Ёробоси: слепой юноша

Странное молчание.

Синако: Итак, переходим непосредственно к предмету обсуждения. Начнем с супругов Кавасима.

Тосинори: Госпожа Сакурама, зачем вы говорите? Зачем выговорите словами? Вам нужно или молчать, или плакать. У вас такой прекрасный голос. Не тратьте его попусту.

Синако: И тем не менее…

Тосинори: Вы сказали «тем не менее». Не хочу слушать никаких извинений. Вы думаете, что какие–то слова могут повлиять на меня? Это — не больше чем мгла или туман. Вы думаете, что что–нибудь видимое может тронуть меня. Я — слепой. И вы это знаете. Может быть, меня тронет то, что я могу потрогать руками? Я чувствую только неровности. Человеческое лицо — всего лишь неровности.

Г-жа Кавасима (с привычным подобострастием): Это — правда. Человеческое лицо — всего лишь неровности.

Тосинори: У меня изнутри идет свет во всех направлениях. Вы видите?

Г-жа Кавасима: Конечно, вижу.

Г-жа Такаясу (с готовностью): Конечно, вижу.

Тосинори: Отлично. Ведь ваши глаза предназначены исключительно для этой цели. Чтобы видеть этот свет. Иначе вам лучше лишиться ваших глаз.

Г-жа Такаясу (обращаясь шепотом к мужу): Бедняжка, он постоянно говорит о своих глазах. Как его жалко.

Тосинори (в раздражении, вскочив со стула): Что вы болтаете? Заткнитесь! (все резко умолкают, словно от удара. Тосинори садится). …А теперь послушайте меня. Ваши глаза существуют лишь для того, чтобы вы видели ими то, что я приказываю вам видеть. Иначе говоря, ваши глаза — форма обязанности. Ваши глаза обязаны смотреть на то, что хочу видеть я. Только тогда ваши глаза становятся благородными органами, замещающими мои глаза. Например, я хочу видеть большого золотого слона, гуляющего по голубому небу. Вы должны увидеть это немедленно. А вот большая желтая роза выбрасывается с двенадцатого этажа высотного дома. Когда я поздно ночью открываю холодильник, там, скрючившись, лежит большой крылатый конь. Печатная машинка для клинописи. Необитаемый остров в горелке с фимиамом… Вы должны немедленно увидеть все эти чудеса — любое из чудес. Вам лучше ослепнуть, если вы не сможете сделать это… Кстати, вы видите сияние вокруг меня?

Кавасима: Вижу.

Такаясу: О-о, я вижу.

Тосинори (с горечью, закрыв лицо руками): У меня нет формы. Когда я касаюсь лица и тела, чувствую только неровности. Это — не может быть моей формой. Это — всего лишь продолжение неровностей, которые покрывают все вокруг.

Г-жа Такаясу: Тосинори!

Тосинори: У меня нет формы. Я — свет. Я свет в прозрачном теле.

Кавасима: Конечно, ты — свет.

Тосинори (распахивает пиджак): Смотрите. Этот свет — моя душа.

Г-жа Такаясу: Твоя душа?

Тосинори: В отличие от вас, моя душа блуждает обнаженная по всему миру. Смотрите, от меня во всех направлениях идет сияние. Оно может поджечь другое тело и поддерживает огонь в моей душе. Какое мучение — жить обнаженным. Потому что я обнажен в сто миллионов раз больше, чем все остальные. Госпожа Сакурама, может быть, я уже стал звездой?

Кавасима, Такаясу (все): Конечно, ты — звезда.

Тосинори: Все правильно. Далекая звезда, до которой много световых лет. Но если источник моего света так далеко, как я могу спокойно жить здесь? Да потому что мир уже исчез.

Г-жа Такаясу: Что ты такое говоришь?

Тосинори: Мир исчез. Понятно вам? Если ты не призрак, то этот мир — призрак. А если, этот мир не призрак (Указывает на г-жу Такаясу), то ты призрак.

Г-жа Такаясу: Ах! (теряет сознание, падает на руки Такаясу). Это ребенок обезумел!

Такаясу: Держи себя в руках. Если еще и ты потеряешь рассудок, это будет конец всему.

Кавасима: Разве я не говорил вам, что он сумасшедший. Но он часто говорит умные вещи. За то время, которое мы провели вместе, мы стали хорошими друзьями.

Г-жа Кавасима: Как бы там ни было, теперь вы поняли, что не сможете справиться с ним?

Тосинори: Дайте мне сигарету. У меня во рту пересохло от этих красноречивых высказываний.

Кавасима (подходит к Тосинори, открывает портсигар): Выбирай.

Тосинори: У тебя, как всегда, для меня сигареты разных сортов. Смотрите, госпожа Сакурама, я могу на ощупь определить сорт каждой сигареты. (Берет одну). Вот это — «Кэмэл»?

Кавасима: Да

Тосинори: А это — … «Нэви Кат». Возьму ее. (Кавасима подносит зажигалку).

Такаясу (жене): Смотри, он может вести себя как нормальный человек. Выглядит юношей из богатой семьи. (Тосинори)Тебе нравятся английские сигареты?

Тосинори: Да.

Такаясу: В следующий раз я принесу тебе сигарет.

Тосинори: Спасибо. Пока я курю, можете передохнуть.

Кавасима: Ты самоотверженно переносишь все это.

Тосинори: Я могу спокойно ездить в метро и ходить за покупками. Я не осуждаю других за их повседневную суету. К сожалению для зрячих, они в состоянии видеть картину их жизни каждый день. И к счастью для меня, я не могу этого видеть. Это — единственное отличие. Да лучше и не видеть вещи, которые выглядят ужасно. Я не против поливать цветы или косить траву на газоне. И я могу совершать страшные вещи, не видя этого. Но разве не ужасно то, что цветы распускаются в мире, которому пришел конец. И зачем поливать землю в мире, которому пришел конец.

Г-жа Кавасима: Конечно, это ужасно.

Кавасима: Мы все живем в кошмаре.

Тосинори: Но не все осознают весь этот кошмар. И живут как трупы.

Кавасима: Все правильно, мы и есть трупы.

Г-жа Кавасима: Я тоже труп.

Г-жа Такаясу: Плохая примета — говорить о трупах.

Такаясу: Подожди, подожди, ты не понимаешь.

Тосинори: Больше того, вы все трусы! Жалкие червяки!

Г-жа Кавасима: Трусы!

Кавасима: Червяки!

Г-жа Такаясу: Они портят ребенка! Родители — не червяки!

Такаясу: Если ты хочешь получить Тосинори назад, тебе нужно со всем соглашаться.

Г-жа Такаясу (с решимостью): Хорошо, я тоже червяк, только зови меня мамой.

Тосинори: Мама… Червяк…

Г-жа Такаясу: Наконец он назвал меня мамой.

Такаясу: Я услышал и слово «червяк».

Тосинори: Вы все — тупые идиоты.

Мгновенное замешательство.

Кавасима, Такаясу (все): Мы все — тупые идиоты.

Короткая пауза. Большое окно в центре наверху улавливает лучи заходящего солнца. Тосинори курит с явным удовольствием.

Синако: Может быть, в этом есть и моя вина, но сегодня мы с вами так ни к чему и не пришли. Насколько мне стало понятно, и супруги Кавасима, и супруги Такаясу обладают достаточной квалификацией, чтобы быть родителями. Обе супружеские пары испытывают такие глубокие искренние чувства, что даже я не могу удержаться от слез. Но пока — ничья. Весы, в центре которых находится Тосинори, не склонились ни в одну, ни в другую сторону. Прошу обе стороны удалиться в соседнюю комнату. Я должна поговорить с Тосинори с глазу на глаз. Вы не возражаете?

Обе стороны соглашаются.

Итак, прошу вас…

Кавасима и Такаясу уходят. Г-жа Кавасима возвращается, выводит Синако на авансцену.

Г-жа Кавасима: Думаю, вы уже поняли, что этот юноша опасен. Очень опасен. Остерегайтесь яда, которого в нем очень много.

Синако: Что вы имеете в виду?

Г-жа Кавасима (сладко улыбаясь): Что я имею в виду? … Не могу вам этого сказать, но сужу по своему опыту.

Г-жа Кавасима уходит. Синако подходит к окну.

Тосинори: Они ушли?

Синако: Да.

Тосинори (с холодной улыбкой): … …Хе–хе. Я их выпроводил.

Синако: Ты не должен так говорить о своих родителях, они так добры к тебе. И очень любят тебя.

Тосинори: Родители, которые воспитали меня, уже стали моими рабами. А мои настоящие родители — конченые идиоты.

Синако: Прошу тебя не разговаривать в подобной манере.

Тосинори: Чего они все от меня хотят? У меня ведь нет формы.

Синако: Форма очень важна. Форма не принадлежит тебе, она принадлежит обществу.

Тосинори: Вы тоже озабочены моей формой?

Синако: Конечно, раз у меня есть глаза, у меня нет другого способа вынести решение о человеке.

Тосинори: Но я не могу видеть вашей формы. Это несправедливо. Моя приемная мать говорит, что вы — красивая.

Синако: Ничего особенного. К тому же я почти старуха.

Тосинори (встает. Очень раздраженно): Что такое возраст? Возраст! Возраст — всего лишь дорога в кромешной темноте. Не видно, откуда пришел и куда идешь. Расстояния не существует. Все равно, идешь ты или стоишь на месте. Продвигаешься вперед или отступаешь назад. На этом пути зрячие становятся слепыми, живые — мертвыми. И все, как я, опираются на палку и бредут, нащупывая дорогу носками ботинок. Дети, старики, молодежь — все свалены в одну кучу, как черви, кишащие на сухой ветке.

Синако: Твои слова придают мне мужества. Общество оценивает всех, особенно женщин по их возрасту.

Тосинори: Зрячие видят только форму.

Синако (глядя в окно): Какой фантастический закат!

Тосинори: Солнце заходит?

Синако: Лучи словно танцуют по окну.

Тосинори: Но окно ведь выходит на восток. Разве сегодня солнце собирается садиться на востоке?

Синако: Что? Нет, солнце заходит на западе. Ворота парка под окном выходят на запад. А за ними можно увидеть, как солнце садится за кроны деревьев в парке. Окна выходят в парк, небо всегда открыто, и можно наблюдать закат.

Тосинори: Вот в чем дело, поэтому солнце заходит на востоке. Вы сказали сейчас «ворота на западе». А ведь эти паршивые ворота обращены к восточным воротам ада, которые смотрят сюда широко открытой черной пастью. Перед ними — широкая площадь, покрытая всегда безупречно выровненным черным песком в ожидании новых гостей.

Синако: Твоя манера издеваться отпугивает людей. Как красиво стало в парке! Небо — словно открытая печь, а какая яркая зелень! Даже огни в парке потускнели, как нешлифованные камни. Окна машин вспыхивают, отражая лучи заката.

Тосинори (впервые поворачивается к окну): Я тоже вижу это.

Синако: Что? Ты видишь?

Тосинори: Конечно, я вижу красное пылающее небо.