Зона заражения-2

– Селение Зум, он учится у вас.

– Приходи утром.

– Утром будет поздно! Отец умирает. Ради Аллаха, откройте.

Лязгнул засов. Сухо стукнул приглушенный выстрел.

Аллаху Акбар…

Досточтимого алима Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби до сего дня я тоже видел только на фотографии в оперативном досье – как алима наманганского велайята. Надо сказать, что в жизни это был гнусный и мерзкий человек, даже внешне.

И он был испуган. Он был так испуган, что обделался, едва мы зашли к нему.

– Салам алейкум, досточтимый… – сказал амир Ильяс.

– Ильяс? – глаза досточтимого лезли из орбит. – Что ты тут делаешь? Что за кяфир с тобой?

– Этот кяфир достойнее тебя, сын свиньи! – резко сказал Ильяс. – По крайней мере, он не лицемерит и следует заповедям той религии, в которую верит. А какой религии следуешь ты, гнусный извращенец, педераст? Весь базар говорит о тебе и той мерзости, что ты делаешь.

– О, Аллах, и ты веришь тому, что говорят на базаре?

– Влад… – сказал амир Ильяс, – поищи-ка по комнате…

Пока амир Ильяс держал алима под прицелом, я обшарил комнату. Первым попался пистолет – небольшой, никелированный. Вторым планшет марки NEO, большого размера. Я предположил, что вряд ли досточтимый алим утрудил себя установкой пароля и не ошибся. Видеозаписи в двухмерном формате были прямо на рабочем столе, я включил первую попавшуюся – сайт «Невинные шалости школьников».

Гомосексуальная порнография с детьми.

Я бросил планшет на одеяло, не выключая.

– Что скажешь? Разве ты не знаешь, что это ненавистно Аллаху? Разве ты не знаешь, что сказал Пророк, да приветствует его Аллах: убейте того, кто делает, и убейте того, с кем делают?

– Кто ты такой, чтобы меня обвинять?

– Я тот, чьих детей ты убил.

– Аллах…

Дверь открылась, я машинально среагировал, вскинув автомат. Это был амир Ислам.

– Ислам-эфенди, во имя Аллаха… – выкрикнул алим.

Вместо ответа раздалось два хлопка.

– Не упоминай имени Аллаха, – сказал амир Ильяс и плюнул на труп досточтимого алима Абу Икрама аль-Шами ас-ваххаби, – у тебя нет на это права. Аллах отвернется и плюнет… когда увидит тебя…

Аллаху Акбар.

Амир Ильяс поднял глаза к потолку и начал снова произносить ду’а. Я подошел к амиру Исламу.

– Надо уходить отсюда. Сейчас сюда сбежится весь долбаный город.

Тот кивнул.

– Один вопрос, – сказал я.

…

– Почему алим воззвал к вам, когда вы зашли?

Амир Ислам помедлил, перед тем как отвечать.

– Полагаю, вы умнее, чем я думал. Он давно был моим агентом, у меня были записи на него. Если бы записи выбросили на базар, люди разорвали бы его во время очередного намаза.

– Если у вас были записи, – спросил я, – и вы держали его на крючке, зачем же было его убивать? Он был под контролем.

– По двум причинам. Первая – я должен был проверить Ильяса. Видите ли… я сделал несколько снимков там… этого никто не заметил. Если он начнет играть свою игру, я распространю эти снимки. Из которых следует, что он убил алима.

– Думаете, сработает?

– В Багдаде сидят и переводят воздух такие же алимы. Они могут простить многое – но они никогда не простят того, кто убил одного из них.

Умно.

– Это первая причина. А вторая?

– Вторая? Вторая в том, что он мне уже не был нужен. Мы выходим на финишную прямую. Скоро игра пойдет в открытую. И мне будет нужна не поддержка Багдада, а поддержка населения. Как я ее получу, если в мечетях, в медресе будут сидеть такие ублюдки, как этот извращенец, о котором анекдоты идут по всем рынкам долины. Людям нужны перемены, но не только. Людям нужно вновь поверить в Аллаха, стать благочестивыми. Когда про благочестие говорит тип, трахающий маленьких детей, верится с трудом.

– Кто же будет новым алимом?

– А вы не поняли? Алимом будет Ильяс. Праведник – его называют так люди. Пусть он будет алимом всего нашего государства. И пусть люди ему верят. Так будет правильно.

– Один момент. Ранее вы говорили, что Ильяс будет военным амиром и главнокомандующим. Эти две должности нельзя будет совмещать.

– Верно.

– И кто тогда будет военным амиром?

Амир Ильяс посмотрел мне прямо в глаза – и я понял…

– Военным амиром нашего государства и командиром всех моджахедов в этой войне будете вы, друг мой. Три ветви власти. Я возьму на себя экономику – думаю, я неплохо справлюсь. Ильяс возьмет на себя духовное и возглавит высший шариатский суд. Вы станете военным амиром и возглавите нашу армию.

– Но я не мусульманин!

– И что? Примете ислам и станете мусульманином. Заодно оставите в прошлом все свои грехи… думаю, их у вас достаточно. В чем-то я даже завидую вам. Я-то принял истинную веру в детстве.

Приехали…

Фаргона (Фергана). Шура. 02 апреля 2038 года. День длинных ножей

Аллаху Акбар…

Принять ислам не так-то сложно, как кажется. Надо просто дважды повторить «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад Пророк Его», имея намерение принять ислам.

И вот ты уже мусульманин…

Насчет моральных аспектов этого решения… давайте с этим к кому-то другому, ладно? Не здесь и не сейчас.

И желательно – не ко мне.

В машине – душно и мерзко. Пахнет какой-то дрянью… козлятиной, что ли? У козла очень вонючее мясо…

Справа от меня – Чехов. Это кличка у него такая. Потому что родился он в городе Чехове Московской области. Другие клички – Два-двадцать[153], Македонец. Не догадались почему?

Ну, если не догадались, то и догадываться не стоит, поверьте.

Остальных я представлять с вашего позволения не буду… может, как-нибудь потом.

Стрелять по-македонски я тоже умею, но «стечкина» у меня уже давно нет. Рабочая лошадка контракторов даже сейчас – «Глок». Потому я и обойдусь двумя «Глоками». Обычными, модель 17.

Чем все это кончится, я не знаю, но почему-то уверен, что ничем хорошим…

Шура моджахедов проходила в здании бывшего Русского драматического театра, еще в прошлом веке ставшем Узбекским драматическим театром, потом закрытым не вследствие того, что театр – харам, а потому, что узбекских пьес было мало и люди в театр не ходили. Потом, как не стало Узбекистана, здесь был и госпиталь, и пристанище для беженцев, и склад – потом, как жизнь стала налаживаться, здание привели в порядок и стали использовать для собраний.

Сегодня – в нем должна была состояться Шура Амиров. Несмотря ни на что.

Гибель амира Мулло встречу не сорвала, хотя и обсуждалась в кулуарах. Никто, по крайней мере, на словах не обвинял того же амира Мамаджона или тем более амира Ислама в гибели амира Мулло – все знали, что этот амир погиб от рук кяфиров от налета беспилотников. Очень удобная, кстати, версия – на кяфиров можно списать все. Тем не менее напряженность чувствовалась уже с самого начала встречи, по разговорам в фойе бывшего театра, где обсуждали не спектакль и даже не толкование Корана, а обстановку в целом регионе, цены на рабов, маковую соломку и опиумную пасту, перебои в поставках ангидрида серной кислоты и прочие неприятности. Но все меркло перед тем, что предстояло: вопрос о дальнейшей судьбе вилайята. Несмотря на приятые меры секретности, кое-кто уже знал о тайной сходке авторитетных амиров перед Шурой.

Правда, амир Ислам ловко затушевал истинный смысл сходки, сам пустив слух о том, что вопрос идет не о независимости, а всего лишь о справедливости обложения амиров закятом и о том, куда этот закят направляется. Вопрос скандальный – но при этом обычный и ожидаемый, от него не ждали больших неприятностей. Вопрос закята был столь же обычным, как и вопрос потерь караванов с героином на границе. То есть неприятностью, с которой все, в общем, свыклись…

Перед началом собрания амир Ислам позволил себе небольшую демонстрацию могущества – он, а не хозяин, амир Мамаджон, стоял и встречал гостей. Странно, но и тут он рассчитал точно: все знали, что амир Ислам – один из самых последовательных противников алимов и сторонник смягчения закята – так что все восприняли это как готовность амира Ислама открыто поставить вопрос о закяте.

Если брать саму Шуру Амиров, то порядок ее проведения и последовательность вопросов известны давно. Сначала выступают два или три амира по вопросам, назревшим и волнующим всех, по каждому из этих вопросов идет голосование. Потом все определяют размер взносов на «общее благо», то есть в байтулмал, общую кассу моджахедов и порядок расходования, также заслушивается доклад амира, назначенного на прошлой шуре хранителем общака (байтулмал), о направлениях и эффективности расходования общего блага. Стандартный взнос в байтулмал – двадцать процентов, но поскольку с определением точной прибыли у каждого из амиров возникают проблемы, размер взносов определяется в твердой сумме по каждому из амиров. Тут же заслушивают просьбы амиров об освобождении от взноса в байтулмал по той или иной причине или снижении размера взноса (неурожай мака, падеж рабов и тому подобное). Все эти вопросы также голосуются.

Затем слушаются вопросы в разделе «разное». Это могут быть конфликты между амирами, это могут быть смертные приговоры кому-то и определение тех, кто будет эти смертные приговоры исполнять, это может быть кооптация в шуру новых амиров, а также разделение хозяйства амиров между сыновьями, или выделение сына в отдельное хозяйство, если такой вопрос встает. Бывают также вопросы о совместных закупках чего-либо, например серного ангидрида или партии оружия, – эти вопросы также слушаются в разделе «разное».

После того как амиры расселись по местам, амир Мамаджон произнес сакраментальное – с именем Аллаха, милостивого и милосердного, утверждая «Нет Бога, кроме Аллаха», мы открываем это собрание, дабы утвердить волю Аллаха над рабами его. После этого он призвал всех к намазу, и все совершили короткий ваххабитский намаз.

Но дальше события пошли совсем по чумному и не предусмотренному никем сценарию.

Отдышавшись и откашлявшись после намаза, амир Мамаджон произнес:

– Почтенные братья мои, каждому из вас розданы те вопросы, которые мы должны разрешить ко славе и могуществу Аллаха Всевышнего, свят он и велик, и к нашему общему благу. Однако перед самым началом нашего почтенного собрания ко мне обратился наш брат, который является одним из нас, который всем нам известен и которому я не мог отказать в праве выступить перед нами и сказать, что он пожелает сказать. С именем Аллаха…

Амир Мамаджон, сидевший на сцене за старым письменным столом, поправил очки. Никто так и не понял – они думали, что амир Ислам пойдет ва-банк и выступать будет первым вопросом. Однако, когда из-за кулис показался длинный, седобородый, иссушенный болезнью человек, кто-то не смог сдержать возгласа изумления, а у кого-то по спине пополз холодок.

Амир Мамаджон передал микрофон.

– С именем Аллаха, милостивого и милосердного, Господа всех миров, – сказал пришедший, – свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед Пророк Его. Все вы знаете меня, я Ильяс, что живет в Ферганской долине…

Шум в зале не утихал.

– Тишина в зале, – крикнул амир Мамаджон.

– Все вы знаете, что я жил и живу особливо от всех и не испытываю радости ни от какого общества, и если что и делаю в последнее время, так делаю это во имя Аллаха и одного только Аллаха. Но то, что происходит в нашей умме, слишком серьезно, и, видя это я пришел к вам, чтобы сказать свое слово и напомнить вам о страхе перед Аллахом, который в день Суда повергнет всех грешников в огонь.

Зал снова зашумел.

– Пусть Аллах жестоко покарает меня, если я совру хотя бы одним словом. Я пришел для того, чтобы рассказать вам о том бесчестии, что произошло, и вынести его на ваш суд.

Многие подумали – этот фанатик будет сейчас призывать всех обрушиться джихадом на кяфиров, что засели в Ферганской долине.

– Свидетельствую, что досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби, алим Наманганского вилайята, несколько месяцев назад призвал меня к себе. Когда я спросил, он сказал, что хочет создать из талибов своего университета дар уль-улюм Наманган армию и обрушить ее на нечестивых амиров всей Ферганской долины…

По залу прокатилась волна шума. Кто-то крикнул: «Лжец!»

– Тишина в зале! – снова выкрикнул амир Мамаджон.

– Беря в свидетели Аллаха, я говорю вам, что так все и было! – повысил голос амир Ильяс.

Собравшиеся амиры возбужденно переговаривались.

– …а когда я сказал ему, что не желаю иметь с этим ничего общего, и вышел на улицу – меня попытались убить!

Шум. Шум… шум… шум…

– Через сутки мне удалось добраться до своего дома в горах, и я думал о том, что дело закончено. Но нет! В тот же день на мой дом напали бандиты и убили моих сыновей! Они пали как мужчины, с оружием в руках, в бою, несмотря на то что оба еще не достигли совершеннолетия. Один из бандитов, умирая, решил очиститься и рассказал мне, что это алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби подослал их!

– Тишина! Тишина! – надрывался амир Мамаджон.

Шум минут пять был такой, что невозможно было говорить. Когда шум немного спал, амир Ильяс продолжил:

– Сообщается, что Йахйа Сухайб бин Синан, да будет доволен им Аллах, сказал: «Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, сказал: «Сколь удивительно положение верующего! Поистине все в его положении является благом для него, и никому (не дано) этого, кроме верующего: если что-нибудь радует его, он благодарит (Аллаха), и это становится для него благом, если же его постигает горе, он проявляет терпение, и это тоже становится для него благом»[154]. Следуя этому хадису, я произнес: «Это предопределено Аллахом, и он сделал как пожелал» и начал жить дальше, нисколько не утратив веры во Всевышнего и не сойдя с пути Его. Но потом тяжкие наказания обрушились на меня, и я понял, что сбился с пути. Я вспомнил, что сказано в суре Аль-Маида[155]: «Помогайте друг другу в благочестии и богобоязненности, но не помогайте друг другу в грехе и посягательстве. Бойтесь Аллаха, ведь Аллах суров в наказании!» И я понял, что, скрывая от всех злодейства Абу Икрама аль-Шами ас-ваххаби, я помогаю ему в продолжении его нечестивой жизни и становлюсь соучастником его гнусных дел!

Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби был уже мертв, но никто не знал этого из-за того, что в Халифате были проблемы с системами связи.

– …с чем я и пришел к вам, чтобы рассказать о творимых бесчинствах и вынести их на суд ваш. И в завершение вся хвала Аллаху, Господу миров!

Шум.

– Кто еще скажет? – выкрикнул амир Мамаджон.

Встал амир Ислам, он сидел в президиуме как один из самых авторитетных амиров.

– Аллах свидетель, – сказал он, – я не веду такой праведной жизни, как ведет амир Ильяс из гор Намангана, и в день Суда буду спрошен за многое. Но я живу близ Намангана и свидетельствую, что о мерзких и неблагочестивых поступках Абу Икрама аль-Шами ас-ваххаби может узнать каждый, кому хоть раз довелось посещать базар, потому что там только об этом и говорят. Свидетельствую, что Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби чрезвычайно жаден и постоянно требует все больше и больше закята, но никогда не выделяет часть его ни на помощь бедным, ни на предписанные исламом благие дела, а также и сам не жертвует бедным, и никто никогда не видел, чтобы он дал садаку. И мы, амиры из Ферганской долины, вынуждены не только платить закят, но и, страшась Аллаха и его наказания, помогать бедным чем можем, давать деньги на общие дела и на облегчение участи бедных. Свидетельствую, что по всему базару говорят, что ни один благочестивый мусульманин не отдаст своего сына в Дар уль-улюм Наманган, потому что там творятся неописуемые мерзости, и сам Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби, алим нашего вилайята, делает эти мерзости сам и потворствует им. Свидетельствую, что Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби при определении размера закята постоянно лжет и возводит напраслину и требует с нас чрезмерного, угрожая в противном случае сказать людям, что мы вышли из ислама, хотя нигде в шариате не написано, что закят можно собирать таким образом, угрожая людям и возводя напраслину на них. Вместо того чтобы своим примером показывать мусульманам праведное и ограждать от запретного, алим Абу Икрам сам ведет себя нетерпимым и омерзительным образом, погряз в самых разных грехах. Я не могу свидетельствовать о том, что алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби пытался убить амира Ильяса Намангани, однако могу сказать, что ничуть не удивился сказанному своим братом. А Аллаху ведомо лучше.