Француз

Ирван  моим ножом, полюбившимся ему, на разделочной доске поверх одеяла режет помидоры, малосольные огурцы, колбасу и сало с прослойкой. Коля своим ножом нарезает сало без прослойки.  Этим продуктом я всё же угощу француза, но чеснок он откажется есть наотрез, даже пробовать не станет. Сошлётся на изжогу. У нас с Колей изжоги не бывает: ни от сала, ни, тем более, от чеснока, если всё это заедается малосольными огурчиками.

Пьёт француз и наш квас. Николай предусмотрительно обложил его бутылками со льдом, поэтому он достаточно холодный, и на жаре здорово утоляет жажду. Только вот Коля побаивается, не появились ли в нём дополнительные градусы…

Во время обеда снова звонит мой телефон. Это опять Аркадий Сергеевич.

«Где вы? – ещё радостнее кричит он, - выезжайте скорее».

«Уже выехали, - продолжаю я врать, - через полчаса будем».

«А и правда, - говорит Николай, - может, нам пора ехать?  Это мы с тобой, Сергеич, тут отдыхаем, а для француза это, может, настоящий  экстрим. Как бы он тут дуба  не дал на такой жаре».

«Цел будет, - говорю я, - он и не в таких переделках бывал. Хотя то, что русскому хорошо, то немцу не очень»…

Мы с Колей смеёмся, а Ирван недоумённо смотрит на нас.

«Ну, а если серьёзно, - прибавляю я, - поедем, пока никто из нас не обуглился. Да и дядька уже заждался»…

Собрав мусор и остатки еды в полиэтиленовые пакеты, Коля идёт сдувать лодку, а я отпускаю пойманную рыбу обратно в её стихию. Ирван смотрит на меня одобрительно. Я тщательно споласкиваю садок, чтобы он не вонял рыбой в машине, и в это время в небе, как ухнет. Впечатление такое, будто атомная бомба взорвалась. Коля и Ирван даже приседают от неожиданности.

«Это что, Сергеич, химическое оружие уничтожают? – недоумённо спрашивает  Николай, - у вас тут в Почепе, я слышал,  самый большой его склад».

«Правильно, только это не химическое оружие, его уничтожают в тиши лабораторий.  Всё гораздо проще и прозаичнее - это реактивный самолёт преодолел звуковой барьер. Только и всего. В детстве я такие взрывы слышал очень часто, и бояться их не стоит».

Часть IV. Глава IV.

Через полчаса у раскрытых ворот нас встречает мой дядька.

«Где рыба»? – спрашивает он.

«Рыба вся», - отвечаю я.

«Тогда жарь всю».

Мы смеёмся.

Говорить ему, что я её отпустил, не стоит. В отличие от меня, он до сих пор настоящий рыбак.

«Клевало плохо», - оправдываюсь я и первым вхожу во двор.

В глубине его стоит большой деревянный дом с резными наличниками. Аркадий Сергеевич открывает дверь и впускает нас внутрь. В доме уютно и достаточно прохладно. Стол давно накрыт и ломится от всевозможных вкусностей. Русские люди – хлебосольные люди, может, потому что частенько жили впроголодь…

Тётка моя, его жена, по-прежнему ещё очень красивая и голосистая, хотя перешагнула давно за ягодкин возраст, хлопочет на кухне.

«Покажи-ка мне своего француза»? – говорит она и, не раздумывая, идёт к Ирвану, минуя Колю. Француз хоть и одет в одежду с чужого плеча,  но с русским его не спутаешь.

Они трижды целуются, и я их представляю друг другу:

«Сэ Ирван и сэ Надежда Григорьевна», - говорю я.

Дядька в это время тащит из своего кабинета свой парадный китель.  Медалей на нём – не сосчитать. Ирван достаёт из рюкзака  гаджет и продолжает фотосессию. Сначала фотографирует китель, потом накрытый стол, потом всех нас за столом.  Я повторяю эту процедуру, уже без себя, но вместе с французом.

«Что-то на нём странная одежда», - интересуется Аркадий Сергеевич и успокаивается только тогда, когда я объясню ему, что это одежда моя.

«Не думай, он не безработный, - говорю я, - он школьный учитель».

«Ваня, - говорит обрадованный дядька, - иди, я тебе расскажу про Юрия Гагарина.

Я был у него инструктором по прыжкам с парашютом.  Юра был хорошим парнем. Я тебе сейчас покажу его фотки, когда он ещё не был в космосе».

«Потом покажешь, - говорит жена, - сначала нужно гостей накормить».

То, что полчаса назад мы плотно поели, в расчёт не принимается. Отказываться нельзя.  Мало того, надо попробовать всего, что на столе, хотя бы понемногу.  Тётка моя постаралась на славу, она в нашей родне кулинарная кудесница.  Чего она только не наготовила:

голубцы с мясом, домашние огурчики, свежие, прямо с грядки, огурчики малосольные из подвала, помидорчики, пироги с мясом,  пироги с луком и другой начинкой, рулеты с черникой и яблочным повидлом, и ещё много чего вкусного. Из подвала она выносит наливку двух сортов и к ней чудесный холодный компот из алычи и красной смородины.

«Трэ дилисьё (восхитительно)», - восклицает ошарашенный француз.

Дядька наливки подливает ему побольше, и вскорости она делает своё дело.

На вкус она сладенькая, но нужные градусы в ней имеются.  Коля не пьёт наливки, он за рулём, и я тоже налегаю в основном на компот.

«Ваня, - говорит французу совсем повеселевший Аркадий Сергеевич и берёт его за руку, - пойдём, я покажу тебе свои владения».

Обнявшись, как лучшие друзья, они выходят во двор. Там под развесистой алычой француз делает ещё несколько снимков моего дядьки.

«Прямо фотомодель, - удивляется тётка, - вроде и выпил немного….

Сейчас я соберу вам в дорогу гостинцев, - продолжает она, - пока мой с французом будут фотосессию делать…

Это матери передашь, - она суёт мне в руки бутылку с вином, - я сама его делала.  Оно не крепкое, так, для здоровья, и ещё вот ведёрко алычи».

Потом она приносит нам ещё ведёрко огурцов, ведёрко  помидоров, достаёт из подвала трёхлитровую банку компота и к нему пластиковую бутыль перебродившего берёзового сока.

«Компот вам понравился, - говорит она, - а сок даю вам в нагрузку. Он не сладкий, но жажду утоляет лучше на жаре, чем компот».

Мы укладываем гостинцы в багажник, он ещё не так раскалился, как салон машины, и, нацеловавшись всласть с дядькой и тёткой, отбываем, наконец, к городскому кладбищу. Раз я в Почепе, на своей малой Родине, то обязан проведать родню, которая уже переселилась в лучший мир. Я это обещал сделать матери. Там и мой отец вот уже почти десять лет.

От дядькиного дома до городского кладбища езды, от силы пять минут.

За это время надо перестроиться на серьёзный лад. Помогает этому чёрный кот,  перебежавший нам дорогу и скрывшийся в палисаднике.

«Не обращай внимания, - говорю я Николаю, - езжай.

Ещё совсем недавно у меня дома жили целых три кота, и все чёрные. Двое из них уже в лучшем мире. Знаешь, по скольку раз на дню они мне дорогу перебегали? И ничего, жив до сих пор…».

Часть IV. Глава V.

На городском кладбище я не без труда нахожу место, где лежит моя родня. Родительский день был давно, могилки уже успели позарасти травой. Но внутри оградки, где лежит моя родня, всё чистенько.  Чувствуется уход  Аркадия Сергеевича и Надежды Григорьевны.  Здесь мои все: дед Гришка, баба Фёкла, мой отец, мои дядья и уже многие  мои двоюродные братья и сёстры. Есть даже те, которые моложе меня. Могилки аккуратно убраны и уставлены искусственными цветами.

Я подхожу к памятнику отцу и останавливаюсь. На нём он молодой и красивый. Так захотела моя мать, чтобы рисунок на мраморе сделали с его давней фотографии.  В молодости отец мой был на самом деле очень красивым. Я прикасаюсь к его портрету рукой.

«Извини, пап, - говорю я и незаметно смахиваю слезу, - в этот раз наливать тебе не будем. Жди следующего Родительского дня».

Потом подхожу к памятнику моей двоюродной сестрички Нины. Она утонула сорок лет назад. Мы были с ней  почти ровесники. Когда мы только родились,  её отец предлагал моему отцу  поменяться нами. Не знаю, всерьёз он это делал или в шутку… Но я почему-то помню это до сих пор.

Утонула она в нашей неглубокой речке второго августа, сорок лет назад. Я тогда помогал отцу по каменщицким делам, мы строили подвал. Было это недалеко от места трагедии, но я ничего не почувствовал… А ведь уже тогда я умел нырять лучше всех на нашей улице.

Я глажу мраморные черты её юного лица, теперь уже никогда не постареющие, и шепчу про себя:

«Прости меня, сестричка, что не уберёг тебя. Я знаю, ты мне всегда помогала… и тогда и теперь…».

У Коли неожиданно звонит телефон. Он что-то пытается объяснить кому-то на том конце провода,  но у него не получается. Он отдаёт трубку Ирвану и просит его:

«Скажи моей подруге, - говорит он, - что я сейчас в Почепе, и что со мной  настоящий француз. Она мне не верит, думает, я шучу.  Скажи ей что-нибудь по-своему».

«Ирван берёт телефон и начинает говорить:

«Бон жур, комман са ва (добрый день, как дела)»?

Мы с Колей смеёмся, француз улыбается.   Чувство утраты, только-только захватившее меня с головой, куда-то уходит. Жизнь есть жизнь…

Уже после отъезда Ирвана, я позвоню Коле, узнать, как у него дела, а он радостно сообщит мне:

«Только что компания ушла, - скажет он, - день рождения был у моей подруги. Человек десять за столом было».

«Ну, ты хоть похвастался, что теперь у тебя в друзьях француз»? – поинтересуюсь я.

«А как же», - засмеётся Коля…

Возвращаясь в Брянск и уже подъезжая к городу, совершенно расслабленный Ирван говорит мне:

«Какие же хорошие у тебя родственники. Твой дядька просто чудесный человек…».

«Ты ещё многого про него не знаешь, - говорю я, обернувшись, - он не только Гагарину помогал, Аркадий Сергеевич в прошлом двадцать лет был начальником уголовного розыска. У него есть медали и ордена за задержание особо опасных преступников. Сейчас ему 77-мь,  за плечами три инфаркта и сложнейшая операция на сердце, а он ничего: молодец и жизнелюб, хозяйственник и заядлый рыбак. После операции на сердце, ему нужны были деньги на послеоперационный уход. Не знаю, как другие, а я помог. Аркадий Сергеевич и раньше ко мне хорошо относился, но после этого просто души во мне не чает. Ну а мне приятно».

Перед въездом в город  мы заезжаем на заправку. Я сую Николаю тысячу на бензин, по договорённости это моя доля.  Ирван замечает это и, когда Николай выходит из машины, предлагает со своей стороны поучаствовать в оплате поездки. Я отрицательно киваю головой, но он просовывает между сидений  пятисотрублёвку и твёрдо говорит:

«Я по-другому не могу,  я уже тоже немножко русский».

Дома за ужином, уставший и довольный, он вспомнит нашу поговорку:  «То, что русскому хорошо, то немцу смерть…».

«Это и французу тоже»? – засмеётся он.

«И французу, и англичанину, и американцу, и всем вам нерусским однозначно», - подтвержу я.

«Так что, я теперь вместо немца могу говорить француз»?

«Нет, - возражу я, - в оригинале должен быть всё же немец. До девятнадцатого века на Руси всех не знающих русский язык называли немцами, поэтому и поговорка такая. Но относится она ко всем иностранцам».

Ирван  достанет свою записную книжку и опять всё тщательно в неё запишет.

Вечером перед сном я намажу его обгорелую спину тайским тигровым бальзамом, а потом дам понюхать карандаш-ингалятор.    Не знаю, будет ли ему хорошо спаться от этого, но утром он встанет другим человеком, выздоровевшим и  почти постигнувшим русскую душу.

Часть V. Глава I.

День пятый.

Осмотр достопримечательностей продолжается.

После насыщенного трудного вчерашнего отдыха (трудный отдых – словосочетание такое, я думаю, есть только в русском языке), мы встаём с Ирваном поздно. Не понятно даже, кто встаёт позднее, он или я. Проснувшись, я не спешу вылезать из постели и долго в ней валяюсь.  Но наши  женщины - мать и жена,  уже давно  на ногах. Они орудуют на кухне, и оттуда слышен  не только стук посуды, но и тянет ароматом жареных  блинов.

«Это, который день они их жарят? – вычисляю я, - не надоело б французу их есть»…

Но, вкусные вещи никогда не приедаются.  После вчерашней рыбалки и проведённого на природе дня в животе у меня урчит. Наесться впрок – ещё никому не удавалось. То, что вчера мы ели весь день без передышки, в зачёт не идёт. С утра организму уже требуется дозаправка. Соскочив с постели, я быстренько ополаскиваю лицо и спешу на кухню.  Остальные водные процедуры решаю отложить на потом, на после завтрака. В кухне в центре стола уже красуется огромное блюдо с горкой блинов.

«Зови Ирвана, - говорит жена, - всё давно готово. Я и кофе ему свежий заварила».

Но француза звать не надо, он уже на подхвате. Из своей комнаты ему отлично слышен не только запах, но и русская речь, которую на пустой желудок он понимает без перевода.

После данной женой отмашки, мы с ним наперегонки  устремляемся за стол.

Через пять секунд,  набив полный рот блинами и облизывая масленые губы, я немного успокаиваюсь и начинаю строить планы на сегодняшний день.

«Позвоню Боре, - размышляю я вслух, - узнаю, вернулся  ли он из Москвы. Если вернулся, отправимся тогда на «Партизанскую Поляну», а после неё… куда он пожелает».

И тут Борис звонит сам. Он уже в Брянске, приехал рано утром, и ему самому не терпится пообщаться с французом.

Я даю ему добро на выезд, и через полчаса вижу его машину возле нашего дома. Дом с часами в нашем городе найти легко, его знает каждый. Я уже подарил Ирвану кружку с его рисунком. Их продают у нас в сувенирных магазинах.

«Будешь там у себя в Морле пить кофе по утрам из этой чашки, -  скажу я ему, - может, вспомнишь то место, где жил. А заодно и нас».

«Буду», - ответит довольный француз.