Француз

«Не надо делать культа даже из тренировок, - предупредил он меня, - особенно на старости лет, - и прибавил строго, - жизнь не обманешь, она всё расставит по своим местам…». Я потом, когда «выздоровел», только поблагодарил его за это…

Так что танцевать с Ирваном  на летнюю эстраду мы не идём и приглашать на танцы молодух, которым за пятьдесят, не приглашаем. Побродив по парку и послушав музыку, мы возвращаемся домой.

Дома он опять берётся звонить жене.  Видать, насмотрелся на дам бальзаковского возраста. Недавно я узнал, что бальзаковский возраст – это всего лишь немногим за тридцать. С такими бы мы потанцевали обязательно…

На другом конце провода, во Франции, всё опять остаётся по-прежнему, или, говоря словами Черномырдина:

«Как всегда».

«Может, матери лучше позвонишь? – советую я, - она передаст жене, что у тебя всё нормально».

«Наверное, ты прав, – пожимает плечами Ирван, - как это я не подумал об этом»…

Он пишет мне цифры, я их диктую, и он набирает их на моём телефоне.

Слышится первый гудок, он тут же обрывается и за ним следует щелчок соединения.

Мама есть мама, французская она или русская. Она всегда на месте и всегда переживает за своего сына.  Она любит его и волнуется за него, сколько бы ему не было лет. И даже, если он уже сам дед, это не играет роли. Для наших мам, мы дети до конца их дней.

Ирван что-то говорит ей  быстро-быстро, я толком не понимаю.

«Аллёр да аллёр», - но знакомые слова всё же проскакивают.

Я слышу слово Брянск, и потом уточнение по буквам: «б», «эр», «и», «а», «эн», «эс»...

«Эс», как «эс», - уточняет он, - и ещё «ка» ».

Я знаю, во французском языке имеются две буквы «эс», одна, как наша «эс», и другая «эs», как доллар. Наша читается, как «сэ».

Потом я слышу ещё: «ля пляс дё Партизан» (площадь Партизан) и «Ля герр льван диси» (война далеко отсюда). Ирван успокаивает свою маму.

Поговорив, минут пять, он, радостный, отдаёт мне трубку обратно.

«Что, хвастался»? - спрашиваю я.

«Есть маленько, - смеётся француз, - это я маме рассказывал, где и у кого живу.  Она в Гугле найдёт ваш Брянск и площадь Партизан тоже. Хотя ей уже 75 стукнуло, она у меня продвинутая старушка.     Машину водит и по магазинам сама бегает...

Я её на счёт войны успокоил, - прибавляет он, - сказал, что война далеко отсюда. А то наша пресса по иному всё представляет».

«Когда вернёшься, расскажи им, что видел на самом деле, - уже в который раз повторяю я - не постесняйся»…

«Обязательно», - улыбается француз.

Но вот и ещё один день заканчивается. Пора ложиться спать.

«У меня сегодня настроение хорошее, - говорит Ирван, - долго теперь не усну».

«А тебе что, на работу?  Лежи себе и в потолок смотри, - говорю я, - только не забывай, завтра с утра на рыбалку. Подниму рано».

«Завтра я поймаю самую крупную рыбу», - смеётся француз.

«Посмотрим, кто это сделает», - говорю я и иду заводить будильник на шесть утра. Я это делаю для перестраховки.  На рыбалку я встаю всегда по внутреннему звонку. Он во мне звенит минут на десять раньше, чем заведённый будильник. Это повелось ещё с детства. Уже тогда я был заядлым рыболовом…

Часть IV. Глава I.

День четвёртый. На рыбалке.

В половине седьмого,  умытый и чисто выбритый, я иду будить француза. Спит он без задних ног. Он лежит на правом боку и тихонько посапывает, но глаза его под прикрытыми веками быстро бегают. Вероятно, он видит сон.

Я беру француза за руку и чуть пожимаю её,  Ирван тут же подхватывается.

«А?…Что? – Спрашивает он, непонимающе глядя на меня, и потом прибавляет, очнувшись, - я видел  хорошие сны, и я их запомнил».

«Это потому, что ты вчера дозвонился маме, - говорю я, - она теперь волноваться не будет, вот у тебя и сны хорошие».

Сны и мечты по-французски звучит одинаково. Что-то в этом есть. Я вспоминаю песню Далиды «Ностальжи», в которой дождь плачет «сюр мё рэв» - на мои мечты. А до приезда Ирвана я думал, что дождь плачет на море. Теперь по его совету я делаю переводы из Интернета…

Николай подъезжает точно семь, как мы и договаривались.

Я даю Ирвану кое-что из своей рыбацкой одежды, у меня её завались, хватит человек на десять. Рубаха моя ему размера на три великовата, а шорты – на два. От стирок они сели больше. Выглядит француз в моей одежде смешно, но он не обращает на это внимания.  Молодец  мужик. Обратит на это внимание мой почепский дядька, когда мы будем сидеть у него за столом, но я опережаю события.

С вечера мы набираем столько вещей и продуктов, словно собираемся на рыбалку на месяц, а не на один день. Сносить их вниз к машине помогает моя жена. Перед этим  по старинной русской традиции все мы присаживаемся в прихожей: кто на стул, кто на банкетку, а кто просто на корточки. Жена желает нам поймать рыбы как можно меньше, ей её чистить не хочется, да и жалко губить божьи создания.

Выехав за город, Ирван сразу же начинает снимать пейзажи своим гаджетом.

По обеим сторонам дороги тянутся засеянные поля: картофелем, пшеницей, ячменём, но в основном кукурузой. Ещё пять лет назад тут рос один бурьян, а теперь кукуруза вымахала выше человеческого роста.

«Мираторг, - говорю я, - сельхоз компания, которой тут всё принадлежит, а сама она принадлежит родственникам жены Медведева».

«А это что,  запрещено? – интересуется француз, - или неэтично как-то»?

«Да нет, - отвечаю я, - и разрешено и этично. Только вот  странно, работать эффективно в нашей стране могут только родственники высокопоставленных лиц, а у простых людей это никак не получается. Вон и у Лужкова жена способная к бизнесу оказалась, особенно пока муж был у руля Москвы.  Миллиарды успела заработать. А обычные предприниматели еле концы с концами сводят»…

Дальше мы едем молча. Ближе к Почепу кукуруза заканчивается и начинается привычный взору пейзаж – бурьян да перелесок.  Но и его уже кое-где  распахали. Значит, в следующем году и здесь заколосится нива жизни.

«Мы едем на мою малую Родину, - говорю я, - как это сказать по-французски»?

Ирван долго соображает, прежде чем ответить.

Оказывается, во французском языке нет такого понятия, как малая Родина, а есть просто «льё до нэссанс», место рождения.

Но вот и наша речка Судость. От Брянска мы отъехали примерно сто километров. И хотя  сегодня воскресенье, здесь возле речки народу ни души. Только высокая трава, в которой, вовсю трещат кузнечики. В этом году «Мираторг» её не скосил, наверное, рабочих рук, не хватило. Все уехали в Москву на заработки. Трава уже начала подсыхать, и косить её теперь нет никакого смысла.

Часть IV. Глава II.

Мы выгружаемся из машины, и я иду показывать Ирвану место его рыбалки. Беру с собой удочку, самую старую (всё равно ведь порвёт или запутает), банку кукурузы Бондюэль и раскладной стул. Сам обустраиваю ему место, разматываю удочку и забрасываю. Французу дозволяю только открыть жестяную банку с кукурузой. Ирван левша, но с заданием справляется легко, при этом он с уважением посматривает на мой рыбацкий нож.

Только я забрасываю и кладу удилище на рогульки, как следует первая поклёвка.  Моментально подсекаю и вытаскиваю рыбёшку в пол-ладони величиной. Приходится её выпустить и снова забросить.

«Дальше я сам», - твёрдо говорит Ирван и берёт из моих рук удочку.

«Удачи», - желаю ему я и иду на своё заветное место. Есть у меня такое.  В прошлом году я на нём выловил голавля килограмма на полтора... или больше. Рыбаки редко когда на глаз ошибаются, разве что в два раза...ну, или в три...

Николай в это время достаёт из багажника мою резиновую лодку и начинает накачивать её ножным насосом.

Рыбалка началась. Всё, внешний мир куда-то исчезает, и я перестаю что-либо соображать.

Как там у Чехова:

«Господь не засчитывает в срок жизни время, проведённое на рыбалке».

Это точно, Антон Павлович сам был заядлым рыболовом.

И вот в заветном месте я сижу уже полчаса, а  поклёвок у меня, в отличие от Ирвана, кот наплакал.  Зато мой крючок цепляется за что-то на дне. Обрывать леску не хочется, она ведь порвётся не там, где нужно, не на поводке. Мороки потом  не оберёшься. К машине надо будет идти, искать запасные крючки, леску, грузила. Потом очки дальнозоркие одевать… Лучше я полезу в воду.

Раздевшись догола (тоже в своём роде чеховский сюжет), я ныряю в воду. Глубина метра три, не меньше.  В прозрачной воде я вижу, что крючок мой зацепился за какую-то другую снасть, хозяин которой, в отличие от меня, не пожелал нырять за ней. Я осторожно достаю чужую снасть, и отцепляю крючок. Вот и к машине теперь идти  не нужно, к тому же, сам собой у меня появляется запасной крючок, к нему порядочный кусок лески с грузилом, и своя снасть целой остаётся.  Но рыбы по-прежнему нет. Вероятно, своим нырянием я её всю распугал. Выбравшись на берег, я одеваю на себя только трусы и кепку. Солнце уже высоко, и пора начинать загорать.

«Всю рыбу не переловишь», - как правильно замечают некоторые, ничего не поймавшие рыболовы.

Я собираю вещи и иду к машине.  Заодно наведываюсь к французу, посмотреть, как дела у него. Ирван сегодня в ударе, мало того, что он не порвал и не запутал мою снасть, он уже поймал две рыбёшки. Я сажаю их в садок и с удивлением наблюдаю, как он ловко орудует удилищем и длинной леской.

Это он делает так, будто всю жизнь ловил рыбу на нашей реке. Но я знаю, что это его первый опыт, и удочку он впервые держит в руке.  Но я также знаю, что новичкам всегда везёт, тем более, что на лице у него написан такой неподдельный азарт, будто он играет в казино, а не рыбу ловит. Ещё  пара ловких движений, и он сорвёт Джекпот.

Я улыбаюсь, глядя на него, а солнце уже палит нещадно. На своём уловистом месте Ирван сидит к нему спиной. Плечи он себе намазал мазью от загара, а вот остальную часть спины не достал. Ему бы попросить, кого… Теперь плечи у него белые, а всё спина красная, как у рака. Я, конечно, намажу её, но сделаю это слишком поздно.

Николай на моей резиновой лодке носится посредине реки. Он устанавливает на дне какие-то свои специфические снасти, надеюсь, что не браконьерские.  Он ныряет с маской и  высматривает крупную добычу.  Но пока он тоже ничего не поймал.

«Нет тут рыбы, Сергеич, - кричит он мне, - я всё дно проверил».

«Не бери в голову, - кричу ему я, - отдыхай и купайся. Наша рыба от нас никуда не денется. Мы ведь не только за ней приехали».

Я  ещё раз намазываю Ирвану спину и потом предлагаю позвонить жене:

«Сейчас у вас там раннее утро, - говорю я, - она наверняка дома. Расскажешь ей, где ты и чем занимаешься, и какая у нас тут погода».

Ирван сразу же забывает про рыбалку. Он отдаёт удочку мне, уступает уловистое место и начинает звонить. Вчера он звонил поздно, сегодня рано, но я чувствую, результат будет одним и тем же.

Набрав номер всего лишь раз, и наткнувшись на автоответчик, он отдаёт мне трубку обратно.

«Сэ ля ви, - говорю ему я, - не расстраивайся».

Но в это время  до нас дозванивается мой почепский дядька, Аркадий Сергеевич. Вчера у него был день рождения,  77-мь ему стукнуло, и теперь он приглашает нас отметить это событие. Вчера, поздравляя его с двумя семёрками, я «нечаянно» проговорился, что у меня гостит француз.

«Заканчивайте ловить, - радостно кричит он в трубку, и я понимаю, что на вчерашние дрожжи он накинул сегодняшнюю рюмку, - тащи ко мне своего француза, у нас уже и стол  накрыт».

«Клёв в самом разгаре», - вру ему я.

«Да какой клёв в жару, - не верит он, - искупайтесь на посошок и срочно выезжайте…».

Часть IV. Глава III.

«Да, пора бы окунуться, - предлагаю я Ирвану, - а то ты всю рыбу переловишь».

«Шутишь»? – смеётся он.

«Думай, как знаешь, - отвечаю я, - но уже скоро наступит время подкрепиться, а, искупавшись, это будет сделать не так жарко».

«Я тут у вас поправлюсь, - отвечает он, - я правильно произношу это слово, поправлюсь?  Я тут только и делаю, что ем».

«Это хорошо, - говорю я, - и поправлюсь – верное слово.  Но, чтобы проверить это, тебе надо было взвеситься в первый день, а потом в день отъезда повторить процедуру…но ты не бери в голову».

В это время  Коля причаливает к берегу и вытаскивает за собой  лодку. Он вываливает из неё на траву снасти, маску, ещё какую-то ерунду, но рыбы я не  вижу. Не смотря на жару,  подбородок  у него посинел от холода.

«Не за рыбой приехали, - успокаиваю его я, - согревайся пока, а  мы с французом сходим на мелководье искупаемся. Вернёмся, что-нибудь перекусим и айда к дядьке».

Ирван вытаскивает из рюкзачка  планшет,  и мы направляемся через заливной луг к месту купания. Здесь река делает крутой поворот, и с нашей стороны начинается большая песчаная отмель.

Мы раздеваемся и лезем в воду.  Вода на мели, не смотря на август, хорошо прогрелась. Там, где течение слабое, растут кувшинки, а у самого берега я вижу несколько белых лилий. Когда-то они росли везде, и в черте города тоже. Теперь же эти дивные цветы занесены в красную книгу. Ирван держит планшетник над головой. Будет что-то снимать на память. А снимать есть что.

Вокруг настоящая первозданная  красота!

Чистая речка Судость, зелёный косогор, с ещё не выжженной травой,  огромный заливной луг. Стрижи щебечут, вылетая из прибрежных норок.  Оставленные в норках стриженята, щебечут ещё громче.

Всё это моя Родина…и малая и большая одновременно. Здесь я родился, здесь и умру. Это уже сделали мой отец, мой дед и моя баба Фёкла, на которую я был похож в детстве, а теперь стал похож ещё больше…

Я плескаю воду себе на голову, на кувшинки, на белые лилии, подбрасываю целые пригоршни её в небо. Вода переливается, сверкая на солнце драгоценными каплями, и падает обратно в своё речное лоно.

Ирван смотрит на меня и снимает всё на планшетник. Потом подходит к берегу к белой лилии, и берёт её крупным планом. Он снимает её вместе с замершей на ней синей стрекозой. Стрекоза не улетает, она знает, на сегодня она фотомодель…Я ныряю под воду и плыву к середине реки.

Назад мы возвращаемся молча, полные впечатлений. Я уже не прошу француза, чтобы он рассказал «там у себя, каково оно тут у нас». Всё и так понятно без слов. Николай уже расстелил на траве моё походное одеяло и раскладывает на нём немудрёный наш обед.

Я смотрю на Ирвана, спина его стала совсем красной, приходится раскрыть над ним зонтик. Хорошо, что в последний момент его всучила мне моя жена. Я такие вещи на рыбалку не беру. Баловство одно…

«Это не для тебя, - скажет она мне, вручая старенький пляжный зонт, который всегда таскает с собой, - это для Ирвана. Ты и так обойдёшься».

Она оказалась права, зонт пригодился.