Помоги проекту - поделись книгой:
— Кстати, — продолжил Алик, — женой Бориса Томашевского была тоже наша землячка — Бесси Томашевски (Бесси Баумфельд — Кауфман). Она родилась в нашем городе в 1873‑м году и тоже переехала с родителями в Америку. А познакомилась она с Борисом в 14-летнем возрасте, когда труппа Бориса Томашевского, ставшего уже знаменитым еврейским артистом, играла в Балтиморе. Немногим позже Бесси убежала из дома и присоединилась к труппе Бориса, а в 1891‑м году вышла за него замуж и стала играть все женские роли, которые, как ни странно, до этого играл муж. Умерла она совсем недавно, в прошлом году, в возрасте 89 лет.
— Любопытные сведения, — протянула Алина.
— А ещё в нашем городе похоронен один из влиятельных хасидских цадиков рабби Рафаэль из Бершади, — продолжил свою импровизированную лекцию Олег. — Правда, он не уроженец Таращи.
— Оп–па! А это ещё кто такие? — удивился Антон. — Что ни слово, то и непонятное.
— Рафаэль — это имя, рабби — то же самое, что и раввин, только на древнееврейском языке — служитель культа в иудаизме, означает — мой учитель. Хасид — еврейское религиозное учение, цадик — праведник. Бершадь — город в Винницкой области, известен как поселение со средины 15‑го столетия. Рафаэль подом из Бершади, а умер в наших краях, здесь же и похоронен.
— И чем он знаменит? — спросила Зоя. — Это же не художник?
— Конечно, не художник. Я же сказал, что он был служителем культа.
— Попом что ли?
— Можно сказать и так, привязываясь к православной религии. А известен он был тем, что он был хорошим проповедником, просветителем, а ещё его отличала необыкновенная скромность. Важным качеством Рафаэля было то, что он никогда не лгал. Он повторял: лучше погибнуть, чем сказать ложь. Его исключительная правдивость и привела его к гибели. Есть даже свидетельства того, как это случилось. В одном из судебных слушаний речь шла о даче клятвы перед судом о еврее, подозревавшемся в контрабандной торговле — нужно было свидетельствовать, что он к этому не причастен. Но такую клятву Рафаэль дать не мог, поскольку не был уверен, что этот еврей не виноват. Он рыдал, понимая, что надо спасти еврея, но опасался своей возможной лжи. Рафаэль уже был стар и болен, сказались годы, проведенные им в бедности. Его больное сердце не выдержало это испытания, и он умер.
— Да, ну и познания у тебя! — уважительно протянул Гаркавенко. — А мы так свою историю не знаем. О дедах, отцах, воевавших в Великую отечественную войну, о некоторых наших земляках в те годы немного знаем, помним — и всё.
— И каких же это ты наших воевавших земляков знаешь? — ухмыльнулся Пригожин.
— Ну, например, Навроцкий Михайло Карпович.
— Ладно, этого все знают, — дело в том, что фамилия была на слуху, потому что в Тараще проживало немало Навроцких. — А ещё?
— Ещё? — задумался Антон.
Не успел он вспомнить, как на помощь ему пришёл Самойлов:
— А ещё Вернигора Пётр Леонтьевич, тоже Герой Советского Союза.
— Пилипченко Дмитрий Алексеевич, Герой Советского Союза, — подсказала Великанова.
— Шевченко Александр Евсеевич, — снова вставил слово Антон.
— Э, нет, — уверенно сказал Дейман, — этот Шевченко то ли из Рокитного, то ли из Узина. А я вот знаю ещё одного нашего земляка, правда, не Героя Советского Союза — Севериновский Израиль Владимирович. Он был командиром подводной лодки, погиб в августе 1941‑го года.
— С именем
— И, тем не менее, это так, — уверенно подтвердил Олег. — Между прочим, евреи перед войной составляли 46 % населения нашего города. У нас, вы, наверное, знаете, есть еврейское кладбище. Но есть ещё и овраг около него, получившем прозвище «Бабий Яр», как в том же Киеве. Так вот в том яру оккупанты за годы войны расстреляли более 1300 местных жителей, среди них были сотни евреев, а также пленных красноармейцев. И вот с гибелью этой основной массы евреев–таращанцев был уничтожен целый пласт этнической и культурной истории нашего города.
— А вот вы, наверное, не знаете, — поспешила поделиться своими познаниями Тома Стручкова, — что в нашем городе одно время жил и работал основоположник украинской классической музыки М. В. Лысенко. — Тома была музыкальной девочкой и хорошо играла на фортепиано.
— Когда же это и как он здесь оказался? — удивился Анатолий.
— Как мне говорили, он работал в нашем городе на должности мирового посредника, кажется в 1864–1865‑х годах.
Так беседуя, познавая историю своего края, ученики будущего 11‑го Б класса вошли в центр своего родного города и разбрелись по домам. Вечер, действительно, удался на славу.
ГЛАВА 4
Какими бы календарно длинными не казались два с лишним месяца, школьные каникулы всё же закончились. Всё в мире относительно, а потому летний отдых ученикам длинным вовсе не показался. Но нельзя сказать, что в школу им не хотелось. Возможно, сидеть за партой в такие прекрасные сентябрьские денёчки не очень–то они жаждали, но в школу их тянула возможность вновь увидеться со своими друзьями. Ведь на лето бывший 10-Б, а теперь уже 11‑й разъехался кто куда. Недаром же на вечерний пикник перед днём Ивана Купала удалось собрать всего 11 человек. Обычно иногородние ученики, проживающие в общежитии, после каникул (особенно летних) приезжали за пару дней до начала занятий. Так было и на этот раз. А встретился 11-Б класс в полном своём составе в школе хотя и 1‑го сентября, но совсем даже не для учёбы. За парты в этот день они (как и все остальные ученики) так и не сели, и причина была довольно простая — этот день припал на воскресенье. Но в школу оба одиннадцатых класса, всё же, пришли, поскольку на следующий день в школе с утра должна была состояться торжественная линейка — первый звонок для первоклассников. На первый взгляд, это был очень удобный случай для того, чтобы провести такое торжественное мероприятие именно в выходной день, а уже завтра полноценно проучиться без срыва уроков. Для преобладающего большинства учеников такое решение было бы вполне справедливым. Но не для всех. И педагогическим коллективом было принято решение всё же проводить торжественную линейку в первый учебный день. Было это решение, вероятно, правильным. Можно пожертвовать первым уроком, но какое же это будет начало занятий для первоклашек, какой же для них это праздник, если они после линейки сразу разойдутся по домам, так и не узнав в этот день, что же это такое — школа. Далее–то у них будет учёба, а не праздники.
При хорошей погоде такое мероприятие обычно проводилось на школьном дворе в районе спортивных площадок. Но для этого праздника нужно было всё подготовить: разметить сыпучим мелом или белым песочком периметр линейки и прочее, установить разноцветные флаги, да и просто хорошо убрать территорию от уже падающих листьев и прочего мусора, накопившегося за лето. И кто же из них всю эту работу должен был делать? — ну, не младшие же классы. Во все времена эта работа поручалась самым старшим, будущим выпускникам. А таковыми сейчас как раз и был 11-Б с коллегами из параллельного класса. Эта работа была уже им хорошо знакома — в конце мая они так же готовили школьный двор к последнему звонку — было бы странным поручать подобную работу уже без одного дня выпускникам, ведь всё и готовилось то для них.
Собрались все на эту трудовую повинность вовремя и с большим удовольствием. Их совершенно не расстраивала работа в последний день каникул, для них это была не столько работа, сколько забава, которую они с радостью выполняли. Но ещё с бо́льшим удовольствием, соскучившись, они общались между собой. Для 11-Б класса была ещё одна любопытная неожиданная новость — у них в классе появился новый ученик, точнее ученица. После первых взаимных объятий девчонок и сдержанных приветствий ребят, Валентина Викторовна представила своим подопечным новую девушку, которая должна была вместе со всеми получать в следующем году аттестат зрелости. А сейчас же новенькая среднего роста, крепко сбитая, в очках скромно стояла в сторонке.
— Представляю вам новую ученицу — Елена Ивановна Панасенко. Она будет с вами учиться и заканчивать школу. Прошу любить и жаловать.
— Так уж прямо и любить! — вероятно, пронеслось в голове у большинства ребят. — Ничего особенного собой не представляет. Как то она ещё у нас в классе приживётся?
В тот момент никто из окружающих не мог себе представить, что в ближайшие 3–4 года — да, и после окончания школы тоже (уже будучи и студентами), эта девчонка станет тем эпицентром внимания, вокруг которого будет группироваться если и не весь 11-Б, то, по крайней мере, значительная часть её новых соучеников из нового для неё города, а также и некоторых сельских коллег. А сейчас девчонки обступили новенькую с расспросами, и видно было, что со своими однополыми одноклассниками у неё контакт наладится довольно быстро. А вот как с ребятами? Те довольно критически осматривали Лену со стороны.
— Подумаешь, Панас какой–то, — произнёс скорый на клички Степан Немчинов.
— Ц
— А вы заметили, — откликнулся Анатолий Посохов, — что у неё немного волосатые ноги. Почти как у меня.
— Ну, ты даёшь, даже такое заметил. И как ты умудрился разглядеть. А что ты ещё успел заметить:
— Да пока ничего больше.
— А вы знаете, — как–то медленно, думая о чём–то своём, протянул Виктор Лемберт, — волосатые ноги — это неплохо. Значит, страстная будет женщина.
— Тебе–то это как знать? — усомнился Посохов.
— Поживём — увидим, — оптимистически завершил эту тему Виктор.
Дальше все приступили к работам. Работали они вперемешку с 11-А классом, ребят и девчат которого они прекрасно знали, по крайней мере, преобладающее большинство его состава. Ведь они вместе проучились немало лет. Как уже говорилось, первый выпускной 8‑й класс был в школе один. Однако он не был единственным в начальных классах. В то время в школе формировалось по два небольших по своему составу класса в каждой возрастной категории. В их школе, как и во всех школах великого Советского Союза, изучался иностранный язык, обычно начиная с 5‑го класса, хотя в некоторых специализированных школах и ранее. Практически во всех классах при этом было немало, так называемых, «переростков» — наследие военного и послевоенного времени. Учителям было довольно сложно с такими учениками управляться, да и им самим не очень–то удобно было учиться со школьниками в их классе, которые порой были на две головы ниже своих более взрослых сотоварищей. Малышам здорово доставалось от этих «переростков». Те были словно «деды» в армии, которые порой немало издеваются над молодёжью. Постепенно эти «переростки», немного подучившись, оставляли школу, переходя в интернаты или даже устраиваясь на работу (их возраст это позволял). Классы при этом становились меньшими по составу и их начинали объединять в один крупный. Но в этих классах (сначала в небольших, а затем уже и в объединённом) изучались разные иностранные языки. Вот так получилось, что в одном и том же классе разные ученики изучали и разные иностранные языки.
И вот, начиная где–то с шестого класса их объединённый класс вновь начал разделяться, но только на уроках иностранного языка — ученики, изучающие немецкий язык, оставались в своём классе, «англичане» же переходили на это время в другую классную комнату. В СССР наравне с этими языками изучался и французский язык, но в их школе, да, пожалуй, и в районе в целом, он популярности не получил. Начиная с 9‑го, классы были сформированы с учётом прибывших из сёл учеников, закончивших 8 классов, то есть снова стало два класса «А» и «Б». На сей раз индекс «А» (в котором было больше учеников, изучающих английский язык) получил параллельный класс. А их класс стал именоваться 11 — «Б», хотя и в нём наряду с немецким часть школьников (меньшая) изучала и английский язык… Сейчас по индексам класса в школе, как это водится, называли и их обитателей — «Акалы» или «БЕкалы», хотя в «Б» классе сами ученики себя чаще называли «Бешками». Так оно звучало более приятно и даже как–то уменьшительно–ласково. Так они себя затем продолжали называть уже и по окончанию школы.
Иностранный язык в «Б» классе вёл пожилой уже учитель, прошедший всю войну, Михаил Егорович. Возможно, он неплохо знал этот язык, но вот довести его до сведения своих учеников явно не умел. Потому и в дальнейшей жизни бывшие его подопечные очень слабо знали язык великих Гёте и Гейне. К тому же, Михаил Егорович был добродушным и не требовательным человеком и страдал некими провалами памяти. И ученики, к их стыду, этой его слабостью иногда пользовались. А происходило это примерно так:
Идёт урок немецкого языка. Вдруг поднимается рука.
— Чего тебе, Гаркавенко?
— Михаил Егорович, можно выйти? В туалет.
— Ну, раз нужно — иди. И поскорее возвращайся.
Антон выскакивает за дверь. Урок продолжается. Через время (немалое) учитель, что–то рассказывая, случайно бросает взгляд в окно.
— О! А это ещё что!? Почему на уроке немецкого языка Гаркавенко играет в баскетбол? Как он там оказался?
Нечто подобное случалось не раз. При этом нужно отдать должное их учителю. Он никогда никого не наказывал и не жаловался на своих учеников классному руководителю или директору школы. Возможно, что и по банальной причине своей забывчивости.
Возвращаясь к подготовке школьного двора к праздничному мероприятию, следует отметить, что работа была в самом разгаре и велась довольно энергично. Не обошлось, конечно, и здесь без разных шуток и прибауток, отправной точкой которых были всё те же Немчинов и Канюк. Один интересный случай этого дня запомнился ребятам на всю жизнь. Девочки в это время занимались уборкой территории, ребятам же было поручено устанавливать по периметру будущей школьной линейки флаги. Обычно для таких целей в стационарных условиях (для удобства монтажа и демонтаж флагов) закапываются специальные отрезки кронштейнов–труб, в которые затем легко и, главное, быстро вставляются (и вынимаются) древки флагов. Кронштейны при этом остаются в земле постоянно. Но в районе спортивных площадок такого категорически нельзя было делать по вполне естественной причине — нужно уберечь школьников–спортсменов от травм. Поэтому флаги приходилось закапывать. Неглубоко, чтобы не перерывать кардинально обочину той же, например, баскетбольной площадки. Но флаги при этом должны были надёжно простоять в течение суток. Для этого землю вокруг неглубоко вкопанных древков приходилось хорошо трамбовать.
Места установки флагов перед этим старательно разметили, и теперь одиннадцатиклассники группами по 3–4 человека занимались уже непосредственно установкой украшений. Стёпа Немчинов работал вместе с Толиком Молодилиным, Аликом Дейманом и Игорем Пономаренко (из параллельного класса). И вот надёжно утрамбовав землю вокруг очередного древка, Немчинов удовлетворенно произнёс:
— Ну, теперь только попи́сать, — произнёс он (правда, грубее), — вокруг древка и флаг во! — жест большим пальцем руки, — стоять будет.
Его услышали и другие группы ребят, и раздался хохот. Но тут они все услыхали неожиданный ответ Степану:
— Не нужно. И так стоять будет.
Ребята тут же узнали голос директора школы, которого они в разгар работы как–то и не приметили. Теперь уже хохот стоял просто гомерический. Не до смеха было только Немчинову. Он стоял красный и что–то лепетал в своё оправдание:
— Да я, да я… Я просто так. Я пошутил.
Директор тоже улыбнулся, махнул рукой и отошёл в сторонку, успев перед этим промолвить:
— В следующий раз сначала думай, а потом уж говори.
У них в школе был хороший, строгий, но справедливый директор Дмитрий Захарович Пильчугин. Он очень хорошо контачил со своими учениками, нормально с ними разговаривал, никогда не кричал, а спокойно внушал, если это было необходимо, провинившемуся как нужно учиться и вести себя в школе. Директора любили и уважали, так же, как и его супругу Валентину Викторовну, преподавателя истории и классного руководителя 11-Б.
Много было и других весёлых эпизодов во время этой несложной и нравившейся (из–за постоянного общения с друзьями) будущим выпускникам работы. Степану Немчинову в последующие несколько лет ребята часто напоминали приключившийся с ним перед 1‑м сентябрём эпизод и все вместе смеялись. Сама работа по подготовке к торжественному завтрашнему построению завершилась менее чем через три часа после её начала. А с завтрашнего дня снова за парты, за учебники и тетради. Год у одиннадцатиклассников обещал быть довольно напряжённым.
* * *
И вот уже наступило это самое завтра. То, что в этот день начинается новый учебный год, было видно по всему городу. Со всех сторон в школы (а в городе была не только СШ Nо 1) стекались празднично одетые ученики. Важно шествовали малыши–первоклассники с огромными (по сравнению с ими самыми) портфелями, которые они низачто не хотели отдавать нести своим родителям. Только сами — ведь они уже взрослые и уже идут в школу. Не папа с мамой ведь будут учиться, а они — потому и портфели будут носить сами. Заплечные ранцы в то время почему–то популярности не имели, да и выпускалось их совсем мало. Поэтому многие первоклашки шли перекошенные от тяжести портфеля, а некоторые во второй ручонке несли ещё и букеты цветов. Впрочем, с букетами шли и родители, и многие старшеклассники.
Ученики 11-Б класса за время своей учёбы навидались подобных торжественных линеек предостаточно. Но эта линейка для них была особенной. Впервые (после первого класса) они должны будут принять в ней самое активное участие. Они должны будут вывести первоклашек на торжественную линейку и стоять за каждым из них как старшие наставники. Ученик их класса (или параллельного) пройдёт с малышом на плече, объявляя звонком в руках у того начало нового учебного года, первого для него самого и, давая начало этим звонкам в последнем году для того, на плече у которого он сидит. А далее они уже передадут своих, совершенно незнакомых им, первоклашек их первой учительнице, которая и поведёт будущих Ломоносовых и Менделеевых в школу знаний.
А вообще, это был, что там ни говори, праздник для всех учеников. И удался он на славу. И погода была чудесная, и обстановка на школьном дворе — цветы, улыбки, музыка. В школе был свой очень хороший духовой оркестр, созданный одним из учителей, энтузиастом музыкального дела. Со временем менялся, естественно, состав оркестра, однако не менялось качество его исполнения, как маршей, гимнов, тушей, так и популярных мелодий. И в течение всего школьного праздника оркестр исполнял любимые всеми мелодии, прерываясь только на время произношения речей да на трели школьного звонка в ручонке маленькой девочки. Она с радостной улыбкой трясла этим непременным школьным атрибутом над головой Игоря Пономаренко из 11-А, которому выпала в этом году честь прошествовать вдоль школьной линейки с первоклассницей на плечах. А далее половина учеников школы неспешно направилась в свои классы вслед за первоклашками. Новый учебный год начался!
Ни 11-А, ни 11-Б, как и ученики других старших классов, начиная с 9‑го, в школу не торопились. Они учились во вторую смену. Некоторые ученики 11-Б класса пришли в школу с портфелями, другие же, в основном ребята, просто запаслись ручками и тоненькими тетрадями или блокнотиком, которые засунули в карманы. Большинство из них возвращаться домой не собирались — что там делать в такой день. И переодеваться в другую одежду они не спешили, ведь сегодня их праздник. Целый день не евши? Ерунда, перекусят в школьном буфете — с голода не пропадут. Те, кто пришёл с портфелями, сложили их ещё до школьной линейки в дальнем уголку своей классной комнаты, никто их там не тронет, ученикам младшего класса, занимавшимся в этой же классной комнате, они, как говорится, сто лет не нужны. И вот теперь почти на полдня будущие выпускники были свободны. И они просто пошли гулять по городу. Нечто подобное им предстоит ещё менее чем через 9 месяцев. Но тогда эти гуляния будут всем классом по поводу окончания школы, а сейчас они разбрелись кто куда небольшими группами или парами.
Одной из таких пар, которая с удовольствием прогуливалась по городу, были Великанова и Самойлов. День был чудесным, под стать ему было и настроение гулявших.
— Всё, Витя, вот мы и начинаем свой последний школьный год, — грустно протянула Люба. — Пролетит он быстро, и мы с тобой расстанемся.
— Не так–то он быстро пролетит. Год ещё тот будет — очень напряжённый.
— Вот потому–то и пролетит быстро. Ты разве не замечал, что когда ты загружен работой, то время проходит очень быстро. А вот когда слоняешься без дела, то оно ползёт со скоростью черепахи.
— Гм, наверное, ты права. Нечто подобное я замечал. Но всё равно впереди почти целый год.
— Какой там год — в мае всё закончится. Подобная школьная линейка, только уже с последним звонком — и прощай школа.
— Ну да! — не согласился Виктор. — А экзамены?
— Это уже не сидение за партой. Да и они быстро закончатся. А потом уже нам всем будет не до гуляний. Подготовка в институт.
— Ну вот, завела песню о грустном. Сегодня такой день. Давай будем проводить его весело.
— Ладно, давай.
И они, взявшись за руки, довольно быстрым шагом направились в сторону прудов. Если бы их никто не видел, то они, наверное, не просто шли аллюром, но, скорее всего, бегали бы кружились, веселились как дети. Да, они и были пока что детьми, но детьми достаточно взрослыми, а потому веселиться, как те же малыши, считали для себя уже несолидным. Но это не мешало им чудесно провести несколько часов до начала занятий.
— Слушай, Витя, — спросила Великанова, когда они уже направлялись в сторону школы, — я забыла спросить — а что это вы там вчера так хохотали во дворе?
— А, — махнул рукой Самойлов, — это Стёпка Немчинов немного начудил.
— И что он такое на сей раз выкинул? — мало удивилась Люба, хорошо знающая Стёпу.
— Да не важно. Давай не будем говорить о всякой чепухе.
Люба не стала настаивать, она поняла, что Немчинов выкинул, наверное, не очень–то приличное коленце, и Виктору неудобно рассказывать. Они вновь перевели свою беседу в более праздничное русло, приближаясь уже к хорошо знакомому им зданию, в котором провели целых десять лет, и в котором им доведётся провести ещё год, их последний школьный год.
ГЛАВА 5
Нужно отдать должное ученикам 11-Б класса, в учёбу они включились без особой раскачки. У них был довольно сильный класс и «двоечников» в нём не было вообще. Было, как и во всех классах, несколько человека, которые перебивались с «тройки» на «четвёрку», но и те старались окончить школу более–менее нормально. Это, конечно, не означало, что «двойки» в их классе никто не получал. Получали их порой и даже очень хорошо успевающие ученики, а иногда и отличники. Интересы к тем или иным предметам у каждого ученика были разные — кому–то лучше давались гуманитарные предметы, кому–то технические. А дисциплин то было немало, и не всегда всем постоянно уделялось должное внимание. Так что учителя, в общем–то не скупились на «двойки» за невыученный урок, тем более в начале учебного года. Сейчас это было некой профилактической мерой — чтобы ученики не расслаблялись и должным образом готовились к урокам. Вот под конец учебного года «неуды» постепенно исчезали. Тогда уже и сами ученики старались не портить себе аттестат, да и учителя прекрасно понимали значение той или иной оценки перед экзаменами, а уж тем более перед выпускными.
А важность, точнее, качественная сторона аттестата была понятна всем. Ведь в ВУЗах первым стоял вступительный экзамен по профилирующей дисциплине. Выпускники, окончившие школу с золотой или серебряной медалью, и во время поступления в ВУЗ сдали этот экзамен на «отлично», обеспечивали себе уже дальнейшую лёгкую жизнь — далее экзамены они уже не сдавали. А ведь их то было пять, реже — четыре. Такие поступающие, вчерашние ещё школьники, сразу же становились студентами. Конечно, при получении «3» или «4» на первом экзамене, они продолжали сдавать остальные экзамены, и многие всё равно поступали в институт. Но шанс поступить в ВУЗ сразу же после успешной сдачи первого экзамена у медалистов был очень высок. Поэтому качеству аттестата уделялось большое внимание. Иногда, правда, уже в конце года, нередко можно было услышать от ученика, не очень хорошо выучившего урок, такую просьбу:
— Людмила Петровна (Иван Трофимович, Мария Николаевна…), я вас очень прошу — не ставьте мне, пожалуйста, «тройку». Она мне испортит годовую оценку, а с ней и аттестат. Я всё выучу, и на следующем уроке расскажу всё на пятёрку — и этот материал, и тот, что будем изучать сегодня.
И учителя нередко шли на такие уступки, они ведь тоже были людьми, и не хотели портить своему ученику аттестат, а, возможно, — кто это сейчас может знать — и всю его жизнь. В таких случаях напротив фамилии такого ученика в графе календарного дня временно ставилась точка, которая на следующем уроке заменялась полноценной оценкой. Но не дай Бог, ученик не держал своё слово, эта вчерашняя «тройка» на полном основании и абсолютно безапелляционно заменялась крупной «двойкой». Так что такие, на первый взгляд, неправомерные уступки учителей своим подопечным, на самом деле тоже были очень хорошей воспитательной мерой. Но всё это было впереди, а пока что шли обыкновенные занятия, с разными оценками, которые учениками пока что не оспаривались.
В классе за первый же месяц учёбы все хорошо познакомились с новенькой девушкой и выяснили, почему и откуда она к ним перевелась. Оказалось, что её отца перевели на повышение по партийной линии из города Богуслава (по величине соизмеримым с их городом) и в то время входящим в состав Таращанского района (он, как ни странно, периодически то входил в состав их района, то выпадал из него, становясь самостоятельным районным центром). Но Елена совершенно не кичилась таким родством и никогда не использовала положение отца в своих интересах. Она оказалась простой, коммуникабельной, довольно компанейской девчонкой, без гонора и каких–либо «выбрыков», а потому довольно быстро прижилась в 11-Б. Училась она тоже очень хорошо, до перевода в их школу была круглой отличницей, да и здесь окончила школу, забегая вперёд, с золотой медалью. К её чести, нужно признать, оценки ей отнюдь не завышали, памятуя об её отце, — она, действительно, хорошо училась. Конечно, не на одни «5» или «4», иногда могла проскочить и «тройка», но в целом такие оценки не портили картину её успеваемости.
Внешне, без очков, Лена оказалась нормальной девчонкой — не красавица, но вполне привлекательная. О том, как наличие или отсутствие у человека очков, преображает его внешность, многие ученики 11-Б знали не понаслышке. С ними вместе по 8‑й класс включительно училась одна девочка, которую звали Лиза Яковлева, и которая из–за близорукости в повседневной жизни постоянно носила очки. Она была тихой, замкнутой девчонкой, которая сторонилась различных компаний и ни с кем не дружила. Позже одноклассники, к своему стыду, поняли, что это не она сторонилась их, а именно они её сторонились и не дружили с ней. Не очень–то в школах уважают «очкариков». По окончанию 8‑го класса все, как водится, сфотографировались для памятной общей (но с отдельными кадрами учеников) выпускной фотографии. Каково же было изумление всех, когда получив эти фотографии (размером примерно в 1,5 стандартного машинописного листа), они увидели овал фото Лизы, которая снялась на сей раз без очков. Девушка оказалась не просто симпатичной, она была красивой. Ребята единодушно признали, что Лиза была самой красивой девушкой в их классе, и кусали себе локти, что до того времени не обращали на неё никакого внимания.
Но, увы, как говорится, поезд ушёл. Лиза не продолжила учёбу в их классе, она поступила то ли в какое–то училище, то ли в техникум, уехав из родного города. И, вполне возможно, что на такое её решение повлияло отношение к ней её одноклассников. Как же часто чёрствость, нетерпимость и эгоизм одних нарушает судьбы других людей. Хорошо, что в отношении Лены Панасенко такого повторения не произошло. Правда, она была не из тех, кто так просто сдаётся, и умела за себя постоять. В классе у них была ещё пара человек, которые иногда надевали очки, но, в основном, на уроках, где нужно было много писать, в быту они очков не носили. Одним из них был и Алик Дейман, который все последние классы просидел на первой парте в центральном ряду, что было довольно необычно для мальчишки — в старших классах те обычно на первые парты ребята аж никак не рвутся. Но Алик был очень компанейским парнем, весёлим и просто хорошим человеком, а потому его очки как бы оставались для остальных незамеченными.
Их школа была построена ещё в средине 19‑го века и практически с той поры не расширялась. Здание было сооружено в далёком 1869‑м году для министерского двуклассного, а впоследствии — высшего начального училища. Правда, во время оккупации было достроено правое крыло школы, здесь размещался гебитскомиссариат. И только в 70‑х годах будет построена вторая очередь школьного комплекса со спортзалом. Поэтому сегодня её стены не могли вместить всех учеников — и город, и окрестные сёла, как ни как, а постоянно расширялись. И особенно остро стал этот вопрос, когда в ней после окончания 8‑го класса пришлось доучиваться полному среднему образованию школьникам из районных сёл и двух восьмилетних школ самого городка. Не могла физически теперь школа вместить всех своих учеников в одну смену, а потому пришлось её воспитанникам учиться в две смены. И кто же должен был учиться во вторую смену, как не ученики старших классов. Не заставлять же малышей расходиться после школы по домам в тёмное время суток, особенно зимой. В этом были для старшеклассников свои плюсы и свои минусы. Но плюсов, как им казалось, было всё же больше — можно утром подольше поспать, выполнять домашние задания им выпадало с более ясной, свежей головой, да ещё и не под контролем родителей, ушедших на работу. К тому же, их день не ограничивался самой школой. Школа школой, но ведь есть ещё и неучебное время. Поэтому самым главным преимуществом, особенно для учеников 10‑х и 11‑х классов, по их же мнению было то, что сразу после школы можно было проводить свою подружку домой, погулять с ней по улицам, посидеть в темноте на лавочках в парке или сквере или даже сходить вместе на вечерний киносеанс. В кинотеатре такие пары старшеклассников предпочитали садиться в самом последнем ряду и обмениваться во время сеанса поцелуями. Такое положение дел очень устраивало старшеклассников, ведь сегодня никто из родителей уже не будет заставлять своих почти уже взрослых детей готовить уроки, да и на позднее время их возвращения они смотрели сквозь пальцы.
Правда, были в классе и такие особи, которые вечером, при свете луны предпочитали гуляньям по улицам, сиденью в парках или в кинотеатре другие более экстравагантные места своего ночного отдыха. Некоторые пары проводили часть своего свободного времени не где–нибудь, а в таком месте, как кладбище! Это было, конечно, весьма редкое явление, но оно было, и такой досуг был присущ Виктору Лемберту, который часто уединялся там со своей очередной подружкой, которые у него довольно часто менялись.
— И тебе там не страшно? Среди могил и крестов. Нужно оно тебе? — увещевали его многие одноклассники.
— А чего там бояться, — отвечал Виктор. — Мёртвые не встанут, а в приведения я не верю.
— Но там же темно, сидеть негде.
— Ну, темно сейчас везде. Это и хорошо — никто тебя не видит. А что касается того, что сидеть негде, то в этом вы не правы. Там есть отличные лавочки возле могил или надгробных памятников.
— Так ты прямо у могилок сидишь?
— Ну да. Получается как бы отдельный особнячок — и ограда, и калиточка, и лавочка. Очень удобно и уютно. Тихо, спокойно, никто не мешает. Вы же знаете песню, — и Лемберт напел знакомый куплет стихов Владимира Высоцкого (или приписываемых ему):
А на кладбище так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать.
Поделиться книгой: