Титан - английский и русский параллельные тексты

You may find this a rather long and expensive fight."	Борьба может оказаться длительной и обойдется вам очень дорого.
"I have fully anticipated that," replied the financier.	- Я это предусмотрел, - отвечал финансист.
Chapter XII. A New Retainer	12. НОВЫЙ СОЮЗНИК
Cowperwood, who had rebuffed Schryhart so courteously but firmly, was to learn that he who takes the sword may well perish by the sword.	Вскоре после того как Каупервуд столь решительно отказал Шрайхарту, ему пришлось убедиться, что "взявший меч от меча и погибнет".
His own watchful attorney, on guard at the state capitol, where certificates of incorporation were issued in the city and village councils, in the courts and so forth, was not long in learning that a counter-movement of significance was under way.	В самом деле, не прошло и нескольких дней, как его вездесущий поверенный, старый генерал Ван-Сайкл, зорко следивший за всем, что делалось в законодательном собрании штата, где регистрировались новые акционерные компании, в городском и пригородных муниципалитетах, в судах и других присутственных местах, проведал о серьезном контрударе, который готовил противник.
Old General Van Sickle was the first to report that something was in the wind in connection with the North Side company.	Он первый и сообщил Каупервуду, что компания на Северной стороне что-то затевает.
He came in late one afternoon, his dusty greatcoat thrown loosely about his shoulders, his small, soft hat low over his shaggy eyes, and in response to Cowperwood's	Как-то под вечер Ван-Сайкл явился к Каупервуду в своей залосненной шинели внакидку и мягкой шляпе, надвинутой на кустистые брови, и, не отвечая на приветствие последнего:
"Evening, General, what can I do for you?" seated himself portentously.	"Добрый день, генерал, чем могу служить?" - с мрачным видом опустился в кресло.
"I think you'll have to prepare for real rough weather in the future, Captain," he remarked, addressing the financier with a courtesy title that he had fallen in the habit of using.	- Готовьтесь к шторму, капитан! (Так он всегда величал Каупервуда.)
"What's the trouble now?" asked Cowperwood.	- А что случилось? - спросил тот.
"No real trouble as yet, but there may be.	- Пока ничего, но может случиться.
Some one-I don't know who-is getting these three old companies together in one.	Кто-то, не знаю еще кто, хочет объединить все три старые компании. Учреждается новая компания.
There's a certificate of incorporation been applied for at Springfield for the United Gas and Fuel Company of Chicago, and there are some directors' meetings now going on at the Douglas Trust Company.	Чикагская объединенная газовая и топливная, в законодательное собрание уже поступило заявление о регистрации, а в кредитном обществе "Дуглас" директора совещаются чуть не каждый день.
I got this from Duniway, who seems to have friends somewhere that know."	Мне это сказал Дьюниуэй, а он узнал от своих приятелей.
Cowperwood put the ends of his fingers together in his customary way and began to tap them lightly and rhythmically.	Каупервуд по своей старой привычке размеренно постукивал кончиками пальцев друг о друга.
"Let me see-the Douglas Trust Company.	- Позвольте-ка... Кредитное и сберегательное общество "Дуглас"?
Mr. Simms is president of that.	Председателем там мистер Симс.

He isn't shrewd enough to organize a thing of that kind.	Ну, он недостаточно хитер, чтобы выдумать такую штуку.
Who are the incorporators?"	А кто же учредители?
The General produced a list of four names, none of them officers or directors of the old companies.	Г енерал протянул ему записку с четырьмя именами. Ни один из этих людей не имел ни малейшего отношения к правлениям старых компаний.
"Dummies, every one," said Cowperwood, succinctly.	- Все подставные лица, - коротко сказал Каупервуд и, помолчав, добавил:
"I think I know," he said, after a few moments' reflection, "who is behind it, General; but don't let that worry you. They can't harm us if they do unite.	- А ведь я, кажется, знаю, кто там орудует. Но вы не беспокойтесь, генерал, пусть объединяются, ничего они с нами поделать не могут.
They're bound to sell out to us or buy us out eventually."	Рано или поздно им все равно придется либо продать нам свои акции, либо купить наши.
Still it irritated him to think that Schryhart had succeeded in persuading the old companies to combine on any basis; he had meant to have Addison go shortly, posing as an outside party, and propose this very thing.	Тем не менее он был очень раздосадован, что Шрайхарт сумел убедить газовые компании объединиться. Он сам как раз собирался подослать к ним Эддисона с аналогичным предложением.
Schryhart, he was sure, had acted swiftly following their interview.	По-видимому, Шрайхарт начал действовать сразу после разговора с ним.
He hurried to Addison's office in the Lake National.	Каупервуд немедленно отправился в "Лейк-Сити Нейшнл", чтобы повидать Эддисона.
"Have you heard the news?" exclaimed that individual, the moment Cowperwood appeared.	- Вы слышали новость? - воскликнул банкир, едва Каупервуд переступил порог его кабинета.
"They're planning to combine.	- Они объединяются.
It's Schryhart.	Это все Шрайхарт.
I was afraid of that.	Как раз то, чего я опасался.
Simms of the Douglas Trust is going to act as the fiscal agent.	Симс из кредитного общества "Дуглас" будет у них финансовым агентом.
I had the information not ten minutes ago."	Я узнал об этом десять минут назад.
"So did I," replied Cowperwood, calmly.	- И я тоже, - хладнокровно отвечал Каупервуд.
"We should have acted a little sooner. Still, it isn't our fault exactly.	- Нам следовало действовать быстрее, но что об этом теперь говорить.
Do you know the terms of agreement?"	А на каких условиях они объединяются?
"They're going to pool their stock on a basis of three to one, with about thirty per cent. of the holding company left for Schryhart to sell or keep, as he wants to.	- Они получают три новых акции за одну старую. Около тридцати процентов акций держательской компании остается Шрайхарту, который вправе продать их или оставить себе по своему усмотрению.
He guarantees the interest.	Он гарантирует им процент на вложенный капитал.
We did that for him-drove the game right into his bag."	А ведь это мы для него все подготовили - загнали ему дичь прямо в силок.

"Nevertheless," replied Cowperwood, "he still has us to deal with.	- Так или иначе, ему все равно придется иметь дело с нами, - отвечал Каупервуд.
I propose now that we go into the city council and ask for a blanket franchise.	- Я вот что думаю: нужно сейчас же обратиться в городской муниципалитет и просить концессию на весь город.
It can be had.	Этого можно добиться.
If we should get it, it will bring them to their knees.	А если мы такую концессию получим, то поставим их на колени.
We will really be in a better position than they are with these smaller companies as feeders.	Мы будем в лучшем положении, чем они, так как у нас ведь имеются компании в пригородах.
We can unite with ourselves."	А сами с собой мы уж сумеем объединиться.
"That will take considerable money, won't it?"	- Это нам обойдется недешево.
"Not so much.	- Но и не так уж дорого.
We may never need to lay a pipe or build a plant.	Скорее всего нам вовсе не понадобится ни прокладывать труб, ни строить заводов.
They will offer to sell out, buy, or combine before that.	Эти джентльмены сразу прибегут с предложением скупить наши акции, продать свои или объединиться.
We can fix the terms.	Тогда мы будем диктовать им условия.
Leave it to me.	Предоставьте мне действовать.
You don't happen to know by any chance this Mr. McKenty, who has so much say in local affairs here-John J. McKenty?"	Кстати, вы случайно не знакомы с этим самым Мак-Кенти, от которого здесь у вас в Чикаго так много зависит, - Джоном Дж. Мак-Кенти?
Cowperwood was referring to a man who was at once gambler, rumored owner or controller of a series of houses of prostitution, rumored maker of mayors and aldermen, rumored financial backer of many saloons and contracting companies-in short, the patron saint of the political and social underworld of Chicago, and who was naturally to be reckoned with in matters which related to the city and state legislative programme.	Игрок, владелец широкой сети публичных домов, тайный пайщик многочисленных подрядных контор и совладелец пивных заведений, без участия которого не избирался ни один мэр и ни один олдермен, Мак-Кенти был ангелом-хранителем и заступником разномастного уголовного сброда Чикаго, негласным заправилой политических кулис, и естественно, что во всех делах и начинаниях, где требовалась санкция муниципалитета и законодательного собрания штата, с ним волей-неволей приходилось считаться.
"I don't," said Addison; "but I can get you a letter.	- Нет, я с ним не знаком, но могу достать вам письмо к нему, - ответил Эддисон.
Why?"	- А что вы надумали?
"Don't trouble to ask me that now.	- Пока не спрашивайте.
Get me as strong an introduction as you can."	Раздобудьте только солидную рекомендацию.
"I'll have one for you to-day some time," replied Addison, efficiently. "I'll send it over to you."	- Я это сделаю сегодня же и пришлю вам, -пообещал Эддисон.
Cowperwood went out while Addison speculated as to this newest move.	Каупервуд распрощался и ушел, а банкир стал размышлять об этом новом маневре.

Trust Cowperwood to dig a pit into which the enemy might fall.	На Каупервуда можно положиться.
He marveled sometimes at the man's resourcefulness.	Он уж сумеет вырыть яму конкуренту.
He never quarreled with the directness and incisiveness of Cowperwood's action.	Эддисон часто поражался его изобретательности и не спорил, когда тот предпринимал что-нибудь очень смелое и дерзкое.
The man, McKenty, whom Cowperwood had in mind in this rather disturbing hour, was as interesting and forceful an individual as one would care to meet anywhere, a typical figure of Chicago and the West at the time.	Человек, о котором в эту трудную минуту вспомнил Каупервуд, был весьма красочной и любопытной фигурой, типичной для Чикаго и Западных штатов того времени.
He was a pleasant, smiling, bland, affable person, not unlike Cowperwood in magnetism and subtlety, but different by a degree of animal coarseness (not visible on the surface) which Cowperwood would scarcely have understood, and in a kind of temperamental pull drawing to him that vast pathetic life of the underworld in which his soul found its solution.	Всегда улыбающийся, любезный, обходительный и вкрадчивый, Мак-Кенти обаянием и коварством напоминал Каупервуда, но отличался от него известной грубостью и примитивностью, не сказывавшейся, правда, на его внешности, -грубостью, не свойственной и даже чуждой Каупервуду. Что-то в натуре Мак-Кенти привлекало к нему людскую накипь большого города, весь этот темный преступный мир, который был сродни его душе.
There is a kind of nature, not artistic, not spiritual, in no way emotional, nor yet unduly philosophical, that is nevertheless a sphered content of life; not crystalline, perhaps, and yet not utterly dark-an agate temperament, cloudy and strange.	Есть такие люди, без художественных наклонностей и духовных интересов, не расположенные к чувствительности и тем менее к философии и все же благодаря своей жизненной силе обладающие какой-то странной притягательностью; они сами являются как бы сгустком жизни, не светлой, не слишком темной и многослойной, как агат.
As a three-year-old child McKenty had been brought from Ireland by his emigrant parents during a period of famine.	Мак-Кенти попал в Америку трехлетним ребенком - родители его эмигрировали из Ирландии во время голода.
He had been raised on the far South Side in a shanty which stood near a maze of railroad-tracks, and as a naked baby he had crawled on its earthen floor.	Детство его прошло на южной окраине Чикаго, в жалкой лачуге с глиняным полом, стоявшей у скрещения железнодорожных путей, которые сплетались здесь в густую сеть.
His father had been promoted to a section boss after working for years as a day-laborer on the adjoining railroad, and John, junior, one of eight other children, had been sent out early to do many things-to be an errand-boy in a store, a messenger-boy for a telegraph company, an emergency sweep about a saloon, and finally a bartender.	Отец Мак-Кенти работал на железной дороге чернорабочим-поденщиком и лишь под старость был назначен десятником; детей в семье было восемь человек, и Джону с ранних лет пришлось добывать себе кусок хлеба. Сначала его поместили мальчиком в лавку, потом он служил рассыльным на телеграфе, заменял официанта в пивной, и наконец, устроился буфетчиком.
This last was his true beginning, for he was discovered by a keen-minded politician and encouraged to run for the state legislature and to study law.	С этого, собственно, и началась карьера Джона Мак-Кенти. На него обратил внимание один дальновидный политический деятель, посоветовал ему изучить законы и со временем выдвинуть свою кандидатуру в законодательное собрание штата.

Even as a stripling what things had he not learned-robbery, ballot-box stuffing, the sale of votes, the appointive power of leaders, graft, nepotism, vice exploitation-all the things that go to make up (or did) the American world of politics and financial and social strife.	Еще совсем мальчишкой Мак-Кенти много кое-чего узнал - он был свидетелем и подтасовки избирательных бюллетеней, и покупки голосов, и казнокрадства, и всевластия политических лидеров, распределявших теплые местечки, а также взяточничества, семейственности, использования человеческих слабостей - словом, всего, из чего в Америке складывается (или складывалась) политическая и финансовая жизнь.
There is a strong assumption in the upper walks of life that there is nothing to be learned at the bottom.	В верхних слоях общества существует некое предвзятое мнение, будто на социальном дне нельзя ничему научиться.
If you could have looked into the capacious but balanced temperament of John J. McKenty you would have seen a strange wisdom there and stranger memories-whole worlds of brutalities, tendernesses, errors, immoralities suffered, endured, even rejoiced in-the hardy, eager life of the animal that has nothing but its perceptions, instincts, appetites to guide it.	Если бы можно было заглянуть в душу Мак-Кенти, которая столь многое в себя вместила и даже привела в известную гармонию, нас прежде всего поразили бы своеобразная мудрость и еще более своеобразные наслоения его натуры -жестокость и нежность, заблуждения и пороки, служившие ему не только источником страданий, но и наслаждений; мы увидели бы жадную, суровую жизнь первобытного существа, которое руководствуется только своими инстинктами и потребностями.
Yet the man had the air and the poise of a gentleman.	И при всем этом у него были манеры и облик джентльмена.
To-day, at forty-eight, McKenty was an exceedingly important personage.	Теперь, в сорок восемь лет, Джон Дж. Мак-Кенти был весьма влиятельной особой.
His roomy house on the West Side, at Harrison Street and Ashland Avenue, was visited at sundry times by financiers, business men, office-holders, priests, saloon-keepers-in short, the whole range and gamut of active, subtle, political life.	В его большом особняке на углу Харрисон-стрит и Эшленд авеню можно было в любое время встретить финансистов, дельцов, чиновников, священников, трактирщиков - словом, всю ту разношерстную публику, с которой неизбежно бывает связан всякий деятельный и хитрый политикан.
From McKenty they could obtain that counsel, wisdom, surety, solution which all of them on occasion were anxious to have, and which in one deft way and another-often by no more than gratitude and an acknowledgment of his leadership-they were willing to pay for.	В затруднительных случаях все они шли к Мак-Кенти, зная, что он посоветует, укажет, устроит, выручит, и платили ему за это кто чем мог - иной раз даже только благодарностью и признанием.

To police captains and officers whose places he occasionally saved, when they should justly have been discharged; to mothers whose erring boys or girls he took out of prison and sent home again; to keepers of bawdy houses whom he protected from a too harsh invasion of the grafting propensities of the local police; to politicians and saloon-keepers who were in danger of being destroyed by public upheavals of one kind and another, he seemed, in hours of stress, when his smooth, genial, almost artistic face beamed on them, like a heaven-sent son of light, a kind of Western god, all-powerful, all-merciful, perfect.	Полицейские чиновники и агенты, которых он частенько спасал от заслуженного увольнения; матери, которым он возвращал сыновей и дочерей, вызволяя их из тюрьмы; содержатели домов терпимости, которых он ограждал от чрезмерных аппетитов мздоимцев из местной полиции; политиканы и трактирщики, боявшиеся расправы разгневанных горожан, - все они с надеждой взирали на его гладкое, сияющее добродушием, почти вдохновенное лицо, и в трудную минуту он казался им каким-то лучезарным посланцем небес, неким чикагским богом, всемогущим, всемилостивым и всеблагим.
On the other hand, there were ingrates, uncompromising or pharasaical religionists and reformers, plotting, scheming rivals, who found him deadly to contend with.	Но были, конечно, и неблагодарные, были непримиримые или желающие снискать себе популярность моралисты и реформаторы, были соперники, которые подкапывались под него и строили козни - для таких он становился жестоким и беспощадным противником.
There were many henchmen-runners from an almost imperial throne-to do his bidding.	К услугам Мак-Кенти была целая свита прихвостней, толпившихся вокруг трона своего владыки и по первому слову бросавшихся выполнять его приказы.
He was simple in dress and taste, married and (apparently) very happy, a professing though virtually non-practising Catholic, a suave, genial Buddha-like man, powerful and enigmatic.	Мак-Кенти одевался просто, вкусы имел самые неприхотливые, был женат и, по-видимому, счастлив в семейной жизни, считался образцовым католиком, хотя никогда особой набожности не проявлял - короче говоря, это был некий Будда, внешне благодушный и даже мягкий, могущественный и загадочный.
When Cowperwood and McKenty first met, it was on a spring evening at the latter's home.	Каупервуд впервые встретился с Мак-Кенти весенним вечером у него в доме.
The windows of the large house were pleasantly open, though screened, and the curtains were blowing faintly in a light air.	Затянутые сетками окна большого особняка были открыты настежь, и занавеси слабо колыхались от легкого ветерка.
Along with a sense of the new green life everywhere came a breath of stock-yards.	Вместе с ароматом распускающихся почек в комнату временами врывалось зловонное дыхание чикагских боен.
On the presentation of Addison's letter and of another, secured through Van Sickle from a well-known political judge, Cowperwood had been invited to call.	Каупервуд предварительно отправил Мак-Кенти два рекомендательных письма - то, которое достал Эддисон, и другое, добытое ему Ван-Сайклом у одного известного судьи, - и получил ответ с приглашением заехать.
On his arrival he was offered a drink, a cigar, introduced to Mrs. McKenty-who, lacking an organized social life of any kind, was always pleased to meet these celebrities of the upper world, if only for a moment-and shown eventually into the library.	Когда он явился, ему предложили вина, сигару, представили миссис Мак-Кенти, которая нигде не показывалась и рада была хотя бы минутной встрече с знаменитостью из высшего, недоступного для нее мира, а затем провели в библиотеку.

Mrs. McKenty, as he might have observed if he had had the eye for it, was plump and fifty, a sort of superannuated Aileen, but still showing traces of a former hardy beauty, and concealing pretty well the evidences that she had once been a prostitute.	Жена Мак-Кенти, тучная блондинка лет пятидесяти, чем-то очень напоминала Эйлин, но только Эйлин уже в годах и сильно перезревшую, что, вероятно, не преминул бы заметить Каупервуд, если бы мысли его не были заняты другим; она сохранила, однако, следы прежней несколько вызывающей красоты и для бывшей проститутки держалась достаточно тактично.
It so happened that on this particular evening McKenty was in a most genial frame of mind.	Случилось так, что Мак-Кенти в этот вечер был в отличном расположении духа.
There were no immediate political troubles bothering him just now.	Никакие политические заботы не волновали его.
It was early in May.	Стояли первые дни мая.
Outside the trees were budding, the sparrows and robins were voicing their several moods.	На улице уже зазеленели деревья, воробьи и малиновки чирикали и заливались на все лады.
A delicious haze was in the air, and some early mosquitoes were reconnoitering the screens which protected the windows and doors.	Лиловатая дымка окутывала город, и несколько ранних комариков бились о сетки, защищавшие окна и балконные двери.
Cowperwood, in spite of his various troubles, was in a complacent state of mind himself.	Каупервуд, несмотря на одолевавшие его заботы, тоже был настроен довольно благодушно.
He liked life-even its very difficult complications-perhaps its complications best of all.	Он любил жизнь со всеми ее трудностями и осложнениями, быть может даже больше всего и любил именно эти трудности и осложнения.
Nature was beautiful, tender at times, but difficulties, plans, plots, schemes to unravel and make smooth-these things were what made existence worth while.	Природа, конечно, красива, временами благосклонна к человеку, но препятствия, которые надо преодолеть, интриги и козни, которые надо предвосхитить, разгадать, разрушить, - вот ради чего действительно стоило жить!
"Well now, Mr. Cowperwood," McKenty began, when they finally entered the cool, pleasant library, "what can I do for you?"	- Итак, мистер Каупервуд, - начал Мак-Кенти, когда они вошли в прохладную, уютную библиотеку, - чем могу служить?
"Well, Mr. McKenty," said Cowperwood, choosing his words and bringing the finest resources of his temperament into play, "it isn't so much, and yet it is.	- Видите ли, мистер Мак-Кенти, - сказал Каупервуд, взвешивая каждое слово и пуская в дело всю свою ловкость и обходительность, - моя просьба не так уж велика, но для меня то, о чем я буду вас просить, имеет большое значение.
I want a franchise from the Chicago city council, and I want you to help me get it if you will.	Мне нужна концессия от чикагского муниципалитета, и я хочу, чтобы вы помогли мне получить ее.
I know you may say to me why not go to the councilmen direct.	Вы спросите, почему я не обращаюсь непосредственно в муниципалитет.
I would do that, except that there are certain other elements-individuals-who might come to you.	Я бы так и поступил, но боюсь, что найдутся люди, которые постараются использовать ваше влияние против меня.
It won't offend you, I know, when I say that I have always understood that you are a sort of clearing-house for political troubles in Chicago."	Я уверен, что вы на меня не обидитесь, если я скажу, что считаю вас своего рода арбитром во всех затруднительных вопросах, связанных с политикой чикагского муниципалитета.

Mr. McKenty smiled.	Мак-Кенти усмехнулся.
"That's flattering," he replied, dryly.	- Весьма лестное мнение, - сухо заметил он.
"Now, I am rather new myself to Chicago," went on Cowperwood, softly. "I have been here only a year or two.	- Я человек новый в Чикаго, - вкрадчиво продолжал Каупервуд, - и живу здесь только второй год.
I come from Philadelphia.	Я из Филадельфии.
I have been interested as a fiscal agent and an investor in several gas companies that have been organized in Lake View, Hyde Park, and elsewhere outside the city limits, as you may possibly have seen by the papers lately.	Как финансовый агент и как пайщик я связан с несколькими газовыми компаниями, которые были учреждены в Лейк-Вью, Хайд-парке и других местах за чертой города, о чем вы, вероятно, знаете из газет.
I am not their owner, in the sense that I have provided all or even a good part of the money invested in them.	Строго говоря, я не владелец этих компаний, -большая часть вложенного в них капитала принадлежит не мне.
I am not even their manager, except in a very general way.	Я даже не управляющий, ибо я осуществляю лишь самое общее руководство.
I might better be called their promoter and guardian; but I am that for other people and myself."	Скорее меня можно назвать инициатором этого дела, его поборником, - так на это смотрят мои компаньоны и я сам.
Mr. McKenty nodded.	Мак-Кенти понимающе кивнул головой.
"Now, Mr. McKenty, it was not very long after I started out to get franchises to do business in Lake View and Hyde Park before I found myself confronted by the interests which control the three old city gas companies.	- Так вот, мистер Мак-Кенти, вскоре после того как я предпринял шаги, чтобы получить концессии в Лейк-Вью и Хайд-парке, мне пришлось натолкнуться на сопротивление со стороны лиц, возглавляющих старые компании.
They were very much opposed to our entering the field in Cook County anywhere, as you may imagine, although we were not really crowding in on their field.	Им, как вы сами понимаете, было очень нежелательно, чтобы мы получили разрешение на прокладку газопроводов где бы то ни было в пределах округа Кук, хотя по существу мы нигде не посягаем на их территорию.
Since then they have fought me with lawsuits, injunctions, and charges of bribery and conspiracy."	С тех пор они донимают меня судебными преследованиями, предписаниями, обвинениями в подкупе и тайном сговоре.
"I know," put in Mr. McKenty. "I have heard something of it."	- Да, я кое-что слышал об этом, - вставил Мак-Кенти.
"Quite so," replied Cowperwood.	- Не сомневаюсь, - продолжал Каупервуд.
"Because of their opposition I made them an offer to combine these three companies and the three new ones into one, take out a new charter, and give the city a uniform gas service.	- Встретив такое противодействие, я предложил им слить старые и новые компании в одну, получить новое свидетельство и объединить все газоснабжение города в одних руках.
They would not do that-largely because I was an outsider, I think.	Они на это не пошли - мне кажется, главным образом потому, что я в Чикаго человек пришлый.
Since then another person, Mr. Schryhart"-McKenty nodded-"who has never had anything to do with the gas business here, has stepped in and offered to combine them.	Спустя некоторое время другое лицо, а именно мистер Шрайхарт (Мак-Кенти снова кивнул), человек, который газовыми предприятиями города никогда не интересовался, является к ним с таким же предложением.

His plan is to do exactly what I wanted to do; only his further proposition is, once he has the three old companies united, to invade this new gas field of ours and hold us up, or force us to sell by obtaining rival franchises in these outlying places.	Его план ничем не отличается от моего, если не считать того, что в дальнейшем, объединив старые компании, он явно намерен проникнуть на нашу территорию и очистить наши карманы или же, получив наравне с нами концессии в пригородах, вынудить нас продать наши акции.
There is talk of combining these suburbs with Chicago, as you know, which would allow these three down-town franchises to become mutually operative with our own.	Как вы знаете, идут разговоры о том, чтобы слить эти пригороды с Чикаго, а тогда городские концессии будут действительны там наряду с нашими. Что же нам остается делать?
This makes it essential for us to do one of several things, as you may see-either to sell out on the best terms we can now, or to continue the fight at a rather heavy expense without making any attempt to strike back, or to get into the city council and ask for a franchise to do business in the down-town section-a general blanket franchise to sell gas in Chicago alongside of the old companies-with the sole intention of protecting ourselves, as one of my officers is fond of saying," added Cowperwood, humorously.	Либо мы должны теперь же продать им наши акции, постаравшись выторговать как можно больше, либо продолжать борьбу с довольно значительными для себя затратами, либо, наконец, обратиться в городской муниципалитет и просить концессию в самом городе - общую концессию на снабжение газом Чикаго наряду со старыми компаниями - исключительно в целях самозащиты, как говорит один из моих служащих, - с улыбкой добавил Каупервуд.
McKenty smiled again.	Мак-Кенти тоже улыбнулся.
"I see," he said.	- Понимаю, - сказал он.
"Isn't that a rather large order, though, Mr. Cowperwood, seeking a new franchise?	- Но это ведь нелегкое дело, мистер Каупервуд, -ходатайствовать о новой концессии. Неизвестно, как посмотрят на это наши избиратели.
Do you suppose the general public would agree that the city needs an extra gas company?	Многие могут и не понять, зачем городу нужна еще одна газовая компания.
It's true the old companies haven't been any too generous.	Правда, старые компании не очень баловали потребителей.
My own gas isn't of the best." He smiled vaguely, prepared to listen further.	Я бы не сказал, например, чтобы у меня в доме газ был особенно хорошего качества, - и он неопределенно улыбнулся, приготовившись слушать дальше.
"Now, Mr. McKenty, I know that you are a practical man," went on Cowperwood, ignoring this interruption, "and so am I.	- Так вот, мистер Мак-Кенти, я знаю, что вы человек деловой, - продолжал Каупервуд, пропуская мимо ушей замечание собеседника, - и я тоже человек деловой.
I am not coming to you with any vague story concerning my troubles and expecting you to be interested as a matter of sympathy.	И пришел я к вам сюда не за тем, чтобы просто поделиться своими горестями в надежде, что вы из сочувствия захотите мне помочь.
I realize that to go into the city council of Chicago with a legitimate proposition is one thing. To get it passed and approved by the city authorities is another.	Я прекрасно понимаю, что обратиться в муниципальный совет Чикаго с вполне законным предложением - это одно, а добиться, чтобы оно было принято и утверждено городскими властями, - совсем другое.
I need advice and assistance, and I am not begging it.	Мне нужны совет и поддержка, но я не прошу благотворительности.

If I could get a general franchise, such as I have described, it would be worth a very great deal of money to me.	Общегородская концессия, если я ее раздобуду, принесет мне очень хорошие деньги.
It would help me to close up and realize on these new companies which are entirely sound and needed. It would help me to prevent the old companies from eating me up.	Ведь с таким козырем на руках я могу выгодно продать акции новых компаний, в жизнеспособности которых никто не сомневается, да и старым компаниям меня тогда уже не съесть.
As a matter of fact, I must have such a franchise to protect my interests and give me a running fighting chance.	Словом, концессия мне необходима, чтобы иметь возможность бороться и защищать свои интересы.
Now, I know that none of us are in politics or finance for our health.	Я отлично знаю, что никто из нас не занимается политикой или финансами ради развлечения.
If I could get such a franchise it would be worth from one-fourth to one-half of all I personally would make out of it, providing my plan of combining these new companies with the old ones should go through-say, from three to four hundred thousand dollars." (Here again Cowperwood was not quite frank, but safe.)	Концессия на мой взгляд стоит того, чтобы заплатить за нее тысяч триста - четыреста, то есть четверть или даже половину той суммы, которую я надеюсь на ней заработать (тут Каупервуд опять немного покривил душой), конечно в случае, если план с объединением старых и новых компаний осуществится.
"It is needless to say to you that I can command ample capital.	Мне незачем вам объяснять, что в моем распоряжении будет достаточный капитал.
This franchise would do that.	Это обеспечивается уже самим фактом получения концессии.
Briefly, I want to know if you won't give me your political support in this matter and join in with me on the basis that I propose?	Короче говоря, мне хотелось бы знать, согласны ли вы оказать мне поддержку, пустить в ход свое влияние и участвовать со мной в этом предприятии на тех условиях, которые я только что вам изложил.
I will make it perfectly clear to you beforehand who my associates are.	Я сообщу вам заранее, кто мои компаньоны.
I will put all the data and details on the table before you so that you can see for yourself how things are.	Раскрою перед вами все карты, выложу все данные, чтобы вы сами могли судить, как обстоят дела.
If you should find at any time that I have misrepresented anything you are at full liberty, of course, to withdraw.	И если вам покажется, что я ввел вас в заблуждение, вы, разумеется, вольны в любой момент расторгнуть нашу сделку.
As I said before," he concluded, "I am not a beggar.	Повторяю, - сказал в заключение Каупервуд, - я не прошу вас о благотворительности.
I am not coming here to conceal any facts or to hide anything which might deceive you as to the worth of all this to us.	Мне незачем что-то скрывать или о чем-то умалчивать, преуменьшая значение, которое имеет для нас эта концессия.
I want you to know the facts.	Напротив, я хочу, чтобы вы знали все.
I want you to give me your aid on such terms as you think are fair and equitable.	Хочу, чтобы вы согласились помочь мне на таких условиях, которые сочтете приемлемыми для себя и справедливыми.

Really the only trouble with me in this situation is that I am not a silk stocking.	Ведь я попал в такое положение только потому, что к здешним, так сказать, сливкам общества я не принадлежу.
If I were this gas war would have been adjusted long ago.	Будь я лощеным франтом, все давно было бы улажено.
These gentlemen who are so willing to reorganize through Mr. Schryhart are largely opposed to me because I am-comparatively-a stranger in Chicago and not in their set.	Эти джентльмены охотно соглашаются на реорганизацию, если проводить ее будет Шрайхарт, а меня они знать не желают, потому что я человек сравнительно новый в Чикаго и не принят в их кругу.
If I were"-he moved his hand slightly-"I don't suppose I would be here this evening asking for your favor, although that does not say that I am not glad to be here, or that I would not be glad to work with you in any way that I might.	Если бы я был из их клики, - тут Каупервуд развел руками, - не думаю, чтобы мне пришлось сидеть здесь сегодня и просить вашего содействия, хотя я очень рад нашему знакомству и вообще счастлив был бы с вами работать.
Circumstances simply have not thrown me across your path before."	Просто обстоятельства сложились так, что нам до сих пор не привелось встретиться.
As he talked his eye fixed McKenty steadily, almost innocently; and the latter, following him clearly, felt all the while that he was listening to a strange, able, dark, and very forceful man.	Всю эту пространную речь Каупервуд произнес, глядя на Мак-Кенти в упор с самым простодушным видом; а Мак-Кенти, слушая его, думал, какой это незаурядный, ловкий и сильный человек.
There was no beating about the bush here, no squeamishness of spirit, and yet there was subtlety-the kind McKenty liked.	Он не вилял, не лицемерил, как другие, и вместе с тем в каждом его слове чувствовался тонкий расчет, и это больше всего нравилось Мак-Кенти.
While he was amused by Cowperwood's casual reference to the silk stockings who were keeping him out, it appealed to him.	Брошенное Каупервудом как бы вскользь замечание о "сливках общества", не желавших с ним знаться, и позабавило Мак-Кенти и польстило ему.
He caught the point of view as well as the intention of it. Cowperwood represented a new and rather pleasing type of financier to him.	Он прекрасно понял, что хотел сказать Каупервуд и с какой целью это говорилось, Каупервуд олицетворял собой новый и более близкий ему по духу тип финансиста.
Evidently, he was traveling in able company if one could believe the men who had introduced him so warmly. McKenty, as Cowperwood was well aware, had personally no interest in the old companies and also-though this he did not say-no particular sympathy with them.	Очевидно, его поддерживают влиятельные люди, если верить тем, кто так горячо его рекомендовал. Каупервуд знал, что Мак-Кенти лично не заинтересован в старых компаниях, и подозревал, что он никакой особой симпатии к ним не питает, хотя Мак-Кенти и не обмолвился об этом ни единым словом.
They were just remote financial corporations to him, paying political tribute on demand, expecting political favors in return.	В его глазах они были обычными финансовыми корпорациями, платящими дань политической машине и ожидающими взамен известных услуг.

Every few weeks now they were in council, asking for one gas-main franchise after another (special privileges in certain streets), asking for better (more profitable) light-contracts, asking for dock privileges in the river, a lower tax rate, and so forth and so on. McKenty did not pay much attention to these things personally.	Чуть ли не каждую неделю их представители являлись в муниципалитет, выпрашивали концессии на прокладку то одной, то другой линии (настаивая на особых привилегиях при прокладке труб по определенным улицам), добивались более прибыльных контрактов на уличное освещение, всевозможных льгот на речных пристанях, снижения налогов и прочее и прочее. Такого рода "мелочами" Мак-Кенти как правило сам не занимался.
He had a subordinate in council, a very powerful henchman by the name of Patrick Dowling, a meaty, vigorous Irishman and a true watch-dog of graft for the machine, who worked with the mayor, the city treasurer, the city tax receiver-in fact, all the officers of the current administration-and saw that such minor matters were properly equalized.	Для этого у него в муниципалитете имелся весьма влиятельный подручный, некто Пэтрик Даулинг, здоровенный и весьма энергичный ирландец, настоящий сторожевой пес партийной машины, который присматривал за действиями мэра, городского казначея, налогового инспектора, да и вообще всех чиновников муниципалитета, зорко следя за тем, чтобы и дела решались и взятки распределялись как надлежало.
Mr. McKenty had only met two or three of the officers of the South Side Gas Company, and that quite casually.	За исключением двух директоров Южной компании, с которыми Мак-Кенти приходилось иной раз встречаться, он никого из правления газовых компаний не знал.
He did not like them very well.	А эти двое не вызывали в нем никаких симпатий.
The truth was that the old companies were officered by men who considered politicians of the McKenty and Dowling stripe as very evil men; if they paid them and did other such wicked things it was because they were forced to do so.	Во главе старых компаний стояли дельцы, считавшие политиков такого типа, как Мак-Кенти и Даулинг, чуть ли не исчадием ада, что не мешало им, однако, пользоваться услугами этих людей и платить им мзду - иного выхода у них не было.
"Well," McKenty replied, lingering his thin gold watch-chain in a thoughtful manner, "that's an interesting scheme you have.	- Что ж, - отвечал Мак-Кенти, задумчиво перебирая тонкую золотую цепочку от часов, - это вы неплохо придумали.
Of course the old companies wouldn't like your asking for a rival franchise, but once you had it they couldn't object very well, could they?"	Конечно, старым компаниям ваша просьба о параллельной концессии вряд ли понравится, но после того, как вы ее получите, возражать уже будет трудно.
He smiled.	- Он улыбнулся.
Mr. McKenty spoke with no suggestion of a brogue.	Мак-Кенти говорил очень чисто, ничто в его говоре не выдавало ирландца.
"From one point of view it might be looked upon as bad business, but not entirely.	- В одном только отношении это дело может оказаться не очень приятным.
They would be sure to make a great cry, though they haven't been any too kind to the public themselves.	Они непременно подымут шум, хотя сами об интересах населения никогда не заботились.
But if you offered to combine with them I see no objection.	Впрочем, если вы предлагали им объединиться, какие могут быть теперь возражения?
It's certain to be as good for them in the long run as it is for you.	Со временем они на этом заработают не меньше вашего.

This merely permits you to make a better bargain."	А вам это даст возможность с ними поторговаться.
"Exactly," said Cowperwood.	- Совершенно справедливо, - сказал Каупервуд.
"And you have the means, you tell me, to lay mains in every part of the city, and fight with them for business if they won't give in?"	- И вы говорите, что у вас достаточно средств, чтобы проложить трубы по всему городу и бороться с компаниями за клиентуру, если они не пойдут на уступки?
"I have the means," said Cowperwood, "or if I haven't I can get them."	- Да, достаточно, а если не хватит, я раздобуду, -заявил Каупервуд.
Mr. McKenty looked at Mr. Cowperwood very solemnly.	Мистер Мак-Кенти с одобрением посмотрел на мистера Каупервуда.
There was a kind of mutual sympathy, understanding, and admiration between the two men, but it was still heavily veiled by self-interest.	Оба они уже понимали друг друга и чувствовали взаимное расположение, но эгоистические интересы заставляли каждого до поры до времени скрывать свои чувства.
To Mr. McKenty Cowperwood was interesting because he was one of the few business men he had met who were not ponderous, pharasaical, even hypocritical when they were dealing with him.	Каупервуд возбудил любопытство Мак-Кенти: не часто встретишь дельца, который, предлагая взятку, не прикрывается высокопарными фразами, не фарисействует и не лицемерит.
"Well, I'll tell you what I'll do, Mr. Cowperwood," he said, finally.	- Вот что я вам скажу, мистер Каупервуд, - сказал он наконец.
"I'll take it all under consideration.	- Я об этом подумаю.
Let me think it over until Monday, anyhow.	Подождите хотя бы до понедельника.
There is more of an excuse now for the introduction of a general gas ordinance than there would be a little later-I can see that.	Я понимаю, что сейчас есть основания просить об общегородской концессии, а позже это будет уже труднее сделать.
Why don't you draw up your proposed franchise and let me see it?	Вы пока составьте проект и пришлите его мне.
Then we might find out what some of the other gentlemen of the city council think."	Посмотрим, как отнесутся к нему другие джентльмены из муниципального совета.
Cowperwood almost smiled at the word "gentlemen."	При слове "джентльмены" Каупервуд с трудом сдержал улыбку.
"I have already done that," he said. "Here it is."	- Проект концессии у меня с собой, - сказал он.
McKenty took it, surprised and yet pleased at this evidence of business proficiency.	Такая деловитость изумила Мак-Кенти и понравилась ему.
He liked a strong manipulator of this kind-the more since he was not one himself, and most of those that he did know were thin-blooded and squeamish.	Решительность и напористость этого дельца пришлись ему по душе, тем более что сам Мак-Кенти подвизался не в финансах, а в политике, и большинство дельцов, с которыми ему приходилось сталкиваться, были трусливы и заносчивы.
"Let me take this," he said.	- Оставьте мне это, - сказал он, беря у Каупервуда бумаги.
"I'll see you next Monday again if you wish. Come Monday."	- А в следующий понедельник, если вам угодно, милости прошу.

Cowperwood got up.	Каупервуд встал.
"I thought I'd come and talk to you direct, Mr. McKenty," he said, "and now I'm glad that I did.	- Я решил, что самое лучшее встретиться и переговорить с вами лично, мистер Мак-Кенти. И теперь очень рад, что сделал это.
You will find, if you will take the trouble to look into this matter, that it is just as I represent it.	Если вы возьмете на себя труд рассмотреть мой проект, вы убедитесь, что все обстоит именно так, как я вам излагал.
There is a very great deal of money here in one way and another, though it will take some little time to work it out."	Дело это, вообще говоря, очень прибыльное, но для его осуществления потребуется время, и сразу оно, конечно, денег не даст.
Mr. McKenty saw the point.	Мак-Кенти прекрасно понял, для чего это было сказано.
"Yes," he said, sweetly, "to be sure."	- Да, разумеется, - с готовностью согласился он.
They looked into each other's eyes as they shook hands.	Обмениваясь рукопожатием, они поглядели в глаза друг другу.
"I'm not sure but you haven't hit upon a very good idea here," concluded McKenty, sympathetically.	- Мне кажется, что вам пришла на ум хорошая мысль, - поощрительно сказал в заключение Мак-Кенти.
"A very good idea, indeed.	- Очень даже хорошая.
Come and see me again next Monday, or about that time, and I'll let you know what I think.	Приходите в понедельник, и я дам вам окончательный ответ.
Come any time you have anything else you want of me.	И вообще приходите в любое время, если я вам понадоблюсь.
I'll always be glad to see you.	Я всегда буду рад вас видеть.
It's a fine night, isn't it?" he added, looking out as they neared the door.	Чудесный вечер, - добавил он, проводив Каупервуда до парадной двери.
"A nice moon that!" he added.	- А луна-то какая!
A sickle moon was in the sky.	- На небе сиял тонкий серп луны.
"Good night."	- Доброй ночи!
Chapter XIII. The Die is Cast	13. ЖРЕБИЙ БРОШЕН
The significance of this visit was not long in manifesting itself.	Результаты этого свидания не замедлили сказаться.
At the top, in large affairs, life goes off into almost inexplicable tangles of personalities.	В высших сферах делового мира все так или иначе друг с другом связаны.
Mr. McKenty, now that the matter had been called to his attention, was interested to learn about this gas situation from all sides-whether it might not be more profitable to deal with the Schryhart end of the argument, and so on.	Теперь, когда внимание Мак-Кенти было привлечено к газовым предприятиям, он принялся усердно разведывать обстановку, желая выяснить - не выгоднее ли будет договориться со Шрайхартом, или изобрести какую-либо другую комбинацию.

But his eventual conclusion was that Cowperwood's plan, as he had outlined it, was the most feasible for political purposes, largely because the Schryhart faction, not being in a position where they needed to ask the city council for anything at present, were so obtuse as to forget to make overtures of any kind to the bucaneering forces at the City Hall.	В конце концов он пришел к выводу, что план Каупервуда по политическим соображениям легче осуществить. Эти политические соображения заключались главным образом в том, что группа Шрайхарта, не нуждаясь пока что в услугах олдерменов, проявила недальновидность и не сообразила подмазать на всякий случай шайку бандитов, засевшую в ратуше.
When Cowperwood next came to McKenty's house the latter was in a receptive frame of mind.	Когда Каупервуд снова пришел к Мак-Кенти, он был встречен очень радушно.
"Well," he said, after a few genial preliminary remarks, "I've been learning what's going on.	- Ну что ж, - сказал Мак-Кенти после обычных приветствий, - я навел справки.
Your proposition is fair enough.	Ваше предложение довольно обосновано.
Organize your company, and arrange your plan conditionally.	Создавайте свою компанию и действуйте, как задумали.
Then introduce your ordinance, and we'll see what can be done."	Затем подавайте в муниципалитет прошение, и мы посмотрим, что можно будет сделать.
They went into a long, intimate discussion as to how the forthcoming stock should be divided, how it was to be held in escrow by a favorite bank of Mr. McKenty's until the terms of the agreement under the eventual affiliation with the old companies or the new union company should be fulfilled, and details of that sort.	Они долго и подробно обсуждали, как должны быть поделены новые акции, которые решено было депонировать в банке, пользующемся особым доверием Мак-Кенти, до тех пор пока не произойдет слияния со старыми газовыми компаниями или с новой, объединенной, после чего Каупервуд должен будет выполнить свои обязательства перед Мак-Кенти, и т. д.
It was rather a complicated arrangement, not as satisfactory to Cowperwood as it might have been, but satisfactory in that it permitted him to win.	Все это было далеко не просто, и Каупервуд остался не вполне доволен соглашением; но все же оно его устраивало потому, что позволяло одержать верх над своими противниками.
It required the undivided services of General Van Sickle, Henry De Soto Sippens, Kent Barrows McKibben, and Alderman Dowling for some little time. But finally all was in readiness for the coup.	Г енерал Ван-Сайкл, Г енри де Сото Сиппенс, Кент Бэрроуз Мак-Кибен и правая рука Мак-Кенти -олдермен Даулинг немало потрудились, прежде чем все было, наконец, приведено в готовность для решительного удара.
On a certain Monday night, therefore, following the Thursday on which, according to the rules of the city council, an ordinance of this character would have to be introduced, the plan, after being publicly broached but this very little while, was quickly considered by the city council and passed.	И вот в четверг, когда чикагский муниципалитет по заведенному порядку занимался такого рода вопросами, проект был внесен на его рассмотрение, а в понедельник оказался уже одобренным и утвержденным.
There had been really no time for public discussion. This was just the thing, of course, that Cowperwood and McKenty were trying to avoid.	Такая поспешность не оставляла времени для публичного обсуждения, а этого как раз и добивались Мак-Кенти и Каупервуд.
On the day following the particular Thursday on which the ordinance had been broached in council as certain to be brought up for passage, Schryhart, through his lawyers and the officers of the old individual gas companies, had run to the newspapers and denounced the whole thing as plain robbery; but what were they to do?	На следующий день, после того как проект был оглашен и по всему было видно, что его утвердят, Шрайхарт отправил своих поверенных и директоров старых компаний в редакции чикагских газет, где они в один голос заявили, что это грабеж среди бела дня. Но уже ничего нельзя было сделать.

There was so little time for agitation.	Чтобы восстановить против Каупервуда общественное мнение, почти не оставалось времени.
True the newspapers, obedient to this larger financial influence, began to talk of "fair play to the old companies," and the uselessness of two large rival companies in the field when one would serve as well.	Правда, газеты, подчиняясь более влиятельной финансовой группе, которую представлял Шрайхарт, послушно заговорили о том, что "со старыми компаниями поступают бесчестно", что две конкурирующие фирмы излишни и не нужны и что одна компания вполне обеспечит потребности города в газе.
Still the public, instructed or urged by the McKenty agents to the contrary, were not prepared to believe it.	Однако население, которое всячески обрабатывала агентура Мак-Кенти, не очень-то верило газетам.
They had not been so well treated by the old companies as to make any outcry on their behalf.	Старые компании не так уж заботились о своих потребителях, и потребители не считали нужным слишком рьяно их отстаивать.
Standing outside the city council door, on the Monday evening when the bill was finally passed, Mr. Samuel Blackman, president of the South Side Gas Company, a little, wispy man with shoe-brush whiskers, declared emphatically:	В понедельник вечером, когда постановление о концессии было принято муниципалитетом, мистер Сэмюэл Блэкмен, председатель газовой компании Южной стороны, маленький тщедушный человек с бакенбардами, похожими на сапожные щетки, стоя у дверей зала заседаний, кричал:
"This is a scoundrelly piece of business.	- Это подлая махинация!
If the mayor signs that he should be impeached.	Если мэр подпишет постановление, его надо отдать под суд!
There is not a vote in there to-night that has not been purchased-not one.	Все они там подкуплены - все до единого!
This is a fine element of brigandage to introduce into Chicago; why, people who have worked years and years to build up a business are not safe!"	Ну и порядки завелись у нас в Чикаго: прямо разбой среди бела дня. На что это похоже! Годами создаешь дело, работаешь не покладая рук, а завтра тебя вытеснит какой-нибудь проходимец.
"It's true, every word of it," complained Mr. Jordan Jules, president of the North Side company, a short, stout man with a head like an egg lying lengthwise, a mere fringe of hair, and hard, blue eyes. He was with Mr. Hudson Baker, tall and ambling, who was president of the West Chicago company. All of these had come to protest.	- Вы правы, вы совершенно правы, - жалобно вторил ему мистер Джордан Джулс, председатель компании Северной стороны, коротконогий толстяк с жесткими голубыми глазами и лысой головой, украшенной узкой бахромой волос и похожей на яйцо, обращенное острым концом вверх.
"It's that scoundrel from Philadelphia.	- Все подстроил этот мерзавец из Филадельфии.
He's the cause of all our troubles.	Он во всем виноват!
It's high time the respectable business element of Chicago realized just what sort of a man they have to deal with in him. He ought to be driven out of here.	Уважающим себя чикагским дельцам давно пора бы понять, что это за птица, и выгнать его отсюда.
Look at his Philadelphia record.	Вспомните только, что он натворил в Филадельфии.

They sent him to the penitentiary down there, and they ought to do it here."	Там, правда, догадались засадить его в тюрьму, не мешало бы и у нас сделать то же самое.
Mr. Baker, very recently the guest of Schryhart, and his henchman, too, was also properly chagrined.	С Джорданом Джулсом стоял высокий сухопарый человек - мистер Хадсон Бейкер, председатель Западной чикагской компании. Все они явились сюда, чтобы заявить протест. Бейкер - горячий сторонник Шрайхарта - пришел прямо от него и тоже негодовал.
"The man is a charlatan," he protested to Blackman.	- Это настоящий проходимец, - уверял он Блэкмена.
"He doesn't play fair.	- Он ведет нечестную игру.
It is plain that he doesn't belong in respectable society."	Ему не место среди порядочных людей.
Nevertheless, and in spite of this, the ordinance was passed.	Однако, несмотря на все эти протесты и негодующие возгласы, решение о предоставлении концессии было принято.
It was a bitter lesson for Mr. Norman Schryhart, Mr. Norrie Simms, and all those who had unfortunately become involved.	Мистер Норман Шрайхарт, мистер Нори Симс и все те, кто, на свое несчастье, ввязался в эту игру, получили жестокий урок.
A committee composed of all three of the old companies visited the mayor; but the latter, a tool of McKenty, giving his future into the hands of the enemy, signed it just the same.	Делегация от трех старых компаний посетила мэра, но тот - послушное орудие в руках Мак-Кенти - сжег свои корабли и подписал решение.
Cowperwood had his franchise, and, groan as they might, it was now necessary, in the language of a later day, "to step up and see the captain."	Каупервуд получил концессию, и противнику скрепя сердце оставалось теперь только идти к нему на поклон.
Only Schryhart felt personally that his score with Cowperwood was not settled. He would meet him on some other ground later.	Шрайхарт, однако, понимал, что его счеты с Каупервудом еще не сведены и что столкновение с ним на какой-либо другой почве неизбежно.
The next time he would try to fight fire with fire.	Но впредь он будет умнее и в борьбе с Каупервудом использует его же оружие.
But for the present, shrewd man that he was, he was prepared to compromise.	А пока он как человек дальновидный решил пойти на известные уступки.
Thereafter, dissembling his chagrin as best he could, he kept on the lookout for Cowperwood at both of the clubs of which he was a member; but Cowperwood had avoided them during this period of excitement, and Mahomet would have to go to the mountain.	Стараясь по возможности скрыть свою досаду, он искал случая встретиться с Каупервудом в одном из клубов, но Каупервуд, выжидая, пока уляжется шум, намеренно там не показывался, и поскольку гора не шла к Магомету, то Магомету пришлось идти к горе.
So one drowsy June afternoon Mr. Schryhart called at Cowperwood's office. He had on a bright, new, steel-gray suit and a straw hat.	Итак, в душный июньский день мистер Шрайхарт отправился в контору к Каупервуду, надев для этого случая новый отлично сшитый сюртук стального цвета и соломенную шляпу.
From his pocket, according to the fashion of the time, protruded a neat, blue-bordered silk handkerchief, and his feet were immaculate in new, shining Oxford ties.	Из нагрудного кармана у него, по моде того времени, выглядывал аккуратно сложенный шелковый платок с голубой каемкой, на ногах блестели новенькие полуботинки.

"I'm sailing for Europe in a few days, Mr. Cowperwood," he remarked, genially, "and I thought I'd drop round to see if you and I could reach some agreement in regard to this gas situation.	- Я через несколько дней отплываю в Европу, мистер Каупервуд, - как ни в чем не бывало сказал он, - и вот решил до отъезда заглянуть к вам. Может быть, нам удастся все-таки договориться.
The officers of the old companies naturally feel that they do not care to have a rival in the field, and I'm sure that you are not interested in carrying on a useless rate war that won't leave anybody any profit.	Директорам старых компаний, конечно, нежелательно иметь конкурента, а вам, я думаю, вовсе неинтересно вести бесполезную тарифную войну, от которой всем один убыток.
I recall that you were willing to compromise on a half-and-half basis with me before, and I was wondering whether you were still of that mind."	Как мне помнится, вы тогда соглашались поделить контрольный пакет пополам. Вы еще не отказались от этой мысли?
"Sit down, sit down, Mr. Schryhart," remarked Cowperwood, cheerfully, waving the new-comer to a chair.	- Присаживайтесь, мистер Шрайхарт, присаживайтесь, пожалуйста, - радушно предлагал Каупервуд, широким жестом указывая посетителю на кресло возле стола.
"I'm pleased to see you again.	- Рад вас видеть.
No, I'm no more anxious for a rate war than you are.	Конечно, тарифная война мне совершенно ни к чему.
As a matter of fact, I hope to avoid it; but, as you see, things have changed somewhat since I saw you.	Напротив, я очень хочу избежать ее, но, как вы сами понимаете, со времени нашего с вами разговора многое изменилось.
The gentlemen who have organized and invested their money in this new city gas company are perfectly willing-rather anxious, in fact-to go on and establish a legitimate business.	Учредители новой общегородской газовой компании вложили свои деньги в дело и стремятся - я бы сказал даже горят желанием -развить его и основать настоящее солидное предприятие.
They feel all the confidence in the world that they can do this, and I agree with them.	Они не сомневаются в успехе, и я вполне разделяю их точку зрения.
A compromise might be effected between the old and the new companies, but not on the basis on which I was willing to settle some time ago.	Соглашение между старыми и новыми компаниями может быть достигнуто, но уже не на тех условиях, которые я тогда готов был принять.
A new company has been organized since then, stock issued, and a great deal of money expended." (This was not true.) "That stock will have to figure in any new agreement.	За это время была основана новая компания, выпущены акции и израсходованы большие деньги. (Каупервуд лгал.) При любом соглашении акции эти должны обмениваться на равных началах с остальными.
I think a general union of all the companies is desirable, but it will have to be on a basis of one, two, three, or four shares-whatever is decided-at par for all stock involved."	Я считаю слияние компаний весьма желательным, но при непременном условии, чтобы все акции -независимо от того, сколько новых акций мы будем давать за одну старую, две, три или четыре - расценивались по их номинальной стоимости, а не по курсу.
Mr. Schryhart pulled a long face.	У Шрайхарта вытянулось лицо.
"Don't you think that's rather steep?" he said, solemnly.	- А вам не кажется, что это многовато? - сказал он мрачно.
"Not at all, not at all!" replied Cowperwood.	- Ну что вы, что вы! - возразил Каупервуд.

"You know these new expenditures were not undertaken voluntarily." (The irony of this did not escape Mr. Schryhart, but he said nothing.)	- Вы ведь знаете, что мы пошли на такие затраты не по своей воле (мистер Шрайхарт уловил скрытую в этих словах иронию, однако смолчал).
"I admit all that, but don't you think, since your shares are worth practically nothing at present, that you ought to be satisfied if they were accepted at par?"	- Согласен, но поскольку ваши акции сейчас вообще ничего не стоят, вы должны быть довольны, если их примут по номиналу, а для остальных нужно исходить из реального курса.
"I can't see why," replied Cowperwood.	- Почему же?
"Our future prospects are splendid.	Виды на будущее у нас превосходные, - отвечал Каупервуд.
There must be an even adjustment here or nothing.	- Нет, тут должен быть соблюден принцип равенства, или мы с вами так ни до чего и не договоримся.
What I want to know is how much treasury stock you would expect to have in the safe for the promotion of this new organization after all the old stockholders have been satisfied?"	Но меня интересует другое: какую часть акций нового общества вы думаете сохранить в портфеле после того, как удовлетворите претензии старых акционеров?
"Well, as I thought before, from thirty to forty per cent. of the total issue," replied Schryhart, still hopeful of a profitable adjustment.	- Как думал и раньше: тридцать - сорок процентов от всего выпуска, - ответил Шрайхарт, все еще надеясь что-нибудь выторговать.
"I should think it could be worked on that basis."	- Мне кажется, что это удалось бы провести!
"And who gets that?"	- А кому эти акции достанутся?
"Why, the organizer," said Schryhart, evasively.	- Учредителям, конечно, - уклончиво ответил Шрайхарт.
"Yourself, perhaps, and myself."	- Вам... мне.
"And how would you divide it?	- А как вы намерены их поделить?
Half and half, as before?"	Пополам, как предполагалось раньше?
"I should think that would be fair."	- Я думаю, что это было бы справедливо.
"It isn't enough," returned Cowperwood, incisively.	- Нет, меня это уже не устраивает, - резко возразил Каупервуд.
"Since I talked to you last I have been compelled to shoulder obligations and make agreements which I did not anticipate then.	- После нашего разговора мне пришлось взять на себя некоторые обязательства и заключить сделки, которых я тогда не предвидел.
The best I can do now is to accept three-fourths."	Самое меньшее, на что я могу согласиться теперь, - это на три четверти остающихся акций.
Schryhart straightened up determinedly and offensively.	Шрайхарт гневно выпрямился.
This was outrageous, he thought, impossible!	Он был возмущен. Какая наглость!
The effrontery of it!	Какое неслыханное нахальство!
"It can never be done, Mr. Cowperwood," he replied, forcefully.	- Это невозможно, мистер Каупервуд, -высокомерно заметил он.
"You are trying to unload too much worthless stock on the company as it is.	- Вы и так хотите нам навязать слишком много макулатуры.

The old companies' stock is selling right now, as you know, for from one-fifty to two-ten.	Акции старых компаний, как вам хорошо известно, котируются сейчас по сто пятьдесят -двести десять долларов.
Your stock is worth nothing.	Ваши же ничего не стоят.
If you are to be given two or three for one for that, and three-fourths of the remainder in the treasury, I for one want nothing to do with the deal.	А вы хотите за каждую из них получить по две, по три акции, да еще сверх того три четверти остатка. Я на такую сделку никогда не пойду.
You would be in control of the company, and it will be water-logged, at that.	Это значило бы разводнить капитал и поставить вас во главе всего дела.
Talk about getting something for nothing!	Всему, знаете, есть границы.
The best I would suggest to the stockholders of the old companies would be half and half.	Единственное, что я могу еще предложить акционерам старых компаний, - это разделить остаток акций пополам.
And I may say to you frankly, although you may not believe it, that the old companies will not join in with you in any scheme that gives you control. They are too much incensed.	Все равно они не согласятся ни на какую комбинацию, которая даст вам контроль над газовыми предприятиями, это я вам заранее говорю, хотите - верьте, хотите - нет.
Feeling is running too high.	Все слишком возмущены и слишком злы на вас.
It will mean a long, expensive fight, and they will never compromise.	Они не уступят, а вы вынуждены будете вести длительную борьбу, которая вам очень дорого обойдется.
Now, if you have anything really reasonable to offer I would be glad to hear it.	Если у вас имеется какое-нибудь благоразумное предложение, я охотно его выслушаю.
Otherwise I am afraid these negotiations are not going to come to anything."	Иначе боюсь, что наши переговоры ни к чему не приведут.
"Share and share alike, and three-fourths of the remainder," repeated Cowperwood, grimly.	- Все акции по номиналу и три четверти остатка, -твердо повторил Каупервуд.
"I do not want to control.	- Я вовсе не гонюсь за тем, чтобы забрать в свои руки эти газовые компании.
If they want to raise the money and buy me out on that basis I am willing to sell.	Если акционерам угодно от меня избавиться, пусть принимают мои условия и готовят деньги, я продам им свои акции.
I want a decent return for investments I have made, and I am going to have it.	Единственное, что мне нужно, - это получить известную прибыль на вложенный в дело капитал, и я ее получу.
I cannot speak for the others behind me, but as long as they deal through me that is what they will expect."	Не берусь говорить за своих компаньонов, но пока я являюсь их представителем, от этих условий я не отступлюсь и не обману их ожиданий.
Mr. Schryhart went angrily away.	Шрайхарт ушел, хлопнув дверью.
He was exceedingly wroth.	Он был взбешен.
This proposition as Cowperwood now outlined it was bucaneering at its best.	Каупервуд хочет ободрать их как липку.

He proposed for himself to withdraw from the old companies if necessary, to close out his holdings and let the old companies deal with Cowperwood as best they could.	Шрайхарт решил, что на худой конец порвет со старыми компаниями, продаст свои акции и предоставит им разделываться с Каупервудом как знают.
So long as he had anything to do with it, Cowperwood should never gain control of the gas situation.	Но пока он имеет хоть какое-то отношение к газу, Каупервуду во главе этого дела не стоять.
Better to take him at his suggestion, raise the money and buy him out, even at an exorbitant figure.	Лучше уж поймать его на слове, раздобыть денег и скупить у него все акции, пусть даже втридорога.
Then the old gas companies could go along and do business in their old-fashioned way without being disturbed.	Тогда старые газовые компании опять смогут тихо и мирно продолжать свою деятельность.
This bucaneer! This upstart!	Вот выскочка! Вот бандит!
What a shrewd, quick, forceful move he had made!	И какой он сделал хитроумный и молниеносный ход!
It irritated Mr. Schryhart greatly.	Шрайхарт был вне себя.
The end of all this was a compromise in which Cowperwood accepted one-half of the surplus stock of the new general issue, and two for one of every share of stock for which his new companies had been organized, at the same time selling out to the old companies-clearing out completely.	В конце концов обе стороны пошли на известный компромисс и договорились, что Каупервуд получает половину учредительских акций из нового общего выпуска и по две акции за одну выпущенную его компаниями, продает все старым компаниям и сам выходит из игры.
It was a most profitable deal, and he was enabled to provide handsomely not only for Mr. McKenty and Addison, but for all the others connected with him.	Сделка была чрезвычайно выгодной, и Каупервуд щедро расквитался не только с Мак-Кенти и Эддисоном, но и со всеми, кто действовал с ним заодно.
It was a splendid coup, as McKenty and Addison assured him.	"Блестящая операция", - говорили Мак-Кенти и Эддисон.
Having now done so much, he began to turn his eyes elsewhere for other fields to conquer.	Покончив с газом, Каупервуд стал думать, за какое бы прибыльное дело ему теперь приняться, что бы такое еще прибрать к рукам.
But this victory in one direction brought with it corresponding reverses in another: the social future of Cowperwood and Aileen was now in great jeopardy.	Но победа на этом поприще повлекла за собой неудачи на другом: теперь под угрозу было поставлено положение Каупервуда и Эйлин в чикагском обществе.
Schryhart, who was a force socially, having met with defeat at the hands of Cowperwood, was now bitterly opposed to him.	Шрайхарт стал непримиримым врагом Каупервуда, а с его мнением в свете считались.
Norrie Simms naturally sided with his old associates.	Нори Симс тоже естественно был на стороне своих давнишних компаньонов.
But the worst blow came through Mrs. Anson Merrill.	Однако самый жестокий удар нанесла Каупервудам миссис Энсон Мэррил.

Shortly after the housewarming, and when the gas argument and the conspiracy charges were rising to their heights, she had been to New York and had there chanced to encounter an old acquaintance of hers, Mrs. Martyn Walker, of Philadelphia, one of the circle which Cowperwood once upon a time had been vainly ambitious to enter.	Вскоре после новоселья у Каупервудов, когда "газовая" война была в самом разгаре и против Каупервуда выдвигались обвинения в тайном сговоре, миссис Мэррил поехала в Нью-Йорк и там случайно встретилась со своей старой знакомой миссис Мартин Уокер, принадлежавшей к тому высшему филадельфийскому обществу, в которое Каупервуд когда-то тщетно пытался проникнуть.
Mrs. Merrill, aware of the interest the Cowperwoods had aroused in Mrs. Simms and others, welcomed the opportunity to find out something definite.	Зная, что Каупервудами интересуются и миссис Симс и многие другие, миссис Мэррил не замедлила воспользоваться случаем и разведать о их прошлом.
"By the way, did you ever chance to hear of a Frank Algernon Cowperwood or his wife in Philadelphia?" she inquired of Mrs. Walker.	- Кстати, вам никогда не приходилось слышать в Филадельфии о некоем Фрэнке Алджерноне Каупервуде или о его супруге? - спросила она миссис Уокер.
"Why, my dear Nellie," replied her friend, nonplussed that a woman so smart as Mrs. Merrill should even refer to them, "have those people established themselves in Chicago?	- Бог с вами, дорогая Нелли! - воскликнула ее приятельница, недоумевая, как такая утонченная женщина может даже упоминать о них. - Почему вы спрашиваете? Разве эти люди поселились в Чикаго?
His career in Philadelphia was, to say the least, spectacular.	Его карьера в Филадельфии была по меньшей мере скандальной.
He was connected with a city treasurer there who stole five hundred thousand dollars, and they both went to the penitentiary.	У него там завязались какие-то дела с городским казначеем, тот украл полмиллиона долларов, и обоих посадили в тюрьму.
That wasn't the worst of it!	Но это, милая, еще не все.
He became intimate with some young girl-a Miss Butler, the sister of Owen Butler, by the way, who is now such a power down there, and-" She merely lifted her eyes.	Он сошелся с одной девушкой, некоей мисс Батлер, - между прочим, ее брат, Оуэн Батлер, у нас теперь большая сила, - и, можете себе представить... - тут она закатила глаза.
"While he was in the penitentiary her father died and the family broke up.	- Пока он сидел под замком, умер ее отец, и вся семья распалась.
I even heard it rumored that the old gentleman killed himself." (She was referring to Aileen's father, Edward Malia Butler.)	Ходили даже слухи, будто старик покончил с собой (под "стариком" она подразумевала отца Эйлин - Эдварда Мэлия Батлера).
"When he came out of the penitentiary Cowperwood disappeared, and I did hear some one say that he had gone West, and divorced his wife and married again.	А когда этот субъект вышел из тюрьмы, он вскоре куда-то исчез. Говорили, что он развелся с женой, уехал на Запад и снова женился.
His first wife is still living in Philadelphia somewhere with his two children."	Его первая жена с двумя детьми и сейчас живет в Филадельфии.
Mrs. Merrill was properly astonished, but she did not show it.	Миссис Мэррил была поражена, но сделала вид, что все это ее очень мало трогает.
"Quite an interesting story, isn't it?" she commented, distantly, thinking how easy it would be to adjust the Cowperwood situation, and how pleased she was that she had never shown any interest in them.	- Занятная история, - сдержанно отозвалась она, думая о том, как легко будет теперь поставить этих выскочек на место и какое счастье, что она никогда не уделяла им внимания.

"Did you ever see her-his new wife?"	- А вы когда-нибудь видели ее - эту его новую жену?
"I think so, but I forget where.	- Да, как будто, только не помню где.
I believe she used to ride and drive a great deal in Philadelphia."	Вероятно, на улице, она вечно каталась то верхом, то в кабриолете.
"Did she have red hair?"	- Она рыжая?
"Oh yes.	- Да, да.
She was a very striking blonde."	Такая яркая блондинка.
"I fancy it must be the same person.	- Видимо, это она и есть.
They have been in the papers recently in Chicago.	О них недавно писали что-то в газетах.
I wanted to be sure."	Мне просто хотелось удостовериться.
Mrs. Merrill was meditating some fine comments to be made in the future.	Миссис Мэррил уже заранее обдумывала всякие ядовитые намеки по адресу Каупервудов.
"I suppose now they're trying to get into Chicago society?" Mrs. Walker smiled condescendingly and contemptuously-as much at Chicago society as at the Cowperwoods.	- Они, вероятно, пытаются теперь проникнуть в чикагское общество? - пренебрежительно усмехнулась миссис Уокер; усмешка одинаково относилась и к Каупервудам, и к чикагскому "свету".
"It's possible that they might attempt something like that in the East and succeed-I'm sure I don't know," replied Mrs. Merrill, caustically, resenting the slur, "but attempting and achieving are quite different things in Chicago."	- Весьма возможно, что в Восточных штатах такие попытки и могли бы увенчаться успехом, -съязвила в свою очередь миссис Мэррил, - но у нас в Чикаго они ни к чему не приведут.
The answer was sufficient. It ended the discussion.	Стрела попала в цель, и разговор на этом прекратился.
When next Mrs. Simms was rash enough to mention the Cowperwoods, or, rather, the peculiar publicity in connection with him, her future viewpoint was definitely fixed for her.	А когда миссис Симс, приехав к миссис Мэррил с визитом после ее возвращения из Нью-Йорка, имела неосторожность заговорить о Каупервуде, или, вернее, о шумихе, поднятой газетами вокруг его имени, ей не замедлили раз и навсегда предписать точку зрения на эту чету.
"If you take my advice," commented Mrs. Merrill, finally, "the less you have to do with these friends of yours the better.	- Если вы желаете знать мое мнение, я посоветовала бы вам держаться подальше от этих ваших друзей, - не допускающим возражения тоном изрекла миссис Мэррил.
I know all about them.	- Я все о них знаю.
You might have seen that from the first.	И как это вы сразу не поняли, с кем имеете дело?
They can never be accepted."	Они никогда не будут приняты в обществе.
Mrs. Merrill did not trouble to explain why, but Mrs. Simms through her husband soon learned the whole truth, and she was righteously indignant and even terrified.	Миссис Мэррил не нашла даже нужным что-либо объяснять. Но миссис Симс скоро узнала все от своего мужа, возмутилась до глубины души и даже порядком струхнула. Пренеприятная история!
Who was to blame for this sort of thing, anyhow? she thought.	Но кто же тут виноват? - перебирала она в уме.

Who had introduced them?	Кто первый ввел их в общество?
The Addisons, of course.	Эддисоны, конечно!
But the Addisons were socially unassailable, if not all-powerful, and so the best had to be made of that.	Но Эддисоны, хоть и не занимавшие главенствующего положения в свете, были неуязвимы.
But the Cowperwoods could be dropped from the lists of herself and her friends instantly, and that was now done.	Оставалось одно - исключить Каупервудов из числа своих знакомых, что миссис Симс и не замедлила сделать.
A sudden slump in their social significance began to manifest itself, though not so swiftly but what for the time being it was slightly deceptive.	Престиж Каупервудов пошатнулся, но произошло это не сразу и не сразу стало понятным даже им самим.
The first evidence of change which Aileen observed was when the customary cards and invitations for receptions and the like, which had come to them quite freely of late, began to decline sharply in number, and when the guests to her own Wednesday afternoons, which rather prematurely she had ventured to establish, became a mere negligible handful.	Сначала Эйлин обратила внимание на то, что число приглашений и визитных карточек, недавно еще сыпавшихся как из рога изобилия, резко сократилось; а по "средам", которые она поторопилась назначить в качестве своего приемного дня, в ее гостиной едва набиралась ничтожная кучка гостей.
At first she could not understand this, not being willing to believe that, following so soon upon her apparent triumph as a hostess in her own home, there could be so marked a decline in her local importance.	Сперва она недоумевала - ведь еще так недавно у них в доме собиралось блестящее общество, неужели же теперь это общество не желает ее больше знать?
Of a possible seventy-five or fifty who might have called or left cards, within three weeks after the housewarming only twenty responded. A week later it had declined to ten, and within five weeks, all told, there was scarcely a caller.	Всего три недели прошло после новоселья, и вместо семидесяти пяти или, в крайнем случае, пятидесяти человек, обычно заходивших к ним или оставлявших визитные карточки, у них стало бывать не более двадцати; еще через неделю -только десять, а месяц спустя к ним уже редко-редко кто заглядывал.
It is true that a very few of the unimportant-those who had looked to her for influence and the self-protecting Taylor Lord and Kent McKibben, who were commercially obligated to Cowperwood-were still faithful, but they were really worse than nothing.	Правда, несколько человек остались верны Каупервудам, но это все была мелкая сошка -одним из них она сама оказывала покровительство, другие в делах зависели от ее мужа, как, например, Кент Мак-Кибен и Тейлор Лорд, и их внимание только подчеркивало образовавшуюся вокруг Каупервудов пустоту.
Aileen was beside herself with disappointment, opposition, chagrin, shame.	Эйлин себя не помнила от гнева, стыда, обиды и разочарования.
There are many natures, rhinoceros-bided and iron-souled, who can endure almost any rebuff in the hope of eventual victory, who are almost too thick-skinned to suffer, but hers was not one of these.	Есть, конечно, толстокожие люди с воловьими нервами, которые, добиваясь своей цели, согласны идти на любое унижение, но Эйлин не принадлежала к их числу.
Already, in spite of her original daring in regard to the opinion of society and the rights of the former Mrs. Cowperwood, she was sensitive on the score of her future and what her past might mean to her.	И хотя она сама бросила вызов общественному мнению и пренебрегла правами первой жены Каупервуда, теперь она дрожала от страха за свое будущее и стыдилась своего прошлого.
Really her original actions could be attributed to her youthful passion and the powerful sex magnetism of Cowperwood.	Ведь только молодость, страсть и неотразимое мужское обаяние Каупервуда заставили ее в свое время поступить так смело и безрассудно.

Under more fortunate circumstances she would have married safely enough and without the scandal which followed.	Не будь этого, Эйлин благопристойно вышла бы замуж, не подав ни малейшего повода к злословию.
As it was now, her social future here needed to end satisfactorily in order to justify herself to herself, and, she thought, to him.	Теперь же ей казалось, что она скомпрометировала себя безвозвратно и только прочное положение в чикагском обществе может оправдать ее в собственных глазах и, как она думала, в глазах Каупервуда.
"You may put the sandwiches in the ice-box," she said to Louis, the butler, after one of the earliest of the "at home" failures, referring to the undue supply of pink-and-blue-ribboned titbits which, uneaten, honored some fine Sevres with their presence.	- Сэндвичи нужно убрать на лед, Луис, - сказала она дворецкому в одну из первых неудавшихся "сред", окидывая взглядом почти нетронутые яства, разложенные на старинном севрском фарфоре.
"Send the flowers to the hospital. The servants may drink the claret cup and lemonade.	- Цветы отошлите в больницу, а крюшон и лимонад отдайте на кухню.
Keep some of the cakes fresh for dinner."	Пирожное подадите нам к обеду.
The butler nodded his head. "Yes, Madame," he said. Then, by way of pouring oil on what appeared to him to be a troubled situation, he added: "Eet's a rough day. I suppose zat has somepsing to do weeth it."	- Слушаю, мадам, - отвечал, наклонив голову, дворецкий и, по-видимому желая утешить хозяйку, добавил: - Ужасная погода. Должно быть, это помешало.
Aileen was aflame in a moment. She was about to exclaim:	Эйлин вспыхнула и уже хотела крикнуть:
"Mind your business!" but changed her mind.	"Извольте заниматься своим делом!" - но сдержалась.
"Yes, I presume so," was her answer, as she ascended to her room.	- Возможно, - сказала она коротко и ушла к себе.
If a single poor "at home" was to be commented on by servants, things were coming to a pretty pass.	Если прислуга начинает говорить об этом -значит, дело из рук вон плохо.
She waited until the next week to see whether this was the weather or a real change in public sentiment.	Эйлин решила подождать до будущей недели, чтобы убедиться, повинна ли в ее неудаче погода, или и вправду отношение общества к ним так изменилось.
It was worse than the one before.	Но в следующую среду гостей приехало и того меньше.
The singers she had engaged had to be dismissed without performing the service for which they had come.	Певцов, которых она пригласила, пришлось отпустить домой.
Kent McKibben and Taylor Lord, very well aware of the rumors now flying about, called, but in a remote and troubled spirit.	Кент Мак-Кибен и Тейлор Лорд, прекрасно осведомленные о ходившей по городу сплетне, пришли, как обычно, но держали себя натянуто и казались чем-то встревоженными.
Aileen saw that, too.	Это тоже не ускользнуло от внимания Эйлин.
An affair of this kind, with only these two and Mrs. Webster Israels and Mrs. Henry Huddlestone calling, was a sad indication of something wrong.	Кроме них, были еще только две дамы - миссис Уэбстер Израэлс и миссис Г енри Хадлстоун. Нет, что-то неладно.
She had to plead illness and excuse herself.	Эйлин пришлось сослаться на нездоровье и уйти к себе, извинившись перед гостями.

The third week, fearing a worse defeat than before, Aileen pretended to be ill.	На третью неделю, опасаясь еще большего позора, она заранее сказалась больной.
She would see how many cards were left.	Интересно, сколько же будет оставлено визитных карточек?
There were just three.	Их оказалось три.
That was the end.	Это был конец.
She realized that her "at homes" were a notable failure.	Эйлин поняла, что ее "среды" с треском провалились.
At the same time Cowperwood was not to be spared his share in the distrust and social opposition which was now rampant.	Тем временем и Каупервуду пришлось испытать на себе все возраставшее недоверие и даже враждебность чикагского общества.
His first inkling of the true state of affairs came in connection with a dinner which, on the strength of an old invitation, they unfortunately attended at a time when Aileen was still uncertain.	Впервые он начал догадываться об истинном положении вещей на одном званом обеде. Приглашение на этот обед было получено уже давно, и они имели неосторожность принять его, так как Эйлин в ту пору еще не была уверена в окончательном провале своих "сред".
It had been originally arranged by the Sunderland Sledds, who were not so much socially, and who at the time it occurred were as yet unaware of the ugly gossip going about, or at least of society's new attitude toward the Cowperwoods. At this time it was understood by nearly all-the Simms, Candas, Cottons, and Kingslands-that a great mistake had been made, and that the Cowperwoods were by no means admissible.	Обед давали Сандерленд Слэды, не пользовавшиеся особым весом в обществе; городские пересуды либо еще не успели до них дойти, либо они не знали, что это вызвало такую резкую перемену в отношении к Каупервудам, тогда как почти все другие знакомые Каупервудов - и Симсы, и Кэнды, и Коттоны, и Кингсленды -уже пришли к убеждению, что ими была допущена непростительная ошибка и что Каупервудов принимать не следует.
To this particular dinner a number of people, whom the latter knew, had been invited. Uniformly all, when they learned or recalled that the Cowperwoods were expected, sent eleventh-hour regrets-"so sorry."	Все они тоже получили приглашение на обед, и все, узнав, что в числе гостей будут Каупервуды, в последнюю минуту, словно сговорившись, прислали свои извинения хозяевам: "Бесконечно огорчены...", "К великому сожалению" и т. е. и т. п.
Outside the Sledds there was only one other couple-the Stanislau Hoecksemas, for whom the Cowperwoods did not particularly care.	За стол сели вшестером - сами хозяева, Каупервуды и чета Хоксема, которых, кстати, и Эйлин и Каупервуд не очень-то жаловали.
It was a dull evening.	Всем было не по себе.
Aileen complained of a headache, and they went home.	Эйлин сослалась на головную боль, и вскоре они уехали.
Very shortly afterward, at a reception given by their neighbors, the Haatstaedts, to which they had long since been invited, there was an evident shyness in regard to them, quite new in its aspect, although the hosts themselves were still friendly enough.	Несколько дней спустя Каупервуды были на приеме у своих прежних соседей Хатштадтов, куда тоже получили приглашение уже давно. Хозяева встретили их приветливо, но остальное общество держалось с ними очень сдержанно, если не сказать холодно.

Previous to this, when strangers of prominence had been present at an affair of this kind they were glad to be brought over to the Cowperwoods, who were always conspicuous because of Aileen's beauty.	Прежде лица влиятельные, которым не случалось до тех пор встречаться с Каупервудами, всегда охотно с ними знакомились, - яркая красота Эйлин выделяла эту пару из толпы гостей.
On this day, for no reason obvious to Aileen or Cowperwood (although both suspected), introductions were almost uniformly refused.	Но на сей раз почему-то (Эйлин и Каупервуд уже начали догадываться почему) ни один человек не пожелал быть им представленным.
There were a number who knew them, and who talked casually, but the general tendency on the part of all was to steer clear of them.	Среди гостей было много знакомых, некоторые с ними разговаривали, но большинство явно их сторонилось.
Cowperwood sensed the difficulty at once.	Каупервуд это сразу заметил.
"I think we'd better leave early," he remarked to Aileen, after a little while.	- Уедем пораньше, - вскоре сказал он Эйлин.
"This isn't very interesting."	- Здесь что-то не интересно.
They returned to their own home, and Cowperwood to avoid discussion went down-town.	Каупервуд отвез Эйлин домой и, чтобы избежать лишних разговоров, тут же уехал.
He did not care to say what he thought of this as yet.	До поры до времени ему не хотелось говорить Эйлин, как он все это расценивает.
It was previous to a reception given by the Union League that the first real blow was struck at him personally, and that in a roundabout way.	Незадолго до празднества, которое устраивал клуб "Юнион-Лиг", уже самому Каупервуду было нанесено, правда, окольным путем, тяжкое оскорбление.
Addison, talking to him at the Lake National Bank one morning, had said quite confidentially, and out of a clear sky:	Как-то утром Эддисон, к которому Каупервуд пришел по делу в банк, по-приятельски сказал ему:
"I want to tell you something, Cowperwood.	- Мне нужно поговорить с вами кое о чем, Каупервуд.
You know by now something about Chicago society.	Чикагское общество вы теперь знаете.
You also know where I stand in regard to some things you told me about your past when I first met you.	Знаете также, как я смотрю на некоторые обстоятельства вашего прошлого, в которые вы сами меня посвятили.
Well, there's a lot of talk going around about you now in regard to all that, and these two clubs to which you and I belong are filled with a lot of two-faced, double-breasted hypocrites who've been stirred up by this talk of conspiracy in the papers.	Ну, так вот: сейчас в городе только и разговоров, что о вас. В клубах, где мы с вами состоим членами, достаточно лицемеров и ханжей, которые подхватили газетную брехню и рады случаю разыграть благородное негодование.
There are four or five stockholders of the old companies who are members, and they are trying to drive you out.	Пять крупнейших акционеров газовых компаний -старейшие члены этих клубов, и все они из кожи вон лезут, хлопоча о вашем исключении.
They've looked up that story you told me, and they're talking about filing charges with the house committees at both places.	Они раскопали кое-какие подробности об этой вашей истории и грозятся подать жалобу в правления клубов.
Now, nothing can come of it in either case-they've been talking to me; but when this next reception comes along you'll know what to do.	Конечно, ничего у них не выйдет - они по этому поводу разговаривали даже со мной. Но вот, что касается предстоящего вечера, тут уж вы сами решайте, как вам лучше, поступить.

They'll have to extend you an invitation; but they won't mean it." (Cowperwood understood.) "This whole thing is certain to blow over, in my judgment; it will if I have anything to do with it; but for the present-"	Не послать вам приглашения, они не могут, но это будет сделано только для проформы. (Каупервуд понял, что хотел этим сказать Эддисон.) Со временем все уляжется, во всяком случае я сделаю все от меня зависящее, но пока что...
He stared at Cowperwood in a friendly way.	Он дружелюбно взглянул на Каупервуда.
The latter smiled.	Тот улыбнулся.
"I expected something like this, Judah, to tell you the truth," he said, easily. "I've expected it all along.	- По правде сказать, Джуд, я все время ждал чего-нибудь в этом роде. Никакой неожиданности тут для меня нет, - нисколько не смущаясь, произнес Каупервуд.
You needn't worry about me.	- Напрасно вы обо мне беспокоитесь.
I know all about this. I've seen which way the wind is blowing, and I know how to trim my sails."	Все это для меня не ново, я знаю, откуда ветер дует, и знаю, как надо ставить паруса.
Addison reached out and took his hand.	Эддисон дотронулся до руки Каупервуда.
"But don't resign, whatever you do," he said, cautiously. "That would be a confession of weakness, and they don't expect you to.	- Но что бы вы ни решили, не вздумайте подавать заявление о выходе из клуба, - предостерег он финансиста. - Это значило бы признаться в своей слабости.
I wouldn't want you to.	Да они на это и не рассчитывают.
Stand your ground.	Я вам советую: не сдавайтесь.
This whole thing will blow over.	Все обойдется.
They're jealous, I think."	Мне кажется, они вам просто завидуют.
"I never intended to," replied Cowperwood.	- Я и не собираюсь этого делать, - отвечал Каупервуд.
"There's no legitimate charge against me.	- Никакого основания меня исключать у них нет.
I know it will all blow over if I'm given time enough."	Я знаю, что со временем все обойдется.
Nevertheless he was chagrined to think that he should be subjected to such a conversation as this with any one.	Однако самолюбие Каупервуда было сильно задето тем, что ему пришлось вести подобный разговор, хотя бы даже с Эддисоном.
Similarly in other ways "society"-so called-was quite able to enforce its mandates and conclusions.	Впрочем, ему пришлось еще не раз убедиться в том, что свет умеет диктовать свою волю.
The one thing that Cowperwood most resented, when he learned of it much later, was a snub direct given to Aileen at the door of the Norrie Simmses'; she called there only to be told that Mrs. Simms was not at home, although the carriages of others were in the street.	Больше всего Каупервуд негодовал из-за выходки, которую позволили себе Симсы в отношении Эйлин, хотя он узнал об этом лишь много времени спустя. Эйлин приехала с визитом и услышала, что "миссис Симс нет дома", в то время как у подъезда стояла вереница экипажей.
A few days afterward Aileen, much to his regret and astonishment-for he did not then know the cause-actually became ill.	Эйлин от огорчения даже слегла, и Каупервуд, которому тогда ничего еще не было известно, не мог понять, что с ней, и очень тревожился.

If it had not been for Cowperwood's eventual financial triumph over all opposition-the complete routing of the enemy-in the struggle for control in the gas situation-the situation would have been hard, indeed.	Если бы Каупервуд не одержал блестящей победы на деловом поприще, наголову разбив противника в последней и решающей схватке за контроль над газовыми предприятиями, - положение стало бы и вовсе безотрадным.
As it was, Aileen suffered bitterly; she felt that the slight was principally directed at her, and would remain in force.	Тем не менее Эйлин была очень подавлена: она чувствовала, что общество преследует своим презрением скорее ее, чем Каупервуда, и что приговор свой оно не отменит.
In the privacy of their own home they were compelled eventually to admit, the one to the other, that their house of cards, resplendent and forceful looking as it was, had fallen to the ground.	В конце концов Эйлин и Каупервуд вынуждены были признаться друг другу в том, что каким бы роскошным и внушительным с виду ни казался их карточный домик, теперь он рассыпался, и окончательно.
Personal confidences between people so closely united are really the most trying of all.	Такого рода признания между близкими людьми особенно мучительны.
Human souls are constantly trying to find each other, and rarely succeeding.	Чужая душа - потемки, и как ни стараемся мы понять друг друга, нам это редко удается.
"You know," he finally said to her once, when he came in rather unexpectedly and found her sick in bed, her eyes wet, and her maid dismissed for the day,	Однажды, вернувшись неожиданно домой и застав Эйлин в постели, расстроенную, с заплаканными глазами и совсем одну, - она на весь день отпустила свою камеристку, -Каупервуд подсел к ней и ласково сказал:
"I understand what this is all about.	- Я ведь отлично понимаю, Эйлин, что происходит.
To tell you the truth, Aileen, I rather expected it.	По правде говоря, я давно этого ожидал.
We have been going too fast, you and I. We have been pushing this matter too hard.	Мы слишком горячо с тобой взялись, слишком спешили.
Now, I don't like to see you taking it this way, dear.	Но не надо так падать духом, дорогая.
This battle isn't lost. Why, I thought you had more courage than this.	Я думал, у тебя больше выдержки. Ничего ведь еще не потеряно.
Let me tell you something which you don't seem to remember.	Вспомни-ка, что я тебе всегда говорил?
Money will solve all this sometime.	В конечном счете все решат деньги.
I'm winning in this fight right now, and I'll win in others.	А в этой битве я победил и буду побеждать дальше.
They are coming to me.	Они пришли ко мне на поклон.
Why, dearie, you oughtn't to despair.	Ну, стоит ли так отчаиваться, девочка моя?
You're too young. I never do. You'll win yet.	Ведь я-то не унываю. Ты молода и свое возьмешь.
We can adjust this matter right here in Chicago, and when we do we will pay up a lot of scores at the same time.	Мы еще себя покажем этим чикагским зазнайкам, а заодно и поквитаемся кое с кем.
We're rich, and we're going to be richer.	Мы богаты и будем еще богаче.
That will settle it.	Деньги всем заткнут рот.

Now put on a good face and look pleased; there are plenty of things to live for in this world besides society.	Ну, перестань киснуть и улыбнись. Я понимаю, блистать в обществе приятно, но и без этого на свете много интересного, ради чего стоит жить.
Get up now and dress, and we'll go for a drive and dinner down-town.	Вот что, вставай, одевайся и поедем кататься, а потом куда-нибудь обедать.
You have me yet.	Я-то ведь с тобой.
Isn't that something?"	Разве это не самое главное?
"Oh yes," sighed Aileen, heavily; but she sank back again.	- Да, да, милый, - глубоко вздохнув, пролепетала Эйлин. Она хотела было подняться, но снова бессильно опустилась на подушки.
She put her arms about his neck and cried, as much out of joy over the consolation he offered as over the loss she had endured.	Слезы брызнули у нее из глаз. Уткнувшись в плечо Каупервуда, она плакала - от радости, что он ее утешает, и от горя, что ее заветная мечта не сбылась.
"It was as much for you as for me," she sighed.	- Да ведь я не для себя одной, я и для тебя этого хотела, - говорила она всхлипывая.
"I know that," he soothed; "but don't worry about it now.	- Знаю, дорогая, знаю, - успокаивал он ее. - Но сейчас ты об этом не думай.
You will come out all right.	Все обойдется.
We both will.	Все будет хорошо.
Come, get up."	А теперь вставай и поедем.
Nevertheless, he was sorry to see her yield so weakly.	- И все же в душе он досадовал на малодушие Эйлин.
It did not please him.	Слабость всегда раздражала его.
He resolved some day to have a grim adjustment with society on this score.	Когда-нибудь он заставит чикагское общество жестоко поплатиться за все.
Meanwhile Aileen was recovering her spirits.	Эйлин между тем немного приободрилась.
She was ashamed of her weakness when she saw how forcefully he faced it all.	Она уже стыдилась своей слабости, видя, как мужественно держится Каупервуд.
"Oh, Frank," she exclaimed, finally, "you're always so wonderful. You're such a darling."	- Какой ты молодец, Фрэнк! Ты просто необыкновенный! - воскликнула она.
"Never mind," he said, cheerfully.	- А что унывать? - сказал он весело.
"If we don't win this game here in Chicago, we will somewhere."	- Не добьемся своего в Чикаго, добьемся где-нибудь еще!
He was thinking of the brilliant manner in which he had adjusted his affairs with the old gas companies and Mr. Schryhart, and how thoroughly he would handle some other matters when the time came.	Он подумал о том, как ловко он обошел старые газовые компании и Шрайхарта, и о том, что и впредь будет, конечно, не менее ловко вести свои дела!
Chapter XIV. Undercurrents	14. ПОДВОДНЫЕ ТЕЧЕНИЯ

It was during the year that followed their social repudiation, and the next and the next, that Cowperwood achieved a keen realization of what it would mean to spend the rest of his days in social isolation, or at least confined in his sources of entertainment to a circle or element which constantly reminded him of the fact that he was not identified with the best, or, at least, not the most significant, however dull that might be.	Уже в первый год этого вынужденного затворничества - и особенно в последующие -Каупервуд почувствовал, что значило бы прожить остаток своих дней вне общества или в среде, которая постоянно напоминала бы ему о том, что он не принадлежит к лучшему, или, вернее, привилегированному кругу, каким бы ограниченным и скучным этот круг ни был.
When he had first attempted to introduce Aileen into society it was his idea that, however tame they might chance to find it to begin with, they themselves, once admitted, could make it into something very interesting and even brilliant.	Когда Каупервуд пытался впервые ввести Эйлин в общество, ему казалось, что, завоевав положение, они сумеют влить новую, живую струю в этот затхлый мирок, даже сообщить ему известный блеск.
Since the time the Cowperwoods had been repudiated, however, they had found it necessary, if they wished any social diversion at all, to fall back upon such various minor elements as they could scrape an acquaintance with-passing actors and actresses, to whom occasionally they could give a dinner; artists and singers whom they could invite to the house upon gaining an introduction; and, of course, a number of the socially unimportant, such as the Haatstaedts, Hoecksemas, Videras, Baileys, and others still friendly and willing to come in a casual way.	Но все двери закрылись перед ними одна за другой, и в конце концов они вынуждены были или вовсе отказаться от общения с людьми, или искать знакомств среди самой разношерстной публики - зазывать к себе в дом после первой же встречи художников и певцов или проезжих актеров, в честь которых можно было дать обед. У них продолжали бывать только Хаксема, Видера, Бэйли - семейства, не пользовавшиеся никаким весом в обществе.
Cowperwood found it interesting from time to time to invite a business friend, a lover of pictures, or some young artist to the house to dinner or for the evening, and on these occasions Aileen was always present.	Иногда Каупервуд приводил к себе обедать или ужинать какого-нибудь приятеля из дельцов, или любителя картин, или подающего надежды художника, и тогда Эйлин выходила к гостям.
The Addisons called or invited them occasionally.	Изредка их навещали или приглашали к себе Эддисоны.
But it was a dull game, the more so since their complete defeat was thus all the more plainly indicated.	Но это мало скрашивало их жизнь, они только острее чувствовали, какое потерпели поражение.
This defeat, as Cowperwood kept reflecting, was really not his fault at all.	Чем больше Каупервуд размышлял над этим поражением, тем яснее становилось ему, что он тут ни при чем.
He had been getting along well enough personally.	К нему относились вполне благосклонно.
If Aileen had only been a somewhat different type of woman! Nevertheless, he was in no way prepared to desert or reproach her.	Вот если бы Эйлин была другой... Тем не менее он ни в чем не упрекал ее и не помышлял о том, чтобы ее покинуть.
She had clung to him through his stormy prison days.	В тяжелые дни его тюремного заключения Эйлин была ему верна.
She had encouraged him when he needed encouragement.	Она ободряла его, когда он в этом нуждался.
He would stand by her and see what could be done a little later; but this ostracism was a rather dreary thing to endure.	Нет, он ее не оставит, надо выждать и посмотреть, что тут можно сделать. Правда, этот остракизм порядком ему надоел.

Besides, personally, he appeared to be becoming more and more interesting to men and to women.	Тем более что его как будто и не сторонились вовсе, даже, пожалуй, не прочь были встречаться с ним.
The men friends he had made he retained-Addison, Bailey, Videra, McKibben, Rambaud, and others.	Своих приятелей-мужчин он всех сохранил - и Эддисона, и Бэйли, и Видера, и Мак-Кибена, и Рэмбо, и многих других.
There were women in society, a number of them, who regretted his disappearance if not that of Aileen.	А некоторые светские дамы, ничуть не огорченные исчезновением Эйлин, высказывали сожаление по поводу того, что Каупервуд нигде больше не появляется.
Occasionally the experiment would be tried of inviting him without his wife.	Время от времени делались даже попытки пригласить его без жены.
At first he refused invariably; later he went alone occasionally to a dinner-party without her knowledge.	Сначала он неизменно отвечал на такие приглашения отказом, потом стал иногда ходить на обеды и вечера один, не сообщая об этом Эйлин.
It was during this interregnum that Cowperwood for the first time clearly began to get the idea that there was a marked difference between him and Aileen intellectually and spiritually; and that while he might be in accord with her in many ways-emotionally, physically, idyllicly-there were, nevertheless, many things which he could do alone which she could not do-heights to which he could rise where she could not possibly follow.	Именно в эту пору Каупервуд впервые ощутил, как далека от него Эйлин и по уму и по складу характера. Эмоционально, физически они были близки друг другу, но Каупервуд жил своей, обособленной от Эйлин, жизнью, и большой круг его интересов был недоступен ей.
Chicago society might be a negligible quantity, but he was now to contrast her sharply with the best of what the Old World had to offer in the matter of femininity, for following their social expulsion in Chicago and his financial victory, he once more decided to go abroad.	С мнением чикагского общества он особенно не считался, но теперь он мог сравнивать Эйлин с дамами из аристократических кругов Европы, ибо после своего поражения в свете и финансовой победы он решил снова побывать за границей.
In Rome, at the Japanese and Brazilian embassies (where, because of his wealth, he gained introduction), and at the newly established Italian Court, he encountered at a distance charming social figures of considerable significance-Italian countesses, English ladies of high degree, talented American women of strong artistic and social proclivities.	В Риме - на приемах в японском и бразильском посольствах, куда благодаря своему богатству Каупервуд получил доступ, и при новом итальянском дворе - он встречал очаровательных светских женщин: итальянских графинь, знатных англичанок, американок из высших кругов, наделенных вкусом и тактом.
As a rule they were quick to recognize the charm of his manner, the incisiveness and grip of his mind, and to estimate at all its worth the high individuality of his soul; but he could also always see that Aileen was not so acceptable.	Как правило, они видели в нем человека с обаятельными манерами, острым и проницательным умом, и вообще считали его личностью незаурядной, к Эйлин же - он не мог этого не заметить - относились много холодней.
She was too rich in her entourage, too showy.	Она была слишком вызывающе красива, слишком роскошно одевалась.
Her glowing health and beauty was a species of affront to the paler, more sublimated souls of many who were not in themselves unattractive.	Ее цветущее здоровье и яркая красота бросали вызов женщинам, наделенным более скромной и бледной внешностью, хотя по-своему и не лишенным привлекательности.

"Isn't that the typical American for you," he heard a woman remark, at one of those large, very general court receptions to which so many are freely admitted, and to which Aileen had been determined to go-	Во время одного большого приема при дворе, на который Каупервуд, уступая настояниям Эйлин, без особого труда раздобыл приглашение, он услышал, как кто-то позади него сказал: - Вот вам типичная американка.
He was standing aside talking to an acquaintance he had made-an English-speaking Greek banker stopping at the Grand Hotel-while Aileen promenaded with the banker's wife.	Каупервуд стоял в стороне, беседуя с греческим банкиром - своим соседом по гостинице, а Эйлин прогуливалась с женой этого банкира по залу.
The speaker was an Englishwoman. "So gaudy, so self-conscious, and so naive!" Cowperwood turned to look. It was Aileen, and the lady speaking was undoubtedly well bred, thoughtful, good-looking.	- Смотрите, какой кричащий туалет, сколько самоуверенности и какая смешная наивность! Каупервуд обернулся, чтобы посмотреть, к кому относятся эти слова, и увидел Эйлин. А гак жестоко раскритиковавшая ее дама, по-видимому англичанка, была хороша собой, изящна и бесспорно принадлежала к высшему обществу.
He had to admit that much that she said was true, but how were you to gage a woman like Aileen, anyhow?	Он должен был признать, что она во многом права, но разве можно подходить к Эйлин с обычной меркой?
She was not reprehensible in any way-just a full-blooded animal glowing with a love of life.	Разве можно винить ее в том, что она здоровое, сильное существо и что каждая жилка трепещет у нее от полноты жизни.
She was attractive to him.	Для него она была привлекательна.
It was too bad that people of obviously more conservative tendencies were so opposed to her.	Очень жаль, что люди более консервативных взглядов относятся к ней с такой недоброжелательностью.
Why could they not see what he saw-a kind of childish enthusiasm for luxury and show which sprang, perhaps, from the fact that in her youth she had not enjoyed the social opportunities which she needed and longed for.	Почему не видят они того, что видит он, -наивную страсть к роскоши, желание непременно быть на виду, вызванные, вероятно, тем, что Эйлин в юности была лишена возможности выезжать в свет, хотя только об этом и мечтала?
He felt sorry for her.	Каупервуд жалел Эйлин.
At the same time he was inclined to feel that perhaps now another type of woman would be better for him socially. If he had a harder type, one with keener artistic perceptions and a penchant for just the right social touch or note, how much better he would do!	И вместе с тем уже начинал понимать, что для светской карьеры ему, пожалуй, нужна совсем иная жена - более сдержанная, с большим вкусом, чутьем и тем врожденным тактом, без которого нельзя преуспеть в обществе.
He came home bringing a Perugino, brilliant examples of Luini, Previtali, and Pinturrichio (this last a portrait of Caesar Borgia), which he picked up in Italy, to say nothing of two red African vases of great size that he found in Cairo, a tall gilt Louis Fifteenth standard of carved wood that he discovered in Rome, two ornate candelabra from Venice for his walls, and a pair of Italian torcheras from Naples to decorate the corners of his library.	Из этой поездки Каупервуд привез в Чикаго прекрасного Перуджино, несколько великолепных полотен Луини и Превитали, портрет Цезаря Борджиа работы Пинтуриккьо, две огромные африканские красные вазы, купленные в Каире, позолоченный резной консоль времен Людовика XV, приобретенный у одного антиквара в Риме, два причудливых венецианских бра и пару старинных итальянских светильников, которые он разыскал в Неаполе и намеревался поставить у себя в библиотеке - по углам.
It was thus by degrees that his art collection was growing.	Так постепенно пополнялась и росла его художественная коллекция.

At the same time it should be said, in the matter of women and the sex question, his judgment and views had begun to change tremendously.	Приблизительно в это же время стало меняться и отношение Каупервуда к женщинам.
When he had first met Aileen he had many keen intuitions regarding life and sex, and above all clear faith that he had a right to do as he pleased.	И раньше, когда он впервые встретился с Эйлин, у него уже был выработан свой, достаточно смелый взгляд на жизнь и взаимоотношение полов, а главное, он был твердо уверен в том, что волен поступать, как ему вздумается.
Since he had been out of prison and once more on his upward way there had been many a stray glance cast in his direction; he had so often had it clearly forced upon him that he was fascinating to women.	С тех пор как он вышел из тюрьмы и снова пошел в гору, ему не раз приходилось ловить брошенный на него украдкой взгляд, и он не мог не видеть, что нравится женщинам.
Although he had only so recently acquired Aileen legally, yet she was years old to him as a mistress, and the first engrossing-it had been almost all-engrossing-enthusiasm was over.	Эйлин лишь недавно стала его женой, но уже много лет была его любовницей, и пора первого пылкого влечения миновала.
He loved her not only for her beauty, but for her faithful enthusiasm; but the power of others to provoke in him a momentary interest, and passion even, was something which he did not pretend to understand, explain, or moralize about.	Каупервуд любил Эйлин не только за ее красоту, но и за неизменную горячую привязанность, однако и другие женщины начинали теперь интересовать его, иногда даже будить в нем страсть, и он не пытался подыскивать этому какие-либо объяснения или моральные оправдания.
So it was and so he was.	Такова жизнь и таков человек.
He did not want to hurt Aileen's feelings by letting her know that his impulses thus wantonly strayed to others, but so it was.	От Эйлин он скрывал, что его влечет к другим женщинам, понимая, как ей это будет горько, но тем не менее это было так.
Not long after he had returned from the European trip he stopped one afternoon in the one exclusive drygoods store in State Street to purchase a tie.	Вскоре после своего возвращения из Европы Каупервуд как-то зашел в галантерейный магазин на Стэйт-стрит купить галстук.
As he was entering a woman crossed the aisle before him, from one counter to another-a type of woman which he was coming to admire, but only from a rather distant point of view, seeing them going here and there in the world. She was a dashing type, essentially smart and trig, with a neat figure, dark hair and eyes, an olive skin, small mouth, quaint nose-all in all quite a figure for Chicago at the time.	Еще в дверях он заметил даму - она направлялась к другому прилавку и прошла совсем близко от него. С первого взгляда он понял, что перед ним одна из тех светских женщин, к которым его тянуло в последнее время, хотя любоваться ими ему приходилось только издали: изящная, элегантно, но строго одетая, миниатюрная, стройная, с темными волосами и глазами, смуглой кожей, крохотным ртом и пикантным вздернутым носиком. В общем это была шикарная женщина по представлениям чикагцев того времени.
She had, furthermore, a curious look of current wisdom in her eyes, an air of saucy insolence which aroused Cowperwood's sense of mastery, his desire to dominate.	Выражение ее глаз говорило о жизненном опыте, а задорно-дерзкое лицо пробудило в Каупервуде сознание своего мужского превосходства и желание во что бы то ни стало подчинить ее себе.
To the look of provocation and defiance which she flung him for the fraction of a second he returned a curiously leonine glare which went over her like a dash of cold water.	На вызывающе-пренебрежительный взгляд, который она метнула в его сторону, Каупервуд ответил пристальным и властным взглядом, заставившим даму тотчас опустить глаза.

It was not a hard look, however, merely urgent and full of meaning.	Он смотрел на нее не нагло, а лишь настойчиво и многозначительно.
She was the vagrom-minded wife of a prosperous lawyer who was absorbed in his business and in himself.	Незнакомка была ветреной супругой одного преуспевающего адвоката, поглощенного своими делами и самим собой.
She pretended indifference for a moment after the first glance, but paused a little way off as if to examine some laces.	После этого молчаливого разговора она с притворным безразличием остановилась неподалеку, делая вид, что внимательно рассматривает кружева.
Cowperwood looked after her to catch a second fleeting, attracted look.	Каупервуд не сводил с нее глаз в надежде, что она опять посмотрит на него.
He was on his way to several engagements which he did not wish to break, but he took out a note-book, wrote on a slip of paper the name of a hotel, and underneath:	Но он спешил по делам, не хотел опаздывать и потому, вырвав листок из записной книжки, написал название отеля, а внизу сделал приписку:
"Parlor, second floor, Tuesday, 1 P.M." Passing by where she stood, he put it into her gloved hand, which was hanging by her side.	"Второй этаж, гостиная, вторник в час дня". Дама стояла вполоборота к нему, и ее левая, затянутая в перчатку, рука была опущена.
The fingers closed over it automatically. She had noted his action.	Проходя мимо, незаметно сунуть ей записку ничего не стоило. Каупервуд так и поступил и видел, как незнакомка зажала ее в руке. Вероятно, она украдкой все время наблюдала за ним.
On the day and hour suggested she was there, although he had given no name.	В назначенный день и час она ждала его в отеле, хотя он даже не подписал своего имени.
That liaison, while delightful to him, was of no great duration.	Эта связь, показавшаяся ему вначале восхитительной, длилась, однако, недолго.
The lady was interesting, but too fanciful.	Его возлюбленная была интересна, но уж слишком причудлива и капризна.
Similarly, at the Henry Huddlestones', one of their neighbors at the first Michigan Avenue house they occupied, he encountered one evening at a small dinner-party a girl of twenty-three who interested him greatly-for the moment.	Затем у Хадлстоунов - своих прежних соседей -он как-то встретил на обеде девушку двадцати трех лет, которая на короткое время сильно увлекла его.
Her name was not very attractive-Ella F. Hubby, as he eventually learned-but she was not unpleasing.	У нее была смешная и не слишком благозвучная фамилия - Хабби (Элла Ф. Хабби, как он выяснил впоследствии), но девушка была очень мила.
Her principal charm was a laughing, hoydenish countenance and roguish eyes.	Главная ее прелесть заключалась в шаловливой лукавой мордочке и плутовских глазах.
She was the daughter of a well-to-do commission merchant in South Water Street.	Отец Эллы был состоятельным комиссионером с Южной Уотер-стрит.
That her interest should have been aroused by that of Cowperwood in her was natural enough.	Стоило Каупервуду обратить на нее внимание, как девушка не замедлила влюбиться в него, что, впрочем, было довольно естественно.

She was young, foolish, impressionable, easily struck by the glitter of a reputation, and Mrs. Huddlestone had spoken highly of Cowperwood and his wife and the great things he was doing or was going to do.	Она была молода, неопытна, впечатлительна, блеск славы кружил ей голову, а миссис Хадлстоун уже давно на все лады превозносила Каупервуда и пророчила ему великую будущность.
When Ella saw him, and saw that he was still young-looking, with the love of beauty in his eyes and a force of presence which was not at all hard where she was concerned, she was charmed; and when Aileen was not looking her glance kept constantly wandering to his with a laughing signification of friendship and admiration.	Когда Элла с ним встретилась, увидела, что он очень моложав, откровенно ею любуется и ничуть не страшен и не суров, - во всяком случае с нею, -она была совершенно очарована, и стоило Эйлин отвернуться, как смеющиеся глаза девушки тотчас с восхищением обращались на Каупервуда.
It was the most natural thing in the world for him to say to her, when they had adjourned to the drawing-room, that if she were in the neighborhood of his office some day she might care to look in on him.	После обеда все перешли в гостиную, и тут Каупервуд самым естественным и непринужденным образом пригласил Эллу навестить его в конторе, если ей доведется быть поблизости.
The look he gave her was one of keen understanding, and brought a look of its own kind, warm and flushing, in return.	Но глаза его досказали остальное, вызвав в ответ жаркий и смущенный взгляд.
She came, and there began a rather short liaison.	Она пришла, и они стали встречаться.
It was interesting but not brilliant.	Но связь эта была непродолжительной и не захватила его.
The girl did not have sufficient temperament to bind him beyond a period of rather idle investigation.	Девушка была не из тех, что могла бы удержать Каупервуда после того, как было удовлетворено его любопытство.
There was still, for a little while, another woman, whom he had known-a Mrs. Josephine Ledwell, a smart widow, who came primarily to gamble on the Board of Trade, but who began to see at once, on introduction, the charm of a flirtation with Cowperwood.	За этой связью последовала еще одна короткая интрижка с некоей миссис Джозефайн Ледуэл, красивой вдовушкой, которая, вздумав спекулировать на хлебной бирже, обратилась за советом к Каупервуду и с первой же встречи решила, что с ним стоит затеять флирт.
She was a woman not unlike Aileen in type, a little older, not so good-looking, and of a harder, more subtle commercial type of mind.	Внешне она немного походила на Эйлин, но была постарше, не так хороша собой и обладала более трезвым, практическим складом ума.
She rather interested Cowperwood because she was so trig, self-sufficient, and careful.	Ее элегантность, независимая манера держаться и холодная расчетливость заинтриговали Каупервуда.
She did her best to lure him on to a liaison with her, which finally resulted, her apartment on the North Side being the center of this relationship.	Она, со своей стороны, всячески старалась его завлечь и в конце концов преуспела; местом встреч им служила ее квартира на Северной стороне.
It lasted perhaps six weeks. Through it all he was quite satisfied that he did not like her so very well.	Связь эта длилась месяца полтора; новая возлюбленная даже не очень нравилась Каупервуду.
Any one who associated with him had Aileen's present attractiveness to contend with, as well as the original charm of his first wife.	Всякой женщине, которая с ним сближалась, предстояло состязаться с привлекательностью Эйлин и былым очарованием его первой жены.

It was no easy matter.	А это оказывалось не так уж просто.
It was during this period of social dullness, however, which somewhat resembled, though it did not exactly parallel his first years with his first wife, that Cowperwood finally met a woman who was destined to leave a marked impression on his life.	Именно в ту пору, чем-то напоминавшую первые годы супружества с Лилиан, когда они тоже почти никуда не выезжали, Каупервуд встретил, наконец, женщину, которой суждено было оставить глубокий след в его жизни.
He could not soon forget her.	Он долго не мог ее забыть.
Her name was Rita Sohlberg. She was the wife of Harold Sohlberg, a Danish violinist who was then living in Chicago, a very young man; but she was not a Dane, and he was by no means a remarkable violinist, though he had unquestionably the musical temperament.	Это была жена молодого скрипача, Гарольда Сольберга, датчанина, поселившегося в Чикаго. Сама она не была датчанкой. Мужа ее выдающимся скрипачом никак нельзя было назвать, хотя музыкальным темпераментом он несомненно обладал.
You have perhaps seen the would-be's, the nearly's, the pretenders in every field-interesting people all-devoted with a kind of mad enthusiasm to the thing they wish to do.	Всем нам приходилось сталкиваться, и в самых разных областях, с этими будущими светилами, без пяти минут знаменитостями, непризнанными гениями. Это любопытный народ, с великим упорством предающийся тому делу, к которому вопреки всему считает себя призванным.
They manifest in some ways all the externals or earmarks of their professional traditions, and yet are as sounding brass and tinkling cymbals.	У этих людей и подобающая внешность и все традиционные замашки профессионала, однако это только "медь звенящая и кимвал бряцающий".
You would have had to know Harold Sohlberg only a little while to appreciate that he belonged to this order of artists.	Достаточно было самого краткого знакомства с Гарольдом Сольбергом, чтобы отнести его именно к этой категории людей искусства.
He had a wild, stormy, November eye, a wealth of loose, brownish-black hair combed upward from the temples, with one lock straggling Napoleonically down toward the eyes; cheeks that had almost a babyish tint to them; lips much too rich, red, and sensuous; a nose that was fine and large and full, but only faintly aquiline; and eyebrows and mustache that somehow seemed to flare quite like his errant and foolish soul.	У него был хмурый блуждающий взгляд, длинные до плеч темно-каштановые кудри, которые он зачесывал назад, оставляя одну прядь по-наполеоновски спущенной на лоб, младенчески нежный румянец, чересчур пухлые, красные, чувственные губы, красивый нос с небольшой горбинкой, густые брови и усы, которые топорщились так же беспокойно, как и его болезненно самолюбивая и ничтожная душа.
He had been sent away from Denmark (Copenhagen) because he had been a never-do-well up to twenty-five and because he was constantly falling in love with women who would not have anything to do with him.	Родные услали его из Дании, потому что в двадцать пять лет он все еще никак не проявил себя и только и делал, что докучал замужним дамам, в которых постоянно влюблялся.
Here in Chicago as a teacher, with his small pension of forty dollars a month sent him by his mother, he had gained a few pupils, and by practising a kind of erratic economy, which kept him well dressed or hungry by turns, he had managed to make an interesting showing and pull himself through.	В Чикаго Сольбергу пришлось жить на сорок долларов в месяц, которые высылала ему мать, и на скудный заработок от уроков музыки. Денег было маловато, но, расходуя их на свой лад "экономно" - то есть одеваясь шикарно и питаясь впроголодь, - он как-то выворачивался и даже сумел окружить свою персону неким романтическим ореолом.

He was only twenty-eight at the time he met Rita Greenough, of Wichita, Kansas, and at the time they met Cowperwood Harold was thirty-four and she twenty-seven.	Ему было всего двадцать восемь лет, когда он встретил Риту Гринаф из Уичиты, штат Канзас; к тому времени, когда Сольберги познакомились с Каупервудом, Гарольду было тридцать четыре года, а его жене - двадцать семь.
She had been a student at the Chicago Fine Arts School, and at various student affairs had encountered Harold when he seemed to play divinely, and when life was all romance and art.	Она училась в чикагской школе живописи и ваяния и встречалась с Сольбергом на студенческих вечерах; в ту пору ей казалось, что он играет божественно и что жизнь - это только искусство и любовь.
Given the spring, the sunshine on the lake, white sails of ships, a few walks and talks on pensive afternoons when the city swam in a golden haze, and the thing was done.	Весна, сверкающее на солнце озеро, белые паруса яхт, несколько прогулок и бесед в тихие, задумчивые вечера, когда город утопает в золотистой дымке, завершили дело.
There was a sudden Saturday afternoon marriage, a runaway day to Milwaukee, a return to the studio now to be fitted out for two, and then kisses, kisses, kisses until love was satisfied or eased.	Затем последовало внезапное венчанье в субботний вечер, свадебная поездка в Милуоки на один день, возвращение в студию, которую нужно было теперь переоборудовать для двоих, и поцелуи, поцелуи без числа, пока не был утолен любовный голод.
But life cannot exist on that diet alone, and so by degrees the difficulties had begun to manifest themselves.	Но одними поцелуями сыт не будешь, и вскоре начались семейные неурядицы.
Fortunately, the latter were not allied with sharp financial want.	Счастье еще, что молодым не пришлось столкнуться с подлинной нуждой.
Rita was not poor.	Рита была сравнительно обеспечена.
Her father conducted a small but profitable grain elevator at Wichita, and, after her sudden marriage, decided to continue her allowance, though this whole idea of art and music in its upper reaches was to him a strange, far-off, uncertain thing.	У отца ее был в Уичите свой небольшой элеватор, приносивший ему неплохой доход, и, когда она внезапно вышла замуж, старик решил по-прежнему высылать ей деньги, хотя служение искусству, которому посвятили себя дочь и зять, было для него чем-то совершенно чуждым и непонятным.
A thin, meticulous, genial person interested in small trade opportunities, and exactly suited to the rather sparse social life of Wichita, he found Harold as curious as a bomb, and preferred to handle him gingerly.	Тщедушный, робкий, мягкий человек, предпочитавший лучше наживать поменьше, лишь бы ничем не рисковать, и словно созданный для жизни в провинциальной глуши, он смотрел на Г арольда примерно так, как мы стали бы смотреть на адскую машину, - с любопытством, однако держась на почтительном расстоянии.
Gradually, however, being a very human if simple person, he came to be very proud of it-boasted in Wichita of Rita and her artist husband, invited them home to astound the neighbors during the summer-time, and the fall brought his almost farmer-like wife on to see them and to enjoy trips, sight-seeing, studio teas.	Но со временем - ибо даже людям простодушным не чужды человеческие слабости - он стал гордиться своим зятем, хвастался по всей округе Ритой и ее супругом-музыкантом, пригласил их на все лето к себе в гости, желая поразить соседей, а осенью привез жену в Чикаго навестить молодых, и мать Риты, мало чем отличавшаяся от любой фермерши, ездила с ними кататься, участвовала в пикниках, бывала на артистических вечеринках в студиях.

It was amusing, typically American, naive, almost impossible from many points of view.	Это было забавно, наивно, нелепо и типично для Америки того времени.
Rita Sohlberg was of the semi-phlegmatic type, soft, full-blooded, with a body that was going to be fat at forty, but which at present was deliciously alluring.	Рита Сольберг была по натуре женщина довольно флегматическая. Ее округлые, мягкие формы говорили о том, что годам к сорока ей предстоит растолстеть, и все же она была на редкость привлекательна.
Having soft, silky, light-brown hair, the color of light dust, and moist gray-blue eyes, with a fair skin and even, white teeth, she was flatteringly self-conscious of her charms.	Шелковистые пепельные волосы, влажные серо-голубые глаза, нежная кожа и ровные белые зубы давали ей право гордиться своей внешностью, и она прекрасно сознавала силу своих чар.
She pretended in a gay, childlike way to be unconscious of the thrill she sent through many susceptible males, and yet she knew well enough all the while what she was doing and how she was doing it; it pleased her so to do.	Разыгрывая детскую наивность и беспечность, она притворялась, будто не замечает, какой трепет вызывает ее красота у иных влюбчивых мужчин, а между тем всегда прекрасно отдавала себе отчет в том, что делает, и зачем, - ей нравилось испытывать свою власть.
She was conscious of the wonder of her smooth, soft arms and neck, the fullness and seductiveness of her body, the grace and perfection of her clothing, or, at least, the individuality and taste which she made them indicate.	Она знала, что у нее великолепные плечи и шея, пышные соблазнительные формы, что одевается она изящно, и хотя много тратить на туалеты не может, во всяком случае каждая ее вещь носит на себе отпечаток ее индивидуальности.
She could take an old straw-hat form, a ribbon, a feather, or a rose, and with an innate artistry of feeling turn it into a bit of millinery which somehow was just the effective thing for her.	Любая модистка позавидовала бы искусству, с каким она из старой соломенной шляпы, лент и какого-нибудь перышка мастерила себе новую, которая удивительно шла к ней.
She chose naive combinations of white and blues, pinks and white, browns and pale yellows, which somehow suggested her own soul, and topped them with great sashes of silky brown (or even red) ribbon tied about her waist, and large, soft-brimmed, face-haloing hats.	Она любила наряжаться в белое с голубым или с розовым, в коричневое с палевым - наивные, девичьи сочетания, в которых как бы отражалась ее душа; вокруг талии она обычно повязывала широкую коричневую или красную ленту, а шляпы носила большие с мягкими полями, красиво обрамлявшими ее лицо.
She was a graceful dancer, could sing a little, could play feelingly-sometimes brilliantly-and could draw.	Рита грациозно танцевала, недурно пела, с чувством, а иногда и с блеском играла на рояле, рисовала.
Her art was a makeshift, however; she was no artist. The most significant thing about her was her moods and her thoughts, which were uncertain, casual, anarchic.	Но все это ничего общего не имело с настоящим искусством, - Рита не была подлинным художником и если чем-либо и выделялась из окружавшей ее среды, то скорее своими настроениями и мыслями - изменчивыми, сумасбродными, своевольными.
Rita Sohlberg, from the conventional point of view, was a dangerous person, and yet from her own point of view at this time she was not so at all-just dreamy and sweet.	С точки зрения общепринятой морали Рита Сольберг в ту пору была особа опасная, хотя сама она считала себя просто милой фантазеркой.
A part of the peculiarity of her state was that Sohlberg had begun to disappoint Rita-sorely.	Изменчивость ее настроений объяснялась отчасти тем, что она стала разочаровываться в Сольберге.

Truth to tell, he was suffering from that most terrible of all maladies, uncertainty of soul and inability to truly find himself.	Он страдал одной из самых страшных болезней -неуверенностью в себе и неспособностью найти свое призвание.
At times he was not sure whether he was cut out to be a great violinist or a great composer, or merely a great teacher, which last he was never willing really to admit.	По временам он никак не мог решить, рожден ли он быть великим скрипачом, или великим композитором, или, на худой конец, великим педагогом, - впрочем, с последней возможностью ему никак не хотелось примириться.
"I am an arteest," he was fond of saying.	"Я артист, - любил он говорить.
"Ho, how I suffer from my temperament!"	- О, как я страдаю от своего темперамента!"
And again:	И заключал:
"These dogs!	"Чурбаны!
These cows!	Бесчувственные скоты!
These pigs!" This of other people.	Свиньи!" - это уже относилось к окружающим.
The quality of his playing was exceedingly erratic, even though at times it attained to a kind of subtlety, tenderness, awareness, and charm which brought him some attention.	Играл он очень неровно, хотя порой в его исполнении было немало изящества, лиричности и мягкости, снискавших ему некоторое внимание публики.
As a rule, however, it reflected the chaotic state of his own brain.	Но, как правило, исполнение Сольберга отражало хаос, царивший в его мыслях.
He would play violently, feverishly, with a wild passionateness of gesture which robbed him of all ability to control his own technic.	Он играл так лихорадочно, так нервно, водил смычком с такой самозабвенной страстностью, что не мог уже уследить за техникой игры и много от этого терял.
"Oh, Harold!" Rita used to exclaim at first, ecstatically.	- Дивно, Гарольд! - восторженно восклицала Рита в первые годы их брака.
Later she was not so sure.	Потом она уже не была в этом уверена.
Life and character must really get somewhere to be admirable, and Harold, really and truly, did not seem to be getting anywhere.	Чтобы стать предметом восхищения, нужно чего-то достигнуть в жизни. А Г арольд ничего не достиг - поневоле должна была признать Рита - и вряд ли когда-нибудь достигнет.
He taught, stormed, dreamed, wept; but he ate his three meals a day, Rita noticed, and he took an excited interest at times in other women.	Он давал уроки, горячился, мечтал, лил слезы, что, однако, не мешало ему с аппетитом есть три раза в день и время от времени заглядываться на женщин.
To be the be-all and end-all of some one man's life was the least that Rita could conceive or concede as the worth of her personality, and so, as the years went on and Harold began to be unfaithful, first in moods, transports, then in deeds, her mood became dangerous.	Быть для своего избранника всем, быть единственной и неповторимой, заполнить собою все его помыслы и чувства - на меньшее Рита не хотела согласиться, она слишком высоко себя ценила. Поэтому, когда с годами Гарольд начал изменять ей, сначала в мечтах, а потом и на самом деле, терпение Риты истощилось.
She counted them up-a girl music pupil, then an art student, then the wife of a banker at whose house Harold played socially.	Она вела счет его увлечениям: молоденькая девушка, которой он давал уроки музыки, студентка из школы живописи, жена банкира, в доме у которого Гарольд иногда выступал.

There followed strange, sullen moods on the part of Rita, visits home, groveling repentances on the part of Harold, tears, violent, passionate reunions, and then the same thing over again.	Узнав об очередной измене, Рита замыкалась в себе и угрюмо молчала или уезжала к родным. Гарольд униженно каялся, плакал, бурные сцены заканчивались пылким примирением, а потом все начиналось сначала.
What would you?	Такова жизнь!
Rita was not jealous of Harold any more; she had lost faith in his ability as a musician. But she was disappointed that her charms were not sufficient to blind him to all others. That was the fly in the ointment.	Потеряв веру в талант Гарольда, Рита перестала его ревновать, но ей было досадно, что ее чары уже не властны над ним и что он смеет обращать внимание на других женщин.
It was an affront to her beauty, and she was still beautiful.	Под сомнение ставилась ее красота, а она все еще была красива.
She was unctuously full-bodied, not quite so tall as Aileen, not really as large, but rounder and plumper, softer and more seductive.	Ниже ростом, чем Эйлин, и не такая крупная, Рита была более пышной, округлой и казалась нежнее и женственней.
Physically she was not well set up, so vigorous; but her eyes and mouth and the roving character of her mind held a strange lure.	Полнота ее красила, но, в сущности, она не была хорошо сложена, зато в изменчивом выражении глаз, в линии рта, в ее неожиданных фантазиях и мечтательности таилась какая-то чарующая прелесть.
Mentally she was much more aware than Aileen, much more precise in her knowledge of art, music, literature, and current events; and in the field of romance she was much more vague and alluring.	Она стояла выше Эйлин по развитию, лучше понимала живопись, музыку, литературу, лучше разбиралась в событиях дня и в любви была куда более загадочной и обольстительной.
She knew many things about flowers, precious stones, insects, birds, characters in fiction, and poetic prose and verse generally.	Она знала много любопытного о цветах, драгоценных камнях, насекомых, птицах, помнила имена героев художественных произведений, читала на память и прозу и стихи.
At the time the Cowperwoods first met the Sohlbergs the latter still had their studio in the New Arts Building, and all was seemingly as serene as a May morning, only Harold was not getting along very well. He was drifting.	Когда Каупервуды познакомились с Сольбергами, те все еще снимали студию во Дворце нового искусства и, по-видимому, наслаждались безоблачным семейным счастьем. Правда, дела у Гарольда шли неважно, он уже на все махнул рукой и плыл по течению.
The meeting was at a tea given by the Haatstaedts, with whom the Cowperwoods were still friendly, and Harold played.	Первая встреча состоялась за чаем у Хатштадтов, с которыми Каупервуды сохранили дружеские отношения.
Aileen, who was there alone, seeing a chance to brighten her own life a little, invited the Sohlbergs, who seemed rather above the average, to her house to a musical evening.	Г арольд играл, и Эйлин, - Каупервуда в этот день с ней не было, - решив, что Сольберги люди интересные, а ей необходимо развлечься, пригласила их к себе на музыкальный вечер.
They came.	Те воспользовались приглашением.
On this occasion Cowperwood took one look at Sohlberg and placed him exactly.	Каупервуд с первого взгляда разгадал Сольберга.
"An erratic, emotional temperament," he thought. "Probably not able to place himself for want of consistency and application."	"Неустойчивая, эмоциональная натура, - подумал он, - и, вероятно, слишком слабоволен и ленив, чтобы из него когда-нибудь вышел толк!"

But he liked him after a fashion.	Тем не менее скрипач ему понравился.
Sohlberg was interesting as an artistic type or figure-quite like a character in a Japanese print might be.	Подобно фигуркам на японских гравюрах, Сольберг был любопытен как характер, как тип.
He greeted him pleasantly.	Каупервуд встретил его очень любезно.
"And Mrs. Sohlberg, I suppose," he remarked, feelingly, catching a quick suggestion of the rhythm and sufficiency and naive taste that went with her.	- Миссис Сольберг, я полагаю, - сказал он, почтительно склоняясь перед Ритой, спокойную грацию и вкус которой он сразу оценил.
She was in simple white and blue-small blue ribbons threaded above lacy flounces in the skin.	Она была в скромном белом платье с голубой отделкой - по верхнему краю кружевных оборок была пропущена узенькая голубая лента.
Her arms and throat were deliciously soft and bare.	Ее обнаженные руки и плечи казались удивительно нежными.
Her eyes were quick, and yet soft and babyish-petted eyes.	А живые серые глаза глядели ласково и шаловливо, как у балованного ребенка.
"You know," she said to him, with a peculiar rounded formation of the mouth, which was a characteristic of her when she talked-a pretty, pouty mouth, "I thought we would never get heah at all.	- Вы знаете, - щебетала она, капризно выпячивая хорошенькие губки, как всегда это делала, когда что-нибудь рассказывала, - я уж думала, мы никогда сюда не доберемся.
There was a fire"-she pronounced it fy-yah-"at Twelfth Street" (the Twelfth was Twalfth in her mouth) "and the engines were all about there.	На Двенадцатой улице - пожар (она произнесла "пажай"), и никак не проедешь, столько там машин.
Oh, such sparks and smoke!	А дым какой! Искры!
And the flames coming out of the windows!	И пламя из окон.
The flames were a very dark red-almost orange and black.	Огромные багровые языки - знаете, почти оранжевые с черным.
They're pretty when they're that way-don't you think so?"	Это красиво - правда?
Cowperwood was charmed.	Каупервуд был очарован.
"Indeed, I do," he said, genially, using a kind of superior and yet sympathetic air which he could easily assume on occasion.	- Очень даже, - весело согласился он с тем благодушным и снисходительным видом, с каким взрослые говорят с детьми.
He felt as though Mrs. Sohlberg might be a charming daughter to him-she was so cuddling and shy-and yet he could see that she was definite and individual.	Он и в самом деле почувствовал какую-то отеческую нежность к миссис Сольберг, она казалась такой наивной, юной и в то же время бесспорно обладала и характером и индивидуальностью.
Her arms and face, he told himself, were lovely.	Лицо и плечи необыкновенно хороши, думал он, скользя по ней взглядом.
Mrs. Sohlberg only saw before her a smart, cold, exact man-capable, very, she presumed-with brilliant, incisive eyes.	А миссис Сольберг видела перед собой только элегантного, холодного, сдержанного человека, -судя по всему, очень энергичного, - с блестящими, проницательными глазами.
How different from Harold, she thought, who would never be anything much-not even famous.	"Да, это не Гарольд! - думала она. - Тот никогда ничего не добьется в жизни, даже известности".

"I'm so glad you brought your violin," Aileen was saying to Harold, who was in another corner.	- Как хорошо, что вы взяли с собой скрипку, -говорила между тем Эйлин Гарольду в другом углу гостиной.
"I've been looking forward to your coming to play for us."	- Мне очень хотелось послушать вас.
"Very nize ov you, I'm sure," Sohlberg replied, with his sweety drawl.	- Вы слишком любезны, - отвечал Сольберг, слащаво растягивая слова.
"Such a nize plaze you have here-all these loafly books, and jade, and glass."	- Как у вас красиво тут: какие чудесные книги, нефрит, хрусталь...
He had an unctuous, yielding way which was charming, Aileen thought.	Эйлин нравилась его мягкая податливость.
He should have a strong, rich woman to take care of him. He was like a stormy, erratic boy.	Он похож на впечатлительного, балованного мальчика, подумала она. Его должна была бы опекать какая-нибудь сильная, богатая женщина.
After refreshments were served Sohlberg played.	После ужина Сольберг играл.
Cowperwood was interested by his standing figure-his eyes, his hair-but he was much more interested in Mrs. Sohlberg, to whom his look constantly strayed.	Высокая фигура, глаза, устремленные в пространство, волосы, спадающие на лоб, - весь облик музыканта заинтересовал Каупервуда, но миссис Сольберг интересовала его больше, и взгляд его то и дело обращался на нее.
He watched her hands on the keys, her fingers, the dimples at her elbows.	Он смотрел на ее руки, порхавшие по клавишам, на ямочки у локтя.
What an adorable mouth, he thought, and what light, fluffy hair!	Какой восхитительный рот и какие светлые пушистые волосы!
But, more than that, there was a mood that invested it all-a bit of tinted color of the mind that reached him and made him sympathetic and even passionate toward her.	Но главное - за всем этим чувствовалась индивидуальность, определенная душевная настроенность, которая вызывала у Каупервуда сочувственный отклик, более того - страстное влечение.
She was the kind of woman he would like.	Такую женщину он мог бы полюбить.
She was somewhat like Aileen when she was six years younger (Aileen was now thirty-three, and Mrs. Sohlberg twenty-seven), only Aileen had always been more robust, more vigorous, less nebulous.	Она чем-то напоминала Эйлин, когда та была на шесть лет моложе (Эйлин теперь исполнилось тридцать три, а миссис Сольберг двадцать семь), только Эйлин была более рослой, сильной, здоровой и будничной.
Mrs. Sohlberg (he finally thought it out for himself) was like the rich tinted interior of a South Sea oyster-shell-warm, colorful, delicate.	Миссис Сольберг - словно раковина тропических морей, - пришло ему в голову сравнение, -нежная, теплая, переливчатая.
But there was something firm there, too.	Но в ней есть и твердость.
Nowhere in society had he seen any one like her.	Он еще не встречал в обществе подобной женщины.
She was rapt, sensuous, beautiful.	Такой притягательной, пылкой, красивой.
He kept his eyes on her until finally she became aware that he was gazing at her, and then she looked back at him in an arch, smiling way, fixing her mouth in a potent line.	Каупервуд до тех пор смотрел на нее, пока Рита, почувствовав на себе его взгляд, не обернулась и лукаво, одними глазами, не улыбнулась ему, строго поджав губы.

Cowperwood was captivated.	Каупервуд был покорен.
Was she vulnerable? was his one thought.	Может ли он на что-то надеяться, - было теперь единственной его мыслью.
Did that faint smile mean anything more than mere social complaisance?	Означает ли эта неуловимая улыбка что-нибудь, кроме светской вежливости?
Probably not, but could not a temperament so rich and full be awakened to feeling by his own?	Вероятно, нет. Но разве в такой натуре, богатой, пылкой, нельзя пробудить чувство?
When she was through playing he took occasion to say:	Каупервуд воспользовался тем, что Рита встала из-за рояля, чтобы спросить:
"Wouldn't you like to stroll into the gallery?	- Вы любите живопись?
Are you fond of pictures?" He gave her his arm.	Не хотите ли посмотреть картинную галерею? - и предложил ей руку.
"Now, you know," said Mrs. Sohlberg, quaintly-very captivatingly, he thought, because she was so pretty-"at one time I thought I was going to be a great artist.	- Когда-то я думала, что буду знаменитой художницей, - с кокетливой ужимкой и, как показалось Каупервуду, удивительно мило сказала миссис Сольберг.
Isn't that funny!	- Забавно! Правда?
I sent my father one of my drawings inscribed 'to whom I owe it all.'	Я даже послала отцу рисунок с трогательной надписью:
You would have to see the drawing to see how funny that is."	"Тому, которому я всем обязана", Надо видеть рисунок, чтобы понять, как это смешно.
She laughed softly.	И она тихо засмеялась.
Cowperwood responded with a refreshed interest in life.	Каупервуд весело вторил ей, чувствуя, как жизнь вдруг заиграла новыми красками.
Her laugh was as grateful to him as a summer wind.	Смех Риты освежал, словно летний ветерок.
"See," he said, gently, as they entered the room aglow with the soft light produced by guttered jets, "here is a Luini bought last winter."	- Это Луини, - сказал он, невольно понижая голос, когда они вошли в галерею, освещенную мягким сиянием газовых рожков. - Я купил его прошлой зимой в Италии.
It was "The Mystic Marriage of St. Catharine."	Перед ними было "Обручение св. Екатерины".
He paused while she surveyed the rapt expression of the attenuated saint.	Каупервуд молчал, пока она разглядывала тонкие черты святой, которым художник сумел придать выражение неземного блаженства.
"And here," he went on, "is my greatest find so far." They were before the crafty countenance of Caesar Borgia painted by Pinturrichio.	- А вот, - продолжал он, - мое самое ценное приобретение - Пинтуриккьо. Они остановились перед портретом известного своим коварством Цезаря Борджиа.
"What a strange face!" commented Mrs. Sohlberg, naively.	- Какое необыкновенное лицо! - простодушно заметила миссис Сольберг.
"I didn't know any one had ever painted him.	- Я не знала, что существует его портрет.
He looks somewhat like an artist himself, doesn't he?"	Он сам похож на художника, вы не находите?

She had never read the involved and quite Satanic history of this man, and only knew the rumor of his crimes and machinations.	- Рита, конечно, слышала о кознях и преступлениях Цезаря Борджиа, но никогда не читала его жизнеописания.
"He was, in his way," smiled Cowperwood, who had had an outline of his life, and that of his father, Pope Alexander VI., furnished him at the time of the purchase.	- Он и был художником в своем роде, - отвечал с иронической улыбкой Каупервуд, которому в свое время, когда он покупал портрет, рассказали во всех подробностях и о Цезаре Борджиа и об его отце - папе Александре VI.
Only so recently had his interest in Caesar Borgia begun.	С тех пор его и стала интересовать история семейства Борджиа.
Mrs. Sohlberg scarcely gathered the sly humor of it.	Впрочем, миссис Сольберг вряд ли уловила скрытую в его словах иронию.
"Oh yes, and here is Mrs. Cowperwood," she commented, turning to the painting by Van Beers.	- А вот миссис Каупервуд, - заметила Рита, переходя к портрету, написанному Ван-Беерсом.
"It's high in key, isn't it?" she said, loftily, but with an innocent loftiness that appealed to him. He liked spirit and some presumption in a woman.	- Эффектная вещь! - добавила она тоном знатока, и эта наивная самоуверенность показалась Каупервуду очень милой: он считал, что женщина должна быть самонадеянной и немного тщеславной.
"What brilliant colors!	- Какие сочные краски!
I like the idea of the garden and the clouds."	И этот сад и облака - очень удачный фон.
She stepped back, and Cowperwood, interested only in her, surveyed the line of her back and the profile of her face.	Она отступила на шаг, и Каупервуд, занятый только ею, залюбовался изгибом ее спины и профилем.
Such co-ordinated perfection of line and color!	Какая гармония линий и красок!
"Where every motion weaves and sings," he might have commented. Instead he said:	"Движенье каждое сплетается в узор", - хотелось ему процитировать, но вместо этого он сказал:
"That was in Brussels.	- Портрет писался в Брюсселе.
The clouds were an afterthought, and that vase on the wall, too."	А облака и вазу в нише художник написал потом.
"It's very good, I think," commented Mrs. Sohlberg, and moved away.	- Превосходный портрет, - повторила миссис Сольберг и двинулась дальше.
"How do you like this Israels?" he asked.	- А как вам нравится Израэльс?
It was the painting called	Картина называлась
"The Frugal Meal."	"Скромная трапеза".
"I like it," she said, "and also your Bastien Le-Page," referring to "The Forge."	- Очень нравится, - отвечала она. - И ваш Бастьен-Лепаж тоже. (Она имела в виду "Кузницу").
"But I think your old masters are much more interesting.	Но мне кажется, что старые мастера у вас более интересны.
If you get many more you ought to put them together in a room.	Если вам посчастливится отыскать еще несколько вещей, их непременно надо перевесить в отдельный зал.
Don't you think so?	Вы не думаете?

I don't care for your Gerome very much." She had a cute drawl which he considered infinitely alluring.	А вот к Жерому я как-то равнодушна, - она говорила, растягивая слова, и это казалось Каупервуду очаровательным.
"Why not?" asked Cowperwood.	- Почему же? - спросил он.
"Oh, it's rather artificial; don't you think so?	- В нем что-то есть искусственное, вы не находите?
I like the color, but the women's bodies are too perfect, I should say.	Мне нравится колорит, но тела одалисок уж слишком совершенны.
It's very pretty, though."	Хотя, конечно, это красиво.
He had little faith in the ability of women aside from their value as objects of art; and yet now and then, as in this instance, they revealed a sweet insight which sharpened his own.	Каупервуд был не очень высокого мнения об умственных способностях женщин и расценивал представительниц прекрасного пола больше как произведения искусства, хотя и замечал, что иной раз они интуитивно постигали то, до чего он сам никогда бы не додумался.
Aileen, he reflected, would not be capable of making a remark such as this.	Эйлин, конечно, не могла бы этого подметить, размышлял Каупервуд.
She was not as beautiful now as this woman-not as alluringly simple, naive, delicious, nor yet as wise.	И вдобавок она теперь не так уж хороша - нет в ней этой восхитительной свежести, наивности, очарования и тонкости ума.
Mrs. Sohlberg, he reflected shrewdly, had a kind of fool for a husband.	Муж у миссис Сольберг - какой-то шут гороховый, хладнокровно продолжал рассуждать Каупервуд.
Would she take an interest in him, Frank Cowperwood?	Может быть, ему удастся увлечь ее?
Would a woman like this surrender on any basis outside of divorce and marriage? He wondered.	Но уступит ли такая женщина? Не поставит ли условием развод и брак?
On her part, Mrs. Sohlberg was thinking what a forceful man Cowperwood was, and how close he had stayed by her.	А миссис Сольберг, со своей стороны, думала, что Каупервуд, должно быть, человек незаурядный и что он очень уж близко стоял возле нее, когда они смотрели картины.
She felt his interest, for she had often seen these symptoms in other men and knew what they meant.	Кружить головы мужчинам ей было не внове, и она сразу поняла, что нравится ему.
She knew the pull of her own beauty, and, while she heightened it as artfully as she dared, yet she kept aloof, too, feeling that she had never met any one as yet for whom it was worth while to be different.	Рита знала силу своих чар, но, кокетничая, чтобы насладиться своим могуществом, соблюдала меру и держалась неприступно: до сих пор она не встречала человека, ради которого стоило бы пожертвовать душевным покоем.
But Cowperwood-he needed someone more soulful than Aileen, she thought.	"Конечно, Эйлин не подходящая жена для Каупервуда, - думала она. - Ему нужна женщина более содержательная, глубокая".
Chapter XV. A New Affection	15. НОВАЯ ЛЮБОВЬ
The growth of a relationship between Cowperwood and Rita Sohlberg was fostered quite accidentally by Aileen, who took a foolishly sentimental interest in Harold which yet was not based on anything of real meaning.	Сближению Каупервуда и Риты Сольберг невольно способствовала сама Эйлин: она заинтересовалась Гарольдом, который возбудил в ней не то чтобы настоящее чувство, а скорее какую-то нелепую сентиментальную нежность.

She liked him because he was a superlatively gracious, flattering, emotional man where women-pretty women-were concerned.	В присутствии женщин, особенно женщин красивых, Сольберг мгновенно воспламенялся, становился необычайно учтив, внимателен, угодлив и сумел этим понравиться Эйлин.
She had some idea she could send him pupils, and, anyhow, it was nice to call at the Sohlberg studio.	Она решила непременно найти ему учеников, а кроме того, ей доставляло удовольствие бывать в студии у Сольбергов.
Her social life was dull enough as it was.	Эйлин скучала без общества.
So she went, and Cowperwood, mindful of Mrs. Sohlberg, came also.	А Каупервуд, ради миссис Сольберг, охотно сопровождал ее.
Shrewd to the point of destruction, he encouraged Aileen in her interest in them. He suggested that she invite them to dinner, that they give a musical at which Sohlberg could play and be paid.	Преследуя свои собственные цели, он коварно поощрял это знакомство и то предлагал Эйлин пригласить Сольбергов к обеду, то советовал ей устроить у себя музыкальный вечер, чтобы дать возможность Г арольду выступить и немного заработать.
There were boxes at the theaters, tickets for concerts sent, invitations to drive Sundays or other days.	Каупервуды приглашали Сольбергов в свою ложу, посылали им билеты на концерты, по воскресеньям и даже в будни возили их кататься.
The very chemistry of life seems to play into the hands of a situation of this kind.	Сама жизнь с ее физиологическими законами часто берет на себя роль сводни.
Once Cowperwood was thinking vividly, forcefully, of her, Rita began to think in like manner of him.	Поскольку Каупервуд непрестанно и взволнованно думал о Рите, Рита тоже стала думать о нем.
Hourly he grew more attractive, a strange, gripping man.	И с каждым днем он представлялся ей все более привлекательным, властным и необыкновенным.
Beset by his mood, she was having the devil's own time with her conscience.	Чувствуя его влечение, она мучительно боролась со своей совестью.
Not that anything had been said as yet, but he was investing her, gradually beleaguering her, sealing up, apparently, one avenue after another of escape.	Правда, ничего еще не было сказано, но Каупервуд искусно вел осаду, постепенно преграждая Рите все пути к отступлению - один за другим.
One Thursday afternoon, when neither Aileen nor he could attend the Sohlberg tea, Mrs. Sohlberg received a magnificent bunch of Jacqueminot roses.	Однажды, когда ни Эйлин, ни Каупервуд не могли приехать к чаю, который по четвергам устраивали у себя Сольберги, Рита получила огромный букет великолепных темно-красных роз.
"For your nooks and corners," said a card.	"Для уголков и уголочков вашей студии" - было написано на карточке.
She knew well enough from whom it came and what it was worth.	Рита прекрасно знала, от кого эти розы и каких денег они стоят.
There were all of fifty dollars worth of roses. It gave her breath of a world of money that she had never known.	Цветов было не меньше, чем на пятьдесят долларов, и от букета веяло той непривычной для нее роскошью, которую могли позволить себе только очень богатые люди, финансовые воротилы, крупные биржевики.
Daily she saw the name of his banking and brokerage firm advertised in the papers.	Рите ежедневно попадались на глаза газетные объявления банкирской конторы Каупервуда.

Once she met him in Merrill's store at noon, and he invited her to lunch; but she felt obliged to decline.	Как-то раз она столкнулась с ним лицом к лицу в магазине Мэррила. Время было около полудня, и Каупервуд предложил ей пойти куда-нибудь позавтракать, но Рита сочла своим долгом отказаться.
Always he looked at her with such straight, vigorous eyes.	Он всегда глядел на нее в упор, настойчиво и жадно.
To think that her beauty had done or was doing this!	Рите льстило, что ее красота дает ей над ним такую власть.
Her mind, quite beyond herself, ran forward to an hour when perhaps this eager, magnetic man would take charge of her in a way never dreamed of by Harold.	Против воли в голову ей закрадывалась мысль, что этот энергичный, обаятельный человек может со временем окружить ее роскошью, которая и не снилась Сольбергу.
But she went on practising, shopping, calling, reading, brooding over Harold's inefficiency, and stopping oddly sometimes to think-the etherealized grip of Cowperwood upon her.	Однако внешне жизнь ее текла по-старому, она по-прежнему немного играла на рояле, ходила по магазинам, ездила в гости, читала, сетовала на лень и неспособность Г арольда, и лишь иногда ею вдруг овладевала странная задумчивость, и перед нею возникал образ Каупервуда.
Those strong hands of his-how fine they were-and those large, soft-hard, incisive eyes.	Какие у него сильные, красивые руки, а взгляд -ласковый и вместе с тем твердый, все видящий.
The puritanism of Wichita (modified sometime since by the art life of Chicago, such as it was) was having a severe struggle with the manipulative subtlety of the ages-represented in this man.	Пуританству Уичиты (уже несколько поколебленному жизнью в кругу чикагской богемы) приходилось туго в борьбе с изворотливостью и коварством нового времени, воплощенными в этом человеке.
"You know you are very elusive," he said to her one evening at the theater when he sat behind her during the entr'acte, and Harold and Aileen had gone to walk in the foyer.	- Вы какая-то неуловимая, - сказал ей Каупервуд однажды вечером в театре, когда Эйлин с Г арольдом вышли в фойе и они остались вдвоем в ложе.
The hubbub of conversation drowned the sound of anything that might be said.	В зале стоял гул голосов, и можно было говорить без опаски.
Mrs. Sohlberg was particularly pleasing in a lacy evening gown.	Миссис Сольберг была очаровательна в вечернем кружевном платье.
"No," she replied, amusedly, flattered by his attention and acutely conscious of his physical nearness.	- Вы находите? - смеясь, ответила Рита, польщенная замечанием Каупервуда и взволнованная его близостью.
By degrees she had been yielding herself to his mood, thrilling at his every word.	Она все больше поддавалась его настроению, любое его слово вызывало в ней трепет.
"It seems to me I am very stable," she went on. "I'm certainly substantial enough." She looked at her full, smooth arm lying on her lap.	- А по-моему, я существо весьма материальное, -добавила она и взглянула на свои сложенные на коленях полные красивые руки.
Cowperwood, who was feeling all the drag of her substantiality, but in addition the wonder of her temperament, which was so much richer than Aileen's, was deeply moved.	Каупервуд, всем существом ощущавший ее материальность, так же как и своеобразие этой натуры, куда более богатой, чем натура Эйлин, был глубоко взволнован.

Those little blood moods that no words ever (or rarely) indicate were coming to him from her-faint zephyr-like emanations of emotions, moods, and fancies in her mind which allured him.	Чувства, настроения, фантазии, владевшие ее душой, передавались ему без слов, как дуновение ветерка, восхищая его и вызывая ответное волнение в крови.
She was like Aileen in animality, but better, still sweeter, more delicate, much richer spiritually.	В Рите было не меньше жизненной энергии, чем в Эйлин, но она была тоньше, нежнее и богаче духовно.
Or was he just tired of Aileen for the present, he asked himself at times.	"Или Эйлин мне уже прискучила?" - спрашивал он себя временами.
No, no, he told himself that could not be.	"Нет, не может быть", - решал он тут же.
Rita Sohlberg was by far the most pleasing woman he had ever known.	Но Рита Сольберг несомненно самая привлекательная женщина, какую он когда-либо встречал.
"Yes, but elusive, just the same," he went on, leaning toward her.	- И все-таки вы неуловимая, - продолжал он, наклоняясь к ней.
"You remind me of something that I can find no word for-a bit of color or a perfume or tone-a flash of something.	- Вы напоминаете мне что-то, чего даже не выразишь словами: переливы красок, аромат, обрывок мелодии... вспышку света.
I follow you in my thoughts all the time now.	Я теперь только о вас и думаю.
Your knowledge of art interests me.	Вы очень тонко судите о картинах.
I like your playing-it is like you.	Мне нравится ваша игра на рояле, вы вкладываете в нее частицу себя.
You make me think of delightful things that have nothing to do with the ordinary run of my life.	Вы уводите меня в другой мир, отличный от того, в котором я живу.
Do you understand?"	Вы меня понимаете?
"It is very nice," she said, "if I do."	- Я рада, если это так.
She took a breath, softly, dramatically.	- Она глубоко и несколько театрально вздохнула.
"You make me think vain things, you know." (Her mouth was a delicious O.) "You paint a pretty picture."	- Но вы рисуете уж слишком привлекательный портрет, я еще бог весть что о себе возомню, - и Рита сделала очаровательную гримаску, округлив и выпятив губки.
She was warm, flushed, suffused with a burst of her own temperament.	Разгоряченная, раскрасневшаяся, она задыхалась от обуревавших ее чувств.
"You are like that," he went on, insistently. "You make me feel like that all the time.	- Да, да, вы такая, - настойчиво продолжал Каупервуд, - такой я всегда вас ощущаю.
You know," he added, leaning over her chair, "I sometimes think you have never lived. There is so much that would complete your perfectness.	Вы знаете, - он еще ниже склонился к ее креслу, -порой мне кажется, что вы еще совсем не жили, ничего не видели, а ведь это много прибавило бы к вашему совершенству.
I should like to send you abroad or take you-anyhow, you should go.	Мне бы хотелось, чтобы вы побывали за границей, - со мной или даже без меня.
You are very wonderful to me.	Я восхищаюсь вами, Рита.
Do you find me at all interesting to you?"	А я для вас значу хоть что-нибудь?

"Yes, but"-she paused-"you know I am afraid of all this and of you."	- Да, но... - она помедлила. - Я боюсь этого всего и вас боюсь.
Her mouth had that same delicious formation which had first attracted him.	- Ее губки опять капризно выпятились - милая привычка, пленившая его еще в первый день знакомства.
"I don't think we had better talk like this, do you?	- Лучше поговорим о другом.
Harold is very jealous, or would be.	Гарольд ужасно ревнив.
What do you suppose Mrs. Cowperwood would think?"	И что подумает миссис Каупервуд?
"I know very well, but we needn't stop to consider that now, need we?	- Я знаю, но стоит ли сейчас тревожиться об этом?
It will do her no harm to let me talk to you.	И какой Эйлин вред от того, что я беседую с вами?
Life is between individuals, Rita.	Жизнь в общении индивидуальностей, Рита.
You and I have very much in common.	А у нас с вами очень много общего.
Don't you see that?	Разве вы этого не чувствуете?
You are infinitely the most interesting woman I have ever known.	Вы самая интересная женщина, которую я когда-либо встречал.
You are bringing me something I have never known.	Вы открываете мне что-то новое, о чем я никогда даже и не подозревал раньше.
Don't you see that?	Вы должны это понять.
I want you to tell me something truly. Look at me. You are not happy as you are, are you?	Скажите мне правду, посмотрите мне в глаза; вы ведь не довольны своей жизнью?
Not perfectly happy?"	Не так счастливы, как могли, как хотели бы быть?
"No." She smoothed her fan with her fingers.	- Нет, - она задумчиво разглаживала пальцами веер.
"Are you happy at all?"	- Вы несчастны!
"I thought I was once.	- Когда-то мне представлялось, что я счастлива.
I'm not any more, I think."	Но это было давно.
"It is so plain why," he commented.	- И неудивительно! - горячо подхватил он.
"You are so much more wonderful than your place gives you scope for.	- Вы не можете довольствоваться ролью, которую выполняете теперь, она слишком для вас ничтожна.
You are an individual, not an acolyte to swing a censer for another.	У вас собственная индивидуальность, а вы жертвуете ею, чтобы курить фимиам другому человеку.
Mr. Sohlberg is very interesting, but you can't be happy that way.	Я не хочу этим сказать, что мистер Сольберг не талантлив, но с ним вы никогда не будете счастливы.
It surprises me you haven't seen it."	Меня поражает, как вы этого сами не понимаете.
"Oh," she exclaimed, with a touch of weariness, "but perhaps I have."	- Ах, откуда вам знать! - воскликнула она, и в голосе ее прозвучала усталость.

He looked at her keenly, and she thrilled.	Он посмотрел на нее в упор, и она задрожала.
"I don't think we'd better talk so here," she replied. "You'd better be-"	- Давайте прекратим этот разговор, - сказала она поспешно, - лучше...
He laid his hand on the back of her chair, almost touching her shoulder.	Каупервуд положил руку на спинку ее кресла, - он почти касался ее плеча.
"Rita," he said, using her given name again, "you wonderful woman!"	- Рита, - сказал он, снова называя ее по имени, -вы изумительная женщина!
"Oh!" she breathed.	- О! - произнесла она чуть слышно.
Cowperwood did not see Mrs. Sohlberg again for over a week-ten days exactly-when one afternoon Aileen came for him in a new kind of trap, having stopped first to pick up the Sohlbergs.	Прошло дней десять, прежде чем Каупервуд снова увидел Риту. Как-то раз, под вечер, Эйлин заехала за ним в контору в новом экипаже, захватив по пути Сольбергов, чтобы ехать вместе кататься.
Harold was up in front with her and she had left a place behind for Cowperwood with Rita.	Эйлин правила, и Гарольд сидел рядом с ней впереди, Каупервуду же с Ритой были предоставлены места на заднем сиденье.
She did not in the vaguest way suspect how interested he was-his manner was so deceptive.	Ей даже в голову не приходило, что Каупервуду нравится миссис Сольберг, - так осторожно он себя вел.
Aileen imagined that she was the superior woman of the two, the better-looking, the better-dressed, hence the more ensnaring.	К тому же Эйлин не сомневалась в своем превосходстве над Ритой: как же, ведь она и красивее и лучше одевается, а следовательно -Рите и думать нечего равняться с ней.
She could not guess what a lure this woman's temperament had for Cowperwood, who was so brisk, dynamic, seemingly unromantic, but who, just the same, in his nature concealed (under a very forceful exterior) a deep underlying element of romance and fire.	Она не подозревала, какой притягательной силой обладала миссис Сольберг в глазах Каупервуда, -при всей его деловитости и кажущейся прозаичности, под внешностью уравновешенного, положительного человека у него скрывалось немало внутреннего огня и даже романтики.
"This is charming," he said, sinking down beside Rita.	- Чудесно, - сказал Каупервуд, опускаясь на мягкое сиденье рядом с Ритой.
"What a fine evening!	- Какой прекрасный вечер!
And the nice straw hat with the roses, and the nice linen dress. My, my!"	И что за прелестная соломенная шляпка с розами и как ока идет к вашему платью!
The roses were red; the dress white, with thin, green ribbon run through it here and there.	- Розы были красные, платье белое, с пропущенной сквозь мережку узенькой зеленой лентой.
She was keenly aware of the reason for his enthusiasm.	Рита прекрасно понимала, отчего Каупервуд в таком приподнятом настроении.
He was so different from Harold, so healthy and out-of-doorish, so able.	Как он не похож на Гарольда, какой он сильный, жизнерадостный, ловкий!
To-day Harold had been in tantrums over fate, life, his lack of success.	Гарольд - тот целый день сегодня проклинал судьбу, жизнь, преследующие его неудачи.
"Oh, I shouldn't complain so much if I were you," she had said to him, bitterly.	- Я бы на твоем месте не жаловалась, - заметила она язвительно.

"You might work harder and storm less."	- Надо только больше работать и меньше бесноваться.
This had produced a scene which she had escaped by going for a walk.	В ответ он раскричался, устроил сцену, а она ушла гулять.
Almost at the very moment when she had returned Aileen had appeared.	Когда она вернулась, за ними заехала Эйлин.
It was a way out.	Это было очень кстати.
She had cheered up, and accepted, dressed.	Рита сразу повеселела и побежала одеваться.
So had Sohlberg.	Сольберг последовал ее примеру.
Apparently smiling and happy, they had set out on the drive.	Счастливые и довольные с виду, словно ничего и не произошло, они отправились в путь.
Now, as Cowperwood spoke, she glanced about her contentedly.	Теперь, слушая Каупервуда, Рита гордо поглядывала по сторонам.
"I'm lovely," she thought, "and he loves me.	"Да, я красива, - думала она, - и он от меня без ума.
How wonderful it would be if we dared."	Как это было бы упоительно, если б только мы посмели".
But she said aloud:	Но вслух сказала:
"I'm not so very nice.	- Ничего хорошего во мне нет!
It's just the day-don't you think so?	Просто день выдался прекрасный.
It's a simple dress. I'm not very happy, though, to-night, either."	Платье самое обыкновенное, а я даже немножко расстроена сегодня.
"What's the matter?" he asked, cheeringly, the rumble of the traffic destroying the carrying-power of their voices.	- Что-нибудь случилось? - участливо спросил он под стук экипажей, заглушавший их голоса.
He leaned toward her, very anxious to solve any difficulty which might confront her, perfectly willing to ensnare her by kindness. "Isn't there something I can do?	- Может быть, я могу быть вам полезен? -Каупервуд рад был бы случаю вывести Риту из затруднительного положения, оказать ей услугу и покорить ее своей добротой.
We're going now for a long ride to the pavilion in Jackson Park, and then, after dinner, we'll come back by moonlight.	- Сейчас мы проедем в Джексон-парк, пообедаем там в павильоне и вернемся в город при луне.
Won't that be nice?	Хорошо, правда?
You must be smiling now and like yourself-happy.	Так улыбнитесь же, будьте веселы, как всегда.
You have no reason to be otherwise that I know of.	О чем вам грустить?
I will do anything for you that you want done-that can be done.	Я готов сделать для вас все, что вы пожелаете, -все, что в моих силах!
You can have anything you want that I can give you.	У вас может быть все, чего бы вы ни захотели.
What is it?	Что тревожит вас?
You know how much I think of you.	Вы знаете, как вы мне дороги.
If you leave your affairs to me you would never have any troubles of any kind."	Расскажите мне о своих затруднениях, позвольте мне избавить вас от всяких забот.

"Oh, it isn't anything you can do-not now, anyhow.	- Нет, вы для меня ничего не можете сделать - во всяком случае сейчас.
My affairs!	Затруднения?
Oh yes. What are they?	Ну, какие там затруднения.
Very simple, all."	Все пустяки!
She had that delicious atmosphere of remoteness even from herself.	Она даже о себе говорила с небрежной отчужденностью, в которой была какая-то особая прелесть.
He was enchanted.	Каупервуд был очарован.
"But you are not simple to me, Rita," he said, softly, "nor are your affairs. They concern me very much.	- Но вы-то для меня не пустяк, Рита, - мягко сказал он, - так же как и все, что вас касается.
You are so important to me. I have told you that.	Я вам говорил, как много вы для меня значите.
Don't you see how true it is?	Неужели вы сами этого не видите?
You are a strange complexity to me-wonderful.	Для меня вы самая сложная из всех загадок и самая чудесная.
I'm mad over you.	Я без ума от вас.
Ever since I saw you last I have been thinking, thinking.	Со времени нашей последней встречи я все думал, думал.
If you have troubles let me share them.	Если у вас есть какие-то заботы, тревоги -поделитесь со мной.
You are so much to me-my only trouble.	У меня сейчас только одна забота - вы.
I can fix your life. Join it with mine.	Соедините свою жизнь с моей, и я устрою так, что вы будете счастливы.
I need you, and you need me."	Вы нужны мне, а я - вам.
"Yes," she said, "I know." Then she paused.	- Да, - сказала она, - я знаю... - И запнулась.
"It's nothing much," she went on-"just a quarrel."	- Ничего особенного не произошло, мы с Гарольдом немножко повздорили.
"What over?"	- Из-за чего?
"Over me, really."	- Из-за меня.
The mouth was delicious.	- Она опять капризно выпятила губки.
"I can't swing the censer always, as you say."	- Я не могу вечно курить фимиам, как вы тогда сказали.
That thought of his had stuck.	- Слова Каупервуда крепко засели у нее в уме.
"It's all right now, though.	- Но это все позади.
Isn't the day lovely, be-yoot-i-ful!"	Смотрите, какой чудесный день, просто вос-хи-ти-тель-ный!
Cowperwood looked at her and shook his head.	Каупервуд поглядел на нее и покачал головой.
She was such a treasure-so inconsequential.	Как она очаровательна в своей непоследовательности!

Aileen, busy driving and talking, could not see or hear.	Правя лошадьми и разговаривая с Сольбергом, Эйлин ничего не слышала и не видела.
She was interested in Sohlberg, and the southward crush of vehicles on Michigan Avenue was distracting her attention. As they drove swiftly past budding trees, kempt lawns, fresh-made flower-beds, open windows-the whole seductive world of spring-Cowperwood felt as though life had once more taken a fresh start.	Она была поглощена своим спутником, а кроме того, ее внимание отвлекал поток экипажей, устремлявшихся к югу по Мичиган авеню, Мелькавшие мимо деревья с нежной молодой листвой, зеленеющий газон, вскопанные клумбы, распахнутые окна домов - вся неотразимая прелесть весны вызывала в Каупервуде радостное ощущение жизни, заново начинавшейся и для него.
His magnetism, if it had been visible, would have enveloped him like a glittering aura.	Если бы упоение, которое он сейчас испытывал, могло быть видимо, оно окружило бы его сияющим ореолом.
Mrs. Sohlberg felt that this was going to be a wonderful evening.	Миссис Сольберг чувствовала, что ей предстоит провести чудесный вечер.
The dinner was at the Park-an open-air chicken a la Maryland affair, with waffles and champagne to help out.	Обедали в парке, на открытом воздухе, цыплятами, жареными в сухарях; пили шампанское и ели вафли, - словом, все было, как водится.
Aileen, flattered by Sohlberg's gaiety under her spell, was having a delightful time, jesting, toasting, laughing, walking on the grass.	Эйлин, польщенная тем, что Сольберг в ее обществе очень оживлен, дурачилась, провозглашала тосты, смеялась, бегала по лужайке и веселилась вовсю.
Sohlberg was making love to her in a foolish, inconsequential way, as many men were inclined to do; but she was putting him off gaily with "silly boy" and "hush."	Г арольд открыто ухаживал за ней, как делали это все мужчины, пытался было даже объясниться в любви. Эйлин шутливо его обрывала, называя "несносным мальчишкой" и требуя, чтобы он "перестал сейчас же!"
She was so sure of herself that she was free to tell Cowperwood afterward how emotional he was and how she had to laugh at him.	Она была настолько уверена в себе, что, вернувшись домой, не побоялась рассказать Каупервуду, как легко воспламеняется Сольберг и как она все время над ним подтрунивала.
Cowperwood, quite certain that she was faithful, took it all in good part.	Каупервуд, не сомневавшийся в ее верности, отнесся к этому рассказу весьма благодушно.
Sohlberg was such a dunce and such a happy convenience ready to his hand.	Сольберг - болван, пусть себе ухаживает за Эйлин, - это как нельзя более кстати.
"He's not a bad sort," he commented.	- Гарольд неплохой малый, - заметил он.
"I rather like him, though I don't think he's so much of a violinist."	- Я ничего против него не имею, но скрипач он, по-моему, довольно посредственный.
After dinner they drove along the lake-shore and out through an open bit of tree-blocked prairie land, the moon shining in a clear sky, filling the fields and topping the lake with a silvery effulgence.	После обеда вся компания поехала по берегу озера за город, где начиналась прерия с разбросанными там и сям темными купами деревьев. Небо было чисто, и ярко светила луна, заливая серебристым сиянием безмолвные поля и неподвижную поверхность озера.

Mrs. Sohlberg was being inoculated with the virus Cowperwood, and it was taking deadly effect.	Расточаемый Каупервудом яд, который Рита в последнее время поглощала в огромных дозах, оказывал на нее свое разрушительное действие.
The tendency of her own disposition, however lethargic it might seem, once it was stirred emotionally, was to act. She was essentially dynamic and passionate.	Пылкая и смелая при всей своей кажущейся апатичности, Рита была из тех женщин, в которых чувство пробуждает решительность.
Cowperwood was beginning to stand out in her mind as the force that he was.	Каупервуду удалось поразить ее воображение; она понимала, что он гораздо значительнее всех, кто ее окружал.
It would be wonderful to be loved by such a man.	Разве не счастье быть любимой таким человеком!
There would be an eager, vivid life between them.	Какая у них могла бы быть яркая, интересная жизнь!
It frightened and drew her like a blazing lamp in the dark.	Мысль о связи с Каупервудом и привлекала и страшила ее, словно яркий огонек в темноте.
To get control of herself she talked of art, people, of Paris, Italy, and he responded in like strain, but all the while he smoothed her hand, and once, under the shadow of some trees, he put his hand to her hair, turned her face, and put his mouth softly to her cheek.	Чтобы побороть свое волнение, она заговорила об искусстве, об общих знакомых, о Париже, Италии; Каупервуд поддерживал этот разговор и все время тихонько гладил ее руку, а раз, когда экипаж въехал в тень деревьев, притянул к себе ее голову и коснулся губами ее щеки.
She flushed, trembled, turned pale, in the grip of this strange storm, but drew herself together.	Рита вспыхнула, затрепетала, побледнела, захваченная врасплох бурей новых ощущений, но все же справилась с собой.
It was wonderful-heaven.	Вот оно, счастье!
Her old life was obviously going to pieces.	Она понимала, что прежней жизни наступил конец.
"Listen," he said, guardedly. "Will you meet me to-morrow at three just beyond the Rush Street bridge?	- Будьте завтра в три за мостом на Рош-стрит, -сказал Каупервуд, понижая голос.
I will pick you up promptly.	- Я приеду за вами.
You won't have to wait a moment."	Вам не придется ждать ни минуты.
She paused, meditating, dreaming, almost hypnotized by his strange world of fancy.	Она медлила с ответом, раздумывая, грезя наяву, завороженная ослепительным будущим, которое он открывал перед ней, готовая покориться чужой, непреклонной воле.
"Will you?" he asked, eagerly.	- Вы придете? - настойчиво спросил он.
"Wait," she said, softly.	- Постойте, - проговорила она еле слышно.
"Let me think. Can I?"	- Дайте подумать... Могу ли я?
She paused.	Она все еще медлила.
"Yes," she said, after a time, drawing in a deep breath.	- Да, - сказала она немного погодя и глубоко, всей грудью вдохнула воздух.
"Yes"-as if she had arranged something in her mind.	- Да! - снова повторила она, словно что-то решив про себя.

"My sweet," he whispered, pressing her arm, while he looked at her profile in the moonlight.	- Любимая, - прошептал он, сжимая локоть Риты и вглядываясь в ее освещенный луною профиль.
"But I'm doing a great deal," she replied, softly, a little breathless and a little pale.	- Что я делаю? - прошептала она, бледнея и задыхаясь от волнения.
Chapter XVI. A Fateful Interlude	16. РОКОВАЯ ИНТЕРМЕДИЯ
Cowperwood was enchanted.	Каупервуд ликовал.
He kept the proposed tryst with eagerness and found her all that he had hoped.	Он едва дождался часа свидания, и действительность превзошла все самые смелые его мечты.
She was sweeter, more colorful, more elusive than anybody he had ever known.	Рита была милее, своеобразнее, обольстительнее всех женщин, которых ему когда-либо доводилось встречать.
In their charming apartment on the North Side which he at once engaged, and where he sometimes spent mornings, evenings, afternoons, as opportunity afforded, he studied her with the most critical eye and found her almost flawless.	Он тотчас снял прелестную квартирку на Северной стороне и проводил там с Ритой немало часов и утром, и днем, и вечером - смотря по обстоятельствам. Здесь, на свободе, Каупервуд мог не торопясь изучить свою новую возлюбленную, но сколь придирчив он ни был, ему не удалось обнаружить в ней никаких или почти никаких недостатков.
She had that boundless value which youth and a certain insouciance of manner contribute.	Молодость и беспечность - бесценные дары, а у нее в избытке былой то и другое.
There was, delicious to relate, no melancholy in her nature, but a kind of innate sufficiency which neither looked forward to nor back upon troublesome ills.	Натура, чуждая всякой меланхолии, обладавшая счастливой способностью наслаждаться минутой, Рита не пыталась заглядывать в будущее, не выискивала причин для тревог и волнений, не вспоминала о прошлых неудачах и неприятностях.
She loved beautiful things, but was not extravagant; and what interested him and commanded his respect was that no urgings of his toward prodigality, however subtly advanced, could affect her.	Она любила красивые вещи, но не была мотовкой. Как ни старался Каупервуд уговорить ее больше расходовать на себя, как ни хитрил, все было напрасно, и это не могло не внушать ему уважения.
She knew what she wanted, spent carefully, bought tastefully, arrayed herself in ways which appealed to him as the flowers did.	Она всегда знала, чего хочет, тратила деньги экономно, покупала с разбором и скромностью своих нарядов напоминала ему полевой цветок.
His feeling for her became at times so great that he wished, one might almost have said, to destroy it-to appease the urge and allay the pull in himself, but it was useless.	По временам чувство к Рите захватывало Каупервуда с такою силой, что становилось мучительным для него и он рад был бы избавиться от этого наваждения, но не мог ничего с собой поделать.
The charm of her endured.	Очарование не проходило.
His transports would leave her refreshed apparently, prettier, more graceful than ever, it seemed to him, putting back her ruffled hair with her hand, mouthing at herself prettily in the glass, thinking of many remote delicious things at once.	Когда после самых исступленных ласк Рита поправляла растрепавшиеся волосы, строя очаровательные гримаски перед зеркалом и думая сразу о множестве приятных вещей, она казалась ему только еще более свежей, красивой, обворожительной.

"Do you remember that picture we saw in the art store the other day, Algernon?" she would drawl, calling him by his second name, which she had adopted for herself as being more suited to his moods when with her and more pleasing to her.	- Ты помнишь, Алджернон, ту картину, что мы с тобой видели у антиквара третьего дня? -говорила она, растягивая слова и называя его этим вторым именем, которое считала более благозвучным и более подходящим для их романтических встреч.
Cowperwood had protested, but she held to it.	Каупервуд сначала возражал против этого, но она настояла на своем.
"Do you remember that lovely blue of the old man's coat?" (It was an "Adoration of the Magi.") "Wasn't that be-yoot-i-ful?"	- Помнишь плащ старика, какой великолепный синий тон? (Картина называлась "Поклонение волхвов".) Ну, просто вос-хи-ти-тельный!
She drawled so sweetly and fixed her mouth in such an odd way that he was impelled to kiss her.	Она так мило растягивала слова и так забавно при этом выпячивала губки, что немыслимо было не поцеловать ее.
"You clover blossom," he would say to her, coming over and taking her by the arms.	- Маргаритка моя, - говорил он, привлекая ее к себе.
"You sprig of cherry bloom. You Dresden china dream."	- Саксонская статуэтка!
"Now, are you going to muss my hair, when I've just managed to fix it?"	- Ну вот, я только что причесалась, а ты опять растреплешь мне волосы.
The voice was the voice of careless, genial innocence-and the eyes.	Голос и глаза ее были невинны и простодушны.
"Yes, I am, minx."	- Непременно растреплю, кокетка ты этакая.
"Yes, but you mustn't smother me, you know.	- Ты меня совсем задушишь.
Really, you know you almost hurt me with your mouth.	Мне всегда больно от твоих поцелуев.
Aren't you going to be nice to me?"	Неужели тебе не жаль меня?
"Yes, sweet.	- Жаль, крошка!
But I want to hurt you, too."	Хотя мне нравится причинять тебе боль.
"Well, then, if you must."	- Ну, что с тобой поделаешь!
But for all his transports the lure was still there.	Но и после этих бурных порывов его все так же влекло к ней.
She was like a butterfly, he thought, yellow and white or blue and gold, fluttering over a hedge of wild rose.	Она как бабочка, думал он, палевая с белым или лазоревая с золотом - порхает над шиповником, с цветка на цветок.
In these intimacies it was that he came quickly to understand how much she knew of social movements and tendencies, though she was just an individual of the outer fringe.	Очень скоро Каупервуд убедился, что Рита прекрасно разбирается в требованиях света, хотя сама и не принята в этом кругу.
She caught at once a clear understanding of his social point of view, his art ambition, his dreams of something better for himself in every way.	Рита сразу поняла и его желание играть роль в обществе, и честолюбивое стремление коллекционировать картины, и мечты о блестящем будущем.

She seemed to see clearly that he had not as yet realized himself, that Aileen was not just the woman for him, though she might be one.	По-видимому, ей было ясно, что он еще полностью не проявил себя, что Эйлин - жена для него не совсем подходящая и что ей, Рите, эта роль была бы больше по плечу.
She talked of her own husband after a time in a tolerant way-his foibles, defects, weaknesses.	Вскоре она стала говорить с ним и о своем муже, очень снисходительно отзываясь о его слабостях и недостатках.
She was not unsympathetic, he thought, just weary of a state that was not properly balanced either in love, ability, or insight.	Она не питала к нему зла, просто ей, как видно, наскучили отношения, которые не оправдывались ни любовью, ни преклонением перед талантом, ни взаимным пониманием.
Cowperwood had suggested that she could take a larger studio for herself and Harold-do away with the petty economies that had hampered her and him-and explain it all on the grounds of a larger generosity on the part of her family.	Каупервуд предложил Рите перебраться в более просторную мастерскую, покончить с мелочной экономией, которая стесняла ее и Сольберга, и объяснить это тем, что родные стали высылать ей больше денег.
At first she objected; but Cowperwood was tactful and finally brought it about.	Сначала Рита и слушать ничего не хотела, но Каупервуд мягко, хотя и упорно настаивал и все-таки добился своего.
He again suggested a little while later that she should persuade Harold to go to Europe.	Спустя еще немного он посоветовал ей уговорить Гарольда поехать в Европу.
There would be the same ostensible reason-additional means from her relatives.	Пусть думает, что ее родные и на этот раз расщедрились.
Mrs. Sohlberg, thus urged, petted, made over, assured, came finally to accept his liberal rule-to bow to him; she became as contented as a cat.	Просьбы, ласки, убеждения, лесть делали свое дело; миссис Сольберг в конце концов подчинилась и приняла помощь Каупервуда: избавившись от материальных забот, она совсем успокоилась и расцвела.
With caution she accepted of his largess, and made the cleverest use of it she could.	Впрочем, щедротами Каупервуда Рита пользовалась умеренно и деньги его тратила с умом.
For something over a year neither Sohlberg nor Aileen was aware of the intimacy which had sprungup.	Больше года ни Сольберг, ни Эйлин не подозревали об этой связи.
Sohlberg, easily bamboozled, went back to Denmark for a visit, then to study in Germany.	Г арольд, которого ничего не стоило обвести вокруг пальца, поехал погостить к матери в Данию, а оттуда в Германию -совершенствоваться в музыке.
Mrs. Sohlberg followed Cowperwood to Europe the following year.	На следующий год Рита Сольберг отправилась вслед за Каупервудом в Европу.
At Aix-les-Bains, Biarritz, Paris, even London, Aileen never knew that there was an additional figure in the background.	В Экс-ле-Бен, в Биаррице, в Париже и даже в Лондоне Эйлин пребывала в блаженном неведении относительно этой второй спутницы своего супруга.
Cowperwood was trained by Rita into a really finer point of view. He came to know better music, books, even the facts.	Рита старалась развить вкус Каупервуда, познакомила его с серьезной музыкой и литературой; благодаря ей изменились его взгляды на многие вещи.

She encouraged him in his idea of a representative collection of the old masters, and begged him to be cautious in his selection of moderns.	Она одобряла его намерение составить большое собрание картин старых мастеров и советовала быть осмотрительнее в выборе полотен современных художников.
He felt himself to be delightfully situated indeed.	Каупервуд был вполне доволен таким положением дел и ничего лучшего не желал.
The difficulty with this situation, as with all such where an individual ventures thus bucaneeringly on the sea of sex, is the possibility of those storms which result from misplaced confidence, and from our built-up system of ethics relating to property in women.	Но как и всякое пиратское плавание по волнам страсти, положение это было чревато опасностью: того и гляди мог подняться шторм - одна из тех свирепых бурь, причиной которых бывает обманутое доверие и созданные обществом моральные нормы, согласно которым женщина является собственностью мужчины.
To Cowperwood, however, who was a law unto himself, who knew no law except such as might be imposed upon him by his lack of ability to think, this possibility of entanglement, wrath, rage, pain, offered no particular obstacle.	Правда, Каупервуда, который никаких законов, кроме своих собственных, не признавал, а если и подчинялся чужому закону, то лишь тогда, когда не мог его обойти, возможность скандала, сцен ревности, криков, слез, упреков, обвинений особенно не смущала.
It was not at all certain that any such thing would follow.	К тому же, быть может, удастся этого избежать.
Where the average man might have found one such liaison difficult to manage, Cowperwood, as we have seen, had previously entered on several such affairs almost simultaneously; and now he had ventured on yet another; in the last instance with much greater feeling and enthusiasm.	И там, где обыкновенный человек побоялся бы последствий даже одной такой связи, Каупервуд, как мы видели, не смущаясь и почти одновременно, завязывал отношения с несколькими женщинами. Новая связь не могла его испугать, тем более что на этот раз он был по-настоящему увлечен.
The previous affairs had been emotional makeshifts at best-more or less idle philanderings in which his deeper moods and feelings were not concerned.	Прежние его любовные похождения в лучшем случае были суррогатом подлинного чувства, пустыми интрижками, в которых не участвовали ни ум, ни сердце.
In the case of Mrs. Sohlberg all this was changed.	С миссис Сольберг дело обстояло иначе.
For the present at least she was really all in all to him.	Неизвестно, надолго ли, но теперь Рита была для него всем.
But this temperamental characteristic of his relating to his love of women, his artistic if not emotional subjection to their beauty, and the mystery of their personalities led him into still a further affair, and this last was not so fortunate in its outcome.	Однако женщины обладали для Каупервуда такой притягательной силой, так мощно - если не чувственно, то эстетически - действовала на него их красота и манящая тайна их индивидуальности, что он вскоре оказался вовлеченным в новую авантюру, исход которой был не столь благополучен.
Antoinette Nowak had come to him fresh from a West Side high school and a Chicago business college, and had been engaged as his private stenographer and secretary.	Антуанета Новак поступила к Каупервуду в качестве личного секретаря и стенографистки чуть ли не со школьной скамьи: среднее образование она получила в училище на Западной стороне, после чего окончила еще коммерческую школу.

This girl had blossomed forth into something exceptional, as American children of foreign parents are wont to do.	Девочкой приехав в Америку вместе с родителями, она выросла и расцвела на диво.
You would have scarcely believed that she, with her fine, lithe body, her good taste in dress, her skill in stenography, bookkeeping, and business details, could be the daughter of a struggling Pole, who had first worked in the Southwest Chicago Steel Mills, and who had later kept a fifth-rate cigar, news, and stationery store in the Polish district, the merchandise of playing-cards and a back room for idling and casual gaming being the principal reasons for its existence.	Трудно было поверить, что эта стройная и гибкая красавица, всегда со вкусом одетая, прекрасно знающая стенографию, бухгалтерию и всю конторскую работу, - дочь бедного поляка, который работал сначала в юго-западной части Чикаго на сталелитейном заводе, а потом открыл в польском квартале третьеразрядную лавчонку и стал торговать табаком, газетами и писчебумажными принадлежностями. Продажа игральных карт да комнатка за лавкой, где посетители могли посидеть и при случае перекинуться в картишки, по существу были единственными доходными статьями этого предприятия.
Antoinette, whose first name had not been Antoinette at all, but Minka (the Antoinette having been borrowed by her from an article in one of the Chicago Sunday papers), was a fine dark, brooding girl, ambitious and hopeful, who ten days after she had accepted her new place was admiring Cowperwood and following his every daring movement with almost excited interest.	Антуанета (кстати сказать, ее звали Минка, а имя Антуанета она просто вычитала в чикагской воскресной газете), тоненькая брюнетка, мечтательная, честолюбивая и полная надежд на будущее, не прослужив и недели на новом месте, стала восхищаться Каупервудом и, затаив дыхание, следила за каждым его смелым ходом в войне с газовыми компаниями.
To be the wife of such a man, she thought-to even command his interest, let alone his affection-must be wonderful.	Быть женой такого человека, думала она, завоевать его любовь или хотя бы привлечь его внимание - какое это должно быть счастье!
After the dull world she had known-it seemed dull compared to the upper, rarefied realms which she was beginning to glimpse through him-and after the average men in the real-estate office over the way where she had first worked, Cowperwood, in his good clothes, his remote mood, his easy, commanding manner, touched the most ambitious chords of her being.	После серенького мирка ее детства и юности, - он казался ей сереньким по сравнению с теми высшими и недоступными сферами, о существовании которых она начала догадываться, глядя на своего шефа, - и после ничем не примечательных людей в конторе по продаже недвижимости, где она работала некоторое время до того, как поступить сюда, Каупервуд, всегда прекрасно одетый, сдержанный, спокойно-самоуверенный, не мог не затронуть самых чувствительных струн ее честолюбивой души.
One day she saw Aileen sweep in from her carriage, wearing warm brown furs, smart polished boots, a street-suit of corded brown wool, and a fur toque sharpened and emphasized by a long dark-red feather which shot upward like a dagger or a quill pen.	Однажды она видела, как из коляски вышла Эйлин в коричневом костюме, соболях, элегантных лакированных ботинках и меховом токе с длинным-предлинным темно-красным пером, торчавшим над головой словно шпиль или лезвие кинжала.
Antoinette hated her.	С первого же взгляда Антуанета ее возненавидела.
She conceived herself to be better, or as good at least.	Чем она хуже этой расфранченной особы?
Why was life divided so unfairly?	Почему так несправедливо устроен мир?
What sort of a man was Cowperwood, anyhow?	И что за человек Каупервуд?

One night after she had written out a discreet but truthful history of himself which he had dictated to her, and which she had sent to the Chicago newspapers for him soon after the opening of his brokerage office in Chicago, she went home and dreamed of what he had told her, only altered, of course, as in dreams.	Как-то, вскоре после открытия комиссионной конторы в Чикаго, Каупервуд продиктовал ей свою биографию, несколько смягчив факты, и велел разослать по одному экземпляру в редакции чикагских газет. Антуанета засиделась за перепиской, поздно вернулась домой, и ночью ей приснился сон, в котором искаженно, как всегда бывает в снах, она увидела то, что было с ней днем.
She thought that Cowperwood stood beside her in his handsome private office in La Salle Street and asked her:	Ей снилось, будто она сидит за своим столиком в роскошном кабинете Каупервуда на Ла-Саль-стрит, а он стоит подле нее и спрашивает:
"Antoinette, what do you think of me?"	- Что вы обо мне думаете, Антуанета?
Antoinette was nonplussed, but brave.	Она смущена, но отвечает храбро.
In her dream she found herself intensely interested in him.	Во сне она была страстно в него влюблена.
"Oh, I don't know what to think. I'm so sorry," was her answer.	- Я, право, и сама не знаю.
Then he laid his hand on hers, on her cheek, and she awoke.	Тогда он взял ее за руку и погладил по щеке, и тут она проснулась.
She began thinking, what a pity, what a shame that such a man should ever have been in prison.	А потом долго лежала и думала, как возмутительно и обидно, что такой человек сидел в тюрьме.
He was so handsome.	Как он красив!
He had been married twice.	Он женат во второй раз.
Perhaps his first wife was very homely or very mean-spirited.	Может быть, его первая жена была нехороша собой или глупа?
She thought of this, and the next day went to work meditatively.	Эти мысли не покидали Антуанету, и даже уже утром, на работе, она никак не могла от них избавиться.
Cowperwood, engrossed in his own plans, was not thinking of her at present.	Занятый своими делами, Каупервуд в то время не обращал на нее внимания.
He was thinking of the next moves in his interesting gas war.	Он с увлечением разрабатывал очередной ход, который дал бы ему перевес в войне со старыми газовыми компаниями.
And Aileen, seeing her one day, merely considered her an underling.	А для Эйлин, хотя она однажды и видела Антуанету у Каупервуда в кабинете, секретарша и вовсе не существовала.
The woman in business was such a novelty that as yet she was declasse.	Женщина-конторщица была в те дни такой редкостью, что на нее смотрели как на отщепенку.
Aileen really thought nothing of Antoinette at all.	Эйлин просто не замечала ее.

Somewhat over a year after Cowperwood had become intimate with Mrs. Sohlberg his rather practical business relations with Antoinette Nowak took on a more intimate color.	Спустя примерно год после того как Каупервуд сошелся с Ритой Сольберг, его отношения с Антуанетой Новак, чисто деловые и официальные вначале, внезапно приобрели несколько иной, более личный характер.
What shall we say of this-that he had already wearied of Mrs. Sohlberg?	Чем это объяснить? Тем, что ему наскучила Рита?
Not in the least.	Нисколько!
He was desperately fond of her.	Каупервуд по-прежнему был без ума от нее.
Or that he despised Aileen, whom he was thus grossly deceiving?	Или тем, что ему опостылела Эйлин, которую он нагло обманывал?
Not at all.	Вовсе нет.
She was to him at times as attractive as ever-perhaps more so for the reason that her self-imagined rights were being thus roughly infringed upon.	Порою она привлекала его ничуть не меньше, может быть даже больше прежнего, - и именно потому, что ее воображаемые права так грубо попирались им.
He was sorry for her, but inclined to justify himself on the ground that these other relations-with possibly the exception of Mrs. Sohlberg-were not enduring.	Он жалел Эйлин, но оправдывал себя тем, что все его романы - за исключением, пожалуй, связи с миссис Сольберг - очень недолговечны.
If it had been possible to marry Mrs. Sohlberg he might have done so, and he did speculate at times as to whether anything would ever induce Aileen to leave him; but this was more or less idle speculation.	Если бы у него была возможность жениться на Рите, он, вероятно, женился бы, он даже иной раз думал, может ли что-нибудь заставить Эйлин дать ему свободу, - но все это в конце концов были только праздные мысли.
He rather fancied they would live out their days together, seeing that he was able thus easily to deceive her.	В глубине души он полагал, что они проживут вместе до самой смерти, тем более что Эйлин так легко обманывать.
But as for a girl like Antoinette Nowak, she figured in that braided symphony of mere sex attraction which somehow makes up that geometric formula of beauty which rules the world.	Ну а Антуанета Новак была для него лишь частью той симфонии плотской любви, с помощью которой, как известно, красота правит миром.
She was charming in a dark way, beautiful, with eyes that burned with an unsatisfied fire; and Cowperwood, although at first only in the least moved by her, became by degrees interested in her, wondering at the amazing, transforming power of the American atmosphere.	Антуанета была очаровательной брюнеткой, особенно хороши были ее большие черные глаза, горевшие огнем неутоленных желаний, и Каупервуд, на которого стенографистка вначале не произвела большого впечатления, постепенно заинтересовался ею; глядя на нее, он удивлялся, как Америка преображает людей.
"Are your parents English, Antoinette?" he asked her, one morning, with that easy familiarity which he assumed to all underlings and minor intellects-an air that could not be resented in him, and which was usually accepted as a compliment.	- Ваши родители американцы, Антуанета? -спросил он ее как-то утром с той снисходительной фамильярностью, с какой обычно обходился со своими подчиненными или людьми, стоящими ниже его по умственному развитию, что, впрочем, никого не обижало, а многим даже казалось весьма лестным.

Antoinette, clean and fresh in a white shirtwaist, a black walking-skirt, a ribbon of black velvet about her neck, and her long, black hair laid in a heavy braid low over her forehead and held close by a white celluloid comb, looked at him with pleased and grateful eyes.	Антуанета, свеженькая и опрятная, в белой блузке и черной юбке, с черной бархаткой на нежной шее и с тяжелыми черными косами, обвивавшими ее голову и скрепленными белым целлулоидовым гребнем, взглянула на него полными счастья и благодарности глазами.
She had been used to such different types of men-the earnest, fiery, excitable, sometimes drunken and swearing men of her childhood, always striking, marching, praying in the Catholic churches; and then the men of the business world, crazy over money, and with no understanding of anything save some few facts about Chicago and its momentary possibilities.	Она привыкла к мужчинам совсем другого рода: в детстве ее окружали люди суровые, вспыльчивые, горячие, временами они напивались и тогда начинали нехорошо браниться; они то и дело бастовали, участвовали в демонстрациях, ходили молиться в католическую церковь. А потом она видела вокруг себя только дельцов, помешанных на деньгах, невежественных и ничем не интересовавшихся, кроме возможностей наживы, которые открывались им в Чикаго.
In Cowperwood's office, taking his letters and hearing him talk in his quick, genial way with old Laughlin, Sippens, and others, she had learned more of life than she had ever dreamed existed.	В конторе у Каупервуда, стенографируя его письма, слыша его краткие, но всегда живые разговоры со старым Лафлином, Сиппенсом и другими, она узнала о жизни много нового, о чем раньше никогда и не подозревала.
He was like a vast open window out of which she was looking upon an almost illimitable landscape.	Словно он распахнул перед ней окно, за которым открывались необозримые дали.
"No, sir," she replied, dropping her slim, firm, white hand, holding a black lead-pencil restfully on her notebook.	- Нет, не американцы, сэр, - отвечала Антуанета, опуская на блокнот тонкую, но сильную белую руку, в которой она держала карандаш.
She smiled quite innocently because she was pleased.	Польщенная его вниманием, она невольно улыбнулась.
"I thought not," he said, "and yet you're American enough."	- Так я и думал, - сказал он, - хотя вас можно принять за настоящую американку.
"I don't know how it is," she said, quite solemnly.	- Не знаю даже, почему это так, - продолжала Антуанета очень серьезно.
"I have a brother who is quite as American as I am.	- И брат у меня тоже настоящий американец.
We don't either of us look like our father or mother."	Мы с ним совсем не похожи на отца и мать.
"What does your brother do?" he asked, indifferently.	- А что делает ваш брат? - спросил Каупервуд, чтобы что-нибудь сказать.
"He's one of the weighers at Arneel & Co.	- Он работает весовщиком у Арнила и К°.
He expects to be a manager sometime."	Надеется когда-нибудь стать управляющим.
She smiled.	- Она улыбнулась.
Cowperwood looked at her speculatively, and after a momentary return glance she dropped her eyes.	Каупервуд испытующе посмотрел на нее, и она, не выдержав его взгляда, опустила глаза.
Slowly, in spite of herself, a telltale flush rose and mantled her brown cheeks.	Помимо воли предательский румянец запылал на ее смуглых щеках.
It always did when he looked at her.	Она всегда мучительно краснела, когда Каупервуд смотрел на нее.

"Take this letter to General Van Sickle," he began, on this occasion quite helpfully, and in a few minutes she had recovered.	- Итак, что же мы писали генералу Ван-Сайклу? -пришел ей на помощь Каупервуд, и через несколько минут она уже овладела собой.
She could not be near Cowperwood for long at a time, however, without being stirred by a feeling which was not of her own willing.	Всякий раз, когда ей случалось оставаться наедине с Каупервудом, она испытывала странное волнение, с которым не могла справиться.
He fascinated and suffused her with a dull fire.	Сердце ее начинало отчаянно колотиться, и вся она горела как в огне.
She sometimes wondered whether a man so remarkable would ever be interested in a girl like her.	Порой Антуанета спрашивала себя, может ли такой замечательный человек обратить внимание на простую стенографистку.
The end of this essential interest, of course, was the eventual assumption of Antoinette.	Естественно, что, постоянно думая о Каупервуде, Антуанета в конце концов без памяти в него влюбилась.
One might go through all the dissolving details of days in which she sat taking dictation, receiving instructions, going about her office duties in a state of apparently chill, practical, commercial single-mindedness; but it would be to no purpose.	Можно было бы, конечно, рассказать, как она день за днем писала под его диктовку, выслушивала приказания, спокойно и деловито, как полагается образцовой секретарше, выполняла свои обязанности.
As a matter of fact, without in any way affecting the preciseness and accuracy of her labor, her thoughts were always upon the man in the inner office-the strange master who was then seeing his men, and in between, so it seemed, a whole world of individuals, solemn and commercial, who came, presented their cards, talked at times almost interminably, and went away.	Но мысли Антуанеты, хотя это и не отражалось на точности и аккуратности ее работы, были целиком поглощены необыкновенным человеком, сидевшим рядом в кабинете, - ее хозяином, к которому непрерывно приходили важные, солидные дельцы; они совали ей свою карточку и иной раз часами задерживались у него.
It was the rare individual, however, she observed, who had the long conversation with Cowperwood, and that interested her the more.	Правда, она заметила, что шеф редко снисходил до продолжительной беседы с кем-либо, и это очень интриговало ее.
His instructions to her were always of the briefest, and he depended on her native intelligence to supply much that he scarcely more than suggested.	Распоряжения, которые он отдавал, всегда отличались краткостью: он полагался на ее природную сметливость, мгновенно дополнявшую то, на что он только намекал.
"You understand, do you?" was his customary phrase.	- Вы поняли? - обычно спрашивал он.
"Yes," she would reply.	- Да, - отвечала Антуанета.
She felt as though she were fifty times as significant here as she had ever been in her life before.	Никогда еще не чувствовала она себя столь значительным лицом, как теперь, - с тех пор как стала работать у Каупервуда.
The office was clean, hard, bright, like Cowperwood himself.	В просторной конторе с до блеска натертыми полами все было светлым, холодным и жестким, как сам Каупервуд.
The morning sun, streaming in through an almost solid glass east front shaded by pale-green roller curtains, came to have an almost romantic atmosphere for her.	Утреннее солнце заглядывало в большое выходившее на восток окно с толстым зеркальным стеклом и, проникая сквозь приспущенные шторы салатного цвета, создавало в комнате зеленоватый, романтический, как казалось Антуанете, полумрак.

Cowperwood's private office, as in Philadelphia, was a solid cherry-wood box in which he could shut himself completely-sight-proof, sound-proof.	Кабинет Каупервуда, отделанный, как и в Филадельфии, вишневым деревом, был устроен так, чтобы нельзя было ни подсмотреть, ни подслушать, что там делается.
When the door was closed it was sacrosanct.	Когда дверь была закрыта, никто не смел туда входить, точно в святая святых.
He made it a rule, sensibly, to keep his door open as much as possible, even when he was dictating, sometimes not.	Правда, Каупервуд по большей части благоразумно оставлял дверь отворенной, даже когда диктовал деловые письма.
It was in these half-hours of dictation-the door open, as a rule, for he did not care for too much privacy-that he and Miss Nowak came closest.	И вот во время этих диктовок, происходивших обыкновенно при открытой двери, - Каупервуд не считал удобным оставаться с секретаршей слишком долго наедине, - и создалась обстановка, способствовавшая их сближению.
After months and months, and because he had been busy with the other woman mentioned, of whom she knew nothing, she came to enter sometimes with a sense of suffocation, sometimes of maidenly shame.	Шли месяцы, Каупервуд был увлечен другой женщиной, о существовании которой и не подозревала Антуанета, а она, входя к нему в кабинет, то с трудом переводила дух от волнения, то сгорала от девичьего стыда.
It would never have occurred to her to admit frankly that she wanted Cowperwood to make love to her.	Она даже самой себе не решалась признаться, что мечтает о нем.
It would have frightened her to have thought of herself as yielding easily, and yet there was not a detail of his personality that was not now burned in her brain.	Ей было страшно подумать, как легко она может ему уступить. А между тем не было такой черточки в облике Каупервуда, которая не врезалась бы ей в сердце.
His light, thick, always smoothly parted hair, his wide, clear, inscrutable eyes, his carefully manicured hands, so full and firm, his fresh clothing of delicate, intricate patterns-how these fascinated her!	Его густые каштановые волосы, всегда аккуратно разделенные пробором, его большие, ясные, невозмутимые глаза, холеные руки, такие сильные и мужественные, даже его костюм всегда изящного и простого покроя, - все восхищало ее!
He seemed always remote except just at the moment of doing something, when, curiously enough, he seemed intensely intimate and near.	Каупервуд обычно казался очень замкнутым и далеким, и только когда они работали вместе, становился как-то ближе и доступней.
One day, after many exchanges of glances in which her own always fell sharply-in the midst of a letter-he arose and closed the half-open door.	Однажды, когда он диктовал Антуанете деловое письмо и взгляды их несколько раз встречались -при этом она неизменно опускала глаза на бумагу, - он, продолжая диктовать, подошел к полуотворенной двери и прикрыл ее.
She did not think so much of that, as a rule-it had happened before-but now, to-day, because of a studied glance he had given her, neither tender nor smiling, she felt as though something unusual were about to happen.	Антуанета не обратила бы на это внимания - ему случалось и раньше закрывать дверь, - но сегодня у него был какой-то особенный взгляд, пристальный, без улыбки, и она почувствовала, что сейчас, сию минуту что-то произойдет.
Her own body was going hot and cold by turns-her neck and hands.	Она похолодела, потом кровь прихлынула к ее лицу и по спине пробежала дрожь.
She had a fine figure, finer than she realized, with shapely limbs and torso.	Антуанета и сама не знала, как она хороша; руки и ноги у нее были словно точеные, тело стройное и гибкое.

Her head had some of the sharpness of the old Greek coinage, and her hair was plaited as in ancient cut stone.	Тонкий профиль чеканностью рисунка напоминал изображения на старинных греческих монетах, а обвивавшие голову туго заплетенные косы казались высеченными из камня.
Cowperwood noted it.	Все это внезапно бросилось Каупервуду в глаза.
He came back and, without taking his seat, bent over her and intimately took her hand.	Вернувшись к столу, он не сел на свое место, а наклонился к девушке, взял ее за руку и нежно, но настойчиво потянул к себе.
"Antoinette," he said, lifting her gently.	- Антуанета, - сказал он.
She looked up, then arose-for he slowly drew her-breathless, the color gone, much of the capable practicality that was hers completely eliminated.	Она взглянула на него снизу вверх, потом приподнялась, бледная, задыхаясь от волнения; от обычной ее деловитости не осталось и следа.
She felt limp, inert.	Ее охватила какая-то слабость, безволие.
She pulled at her hand faintly, and then, lifting her eyes, was fixed by that hard, insatiable gaze of his.	Она попыталась было высвободить руку, но, подняв глаза, увидела устремленный на нее жесткий и жадный взгляд.
Her head swam-her eyes were filled with a telltale confusion.	Голова у нее закружилась, в глазах отразилось предательское смятение.
"Antoinette!"	- Антуанета!
"Yes," she murmured.	- Да, - прошептала она.
"You love me, don't you?"	- Вы любите меня, признайтесь!
She tried to pull herself together, to inject some of her native rigidity of soul into her air-that rigidity which she always imagined would never desert her-but it was gone.	Она попыталась овладеть собой, проявить твердость духа, которая, как ей казалось, никогда ее не покинет, - но, увы, этой твердости духа уже не было и в помине.
There came instead to her a picture of the far Blue Island Avenue neighborhood from which she emanated-its low brown cottages, and then this smart, hard office and this strong man.	На мгновенье Антуанете представилась далекая чикагская окраина, Блю-Айленд авеню, с двумя рядами низеньких глинобитных домишек, где она провела свое детство... а тут этот элегантный светлый кабинет и сильный, властный человек, который ждет ее ответа.
He came out of such a marvelous world, apparently.	Как чудесен должен быть мир, в котором он живет.
A strange foaming seemed to be in her blood. She was deliriously, deliciously numb and happy.	Кровь стучала у нее в висках, и она застыла в каком-то блаженном оцепенении.
"Antoinette!"	- Антуанета!
"Oh, I don't know what I think," she gasped.	- Ах! Я и сама не знаю... - пролепетала она.
"I- Oh yes, I do, I do."	- О да, да! Люблю!
"I like your name," he said, simply.	- Мне нравится ваше имя, - сказал он.
"Antoinette."	- Антуанета!
And then, pulling her to him, he slipped his arm about her waist.	- И привлек ее к себе.

She was frightened, numb, and then suddenly, not so much from shame as shock, tears rushed to her eyes.	Испуганная, счастливая, она не сопротивлялась, но вдруг, скорее от неожиданности, чем от стыда, слезы брызнули у нее из глаз.
She turned and put her hand on the desk and hung her head and sobbed.	Она отвернулась, оперлась рукой о стол и, опустив голову, заплакала.
"Why, Antoinette," he asked, gently, bending over her, "are you so much unused to the world?	- О чем вы, Антуанета? - ласково спросил он, наклоняясь к ней. - Вы так плохо знаете жизнь?
I thought you said you loved me.	Ведь вы сказали, что любите меня.
Do you want me to forget all this and go on as before?	Может быть, вы хотите, чтобы я забыл о том, что сегодня произошло, и чтобы все между нами было по-прежнему?
I can, of course, if you can, you know."	Я могу пойти на это, если только, конечно, и вы можете.
He knew that she loved him, wanted him.	Он прекрасно знал, что она любит его и всем существом стремится к нему.
She heard him plainly enough, shaking.	Она слышала, что говорил Каупервуд, но рыданья душили ее.
"Do you?" he said, after a time, giving her moments in which to recover.	- Хотите, все будет по-прежнему? - снова повторил он, помолчав, чтобы девушка могла прийти в себя.
"Oh, let me cry!" she recovered herself sufficiently to say, quite wildly.	- Ах, дайте мне поплакать! - в смятении пробормотала она наконец.
"I don't know why I'm crying.	- Я и сама не знаю, почему плачу.
It's just because I'm nervous, I suppose.	Просто разволновалась немножко.
Please don't mind me now."	Пожалуйста, не обращайте на меня внимания.
"Antoinette," he repeated, "look at me! Will you stop?"	- Антуанета, перестаньте плакать и взгляните на меня.
"Oh no, not now.	- Нет, нет, только не теперь.
My eyes are so bad."	У меня глаза совсем распухли.
"Antoinette! Come, look!" He put his hand under her chin. "See, I'm not so terrible."	- Ну, взгляните на меня, Антуанета, - и он взял ее за подбородок, - посмотрите, разве я такой уж страшный?
"Oh," she said, when her eyes met his again,	- О! - всхлипнула она, когда их взгляды встретились.
"I-" And then she folded her arms against his breast while he petted her hand and held her close.	- Я... - и, положив руки на грудь Каупервуду, припала к нему головой, а он обнял ее и погладил по плечу.
"I'm not so bad, Antoinette. It's you as much as it is me.	- Я не такой уж плохой, Антуанета, вы тут столько же виноваты, сколько и я.
You do love me, then?"	Так вы меня любите?
"Yes, yes-oh yes!"	- Да, о да!
"And you don't mind?"	- И вы не будете сердится на меня?

"No.	- Нет.
It's all so strange."	Как это все странно.
Her face was hidden.	- Она спрятала лицо у него на груди.
"Kiss me, then."	- Так поцелуйте меня.
She put up her lips and slipped her arms about him.	Она запрокинула голову и обвила его шею руками.
He held her close.	Каупервуд крепко прижал ее к себе.
He tried teasingly to make her say why she cried, thinking the while of what Aileen or Rita would think if they knew, but she would not at first-admitting later that it was a sense of evil.	Он слегка подтрунивал над ней, допытываясь, почему она плакала, а сам думал: что бы сказали Эйлин и Рита, если б узнали? Сначала Антуанета не хотела говорить, а потом призналась, что у нее было такое ощущение, будто она поступает дурно.
Curiously she also thought of Aileen, and how, on occasion, she had seen her sweep in and out.	Любопытно, что и Антуанета тоже думала об Эйлин, о том, с какой важностью та всегда проплывает мимо нее.
Now she was sharing with her (the dashing Mrs. Cowperwood, so vain and superior) the wonder of his affection.	Теперь она делит с этой высокомерной и тщеславной миссис Каупервуд его любовь.
Strange as it may seem, she looked on it now as rather an honor.	И как ни странно, Антуанета считала это честью для себя.
She had risen in her own estimation-her sense of life and power.	Она выросла в собственных глазах, -почувствовала в себе прилив бодрости и сил.
Now, more than ever before, she knew something of life because she knew something of love and passion.	Теперь она ближе узнала жизнь, потому что узнала любовь и страсть.
The future seemed tremulous with promise.	Будущее рисовалось ей исполненным радости.
She went back to her machine after a while, thinking of this.	Немного погодя она села за свою пишущую машинку.
What would it all come to? she wondered, wildly.	К чему все это приведет? - думала она с лихорадочным волнением.
You could not have told by her eyes that she had been crying. Instead, a rich glow in her brown cheeks heightened her beauty.	По лицу ее не заметно было, что она плакала, только смуглые щеки пылали жарким румянцем, и это делало ее еще красивей.
No disturbing sense of Aileen was involved with all this.	Никакое чувство вины перед Эйлин не тревожило Антуанету.
Antoinette was of the newer order that was beginning to privately question ethics and morals.	Она принадлежала к новому поколению, которое начинало в душе подвергать переоценке прежнюю этику и мораль.
She had a right to her life, lead where it would. And to what it would bring her.	Разве не вправе она распоряжаться собой, как хочет, и какое кому дело, куда это может ее завести.
The feel of Cowperwood's lips was still fresh on hers.	Поцелуи Каупервуда все еще горели на ее губах.
What would the future reveal to her now? What?	Что теперь сулит ей будущее?

Chapter XVII. An Overture to Conflict	17. НАЧАЛО РАЗЛАДА
The result of this understanding was not so important to Cowperwood as it was to Antoinette.	Последствия этого сближения были не так значительны для Каупервуда, как для Антуанеты.
In a vagrant mood he had unlocked a spirit here which was fiery, passionate, but in his case hopelessly worshipful.	Повинуясь внезапной прихоти, он пробудил к жизни страстную, неукротимую натуру; девушка слепо боготворила его.
However much she might be grieved by him, Antoinette, as he subsequently learned, would never sin against his personal welfare.	Сколько бы он ни причинил ей горя, Антуанета -и будущее это показало - никогда не стала бы ему мстить.
Yet she was unwittingly the means of first opening the flood-gates of suspicion on Aileen, thereby establishing in the latter's mind the fact of Cowperwood's persistent unfaithfulness.	Однако, сама того не зная, она первая вызвала подозрения у Эйлин и открыла ей глаза на измены Каупервуда.
The incidents which led up to this were comparatively trivial-nothing more, indeed, at first than the sight of Miss Nowak and Cowperwood talking intimately in his office one afternoon when the others had gone and the fact that she appeared to be a little bit disturbed by Aileen's arrival.	Поводом к тому послужили два довольно незначительных случая. Однажды, заехав за Каупервудом, Эйлин застала его в кабинете наедине со стенографисткой, хотя было уже поздно и остальные служащие давно разошлись; они очень оживленно беседовали о чем-то, и девушка, когда Эйлин вошла, как будто смутилась.
Later came the discovery-though of this Aileen could not be absolutely sure-of Cowperwood and Antoinette in a closed carriage one stormy November afternoon in State Street when he was supposed to be out of the city.	В другой раз, когда Каупервуд был в отъезде, Эйлин показалось, что она видела его вместе с Антуанетой в карете на Стэйт-стрит. Стояла ненастная ноябрьская погода.
She was coming out of Merrill's store at the time, and just happened to glance at the passing vehicle, which was running near the curb.	Эйлин выходила из магазина Мэррила и случайно взглянула на проезжавший возле тротуара экипаж.
Aileen, although uncertain, was greatly shocked.	Полной уверенности у нее не было, но тем не менее это ее потрясло.
Could it be possible that he had not left town?	Неужели Фрэнк в городе и никуда не уезжал?
She journeyed to his office on the pretext of taking old Laughlin's dog, Jennie, a pretty collar she had found; actually to find if Antoinette were away at the same time.	Эйлин тотчас же отправилась к нему в контору, под предлогом, что нашла хорошенький ошейник для Дженни, собачки старика Лафлина, а на самом деле, чтобы проверить, там ли Антуанета.
Could it be possible, she kept asking herself, that Cowperwood had become interested in his own stenographer?	Неужели Каупервуд мог увлечься этой стенографисточкой? - спрашивала она себя дорогой.
The fact that the office assumed that he was out of town and that Antoinette was not there gave her pause.	В конторе все считали, что шефа нет в городе, но и Антуанеты не оказалось на месте.
Laughlin quite innocently informed her that he thought Miss Nowak had gone to one of the libraries to make up certain reports.	Лафлин сказал Эйлин, что мисс Новак, кажется, пошла в библиотеку подобрать какие-то материалы.
It left her in doubt.	Так Эйлин и не удалось разрешить свои сомнения.
What was Aileen to think?	Как должна была она к этому отнестись?

Her moods and aspirations were linked so closely with the love and success of Cowperwood that she could not, in spite of herself, but take fire at the least thought of losing him.	И счастье ее и все надежды были настолько тесно связаны с любовью и успехом Каупервуда, что при одной мысли потерять его она готова была сойти с ума.
He himself wondered sometimes, as he threaded the mesh-like paths of sex, what she would do once she discovered his variant conduct.	Порой Каупервуд, пробираясь по извилистым тропам страсти, задумывался над тем, как поступит Эйлин, если узнает о его похождениях.
Indeed, there had been little occasional squabbles, not sharp, but suggestive, when he was trifling about with Mrs. Kittridge, Mrs. Ledwell, and others. There were, as may be imagined, from time to time absences, brief and unimportant, which he explained easily, passional indifferences which were not explained so easily, and the like; but since his affections were not really involved in any of those instances, he had managed to smooth the matter over quite nicely.	Уже и раньше - когда он завел интрижку с женой адвоката, миссис Катридж, а потом с Эллой и с миссис Ледуэл - у него бывали небольшие стычки с Эйлин, и хотя до настоящих ссор дело не доходило, Каупервуду было ясно, что даже тень подозрения выводит Эйлин из себя. Иногда он где-то пропадал, и Эйлин ждала его напрасно, но у него всегда находились оправдания; иногда ее удивляло его непонятное равнодушие к ней - в этом оправдаться было уже труднее. Тем не менее до сих пор Каупервуду всегда удавалось рассеивать ревнивые подозрения Эйлин, потому что ни одной из этих женщин он не был серьезно увлечен.
"Why do you say that?" he would demand, when she suggested, apropos of a trip or a day when she had not been with him, that there might have been another.	- Ну, зачем ты это говоришь? - спокойно возражал он, когда Эйлин, сердясь на него за какую-нибудь очередную отлучку, утверждала, что он, верно, неплохо провел время с другой.
"You know there hasn't.	- Ты же прекрасно знаешь, что у меня никого нет.
If I am going in for that sort of thing you'll learn it fast enough.	Поверь, если бы я и завел шашни с какой-нибудь женщиной, ты бы очень быстро об этом узнала.
Even if I did, it wouldn't mean that I was unfaithful to you spiritually."	И все равно, даже случись со мной такой грех, в душе я никогда бы тебе не изменил.
"Oh, wouldn't it?" exclaimed Aileen, resentfully, and with some disturbance of spirit.	- Вот как? - язвительно восклицала Эйлин; червь сомнения точил ее.
"Well, you can keep your spiritual faithfulness.	- Ну, знаешь, "духовную верность" можешь оставить при себе.
I'm not going to be content with any sweet thoughts."	Мне одних возвышенных чувств мало.
Cowperwood laughed even as she laughed, for he knew she was right and he felt sorry for her.	Каупервуд смеялся, а за ним смеялась и Эйлин. Он жалел ее и понимал, что она права.
At the same time her biting humor pleased him.	Нравился ему и сарказм, звучавший в ее словах.
He knew that she did not really suspect him of actual infidelity; he was obviously so fond of her.	Кроме того, он знал, что в глубине души она не верит его измене, - ведь он и сейчас вел себя с нею как влюбленный.
But she also knew that he was innately attractive to women, and that there were enough of the philandering type to want to lead him astray and make her life a burden.	Но Эйлин хорошо знала, что он нравится женщинам, а разве мало бездушных кокеток, которые рады будут завлечь его и исковеркать ей жизнь.
Also that he might prove a very willing victim.	Да Фрэнк и сам, может быть, не прочь пасть жертвой этих обольстительниц.

Sex desire and its fruition being such an integral factor in the marriage and every other sex relation, the average woman is prone to study the periodic manifestations that go with it quite as one dependent on the weather-a sailor, or example-might study the barometer.	Взаимное влечение и физическая близость составляют столь неотъемлемую сторону брака и вообще всякой любовной связи, что почти каждая женщина следит за проявлениями чувства у своего возлюбленного примерно так, как, скажем, моряк, плаванье которого зависит от погоды, следит за барометром.
In this Aileen was no exception.	Эйлин в этом смысле не составляла исключения.
She was so beautiful herself, and had been so much to Cowperwood physically, that she had followed the corresponding evidences of feeling in him with the utmost interest, accepting the recurring ebullitions of his physical emotions as an evidence of her own enduring charm.	Она была так хороша собой, так сильно влекла к себе всегда Каупервуда, что всякая перемена в его отношении не могла бы от нее укрыться: очередные вспышки страсти доказывали ей, что она не утратила еще для него своей привлекательности.
As time went on, however-and that was long before Mrs. Sohlberg or any one else had appeared-the original flare of passion had undergone a form of subsidence, though not noticeable enough to be disturbing.	Но мало-помалу, задолго до его увлечения миссис Сольберг или кем-либо другим, пыл Каупервуда стал угасать, - правда, перемена была не столь велика, чтобы вызвать тревогу.
Aileen thought and thought, but she did not investigate.	Эйлин недоумевала, но не доискивалась причин.
Indeed, because of the precariousness of her own situation as a social failure she was afraid to do so.	После неудачи, которую она потерпела в чикагском обществе, положение ее было слишком шатким, и у нее попросту не хватало на это духу.
With the arrival of Mrs. Sohlberg and then of Antoinette Nowak as factors in the potpourri, the situation became more difficult.	С появлением миссис Сольберг и Анутанеты Новак все усложнилось еще больше.
Humanly fond of Aileen as Cowperwood was, and because of his lapses and her affection, desirous of being kind, yet for the time being he was alienated almost completely from her.	По-своему привязанный к Эйлин, Каупервуд и хотел бы быть нежным с женой, - он знал, как сильно она его любит, и чувствовал себя виноватым перед ней, - но в то же время все больше от нее отдалялся.
He grew remote according as his clandestine affairs were drifting or blazing, without, however, losing his firm grip on his financial affairs, and Aileen noticed it. It worried her.	Он отдалялся от Эйлин или, напротив, вновь сближался с нею в зависимости от оживления или затишья, поочередно наступавших в его любовных делах, что, впрочем, никак не отражалось на его делах банкирских, которым он предавался с неизменной энергией и рвением; Эйлин все это замечала и очень тревожилась.
She was so vain that she could scarcely believe that Cowperwood could long be indifferent, and for a while her sentimental interest in Sohlberg's future and unhappiness of soul beclouded her judgment; but she finally began to feel the drift of affairs.	Однако при ее безмерной самонадеянности ей не верилось, чтобы Каупервуд мог долго оставаться нечувствительным к ее красоте, а кроме того, сентиментальное участие, которое она принимала в судьбе Гарольда Сольберга и в его душевных терзаниях, не позволяло ей трезво судить об истинном положении вещей. И все же в конце концов она начала понимать, что любовь Каупервуда идет на убыль.

The pathos of all this is that it so quickly descends into the realm of the unsatisfactory, the banal, the pseudo intimate.	Самое страшное то, что прежние отношения очень быстро опошляются, превращаясь в пустую видимость былой любви.
Aileen noticed it at once.	Эйлин сразу почувствовала фальшь.
She tried protestations.	Она пыталась протестовать.
"You don't kiss me the way you did once," and then a little later,	- Почему ты не целуешь меня так, как прежде? -упрекала она Каупервуда. Или в другой раз обиженно спрашивала:
"You haven't noticed me hardly for four whole days. What's the matter?"	- Что с тобой случилось? Вот уже четыре дня, как ты не обращаешь на меня никакого внимания.
"Oh, I don't know," replied Cowperwood, easily;	- Ничего не случилось, - непринужденно отвечал Каупервуд.
"I guess I want you as much as ever. I don't see that I am any different."	- Я ничуть не изменился и отношусь к тебе по-прежнему.
He took her in his arms and petted and caressed her; but Aileen was suspicious, nervous.	- Он привлекал ее к себе, ласкал, но Эйлин оставалась недоверчивой и настороженной.
The psychology of the human animal, when confronted by these tangles, these ripping tides of the heart, has little to do with so-called reason or logic.	В душевном состоянии, которое наступает у человека, столкнувшегося с этими мучительными и необъяснимыми приливами и отливами любви, очень малую роль играют так называемый разум или логика.
It is amazing how in the face of passion and the affections and the changing face of life all plans and theories by which we guide ourselves fall to the ground.	Нельзя не удивляться, как под напором страсти и под воздействием изменившихся условий рушатся те взгляды и теории, которыми мы ранее руководствовались в жизни.
Here was Aileen talking bravely at the time she invaded Mrs. Lillian Cowperwood's domain of the necessity of "her Frank" finding a woman suitable to his needs, tastes, abilities, but now that the possibility of another woman equally or possibly better suited to him was looming in the offing-although she had no idea who it might be-she could not reason in the same way.	В ту пору, когда Эйлин пренебрегла правами первой жены Каупервуда, как смело толковала она о том, что "ее Фрэнку" нужна женщина, которая подходила бы ему по развитию, наклонностям, вкусам; теперь же, когда ее одолевал страх, что Фрэнк найдет себе возлюбленную, еще более отвечающую его запросам, - хотя Эйлин не представляла себе, кто бы это мог быть, - она рассуждала совсем по-другому.
Her ox, God wot, was the one that was being gored.	Неужели пробил ее час?
What if he should find some one whom he could want more than he did her?	И его влечет к какой-то другой женщине больше, чем к ней?
Dear heaven, how terrible that would be!	Это было бы ужасно!
What would she do? she asked herself, thoughtfully.	Что же тогда делать? - спрашивала она себя в полной растерянности.
She lapsed into the blues one afternoon-almost cried-she could scarcely say why.	Как-то вечером Эйлин совсем пала духом и даже немножко всплакнула, сама толком не зная почему.
Another time she thought of all the terrible things she would do, how difficult she would make it for any other woman who invaded her preserves.	Порой ей доставляло мстительное наслаждение придумывать, как и чем доймет она ту, которая посягнет на ее мужа.

However, she was not sure.	А потом она терзалась сомнениями.
Would she declare war if she discovered another?	Надо ли открыто объявлять войну, если она убедится, что у Фрэнка есть любовница?
She knew she would eventually; and yet she knew, too, that if she did, and Cowperwood were set in his passion, thoroughly alienated, it would do no good.	Эйлин знала, что скорее всего именно так и поступит, но вместе с тем понимала, что если Каупервуд к ней охладел и кем-то увлечен всерьез, то ничего она этим не добьется.
It would be terrible, but what could she do to win him back?	Как все это ужасно! Но что делать? Как вернуть Фрэнка?
That was the issue.	Ведь это сейчас самое главное.
Once warned, however, by her suspicious questioning, Cowperwood was more mechanically attentive than ever.	Ревнивые расспросы Эйлин заставили Каупервуда насторожиться и удвоить свое внимание к ней, -правда, чисто внешне.
He did his best to conceal his altered mood-his enthusiasms for Mrs. Sohlberg, his interest in Antoinette Nowak-and this helped somewhat.	Он по мере сил скрывал чувства, которые волновали его теперь, - восхищение Ритой Сольберг, интерес к Антуанете Новак, - и на время преуспел в этом.
But finally there was a detectable change.	Но в конце концов перемена стала слишком очевидной.
Aileen noticed it first after they had been back from Europe nearly a year.	Эйлин это заметила спустя год после их возвращения из Европы.
At this time she was still interested in Sohlberg, but in a harmlessly flirtatious way.	В то время она еще интересовалась Сольбергом, хотя ее отношения с ним никогда не заходили дальше легкого флирта.
She thought he might be interesting physically, but would he be as delightful as Cowperwood?	Ей, правда, приходило в голову, что Г арольд довольно привлекателен, но разве можно его сравнить с Фрэнком?
Never!	Никогда!
When she felt that Cowperwood himself might be changing she pulled herself up at once, and when Antoinette appeared-the carriage incident-Sohlberg lost his, at best, unstable charm.	И лишь только Эйлин почувствовала, что Каупервуд переменился к ней, она сразу опомнилась; а случая с каретой было достаточно, чтобы Сольберг и вовсе перестал для нее существовать.
She began to meditate on what a terrible thing it would be to lose Cowperwood, seeing that she had failed to establish herself socially.	С ужасом думала она о том, что потерять теперь Каупервуда - это потерять все: его любовь -единственное, что у нее осталось, после того как рухнули ее надежды попасть в общество.
Perhaps that had something to do with his defection.	Быть может, из-за этой неудачи Фрэнк и охладел к ней?
No doubt it had.	Да, да, конечно.
Yet she could not believe, after all his protestations of affection in Philadelphia, after all her devotion to him in those dark days of his degradation and punishment, that he would really turn on her.	И все же, вспоминая, как он клялся ей в любви, вспоминая свою преданность ему в самое тяжелое время, когда он сидел в тюрьме в Филадельфии и все от него отшатнулись, Эйлин не верила, что он способен отплатить ей таким предательством.

No, he might stray momentarily, but if she protested enough, made a scene, perhaps, he would not feel so free to injure her-he would remember and be loving and devoted again.	Фрэнк может увлечься, но если хорошенько его пристыдить, устроить, наконец, сцену, неужели у него хватит совести так мучать ее? Нет, нет, он образумится и снова станет так же ласков и нежен, как раньше.
After seeing him, or imagining she had seen him, in the carriage, she thought at first that she would question him, but later decided that she would wait and watch more closely.	Когда Эйлин видела его или вообразила, что видела в карете с Антуанетой Новак, ей очень хотелось учинить ему допрос, но она пересилила себя и решила сначала последить за ним.
Perhaps he was beginning to run around with other women.	Может быть, он волочится сразу за несколькими женщинами?
There was safety in numbers-that she knew.	Тогда это не так уж страшно.
Her heart, her pride, was hurt, but not broken.	Эйлин была обижена, оскорблена в своих лучших чувствах, но не сломлена.
Chapter XVIII. The Clash	18. СТОЛКНОВЕНИЕ
The peculiar personality of Rita Sohlberg was such that by her very action she ordinarily allayed suspicion, or rather distracted it.	Рита Сольберг была из тех женщин, все поведение которых и самая манера держаться не позволяют заподозрить их в чем-либо дурном.
Although a novice, she had a strange ease, courage, or balance of soul which kept her whole and self-possessed under the most trying of circumstances.	Хотя многое в ее теперешней жизни было ей внове, она не волновалась, не робела, неизменно сохраняла душевное равновесие и потому в самых затруднительных обстоятельствах умудрялась не терять самообладания.
She might have been overtaken in the most compromising of positions, but her manner would always have indicated ease, a sense of innocence, nothing unusual, for she had no sense of moral degradation in this matter-no troublesome emotion as to what was to flow from a relationship of this kind, no worry as to her own soul, sin, social opinion, or the like.	Даже захваченная с поличным, она не почувствовала бы смущения и неловкости, ибо не видела в своих отношениях с Каупервудом ничего безнравственного и не мучилась мыслью о том, куда заведет ее эта связь; такие понятия, как "душа", "грех", для нее не существовали, а мнение общества мало ее тревожило.
She was really interested in art and life-a pagan, in fact.	Она любила искусство, любила жизнь - словом, это была настоящая язычница.
Some people are thus hardily equipped.	Есть такие натуры, защищенные как бы непроницаемой броней.
It is the most notable attribute of the hardier type of personalities-not necessarily the most brilliant or successful.	Обычно это люди стойкие, но не обязательно выдающиеся или особенно преуспевающие.
You might have said that her soul was naively unconscious of the agony of others in loss.	Рита в своей эгоистической наивности была не способна понять душевные муки женщины, потерявшей возлюбленного.
She would have taken any loss to herself with an amazing equableness-some qualms, of course, but not many-because her vanity and sense of charm would have made her look forward to something better or as good.	Сама она равнодушно отнеслась бы к такой утрате, погоревала бы, наверно, немножко и утешилась: уверенная в своей красоте и тщеславная, она ждала бы для себя в будущем чего-нибудь лучшего или во всяком случае столь же хорошего.

She had called on Aileen quite regularly in the past, with or without Harold, and had frequently driven with the Cowperwoods or joined them at the theater or elsewhere.	Рита часто навещала Эйлин - и с Г арольдом и без него, ездила с Каупервудами кататься, бывала с ними в театре, на выставках.
She had decided, after becoming intimate with Cowperwood, to study art again, which was a charming blind, for it called for attendance at afternoon or evening classes which she frequently skipped.	После сближения с Каупервудом она снова решила учиться живописи. Вечерние и дневные занятия, которые можно было по желанию пропускать, служили ей прекрасным предлогом для частых отлучек из дому.
Besides, since Harold had more money he was becoming gayer, more reckless and enthusiastic over women, and Cowperwood deliberately advised her to encourage him in some liaison which, in case exposure should subsequently come to them, would effectually tie his hands.	Кроме того, Гарольд, с тех пор как у него появились деньги, заметно повеселел, стал вести более легкомысленный образ жизни, увлекаться женщинами. Каупервуд даже советовал Рите предоставить мужу полную свободу, чтобы в случае, если их отношения откроются, тот был связан по рукам и ногам.
"Let him get in some affair," Cowperwood told Rita.	- Пусть заведет какой-нибудь серьезный роман.
"We'll put detectives on his trail and get evidence.	Мы наймем сыщиков и соберем против него улики.
He won't have a word to say."	Он тогда и рта не посмеет раскрыть, - объяснил Каупервуд Рите.
"We don't really need to do that," she protested sweetly, naively. "He's been in enough scrapes as it is.	- Ну зачем же? У него и так было сколько угодно историй, - с милым простодушием заметила Рита.
He's given me some of the letters-" (she pronounced it "lettahs")-"written him."	- Он даже отдал мне кое-что из своей переписки (она произнесла "пи-еписки") - любовные послания, которые он получал от разных женщин. - Письма - это недостаточно.
"But we'll need actual witnesses if we ever need anything at all.	Если уж нужно будет его припугнуть, нам потребуются свидетели.
Just tell me when he's in love again, and I'll do the rest."	Когда он опять влюбится в кого-нибудь, дай мне знать, а об остальном я позабочусь сам.
"You know I think," she drawled, amusingly, "that he is now.	- Мне кажется, он даже сейчас влюблен, - забавно протянула Рита.
I saw him on the street the other day with one of his students-rather a pretty girl, too."	- На днях я видела его на улице с одной из его учениц. Прехорошенькая девушка, кстати.
Cowperwood was pleased.	Известие это обрадовало Каупервуда.
Under the circumstances he would almost have been willing-not quite-for Aileen to succumb to Sohlberg in order to entrap her and make his situation secure.	Порой ему казалось, что если бы Эйлин уступила домогательствам Сольберга, он был бы только рад; поймав ее на месте преступления, он почувствовал бы себя в безопасности.
Yet he really did not wish it in the last analysis-would have been grieved temporarily if she had deserted him.	Впрочем, нет, в глубине души он не хотел этого и, наверное, хоть не надолго, а огорчился бы ее изменой.

However, in the case of Sohlberg, detectives were employed, the new affair with the flighty pupil was unearthed and sworn to by witnesses, and this, combined with the "lettahs" held by Rita, constituted ample material wherewith to "hush up" the musician if ever he became unduly obstreperous.	К Сольбергу, однако, были приставлены сыщики, связь его с ветреной ученицей установлена и подтверждена под присягой свидетелями, чего вместе с имевшейся у Риты "пи-епиской" было вполне достаточно, чтобы "заткнуть рот" музыканту, вздумай тот поднять шум.
So Cowperwood and Rita's state was quite comfortable.	Так что Каупервуду и Рите нечего было особенно тревожиться.
But Aileen, meditating over Antoinette Nowak, was beside herself with curiosity, doubt, worry.	Другое дело Эйлин. Мысль об Антуанете Новак не давала ей ни минуты покоя: подозрения, любопытство, тревога неотступно терзали ее.
She did not want to injure Cowperwood in any way after his bitter Philadelphia experience, and yet when she thought of his deserting her in this way she fell into a great rage.	После всего, что Каупервуд перенес в Филадельфии, Эйлин не хотела ничем вредить ему здесь, но вместе с тем при мысли, что он ее обманывает, она приходила в ярость.
Her vanity, as much as her love, was hurt.	Не только ее любви, но и тщеславию был нанесен жестокий удар.
What could she do to justify or set at rest her suspicions?	Как узнать, наконец, правду?
Watch him personally?	Самой следить за ним?
She was too dignified and vain to lurk about street-corners or offices or hotels.	Г ордость не позволяла Эйлин поджидать Каупервуда на улице, у конторы, в отелях, подсматривать из-за угла.
Never!	Нет, на это она не пойдет!
Start a quarrel without additional evidence-that would be silly.	Потребовать у него объяснений? Не имея достаточно веских доказательств, это было бы глупо.
He was too shrewd to give her further evidence once she spoke. He would merely deny it.	Он слишком хитер, и если его вспугнуть, он заметет следы, и она так ничего и не узнает: он просто будет все отрицать.
She brooded irritably, recalling after a time, and with an aching heart, that her father had put detectives on her track once ten years before, and had actually discovered her relations with Cowperwood and their rendezvous.	Эйлин совсем извелась, не зная, на что решиться, пока однажды с болью в сердце не вспомнила, как десять лет назад ее собственный отец прибег к помощи сыщиков и без труда установил ее связь с Каупервудом и место их тайных встреч.
Bitter as that memory was-torturing-yet now the same means seemed not too abhorrent to employ under the circumstances.	Как ни горько, как ни мучительно было это воспоминание, но теперь тот же самый способ дознаться истины не вызывал в ней такого возмущения, как когда-то.
No harm had come to Cowperwood in the former instance, she reasoned to herself-no especial harm-from that discovery (this was not true), and none would come to him now. (This also was not true.) But one must forgive a fiery, passionate soul, wounded to the quick, some errors of judgment.	Что ж, ведь тогда это разоблачение не причинило Каупервуду вреда, рассуждала Эйлин, во всяком случае большого вреда (это было неверно), ну и теперь ничего особенного не произойдет (что тоже было неверно). Но кто же поставит в вину страстной, любящей и глубоко уязвленной женщине такое отклонение от истины?

Her thought was that she would first be sure just what it was her beloved was doing, and then decide what course to take.	Эйлин прежде всего хотела узнать, виновен ли он перед нею, а там уж она решит, что делать.
But she knew that she was treading on dangerous ground, and mentally she recoiled from the consequences which might follow.	И тем не менее она понимала, что вступает на опасный путь, и содрогалась при мысли о возможных последствиях.
He might leave her if she fought him too bitterly. He might treat her as he had treated his first wife, Lillian.	Если ожесточить Фрэнка, он может ее бросить, поступить с ней так же, как с первой женой, Лилиан.
She studied her liege lord curiously these days, wondering if it were true that he had deserted her already, as he had deserted his first wife thirteen years before, wondering if he could really take up with a girl as common as Antoinette Nowak-wondering, wondering, wondering-half afraid and yet courageous.	Все эти дни, присматриваясь к своему господину и повелителю, она думала: неужели он меня разлюбил и обманывает, как обманывал тринадцать лет назад свою первую жену? Неужели он вправду мог сойтись с такой девушкой, как Антуанета Новак? Думала, думала, думала с безотчетным страхом и вместе с тем с решимостью постоять за себя.
What could be done with him?	Но как воздействовать на него?
If only he still loved her all would be well yet-but oh!	Если он еще любит ее, то все обойдется... ну, а если нет?
The detective agency to which she finally applied, after weeks of soul-racking suspense, was one of those disturbingly human implements which many are not opposed to using on occasion, when it is the only means of solving a troublous problem of wounded feelings or jeopardized interests.	Сыскная контора, куда Эйлин после долгих недель мучительных колебаний в конце концов обратилась, была одним из тех гнусных учреждений, к услугам которых многие все же не брезгают прибегать, когда нет иного способа разрешить свои сомнения в личных или денежных делах.
Aileen, being obviously rich, was forthwith shamefully overcharged; but the services agreed upon were well performed.	С Эйлин, как с богатой клиентки, не преминули содрать втридорога, но поручение выполнили исправно.
To her amazement, chagrin, and distress, after a few weeks of observation Cowperwood was reported to have affairs not only with Antoinette Nowak, whom she did suspect, but also with Mrs. Sohlberg.	К ее изумлению, досаде и ужасу, после нескольких недель слежки ей донесли, что Каупервуд близок не только с Антуанетой Новак, - о чем она подозревала, - но и с миссис Сольберг.
And these two affairs at one and the same time.	И поддерживает отношения и с той и с другой -две связи одновременно!
For the moment it left Aileen actually stunned and breathless.	Известие это так ошеломило Эйлин, что она долго не могла прийти в себя.
The significance of Rita Sohlberg to her in this hour was greater than that of any woman before or after.	Ни одна женщина ни до, ни после этой истории не казалась Эйлин столь опасной, как Рита Сольберг.
Of all living things, women dread women most of all, and of all women the clever and beautiful.	Из всех живых существ женщины больше всего боятся женщин, и прежде всего умных и красивых.
Rita Sohlberg had been growing on Aileen as a personage, for she had obviously been prospering during this past year, and her beauty had been amazingly enhanced thereby.	Рита Сольберг за последний год очень выросла во мнении Эйлин; материальное положение ее явно улучшилось, и благоденствовавшая Рита хорошела с каждым днем.

Once Aileen had encountered Rita in a light trap on the Avenue, very handsome and very new, and she had commented on it to Cowperwood, whose reply had been:	Однажды, увидев ее в очень элегантном новеньком кабриолете на Мичиган авеню, Эйлин рассказала о своей встрече Каупервуду.
"Her father must be making some money.	- У отца ее, вероятно, хорошо идут дела, - заметил он.
Sohlberg could never earn it for her."	- От Сольберга ей кабриолета никогда не дождаться.
Aileen sympathized with Harold because of his temperament, but she knew that what Cowperwood said was true.	И как Эйлин ни симпатизировала Гарольду -этому музыканту с впечатлительной душой, она понимала, что Каупервуд прав.
Another time, at a box-party at the theater, she had noted the rich elaborateness of Mrs. Sohlberg's dainty frock, the endless pleatings of pale silk, the startling charm of the needlework and the ribbons-countless, rosetted, small-that meant hard work on the part of some one.	В другой раз, на премьере, сидя рядом с Ритой в ложе, она обратила внимание, какое изящное и дорогое на ней платье: светлый шелк весь в мелкую складочку, ажурная строчка, бесчисленные крохотные розетки из лент - над всем этим кому-то пришлось немало потрудиться.
"How lovely this is," she had commented.	- Какая прелесть! - заметила Эйлин.
"Yes," Rita had replied, airily;	- Да? Вы находите? - беззаботно отвечала Рита.
"I thought, don't you know, my dressmaker would never get done working on it."	- Моя портниха столько возилась с ним, я думала, она никогда не кончит.
It had cost, all told, two hundred and twenty dollars, and Cowperwood had gladly paid the bill.	Платье обошлось в двести двадцать долларов, и Каупервуд охотно уплатил по счету.
Aileen went home at the time thinking of Rita's taste and of how well she had harmonized her materials to her personality.	Возвращаясь тогда из театра домой, Эйлин думала о том, как изящно одевается Рита и как она умеет всегда выбрать именно то, что ей идет.
She was truly charming.	Все-таки она очаровательна!
Now, however, when it appeared that the same charm that had appealed to her had appealed to Cowperwood, she conceived an angry, animal opposition to it all.	Теперь же, когда оказалось, что те самые чары, которые пленили ее, пленили и Каупервуда, Эйлин ощутила бешеную, лютую ненависть.
Rita Sohlberg! Ha!	Рита Сольберг!
A lot of satisfaction she'd get knowing as she would soon, that Cowperwood was sharing his affection for her with Antoinette Nowak-a mere stenographer.	То-то приятная будет для нее неожиданность, когда она услышит, что Каупервуд делил свои чувства между ней и какой-то ничтожной стенографисткой, Антуанетой Новак!
And a lot of satisfaction Antoinette would get-the cheap upstart-when she learned, as she would, that Cowperwood loved her so lightly that he would take an apartment for Rita Sohlberg and let a cheap hotel or an assignation-house do for her.	И этой дрянной выскочке Антуанете тоже хороший будет сюрприз, когда она узнает, как мало значит она для Каупервуда, если Рите Сольберг он снял целую квартиру, а с ней встречается в домах свидания и средней руки номерах.
But in spite of this savage exultation her thoughts kept coming back to herself, to her own predicament, to torture and destroy her.	Но как ни злорадствовала Эйлин, мысль о собственной беде неотступно мучила и терзала ее.
Cowperwood, the liar!	Какой лгун!

Cowperwood, the pretender!	Какой лицемер!
Cowperwood, the sneak!	Какой подлец!
At one moment she conceived a kind of horror of the man because of all his protestations to her; at the next a rage-bitter, swelling; at the next a pathetic realization of her own altered position.	Ее попеременно охватывало то отвращение к этому человеку, который когда-то клялся ей в своей любви, то безудержный, бешеный гнев, то сознание непоправимой утраты и жалость к себе.
Say what one will, to take the love of a man like Cowperwood away from a woman like Aileen was to leave her high and dry on land, as a fish out of its native element, to take all the wind out of her sails-almost to kill her.	Что ни говори, а лишить такую женщину, как Эйлин, любви Каупервуда - значило отнять у нее все; без него она была как рыба, выброшенная на берег; как корабль с поникшими парусами; как тело без души.
Whatever position she had once thought to hold through him, was now jeopardized. Whatever joy or glory she had had in being Mrs. Frank Algernon Cowperwood, it was now tarnished. She sat in her room, this same day after the detectives had given their report, a tired look in her eyes, the first set lines her pretty mouth had ever known showing about it, her past and her future whirling painfully and nebulously in her brain.	Рухнула надежда с его помощью занять положение в обществе, померкли радость и гордость именоваться миссис Фрэнк Алджернон Каупервуд. Получив донесения сыщиков, она сидела у себя в комнате, устремив усталый взгляд в пространство; впервые в жизни горькие складки обозначились в уголках ее красивого рта. Перед ней как в тумане беспорядочно проносились картины прошлого, страшные мысли о будущем.
Suddenly she got up, and, seeing Cowperwood's picture on her dresser, his still impressive eyes contemplating her, she seized it and threw it on the floor, stamping on his handsome face with her pretty foot, and raging at him in her heart.	Вдруг она вскочила - в глаза ей бросилась фотография на туалетном столе, с которой, словно на смех, спокойно и пытливо смотрел на нее муж. Эйлин схватила снимок, швырнула на пол и в бешенстве растоптала своей изящной ножкой красивое и наглое лицо.
The dog!	Мерзавец!
The brute!	Негодяй!
Her brain was full of the thought of Rita's white arms about him, of his lips to hers.	Она представила себе, как белые руки Риты обвивают его шею, как губы их сливаются в долгом поцелуе.
The spectacle of Rita's fluffy gowns, her enticing costumes, was in her eyes.	Воздушные пеньюары, открытые вечерние туалеты Риты стояли у нее перед глазами.
Rita should not have him; she should not have anything connected with him, nor, for that matter, Antoinette Nowak, either-the wretched upstart, the hireling.	Так нет же, он не достанется ни ей, ни этой дрянной выскочке, Антуанете Новак! Этому не бывать!
To think he should stoop to an office stenographer!	Дойти до того, чтобы связаться с какой-то стенографисткой у себя же в конторе!
Once on that thought, she decided that he should not be allowed to have a woman as an assistant any more.	В будущем она уже не позволит ему взять себе в секретари девушку.
He owed it to her to love her after all she had done for him, the coward, and to let other women alone.	После всего, чем она для него пожертвовала, он не смеет не любить ее, не смеет даже глядеть на других женщин!
Her brain whirled with strange thoughts.	Самые несообразные мысли вихрем проносились в ее голове.
She was really not sane in her present state.	Она была близка к помешательству.

She was so wrought up by her prospective loss that she could only think of rash, impossible, destructive things to do.	Страх потерять Каупервуда довел ее до такого исступления, что она способна была на какой угодно опрометчивый шаг, на какую угодно бессмысленную и дикую выходку.
She dressed swiftly, feverishly, and, calling a closed carriage from the coach-house, ordered herself to be driven to the New Arts Building.	Эйлин с лихорадочной поспешностью оделась, послала за наемной каретой и велела везти себя к Дворцу нового искусства.
She would show this rosy cat of a woman, this smiling piece of impertinence, this she-devil, whether she would lure Cowperwood away.	Она покажет этой красавице с конфетной коробки, этой вкрадчивой дряни, этой чертовке, как отбивать чужих мужей.
She meditated as she rode.	По дороге она обдумывала план действий.
She would not sit back and be robbed as Mrs. Cowperwood had been by her.	Она не станет сидеть сложа руки и дожидаться, пока у нее отнимут Фрэнка, как она отняла его у первой жены.
Never!	Нет, нет и нет!
He could not treat her that way.	Он не может так поступить с ней.
She would die first!	Пока она жива, этого не будет!
She would kill Rita Sohlberg and Antoinette Nowak and Cowperwood and herself first.	Она убьет Риту, убьет эту проклятую стенографистку, убьет Каупервуда, убьет себя, но этого не допустит.
She would prefer to die that way rather than lose his love.	Лучше отомстить и покончить с собой, чем потерять его любовь.
Oh yes, a thousand times!	В тысячу раз лучше!
Fortunately, Rita Sohlberg was not at the New Arts Building, or Sohlberg, either.	К счастью, ни Риты, ни Гарольда дома не было.
They had gone to a reception.	Они уехали в гости.
Nor was she at the apartment on the North Side, where, under the name of Jacobs, as Aileen had been informed by the detectives, she and Cowperwood kept occasional tryst.	В квартире на Северной стороне, где, как сообщило Эйлин сыскное агентство, миссис Сольберг и Каупервуд встречались под фамилией Джекобс, Риты тоже не оказалось.
Aileen hesitated for a moment, feeling it useless to wait, then she ordered the coachman to drive to her husband's office.	Понимая, что дожидаться бесполезно, Эйлин после недолгих колебаний велела кучеру ехать в контору мужа.
It was now nearly five o'clock.	Было около пяти часов.
Antoinette and Cowperwood had both gone, but she did not know it.	Антуанета и Каупервуд уже ушли, но Эйлин не могла этого знать.
She changed her mind, however, before she reached the office-for it was Rita Sohlberg she wished to reach first-and ordered her coachman to drive back to the Sohlberg studio.	Однако по пути туда она передумала и приказала повернуть обратно, к Дворцу нового искусства -сперва надо разделаться с Ритой, а потом уже с той девчонкой.
But still they had not returned.	Но Сольберги еще не возвратились.
In a kind of aimless rage she went home, wondering how she should reach Rita Sohlberg first and alone.	Отчаявшись найти Риту, Эйлин в бессильной ярости поехала домой. Где же и как встретиться ей с Ритой наедине?

Then, to her savage delight, the game walked into her bag.	Но на ловца и зверь бежит: к злобной радости Эйлин, Рита неожиданно явилась к ней сама.
The Sohlbergs, returning home at six o'clock from some reception farther out Michigan Avenue, had stopped, at the wish of Harold, merely to pass the time of day with Mrs. Cowperwood.	Часов в шесть вечера Сольберги возвращались из гостей по Мичиган авеню, и Г арольд, когда экипаж поравнялся с особняком Каупервудов, предложил заглянуть к ним на минутку.
Rita was exquisite in a pale-blue and lavender concoction, with silver braid worked in here and there.	Рита была прелестна в бледно-голубом туалете, отделанном серебряной тесьмой.
Her gloves and shoes were pungent bits of romance, her hat a dream of graceful lines.	Ее туфли и перчатки были чудом изящества, а шляпка - просто мечта.
At the sight of her, Aileen, who was still in the hall and had opened the door herself, fairly burned to seize her by the throat and strike her; but she restrained herself sufficiently to say,	При виде Риты Эйлин - она была еще в вестибюле и сама отворила Сольбергам - почувствовала непреодолимое желание вцепиться ей в горло, ударить ее, но сдержалась и проговорила:
"Come in."	"Милости прошу".
She still had sense enough and self-possession enough to conceal her wrath and to close the door.	У нее хватило ума и самообладания скрыть свое бешенство и запереть за ними дверь.
Beside his wife Harold was standing, offensively smug and inefficient in the fashionable frock-coat and silk hat of the time, a restraining influence as yet.	Рядом с Ритой стоял Г арольд, в модном сюртуке и шелковом цилиндре, фатоватый, никчемный, но все-таки его присутствие сдерживало Эйлин.
He was bowing and smiling:	Он кланялся и улыбался.
"Oh." This sound was neither an "oh" nor an "ah," but a kind of Danish inflected "awe," which was usually not unpleasing to hear.	- О, - собственно звук этот не походил у Сольберга ни на "о", ни на "а", а представлял собой нечто вроде модулированного по-датски "оу", что даже нравилось Эйлин.
"How are you, once more, Meeses Cowperwood?	- Как поживаете, миссис Каупервуд?
It eez sudge a pleasure to see you again-awe."	Оу! Я так счастлив вас видеть.
"Won't you two just go in the reception-room a moment," said Aileen, almost hoarsely.	- Не пройдете ли в гостиную, - хрипло произнесла Эйлин.
"I'll be right in. I want to get something."	- Я только зайду к себе и сейчас же вернусь!
Then, as an afterthought, she called very sweetly: "Oh, Mrs. Sohlberg, won't you come up to my room for a moment?	- Затем, когда Сольберги были уже в дверях, Эйлин, словно что-то вспомнив, нежным голоском позвала Риту: - Миссис Сольберг! Может быть, вы подыметесь на минутку ко мне?
I have something I want to show you."	Я хочу показать вам одну вещь.
Rita responded promptly.	Рита тотчас согласилась.
She always felt it incumbent upon her to be very nice to Aileen.	Она считала своим долгом всегда быть особенно предупредительной с Эйлин.
"We have only a moment to stay," she replied, archly and sweetly, and coming out in the hall, "but I'll come up."	- Мы к вам заглянули всего на несколько минут, но я с удовольствием подымусь с вами, - отвечала она, возвращаясь с приветливой улыбкой в вестибюль.

Aileen stayed to see her go first, then followed up-stairs swiftly, surely, entered after Rita, and closed the door.	Эйлин пропустила Риту вперед, легко и уверенно ступая, поднялась по лестнице, вошла следом за ней в спальню и закрыла дверь.
With a courage and rage born of a purely animal despair, she turned and locked it; then she wheeled swiftly, her eyes lit with a savage fire, her cheeks pale, but later aflame, her hands, her fingers working in a strange, unconscious way.	Затем с решимостью и злобой, порожденной отчаянием, она заперла дверь на ключ и круто повернулась к Рите. Глаза Эйлин горели ненавистью, щеки побелели, потом стали багровыми, пальцы конвульсивно сжимались и разжимались.
"So," she said, looking at Rita, and coming toward her quickly and angrily, "you'll steal my husband, will you?	- Так вот вы как, - проговорила она, в упор глядя на Риту и подступая к ней с перекошенным от гнева лицом. - Моего мужа отбить вздумали, да?
You'll live in a secret apartment, will you?	Квартиру завели для встреч, да?
You'll come here smiling and lying to me, will you?	А ко мне в дом приходили улыбаться и лгать?
You beast!	Ах ты гадина!
You cat!	Лживая тварь!
You prostitute!	Потаскушка!
I'll show you now! You tow-headed beast!	Я тебе покажу, будешь знать, как прикидываться овечкой!
I know you now for what you are!	Теперь я тебя раскусила!
I'll teach you once for all!	Теперь я тебя проучу, раз и навсегда проучу.
Take that, and that, and that!"	Вот тебе, вот тебе! Вот тебе!
Suiting action to word, Aileen had descended upon her whirlwind, animal fashion, striking, scratching, choking, tearing her visitor's hat from her head, ripping the laces from her neck, beating her in the face, and clutching violently at her hair and throat to choke and mar her beauty if she could.	От слов Эйлин тотчас перешла к действию; налетев на Риту как вихрь, она с остервенением колотила ее, царапала, щипала; она сорвала с нее шляпку, разодрала кружево у ворота, била ее по лицу, таскала за волосы и, вцепившись своей сопернице в горло, старалась задушить ее и изуродовать.
For the moment she was really crazy with rage.	В эту минуту она действительно была невменяема.
By the suddenness of this onslaught Rita Sohlberg was taken back completely.	Нападение было столь стремительно и внезапно, что Рита поневоле растерялась.
It all came so swiftly, so terribly, she scarcely realized what was happening before the storm was upon her.	Все произошло слишком быстро, было слишком ужасно, она и опомниться не успела, как буря обрушилась на нее.
There was no time for arguments, pleas, anything.	У Риты не было времени ни убеждать, ни оправдываться.
Terrified, shamed, nonplussed, she went down quite limply under this almost lightning attack.	Страх, позор, неожиданность заставили ее всю сжаться при этом молниеносном натиске.
When Aileen began to strike her she attempted in vain to defend herself, uttering at the same time piercing screams which could be heard throughout the house.	Когда Эйлин набросилась на нее, она стала беспомощно защищаться, оглашая криками весь дом.

She screamed shrilly, strangely, like a wild dying animal.	Это были дикие, пронзительные крики раненного насмерть зверя.
On the instant all her fine, civilized poise had deserted her.	Весь лоск цивилизации мгновенно слетел с нее.
From the sweetness and delicacy of the reception atmosphere-the polite cooings, posturings, and mouthings so charming to contemplate, so alluring in her-she had dropped on the instant to that native animal condition that shows itself in fear.	От светской изысканности и грации, нежного воркования, поз, гримасок, составлявших главную прелесть и очарование Риты, не осталось и следа: страх мигом вернул ее к первобытному состоянию.
Her eyes had a look of hunted horror, her lips and cheeks were pale and drawn.	В глазах ее был ужас затравленного животного, посиневшие губы тряслись.
She retreated in a staggering, ungraceful way; she writhed and squirmed, screaming in the strong clutch of the irate and vigorous Aileen.	Она пятилась от Эйлин, неуклюже спотыкаясь, с воплями корчилась и извивалась в ее цепких, сильных руках.
Cowperwood entered the hall below just before the screams began.	Каупервуд вошел в дом за несколько секунд до того, как раздались эти крики.
He had followed the Sohlbergs almost immediately from his office, and, chancing to glance in the reception-room, he had observed Sohlberg smiling, radiant, an intangible air of self-ingratiating, social, and artistic sycophancy about him, his long black frock-coat buttoned smoothly around his body, his silk hat still in his hands.	Он приехал из конторы почти вслед за Сольбергами и, случайно заглянув в гостиную, увидал там Гарольда. На лице музыканта сияла самодовольная и вместе с тем угодливая улыбка, та же угодливость чувствовалась во всей его фигуре, облаченной в застегнутый на все пуговицы длинный черный сюртук, к даже в шелковом цилиндре, который он все еще держал в руках.
"Awe, how do you do, Meezter Cowperwood," he was beginning to say, his curly head shaking in a friendly manner,	- О, мистер Каупервуд, как вы поживаете? -приветствовал он хозяина дома, дружески кивая кудрявой головой.
"I'm soa glad to see you again" when-but who can imitate a scream of terror?	- Я так рад вас видеть... - Но тут... Можно ли описать вопль ужаса?
We have no words, no symbols even, for those essential sounds of fright and agony.	У нас нет слов, нет даже обозначений, чтобы передать эти животные, нечленораздельные звуки, которыми выражают страдание и страх.
They filled the hall, the library, the reception-room, the distant kitchen even, and basement with a kind of vibrant terror.	Они достигли вестибюля, библиотеки, гостиной, долетели даже до кухни и погреба, наполнив весь дом трепетом ужаса.
Cowperwood, always the man of action as opposed to nervous cogitation, braced up on the instant like taut wire.	Каупервуд, человек действия, не ведающий раздумья и нерешительности впечатлительных натур, весь напрягся, как пружина.
What, for heaven's sake, could that be?	Что это?
What a terrible cry!	Что за страшный крик?
Sohlberg the artist, responding like a chameleon to the various emotional complexions of life, began to breathe stertorously, to blanch, to lose control of himself.	Сольберг - артист, как хамелеон реагирующий на всякое неожиданное происшествие и волнение, -побледнел, тяжело задышал, растерялся.
"My God!" he exclaimed, throwing up his hands, "that's Rita!	- Господи! - воскликнул он, ломая руки. - Да ведь это Рита.

She's up-stairs in your wife's room!	Она наверху у вашей жены!
Something must have happened.	Там что-то случилось.
Oh-" On the instant he was quite beside himself, terrified, shaking, almost useless.	Боже мой! Боже мой!.. - Перепуганный, дрожащий, он сразу размяк и обессилел.
Cowperwood, on the contrary, without a moment's hesitation had thrown his coat to the floor, dashed up the stairs, followed by Sohlberg.	Каупервуд же, без единой секунды колебаний, сбросил на пол свое пальто и ринулся наверх. Сольберг побежал за ним.
What could it be?	Что случилось?
Where was Aileen? As he bounded upward a clear sense of something untoward came over him; it was sickening, terrifying.	Где Эйлин? - спрашивал себя Каупервуд, перескакивая через три ступеньки и сознавая, что стряслась какая-то непоправимая, ужасная беда. Эти вопли выворачивали всю душу, от них мороз продирал по коже.
Scream! Scream!	Опять вопль, еще и еще.
Scream! came the sounds.	Потом истошные крики.
"Oh, my God! don't kill me!	- Боже! Убивают!
Help!	Помогите!
Help!" SCREAM-this last a long, terrified, ear-piercing wail.	Спасите! - И снова вопль, вернее какой-то дикий, протяжный, зловещий вой.
Sohlberg was about to drop from heart failure, he was so frightened.	Сольберг был близок к обмороку, так он перепугался.
His face was an ashen gray.	Лицо его стало землисто-серым.
Cowperwood seized the door-knob vigorously and, finding the door locked, shook, rattled, and banged at it.	Каупервуд толкнул дверь и, убедившись, что она заперта, стал ее дергать, стучать, колотить в нее ногами.
"Aileen!" he called, sharply. "Aileen! What's the matter in there?	- Эйлин! Что там такое? - властно закричал он.
Open this door, Aileen!" "Oh, my God!	- Сейчас же отвори!
Oh, help! help!	- Помогите! Помогите!
Oh, mercy-o-o-o-o-oh!"	Сжальтесь... О-о-о-о-о!
It was the moaning voice of Rita.	- Это был слабеющий голос Риты.
"I'll show you, you she-devil!" he heard Aileen calling.	- Я тебе покажу, чертовка! - послышался голос Эйлин.
"I'll teach you, you beast!	- Я тебя, гадина, проучу!
You cat, you prostitute!	Лживая, продажная тварь!
There! there! there!"	Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!
"Aileen!" he called, hoarsely.	- Эйлин! - хрипло позвал Каупервуд.
"Aileen!"	- Эйлин!
Then, getting no response, and the screams continuing, he turned angrily.	- Но она не отвечала, и вопли не прекращались.

"Stand back!" he exclaimed to Sohlberg, who was moaning helplessly.	- Отойдите! Что вы стоите, как столб? - злобно крикнул он беспомощно охающему Сольбергу.
"Get me a chair, get me a table-anything."	- Дайте мне стул, стол, что-нибудь!
The butler ran to obey, but before he could return Cowperwood had found an implement.	- Дворецкий бросился выполнять приказание, но прежде чем он вернулся, Каупервуд нашел подходящее орудие.
"Here!" he said, seizing a long, thin, heavily carved and heavily wrought oak chair which stood at the head of the stairs on the landing. He whirled it vigorously over his head.	На площадке лестницы стоял дубовый резной стул с высокой узкой спинкой. - Вот! -воскликнул он, схватил его и занес над головой.
Smash!	Раз!
The sound rose louder than the screams inside.	Удар в дверь на мгновенье заглушил доносившиеся изнутри крики.
Smash!	Раз!
The chair creaked and almost broke, but the door did not give.	Стул затрещал и чуть не рассыпался, но дверь не поддавалась.
Smash!	Ррраз!
The chair broke and the door flew open.	Стул разлетелся в щепы, и дверь распахнулась.
He had knocked the lock loose and had leaped in to where Aileen, kneeling over Rita on the floor, was choking and beating her into insensibility.	Каупервуду удалось вышибить замок. Одним прыжком он очутился возле Эйлин, которая, придавив коленом распростертую посреди комнаты Риту, душила ее и колотила головой об пол.
Like an animal he was upon her.	Как зверь кинулся он на нее.
"Aileen," he shouted, fiercely, in a hoarse, ugly, guttural voice, "you fool! You idiot-let go!	- Эйлин! Дура! Идиотка! Отпусти! - прорычал он хриплым, странно изменившимся голосом.
What the devil's the matter with you?	- Что с тобой, черт тебя возьми!
What are you trying to do?	Что ты делаешь?
Have you lost your mind?-you crazy idiot!"	Ты что, с ума сошла? Безмозглая идиотка!
He seized her strong hands and ripped them apart. He fairly dragged her back, half twisting and half throwing her over his knee, loosing her clutching hold. She was so insanely furious that she still struggled and cried, saying:	- Он, словно клещами, схватил Эйлин за руки и, оторвав от Риты, силком оттащил ее; перегнув через колено, он повалил ее на пол, но она, не помня себя от бешенства, продолжала вырываться и кричать:
"Let me at her!	- Пусти меня!
Let me at her!	Пусти меня!
I'll teach her!	Я ее проучу!
Don't you try to hold me, you dog!	Не смей держать, негодяй!
I'll show you, too, you brute-oh-"	Я и тебе покажу, собака... О!..
"Pick up that woman," called Cowperwood, firmly, to Sohlberg and the butler, who had entered.	- Подымите эту женщину, - указывая на распростертую Риту, крикнул Каупервуд появившимся в дверях дворецкому и Сольбергу.

"Get her out of here quick!	- Унесите ее скорей отсюда.
My wife has gone crazy.	У миссис Каупервуд припадок.
Get her out of here, I tell you!	Унесите же, говорят вам.
This woman doesn't know what she's doing.	Жена сейчас сама не понимает, что делает.
Take her out and get a doctor.	Унесите скорей и немедленно пошлите за доктором.
What sort of a hell's melee is this, anyway?"	Чтобы так драться!..
"Oh," moaned Rita, who was torn and fainting, almost unconscious from sheer terror.	- О! - простонала Рита. Она была вся истерзана и от страха почти потеряла сознание.
"I'll kill her!" screamed Aileen.	- Я убью ее! - взвизгнула Эйлин.
"I'll murder her!	- Изуродую!
I'll murder you too, you dog!	И тебя убью, собака!
Oh"-she began striking at him-"I'll teach you how to run around with other women, you dog, you brute!"	О!.. - Она порывалась его ударить. - Я тебе покажу, как путаться со всякой дрянью. Негодяй! Подлец!
Cowperwood merely gripped her hands and shook her vigorously, forcefully.	Но Каупервуд еще крепче стиснул руки Эйлин и несколько раз сильно ее встряхнул.
"What the devil has got into you, anyway, you fool?" he said to her, bitterly, as they carried Rita out.	- Что это на тебя нашло, черт тебя возьми, безмозглая дура! - грубо сказал он, когда Риту унесли.
"What are you trying to do, anyway-murder her?	- Чего ты добиваешься? Что тебе надо? Убить ее?
Do you want the police to come in here?	Ты что же, хочешь, чтобы сюда пожаловала полиция?
Stop your screaming and behave yourself, or I'll shove a handkerchief in your mouth!	Перестань вопить и веди себя прилично, а не то я заткну тебе рот платком!
Stop, I tell you!	Перестань, тебе говорят!
Stop! Do you hear me?	Перестань, слышишь?
This is enough, you fool!"	Довольно, сумасшедшая!
He clapped his hand over her mouth, pressing it tight and forcing her back against him. He shook her brutally, angrily.	- Он зажал ей рот ладонью, а другой рукой, перехватив ее поудобнее, резко, со злостью встряхнул.
He was very strong.	Каупервуд был очень силен.
"Now will you stop," he insisted, "or do you want me to choke you quiet?	- Ну, замолчишь ты, наконец, или хочешь, чтобы я тебя придушил?
I will, if you don't.	И придушу, если ты не прекратишь это безобразие, - пригрозил он.
You're out of your mind.	- Совсем рехнулась!
Stop, I tell you!	Замолчи сейчас же!
So this is the way you carry on when things don't go to suit you?"	Так вот ты как, когда что-нибудь не по тебе?

She was sobbing, struggling, moaning, half screaming, quite beside herself.	Но Эйлин в исступлении рыдала, вырывалась, стонала, пытаясь все же выкрикивать угрозы и ругательства.
"Oh, you crazy fool!" he said, swinging her round, and with an effort getting out a handkerchief, which he forced over her face and in her mouth.	- Дура! Сумасшедшая! - Каупервуд опрокинул ее на спину, с трудом вытащил платок из кармана и запихал ей в рот.
"There," he said, relievedly, "now will you shut up?" holding her tight in an iron grip, he let her struggle and turn, quite ready to put an end to her breathing if necessary.	- Ну вот, - произнес он с облегчением, - теперь ты будешь у меня молчать! - Она продолжала вырываться, колотила ногами об пол, но он держал ее железной хваткой; в эту минуту ему ничего не стоило ее придушить.
Now that he had conquered her, he continued to hold her tightly, stooping beside her on one knee, listening and meditating.	Мало-помалу она затихла. Каупервуд, стоя возле нее на одном колене, крепко держал ее руки, прислушивался к тому, что делается в доме, и размышлял.
Hers was surely a terrible passion.	Какая все-таки бешеная злоба!
From some points of view he could not blame her.	Конечно, ее особенно и винить нельзя.
Great was her provocation, great her love.	Она слишком его любит, слишком глубоко оскорблена.
He knew her disposition well enough to have anticipated something of this sort.	Он достаточно хорошо знал характер Эйлин и должен был предвидеть такой взрыв.
Yet the wretchedness, shame, scandal of the terrible affair upset his customary equilibrium.	Но дикая сцена, которую он застал, была настолько безобразна, грозила такими неприятностями, позором и скандалом, что ему трудно было сохранять обычное хладнокровие.
To think any one should give way to such a storm as this!	Как можно дойти до такого неистовства?
To think that Aileen should do it!	Да, Эйлин показала себя!
To think that Rita should have been so mistreated!	А Рита? Страшно подумать, как Эйлин избивала ее.
It was not at all unlikely that she was seriously injured, marred for life-possibly even killed.	Может быть, она тяжело ранена, изувечена или даже убита?
The horror of that!	Какой ужас!
The ensuing storm of public rage!	Это вызовет бурю негодования!
A trial!	Будет скандальный процесс!
His whole career gone up in one terrific explosion of woe, anger, death! Great God!	Ревность Эйлин погубит всю его карьеру. Боже мой, все его будущее может рухнуть из-за этой сумасшедшей вспышки отчаяния и ярости!
He called the butler to him by a nod of his head, when the latter, who had gone out with Rita, hurried back.	Когда вернулся дворецкий, Каупервуд кивком головы подозвал его к себе.
"How is she?" he asked, desperately.	- Как миссис Сольберг? - спросил он, втайне опасаясь самого худшего.
"Seriously hurt?"	- Что-нибудь серьезное?
"No, sir; I think not.	- Нет, сэр, не думаю.

I believe she's just fainted.	По-моему, только в обмороке.
She'll be all right in a little while, sir.	И, надо полагать, сэр, скоро придет в себя.
Can I be of any service, sir?"	Не прикажете ли вам помочь, сэр?
Ordinarily Cowperwood would have smiled at such a scene. Now he was cold, sober.	Увидев подобную сцену со стороны, Каупервуд не удержался бы от смеха, но сейчас он остался холоден и строг.
"Not now," he replied, with a sigh of relief, still holding Aileen firmly.	- Нет, пока не надо, - отвечал он со вздохом облегчения, продолжая крепко держать Эйлин.
"Go out and close the door.	- Идите и закройте дверь поплотнее.
Call a doctor. Wait in the hall.	Пошлите за доктором и ждите его в вестибюле.
When he comes, call me."	Как только он придет, позовите меня.
Aileen, conscious of things being done for Rita, of sympathy being extended to her, tried to get up, to scream again; but she couldn't; her lord and master held her in an ugly hold.	Когда Эйлин поняла, что Рите собираются оказывать помощь, что о ней заботятся, делают что-то для нее, она попыталась приподняться, хотела закричать, но ее господин и повелитель держал ее крепко.
When the door was closed he said again: "Now, Aileen, will you hush? Will you let me get up and talk to you, or must we stay here all night?	- Может быть, ты теперь успокоишься, Эйлин, -сказал он, когда затворилась дверь, - и мы будем разговаривать по-человечески, или мне держать тебя так до утра?
Do you want me to drop you forever after to-night?	Ты, видно, хочешь, чтоб я навсегда расстался с тобой, и притом немедленно.
I understand all about this, but I am in control now, and I am going to stay so.	Я все прекрасно понимаю, но тебе со мной не справиться, так и знай.
You will come to your senses and be reasonable, or I will leave you to-morrow as sure as I am here."	Или ты образумишься, или, даю тебе слово, я завтра же уйду от тебя.
His voice rang convincingly.	- Голос его звучал угрожающе.
"Now, shall we talk sensibly, or will you go on making a fool of yourself-disgracing me, disgracing the house, making yourself and myself the laughing-stock of the servants, the neighborhood, the city?	- Так что же? Будем разговаривать серьезно или ты и дальше собираешься валять дурака -позорить меня, позорить наш дом, выставлять нас на посмешище прислуге, соседям, всему городу?
This is a fine showing you've made to-day.	Хорошее представление устроила ты сегодня.
Good God!	Господи боже мой!
A fine showing, indeed!	Вот уж действительно показала себя во всей красе.
A brawl in this house, a fight!	Скандал, драка! И где - у нас в доме!
I thought you had better sense-more self-respect-really I did.	Я думал, у тебя больше здравого смысла, больше уважения к себе.
You have seriously jeopardized my chances here in Chicago.	Ты знаешь, что ты мне очень навредила! Всей моей будущности в Чикаго!
You have seriously injured and possibly killed a woman.	Ты тяжело поранила, а может быть, даже убила эту женщину.

You could even be hanged for that.	Тебя могут повесить.
Do you hear me?"	Слышишь ты меня?
"Oh, let them hang me," groaned Aileen.	- И пусть вешают.
"I want to die."	Я хочу умереть, - простонала Эйлин.
He took away his hand from her mouth, loosened his grip upon her arms, and let her get to her feet.	Он вытащил платок у нее из рта и отпустил ее руки, чтобы она могла встать.
She was still torrential, impetuous, ready to upbraid him, but once standing she was confronted by him, cold, commanding, fixing her with a fishy eye.	Все в ней еще кипело и клокотало от ярости, но, поднявшись на ноги, она увидела перед собой лицо Каупервуда, его пристальный, холодный, властный взгляд.
He wore a look now she had never seen on his face before-a hard, wintry, dynamic flare, which no one but his commercial enemies, and only those occasionally, had seen.	Что-то жесткое, ледяное, беспощадное сквозило в его чертах; Эйлин не знала у него этого выражения, таким Каупервуда видели только его конкуренты, да и то в редких случаях.
"Now stop!" he exclaimed.	- Довольно! - крикнул он.
"Not one more word!	- Ни слова больше!
Not one! Do you hear me?"	Слышишь, ни слова!
She wavered, quailed, gave way.	Она смешалась, вздрогнула, покорилась.
All the fury of her tempestuous soul fell, as the sea falls under a lapse of wind. She had had it in heart, on her lips, to cry again,	Бушевавший в душе ее гнев стих, как стихает море, когда унимается ветер.
"You dog! you brute!" and a hundred other terrible, useless things, but somehow, under the pressure of his gaze, the hardness of his heart, the words on her lips died away.	"Подлец! Мерзавец!" и сотни других не менее страшных и бесполезных слов рвались из груди Эйлин, но под ледяным взглядом Каупервуда замерли у нее на губах.
She looked at him uncertainly for a moment, then, turning, she threw herself on the bed near by, clutched her cheeks and mouth and eyes, and, rocking back and forth in an agony of woe, she began to sob:	Мгновенье она смотрела на него в нерешительности, потом бросилась на постель и разрыдалась; закрыв лицо руками и раскачиваясь взад и вперед от невыносимой душевной муки, она всхлипывала и бормотала:
"Oh, my God! my God!	- Боже мой! Боже мой!
My heart!	Сердце разрывается.
My life!	Для чего жить?
I want to die!	Хоть бы умереть скорей!
I want to die!"	Хоть бы умереть!
Standing there watching her, there suddenly came to Cowperwood a keen sense of her soul hurt, her heart hurt, and he was moved.	Видя, что с ней делается, Каупервуд вдруг понял, какую она должна испытывать сердечную и душевную боль, и пожалел ее.
"Aileen," he said, after a moment or two, coming over and touching her quite gently,	Немного погодя он подошел к Эйлин и тихонько коснулся ее плеча.
"Aileen!	- Эйлин!
Don't cry so.	Не надо! Перестань плакать, - уговаривал он.

I haven't left you yet.	- Я ведь еще не бросил тебя.
Your life isn't utterly ruined.	Не все еще погибло.
Don't cry.	Не плачь.
This is bad business, but perhaps it is not without remedy.	Все это, конечно, очень плохо, но, может быть, и поправимо.
Come now, pull yourself together, Aileen!"	Ну, перестань, Эйлин. Возьми себя в руки.
For answer she merely rocked and moaned, uncontrolled and uncontrollable. Being anxious about conditions elsewhere, he turned and stepped out into the hall. He must make some show for the benefit of the doctor and the servants; he must look after Rita, and offer some sort of passing explanation to Sohlberg. "Here," he called to a passing servant, "shut that door and watch it.	Но Эйлин только покачивалась и стонала; безутешная в своем горе, она не желала ничего слушать. А у Каупервуда, кроме Эйлин, были и другие заботы: надо было придумать какое-то объяснение для доктора и прислуги, узнать, что с Ритой, по возможности успокоить Сольберга. Выйдя в коридор, он подозвал к себе лакея. -Стойте возле этой двери и никуда не отходите.
If Mrs. Cowperwood comes out call me instantly."	Если миссис Каупервуд выйдет, немедленно позовите меня.
Chapter XIX. "Hell Hath No Fury-"	19. "НЕТ ФУРИИ В АДУ, СТОЛЬ ЗЛОЙ..."
Rita was not dead by any means-only seriously bruised, scratched, and choked.	Рита, разумеется, не умерла, но она была избита до синяков, исцарапана, полузадушена.
Her scalp was cut in one place.	На затылке у нее оказалась широкая ссадина.
Aileen had repeatedly beaten her head on the floor, and this might have resulted seriously if Cowperwood had not entered as quickly as he had.	Эйлин колотила ее головой об пол, и это могло бы плохо кончиться, если бы Каупервуд не подоспел вовремя.
Sohlberg for the moment-for some little time, in fact-was under the impression that Aileen had truly lost her mind, had suddenly gone crazy, and that those shameless charges he had heard her making were the emanations of a disordered brain.	У Сольберга сначала создалось впечатление, что Эйлин и вправду была невменяема, что она неожиданно потеряла рассудок и что ее дикие выкрики по адресу Риты и Каупервуда не более как плод больного воображения.
Nevertheless the things she had said haunted him.	На какое-то время он в это поверил.
He was in a bad state himself-almost a subject for the doctor. His lips were bluish, his cheeks blanched.	И все же слова Эйлин не шли у него из головы. К самому Сольбергу впору было звать врача - после пережитого потрясения он еле держался на ногах, губы у него были синие, лицо мертвенно-бледное.
Rita had been carried into an adjoining bedroom and laid upon a bed; cold water, ointments, a bottle of arnica had been procured; and when Cowperwood appeared she was conscious and somewhat better.	Риту перенесли в соседнюю спальню и уложили в постель. Были пущены в ход примочки, холодная вода, компрессы из арники, и когда Каупервуд явился к ней, она уже пришла в сознание и чувствовала себя лучше.
But she was still very weak and smarting from her wounds, both mental and physical.	Все же она была еще очень слаба и жестоко страдала физически и нравственно.
When the doctor arrived he had been told that a lady, a guest, had fallen down-stairs; when Cowperwood came in the physician was dressing her wounds.	Доктору сказали, что гостья оступилась и упала с лестницы. Когда Каупервуд вошел к Рите, ей делали перевязку.
As soon as he had gone Cowperwood said to the maid in attendance,	Как только доктор распрощался, Каупервуд сказал горничной, которая ухаживала за Ритой:

"Go get me some hot water."	- Принесите кипяченой воды.
As the latter disappeared he bent over and kissed Rita's bruised lips, putting his finger to his own in warning sign.	Едва она скрылась за дверью, он нагнулся и поцеловал Риту в обезображенные вспухшие губы, потом предостерегающе приложил палец к собственным губам.
"Rita," he asked, softly, "are you fully conscious?"	- Ну, как, Рита? Тебе лучше теперь? - тихо спросил он.
She nodded weakly.	Она ответила еле приметным кивком.
"Listen, then," he said, bending over and speaking slowly. "Listen carefully.	- Тогда слушай внимательно, - сказал Каупервуд, наклоняясь к ней и стараясь говорить раздельно и внятно.
Pay strict attention to what I'm saying. You must understand every word, and do as I tell you.	- Попытайся все понять и запомнить и делай так, как я тебе скажу.
You are not seriously injured.	Никаких серьезных увечий у тебя нет.
You will be all right.	Ты скоро поправишься.
This will blow over.	Все это пройдет бесследно.
I have sent for another doctor to call on you at your studio.	Сегодня же тебя дома навестит другой доктор, я за ним уже послал.
Your husband has gone for some fresh clothes.	Гарольд поехал за платьем для тебя.
He will come back in a little while.	Он скоро вернется.
My carriage will take you home when you are a little stronger.	Как только ты почувствуешь себя немного лучше, тебя отвезут в моей карете домой.
You mustn't worry.	Не тревожься.
Everything will be all right, but you must deny everything, do you hear?	Все будет хорошо, только ты должна все отрицать, слышишь!
Everything!	Решительно все!
In so far as you know, Mrs. Cowperwood is insane.	Стой на том, что миссис Каупервуд сошла с ума.
I will talk to your husband to-morrow.	А завтра я переговорю с твоим мужем.
I will send you a trained nurse.	Я пришлю к тебе опытную сиделку.
Meantime you must be careful of what you say and how you say it.	Только, пожалуйста, будь осторожна, думай о том, что и как будешь говорить.
Be perfectly calm. Don't worry.	Главное - не волнуйся. И не бойся ничего.
You are perfectly safe here, and you will be there.	Ты и здесь и дома в полной безопасности.
Mrs. Cowperwood will not trouble you any more.	Миссис Каупервуд больше тебя не потревожит.
I will see to that.	Об этом я позабочусь.
I am so sorry; but I love you.	Мне так жаль тебя, Рита, я так тебя люблю.
I am near you all the while.	Знай, что я всегда с тобой.
You must not let this make any difference.	То, что случилось, не должно отразиться на наших отношениях.
You will not see her any more."	Больше ты ее никогда не увидишь.

Still he knew that it would make a difference.	Тем не менее Каупервуд знал, что прежнего не вернуть.
Reassured as to Rita's condition, he went back to Aileen's room to plead with her again-to soothe her if he could.	Убедившись, что состояние Риты не внушает опасений, Каупервуд пошел к Эйлин, чтобы еще раз поговорить с ней и по возможности успокоить.
He found her up and dressing, a new thought and determination in her mind.	Он застал ее уже на ногах, она одевалась и, как видно, приняла какое-то новое решение.
Since she had thrown herself on the bed sobbing and groaning, her mood had gradually changed; she began to reason that if she could not dominate him, could not make him properly sorry, she had better leave.	Пока она лежала на кровати, обливаясь слезами, в ней произошел перелом. Если она не имеет больше никакой власти над Каупервудом, если она не может заставить его искренне раскаяться, то лучше ей уйти от него.
It was evident, she thought, that he did not love her any more, seeing that his anxiety to protect Rita had been so great; his brutality in restraining her so marked; and yet she did not want to believe that this was so.	Фрэнк ее разлюбил, это ясно, иначе он не стал бы так горячо защищать Риту и с ней никогда бы не обошелся так грубо. И все же она не хотела этому верить.
He had been so wonderful to her in times past.	Фрэнк был так внимателен к ней, так нежен когда-то!
She had not given up all hope of winning a victory over him, and these other women-she loved him too much-but only a separation would do it.	Эйлин еще не потеряла надежды одержать победу над Каупервудом и своими соперницами - она слишком любила его, чтобы сразу сдаться, - но считала теперь, что помочь ей может только разлука.
That might bring him to his senses.	Лишь страх навсегда ее потерять образумит Каупервуда.
She would get up, dress, and go down-town to a hotel.	Она встанет, оденется и уедет в какой-нибудь отель.
He should not see her any more unless he followed her.	И больше он ее не увидит, если сам не придет к ней.
She was satisfied that she had broken up the liaison with Rita Sohlberg, anyway for the present, and as for Antoinette Nowak, she would attend to her later.	Как бы там ни было, его связи с Ритой Сольберг она все-таки положила конец, хотя бы на время, со злорадством думала Эйлин, а с Антуанетой Новак можно будет разделаться потом.
Her brain and her heart ached. She was so full of woe and rage, alternating, that she could not cry any more now.	Сердце у нее ныло, голова раскалывалась, в груди теснились такая злоба и боль, что она уже не могла больше плакать.
She stood before her mirror trying with trembling fingers to do over her toilet and adjust a street-costume.	Когда Каупервуд вошел, Эйлин, стоя перед зеркалом, дрожащими пальцами застегивала пуговицы на костюме и поправляла прическу.
Cowperwood was disturbed, nonplussed at this unexpected sight.	Этого Каупервуд никак не ожидал и потому даже несколько опешил.
"Aileen," he said, finally, coming up behind her, "can't you and I talk this thing over peacefully now?	- Эйлин, - сказал он, подходя к ней, - почему бы нам спокойно и мирно не переговорить теперь обо всем.

You don't want to do anything that you'll be sorry for.	Ты сгоряча наделаешь глупостей и потом будешь жалеть.
I don't want you to.	Зачем это нужно?
I'm sorry.	Прости меня.
You don't really believe that I've ceased to love you, do you?	Неужели ты действительно могла подумать, что я тебя разлюбил?
I haven't, you know.	Я люблю тебя, как и прежде, Эйлин.
This thing isn't as bad as it looks.	Все это не так страшно, как тебе представляется.
I should think you would have a little more sympathy with me after all we have been through together.	Мне казалось, что я вправе ожидать от тебя большей чуткости и понимания после всего, что мы пережили вместе.
You haven't any real evidence of wrong-doing on which to base any such outburst as this."	И потом у тебя нет никаких оснований обвинять меня и устраивать такую сцену.
"Oh, haven't I?" she exclaimed, turning from the mirror, where, sorrowfully and bitterly, she was smoothing her red-gold hair.	- Нет оснований? - воскликнула Эйлин, отрывая взгляд от зеркала, перед которым она только что, в печали и расстройстве, приглаживала свои рыжевато-золотистые волосы.
Her cheeks were flushed, her eyes red.	Щеки ее пылали, глаза покраснели от слез.
Just now she seemed as remarkable to him as she had seemed that first day, years ago, when in a red cape he had seen her, a girl of sixteen, running up the steps of her father's house in Philadelphia.	Она вдруг живо напомнила ему ту шестнадцатилетнюю девочку в красном капюшоне, которая стремительно взбежала на крыльцо отцовского дома и с первого взгляда так поразила его воображение много лет назад.
She was so wonderful then.	Как она была хороша тогда!
It mellowed his mood toward her.	Это воспоминание вызвало в нем прилив нежности к Эйлин.
"That's all you know about it, you liar!" she declared.	- И ты смеешь это утверждать, лгун ты этакий! -продолжала она с возмущением.
"It's little you know what I know.	- Напрасно ты воображаешь, что я ничего не знаю.
I haven't had detectives on your trail for weeks for nothing.	Думаешь, зря за тобой целый месяц по пятам ходили сыщики?
You sneak!	Подлец ты, и больше ничего!
You'd like to smooth around now and find out what I know.	Ты просто стараешься выведать, что мне известно о тебе, а что нет.
Well, I know enough, let me tell you that.	Достаточно известно, за глаза достаточно, не беспокойся!
You won't fool me any longer with your Rita Sohlbergs and your Antoinette Nowaks and your apartments and your houses of assignation.	Больше ты меня не одурачишь своими ритами, антуанетами, холостыми квартирами и домами свиданий.
I know what you are, you brute!	Я тебя насквозь вижу, негодяй!
And after all your protestations of love for me!	И это после всех твоих клятв и уверений в любви!
Ugh!"	Тьфу, мерзость!

She turned fiercely to her task while Cowperwood stared at her, touched by her passion, moved by her force.	Она снова яростно принялась закалывать волосы шпильками, а Каупервуд, пораженный силой ее страсти, поневоле любовался ею.
It was fine to see what a dramatic animal she was-really worthy of him in many ways.	Вот это темперамент - она подстать ему!
"Aileen," he said, softly, hoping still to ingratiate himself by degrees, "please don't be so bitter toward me.	- Эйлин, - мягко сказал он, не теряя надежды все же умилостивить ее, - не будь так сурова со мной.
Haven't you any understanding of how life works-any sympathy with it?	Неужели ты не можешь понять, что жизнь берет свое и устоять против нее трудно? Неужели в тебе нет ни капли сочувствия ко мне?
I thought you were more generous, more tender.	Я считал тебя великодушнее, ожидал от тебя большей чуткости.
I'm not so bad."	Не такой уж я дурной человек.
He eyed her thoughtfully, tenderly, hoping to move her through her love for him.	Он смотрел на нее задумчивым, нежным взглядом, надеясь, как всегда, сыграть на ее любви к нему.
"Sympathy!	- Сочувствие!
Sympathy!" She turned on him blazing.	Сочувствие! - вскипела Эйлин, оборачиваясь к нему.
"A lot you know about sympathy!	- Не тебе об этом говорить!
I suppose I didn't give you any sympathy when you were in the penitentiary in Philadelphia, did I?	Разве я не сочувствовала тебе, когда ты сидел в тюрьме? Нет?
A lot of good it did me-didn't it?	И вот что я за это получила.
Sympathy! Bah! To have you come out here to Chicago and take up with a lot of prostitutes-cheap stenographers and wives of musicians!	Да, посочувствовала... Чтобы ты потом в Чикаго путался с разными шлюхами - всякими стенографистками и женами музыкантов!
You have given me a lot of sympathy, haven't you?-with that woman lying in the next room to prove it!"	Ты мне тоже, верно, сочувствовал, когда обманывал меня с этой особой, что лежит в соседней комнате!
She smoothed her lithe waist and shook her shoulders preparatory to putting on a hat and adjusting her wrap.	Эйлин провела руками по талии и бедрам, приглаживая жакет, поправила его на плечах, надела шляпку и набросила шаль.
She proposed to go just as she was, and send Fadette back for all her belongings.	Она решила ничего с собой не брать и завтра прислать Фадету за вещами. Но Каупервуд не отставал, добиваясь своего.
"Aileen," he pleaded, determined to have his way, "I think you're very foolish. Really I do.	- Эйлин, - снова заговорил он, - пойми, что ты делаешь глупость, страшную глупость.
There is no occasion for all this-none in the world.	У тебя нет для этого решительно никакого повода.
Here you are talking at the top of your voice, scandalizing the whole neighborhood, fighting, leaving the house.	Ты кричишь на весь дом, срамишь нас перед соседями, устраиваешь тут драку, а теперь еще собираешься со скандалом уйти.
It's abominable.	Это же чудовищно.
I don't want you to do it.	Я не хочу, чтобы ты губила и себя и меня.

You love me yet, don't you?	Ведь ты меня еще любишь.
You know you do.	Сама знаешь, что любишь.
I know you don't mean all you say.	Многое ты наговорила в сердцах и сама этому не веришь.
You can't.	Не можешь верить.
You really don't believe that I have ceased to love you, do you, Aileen?"	Ведь не думаешь же ты в самом деле, что я разлюбил тебя?
"Love!" fired Aileen.	- Любил!.. Разлюбил! - снова вскипела Эйлин.
"A lot you know about love!	- Что ты понимаешь в любви!
A lot you have ever loved anybody, you brute!	Разве ты когда-нибудь любил, низкий ты человек?
I know how you love.	Я знаю, как ты любишь.
I thought you loved me once.	Когда-то я, правда, думала, что дорога тебе.
Humph!	Вздор!
I see how you loved me-just as you've loved fifty other women, as you love that snippy little Rita Sohlberg in the next room-the cat!-the dirty little beast!-the way you love Antoinette Nowak-a cheap stenographer!	Теперь я вижу, как ты меня любил! Не больше, чем всех других, не больше, чем эту кубышку, Риту Сольберг - гадину, лживую, подлую тварь! Или эту ничтожную стенографистку, Антуанету Новак!
Bah!	Любовь!
You don't know what the word means."	Тебе и слово-то это непонятно!..
And yet her voice trailed off into a kind of sob and her eyes filled with tears, hot, angry, aching.	Но тут спазма перехватила ей горло, она всхлипнула, и глаза ее от злости и обиды наполнились слезами.
Cowperwood saw them and came over, hoping in some way to take advantage of them.	Каупервуд заметил это и, надеясь использовать ее минутную слабость, приблизился к ней.
He was truly sorry now-anxious to make her feel tender toward him once more.	Он и в самом деле был опечален и хотел смягчить ее сердце.
"Aileen," he pleaded, "please don't be so bitter.	- Эйлин, - умоляюще сказал он, - зачем ты все это говоришь с такой злобой?
You shouldn't be so hard on me.	Не надо быть жестокой.
I'm not so bad.	Я не такой уж плохой.
Aren't you going to be reasonable?"	Будь же благоразумна.
He put out a smoothing hand, but she jumped away.	Успокойся. - Каупервуд протянул к ней руку, но Эйлин отпрянула от него.
"Don't you touch me, you brute!" she exclaimed, angrily.	- Не трогай! - крикнула она, дрожа от бешенства.
"Don't you lay a hand on me.	- Не прикасайся ко мне!
I don't want you to come near me.	Не подходи!
I'll not live with you.	Все равно я уйду от тебя.

I'll not stay in the same house with you and your mistresses.	Ни минуты больше не останусь в одном доме с тобой и твоей любовницей.
Go and live with your dear, darling Rita on the North Side if you want to.	Ступай к своей прекрасной Рите, живи с ней, если тебе угодно. У вас ведь есть даже квартира на Северной стороне.
I don't care.	Мне теперь это безразлично.
I suppose you've been in the next room comforting her-the beast!	Ты уж, конечно, бегал к ней в соседнюю комнату, утешал эту мерзавку!
I wish I had killed her-Oh, God!" She tore at her throat in a violent rage, trying to adjust a button.	Господи! Почему только я не убила ее! - и Эйлин вдруг рванула ворот жакета, который сна безуспешно пыталась застегнуть.
Cowperwood was literally astonished.	Каупервуд был поражен.
Never had he seen such an outburst as this. He had not believed Aileen to be capable of it.	Такой вспышки он от нее не ожидал, не считал ее на это способной.
He could not help admiring her.	Он не мог не восхищаться ею.
Nevertheless he resented the brutality of her assault on Rita and on his own promiscuous tendency, and this feeling vented itself in one last unfortunate remark.	Однако ее оскорбительные нападки на Риту, ее упреки в непостоянстве и неразборчивости по его адресу задели Каупервуда за живое, и раздражение его вылилось в словах, о которых он тут же пожалел.
"I wouldn't be so hard on mistresses if I were you, Aileen," he ventured, pleadingly.	- На твоем месте, Эйлин, я не стал бы особенно осуждать моих любовниц.
"I should have thought your own experience would have-" He paused, for he saw on the instant that he was making a grave mistake.	Собственный опыт должен бы... - Но тут Каупервуд запнулся, поняв, что допустил непростительный промах.
This reference to her past as a mistress was crucial.	Упоминание о прошлом Эйлин испортило все дело.
On the instant she straightened up, and her eyes filled with a great pain.	Она вздрогнула, выпрямилась, в глазах ее отразилась душевная боль.
"So that's the way you talk to me, is it?" she asked.	- Так вот как ты разговариваешь теперь со мной! -сказала она глухо.
"I knew it! I knew it!	- Я знала, что так будет.
I knew it would come!" She turned to a tall chest of drawers as high as her breasts, laden with silverware, jewel-boxes, brushes and combs, and, putting her arms down, she laid her head upon them and began to cry.	С самого начала знала! - и, отвернувшись к высокому комоду, уставленному серебряными туалетными принадлежностями, флаконами, щетками, футлярами с драгоценностями, легла на него грудью, уронила, голову на руки и зарыдала.
This was the last straw.	Эта капля переполнила чашу.
He was throwing up her lawless girlhood love to her as an offense.	Он ставит ей в упрек ее безрассудную девичью любовь к нему.
"Oh!" she sobbed, and shook in a hopeless, wretched paroxysm.	- О-о! - всхлипывала она, сотрясаясь от судорожных, безутешных рыданий.
Cowperwood came over quickly.	Каупервуд подошел к ней.
He was distressed, pained.	Он был искренне огорчен.

"I didn't mean that, Aileen," he explained.	- Ты меня не так поняла, Эйлин, - пытался он объяснить.
"I didn't mean it in that way-not at all.	- Я совсем не то хотел сказать, совсем не в этом смысле.
You rather drew that out of me; but I didn't mean it as a reproach.	Ты сама меня на это вызвала, я ведь не думал упрекать тебя.
You were my mistress, but good Lord, I never loved you any the less for that-rather more.	Да, ты была моей любовницей, но разве я поэтому меньше любил тебя? Напротив!
You know I did.	Ты сама знаешь.
I want you to believe that; it's true.	Верь мне, Эйлин. Я не лгу.
These other matters haven't been so important to me-they really haven't-"	А те истории... какое же может быть сравнение с тобой... это так все несущественно, уверяю тебя...
He looked at her helplessly as she moved away to avoid him; he was distressed, nonplussed, immensely sorry. As he walked to the center of the room again she suddenly suffered a great revulsion of feeling, but only in the direction of more wrath.	Эйлин с отвращением от него отстранилась, и Каупервуд, заметив это, смешался и замолчал. Глубоко сожалея о допущенной оплошности, он отошел на середину комнаты. А в Эйлин между тем улегшийся было гнев вспыхнул с новой силой.
This was too much.	Как он смеет!
"So this is the way you talk to me," she exclaimed, "after all I have done for you!	- Так вот как ты разговариваешь со мной! -воскликнула она. - После того, как я всем для тебя пожертвовала!
You say that to me after I waited for you and cried over you when you were in prison for nearly two years?	После того, как я два года плакала и ждала тебя, когда ты сидел в тюрьме?
Your mistress!	Любовница!
That's my reward, is it? Oh!"	Вот награда за все!
Suddenly she observed her jewel-case, and, resenting all the gifts he had given her in Philadelphia, in Paris, in Rome, here in Chicago, she suddenly threw open the lid and, grabbing the contents by handfuls, began to toss them toward him-to actually throw them in his face.	Взгляд ее упал на шкатулку с драгоценностями, и, вспомнив о подарках, которые Каупервуд делал ей в Филадельфии, в Париже, в Риме, здесь, в Чикаго, она откинула крышку и, захватив пригоршню драгоценностей, швырнула их ему в лицо.
Out they came, handfuls of gauds that he had given her in real affection: a jade necklace and bracelet of pale apple-green set in spun gold, with clasps of white ivory; a necklace of pearls, assorted as to size and matched in color, that shone with a tinted, pearly flame in the evening light; a handful of rings and brooches, diamonds, rubies, opals, amethysts; a dog-collar of emeralds, and a diamond hair-ornament.	Ожерелье и браслет из зеленого нефрита в тонкой золотой оправе с фермуарами из слоновой кости; матово блеснувшая в вечернем освещении нитка жемчуга, все зерна которой были одного цвета и одной величины; груды колец и брошей с бриллиантами, рубинами, опалами, аметистами; изумрудное ожерелье, бриллиантовая диадема -все украшения, которые он когда-то с любовью выбирал для нее у ювелиров и с радостью ей преподносил.
She flung them at him excitedly, strewing the floor, striking him on the neck, the face, the hands.	Она кидала их с лихорадочным неистовством, и кольца, броши, браслеты попадали Каупервуду в голову, в лицо, в руки и рассыпались по полу.
"Take that! and that! and that!	- Получай свои подарки! На тебе! На!

There they are!	На!
I don't want anything more of yours.	Ничего мне твоего не надо!
I don't want anything more to do with you.	Не хочу тебя знать больше!
I don't want anything that belongs to you.	Ничего не хочу твоего!
Thank God, I have money enough of my own to live on!	Слава богу, у меня есть свои деньги, как-нибудь проживу!
I hate you-I despise you-I never want to see you any more. Oh-" And, trying to think of something more, but failing, she dashed swiftly down the hall and down the stairs, while he stood for just one moment overwhelmed. Then he hurried after.	Ненавижу... презираю... не хочу тебя больше видеть... О!.. - Она остановилась, не зная, чтобы еще сказать ему, но, так ничего и не придумав, стремительно выбежала из комнаты. Эйлин уже пробежала коридор и спустилась с лестницы, когда Каупервуд, опомнившись, бросился за ней.
"Aileen!" he called.	- Эйлин! - крикнул он.
"Aileen, come back here!	- Эйлин, вернись!
Don't go, Aileen!"	Не уходи, Эйлин!
But she only hurried faster; she opened and closed the door, and actually ran out in the dark, her eyes wet, her heart bursting.	Но она побежала еще быстрее. Парадная дверь открылась, с шумом захлопнулась, и Эйлин очутилась на темной улице; глаза ее застилали слезы, сердце готово было разорваться.
So this was the end of that youthful dream that had begun so beautifully.	Так вот каков конец ее юной любви, начало которой было так прекрасно.
She was no better than the others-just one of his mistresses.	Он ее ни в грош не ставит - она всего-навсего одна из его любовниц.
To have her past thrown up to her as a defense for the others!	Бросить ей в лицо ее прошлое, чтобы защитить другую женщину!
To be told that she was no better than they!	Сказать ей, что та ничем не хуже ее.
This was the last straw.	Этого Эйлин была не в силах вынести.
She choked and sobbed as she walked, vowing never to return, never to see him any more. But as she did so Cowperwood came running after, determined for once, as lawless as he was, that this should not be the end of it all.	Она торопливо шла, давясь от рыданий, и клялась никогда больше не возвращаться, никогда больше не видеть Каупервуда. Но Каупервуд уже бежал за ней. Как ни мало считался он с понятиями морали и долга, он все же не мог допустить, чтобы так оборвались его отношения с Эйлин.
She had loved him, he reflected. She had laid every gift of passion and affection on the altar of her love.	Она любила его, говорил себе Каупервуд, и все дары своей преданности и страсти принесла на алтарь этой любви.
It wasn't fair, really.	Слишком уж это было бы несправедливо.
She must be made to stay.	Надо ее удержать.
He caught up at last, reaching her under the dark of the November trees.	Каупервуд, наконец, догнал Эйлин и остановил ее под темным сводом сумрачных осенних деревьев.
"Aileen," he said, laying hold of her and putting his arms around her waist. "Aileen, dearest, this is plain madness.	- Эйлин, - нежно сказал он, обнимая ее за плечи, -Эйлин, дорогая, это же чистейшее безумие.

It is insanity.	Ты не в своем уме!
You're not in your right mind.	Что ж это такое?
Don't go!	Не уходи!
Don't leave me!	Не оставляй меня!
I love you!	Я тебя люблю!
Don't you know I do? Can't you really see that?	Неужели ты этого не видишь, не хочешь понять?
Don't run away like this, and don't cry.	Не беги от меня и не плачь.
I do love you, and you know it. I always shall.	Ведь я тебя люблю, ты это знаешь, и всегда буду любить.
Come back now.	Вернись, Эйлин.
Kiss me.	Ну, поцелуй меня.
I'll do better.	Я исправлюсь.
Really I will.	Честное слово, исправлюсь.
Give me another chance. Wait and see.	Ты только испытай меня, и увидишь.
Come now-won't you?	А теперь вернемся, да?
That's my girl, my Aileen. Do come.	Вернемся, моя девочка, моя Эйлин.
Please!"	Я прошу тебя!
She pulled on, but he held her, smoothing her arms, her neck, her face.	Она порывалась уйти, но он держал ее и гладил ее плечи, волосы, лицо.
"Aileen!" he entreated.	- Эйлин! - молил он.
She tugged so that he was finally compelled to work her about into his arms; then, sobbing, she stood there agonized but happy once more, in a way.	Она вырывалась, но он обнял ее и крепко прижал к груди. Тогда она сразу затихла и только изредка слабо всхлипывала, испытывая одновременно и горе и какую-то мучительную радость.
"But I don't want to," she protested.	- Я не хочу! - твердила она.
"You don't love me any more.	- Ты не любишь меня больше.
Let me go."	Пусти!
But he kept hold of her, urging, and finally she said, her head upon his shoulder as of old,	Но Каупервуд не отпускал ее, уговаривал, и, наконец, уткнувшись головой ему в плечо, как это бывало прежде, она сказала:
"Don't make me come back to-night.	- Только не сегодня. Не заставляй меня.
I don't want to.	Я не хочу.
I can't.	Не могу.
Let me go down-town. I'll come back later, maybe."	Я переночую в городе, а завтра, может быть, приеду.
"Then I'll go with you," he said, endearingly.	- Тогда пойдем вместе, - с нежностью сказал Каупервуд.
"It isn't right.	- Это, вероятно, неразумно.

There are a lot of things I should be doing to stop this scandal, but I'll go."	Мне следовало бы позаботиться о том, чтобы предотвратить скандал. Но я пойду с тобой.
And together they sought a street-car.	И они направились к станции конки.
Chapter XX. "Man and Superman"	20. "ЧЕЛОВЕК И СВЕРХЧЕЛОВЕК"
It is a sad commentary on all save the most chemic unions-those dark red flowers of romance that bloom most often only for a tragic end-that they cannot endure the storms of disaster that are wont to overtake them.	Как ни прискорбно, но надо признаться, что большинство любовных союзов не выдерживает натиска житейских бурь, и только истинная любовь - это полное органическое слияние двух существ - способна противостоять всему, но она-то обычно и заканчивается трагической развязкой.
A woman like Rita Sohlberg, with a seemingly urgent feeling for Cowperwood, was yet not so charmed by him but that this shock to her pride was a marked sedative.	Рита Сольберг, так пылко, казалось бы, влюбленная в Каупервуда, все же была не настолько околдована им, чтобы ужасный удар, нанесенный ее самолюбию, не подействовал на нее отрезвляюще.
The crushing weight of such an exposure as this, the Homeric laughter inherent, if not indicated in the faulty planning, the failure to take into account beforehand all the possibilities which might lead to such a disaster, was too much for her to endure.	Какое позорное разоблачение, какое смешное и жалкое крушение всех ее пустых расчетов и планов, какое неумение предвидеть последствия! Все это было совершенно непереносимо!
She was stung almost to desperation, maddened, at the thought of the gay, idle way in which she had walked into Mrs. Cowperwood's clutches and been made into a spectacle and a laughing-stock by her.	Мысль о том, как легкомысленно и беспечно попалась она в ловушку, расставленную ей женой Фрэнка, о том, что она позволила этой женщине сделать из себя посмешище, приводила Риту в ярость.
What a brute she was-what a demon!	Эта Эйлин - просто грубое животное! Ведьма!
Her own physical weakness under the circumstances was no grief to her-rather a salve to her superior disposition; but just the same she had been badly beaten, her beauty turned into a ragamuffin show, and that was enough.	То обстоятельство, что кулаки миссис Каупервуд оказались куда крепче ее собственных, не особенно огорчало Риту Сольберг, - скорее она увидела в этом доказательство своего морального превосходства. Но как бы там ни было, а лицо у нее в синяках и кровоподтеках, точно у пьяного бродяги, и от этого положительно можно было сойти с ума!
This evening, in the Lake Shore Sanitarium, where she had been taken, she had but one thought-to get away when it should all be over and rest her wearied brain.	В тот вечер в лечебнице на Лейк-Шор, куда ее поместили, у нее было только одно желание: уехать, уехать куда-нибудь подальше и забыть обо всем.
She did not want to see Sohlberg any more; she did not want to see Cowperwood any more.	Она не желала больше видеть Сольберга, не желала больше видеть Каупервуда.
Already Harold, suspicious and determined to get at the truth, was beginning to question her as to the strangeness of Aileen's attack-her probable reason.	К тому же Гарольд Сольберг, исполненный ревнивых подозрений, решил во что бы то ни стало докопаться до истины и уже приставал к Рите, с вопросами: с чего это миссис Каупервуд вздумалось вдруг наброситься на нее с кулаками, какая могла быть тому причина?