За Дунаем

В лесу противно выли шакалы. Временами Христо казалось, что они подкрадывались к нему, и он слышит клацанье их зубов. Нервы сдали, он вскочил и, не удержавшись, повалился назад, ударился затылком о дерево. Это привело его в себя, и шакалы куда-то девались. Погладив ушибленное место, Христо засмеялся тихо, беззвучно. «Дурень, шакалов испугался? А еще против турок восстал! Эх, Христо, Христо, сидел бы ты лучше дома да играл с ребятами в «чижа»,— он резко дернул плечами раз-другой и пошел к речке. Впереди мост, но его охраняют турки. А Христо обязательно нужно пройти по нему, чтобы попасть в Болгарию. Эх, тогда никто не поймает доброго молодца. «Да поможет тебе бог, Христо... Проскочишь пост — считай, ты дома, и горе вам тогда, турки проклятые. Не будет пощады никому от гайдуков»,— Христо вышел на опушку и остановился. Воздух сырой, тяжелый, в горле першит. Но кашлять нельзя, разве только в шапку, да и то опасно: могут услышать там, у моста.

До чего же хочется гайдуку вступить на землю болгарскую, забраться в лес, растянуться на траве да выспаться! А сейчас надо спешить. Легко сказать, спешить! Пойди узнай, сколько их там, жандармов? Наверняка потребуют у него документ, выданный турецкими властями. А что предъявить? Сказать им, как

бежал из крепости в Румынию? Или об участии в Апрельском восстании поведать? О Бабу и сербах поговорить с ними?

Христо еще не придумал, что скажет им, и даже не представлял хорошо, как будет пробиваться через мост. Зато гайдук твердо знал одно: быть ему на той стороне реки. Даже если земля и небо столкнутся. И домой проберется. И соберет себе отряд из самых отчаянных гайдуков. Уведет их в горы. И туркам станет мстить за Басила, за мать, за бабку — за всех! Вот только пост проскочить бы. Но как? Тревожил один вопрос; «Как?»

Нащупав под курткой рукоятку кинжала, Христо настороженно пересек открытую поляну и направился к сторожевому посту. Шел тем спокойным шагом, каким ходят люди, которые ничего не опасаются. Навстречу поднялись двое полицейских. Христо продолжал свой путь, хотя и заметил их.

— Селям алейкум,— почтительно приветствовал полицейских Христо.

Он говорил по-турецки без акцента, и полицейские не сразу признали в нем болгарина.

— Алейкум селям! Куда это ты так рано идешь? Может, ты нам скажешь и мы поспешим туда же? — пошутил один из них.

— Работник я, иду в город,— Христо приблизился еще на шаг.

«Из будки никто не вышел, значит, они одни... Сначала ударю ногой верзилу. Надо угодить чуть ниже живота. Потом брошусь на безусого»,— Христо сделал к туркам полшага; ступня припечаталась к земле.

— Э, да ты никак гяур? — присвистнул безусый.— А я разговорился с тобой, как с братом.

— Болгарин я, эфенди,— переступил с ноги на ногу Христо, стараясь казаться простоватым и глупым.— У меня нет братьев. Один я на земле...

— Баран ты, понял? — взревел другой полицейский, тот, что выше ростом и в плечах шире.

— Как не понять, эфенди! Только баранов стригут, и людям польза, а с меня нечего взять.

В эту минуту Христо вспомнил о своем ружье, которое оставил в лесу. Опасно было идти с ним сюда. Полицейские бы поняли, с кем имеют дело. Мелькнула

мысль, от которой он внутренне содрогнулся: «А что, если мне не удастся перейти мост?»

— А ну, покажи документ. Видно, говорун ты. Иди за мной,— приказал безусый и скрылся в будке.

Христо смотрел ему вслед, пока другой полицейский не прикрикнул на него:

— Чего уши развесил?

Ему велели взять пузатый глиняный кувшин ведра на два и отнести в будку. Поднял Христо кувшин на грудь и неожиданно ударил им по голове полицейского, который назвал его бараном. Потом грудью упал на дверь будки, задвинул засов. Выхватив кинжал, он покончил с тем, что лежал, и метнулся к будке, раскрыл дверь, и разъяренный турок, вскрикнув, отступил. Но было поздно...

Втащив убитого в будку, Христо закрыл дверь и спокойно перешел мост. Не оглядываясь, он удалялся от реки. Вот и спасительный лес. Оказавшись в нем, Христо побежал, как бывало в детстве. Теперь-то он дома!

... Христо лежал под кустами и не отрывал взгляда от деревни, в ожидании, когда в ней все угомонятся. Но близость жилья не давала гайдуку покоя, манила. Ему чудился запах хлеба и молока. Не дождавшись ночи, вылез он из своего укрытия и прислушался. Тишина. Забыв опасность, Христо бесшумно пошел к деревне. Снова остановился. И вдруг он пришел в себя: чуткий слух уловил плач ребенка. Вмиг вспомнил то, с чем не расставался всю жизнь; с мыслью о турках.

Присев на корточки, присмотрелся вокруг. Ни огня, ни домов уже не различал — все слилось с ночью. Делая короткие перебежки, Христо ощупью двигался в темноте, пока не наткнулся на плетень. Осторожность, чувство опасности по-прежнему владели им, и он замер. Потом, перебирая руками плетень, Христо медленно, шаг за шагом шел вперед и нашел калитку. Она и нужна ему. Попробовал надавить на нее: видно, на большом запоре.

Вернулся назад, перелез через плетень и оказался в огороде. Двигался, выставив перед собой руки, спотыкаясь о грядки. Но вот руки уперлись во что-то твердое: «Забор кирпичный. Может, вернуться?»

— Дядя! — услышал он вдруг чей-то голос и замер.

С трудом он различил около себя мальчика.

— Чего тебе? — промолвил Христо.

— Ты из этих.... Из комитов, что ли?

— А зачем тебе это?

— Ты настоящий гайдук?

— Настоящий.

— Дай мне ощупать твой револьвер...

— Нет у меня револьвера, вот потрогай кинжал.— В горле застрял комок, закружилась голова.

Мальчик зашептал прерывающимся от волнения голосом:

— Беги, дядя! Я дам тебе хлеба, сыра... Только ты не входи в дом. Я уже пять дней обманываю папу, будто у меня болит живот, а сам сижу здесь. Я жду гайдуков.

— А зачем они тебе?

— Папа их ненавидит... Пять дней назад я подслушал, как он говорил своему брату, что уже предал туркам троих гайдуков. Вчера у нас был читак, он сказал папе, что если к нему придет человек и скажет: «Много тебе здоровья от содержателя кафе, значит, он свой. Папа мне не настоящий отец... Я найденыш... А ты подожди, я сейчас принесу тебе еду.

— Кто дома?

— Только папа и я. А мама в гостях в Ловече, а работник пасет овец в горах.

— Вот что, иди домой и ложись спать. Да смотри не проговорись, что видел меня.

И мальчик ушел.

... После полуночи Христо постучал в калитку. Не сразу вышел хозяин, спросил недовольным тоном:

— Кто ты, человек божий, что будишь меня в такое время?

— Ябанджи1 я, хозяин... Ищу хлеба и ночевку...— шепотом ответил Христо.

— У меня, слава богу, есть и то, и другое... Входи! Ага, вот какой ты ябанджи! — ласково сказал хозяин, увидев на Христо кинжал.— Не дай бог, если кто-то увидел тебя...

— Если кто-то и увидел меня, так, должно быть, болгарин...

— Да что ты? Мир велик, люди — разные...

Вошли в дом. Хозяин поставил перед Христо софру.

— Что делать, хозяйки нет дома.

Но Христо отказался от еды. Тогда хозяин предложил идти ему спать в одае1 2.

— Лесные люди отвыкли спать в одае. Лучше я лягу в плевнике,— сказал Христо.

Хозяин поднял плечи, мол, как хочешь, гость.

Они поговорили о суровой гайдуцкой жизни. Вдруг хозяин предложил ему познакомить его с другими гайдуками. Они, мол, уже собираются после Апрельской резни.

— Хорошо, хорошо, вот настанет утро, а сейчас пойду спать.

Угодливый хозяин понесся впереди Христо.

Гость не лег. Он притаился за дверью.

Вдруг от дома отделилась крадущаяся тень. Христо узнал хозяина и последовал за ним. У калитки Христо положил ему руку на плечо.

— Куда спешишь так, хозяин?

— А... Это ты? У моего соседа спрятано немного патронов... Я хотел порадовать тебя...

— Я забыл сказать: «Много здоровья тебе от содержателя кафе».

— Что же ты молчал? А я подумал ты гайдук.

— Тсс! У меня к тебе поручение, подойди ближе.

Предатель нашел в темноте руку Христо и прильнул

к нему:

— В село должен приехать учитель.

— Ну?

— Он бежал из крепости.

— Учитель? Так, так...

— Связан с теми, кто в лесу...

— Сволочь! Но кто тебя послал?

— Не твое дело!

— Хорошо, молчу.

— Узнаешь, с кем он будет якшаться, и передашь о нем... Сам знаешь, кому. Понял?

— Да, да... Значит, бежал из Крепости. Ну, й ему покажу. Отправлю к праотцам.

— Не смей трогать... А еще вот что,— Христо слышал дыхание предателя.

— Ну, говори!

Рука с кинжалом легла на спину предателя.

— О-о!

Для верности еще раз... Теперь уже в грудь.

Потом он поспешил в дом и долго стоял над мальчиком. Не выдержал он и погладил его голову. Мальчик вздрогнул и проснулся.

— Дядя?! Папа...

— Твой отец вышел в деревню, а я пришел, чтобы поблагодарить тебя за все,— ласково сказал Христо.— Возьми,— он положил в руку мальчика карманные часы.

Ошеломленный мальчик приложил часы к уху.

— Тикают! — воскликнул он, повертел в руках и неожиданно вернул подарок.— Такая вещь не для меня... Мой папа... А ты возьмешь меня с собой в горы, когда я стану взрослым?

— Конечно!

— Дядя, а комиты всегда говорят правду, да?

— Да...

— Тогда ты не возьмешь меня в гайдуки. Я солгал тебе насчет папы.

— Что? — вскрикнул Христо.

— Он мне настоящий отец...

— А,— облегченно вздохнул Христо.— Ну, прощай, сынок!

29

Ханифа, подойдя к хлеву, собралась было гнать скотину на улицу, как из мазанки вышла свекровь и остановила невестку.

— Подожди, я сама. Тебе еще рано показываться людям.

Подхватив пустое деревянное ведро, Ханифа засеменила через двор. Женщина чувствовала на себе взгляд мужа, но оглянуться на него не смела; стыдилась показать ему свои чувства. И все же не выдержала. Остановилась у входа в саклю, опустила ведро к ногам и сделала вид, будто поправляет на голове платок, а сама быстро посмотрела в сторону Знаура. Он улыбнулся ей и даже кивнул. Но тут же послышались шаги свекрови, и Ханифа юркнула в дом.

Задав корм коню, Знаур забросил за плечо хордзен и отправился, как обычно, в поле. «Кукуруза у Тулатовых нынче хорошая... Ну почему бог так несправедлив ко мне? Чем богаче человек, тем больше он его одаривает. Да будь у меня земля, так на ней бы ничего не уродилось... Неужели Тулатовы мне не заплатят больше обещанного? Как будто я для себя стараюсь, словно ишак, работаю на их поле... Э, ишак бы давно издох, а я еще стою на ногах».— Знаур зашагал по улице, размахивая свободной рукой.

На углу стояли сельчане, среди них он заметил Бекмурзу. «Что-то случилось, наверное. Почему люди не в поле?» — встревожился Знаур, прибавив шагу. Уже ближе услышал:

— Надо вырезать весь их род...

Это сказал Кудаберд. Он метнул взгляд на Знаура.

— Вот еще один работник... Иди, иди, чего остановился? Тулатовы давно тебя ждут.