Юкио Мисима
_________________________________________________________________
Тосинори — слепой
Сакурама Синако — член
Кавасима — приемный
Его супруга госпожа Кавасима — приемная
Такаясу — отец
Его супруга госпожа Такаясу — мать
Синако (
Кавасима: Это было так… так неожиданно для нас. Мы и думать не могли, что когда–нибудь встретимся с настоящими родителями Тосинори… Ведь прошло целых пятнадцать лет… Пятнадцать лет прошло с тех пор…
Г-жа Кавасима
Синако (
Кавасима: Да.
Г-жа Кавасима: Я помню все до мельчайших подробностей. У нас не было своих детей, и мы с мужем часто обсуждали возможность усыновления ребенка. Если бы мы решились тогда на это, то взяли бы самого обездоленного малыша и постарались сделать его счастливым.
Кавасима: Это случилось после войны, осенью, когда уже по вечерам дул холодный ветер.
Синако (
Г-жа Кавасима: Да, я и сейчас все хорошо помню. Мы увидели беспомощного слепого ребенка. Он был одет в лохмотья и попрошайничал. Сидел на грязной циновке рядом со своим оборванным хозяином… Я взглянула на него и сразу поняла, что мальчик должен стать нашим… Хотя его глаза были повреждены, у него были красивые брови и светлое благородное лицо. В грязном вонючем переходе вокруг ребенка было какое–то сияние. Он выглядел принцем.
Кавасима: Я заплатил его хозяину, сколько он просил, и мы забрали ребенка. Его прирожденное благородство стало очевидным, когда мы привели его домой и вымыли в ванне. Мы накормили его, уложили спать. И уже со следующего дня стали пытаться вернуть ему зрение. Это единственное, что нам не удалось сделать для него до сих пор. Его глаза обожгло огнем, когда он метался в панике во время воздушного налета.
Г-жа Такаясу: (
Такаясу: Может, мы сначала послушаем, что они говорят?
Г-жа Кавасима: Он ведь был всего–навсего ребенком, и нам трудно было понять из его слов, что произошло на самом деле. Он сказал, что его дом сгорел во время воздушного налета. Скорее всего, именно тогда он потерял родителей, и с тех пор ему пришлось жить в зависимости от чужих людей. Нам было так жалко его. Это было ужасное время. Но мы старались делать для Тосинори все, что могли, он не знал ни в чем отказа.
Синако: С тех пор прошло пятнадцать лет… Тосинори привязался к вам?
Г-жа Кавасима: Конечно…
Синако: Вы не замечали ничего необычного в его поведении? Может быть, он бывал странный или равнодушный?
Г-жа Кавасима: Нет, разве что немного избалован.
Кавасима: Скажи им всю правду. Честно говоря, в его характере есть одна особенность. Он словно находится в какой–то плотной оболочке, которую мы не в состоянии разрушить.
Г-жа Такаясу (
Кавасима: Откуда вам знать? С вами он был первые пять лет, когда еще мог видеть. К несчастью, его странные особенности проявились, когда он ослеп.
Г-жа Такаясу (
Такаясу: Что вы имеете в виду, когда говорите, что не можете его понять?
Кавасима: Это трудно объяснить в нескольких словах. Ну, например… Его никогда ничего не трогает эмоционально. Когда мы сказали ему, что нашлись его настоящие родители, он никак не отреагировал. И когда мы шли сюда, он был совершенно равнодушным. Но иногда его возбуждают совершенно простые вещи, и он становится неуправляемым.
Г-жа Такаясу: Тосинори совсем не такой. Если он увидит нас…
Кавасима: Разрешите напомнить вам, что он слепой.
Г-жа Такаясу: Нет, как только он услышит наши голоса, его сердце растает, он станет самим собой, добрым и нежным. Ведь за эти пятнадцать лет не было ни одного дня, когда бы я не думала о нем. Вы все эти годы жили с его телом, а я — с его душой… Мы вроде бы смирились с его смертью. Устроили похороны, поставили памятник. Но и тогда что–то мешало поверить в то, что его больше нет с нами. Мы с мужем ходили на вокзал Уэно искать его среди беспризорников… А Тосинори уже был у вас. Все эти пятнадцать лет нас преследовали только две мысли: наш ребенок жив и наш ребенок умер. Когда мы ходили на его могилу, заросшую красным миртом, нам казалось, что он жив. Когда видели грязные лица беспризорников, нам казалось, что он умер. Мы жили двумя чувствами: надеждой и отчаянием. Словно, не понимаешь, где находишься, — на ярком солнце или в тени. Когда стоишь в тени, тебя слегка касаются лучи солнца, а находясь на солнце, не можешь забыть о пугающей тени. Если мы видели облачко над морем, нам казалось, оно похоже на нашего ребенка. А когда возле нашего дома раздавался голос соседского малыша, мы замирали, думая, что это наш Тосинори. Когда в саду распускались цветы, мы не знали, что с ними делать: нести на могилу или украсить ими пустую комнату сына… И… Вы не представляете, каким шоком для нас был узнать, что все эти годы о нем заботились Кавасима.
Кавасима: «О нем заботились» — сказано чересчур, госпожа Такаясу. Даже по закону это уже наш ребенок.
Г-жа Такаясу: Но вам, наверняка, хочется избавиться от этого слепого неуравновешенного чудака.
Г-жа Кавасима: Как вы можете так говорить!
Кавасима (
Такаясу: Какая самоуверенность!
Кавасима: А почему бы и нет. Если говорить начистоту, этот ребенок сумасшедший. Мы имеем право посмеяться над вашей наивной сентиментальностью, потому что терпим его дикие выходки каждый день. А иногда мы вынуждены становиться с ним заодно и душой, и телом… Вам никогда не понять весь ужас этих оков. Несколько раз у нас даже возникала мысль убить его…
Г-жа Такаясу: Вы издевались над ним!
Кавасима: Только то, что он слепой, спасло ему жизнь, а нас удержало от преступления. Вам этого, правда, не понять.
Г-жа Такаясу: Вы называете сумасшедшим нашего славного Тосинори.
Такаясу: Да вы просто придираетесь к нему.
Г-жа Кавасима: Давайте посмотрим, сможете ли вы с ним справиться.
Г-жа Такаясу: Какие вы великие воспитатели!
Такаясу: Это вы довели его до безумия!
Г-жа Кавасима: Нет, это как раз были вы. Ведь это вы бросили его одного в огне и думали только о себе.
Г-жа Такаясу: Мы бросили? Вы сказали, мы его бросили?
Синако: Пожалуйста, держите себя в руках. Не надо поддаваться эмоциям. Что бы ни случилось, это — место, где должен царить мир, а все раздоры заканчиваться улыбкой. Я держу в руках невидимые весы, которые беспристрастно определяют подходящую меру удовлетворения и недовольства обеих сторон. В моих глазах пламя гнева выглядит всего лишь статуэткой из агата… Так же, как и пенящаяся вода горного ручья видится мне хрустальным рельефом. Не знаю почему, но запутанная пряжа или сплетенные ветви плюща кажутся мне лишь призраками — проделками какого–то странного дьявольского духа. Так же и все запутанные ситуации просто иллюзорны. На самом деле, мир прост и спокоен. По крайней мере, я верю в это. Поэтому мною словно движет мужество белого голубя, который садится на песок во время боя быков и неуклюже прогуливается туда–сюда. Почему я должен обращать внимание на то, что мои белые крылья в крови? Кровь и борьба — это иллюзии. Я тоже могу совершенно спокойно прогуливаться над вашими возбужденными сердцами. Совсем как тот голубь на крыше храма у моря… Вы готовы? Настало время увидеть человека, о котором идет речь. Сейчас я приведу Тосинори.
Тосинори, иди сюда.
Такаясу (
Синако: Садись сюда, пожалуйста. (
Г-жа Такаясу (
Такаясу: Не плачь. Они наговорили ему много плохого о нас, поэтому он так себя ведет. Мы должны быть очень терпеливыми, чтобы дождаться, пока его сердце растает.
Г-жа Кавасима: Можете думать все, что хотите. (
Кавасима: Да, похоже на то.
Синако: Тосинори, что случилось? Почему твоя мать плачет?
Тосинори: Ну и что? Я все равно не вижу.
Синако: Но ты ведь слышишь голос.
Тосинори: Приятные звуки. Я давно их не слышал.
Такаясу: Тосинори! Ты узнал!
Тосинори: Что узнал? Я только хотел сказать, что давно не слышал человеческого плача. Это — типичный человеческий звук. Когда наступит конец света, человек потеряет силу голоса и сможет только плакать. Мне кажется, я наверняка слышал этот голос.
Г-жа Такаясу: Ты постепенно начинаешь вспоминать, Тосинори. Этот голос ты часто слышал раньше.
Тосинори: Опять вы болтаете. Вы все разрушили этими словами. Опять исчезла человечность звука… Здесь невыносимо жарко. Как в печке. Вокруг меня горит пламя. Со всех сторон пляшет огонь. Это — правда, госпожа Сакурама?
Синако (
Тосинори (
Г-жа Такаясу: Он вырос с искаженными понятиями. Только послушайте, что он говорит!
Тосинори: Но, госпожа Сакурама, мне наплевать на то, как я выгляжу. Мне понятно только ощущение тесной, сковывающей одежды и прилипающего к телу потного белья. Меня силой заставили надеть шелковый ошейник и смирительную рубашку. Так ведь? Я голый узник?
Г-жа Кавасима: Да, ты голый узник. На тебя силой надели воротник и смирительную рубашку.
Тосинори: Правильно, мама всегда все понимает.
Г-жа Такаясу: Я этого не вынесу. Он еще ни разу не назвал меня мамой.
Тосинори: Если вы хотите, чтобы я называл вас мамой, вам нужно во всем соглашаться со мной. Итак, я — голый узник, на мне шелковый воротник?
Г-жа Такаясу: Ты говоришь глупости. На тебе хороший костюм.
Тосинори: Видите? Она абсолютно не подходит, чтобы быть моей матерью. Отец, я — голый узник?
Кавасима: Да, ты — голый узник.
Тосинори: Дядя Такаясу?
Такаясу (
Г-жа Такаясу: (
Тосинори (