Помоги проекту - поделись книгой:
Знаур сбросил хордзен под ноги и подступился к хромому, замахнулся кулаком, но ударить не успел: рука Бекмурзы легла на плечо зятя. И все же Знаур не сдержался:
— Что ты мне на рану соль посыпаешь? Других учишь, как поступить, а сам боишься и курицы Тулатовых.
Закружился на месте Кудаберд, взывая к справедливости. Но откуда люди знали о намерении хромого вызвать на ссору Знаура и заставить его в гневе высказаться в адрес Тулатовых. А вместе с ним выпытать, что на душе у Бекмурзы. Кудаберд притворно застонал, стараясь показать, что его очень обидели слова Знаура. И кто знает, чем бы закончился спор, не вмешайся в разговор Бекмурза.
— Кудаберд говорит нужные слова. Скоро Тулатовы заставят нас грызть землю, а на шею наденут ярмо.' У кого в доме есть мука? Скажите? Где вы станете косить траву? А? Наверное, ваш скот будет сыт одной водой! Но и ее скоро у нас отберут, как и наши земли...
— О, слышите, Бекмурза мудр, как и я,— хромой ударил себя в грудь.— Разве я вам не сказал то же самое? Но что значит; для вас Кудаберд...
— Ну чего ты раскудахтался?! — прикрикнул кто-то на Кудаберда, и тот умолк.— Ты никогда плохого о Тулатовых не посмеешь даже подумать, а тут раскричался. С чего бы это?
— Между собой мы ругаемся, готовы головы оторвать друг другу. А за что? Ну, кто мне скажет? А стоит появиться Сафару, как у нас языки отнимаются и ноги подкашиваются. Разве не так? Если хоть одно мое слово будет неправдой, жизнь не пожалею. Так вот и умрем...— Бекмурза закатал рукава черкески.
Люди молчали, понурив головы. Что они могли ответить? Их отцы и деды жили в горах и сотни лег выращивали ячмень на заоблачных лоскутках. А случалось, проливалась и кровь соседа, если он нечаянно бросал зернышко за межу. «Или бог нас возьмет к себе, или мы погибнем, и никто не узнает, что на земле когда-то жили осетины»,— говорили в те далекие времена на нихасах. Горцы молились богу, а чтобы было надежнее, совершали жертвоприношение. Но оттого никому не становилось легче. Прошли долгие годы, пока горцам разрешили поселиться в долинах, на землях их отцов. Сто лет прошло с тех пор, а спор о земле продолжается. Она досталась алдарам. Да разве же ее возвратят теперь богатеи? У них сила. Тулатовы тоже сумели отделить себе лучшие земли. А какие у них особые права на нее? Этот вопрос задавали друг другу сельчане, и никто из них не мог ответить на него. Даже самые мудрые старцы становились в тупик. С думой о земле начинался день, с ней ложились спать.
— Может, напишем прошение? — предложил Бекмурза.
У хромого заблестели глаза, и, облизав губы, он прежде всего посмотрел на Знаура. Ему хотелось крикнуть: «Соглашайся, Знаур! Ну, обругай же Тулатовых!»
Никто не ответил Бекмурзе, и тот вскипел:
— Нам бы только на кувдах красивые тосты произносить. Это мы можем! Ну и живите, как думаете, а я подамся в Грозный...
— Конечно, надо,—вмешался в разговор Кудаберд с тайной надеждой все-таки выпытать, что на душе у Знаура.— Но кто из нас напишет жалобу? Разве ты когда-нибудь держал в руках бумагу? Или знаешь язык русский? Нет, ничего не получится из этой затеи.
— У меня есть знакомый писарь,— произнес, наконец, Знаур, стараясь не смотреть ни на кого.— Говорят, он сочиняет прошения...
— Что же ты молчал до сих пор! — закричал Кудаберд и развел руками.— Вы только посмотрите на него! Да ты знаешь, если он поможет написать жалобу, так Тулатовы тут же вернут наши земли!
Бекмурза презрительно махнул рукой:
— Подожди, не стрекочи. Правда, Знаур, мы все соберем по рублю, а если надо, дадим и по барану... Ничего не пожалеем, все отдадим ему, пусть только поможет добиться правды. А оттого, что мы будем ссориться между собой, нам не станет легче. Ты уж, Знаур, не тяни, завтра же отправляйся в город.
— Хорошо, пойду к нему,— согласился Знаур,— может, получится.
— Обязательно получится!
— Да если русский генерал узнает...
— Э, а то он не знает?
Кудаберд дышал часто, открытым ртом.
— Генералу бы неплохо барашка подсунуть. Знаю я их...
Но Знаур не взглянул на него. Дождавшись, когда все разошлись, хромой, несмотря на предупреждение Сафара не ходить к нему днем, понесся к Тулатовым.
Все передал Кудаберд, ничего не утаил. Обрадовался Сафар, даже рубль дал хромому.
— Иди, да пусть твои уши слышат даже ночью, когда ты спишь. Понял?
— О, а как же... Только,— хромой покрутил в руке рубль.
— Что? Ты хочешь сказать, мало? Ах ты, предатель! Да если я им расскажу о тебе, так они сожгут твой дом, да и тебя самого, а пепел пустят по ветру. Несчастный! Пошел вон, да не забудь, что я тебе сказал.
Кудаберд уходил, трусливо оглядываясь на Сафара.
30
Отец и сын стояли посреди комнаты. Руки старика лежали на широких плечах Христо. Всхлипывая, он шептал ему на ухо:
— Опять ты уходишь, Христо... А как же мы?
— Ты бы хотел, чтобы твой сын сидел дома, когда гайдуки готовятся к новому восстанию?
— Нет, нет... Бог с тобой. Мне трудно расставаться с тобой. Пойми, ты же мне сын! Вот и голова твоя поседела. Давно тебе пора жениться... Тяжело жить в разлуке, сын.
— Ты не один. Иванна, спасибо, рядом. А у кого нет ни сына, ни дочери? Они как? — Христо стиснул зубы, он вспомнил сына предателя.
— Ладно, хватит, а то сейчас разорвется сердце. Или ты думаешь здесь камень? — Петр ударил себя по груди.
У порога, склонившись над сумкой, возилась Иванна. Сестра уложила в торбу три круга овечьего сыра, лепешки, холодную баранину и большую флягу ракия. А на дне лежали деньги, собранные отцом.
— Вот й Иванна не хочет выходить замуж из-за тебя...
— Что ты говоришь, папа! — Иванна зарумянилась и еще ниже склонилась над торбой.
— Эх, папа! — вздохнул сын.— Разве ты забыл поговорку: «Гайдук не кормит мать»? А у меня и матери нет. Говоришь, убили ее потому, что не уступила дорогу имаму? Нет, неправда! Убили, потому что родила комита. И за то, что была гордая, как девушка-воевода Сирма... Да, много домов сожгли турки, сколько людей убили... Но они, сами того не желая, убили то, что для них самое нужное...
— Кого убили, говоришь? — спросил старик, положив руку на ухо.
— Страх смерти убили они в болгарах... Теперь мы не такие покорные. Пришло такое время, когда и мертвые пойдут против душманов1. Власти считают меня мертвым, а подлая турецкая шкура часто пробует острие моего кинжала. И еще попробует...
Отец глядел на сына, а у самого на глазах стояли слезы. Ему казалось, что все это сновидение и стоит ему открыть шире глаза, как сын сразу же исчезнет...
Когда Христо накануне ночью появился в доме, все растерялись от неожиданности и не верили своим глазам. Но все же это был он, Христо, живой, только грустный. Уж очень ему хотелось повидаться с родными, а то бы остался с гайдуками, а их в горах опять много.
Всего один день Христо гостил дома. Расспрашивал отца о том, как жилось ему, о чем говорят люди. Узнав, что турки считают его погибшим в дни Апрельского восстания, обрадовался. Первое время турки грозились расправиться с отцом за сына, но старик как-то сказал Али, что убьет того, кто первый переступит порог его дома. И тогда старика оставили в покое.
— Господи, да что же это такое? Иметь сына и говорить с ним украдкой. Зачем только родился на свет болгарин?
Христо мягко обнял отца, потом, отстраняясь, сказал:
— Не лей слез попусту о живом сыне, отец! Иди сюда, Иванна, спой мне в путь-дорогу мою любимую, про Яну. Ты не забыла?
— Что ты, бачо!
Девушка тряхнула головой, выпрямилась, подумав о чем-то, шагнула к брату и, обняв его за плечи, запела вполголоса:
Голос Иванны слегка дрожал.
Христо закрыл глаза и почувствовал, как напрягаются мускулы, казалось, будто его тело вот-вот превратится в гранитное изваяние, подобно тем, что созданы природой у Белоградчика.
Иванна пела прерывающимся от волнения голосом. Тяжелая коса вздымалась на груди.
Сидевший на корточках старик вытер слезу.
Голос Иванны зазвучал сильнее, и отец прикрикнул на нее:
— Тихо, сумасшедшая, накличешь беду!
К Иванне присоединился Христо, теперь они пели в два голоса.
Вытирая кулаком слезы, отец поднялся и встал рядом с детьми:
Во дворе коротко залаяла собака, и песня оборвалась. Отец бросился к выходу, но его остановил Христо:
— Не выходи,— сын схватил сумку и обнажил кинжал.— Посмотри, Иванна, в окно. Только не подходи близко.
Собака перестала лаять. Христо облегченно вздохнул и обтер рукавом лицо.
— Ничего не вижу,— прошептала сестра.
— Так, так,— соображал Христо.— Отец, открой дверь и прикрикни на собаку. Или она мертва, или там свой!
Поделиться книгой: