Магаданские приколы

Мы затаиваемся, и голуби тоже замирают, мы подсматриваем за птицами, какие же они удивительные существа, их тонко очертанные перышки и крохотные глазки великолепны. На всякий случай мы поощрительно улыбаемся им, предвкушая какие-то неведомые нам движения. Может быть, они такое выкинут, что нам и не снилось.

На другой день я зашел в школу-магазин, открывшийся после долгого ремонта и переоборудования. Теперь там самообслуживание. Все такое новое, непривычное, хочется получше рассмотреть контейнеры с продуктами — большими такими никелированными проволочными корзинами, в которых и я бы мог поместиться с небольшим усилием. У меня сильное искушение влезть в такой контейнер и посмотреть, что из этого получится.

И вдруг, как прикосновение наждачной бумаги — взгляд. За мною издали с возвышения наблюдает продавец. Интерес его понятен, но неприятен. Но это в первую секунду. В следующую начинает казаться, что я для него не только потенциальный похититель банки зеленого горошка или пачки макарон. Память услужливо выдает вчерашний день, когда мы с мальчиком отслеживали каждое микроскопическое движение сизых, будто с мороза, птиц.

Я разулыбался своему воспоминанию, и мне захотелось рассказать о своем наблюдении сыну. Но в самый последний момент я решаю не делать этого. Будто ему рано об этом знать.

Крутое имя для кота

Далекие доперестроечные времена. Дети — диссиденты от рождения, приводящие в оторопь гораздо более умеренных своих родителей. Дошкольник Илюшка держит в руках книгу с тисненым портретом Маркса на обложке. Гладит ее, картаво приговаривая: "Юрий Владимирович Андропов, Юрий Владимирович Андропов".

Илюшкина мама, преподавательница политэкономии в институте, мягко возражает: "Илюша, посмотри внимательнее. Это же Маркс. Карл Маркс".

Ребенок еще некоторое время продолжает гладить книгу с теми же картавыми приговариваниями, замолкает, сидит несколько секунд молча и вдруг выпаливает: "Карла Маркса восемьдесят два, квартира восемнадцать". Это у него отработано с папой — на всякий случай, чтобы не заблудиться, домашний адрес наизусть знать.

Девочка Маша накануне Первомая проходит по улице, украшенной флагами и портретами, притормаживает возле здания обкома КПСС.

"Мама, а кто это такой бородатый? Дед мороз, наверное?" — "Нет, это вовсе не Дед мороз, и праздник завтра не зимний, а весенний. Это Маркс". — "Маркс? — Повторяет девочка. — Маркс, кс-кс. Хорошо бы так кота назвать".

Сейчас те дети уже выросли, и когда встречаешь их и вспоминаешь их невольные прозрения, разные, противоречивые возникают чувства. Конечно, они в чем-то обделены, по сравнению с их старшими братьями, которые росли в Магадане в пору изобилия, когда никто не покупал надоевший шоколад, гоняясь за карамелью. Илюшка как-то сказал с горечью: "Мама, у нас опять застой?" — "Нет, у нас перестройка! Борьба с последствиями застоя". — "Если перестройка, то почему в магазине нет сгущенки? Вам повезло, вы жили при застое".

Но они еще возьмут свое. Жизнь беспрерывна, и не надо думать, что она остановится, когда мы уйдем. Она продолжается вне зависимости от того, нравится нам это или нет.

Эта простая истина открылась мне, когда я возвращался с кладбища, похоронив родного человека. Сердце, устав от боли, вдруг забилось легко и даже радостно. Почему — трудно понять. Может быть, потому, что солнце выглянуло после многодневной хмари и осветило первый чистый снежок?

Или оттого, что я увидел молодых людей, улыбающихся, беззаботных, хотел рассердиться на них — за то, что нарушили мою печаль, но я улыбаюсь им. Они не знают моей печали. Они распаковали свежую, хрустящую пачку жизни. Пусть же все у них будет хорошо, пусть не напрасны наши маленькие трагедии на обломках великой страны!

Где же ты раньше был?

Пятилетний Антон отчитывает мать:

— Почему ты меня учишь всем делать хорошее? А они все мне делают плохо. Вадику прощают все, а мне не разрешают ничего. Потому что мама Вадика дружит с воспитательницей, а ты не дружишь.

— Эх, Антоша, где же ты раньше был? Теперь уж меня поздно учить. Так и умру дурой.

Кино

Преподавательский сын Илюша, возвращаясь с мамой из садика:

— Мама, правда, наш папа похож на Егора Трубникова?

— Почему ты так решил?

— Ну, он так же кричит на всех, орет, а сам вовсе не злой!

— Наверное, ты прав.

— Мама, объясни им, пожалуйста, что все мы современники. А то они мне не верят. Думают, я их обзываю. И хотят меня побить.

Психотерапия

Клара нашла записку на столе семилетнего сына. "Кирилл, ты вымыл посуду, убрал игрушки. Умница. Можешь погулять часок". Подпись: "Кирилл".

Не бойся!

Шагая по осыпям Марчеканской сопки, восьмилетний Максим говорит отцу:

— Папа, что ты за меня держишься? Я же не боюсь. И ты шагай смелее. Проверь камень и шагай, если не качается.

— Спасибо, сынок, лет через сорок мне бы это пригодилось, такая забота! Ты не забудь этот день!

Жирненький

Максим на весенней лыжне с отцом. Первый раз будет съезжать на горных лыжах. Поднимаются на сопку, училище прошли, поднялись до поворота.

— Давай перекусим, — говорит мальчик. — Чаю хочу и сырников. Дай-ка термос. У меня от свежего воздуха аппетит народился.

В это время обгоняет их стайка ребят и оттуда доносится:

— Сам ты жирненький!

Максим, сложения весьма хрупкого, возмутился, покраснел, но не нашелся, что ответить. Отец тоже понял не сразу. Мальчик, который произнес непонятную фразу, сам полненький, натерпелся, видимо, от сверстников насмешек и надеется с помощью лыж избавиться от лишнего веса. Везде он слышит обидное для себя прозвище. Сырники — жирненький — такая вот рифма.

— Давай, отведай с чаем калача! — Предложил отец.

Длинный, худющий мальчишка из той же ребячьей стайки взмахнул рукой и сердито крикнул:

— Сам ты каланча!

А когда отец предложил бутерброд с колбасой, отозвался чернявый мальчишка со странными глазами:

— Сам косой!

Выпили чай из термоса, сложили мусор в пакетик, чтобы потом запалить костер. И тогда сын все понял. Просияв лицом, принялся прыгать по рыхлому снегу, выкрикивая:

— Палка — селедка! Палка — селедка! Палка — селедка! Хорошая рифма!

— Рифма неплохая, сынок! Только веди себя сдержаннее. А то палка о двух концах, и то иногда спотыкается.

— Это конь спотыкается! Конь о четырех ногах, а спотыкается!

— Тем более, конь. Помнишь, видели следы копыт на лыжне? Это ребята из совхоза развлекаются. Давай теперь на лыжи вставай. Любишь саночки возить, люби и кататься.

Интересно, что же на сей раз выкрикнет, наподобие живого эха, какой-то из мальчишек? А их и след простыл. Вон уже к самой чаше подбираются.

Воспитатель

Отец (занимается интеллектуальным трудом до седьмого мозгового пота, прихватывая вечера, ночи):

— Сынок, нельзя так прожигать жизнь. Я в твоем возрасте "Швейка" читал. Свободное время надо с толком проводить. Вот я, например, когда прихожу с работы, что делаю?

Сын (8 лет):

— Лежишь на диване.

"Постскриптум, Постскриптум, — проскрипел диван. — Плывя по течению, не плюй против ветра!"

Опровержение

Водитель автобуса матерно обругал девчушку, пятиклассницу, порвал ей галстук, доведя до слез, а когда она расплакалась, выпнул из салона. И все потому, что у нее не оказалось пятачка на билет.

После жалобы, которую прислали родители девочки руководству автобусного предприятия, водитель написал объяснительную. Эта бандитка сама виновата. Спровоцировала действия такого хорошего и бескомпромиссного парня, как он. То есть сама стукнула себя по шее, порвала галстук, нецензурно себя обругала и выскочила из автобуса, пнув сама себя под зад.

Прочел руководитель предприятия эту записку и сказал: бывает и не такое. Иди, работай дальше. Надо этих безбилетных зайцев в зародыше давить. От горшка два вершка, а наглая какая, волчица… Шмара… Интересно, а давно мы этого водилу премировали? Может, ему путевку выделить в Лоо?

Педагогическая поэма

Мальчик

— Мама, почему у тебя глазки тикают?

— Отстань!

— Мам, а почему от тебя тетей Стешей пахнет?

— Какой еще тетей Стешей? Одеколоном, что ли? Или табаком, ты хочешь сказать? Маленький еще матери указывать!

— Мам, а почему от тебя дядей Гришей пахнет?

Девочка

— Папочка, купи мне шашлычок. Я его очень хочу.

— Замолчи! Убью!

— Все равно хочу. Я сначала шашлычок скушаю, ладно? Перед смертью.

— Ладно, пойдем, куплю тебе шашлычок.

— Папа, я хочу летать!

— Не мели ерунду! (Спохватывается). Конечно, станешь ты летать, если будешь хорошо учиться, слушаться родителей. В летную школу трудно попасть. Ты же девочка. Там конкурс большой. Здоровье надо иметь. Ты хочешь пилотом стать?

— Нет, проституткой.

— Что ты мелешь? Для того я свою дочь холю и лелею, чтобы шлюхой стала? Да ты хоть знаешь, что это такое?

— Ну, эта, стюра, которая кушать разносит.

Мальчик и девочка (дуэтом):

— Ой, не надо, папочка, по почкам! Ой, не надо, мамочка, по мочкам! По очечкам, по кишочкам!

Из приговора суда

… лишить родительских прав и отправить туда, куда Макаренко телят не гонял.

Деньги в банках

Дед с бабкой жили в ста километрах от большого города. И приноровились они в год откармливать пять свиней. Детям на обновки, а потом и на учебу. Дети выросли, выучились, разлетелись на пять сторон. Один так вообще в Магадаре.

Вроде отдохнуть можно, сократить хозяйство. А они остановиться не могут. Внуки пошли. Так пяток поросят и выращивают. Умер дед, бабка одна осталась, а не сдается. Свинью заколет, мясо в город везет, к вечеру продаст, задержалась бы, да переночевать негде, а электричка лишь одна — в 5-30. В магазин заскочит на минутку, оглядит пустые полки и на вокзал. Выручку домой везет.

Деньги до лучших времен хранит в стеклянных трехлитровых банках. Когда докатилась до села консервная индустрия, накупила крышек, закаточную машинку. Консервирует дензнаки, как варенье или огурцы. Стоят они в погребе на полках — ни холодно, ни жарко, в самый раз. Не выцветут. Иногда бабка спускается в погреб, смахивает паутину, нюхает воздух: не завелся ли случаем грибок.

Иной раз присядет, возьмет банку, потрясет, на свет посмотрит. Понюхает. Это за кабанчика заплатили. Шустрый был малый, на председателя здорово смахивал, такой же хлопотун. А этот Федька на пять пудов вымахал, задиристый, спасу нет. Не съест, так затопчет. А вот эта банка, рублями набитая, за Машку, такая была тихоня, вялая, жир сплошной! Говорят, в Японии свинью откармливают яйцами, икрой и морскими козявками до девятисот килограммов, праздник устраивают на всю деревню. Раз в году, считай, мясо едят. Эх, труды наши тяжкие! Наш мужик на такой несерьезной пище, на змеях да червях ноги, небось, протянет. Нашему не с погляду дай сало, а чтоб за ушами пищало! Да самогончиком запить! Хочешь песню пой, хочешь спать ложись!

Так увлечется, так заговорится, что начинает ей казаться, будто дед живой и не дед вовсе, а молодой парень, будто дом этот они только строят, молодые, красивые и ревнивые! А однажды она так увлеклась, что нашла совсем незнакомую банку с дореформенными, сталинскими деньгами. Вот паразит, заначку заначиваешь, убью! Вскрикнула и осеклась. То ли плакать, то ли смеяться, не поймет. Аж спина от натуги заныла. Пошла свиней кормить, а они что-то хрючут себе, утешают, сочувствуют. Все понимают, паразитики.

Железное упрямство

Людмила работала с мужем на маяке. Он глянул на электрическую дугу и получил ожог глаз. Увезли на вертолете в больницу. Людмила решила исполнять и свои, и его вахты, чтобы не присылали чужого человека. А делать надо было вот что: заводить дизель, чтобы от генератора подавать напряжение на прожектор. Вспомнила она, как муж это делал, повторила в точности, а не заводится. Повторила попытку. Без толку. Разозлилась, кроет машину последними словами. Впервые в жизни применяет грубую ненормативную лексику. И даже пинает генератор в железные ребра. И вновь пытается его оживить. Бесполезно.

Женщина в отчаянии идет к рации, чтобы вызвать помощь. Включает. Рация работает. Это подбадривает ее. Попробую, думает, в последний раз! И обращается она к дизелю с ласковой речью, таких слов не говорила никому — ни мужу, ни даже сыну. Упала на колени, слезы брызнули на скалу. Гладит нежной ручкой шершавую железную рубашку. И вновь пытается оживить стальную махину. И вот, будто бы нехотя, дизель задрожал, испустил запах усталой резины и пошел, набирая обороты. С той поры ни разу, пока муж лечил глаза, не отказал.

Когда кончился договор, Людмила с мужем переехала в Магадан, купила "Жигули" — вторую модель — комби, сдала на права и гоняет себе по городу, уверенно и лихо. А если поломка, чинит сама. У нее получается. А муж над ней подшучивает, ты такая, мол, мертвого разбудишь.

Субботник

И вот настал субботник — светлый праздник освобожденного труда. По традиции мы пришли в областную типографию и радостно, с большим подъемом принялись ворочать бочки, шифер, железяки и тяжеленные детали станков.

Отработав часа полтора, сели передохнуть и вдруг вспомнили, что в прошлом году перемещали именно эти бочки, этот шифер и тяжеленные конструкции. Теперь мы их вернули на исходные позиции. И никто не возмущался, не топал ногами. Начиналась главная часть субботника — обед на вольном воздухе с костерком, песнями под гитару и крепким принятием на грудь.

То это одно название — субботник. А разобраться — самый настоящий пикник, каких в году немало. Как сбор грибов и ягод, как работа на полях совхоза в Оле, когда помогаем селу убирать картошку и капусту, как юбилеи, крестины, именины и, увы, поминки тоже.

Алоэ

Ярослава Святославовна свято верила в алоэ. Когда вызывали врача по тому или иному поводу, всегда спрашивала, можно ли применить это целебное растение.

Однажды, это касалось насморка, доктор сказал: "Если взять лист алоэ, смешать с медом и скипидаром, то через двадцать дней выдержки в холодильнике может выйти хорошее втирание против простуды".

— Да! — Обрадовалась бабуля. — Но как же, как я за двадцать дней угадаю, что у кого-то будет насморк?

— Угадать — дело нехитрое, хороший нос выпивку за две недели чует, а лекарство, тем более!

Костью чую

Инесса наколола палец, гоню ее к врачу. День, другой. Гоним ее вместе с Лешой.