отклонения от собственного начертанного пути развития, или иначе: за неспособность соответствовать самому себе. Однако ничего разрушающего не произойдёт, если между телом жертвы и средой имеется защитный слой из сознания самой жертвы. В этом случае собеседник получает возможность решать самостоятельно: нужно ли реагировать на изменение своего окружения и как именно. Если же он предпочтёт не заметить изменений, то всякие попытки войти с ним в контакт не возымеют успеха. Этим же демонстрируется его право выбора, подтверждающее его персональную значимость и осознание себя.

Слой из сознания … При неощущаемости самого сознания вообразить его слой вообще кажется несбыточной рекомендацией. Но такое настроение следует рассматривать как испуг неопытного ума. Достаточно всерьёз воспринять факт собственной составности и некоторым напряжением мыслительной работы провести в самом себе разграничение между тем, что образует тело, и тем, что телу не принадлежит. Безусловно, с первой попытки отделить своё сознание от плоти не удастся: невозможно в одночасье снять тысячелетнее зомбирование. Однако внутренняя убеждённость в том, что сознание составляет истинное содержание личности, в том, что оно является подлинным творцом всяких поступков персоны и в том, что в данном случае впервые в жизни сознание обращается к самому себе, выдаст прилив уверенности, что с большим или меньшим трудом, но всё же удастся представить себя в качестве своего сознания в виде самостоятельного объекта. В ранее изложенном примере аналогом сознания выступала вода. Задача сводится к познанию самого себя путём совмещения предмета исследования, т. е. себя, с наблюдающим субъектом, т. е. опять же собой. Конечно, не всем такой анализ по силам сразу. Но упорное желание овладеть самим собой и защитить себя от многих бед окажутся хорошим стимулом для продолжения самопознания до полного успеха.

Практически прояснение наступает через несколько месяцев, а уверенное управление своим сознанием возможно через полгода. Добившись контроля над сознанием, получим возможность спрятать свое тело внутри сознания исключив тем самым проникновение к телу любых воздействий. Самому человеку останется привилегия выбора того, что ему нужно и полезно, отсеивая при этом не желательное или даже вредное. Прежде всего таким образом исключается весьма распространённое паразитическое проникновение завистливых травмирующих взглядов или иначе: сторонних сознаний, которые злостно выискивают незащищённые тела для причинения им вреда. Сглаз, порча, наговор, зомбирование, пробой защиты, проклятие, навет на патологическую склонность, напущение подавленности, уныния, агрессии и внедрение многих других приёмов подчинения или уничтожения — не выдуманы. Они есть, их навлекают повсеместно, осознанно или нечаянно, потому враждебное влияние одного сознания на другое превращается в повседневную неприятность. От неё происходят многие болезни, не подвластные медицине, например, рожистое воспаление.

Способность распределять своё сознание приучит человека к постоянному мысленному осмотру самого себя с целью недопущения открытых мест, т. е. не заслонённых сознанием. Несколько сложнее задача состоит в отключении выбранных участков сознания от активного восприятия раздражителей: боли, звуков, нервных срывов, психических взрывов, фантомных воспоминаний, ревности и прочих возмущений. Они зарождаются на границе среды и своего сознания. Среда враждебна всегда, и отстраниться от неё удаётся редко. Тогда остаётся овладеть способностью частичного отключения себя от непреодолимой силы. Иногда это спасает жизнь.

Итак, сознание — это тот объект, который подчиняется себе же. Вариант подчинения другому сознанию свидетельствует о крайне низкой общей культуре персоны, когда она считает себя исключительно материальным образованием и не понимает суть собственной рассудочности. Ей кажется, что всякая её разумность вытекает из тела, и для приведения себя в здоровое состояние начинает манипуляции с плотью. Это не является бесполезным делом, поскольку воздействие на форму косвенно отображается и на сознании, но до сих пор никому не удалось провести однозначную связь между видом вмешательства и полученным результатом. И не удастся, ибо для приведения следствия в заданное состояние необходимо активизировать в нужном направлении саму причину. Однако чтобы её всколыхнуть нет других путей, кроме обращения именно к ней, т. е. к причине–сознанию. Круг рассуждений замыкается на необходимости выделения в самостоятельный объект своего же сознания.

После того, как одержана важнейшая победа в жизни и сделано невероятное открытие по обнаружению у себя личного сознания, встаёт предельно драматический вопрос: а что с ним делать? Жил себе как все, прекрасно обходился без сознания и вдруг такая забота: оказывается это не я действую и свершаю поступки, а моё же сознание. Надо не только знать о нём, но ещё и направлять, управлять и руководить им. Добавляется работа по распределению его относительно тела и размещению в пространстве, по контролю его прилегания к телу и по укрощению предосудительных выходок … Так стóит ли отягощать свою и без того загруженную жизнь? Как раньше жил–был, так и впредь, не меняясь, не заботясь, по течению.