Узорный покров - английский и русский параллельные тексты

"My wife likes it," said Walter.	- Моя жена его любит, - добавил Уолтер.
The dish was handed to Waddington, but he shook his head.	Салат поднесли Уоддингтону, но тот покачал головой.
"Thank you very much, but I'm not thinking of committing suicide just yet."	- Благодарю, я пока еще не собираюсь кончать жизнь самоубийством.
Walter smiled grimly and helped himself.	Уолтер с угрюмой улыбкой последовал примеру Китти.
Waddington said nothing more, in fact he became strangely taciturn, and soon after dinner he left them.	Уоддингтон больше ничего не сказал, сразу помрачнел и вскоре после обеда откланялся.
It was true that they ate salad every night.	А они и правда ели салат каждый вечер.
Two days after their arrival the cook, with the unconcern of the Chinese, had sent it in and Kitty, without thinking, took some.	На третий день после их приезда повар, фаталист, как все китайцы, приготовил его, и Китти, не подумав, взяла себе порцию.
Walter leaned forward quickly.	Уолтер быстро подался вперед.
"You oughtn't to eat that.	- Не ешь салат.
The boy's crazy to serve it."	Зря бой его подал.
"Why not?" asked Kitty, looking at him full in the face.	- Почему? - спросила Китти, глядя ему прямо в лицо.
"It's always dangerous, it's madness now.	- Это вообще опасно, а сейчас это безумие.
You'll kill yourself."	Ты убьешь себя.
"I thought that was the idea," said Kitty.	- А мне казалось, что так и было задумано, -сказала Китти.
She began to eat it coolly.	Она преспокойно стала есть.
She was seized with she knew not what spirit of bravado.	Какая-то бесшабашная удаль овладела ею.
She watched Walter with mocking eyes.	Она с насмешкой поглядела на Уолтера.
She thought that he grew a trifle pale, but when the salad was handed to him he helped himself.	Он как будто побледнел, но, когда ему подали салат, тоже не отказался.
The cook, finding they did not refuse it, sent them some in every day and every day, courting death, they ate it. It was grotesque to take such a risk.	Повар, убедившись, что блюдо понравилось, стал готовить его день за днем, и день за днем, с риском для жизни, они его ели.
Kitty, in terror of the disease, took it with the feeling not only that she was thus maliciously avenging herself on Walter, but that she was flouting her own desperate fears.	У Китти, панически боявшейся заразы, было такое чувство, словно она не только мстит Уолтеру, но и глумится над собственными страхами.
XXXVIII	38
IT was the day after this that Waddington, coming to the bungalow in the afternoon, when he had sat a little asked Kitty if she would not go for a stroll with him.	На следующий день Уоддингтон явился не поздно, посидел немного, а потом предложил Китти пойти погулять.
She had not been out of the compound since their arrival. She was glad enough.	Она с самого приезда не выходила за пределы участка и с радостью согласилась.

"There are not many walks, I'm afraid," he said. "But we'll go to the top of the hill."	- Прогулок здесь, правда, мало, - сказал он, - но мы с вами поднимемся на вершину холма.
"Oh, yes, where the archway is.	- Да-да, туда, где ворота.
I've seen it often from the terrace."	Я часто смотрю на них с веранды.
One of the boys opened the heavy doorway for them and they stepped out into the dusty lane.	Один из боев отворил тяжелую калитку, и они вышли на пыльную улочку.
They walked a few yards and then Kitty, seizing Waddington's arm in fright, gave a startled cry.	Не прошли они и нескольких шагов, как Китти вцепилась Уоддингтону в рукав и вскрикнула:
"Look!"	- Ой, гляньте!
"What's the matter?"	- В чем дело?
At the foot of the wall that surrounded the compound a man lay on his back with his legs stretched out and his arms thrown over his head. He wore the patched blue rags and the wild mop of hair of the Chinese beggar.	У стены, окружавшей участок, лежал на спине человек, ноги его были вытянуты, руки закинуты за голову, судя по спутанной шевелюре и синим лохмотьям, это был нищий-китаец.
"He looks as if he were dead," Kitty gasped.	- Лежит как мертвый, - прошептала Китти.
"He is dead.	- Он и есть мертвый.
Come along; you'd better look the other way.	Пошли, вы лучше не смотрите в ту сторону.
I'll have him moved when we come back."	Когда мы вернемся, я распоряжусь, чтобы его убрали.
But Kitty was trembling so, violently that she could not stir.	Но Китти так дрожала, что не могла сдвинуться с места.
"I've never seen any one dead before."	- Я еще никогда не видела мертвеца.
"You'd better hurry up and get used to it then, because you'll see a good many before you've done with this cheerful spot."	- Значит, пора привыкать. В этом веселеньком местечке вы еще наглядитесь на них вволю.
He took her hand and drew it in his arm.	Он взял ее руку и продел себе под локоть.
They walked for a little in silence.	Несколько минут они шли молча.
"Did he die of cholera?" she said at last.	- Он умер от холеры?
"I suppose so."	- Скорее всего.
They walked up the hill till they came to the archway.	Они поднялись в гору к самым воротам.
It was richly carved. Fantastic and ironical it stood like a landmark in the surrounding country.	Ворота, покрытые замысловатой резьбой, высились над окружающей местностью как ориентир и иронический символ.
They sat down on the pedestal and faced the wide plain.	Они сели у подножия одного из столбов, лицом к широкой равнине.
The hill was sown close with the little green mounds of the dead, not in lines but disorderly, so that you felt that beneath the surface they must strangely jostle one another.	Склон густо усеяли зеленые холмики мертвых, расположенные не рядами, а как попало, так что казалось, что под землей им неудобно и тесно.
The narrow causeway meandered sinuously among the green rice-fields.	Узкая дорога вилась среди рисовых полей, исчезала вдали.

A small boy seated on the neck of a water-buffalo drove it slowly home, and three peasants in wide straw hats lolloped* with sidelong gait under their heavy loads.	Маленький мальчик проехал домой, усевшись на шее у буйвола, три крестьянина в широкополых соломенных шляпах протрусили мимо, сгибаясь под тяжестью огромных тюков.
After the heat of the day it was pleasant in that spot to catch the faint breeze of the evening and the wide expanse of country brought a sense of restful melancholy to the tortured heart.	После дневной жары лицо здесь приятно ласкал ветерок, и необозримый простор вливал в измученное сердце покой и грусть.
But Kitty could not rid her mind of the dead beggar.	Но Китти не могла забыть про мертвого нищего.
"How can you talk and laugh and drink whisky when people are dying all around you?" she asked suddenly.	- Как вы можете болтать, смеяться и пить виски, когда вокруг вас все время умирают люди? -спросила она неожиданно.
Waddington did not answer.	Уоддингтон не ответил.
He turned round and looked at her, then he put his hand on her arm.	Он повернулся, поглядел на нее и, положив руку ей на плечо, сказал очень серьезно:
"You know, this is no place for a woman," he said gravely. "Why don't you go?"	- А знаете, здесь не место для белой женщины.
She gave him a sidelong glance from beneath her long lashes and there was a shadow of a smile on her lips.	Она искоса взглянула на него из-под длинных ресниц, и на губах у нее мелькнула тень улыбки.
"I should have thought under the circumstances a wife's place was by her husband's side."	- Я бы сказала, что в таких условиях место жены -рядом с мужем.
"When they telegraphed to me that you were coming with Fane I was astonished.	- Когда я получил телеграмму, что Фейн едет с женой, я удивился.
But then it occurred to me that perhaps you'd been a nurse and all this sort of thing was in the day's work.	А потом подумал, что вы, может быть, работали медицинской сестрой и это для вас обычное дело.
I expected you to be one of those grim-visaged females who lead you a dog's life when you're ill in hospital.	Я ожидал, что вы окажетесь одной из тех мегер, что тиранят вас, стоит только угодить в больницу.
You could have knocked me down with a feather when I came into the bungalow and saw you sitting down and resting. You looked very frail and white and tired."	Я просто глазам не поверил, когда вошел в ваш дом и вижу - вы там сидите и отдыхаете, такая хрупкая, бледная, усталая.
"You couldn't expect me to look my best after nine days on the road."	- Вряд ли я могла выглядеть здоровой и бодрой после девяти дней в дороге.
"You look frail and white and tired now, and if you'll allow me to say so, desperately unhappy."	- У вас и сейчас вид хрупкий, бледный, усталый и, уж не посетуйте на меня, бесконечно несчастный.
Kitty flushed because she could not help it, but she was able to give a laugh that sounded merry enough.	Китти вспыхнула, но заставила себя рассмеяться.
"I'm sorry you don't like my expression.	- Мне очень жаль, что выражение моего лица вам не нравится.
The only reason I have for looking unhappy is that since I was twelve I've known that my nose was a little too long.	А вид у меня может быть несчастный только потому, что мне с двенадцати лет внушали, что у меня слишком длинный нос.

But to cherish a secret sorrow is a most effective pose: you can't think how many sweet young men have wanted to console me."	Но лелеять тайное горе - это очень выигрышная поза, вы представить себе не можете, сколько очаровательных молодых людей пытались меня утешить.
Waddington's blue and shining eyes rested on her and she knew that he did not believe a word she said.	Ярко-голубые глаза Уоддингтона были обращены на нее, и она поняла, что он не поверил ни единому ее слову.
She did not care so long as he pretended to.	Ну и пусть, лишь бы делал вид, что верит.
"I knew that you hadn't been married very long and I came to the conclusion that you and your husband were madly in love with each other.	- Я знал, что вы замужем еще не так давно, и решил, что вы с мужем безумно влюблены друг в друга.
I couldn't believe that he had wished you to come, but perhaps you had absolutely refused to stay behind."	Что он звал вас с собой - в это я не мог поверить, но, может быть, вы сами наотрез отказались отпустить его без себя.
"That's a very reasonable explanation," she said lightly.	- Это очень правдоподобная версия, - уронила она.
"Yes, but it isn't the right one."	- Да, но неправильная.
She waited for him to go on, fearful of what he was about to say, for she had a pretty good idea of his shrewdness and was aware that he never hesitated to speak his mind, but unable to resist the desire to hear him talk about herself.	Она ждала продолжения, опасаясь того, что еще он может сказать - в его прозорливости она уже убедилась, знала, что высказывать свои мнения он не стесняется, - но сильно было и желание, чтобы он говорил о ней.
"I don't think for a moment that you're in love with your husband.	- Я не допускаю и мысли, что вы любите мужа.
I think you dislike him, I shouldn't be surprised if you hated him.	По-моему, он вам антипатичен. Очень возможно, что вы его ненавидите.
But I'm quite sure you're afraid of him."	В чем я уверен, так это что вы его боитесь.
For a moment she looked away.	Она отвернулась.
She did not mean to let Waddington see that anything he said affected her.	Не собирается она показать Уоддингтону, что его слова могут больно задеть ее.
"I have a suspicion that you don't very much like my husband," she said with cool irony.	- Сдается мне, что мой муж вам не очень нравится, - съязвила она.
"I respect him.	- Я его уважаю.
He has brains and character; and that, I may tell you, is a very unusual combination.	Он умен и с характером, а это, поверьте, весьма необычное сочетание.
I don't suppose you know what he is doing here, because I don't think he's very expansive with you.	Чем он здесь занят, вы, вероятно, не знаете, ведь он, как я подозреваю, не склонен посвящать вас в свои дела.
If any man single-handed can put a stop to this frightful epidemic he's going to do it.	Если возможно, чтобы один человек положил конец этой злосчастной эпидемии, он это сделает.
He's doctoring the sick, cleaning the city up, trying to get the drinking water pure. He doesn't mind where he goes nor what he does.	Он лечит больных, наводит в городе чистоту, пытается обеззараживать питьевую воду.
He's risking his life twenty times a day.	По двадцать раз в день рискует жизнью.

He's got Colonel Y #252; in his pocket and he's induced him to put the troops at his disposal.	Полковника Ю он так прибрал к рукам, что тот предоставил ему солдат в полное распоряжение.
He's even put a little pluck into the magistrate and the old man is really trying to do something.	Он даже городского голову взбодрил, и старик пытается кое-что предпринимать.
And the nuns at the convent swear by him. They think he's a hero."	А монахини в нем души не чают, для них он герой.
"Don't you?"	- А для вас нет?
"After all this isn't his job, is it?	- Строго говоря, ведь это не его работа.
He's a bacteriologist.	Он бактериолог.
There was no call for him to come here.	Никто не заставлял его сюда ехать.
He doesn't give me the impression that he's moved by compassion for all these dying Chinamen.	И не кажется мне, что им движет сострадание ко всем этим умирающим китайцам.
Watson was different.	Уотсон был не такой.
He loved the human race.	Тот любил людей.
Though he was a missionary it didn't make any difference to him if they were Christian, Buddhist or Confucian; they were just human beings.	Хоть он и был миссионером, для него и христиане, и буддисты, и конфуцианцы были просто люди.
Your husband isn't here because he cares a damn if a hundred thousand Chinese die of cholera; he isn't here either in the interests of science.	Ваш муж не потому здесь находится, что его беспокоит, как это сто тысяч китайцев умрут от холеры, и не потому, что хотел послужить науке.
Why is he here?"	Почему он здесь?
"You'd better ask him."	- Вы его спросите.
"It interests me to see you together.	- Мне интересно видеть вас вместе.
I sometimes wonder how you behave when you're alone.	Иногда я гадаю, как вы ведете себя наедине.
When I'm there you're acting, both of you, and acting damned badly, by George.	При мне вы играете комедию, и очень плохо играете, черт подери.
You'd neither of you get thirty bob a week in a touring company if that's the best you can do."	Если это лучшее, на что вы способны, ни вам, ни ему и тридцати шиллингов в неделю не положат в гастрольной поездке.
"I don't know what you mean," smiled Kitty, keeping up a pretence of frivolity which she knew did not deceive.	- Не пойму, о чем вы, - улыбнулась Китти, хотя уже знала, что ее показная фривольность его не обманывает.
"You're a very pretty woman.	- Вы красивая женщина.
It's funny that your husband should never look at you.	Странно, что муж никогда на вас не смотрит.
When he speaks to you it sounds as though it were not his voice but somebody else's."	Когда он к вам обращается, у него и голос становится чужой.
"Do you think he doesn't love me?" asked Kitty in a low voice, hoarsely, putting aside suddenly her lightness.	- Вы думаете, он меня не любит? - спросила она тихо и хрипло, вдруг отбросив легкомысленный тон.
"I don't know.	- Не знаю.

I don't know if you fill him with such a repulsion that it gives him goose-flesh to be near you or if he's burning with a love that for some reason he will not allow himself to show.	То ли вы ему так противны, что он не может к вам подойти без содрогания, то ли он сохнет от любви, которую по каким-то причинам считает нужным скрывать.
I've asked myself if you're both here to commit suicide."	Я уж спрашивал себя, не в порядке ли самоубийства вы оба сюда приехали.
Kitty had seen the startled glance and then the scrutinizing look Waddington gave them when the incident of the salad took place.	Китти еще во время эпизода с салатом заметила, как удивился Уоддингтон и как испытующе потом оглядел их.
"I think you're attaching too much importance to a few lettuce leaves," she said flippantly. She rose. "Shall we go home?	- По-моему, вы придаете слишком большое значение нескольким листикам латука, - пошутила она и тут же встала. - Пошли домой?
I'm sure you want a whisky and soda."	Вы наверняка соскучились по стаканчику виски с содовой.
"You're not a heroine at all events.	- Вы-то, во всяком случае, не героиня.
You're frightened to death.	Вы напуганы до смерти.
Are you sure you don't want to go away?"	Вы уверены, что не хотите отсюда уехать?
"What has it got to do with you?"	- А вам какое дело?
"I'll help you."	- Я бы вам помог.
"Are you going to fall to my look of secret sorrow?	- Неужели выражение тайного горя, написанное на моем лице, и вас покорило?
Look at my profile and tell me if my nose isn't a trifle too long."	Взгляните на мой профиль, нос-то длинноват.
He gazed at her reflectively, that malicious, ironical look in his bright eyes, but mingled with it, a shadow, like a tree standing at a river's edge and its reflexion in the water, was an expression of singular kindliness.	Он задумчиво поглядел на нее, и в его ярких глазах светилась лукавая насмешка, но рядом с ней, как тень, как отражение дерева в реке, у которой оно растет, была удивительная доброта.
It brought sudden tears to Kitty's eyes.	У Китти даже слезы на глаза навернулись.
"Must you stay?"	- Вы не можете уехать?
"Yes."	- Не могу.
They passed under the flamboyant archway and walked down the hill.	Они прошли под раскрашенными воротами и спустились с холма.
When they came to the compound they saw the body of the dead beggar.	Подходя к дому, опять увидели труп нищего.
He took her arm, but she released herself.	Уоддингтон взял ее под руку, но она высвободилась.
She stood still.	Остановилась.
"It's dreadful, isn't it?"	- Ужасно, правда?
"What?	- Что именно?
Death?"	Смерть?
"Yes. It makes everything else seem so horribly trivial.	- Да, все остальное кажется таким мелким, пошлым.

He doesn't look human.	Он и на человека не похож.
When you look at him you can hardly persuade yourself that he's ever been alive.	Смотришь на него, и не верится, что когда-то был живой.
It's hard to think that not so very many years ago he was just a little boy tearing down the hill and flying a kite."	А ведь еще не так давно он мальчонкой носился по холмам, запуская змея.
She could not hold back the sob that choked her.	Она едва удержалась, чтобы не разрыдаться.
XXXIX	39
A FEW days later Waddington, sitting with Kitty, a long glass of whisky and soda in his hand, began to speak to her of the convent.	Несколько дней спустя Уоддингтон, сидя у Китти и потягивая из большого стакана виски с содовой, завел речь о монастыре.
"The Mother Superior is a very remarkable woman," he said. "The Sisters tell me that she belongs to one of the greatest families in France, but they won't tell me which; the Mother Superior, they say, doesn't wish it to be talked of."	- Тамошняя аббатиса - весьма примечательная женщина, - сказал он. - Сестры мне рассказывали, что она принадлежит к одному из знатнейших семейств Франции, но к какому - не говорят. Она, видите ли, не хочет, чтобы это стало известно.
"Why don't you ask her if it interests you?" smiled Kitty.	- Что же вы ее не спросите, если это вас интересует? - улыбнулась Китти.
"If you knew her you'd know it was impossible to ask her an indiscreet question."	- Знали бы вы ее, вы бы поняли, что ей просто невозможно задавать нескромные вопросы.
"She must certainly be very remarkable if she can impress you with awe."	- Уж наверно, она примечательная, если даже вас держит в страхе Божием.
"I am the bearer of a message from her to you.	- У меня к вам от нее поручение.
She has asked me to say that, though of course you may not wish to adventure into the very centre of the epidemic, if you do not mind that it will give her great pleasure to show you the convent."	Она просила вам передать, что хотя вы, вполне возможно, и не отважитесь сунуться в самый очаг эпидемии, но, если вы не против, ей доставило бы большое удовольствие показать вам монастырь.
"It's very kind of her.	- Очень любезно с ее стороны.
I shouldn't have thought she was aware of my existence."	Я и понятия не имела, что она знает о моем существовании.
"I've spoken about you; I go there two or three times a week just now to see if there's anything I can do; and I daresay your husband has told them about you.	- Я говорил ей о вас. Я туда заглядываю раза два в неделю узнать, не требуется ли моя помощь. Ну и муж ваш, вероятно, рассказывал им о вас.
You must be prepared to find that they have an unbounded admiration for him."	Вы должны быть готовы к тому, что они вами безмерно восхищаются.
"Are you a Catholic?"	- Вы католик?
His malicious eyes twinkled and his funny little face was puckered with laughter.	Его лукавые глазки блеснули, забавная рожица сморщилась от смеха.
"Why are you grinning at me?" asked Kitty.	- Ну что вы ухмыляетесь?
"Can any good come out of Galilee? No, I'm not a Catholic.	- "Из Назарета может ли быть что доброе? "[7] Нет, я не католик.

I describe myself as a member of the Church of England, which I suppose is an inoffensive way of saying that you don't believe in anything very much ... When the Mother Superior came here ten years ago she brought seven nuns with her and of those all but three are dead.	Я причисляю себя к англиканской церкви. Это, пожалуй, самая безобидная формула, когда хочешь сказать, что, в сущности, ни во что не веруешь. Десять лет назад, когда аббатиса сюда приехала, она привезла с собой семерых монахинь, сейчас из них осталось в живых только три.
You see, at the best of times, Mei-Tan-Fu is not a health resort.	Понимаете, Мэй-дань-фу даже в лучшие времена не курорт.
They live in the very middle of the city, in the poorest district, they work very hard and they never have a holiday."	Они живут в самом центре города, в самом бедном квартале, тяжело работают и никогда не отдыхают.
"But are there only three and the Mother Superior now?"	- Значит, их теперь только три, не считая аббатисы?
"Oh, no, more have taken their places.	- О нет, кое-кто прибавился.
There are six of them now.	Сейчас их там шесть.
When one of them died of cholera at the beginning of the epidemic two others came up from Canton."	Одна умерла от холеры в самом начале эпидемии, тогда на ее место приехали из Кантона еще две.
Kitty shivered a little.	Китти поежилась.
"Are you cold?"	- Вам холодно?
"No, it was only someone walking over my grave."	- Нет, просто кто-то прошел по моей могиле.
"When they leave France they leave it for ever.	- Когда они уезжают из Франции, то уезжают навсегда.
They're not like the Protestant missionaries who have a year's leave every now and then.	Это протестантские миссионеры время от времени на год отбывают в отпуск.
I always think that must be the hardest thing of all.	Я всегда думаю, что это и есть самое трудное.
We English have no very strong attachment to the soil, we can make ourselves at home in any part of the world, but the French, I think, have an attachment to their country which is almost a physical bond.	Мы, англичане, не так крепко привязаны к земле, мы в любом уголке земного шара чувствуем себя как дома, а французов связывают с родиной прямо-таки физические узы.
They're never really at ease when they're out of it.	Вдали от родины они не могут жить полной жизнью.
It always seems to me very moving that these women should make just that sacrifice.	Это, мне кажется, самая серьезная из жертв, на которые идут эти женщины.
I suppose if I were a Catholic it would seem very natural to me."	Будь я католиком, это, наверно, казалось бы мне в порядке вещей.
Kitty looked at him coolly.	Китти бросила на него критический взгляд.
She could not quite understand the emotion with which the little man spoke and she asked herself whether it was a pose. He had drunk a good deal of whisky and perhaps he was not quite sober.	Волнение, с каким он говорил, было ей не совсем понятно: может быть, это поза, а может, виной выпитое виски?
"Come and see for yourself," he said, with his bantering smile, quickly reading her thought.	Он тут же разгадал ее мысль и улыбнулся. -Побывайте там, убедитесь сами.
"It's not nearly so risky as eating a tomato."	Это не так рискованно, как есть сырые помидоры.

"If you're not frightened there's no reason why I should be."	- Раз вы не боитесь, мне тоже нечего бояться.
"I think it'll amuse you.	- Я думаю, вам будет интересно.
It's like a little bit of France."	Увидите кусочек Франции.
XL	40
THEY crossed the river in a sampan.* A chair was waiting for Kitty at the landing-stage and she was carried up the hill to the water-gate.	Через реку они переправились в сампане. На пристани Китти ждал паланкин, в котором ее и внесли в гору, к "водяным" воротам.
It was through this that the coolies came to fetch water from the river and they hurried to and fro with huge buckets hanging from the yoke on their shoulder, splashing the causeway so that it was as wet as though it had heavily rained.	Через эти ворота кули ходили к реке за водой, и теперь они сновали вверх и вниз с огромными ведрами на коромыслах, расплескивая воду на дорогу, мокрую, как после сильного дождя.
Kitty's bearers gave short, sharp cries to urge them to make way.	Носильщики паланкина резкими криками сгоняли их на обочины.
"Of course all business is at a standstill," said Waddington, walking by her side. "Under normal circumstances you have to fight your way through the coolies carrying loads up and down to the junks."	- В городе вся жизнь приостановилась, - сказал Уоддингтон, шагая рядом с паланкином. - В обычное время тут не протолкаться, столько кули бегают с грузами к реке и обратно.
The street was narrow and winding so that Kitty lost all sense of the direction in which she was going.	Улица, в которую они вступили, была узкая, кривая, и Китти сразу перестала соображать, в какую сторону она ведет.
Many of the shops were closed.	Многие лавки стояли закрытые.
She had grown used on the journey up to the untidiness of a Chinese street, but here was the litter of weeks, garbage and refuse; and the stench was so horrible that she had to put her handkerchief to her face.	По пути от парохода она привыкла к неряшливому виду китайских улиц, но здесь за много недель скопились целые горы отбросов и мусора, и пахло так невыносимо, что она зажала нос платком.
Passing through Chinese cities she had been incommoded by the staring of the crowd, but now she noticed that no more than an indifferent glance was thrown at her.	Проезжая через китайские города, она стеснялась любопытства зевак, теперь же заметила, что ее удостаивают только равнодушными взглядами.
The passers-by, scattered rather than as usual thronging, seemed intent on their own affairs. They were cowed and listless.	Редкие прохожие спешили по своим делам, глядя прямо перед собой, запуганные, апатичные.
Now and then as they went by a house they heard the beating of gongs and the shrill, sustained lament of unknown instruments.	Временами из какого-нибудь дома доносились удары гонга и пронзительные жалобы каких-то неведомых музыкальных инструментов.
Behind those closed doors one was lying dead.	За этими закрытыми дверями лежал покойник.
"Here we are," said Waddington at last.	- Приехали, - сказал наконец Уоддингтон.
The chair was set down at a small doorway, surmounted by a cross, in a long white wall, and Kitty stepped out.	Паланкин опустили перед узкой, осененной крестом дверью в длинной белой стене, и Китти сошла на землю.
He rang the bell.	Уоддингтон позвонил.
"You mustn't expect anything very grand, you know.	- Только не ждите ничего грандиозного.

They're miserably poor."	Бедность у них тут вопиющая.
The door was opened by a Chinese girl, and after a word or two from Waddington she led them into a little room on the side of the corridor.	Дверь отворила молоденькая китаянка и, выслушав Уоддингтона, провела их в небольшую комнату, выходившую в коридор.
It contained a large table covered with a chequered oilcloth and round the walls was a set of stiff chairs.	В комнате стоял длинный стол под клетчатой клеенкой, а по стенам жесткие стулья.
At one end of the room was a statue, in plaster, of the Blessed Virgin.	В одном конце возвышалась гипсовая статуя Богородицы.
In a moment a nun came in, short and plump, with a homely face, red cheeks and merry eyes.	Через минуту вошла монахиня, толстушка с простецким лицом, румяными щечками и веселыми глазами.
Waddington, introducing Kitty to her, called her Soeur St Joseph.	Уоддингтон, знакомя с ней Китти, назвал ее сестра Сен-Жозеф.
"C'est la dame du docteur?" she asked, beaming, and then added that the Mother Superior would join them directly.	- C'est la dame du docteur? [8] - спросила она, широко улыбаясь, и добавила, что настоятельница сейчас к ним выйдет.
Sister St Joseph could speak no English and Kitty's French was halting; but Waddington, fluent, voluble, and inaccurate, maintained a stream of facetious comment which convulsed the good-humoured nun.	Сестра Сен-Жозеф не говорила по-английски, а Китти лишь кое-как изъяснялась по-французски; зато Уоддингтон бегло, хоть и с ошибками, болтал и шутил без умолку, и добродушная монахиня так и заходилась от смеха.
Her cheerful, easy laughter not a little astonished Kitty. She had an idea that the religious were always grave and this sweet and childlike merriment touched her.	Эта смешливость удивила Китти: ей представлялось, что монахини неизменно торжественны и серьезны, и детская веселость сестры Сен-Жозеф растрогала ее.
XLI	41
THE door opened, to Kitty's fancy not quite naturally but as though it swung back of itself on its hinges, and the Mother Superior entered the little room.	Дверь отворилась - Китти почудилось, что произошло это само собой, без постороннего вмешательства, - и вошла настоятельница.
She stood for an instant on the threshold and a grave smile hovered upon her lips as she looked at the laughing Sister and Waddington's puckered, clownish face.	Секунду она стояла на пороге, и снисходительная улыбка тронула ее губы, когда она взглянула на смеющуюся монахиню и сморщенную плутоватую физиономию Уоддингтона.
Then she came forward and held out her hand to Kitty.	Потом она с протянутой рукой подошла к Китти.
"Mrs. Fane?"	- Миссис Фейн? - Она чуть заметно поклонилась.
She spoke in English with a good deal of accent, but with a correct pronunciation, and she gave the shadow of a bow. "It is a great pleasure to me to make the acquaintance of the wife of our good and brave doctor."	По-английски она говорила правильно, но с сильным акцентом. - Это для меня большое удовольствие - познакомиться с женой нашего доброго, храброго доктора.
Kitty felt that the Superior's eyes held her in a long and unembarrassed look of appraisal.	Китти чувствовала на себе ее оценивающий взгляд, долгий и откровенный, до того откровенный, что не казался невежливым.

It was so frank that it was not uncivil; you felt that here was a woman whose business it was to form an opinion of others and to whom it never occurred that subterfuge* was necessary.	Словно эта женщина считала своим долгом о каждом составить себе собственное мнение и у нее даже мысли не возникало о необходимости притворяться.
With a dignified affability she motioned to her visitors to take chairs and herself sat down.	Степенно и учтиво она предложила гостям садиться и села сама.
Sister St Joseph, smiling still but silent, stood at the side but a little behind the Superior.	Сестра Сен-Жозеф, все еще улыбающаяся, но присмиревшая, осталась стоять чуть позади настоятельницы.
"I know you English like tea," said the Mother Superior, "and I have ordered some.	- Я знаю, вы, англичане, любите чай, сейчас его подадут.
But I must make my excuses if it is served in the Chinese fashion.	Но должна извиниться, это будет чай по-китайски.
I know that Mr. Waddington prefers whisky, but that I am afraid I cannot offer him."	Мистер Уоддингтон, я знаю, предпочел бы виски, но этим я, к сожалению, не могу его угостить.
She smiled and there was a hint of malice in her grave eyes. "Oh, come, ma mere, you speak as if I were a confirmed drunkard."	- Полноте, ma m?re, вы говорите так, как будто я завзятый алкоголик.
"I wish you could say that you never drink, Mr. Waddington."	- Хорошо бы вы могли сказать, что вы вообще не пьете, мистер Уоддингтон.
"I can at all events say that I never drink except to excess."	- Во всяком случае, я не могу сказать, что пью умеренно.
The Mother Superior laughed and translated into French for Sister St Joseph the flippant remark. She looked at him with lingering, friendly eyes.	Она засмеялась и перевела его непочтительное замечание на французский для сестры Сен-Жозеф, а на него поглядела с нескрываемой лаской.
"We must make allowances for Mr. Waddington because two or three times when we had no money at all and did not know how we were to feed our orphans Mr. Waddington came to our rescue."	- К мистеру Уоддингтону мы не должны быть слишком строги. Он столько раз выручал нас, когда мы оказывались совсем без денег и не знали, как накормить наших сирот.
The convert* who had opened the door for them now came in with a tray on which were Chinese cups, a teapot, and a little plate of the French cakes called Madeleines.	Молоденькая китаянка, та, что открыла им дверь, вошла с подносом, на котором стояли китайские чашки, чайник и тарелка с бисквитным печеньем под названием "мадлен".
"You must eat the Madeleines", said the Mother Superior, "because Sister St Joseph made them for you herself this morning."	- Попробуйте "мадлен", - сказала настоятельница,- сестра Сен-Жозеф испекла их сегодня специально для вас.
They talked of commonplace things.	Они заговорили о всякой всячине.
The Mother Superior asked Kitty how long she had been in China and if the journey from Hong Kong had greatly tired her.	Настоятельница спросила у Китти, давно ли она в Китае, очень ли утомила ее дорога из Гонконга.
She asked her if she had been in France and if she did not find the climate of Hong Kong trying.	Спросила, бывала ли она во Франции и как переносит гонконгский климат.
It was a conversation, trivial but friendly, which gained a peculiar savour from the circumstances.	Разговор шел дружеский, но самый обыденный, однако окружающая обстановка придавала ему особенную остроту.

The parlour was very quiet, so that you could hardly believe that you were in the midst of a populous city.	В комнате было тихо, не верилось, что находишься в гуще большого города.
Peace dwelt there.	Здесь царил покой.
And yet all round about the epidemic was raging and the people, terrified and restless, were kept in check but by the strong will of a soldier who was more than half a brigand.	А за стенами свирепствовала эпидемия, и горожан, со страху потерявших голову, удерживала от эксцессов только сильная воля человека, который и сам был наполовину бандит.
Within the convent walls the infirmary was crowded with sick and dying soldiers, and of the orphans in the nuns' charge a quarter were dead.	Лазарет в монастырской ограде был полон больных и умирающих солдат, в сиротском приюте, которым ведали монахини, четвертая часть детей погибла.
Kitty, impressed she hardly knew why, observed the grave lady who asked her these amiable questions.	Китти, как-то невольно притихнув, поглядывала на знатную даму, что так любезно занимала ее разговором.
She was dressed in white and the only colour on her habit was the red heart that burned on her breast.	Она была в белом, белизну ее одеяния нарушал только красный крест на груди.
She was a woman of middle age, she might have been forty or fifty, it was impossible to say, for there were few wrinkles on her smooth, pale face, and you received the impression that she was far from young chiefly from the dignity of her bearing, her assurance, and the emaciation* of her strong and beautiful hands.	Среднего возраста, лет сорок - пятьдесят, точнее сказать трудно, бледное лицо почти без морщин, а впечатление, что она уже не молода, создавала главным образом ее величавая осанка, уверенная манера и худоба ее сильных красивых рук.
The face was long, with a large mouth and large, even teeth; the nose, though not small, was delicate and sensitive; but it was the eyes, under their thin black brows, which gave her face its intense and tragic character.	Лицо удлиненное, с большим ртом и крупными ровными зубами, нос изящный, хотя и не маленький; но напряженное, трагическое выражение придавали всему лицу глаза под тонкими черными бровями.
They were very large, black, and though not exactly cold, by their calm steadiness strangely compelling.	Глаза очень большие, черные, не то чтобы холодные - спокойно-внимательные, гипнотизирующие.
Your first thought when you looked at the Mother Superior was that as a girl she must have been beautiful, but in a moment you realized that this was a woman whose beauty, depending on character, had grown with advancing years.	При виде ее сразу думалось, как хороша она, должно быть, была в молодости, но потом становилось ясно, что она из тех женщин, чья красота с годами проступает все явственнее.
Her voice was deep, low, and controlled, and whether she spoke in English or in French she spoke slowly.	Голос у нее был низкий, звучный, хорошо поставленный, и говорила она медленно как по-английски, так и по-французски.
But the most striking thing about her was the air she had of authority tempered by Christian charity; you felt in her the habit of command. To be obeyed was natural to her, but she accepted obedience with humility.	Но самым поразительным в ней была властность, смягченная милосердием; чувствовалось, что она привыкла повелевать и послушание принимает как должное, но со смирением.
You could not fail to see that she was deeply conscious of the authority of the church which upheld her.	Она как бы сознательно опиралась на авторитет церкви.

But Kitty had a surmise that notwithstanding her austere demeanour she had for human frailty a human tolerance; and it was impossible to look at her grave smile when she listened to Waddington, unabashed, talking nonsense, without being sure that she had a lively sense of the ridiculous.	И все же Китти догадывалась, что к человеческим слабостям она может отнестись по-человечески терпимо, а стоило увидеть улыбку, с какой она слушала неуемную болтовню Уоддингтона, чтобы с уверенностью сказать, что она не лишена живого чувства юмора.
But there was some other quality in her which Kitty vaguely felt, hut could not put a name to.	Однако было еще в ней и нечто такое, что Китти чувствовала, но не могла назвать.
It was something that notwithstanding the Mother Superior's cordiality and the exquisite manners which made Kitty feel like an awkward schoolgirl, held her at a distance.	Нечто такое, что, несмотря на ее сердечный тон, держало собеседника на расстоянии.
XLI1	42
"MONSIEUR ne mange rien," said Sister St Joseph.	- Monsieur ne mange rien[9], - сказала сестра Сен-Жозеф.
"Monsieur's palate is ruined by Manchu cooking," replied the Mother Superior.	- У мосье вкус испорчен маньчжурской кухней, -отозвалась настоятельница.
The smile left Sister St Joseph's face and she assumed an expression of some primness.	Сестра Сен-Жозеф перестала улыбаться и чопорно поджала губы.
Waddington, a roguish glance in his eyes, took another cake.	Уоддингтон озорно блеснул глазами и потянулся за печеньем.
Kitty did not understand the incident.	Китти не поняла этого обмена репликами.
"To prove to you how unjust you are, ma mere, I will ruin the excellent dinner that awaits me."	- Чтобы доказать, как вы несправедливы, ma m?re, я авансом загублю превосходный обед, который меня ожидает.
"If Mrs. Fane would like to see over the convent I shall be glad to show her." The Mother Superior turned to Kitty with a deprecating smile. "I am sorry you should see it just now when everything is in disorder.	- Если миссис Фейн хочет осмотреть монастырь, я буду рада все ей показать. - Настоятельница обратилась к Китти с виноватой улыбкой: - Жаль, что вы увидите его сейчас, когда у нас такой беспорядок.
We have so much work and not enough Sisters to do it.	Работы так много, а сестер не хватает.
Colonel Y #252; has insisted on our putting our infirmary at the disposal of sick soldiers and we have had to make the refectoire into an infirmary for our orphans."	Полковник Ю пожелал, чтобы наш лазарет мы предоставили больным солдатам, так что лазарет для наших сирот пришлось перевести в трапезную.
She stood at the door to allow Kitty to pass and together, followed by Sister St Joseph and Waddington, they walked along cool white corridors.	В дверях она пропустила Китти вперед, и они, в сопровождении сестры Сен-Жозеф и Уоддингтона, пустились в путь по прохладным белым коридорам.
They went first into a large, bare room where a number of Chinese girls were working at elaborate embroideries.	Сначала они зашли в большую голую комнату, где группа девочек-китаянок прилежно занималась вышиванием.
They stood up when the visitors entered and the Mother Superior showed Kitty specimens of the work.	При виде гостей девочки встали, и настоятельница показала Китти образцы их рукоделия.

"We go on with it notwithstanding the epidemic because it takes their minds off the danger."	- Мы продолжаем эти занятия, несмотря на эпидемию, так у них остается меньше времени думать об опасности.
They went to a second room in which younger girls were doing plain sewing, hemming, and stitching, and then into a third where there were only tiny children under the charge of a Chinese convert.	В другой комнате девочки помоложе учились простому шитью - подрубали, сметывали; в третьей помещались самые младшие: малыши от двух до четырех лет.
They were playing noisily and when the Mother Superior came in they crowded round her, mites of two and three, with their black Chinese eyes and their black hair; and they seized her hands and hid themselves in her great skirts.	Они шумно возились на полу, а завидев настоятельницу, сбежались к ней, черноглазые, черноволосые, хватали ее за руки, зарывались лицом в ее широкие юбки.
An enchanting smile lit up her grave face, and she fondled them; she spoke little chaffing words which Kitty, ignorant though she was of Chinese, could tell were like caresses.	Чудесная улыбка озарила ее лицо, она гладила их по голове, произносила какие-то слова, в которых Китти, и не зная китайского, уловила нежную ласку.
She shuddered a little, for in their uniform dress, sallow-skinned, stunted, with their flat noses, they looked to her hardly human.	Китти брезгливо передернулась - в этих детишках, одинаково одетых, желтокожих, чахлых, с приплюснутыми носами, не было ничего человеческого.
They were repulsive.	Они вызывали отвращение.
But the Mother Superior stood among them like Charity itself.	А настоятельница стояла среди них как воплощенное Милосердие.
When she wished to leave the room they would not let her go, but clung to her, so that, with smiling expostulations, she had to use a gentle force to free herself.	Заметив, что она собралась уходить, они вцепились в нее и не отпускали, так что ей пришлось, все так же улыбаясь и приговаривая, высвободиться силой.
They at all events found nothing terrifying in this great lady.	Эти-то крохи, во всяком случае, не видели в знатной даме ничего устрашающего.
"You know of course," she said, as they walked along another corridor, "that they are only orphans in the sense that their parents have wished to be rid of them.	- Вам, вероятно, известно, - сказала она, когда они опять очутились в коридоре, - что сироты они только в том смысле, что родители от них отказались.
We give them a few cash for every child that is brought in, otherwise they will not take the trouble, but do away with them." She turned to the Sister. "Have any come to-day?" she asked.	Мы даем им несколько медяков за каждого ребенка, которого они сюда приводят, иначе они бы и трудиться не стали, а просто приканчивали бы их. - Она обратилась к сестре: - Сегодня новенькие есть?
"Four."	- Четверо.
"Now, with the cholera, they are more than ever anxious not to be burdened with useless girls."	- Сейчас, с этой холерой, они больше, чем когда-либо, озабочены тем, чтобы не обременять себя лишними девочками.
She showed Kitty the dormitories and then they passed a door on which was painted the word infirmerie.	Она показала Китти спальни, потом они оказались перед дверью с надписью "Лазарет".
Kitty heard groans and loud cries and sounds as though beings not human were in pain.	Китти услышала стоны, громкие крики, словно жалобы бессловесных тварей.

"I will not show you the infirmary," said the Mother Superior in her placid tones. "It is not a sight that one would wish to see." A thought struck her. "I wonder if Dr. Fane is there?"	- Лазарет я вам не покажу, - сказала настоятельница невозмутимо. - Это зрелище не из приятных. - Она вдруг словно что-то вспомнила. -Доктор Фейн сейчас здесь?
She looked interrogatively at the Sister and she, with her merry smile, opened the door and slipped in.	В ответ на ее вопросительный взгляд монахиня, весело улыбаясь, отворила дверь и проскользнула в лазарет.
Kitty shrank back as the open door allowed her to hear more horribly the tumult within.	Китти отшатнулась - при открытой двери несусветный шум зазвучал еще громче.
Sister St Joseph came back.	Сестра Сен-Жозеф вернулась к ним.
"No, he has been and will not be back again till later."	- Нет, он был раньше и обещал еще заглянуть.
"What about number six?"	- А как номер шесть?
"Pauvre gar #231;on, he's dead."	- Умер, pauvre gar?on[10].
The Mother Superior crossed herself and her lips moved in a short and silent prayer.	Настоятельница перекрестилась, и губы ее зашевелились в безмолвной молитве.
They passed by a courtyard and Kitty's eyes fell upon two long shapes that lay side by side on the ground covered with a piece of blue cotton.	Они пересекли внутренний дворик, там Китти увидела два длинных предмета, лежащие на земле и прикрытые синим полотнищем.
The Superior turned to Waddington.	Настоятельница обратилась к Уоддингтону:
"We are so short of beds that we have to put two patients in one and the moment a sick man dies he must be bundled out in order to make room for another." But she gave Kitty a smile. "Now we will show you our chapel.	- У нас такая нехватка кроватей, что приходится класть их по двое на одну. А как только кто-нибудь умирает, его выносят из помещения, чтобы освободить место для следующего. - Потом улыбнулась гостье. - Теперь мы вам покажем капеллу.
We are very proud of it.	Это наша гордость.
One of our friends in France sent us a little while ago a life-size statue of the Blessed Virgin."	Один из наших друзей во Франции недавно прислал нам статую Пресвятой Девы в натуральную величину.
XLIH	43
THE chapel was no more than a long low room with whitewashed walls and rows of deal benches; at the end was the altar on which stood the image; it was in plaster of Paris* painted in crude colours; it was very bright and new and garish.	Капеллой звалась попросту длинная низкая комната с выбеленными стенами и рядами деревянных скамей; в глубине был алтарь, и там стояла статуя, гипсовая, грубо раскрашенная, очень яркая, новая, кричащая.
Behind it was a picture in oils of the Crucifixion with the two Marys at the foot of the Cross in extravagant attitudes of grief.	Позади нее картина маслом - распятие и обе Марии у подножия креста, в позах непомерной скорби.
The drawing was bad and the dark pigments were put on with an eye that knew nothing of the beauty of colour.	Рисунок беспомощный, темные краски выбраны живописцем, слепым к красоте цвета.
Around the walls were the Stations of the Cross painted by the same unfortunate hand.	По стенам шли изображения крестного пути, размалеванные той же незадачливой рукой.
The chapel was hideous and vulgar.	Капелла была некрасивая, вульгарная.

The nuns on entering knelt down to say a prayer and then, rising, the Mother Superior began once more to chat with Kitty.	Войдя, монахини преклонили колени и сотворили молитву, а поднявшись, настоятельница опять заговорила с Китти:
"Everything that can be broken is broken when it comes here, but the statue presented to us by our benefactor came from Paris without so much as the smallest chip.	- Когда сюда что-нибудь везут, все, что может разбиться, разбивается, а статуя, которую подарил нам наш благодетель, доехала из Парижа целехонькая.
There is no doubt that it was a miracle."	Это, безусловно, было чудо.
Waddington's malicious eyes gleamed, but he held his tongue.	У Уоддингтона лукаво блеснули глаза, но он придержал язык.
"The altarpiece and the Stations of the Cross were painted by one of our Sisters, Soeur St Anselme." The Mother Superior crossed herself. "She was a real artist.	- Запрестольный образ и путь на Г олгофу написала одна из наших сестер, сестра Сент-Ансельм. - Настоятельница перекрестилась.- Она была подлинная художница.
Unfortunately, she fell a victim to the epidemic.	К несчастью, ее унесла эпидемия.
Do you not think that they are very beautiful?"	Очень красиво это выполнено, правда?
Kitty faltered an affirmative.	Китти пробормотала что-то в знак согласия.
On the altar were bunches of paper flowers and the candlesticks were distract-ingly ornate.	На алтаре лежали букеты бумажных цветов, подсвечники были до ужаса вычурны.
"We have the privilege of keeping here the Blessed Sacrament."	- Нам разрешено хранить здесь святые дары.
"Yes?" said Kitty, not understanding.	- Да что вы! - сказала Китти, ничего не поняв.
"It has been a great comfort to us during this time of so terrible trouble."	- В такое трудное время это для нас большое подспорье.
They left the chapel and retraced their steps to the parlour in which they had first sat.	Они вышли из капеллы и повернули обратно, к той приемной, где сидели вначале.
"Would you like to see the babies that came in this morning before you go?"	- Хотите перед уходом посмотреть на тех крошек, которых нам принесли сегодня?
"Very much," said Kitty.	- Очень хочу, - сказала Китти.
The Mother Superior led them into a tiny room on the other side of the passage.	Настоятельница отворила дверь в маленькую комнату через коридор.
On a table, under a cloth, there was a singular wriggling.	На столе под покрывалом шло какое-то шевеление.
The Sister drew back the cloth and displayed four tiny, naked infants.	Сестра Сен-Жозеф откинула покрывало, и взору их предстали четыре крошечных голых младенца.
They were very red and they made funny restless movements with their arms and legs; their quaint little Chinese faces were screwed up into strange grimaces.	Они были очень красные и делали беспомощные движения ручками и ножками, на их китайских мордашках застыли смешные гримаски.
They looked hardly human; queer animals of an unknown species, and yet there was something singularly moving in the sight.	В них было мало человеческого - какие-то зверюшки неизвестной породы, - но было и что-то трогательное.
The Mother Superior looked at them with an amused smile.	Настоятельница смотрела на них и улыбалась.

"They seem very lively.	- Эти как будто здоровенькие.
Sometimes they are brought in only to die.	Иногда их приносят сюда только умирать.
Of course we baptize them the moment they come."	Мы, конечно, первым делом совершаем над ними обряд крещения.
"The lady's husband will be pleased with them," said Sister St Joseph. "I think he could play by the hour with the babies.	- Наш доктор будет ими доволен, - сказала сестра Сен-Жозеф. - Он, кажется, может часами играть с этими крошками.
When they cry he has only to take them up, and he makes them comfortable in the crook of his arm, so that they laugh with delight."	Чуть заплачут, берет их на руки, да так ловко, удобно держит, что они смеются от радости.
Then Kitty and Waddington found themselves at the door. Kitty gravely thanked the Mother Superior for the trouble she had taken.	И вот Китти и Уоддингтон очутились у входной двери, Китти от души попросила у настоятельницы прощения, что доставила ей столько хлопот.
The nun bowed with a condescension that was at once dignified and affable.	Та поклонилась любезно, но с большим достоинством.
"It has been a great pleasure.	- Я была очень рада.
You do not know how kind and helpful your husband has been to us.	Вы не представляете себе, как много мы обязаны вашему мужу.
He has been sent to us by Heaven.	Нам его Бог послал.
I am glad that you came with him.	Так хорошо, что вы с ним приехали.
When he goes home it must be a great comfort to him to have you there with your love and your - your sweet face.	Какое это для него утешение, когда он вечером приходит домой, а там его ждет ваша любовь и ваше... ваше милое лицо.
You must take care of him and not let him work too hard.	Вы заботьтесь о нем получше, не давайте переутомляться.
You must look after him for all our sakes."	Берегите его ради всех нас.
Kitty flushed. She did not know what to say.	Китти покраснела и не нашлась что ответить.
The Mother Superior held out her hand and while she held it Kitty was conscious of those cool, thoughtful eyes which rested on her with detachment and yet with something that looked like a profound understanding.	Настоятельница пожала ей руку, и она опять почувствовала на себе спокойный, задумчивый взгляд, отрешенный и все же исполненный глубокого понимания.
Sister St Joseph closed the door behind them and Kitty got into her chair.	Сестра Сен-Жозеф затворила за ними дверь, и Китти села в паланкин.
They went back through the narrow, winding streets.	Они пустились в обратный путь по узким извилистым улицам.
Waddington made a casual remark; Kitty did not answer.	Уоддингтон что-то сказал, Китти не ответила.
He looked round, but the side curtains of the chair were drawn and he could not see her.	Он оглянулся, но шторки у паланкина были задернуты, и он ее не увидел.
He walked on in silence.	Дальше он шел молча.

But when they reached the river and she stepped out, to his surprise he saw that her eyes were streaming with tears.	Но когда они спустились к реке и Китти вышла, он с удивлением увидел, что глаза ее полны слез.
"What is the matter?" he asked, his face puckered into an expression of dismay.	- Что случилось? - спросил он, и лицо его озабоченно сморщилось.
"Nothing."	Китти попыталась улыбнуться.
She tried to smile.	- Так, ничего.
"Only foolishness."	Глупости.
XLIV	44
ALONE once more in the sordid parlour of the dead missionary, lying on the long chair that faced the window, her abstracted eyes on the temple across the river (now again at the approach of evening aerial and lovely), Kitty tried to set in order the feelings in her heart.	Снова оставшись одна в неуютной гостиной умершего миссионера, лежа в шезлонге у окна и устремив взгляд на храм за рекой (сейчас, в наступающих сумерках, он опять казался сказочным и прекрасным), Китти пыталась разобраться в своих впечатлениях.
She would never have believed that this visit to the convent could so have moved her.	Никогда бы она не подумала, что посещение монастыря так ее взволнует.
She had gone from curiosity.	Привело ее туда любопытство.
She had nothing else to do and after looking for so many days at the walled city across the water she was not unwilling to have at least a glimpse of its mysterious streets.	Делать ей было нечего, и, насмотревшись на обнесенный стеною город на том берегу, она была не прочь хоть одним глазком взглянуть на его таинственные улицы.
But once within the convent it had seemed to her that she was transported into another world situated strangely neither in space nor time.	Но стоило ей переступить порог монастыря, как она словно перенеслась в другой мир, существующий вне времени и пространства.
Those bare rooms and the white corridors, austere and simple, seemed to possess the spirit of something remote and mystical.	В этих аскетически строгих голых комнатах и белых коридорах словно веяло чем-то далеким, мистическим.
The little chapel, so ugly and vulgar, in its very crudeness was pathetic; it had something which was wanting in the greatness of a cathedral, with its stained glass and its pictures: it was very humble; and the faith which had adorned it, the affection which cherished it, had endued it with a delicate beauty of the soul.	Маленькая капелла, некрасивая и вульгарная, умиляла самой своей безвкусицей; там было что-то, чего не хватает пышным соборам с их витражами и картинами великих мастеров: она была очень смиренна, и вера, украсившая ее, любовь, которая ее лелеяла, наделили ее неуловимой красотой души.
The methodical way in which the convent's work was carried on in the midst of the pestilence* showed a coolness in the face of danger and a practical sense, almost ironical it was so matter of fact, which were deeply impressive.	Методичность, с какой монахини продолжали свою работу вопреки эпидемии, доказывала их хладнокровие перед лицом опасности и здравую деловитость, почти парадоксальную, но вызывающую глубокое уважение.
In Kitty's ears rang still the ghastly sounds she heard when for a moment Sister St Joseph opened the infirmary door.	Мысленно Китти все еще слышала жуткие звуки, донесшиеся до нее, когда сестра Сен-Жозеф на минуту открыла дверь в лазарет.
It was unexpected the way they had spoken of Walter. First the Sister and then the Mother Superior herself, and the tone of her voice had been very gentle when she praised him.	Поразило ее и то, как они говорили про Уолтера -сначала монахиня, а потом и сама настоятельница, как тепло звучал ее голос, когда она его хвалила.

Oddly enough it gave her a little thrill of pride to know that they thought so well of him.	Странно, Китти даже ощутила прилив гордости, узнав, как высоко они его ценят.
Waddington also had told something of what Walter was doing; but it was not only his competence that the nuns praised (in Hong Kong she had known that he was thought clever), they spoke of his thoughtfulness and his tenderness.	Уоддингтон тоже говорил ей, что Уолтер творит чудеса; но монашенки превозносили не только его деловые способности (что он хороший работник, она знала еще в Гонконге), они называли его заботливым, нежным.
Of course he could be very tender.	Да, он может быть очень нежен, думала она.
He was at his best when you were ill; he was too intelligent to exasperate, and his touch was pleasant, cool, and soothing.	Лучше всего проявляет себя, когда заболеешь. Он не раздражает разговорами, касается тебя удивительно бережно, успокаивающе.
By some magic he seemed able by his mere presence to relieve your suffering.	От одного его присутствия становится легче.
She knew that she would never see again in his eyes the look of affection which she had once been so used to that she found it merely exasperating.	Она знала, что никогда уже ей не прочесть в его глазах той нежности, что в прошлом была привычной и только злила.
She knew now how immense was his capacity for loving; in some odd way he was pouring it out on these wretched sick who had only him to look to.	Она знала, каким огромным запасом любви он наделен; теперь он, видно, изливает эту любовь на несчастных, которым больше не от кого ждать помощи.
She did not feel jealousy, but a sense of emptiness; it was as though a support that she had grown so accustomed to as not to realize its presence were suddenly withdrawn from her so that she swayed this way and that like a thing that was top-heavy.	Она не ощущала ревности, только пустоту -словно у нее внезапно отняли опору, к которой она так привыкла, что перестала ее замечать, и вот теперь шатается из стороны в сторону, как будто потеряла центр тяжести.
She had only contempt for herself because once she had felt contempt for Walter.	К себе она чувствовала только презрение за то, что когда-то презирала Уолтера.
He must have known how she regarded him and he had accepted her estimate without bitterness.	Он не мог не знать, как она к нему относилась, и принял ее оценку, не озлобившись.
She was a fool and he knew it and because he loved her it had made no difference to him.	Она была дурой, и он это знал, и, пока он любил ее, это его не смущало.
She did not hate him now, nor feel resentment of him, but fear rather and perplexity.	Теперь у нее нет к нему ненависти и нет обиды, а скорее растерянность и страх.
She could not but admit that he had remarkable qualities, sometimes she thought that there was even in him a strange and unattractive greatness; it was curious then that she could not love him, but loved still a man whose worthlessness was now so clear to her.	Нельзя не признать за ним замечательных достоинств, иногда она даже видела в нем какое-то странное, непривлекательное величие духа. Почему же тогда она не могла его полюбить, а продолжает любить человека, чье ничтожество теперь для нее несомненно?
After thinking, thinking, all through those long days she rated accurately Charles Townsend's value; he was a common fellow and his qualities were second-rate.	Она столько передумала за эти долгие дни, что наконец поняла, что такое Чарлз Таунсенд. Пошляк, посредственность.
If she could only tear from her heart the love that still lingered there!	Если б только вырвать из сердца любовь, которая все еще там гнездится!
She tried not to think of him.	Если б забыть о нем!
Waddington too thought highly of Walter.	Уоддингтон тоже высокого мнения об Уолтере.

She alone had been blind to his merit.	Только она, Китти, не разглядела его достоинств.
Why?	Почему?
Because he loved her and she did not love him.	Потому что он любил ее, а она его не любила.
What was it in the human heart that made you despise a man because he loved you?	Что это за выверт человеческого сердца -презирать человека за то, что он тебя любит.
But Waddington had confessed that he did not like Walter.	А вот Уоддингтон признался, что недолюбливает Уолтера.
Men didn't.	Как и другие мужчины.
It was easy to see that those two nuns had for him a feeling which was very like affection.	Эти две монашенки чуть не влюблены в него, сразу видно.
He was different with women; notwithstanding his shyness you felt in him an exquisite kindliness.	С женщинами он и держится иначе; несмотря на его застенчивость, в нем угадывается чудесная доброта.
XLV	45
BUT after all it was the nuns that had most deeply touched her.	Но самое сильное впечатление произвели на нее именно монахини.
Sister St Joseph, with her merry face and apple-red cheeks; she had been one of the little band that came out to China with the Mother Superior ten years before and she had seen one after another of her companions die of disease, privations, and homesickness; and yet she remained cheerful and happy.	Сестра Сен-Жозеф, ее веселые глаза и щечки-яблочки... она была одной из тех немногих, что приехали в Китай вместе с настоятельницей десять лет назад; на ее глазах ее товарки одна за другой умирали от болезней, лишений и тоски по родине, а она не поддалась ни унынию, ни страху.
What was it that gave her that naive and charming humour?	Откуда в ней эта прелестная простодушная веселость?
And the Mother Superior. Kitty in fancy stood again in her presence and once more she felt humble and ashamed.	А настоятельница... Китти вспомнила, как стояла с ней рядом, и опять ощутила смиренную робость и стыд.
Though she was so simple and unaffected she had a native dignity which inspired awe, and you could not imagine that any one could treat her without respect.	Держится так просто, естественно, но ее врожденный аристократизм внушает благоговение, невозможно даже вообразить, что кто-нибудь может обойтись с ней непочтительно.
Sister St Joseph by the way she stood, by every small gesture and the intonation of her answers, had shown the deep submission in which she held herself; and Waddington, frivolous and impertinent, had shown by his tone that he was not quite at his ease.	Для сестры Сен-Жо-зеф ее власть непререкаема, это сказывается и в ее позе и жестах, и в том, как она отвечает на вопросы; и Уоддингтон, нахал и насмешник, явно перед нею робеет.
Kitty thought it unnecessary to have told her that the Mother Superior belonged to one of the great families of France; there was that in her bearing which suggested ancient race, and she had the authority of one who has never known that it is possible to be disobeyed.	Китти подумалось, что ей могли и не говорить, что настоятельница принадлежит к одному из знатнейших семейств Франции: вся ее повадка свидетельствует о родовитости, ее властность -черта женщины, даже не допускающей мысли, что ее могут ослушаться.
She had the condescension of a great lady and the humility of a saint.	В ней сочетается милостивая снисходительность владетельницы замка и смирение святой.

There was in her strong, handsome, and ravaged face an austerity that was passionate; and at the same time she had a solicitude and a gentleness which permitted those little children to cluster, noisy and unafraid, in the assurance of her deep affection.	В ее сильном, красивом, исхудалом лице строгость мученицы, и в то же время от нее исходит ласковая заботливость, и маленькие дети льнут к ней без стеснения и страха, уверенные, что она их не обидит.
When she had looked at the four new-born babies she had worn a smile that was sweet and yet profound: it was like a ray of sunshine on a wild and desolate heath.	Когда она смотрела на четверых новорожденных, улыбка ее была печальна, но прелестна - как луч солнца на дикой, безлюдной пустоши.
What Sister St Joseph had said so carelessly of Walter moved Kitty strangely; she knew that he had desperately wanted her to bear a child, but she had never suspected from his reticence that he was capable with a baby of showing without embarrassment a charming and playful tenderness.	Слова, которые сестра Сен-Жозеф мимоходом сказала про Уолтера, тоже взволновали Китти; она знала, что он страстно желал иметь от нее ребенка, но никак не ожидала, что он, такой сдержанный, способен без всякого смущения, весело и ласково возиться с маленькими детьми.
Most men were silly and awkward with babies.	Ведь обычно мужчины ведут себя с детьми беспомощно и глупо.
How strange he was!	Странный он человек!
But to all that moving experience there had been a shadow (a dark lining to the silver cloud), insistent and plain, which disconcerted her.	Но на этом волнующем переживании лежала какая-то непонятная тень (нет, видно, добра без худа!).
In the sober gaiety of Sister St Joseph, and much more in the beautiful courtesy of the Mother Superior, she had felt an aloofness which oppressed her.	В спокойной веселости сестры Сен-Жозеф, а тем более в безупречной учтивости настоятельницы она чувствовала гнетущую отчужденность.
They were friendly and even cordial, but at the same time they held something back, she knew not what, so that she was conscious that she was nothing but a casual stranger.	Они были приветливы, даже сердечны, но что-то держали про себя, тем давая ей почувствовать, что она для них - посторонний человек, всего лишь случайная знакомая.
There was a barrier between her and them.	Между ними и ею стояла преграда.
They spoke a different language not only of the tongue but of the heart.	Они говорили на другом языке, не только вслух, но и в мыслях.
And when the door was closed upon her she felt that they had put her out of their minds so completely, going about their neglected work again without delay, that for them she might never have existed.	И она догадывалась, что, как только за нею закрылась дверь, они поспешили вернуться к прерванной работе и начисто забыли о ней, словно ее и на свете не было.
She felt shut out not only from that poor little convent, but from some mysterious garden of the spirit after which with all her soul she hankered.	Она чувствовала, что ей заказан вход не только в этот нищий монастырь, но и в некий таинственный сад, о котором тоскует ее душа.
She felt on a sudden alone as she had never felt alone before.	Она вдруг ощутила такое одиночество, какого не знала доселе.
That was why she had wept.	Потому она тогда и заплакала.
And now, throwing back her head wearily, she sighed:	И теперь, устало откинувшись в кресле, она вздыхала:
"Oh, I'm so worthless."	- Какое же я ничтожество!
XLVI	46

THAT evening Walter came back to the bungalow a little earlier than usual.	В тот вечер Уолтер вернулся домой пораньше обычного.
Kitty was lying on the long chair by the open window.	Китти лежала в шезлонге у окна.
It was nearly dark.	В комнате уже почти стемнело.
"Don't you want a lamp?" he asked.	- Тебе не нужна лампа? - спросил он.
"They'll bring it when dinner is ready."	- Принесут, когда обед поспеет.
He talked to her always quite casually, of trifling things, as though they were friendly acquaintances, and there was never anything in his manner to suggest that he harboured malice in his heart.	Говорил он с ней, как всегда, о пустяках, как с хорошей знакомой, ничто в его манере не позволяло заподозрить, что он таит в душе злобу.
He never met her eyes and he never smiled.	Он никогда не смотрел ей в глаза и никогда не улыбался.
He was scrupulously polite.	Но был неукоснительно вежлив.
"Walter, what do you propose we should do if we get through the epidemic?" she asked.	- Уолтер, - спросила она, - что ты намерен делать, если мы не умрем от холеры?
He waited a moment before answering. She could not see his face.	Он ответил не сразу, лицо его было в тени.
"I haven't thought."	- Я об этом не думал.
In the old days she said carelessly whatever came into her head; it never occurred to her to think before she spoke; but now she was afraid of him; she felt her lips tremble and her heart beat painfully.	В прежние времена она говорила все, что придет в голову, не обдумывала вперед, что скажет; теперь она его боялась. Губы у нее дрожали, сердце билось.
"I went to the convent this afternoon."	- Я сегодня была в монастыре.
"So I heard."	- Слышал.
She forced herself to speak though she could hardly frame the words.	Она заставила себя продолжать:
"Did you really want me to die when you brought me here?"	- Ты, когда увез меня сюда, правда хотел, чтобы я умерла?
"If I were you I'd leave well alone, Kitty.	- Стоит ЛИ ворошить прошлое, Китти.
I don't think any good will come of talking about what we should do much better to forget."	Бессмысленно, мне кажется, говорить о том, о чем лучше забыть.
"But you don't forget; neither do I.	- Но ты не забыл, и я тоже.
I've been thinking a great deal since I came here.	Я очень много думаю с тех пор, как приехала сюда.
Won't you listen to what I have to say?"	Ты не хочешь меня выслушать?
"Certainly."	- Нет, отчего же.
"I treated you very badly.	- Я очень плохо с тобой поступила.
I was unfaithful to you."	Я тебе изменяла.
He stood stock still.	Он весь застыл.
His immobility was strangely terrifying.	Его неподвижность пугала.

"I don't know whether you'll understand what I mean.	- Не знаю, поймешь ли ты меня.
That sort of thing doesn't mean very much to a woman when it's over.	Для женщины, когда такое кончается, оно уже не имеет большого значения.
I think women have never quite understood the attitude that men take up." She spoke abruptly, in a voice she would hardly have recognized as her own. "You know what Charlie was and you knew what he'd do.	Мне кажется, женщина даже не может понять позицию, которую занимают мужчины. - Она говорила отрывисто, не узнавая собственного голоса. - Ты знал, что представляет собой Чарли, и знал, как он поступит.
Well, you were quite right.	Что ж, ты оказался совершенно прав.
He's a worthless creature.	Он ничтожество.
I suppose I shouldn't have been taken in by him if I hadn't been as worthless as he.	Наверно, я бы им не увлеклась, если бы сама не была таким же ничтожеством.
I don't ask you to forgive me.	Я не прошу у тебя прощения.
I don't ask you to love me as you used to love me.	Не прошу полюбить, как любил когда-то.
But couldn't we be friends?	Но неужели мы не можем быть друзьями?
With all these people dying in thousands round us, and with those nuns in their convent..."	Когда вокруг нас люди умирают тысячами, и эти монахини...
"What have they got to do with it?" he interrupted.	- А они тут при чем? - перебил он.
"I can't quite explain.	- Я не могу объяснить.
I had such a singular feeling when I went there to-day.	Когда я там сегодня была, у меня появилось такое странное чувство.
It all seems to mean so much.	Все это полно значения.
It's all so terrible and their self-sacrifice is so wonderful; I can't help feeling it's absurd and disproportionate, if you understand what I mean, to distress yourself because a foolish woman has been unfaithful to you.	Кругом столько ужасов, их самопожертвование просто поразительно. Пойми меня правильно, мне кажется, что нелепо, несообразно терзаться оттого, что какая-то глупая женщина тебе изменила.
I'm much too worthless and insignificant for you to give me a thought."	Стоит ли вообще думать о такой пустышке.
He did not answer, but he did not move away; he seemed to be waiting for her to continue.	Он не ответил, но и не отодвинулся от нее; он словно ждал, что еще она скажет.
"Mr. Waddington and the nuns have told me such wonderful things about you.	- Мистер Уоддингтон и монашенки мне много чего рассказали про тебя.
I'm very proud of you, Walter."	Я горжусь тобой, Уолтер.
"You used not to be; you used to feel contempt for me.	- Раньше-то не гордилась, раньше ты меня презирала.
Don't you still?"	Это что же, прошло?
"Don't you know that I'm afraid of you?"	- Разве ты не чувствуешь, что я тебя боюсь?
Again he was silent.	Он опять помолчал, прежде чем ответить.
"I don't understand you," he said at last.	- Не понимаю я тебя.
"I don't know what it is you want."	Чего тебе, собственно, нужно?

"Nothing for myself.	- Для себя - ничего.
I only want you to be a little less unhappy."	Я только хочу, чтобы тебе стало полегче.
She felt him stiffen and his voice was very cold when he answered.	Он опять застыл, и голос его прозвучал очень холодно.
"You're mistaken in thinking I'm unhappy.	- Напрасно ты думаешь, что мне тяжело.
I have a great deal too much to do to think of you very often."	Я так занят, что мне некогда особенно о тебе беспокоиться.
"I have wondered if the nuns would allow me to go and work at the convent.	- Я тут думала, может быть, монахини разрешат мне поработать у них.
They are very shorthanded and if I could be of any help I should be grateful to them."	Они с ног сбиваются, я была бы рада принести хоть какую-нибудь пользу.
"It is not easy work or pleasant work.	- Работа там нелегкая и не из приятных.
I doubt if it would amuse you long."	Сомневаюсь, чтобы этого развлечения тебе хватило надолго.
"Do you absolutely despise me, Walter?"	- Ты до такой степени меня презираешь, Уолтер?
"No." He hesitated and his voice was strange. "I despise myself."	- Нет. - Он запнулся, голос его прозвучал странно.- Я презираю себя.
XLVII	47
IT was after dinner.	Они отобедали.
As usual Walter sat by the lamp and read.	Уолтер, как обычно, сидел у лампы и читал.
He read every evening till Kitty went to bed and then went into a laboratory which he had fitted up in one of the bungalow's empty rooms. Here he worked late into the night.	Он читал каждый вечер, пока Китти не уходила спать, а потом шел в лабораторию, под которую приспособил одну из пустующих комнат, и работал там до поздней ночи.
He slept little.	Спал он очень мало.
He was occupied with she knew not what experiments.	Был занят какими-то экспериментами.
He told her nothing of his work; but even in the old days he had been reticent on this: he was not by nature expansive.	Ей он ничего об этом не рассказывал - он и в прежние дни не посвящал ее в свою работу, по натуре был необщителен.
She thought deeply of what he had just said to her: the conversation had led to nothing.	Сейчас она обдумывала его слова. Их разговор кончился ничем.
She knew him so little that she could not be sure if he was speaking the truth or not.	Она так плохо его знала, что даже не могла решить, правду он говорил или нет.
Was it possible that, whereas he now existed so ominously for her, she had entirely ceased to exist for him?	Неужели сейчас, когда его существование для нее так бесспорно и страшно, она вообще перестала для него существовать?
Her conversation, which had entertained him once because he loved her, now that he loved her no longer might be merely tedious to him.	Когда-то он с удовольствием слушал ее болтовню, потому что любил ее; что, если теперь, когда он ее разлюбил, слушать ее ему просто скучно?
It mortified her.	Обидно это до слез.
She looked at him.	Она посмотрела на него.

The light of the lamp displayed his profile as though it were a cameo.	В свете лампы его профиль был обрисован четко, как камея.
With his regular and finely-cut features it was very distinguished, but it was more than severe, it was grim: that immobility of his, only his eyes moving as he perused each page, was vaguely terrifying. Who would have thought that this hard face could be melted by passion to such a tenderness of expression?	Черты правильные, красивые, но все лицо - мало что строгое, почти злое. До ужаса неподвижное, только глаза передвигаются вниз по странице... Кто бы поверил, что это каменное лицо так преображается в минуты страсти?
She knew and it excited in her a little shiver of distaste.	Она-то знала, каким нежным оно может быть, и это ей претило.
It was strange that though he was good-looking as well as honest, reliable, and talented, it had been so impossible for her to love him.	Поразительно, что она так и не смогла его полюбить, притом что он не только красив, но честен, надежен, талантлив.
It was a relief that she need never again submit to his caresses.	Хорошо хоть, что ей больше никогда не придется терпеть его ласки.
He would not answer when she had asked him whether in forcing her to come here he had really wished to kill her.	Он не пожелал ответить, когда она спросила, действительно ли он вынудил ее сюда приехать, чтобы убить ее.
The mystery of this fascinated and horrified her. He was so extraordinarily kind; it was incredible that he could have had such a devilish intention.	Ведь он очень добрый, как мог у него зародиться такой дьявольский умысел?
He must have suggested it only to frighten her and to get back on Charlie (that would be like his sardonic humour) and then from obstinacy or from fear of looking foolish insisted on her going through with it.	Скорее всего он только хотел ее припугнуть и расквитаться с Чарли (в это можно поверить, зная его саркастический склад ума), а потом из упрямства или из боязни показаться смешным решил довести свою затею до конца.
Yes, he said he despised himself.	Да, он сказал, что презирает себя.
What did he mean by that?	Как это понять?
Once again Kitty looked at his calm cool face.	Китти снова бросила взгляд на его спокойное, сосредоточенное лицо.
She might not even be in the room, he was so unconscious of her.	О ней он забыл, точно ее здесь и нет.
"Why do you despise yourself?" she asked, hardly knowing that she spoke, as though she were continuing without a break the earlier conversation.	- За что ты себя презираешь? - спросила она, не сознавая, что говорит вслух, как бы продолжая только что прерванный разговор.
He put down his book and observed her reflectively.	Он отложил книгу и задумчиво посмотрел на нее.
He seemed to gather his thoughts from a remote distance.	Казалось, он возвращается мыслями откуда-то очень издалека.
"Because I loved you."	- За то, что любил тебя.
She flushed and looked away. She could not bear his cold, steady, and appraising gaze.	Она вспыхнула и отвернулась, не в силах вынести его холодный, оценивающий взгляд.
She understood what he meant.	Теперь она его поняла.
It was a little while before she answered.	И заговорила не сразу.

"I think you do me an injustice," she said, "It's not fair to blame me because I was silly and frivolous and vulgar.	- Мне кажется, ты ко мне несправедлив, - сказала она. - Нельзя осуждать меня за то, что я была глупенькая, легкомысленная, пустая.
I was brought up like that.	Такой меня воспитали.
All the girls I know are like that... It's like reproaching someone who has no ear for music because he's bored at a symphony concert.	Все мои подруги были такие... Это все равно что упрекать человека, лишенного слуха, в том, что он скучает на симфоническом концерте.
Is it fair to blame me because you ascribed to me qualities I hadn't got?	Разве справедливо осуждать меня за то, что ты приписывал мне достоинства, которых у меня не было?
I never tried to deceive you by pretending I was anything I wasn't.	Я не пыталась ввести тебя в заблуждение, притвориться не тем, что есть.
I was just pretty and gay.	Просто была хорошенькая и веселая.
You don't ask for a pearl necklace or a sable coat at a booth in a fair; you ask for a tin trumpet and a toy balloon."	На ярмарке человек не пытается купить жемчуг и соболье манто, а покупает жестяную дудку и воздушные шарики.
"I don't blame you."	- Я тебя не осуждаю.
His voice was weary.	Голос был усталый.
She was beginning to feel a trifle impatient with him.	В ней закипала досада.
Why could he not realize, what suddenly had become so clear to her, that beside all the terror of death under whose shadow they lay and beside the awe of the beauty which she had caught a glimpse of that day, their own affairs were trivial?	Как он не может понять то, что для нее стало так ясно, понять, до чего мелки их личные дела по сравнению со смертельной опасностью, которая над ними нависла, и с той высокой красотой, которая ей приоткрылась сегодня?
What did it really matter if a silly woman had committed adultery and why should her husband, face to face with the sublime, give it a thought?	Что с того, если какая-то дурочка изменила мужу, и стоит ли мужу обращать на это внимание?
It was strange that Walter with all his cleverness should have so little sense of proportion.	Странно, что у Уолтера при его уме нет чувства соразмерности.
Because he had dressed a doll in gorgeous robes and set her in a sanctuary to worship her, and then discovered that the doll was filled with sawdust he could neither forgive himself nor her.	Оттого, что он нарядил куклу в роскошный костюм и поклонялся ей как богине, а потом убедился, что кукла-то набита опилками, он теперь не может простить ни ее, ни себя.
His soul was lacerated.	Душа у него изранена.
It was all make-believe that he had lived on, and when the truth shattered it he thought reality itself was shattered.	Он долго жил сказкой, которую сам выдумал, а когда жизнь разрушила сказку, решил, что рухнула жизнь.
It was true enough, he would not forgive her because he could not forgive himself.	Вот уж правда: он потому ее не прощает, что не может простить себя.
She thought that she heard him give a faint sigh and she shot a rapid glance at him.	Ей показалось, что он тихо вздохнул, и она вскинула на него глаза.
A sudden thought struck her and it took her breath away. She only just refrained from giving a cry.	Странная мысль пришла ей в голову, так неожиданно, что она чуть не вскрикнула.
Was it what they called - a broken heart - that he suffered from?	Может быть, у него... как это говорится... разбито сердце?

XLVIII	48
ALL the next day Kitty thought of the convent; and the morning after, early, soon after Walter had gone, taking the amah with her to get chairs, she crossed the river.	Весь следующий день Китти думала о монастыре, а еще через день рано утром, вскоре после ухода Уолтера, взяв с собой служанку, чтобы послать за паланкинами, переправилась через реку.
It was barely day and the Chinese crowding the ferry boat, some in the blue cotton of the peasant, others in the black robes of respectability, had a strange look of the dead being borne over the water to the land of shadow.	Солнце только что взошло, и китайцы, заполнившие паром, - крестьяне в синих ситцевых рубахах и почтенные горожане в черном -наводили на мысль о душах умерших, которых перевозят через реку в царство теней.
And when they stepped ashore they stood for a little at the landing-place uncertainly as though they did not quite know where to go, before desultorily, in twos and threes, they wandered up the hill.	А ступив на берег, они еще постояли на пристани, словно не зная, куда двинуться, и лишь потом по двое, по трое стали медленно подниматься в гору.
At that hour the streets of the city were very empty so that more than ever it seemed a city of the dead.	Улицы в этот час были безлюдны, так что город более, чем когда-либо, казался городом мертвых.
The passers-by had an abstracted air so that you might almost have thought them ghosts.	Редкие прохожие выступали из утренней дымки неясно, как призраки.
The sky was unclouded and the early sun shed a heavenly mildness on the scene; it was difficult to imagine, on that blithe, fresh, and smiling morn, that the city lay gasping, like a man whose life is being throttled out of him by a maniac's hands, in the dark clutch of the pestilence.	Небо было безоблачное; первые лучи солнца лили на землю ласковый свет; в это прохладное, погожее, радостное утро трудно было вообразить, что город задыхается в безжалостных когтях болезни, как человек, которого душит маньяк-убийца.
It was incredible that nature (the blue of the sky was clear like a child's heart) should be so indifferent when men were writhing in agony and going to their death in fear.	Не верилось, что природа (эта небесная лазурь, ясная, как сердце ребенка) так равнодушно взирает на то, что люди корчатся в муках и умирают во власти страха.
When the chairs were set down at the convent door a beggar arose from the ground and asked Kitty for alms.	Когда паланкин опустили у дверей монастыря, нищий, лежавший на земле, поднялся и протянул руку за подаянием.
He was clad in faded and shapeless rags that looked as though he had raked them out of a muck-heap, and through their rents you saw his skin hard and rough and tanned like the hide of a goat; his bare legs were emaciated, and his head, with its shock of coarse grey hair (the cheeks hollow, the eyes wild) was the head of a madman.	На нем были выцветшие бесформенные лохмотья, словно подобранные на свалке, в прорехах проглядывала кожа, жесткая, шершавая, выдубленная, как козлиная шкура; босые ноги поражали худобой, голова с шапкой грязно-серых волос (запавшие глаза, блуждающий взгляд) была головой юродивого.
Kitty turned from him in frightened horror, and the chair-bearers in gruff tones bade him begone, but he was importunate, and to be rid of him, shuddering, Kitty gave him a few cash.	Китти в испуге отшатнулась, носильщики стали грубо его отгонять, и, чтобы отделаться от него, Китти пришлось дать ему пару медяков.
The door was opened and the amah explained that Kitty wished to see the Mother Superior.	Дверь отворилась, служанка объяснила, что Китти хотелось бы видеть настоятельницу.
She was taken once more into the stiff parlour in which it seemed a window had never been opened, and here she sat so long that she began to think her message had not been delivered.	Ее провели в уже знакомую душную приемную, где, казалось, никогда не открывали окна, и там она просидела так долго, что уже думала, о ней забыли доложить.

At last the Mother Superior came in.	Наконец настоятельница появилась.
"I must ask you to excuse me for keeping you waiting," she said. "I did not expect you and I was occupied."	- Простите, что заставила вас ждать, - сказала она.- Меня не предупредили о вашем приходе, и я была занята.
"Forgive me for troubling you.	- Это мне надо просить у вас прощения за беспокойство.
I am afraid I have come at an inconvenient moment."	Я, кажется, пришла в неподходящее время.
The Mother Superior gave her a smile, austere but sweet, and begged her to sit down.	Настоятельница с ласковой улыбкой предложила ей стул.
But Kitty saw that her eyes were swollen. She had been weeping.	Но Китти заметила, что глаза у нее заплаканные.
Kitty was startled, for she had received from the Mother Superior the impression that she was a woman whom earthly troubles could not greatly move.	Китти изумилась: у нее осталось впечатление, что к земным горестям эта женщина относится спокойно.
"I am afraid something has happened," she faltered. "Would you like me to go away?	- У вас, наверно, что-нибудь случилось, -промолвила она смущенно. - Мне лучше уйти?
I can come another time."	Я могу прийти в другой раз.
"No, no.	- Нет-нет.
Tell me what I can do for you.	Скажите мне, чем я могу быть вам полезна.
It is only - only that one of our Sisters died last night." Her voice lost its even tone and her eyes filled with tears. "It is wicked of me to grieve, for I know that her good and simple soul has flown straight to heaven; she was a saint; but it is difficult always to control one's weakness.	Дело в том... дело в том, что вчера вечером скончалась одна из наших сестер. - Голос ее сорвался, глаза наполнились слезами. - Скорбеть о ней грешно, я знаю, что ее простая, добрая душа отлетела к Богу, она была святая женщина; но не всегда легко побороть свою слабость.
I am afraid I am not always very reasonable."	Боюсь, и я бываю неразумна.
"I'm so sorry, I'm so dreadfully sorry," said Kitty. Her ready sympathy brought a sob into her voice.	- Мне так жаль, - сказала Китти, - так ужасно жаль... - и всхлипнула от искреннего сочувствия.
"She was one of the Sisters who came out from France with me ten years ago.	- Она была из тех, что приехали со мной из Франции десять лет тому назад.
There are only three of us left now.	Теперь нас осталось только трое.
I remember, we stood in a little group at the end of the boat (what do you call it, the bow?) and as we steamed out of the harbour at Marseilles and we saw the golden figure of Sainte-Marie la Grace, we said a prayer together.	Я помню, мы сбились кучкой на конце парохода (как это сказать, на носу?), и когда пароход выходил из марсельского порта и мы увидели золотую статую на церкви Святой Марии Милостивой, мы все вместе прочитали молитву.
It had been my greatest wish since I entered religion to be allowed to come to China, but when I saw the land grow distant I could not prevent myself from weeping.	С тех самых пор, как я приняла постриг, я мечтала, что мне разрешат поехать в Китай, но, когда земля стала удаляться, я не удержалась и заплакала.
I was their Superior; it was not a very good example I was giving my daughters.	Не очень-то хороший пример я тогда подала моим дочерям, ведь я была их духовной матерью.

And then Sister St Francis Xavier - that is the name of the Sister who died last night - took my hand and told me not to grieve; for wherever we were, she said, there was France and there was God."	А сестра Сен-Франсис Ксавье - та, что вчера скончалась, - взяла меня за руку и стала утешать. Где бы мы ни были, сказала она, там и Франция, там и Бог.
That severe and handsome face was distorted by the grief which human nature wrung from her and by the effort to restrain the tears which her reason and her faith refused.	Ее строгое прекрасное лицо исказилось от простого человеческого горя и от усилия сдержать слезы, противные ее рассудку и ее вере.
Kitty looked away.	Китти отвернулась.
She felt that it was indecent to peer into that struggle.	Она почувствовала, что наблюдать за этой борьбой непристойно.
"I have been writing to her father.	- Я написала ее отцу.
She, like me, was her mother's only daughter.	Она, как и я, была единственной дочерью.
They were fisher folk in Brittany, and it will be hard for them.	Они рыбаки, живут в Бретани. Для них это будет тяжелый удар.
Oh, when will this terrible epidemic cease?	Ох, когда же кончится эта ужасная эпидемия?
Two of our girls have been attacked this morning and nothing but a miracle can save them.	Сегодня утром у нас заболели две девочки. Спасти их может только чудо.
These Chinese have no resistance.	У этих китайцев нет никакой сопротивляемости.
The loss of Sister St Francis is very severe.	Утрата сестры Сен-Франсис для нас очень чувствительна.
There is so much to do and now fewer than ever to do it.	Работы так много, а нас теперь осталось еще меньше.
We have Sisters at our other houses in China who are eager to come, all our Order, I think, would give anything in the world (only they have nothing) to come here; but it is almost certain death; and so long as we can manage with the Sisters we have I am unwilling that others should be sacrificed."	Наши сестры есть в других монастырях в Китае, они бы приехали с радостью; я думаю, любая монахиня нашего ордена отдала бы все на свете, чтобы сюда приехать (правда, отдавать-то им нечего). Но это почти верная смерть, и, пока мы хоть как-то справляемся, мне бы не хотелось множить жертвы.
"That encourages me, ma mere", said Kitty. "I have been feeling that I had come at a very unfortunate moment.	- Вы облегчили мне дело, ma m?re, - сказала Китти. - А то я уж думала, что явилась сюда в самую неудачную минуту.
You said the other day that there was more work than the Sisters could do, and I was wondering if you would allow me to come and help them.	В тот раз вы сказали, что сестрам трудно управляться с работой, и я хотела спросить, нельзя ли мне приходить сюда и помогать им.
I do not mind what I do if I can only be useful.	Что делать - мне все равно, лишь бы приносить пользу.
I should be thankful if you just set me to scrub the floors."	Заставьте меня мыть полы, я и то скажу спасибо.
The Mother Superior gave an amused smile and Kitty was astonished at the mobile temperament which could so easily pass from mood to mood.	Настоятельница улыбнулась веселой улыбкой, и Китти подивилась, как легко эта гибкая натура поддается новым настроениям.
"There is no need to scrub the floors.	- Полы вам мыть не нужно.

That is done after a fashion by the orphans." She paused and looked kindly at Kitty. "My dear child, do you not think that you have done enough in coming with your husband here?	Это, плохо ли, хорошо ли, делают сиротки. - Она примолкла и ласково оглядела Китти. - Милое мое дитя, вы не думаете, что сделали достаточно, приехав сюда с мужем?
That is more than many wives would have had the courage to do, and for the rest how can you be better occupied than in giving him peace and comfort when he comes home to you after the day's work?	Не у многих жен хватило бы на это мужества, да и может ли для вас быть занятие лучше, чем веселить и ублажать его, когда он возвращается к вам после рабочего дня?
Believe me, he needs then all your love and all your consideration."	Поверьте мне, ему тогда нужна вся ваша любовь и забота.
Kitty could not easily meet the eyes which rested on her with a detached scrutiny and with an ironical kindliness.	Китти трудно было выдержать ее взгляд, строго-оценивающий и в то же время насмешливо-ласковый.
"I have nothing whatever to do from morning till night," said Kitty.	- Мне решительно нечего делать с утра до вечера.
"I feel that there is so much to be done that I cannot bear to think that I am idle.	А когда у всех столько работы, бездельничать просто невыносимо.
I don't want to make a nuisance of myself, and I know that I have no claim either on your kindness or on your time, but I mean what I say and it would be a charity that you were doing me if you would let me be of some help to you."	Я не хочу вам надоедать, я знаю, что не могу посягать ни на вашу доброту, ни на ваше время, но говорю я вполне серьезно, и, право же, вы окажете мне благодеяние, если позволите хоть немножко вам помогать.
"You do not look very strong.	- На вид вы не особенно крепкая.
When you did us the pleasure of coming to see us the day before yesterday it seemed to me that you were very pale.	Третьего дня, когда вы были у нас, мне показалось, что вы очень бледненькая.
Sister St Joseph thought that perhaps you were going to have a baby."	Сестра Сен-Жозеф даже подумала, что вы, может быть, ждете ребенка.
"No, no," cried Kitty, flushing to the roots of her hair.	- Нет-нет! - воскликнула Китти и покраснела до корней волос.
The Mother Superior gave a little, silvery laugh.	Настоятельница рассмеялась негромким серебристым смехом.
"It is nothing to be ashamed of, my dear child, nor is there anything improbable in the supposition.	- Тут нечего стыдиться, дитя мое, и ничего невероятного в этом предположении нет.
How long have you been married?"	Вы сколько времени замужем?
"I am very pale because I am naturally pale, but I am very strong, and I promise you I am not afraid of work."	- Бледная я всегда, но я очень здоровая и, уверяю вас, не боюсь никакой работы.
Now the Superior was complete mistress of herself.	Настоятельница тем временем совсем овладела собой.
She assumed unconsciously the air of authority which was habitual to her and she held Kitty in an appraising scrutiny.	Она бессознательно приняла свой обычный властный вид и смотрела на Китти спокойно, словно оценивая ее возможности.
Kitty felt unaccountably nervous.	Китти ждала и нервничала.
"Can you speak Chinese?"	- Вы по-китайски говорите?

"I'm afraid not," answered Kitty.	- К сожалению, нет.
"Ah, that is a pity.	- Вот это жаль.
I could have put you in charge of the elder girls.	Я бы могла приставить вас к старшим девочкам.
It is very difficult just now, and I am afraid they will get - what do you call? Out of hand?" she concluded with a tentative sound.	С ними сейчас особенно трудно, боюсь, как бы они не... не отбились от рук? - закончила она на вопросительной ноте.
"Could I not be of help to the Sisters in nursing?	- А за больными я не могла бы ухаживать?
I am not at all afraid of the cholera.	Я совсем не боюсь холеры.
I could nurse the girls or the soldiers."	Могла бы ходить либо за девочками, либо за солдатами.
The Mother Superior, unsmiling now, a reflective look on her face, shook her head.	Настоятельница, уже без улыбки, раздумчиво покачала головой.
"You do not know what the cholera is.	- Вы не знаете, что такое холера.
It is a dreadful thing to see.	Зрелище это страшное.
The work in the infirmary is done by soldiers and we need a Sister only to supervise.	В лазарете санитарами работают солдаты, сестра только надзирает за ними.
And so far as the girls are concerned... no, no, I am sure your husband would not wish it; it is a terrible and frightening sight."	А что касается девочек... нет-нет, и уверена, что ваш муж не одобрил бы этого. Это тяжелая, пугающая картина.
"I should grow used to it."	- Я бы привыкла.
"No, it is out of the question.	- Нет, это исключено.
It is our business and our privilege to do such things, but there is no call for you to do so."	Мы все это делаем, потому что в этом наш долг и наше призвание, но для вас это вовсе не обязательно.
"You make me feel very useless and very helpless.	- Выходит, я ни на что не гожусь и ничего не умею.
It seems incredible that there should be nothing that I can do."	Не могу я поверить, что меня совсем нельзя использовать.
"Have you spoken to your husband of your wish?"	- Вы мужу говорили о вашем желании?
"Yes."	- Да.
The Mother Superior looked at her as though she were delving into the secrets of her heart, but when she saw Kitty's anxious and appealing look she gave a smile.	Настоятельница поглядела на нее так, словно хотела проникнуть в самую глубину ее сердца, но при виде встревоженного, умоляющего лица Китти опять улыбнулась.
"Of course you are a Protestant?" she asked.	- Вы, конечно, протестантка? - спросила она.
"Yes."	- Да.
"It doesn't matter.	- Это ничего.
Dr. Watson, the missionary who died, was a Protestant, and it made no difference.	Доктор Уотсон, миссионер, который умер, тоже был протестант, ну и что же?
He was all that was most charming to us.	Он относился к нам как нельзя лучше.
We owe him a deep debt of gratitude."	Мы ему очень, очень благодарны.

Now the flicker of a smile passed over Kitty's face, but she did not say anything.	Теперь улыбка мелькнула на губах Китти, но она промолчала.
The Mother Superior seemed to reflect.	Настоятельница, видимо, что-то обдумывала.
She rose to her feet.	И вот она встала с места.
"It is very good of you.	- Вы очень добры.
I think I can find something for you to do.	Думаю, что я подберу вам занятие.
It is true that now Sister St Francis has been taken from us, it is impossible for us to cope with the work.	Теперь, когда сестра Сен-Франсис нас покинула, мы действительно не должны отказываться от помощи.
When will you be ready to start?"	Когда вы могли бы приступить к работе?
"Now."	- Хоть сейчас.
"A la bonne heure.	- Вот и хорошо.
I am content to hear you say that."	Я довольна вашим ответом.
"I promise you I will do my best.	- Обещаю вам, я буду очень стараться.
I am very grateful to you for the opportunity that you are giving me."	Спасибо, что разрешаете мне попробовать.
The Mother Superior opened the parlour door, but as she was going out she hesitated.	Настоятельница отворила дверь в коридор, но на пороге задержалась.
Once more she gave Kitty a long, searching, and sagacious* look. Then she laid her hand gently on her arm.	Еще раз окинула Китти долгим проницательным взглядом, потом мягко коснулась ее руки.
"You know, my dear child, that one cannot find peace in work or in pleasure, in the world or in a convent, but only in one's soul."	- Не забывайте, дитя мое, душевный покой можно обрести не в работе или в удовольствиях, не в миру или в монастыре, а только в своем сердце.
Kitty gave a little start, but the Mother Superior passed swiftly out.	Китти вздрогнула, но настоятельница уже вышла из комнаты.
XLIX	49
KITTY found the work a refreshment to her spirit.	Окунувшись в работу, Китти воспрянула духом.
She went to the convent every morning soon after sunrise and did not return to the bungalow till the westering sun flooded the narrow river and its crowded junks with gold.	Она отправлялась в монастырь каждое утро вскоре после восхода солнца, а домой возвращалась, когда солнце, клонясь к закату, уже заливало узкую реку и скопище джонок жидким золотом.
The Mother Superior gave into her care the smaller children.	Настоятельница поручила ей группу младших девочек.
Kitty's mother had brought to London from her native Liverpool a practical sense of housewifery and Kitty, notwithstanding her air of frivolity, had always had certain gifts to which she referred only in bantering tones.	Мать Китти привезла в Лондон из своего родного Ливерпуля бесспорные хозяйственные способности, и Китти, несмотря на свой легкомысленный образ жизни, отчасти их унаследовала, хотя упоминала об этом только в шутку.
Thus she could cook quite well and she sewed beautifully.	Она была неплохой кулинаркой и прекрасно шила.

When she disclosed this talent she was set to supervise the stitching and hemming of the younger girls.	Когда обнаружился этот ее талант, ей поручили обучать шитью младшую группу девочек.
They knew a little French and every day she picked up a few words of Chinese so that it was not difficult for her to manage.	Они кое-что понимали по-французски, а она каждый день узнавала от них по нескольку китайских слов, так что общаться им было нетрудно.
At other times she had to see that the smaller children did not get into mischief; she had to dress and undress them and take care that they rested when rest was needed.	Другие часы она проводила с самыми маленькими, одевала и раздевала их, укладывала поспать.
There were a good many babies and these were in charge of amahs, but she was bidden to keep an eye on them.	Грудные младенцы были на попечении няни-китаянки, но Китти попросили присматривать и за ней.
None of the work was very important and she would have liked to do something which was more arduous; but the Mother Superior paid no attention to her entreaties and Kitty stood sufficiently in awe of her not to be importunate.	Вся эта работа была не такая уж важная, и Китти хотелось делать что-нибудь потруднее, но настоятельница не внимала ее мольбам, а Китти относилась к ней с таким почтением, что перестала настаивать.
For the first few days she had to make something of an effort to overcome the faint distaste she felt for these little girls, in their ugly uniforms, with their stiff black hair, their round yellow faces, and their staring, sloe-black eyes.	Первые несколько дней она лишь с усилием преодолевала легкое отвращение, которое вызывали в ней эти девчушки, все одинаково одетые, с торчащими черными волосами, круглыми желтыми лицами и глазами-смородинами.
But she remembered the soft look which had transfigured so beautifully the countenance of the Mother Superior when on Kitty's first visit to the convent she had stood surrounded by those ugly little things, and she would not allow herself to surrender to her instinct.	Но она вспоминала, как в день ее первого посещения чудесно преобразилось лицо настоятельницы, когда ее обступили эти уродцы, и старалась побороть это чувство.
And presently, taking in her arms one or other of the tiny creatures, crying because of a fall or a cutting tooth, when Kitty found that a few soft words, though in a language the child could not understand, the pressure of her arms and the softness of her cheek against the weeping yellow face, could comfort and console, she began to lose all her feeling of strangeness.	И постепенно, когда она брала на руки кого-нибудь из этих плачущих крошек - эта упала и расшиблась, у той режется зуб - и раз за разом убеждалась, что несколько ласковых слов, пусть и произнесенных на непонятном для них языке, прикосновение ее рук, ее мягкая щека, к которой прижималась плачущая желтая рожица, способны успокоить и утешить, неприятное чувство совсем пропадало.
The small children, without any fear of her, came to her in their childish troubles and it gave her a peculiar happiness to discern their confidence.	Малышки безбоязненно тянулись к ней со своими младенческими горестями, и их доверие наполняло ее счастьем.
It was the same with the older girls, those to whom she taught sewing; their bright, clever smiles, and the pleasure she could give them by a word of praise, touched her.	То же было и с девочками постарше, теми, которых она учила шить; ее трогали их широкие, понимающие улыбки и радость, которую им доставляли ее похвалы.
She felt that they liked her and, flattered and proud, she liked them in return.	Она чувствовала, что они ее любят, и, польщенная, гордая, сама проникалась к ним любовью.

But there was one child that she could not grow used to.	Но к одной из девочек она никак не могла привыкнуть.
It was a little girl of six, an idiot with a huge hydrocephalic head that swayed top-heavily on a small, squat body, large vacant eyes and a drooling mouth; the creature spoke hoarsely a few mumbled words; it was revolting and horrible; and for some reason it conceived an idiot attachment for Kitty so that it followed her about as she changed her place from one part of the large room to another. It clung to her skirt and rubbed its face against her knees.	Это была шестилетняя кретинка с огромной тяжелой головой на худеньком теле, большими пустыми глазами и слюнявым ртом, говорить она не умела, только хрипло бормотала отдельные слова. Она внушала гадливость и страх, и почему-то именно она особенно привязалась к Китти, ходила за ней по пятам, в какой бы конец комнаты она ни направилась, цеплялась за ее юбку, терлась лицом о ее колени.
It sought to fondle her hands.	Пыталась гладить ей руки.
She shivered with disgust.	Китти мутило от отвращения.
She knew it yearned for caresses and she could not bring herself to touch it.	Она понимала, что девочка жаждет ласки, но не могла заставить себя до нее дотронуться.
Once, speaking of it to Sister St Joseph, she said that it was a pity it lived.	Однажды в разговоре с сестрой Сен-Жозеф она высказала мнение, что такому ребенку лучше не жить.
Sister St Joseph smiled and stretched out her hand to the misformed thing. It came and rubbed its bulging forehead against it.	Сестра Сен-Жозеф улыбнулась и протянула кретинке руку, а та подошла и ткнулась в эту руку своим выпуклым лбом.
"Poor little mite," said the nun. "She was brought here positively dying.	- Бедняжка, - сказала монахиня. - Ее доставили сюда еле живую.
By the mercy of Providence I was at the door just as she came.	Волею провидения я как раз в это время оказалась у дверей.
I thought there was not a moment to lose so I baptized her at once.	Я увидела, что нельзя терять ни минуты, и тут же ее окрестила.
You would not believe what trouble we have had to keep her with us.	Вы не поверите, сколько труда мы положили на то, чтобы сохранить ей жизнь.
Three or four times we thought that her little soul would escape to heaven."	Три или четыре раза мы уже были готовы к тому, что ее душа вот-вот упорхнет на небо.
Kitty was silent.	Китти молчала.
Sister St Joseph in her loquacious* way began to gossip of other things.	Сестра Сен-Жозеф, как всегда словоохотливая, стала судачить о чем-то другом.
And next day when the idiot child came to her and touched her hand Kitty nerved herself to place it in a caress on the great bare skull.	А на следующий день, когда девочка подошла к Китти и тронула за руку, Китти заставила себя положить руку на ее большую безволосую голову.
She forced her lips into a smile. But suddenly the child, with an idiot perversity, left her; it seemed to lose interest in her, and that day and the following days paid her no attention.	Но девочка, с непоследовательностью помешанной, вдруг убежала, словно потеряв к ней всякий интерес, и ни в тот день, ни в последующие дни не обращала на нее внимания.
Kitty did not know what she had done and tried to lure it to her with smiles and gestures, but it turned away and pretended not to see her.	Китти не могла понять, чем она ей не угодила, пыталась приманить ее улыбками и жестами, но та отворачивалась и притворялась, что не видит ее.
L	50

SINCE the nuns were busy from morning till night with a hundred duties Kitty saw little of them but at the services in the bare, humble chapel.	Монахини были заняты каждая своим делом с утра и до позднего вечера, так что Китти почти не встречалась с ними, кроме как на богослужениях в смиренной голой капелле.
On her first day the Mother Superior, catching sight of her seated at the back behind the girls on the benches according to their ages, stopped and spoke to her.	Увидев ее там в первый же день - она сидела на задней скамье позади старших девочек, -настоятельница остановилась и заговорила с ней:
"You must not think it necessary for you to come to the chapel when we do," she said.	- Вы не думайте, что вам положено бывать в капелле вместе с нами.
"You are a Protestant and you have your own convictions."	Вы протестантка, у вас свои порядки.
"But I like to come, Mother.	- Но мне тут нравится, ma m?re.
I find that it rests me."	Для меня это отдых.
The Mother Superior gave her a moment's glance and slightly inclined her grave head.	Настоятельница степенно склонила голову.
"Of course you will do exactly as you choose.	- Ну конечно, поступайте согласно своему желанию.
I merely wanted you to understand that you are under no obligation."	Я только хотела вам объяснить, что никто вас не принуждает.
But with Sister St Joseph Kitty soon became on terms not of intimacy perhaps but of familiarity.	А с сестрой Сен-Жозеф у Китти скоро завязались если не близкие, то, во всяком случае, более простые отношения.
The economy of the convent was in her charge and to look after the material well-being of that big family kept the Sister on her feet all day.	Она ведала монастырским хозяйством, и заботы о материальном благополучии этой большой семьи не оставляли ей ни минуты, чтобы посидеть спокойно.
She said that the only time she had to rest was that which she devoted to prayer.	Она сама говорила, что единственный ее отдых -это время, посвященное молитве.
But it pleased her towards evening when Kitty was with the girls at their work to come in and, vowing that she was tired out and had not a moment to spare, sit down for a few minutes and gossip.	Но ближе к вечеру, когда Китти занималась с девочками, ей случалось к ним заглянуть и, поклявшись для начала, что она совсем вымоталась и у нее нет ни минуты свободной, посидеть и посудачить.
When she was not in the presence of the Mother Superior she was a talkative, merry creature, fond of a joke, and she did not dislike a bit of scandal.	Когда настоятельницы не было поблизости, она давала волю своей говорливости, любила пошутить и была не прочь посплетничать.
Kitty stood in no fear of her, her habit did not prevent Sister St Joseph from being a good-natured, homely woman, and she chattered with her gaily. She did not mind with her showing how badly she talked French and they laughed with one another over Kitty's mistakes.	Ее-то Китти не боялась: сестра Сен-Жозеф и в монашеской одежде была добродушной, уютной болтушкой, при ней Китти не стеснялась делать ошибки во французском языке, они вместе смеялись ее промахам.
The Sister taught her every day a few useful words of Chinese.	От нее Китти тоже узнала много нужных китайских слов.
She was a farmer's daughter and at heart she was still a peasant.	Она была дочкой фермера и в душе оставалась крестьянкой.

"I used to keep the cows when I was little," she said, "like St Joan of Arc. But I was too wicked to have visions.	- В детстве я пасла коров, как Жанна д'Арк, -рассказывала она. - Но явлений мне, при моем дурном поведении, не бывало.
It was fortunate, I think, for my father would certainly have whipped me if I had.	Оно, наверно, и к лучшему, а то отец непременно бы меня выдрал.
He used often to whip me, the good old man, for I was a very naughty little girl.	Он, царство ему небесное, и так часто меня порол, ведь я была ох какая озорница.
I am ashamed sometimes when I think now of the pranks I used to play."	Вспомнить совестно, каких только шалостей не выдумывала.
Kitty laughed at the thought that this corpulent, middle-aged nun could ever have been a wayward child.	Китти рассмеялась, представив себе, что эта толстая, немолодая монахиня была когда-то своенравным ребенком.
And yet there was something childlike in her still so that your heart went out to her: she seemed to have about her an aroma of the countryside in autumn when the apple trees are laden with fruit and the crops are in and safely housed.	Но что-то детское было в ней до сих пор и привлекало к ней сердце; от нее словно исходил сладкий запах деревни в осеннюю пору, когда ветки яблонь гнутся под тяжестью спелых яблок, а хлеб сжат и убран в закрома.
She had not the tragic and austere saintliness of the Mother Superior, but a gaiety that was simple and happy.	В ней, в отличие от настоятельницы, не было строгой, трагической святости, а была простая, безмятежная веселость.
"Do you never wish to go home again, ma soeur? asked Kitty.	- И вас никогда не тянет домой? - спросила однажды Китти.
"Oh, no.	- О нет.
It would be too hard to come back.	Вернуться было бы трудно.
I love to be here and I am never so happy as when I am among the orphans.	Мне тут хорошо, особенно с нашими сиротками.
They're so good, they're so grateful.	Они такие славные, такие благодарные.
But it is all very well to be a nun (on a beau etre religieuse), still one has a mother and one cannot forget that one drank the milk of her breasts.	Но монашка-то я монашка, а все же у меня есть мать, и разве забудешь, что она меня своей грудью выкормила!
She is old, my mother, and it is hard never to see her again; but then she is fond of her daughter-in-law, and my brother is good to her.	Мать у меня старая, тяжко думать, что я ее уж никогда больше не увижу. Но и то сказать, снохой своей она довольна, и брат мой ее уважает.
His son is growing up how, I should think they will be glad of an extra pair of strong arms on the farm; he was only a child when I left France, but he promised to have a fist that you could fell an ox with."	У него уже подрастает сынок, хороший работник на ферме пригодится. Когда я уезжала из Франции, он был совсем еще маленький, но и тогда кулачок у него был ого какой сильный.
It was almost impossible in that quiet room, listening to the nun, to realize that on the other side of these four walls cholera was raging.	В этой тихой комнате, слушая неторопливые речи монахини, почти невозможно было поверить, что за стенами свирепствует холера.
Sister St Joseph had an unconcern which conveyed itself to Kitty.	Безмятежность сестры Сен-Жозеф передавалась и Китти.
She had a naive curiosity about the world and its inhabitants.	Она по-детски наивно интересовалась внешним миром и его обитателями.

She asked Kitty all kinds of questions about London and England, a country, she thought, where so thick was the fog that you could not see your hand at mid-day, and she wanted to know if Kitty went to balls and whether she lived in a grand house and how many brothers and sisters she had.	Расспрашивала Китти про Лондон, про Англию, воображая, что туман там такой густой - даже днем собственной руки не видно; она спрашивала Китти, ездит ли она на балы, очень ли богатый дом у ее родителей, есть ли у нее братья и сестры.
She spoke often of Walter.	Часто говорила об Уолтере.
The Mother Superior said he was wonderful and every day they prayed for him.	Мать настоятельница им не нахвалится, все они каждый день молятся за него Богу.
How lucky Kitty was to have a husband who was so good and so brave and so clever.	Счастливица Китти, что муж у нее такой добрый, и храбрый, и умный.
LI	51
BUT sooner or later Sister St Joseph returned to the subject of the Mother Superior.	Но рано или поздно сестра Сен-Жозеф в своих рассказах неизменно возвращалась к настоятельнице.
Kitty had been conscious from the beginning that the personality of this woman dominated the convent.	Китти с самого начала поняла, что личность этой женщины подчинила себе весь монастырь.
She was regarded by all that dwelt there with love certainly and with admiration, but also with awe and not a little dread.	Все его обитатели взирали на нее с любовью и восхищением, но также и с почтительным страхом.
Notwithstanding her kindliness Kitty herself felt like a schoolgirl in her presence.	Китти и та чувствовала себя перед нею школьницей.
She was never quite at her ease with her, for she was filled with a sentiment which was so strange that it embarrassed her: reverence.	Держаться с ней свободно мешало чувство, которое нельзя было назвать иначе как благоговением.
Sister St Joseph, with an ingenuous desire to impress, told Kitty how great the family was to which the Mother Superior belonged; she had among her ancestors persons of historic importance and she was un peu cousine with half the kings in Europe: Alfonso of Spain had hunted at her father's, and they had chateaux all over France.	Простодушная сестра Сен-Жозеф для вящей внушительности рассказала Китти, к какому знатному семейству принадлежит настоятельница. Среди ее предков есть исторические личности, она состоит в родстве чуть не со всеми европейскими монархами. Альфонс Испанский охотился в угодьях ее отца, и по всей Франции у них есть фамильные замки.
It must have been hard to leave so much grandeur.	Трудно было, наверно, расстаться со всем этим великолепием.
Kitty listened smilingly, but not a little impressed.	Китти слушала и улыбалась, но рассказы эти производили на нее впечатление.
"Du reste, you have only to look at her," said the Sister, "to see that, comme famille, c'est le dessus dupanier."	- Да на нее стоит только посмотреть, - сказала сестра Сен-Жозеф, - сразу видно, что знатнее ее и на свете нет.
"She has the most beautiful hands that I have ever seen," said Kitty.	- У нее удивительно красивые руки, - сказала Китти.
"Ah, but if you only knew how she had used them.	- А вы бы знали, как мало она их жалеет.
She is not afraid of work, notre bonne mere."	Она никакой работой не гнушается.
When they had come to this city there had been nothing.	Когда они прибыли в этот город, здесь ничего не было.

They had built the convent.	Они построили монастырь.
The Mother Superior had made the plans and supervised the work.	Настоятельница сама нарисовала план и надзирала за работами.
The moment they arrived they began to save the poor little unwanted girls from the baby-tower and the cruel hands of the midwife.	С первого же дня они стали спасать бедненьких, никому не нужных девочек от "башни" и от жестоких рук повивальных бабок.
At first they had had no beds to sleep in and no glass to keep out the night air ("and there is nothing," said Sister St Joseph, "which is more unwholesome"); and often they had no money left, not only to pay the builders, but even to buy their simple fare; they lived like peasants, what was she saying? the peasants in France, tenez, the men who worked for her father, would have thrown to the pigs the food they ate.	Вначале у них ни кроватей не было, ни стекла, чтобы отгородиться от ночного холода (ведь ночной холод - самое вредное для здоровья, добавила сестра Сен-Жозеф); временами у них не оставалось денег не только платить рабочим, но и на еду для себя; они жили, как простые крестьяне, да что там, во Франции крестьяне, вот хоть батраки ее отца, бросали бы такую пищу свиньям.
And then the Mother Superior would collect her daughters round her and they would kneel and pray; and the Blessed Virgin would send money.	Тогда настоятельница созывала своих дочерей, они преклоняли колени и молились, и Пресвятая Дева присылала им денег.
A thousand francs would arrive by post next day, or a stranger, an Englishman (a Protestant, if you please) or even a Chinaman would knock at the door while they were actually on their knees and bring them a present.	То назавтра придет тысяча франков по почте, то какой-нибудь незнакомец, англичанин (подумать только - протестант!) или даже китаец, постучит в дверь в ту самую минуту и принесет пожертвование.
Once they were in such straits that they all made a vow to the Blessed Virgin that they would recite a neuvaine in her honour if she succoured* them, and, would you believe it? that funny Mr. Waddington came to see us next day and saying that we looked as though we all wanted a good plate of roast beef gave us a hundred dollars.	А один раз они дошли до того, что дали Богородице обет посвятить ей neuvaine[11], если она их выручит, и, поверите ли, на следующий день явился этот забавный мистер Уоддингтон, сказал, что вид у нас такой, будто мы не отказались бы от ростбифа, и подарил нам сто долларов.
What a comic little man he was, with his bald head and his little shrewd eyes (ses petits yeux matins) and his jokes.	Вот уж правда забавный он человечек, голова лысая, глаза хитрющие, а уж эти его шуточки... Mon Dieu[12], как же он калечит французский язык!
Mon Dieu, how he murdered the French language, and yet you could' not help laughing at him.	Но сердиться на него невозможно.
He was always in a good humour.	Никогда не унывает.
All through this terrible epidemic he carried himself as if he were enjoying a holiday.	И эпидемия ему нипочем, веселится как на празднике.
He had a heart quite French and a wit so that ycu would hardly believe he was English.	Сердце у него французское и язык острый, прямо не поверить, что англичанин.
Except for his accent.	Вот только акцент.
But sometimes Sister St Joseph thought he spoke badly on purpose to make you laugh.	Но иногда думается, что он говорит так плохо нарочно, чтобы посмешить.
Of course his morals were not all one could wish; but still that was his business (with a sigh, a shrug, and a shake of the head) and he was a bachelor and a young man.	Нравственностью он особой не отличается, это да, но, в конце концов, это его личное дело, - тут она, вздохнув и кивнув, пожала плечами, - он ведь холостяк, молодой мужчина.

"What is wrong with his morals, ma soeur?" asked Kitty smiling.	- А чем плоха его нравственность? - спросила Китти с улыбкой.
"Is it possible that you do not know?	- Да неужто вы не знаете?
It is a sin for me to tell you. I have no business to say such things.	Грех мне про это говорить, ну да что уж там.
He lives with a Chinese woman, that is to say, not a Chinese woman, but a Manchu.	Он живет с китаянкой, то есть не то чтобы с китаянкой, а с маньчжуркой.
A princess, it appears, and she loves him to distraction."	Она, говорят, принцесса и любит его до безумия.
"That sounds quite impossible," cried Kitty.	- Не может быть! - воскликнула Китти.
"No, no, I promise you, it is everything that is most true.	- А вот и может, я вам правду говорю.
It is very wicked of him. Those things are not done.	Это большой грех, Бог этого не велит.
Did you not hear, when you first came to the convent and he would not eat the madeleines that I had made expressly, that notre bonne mere said his stomach was deranged by Manchu cooking?	Вы разве не слышали, когда первый раз сюда приходили, он не хотел есть "мадлен", которые я нарочно для него испекла, а мать настоятельница сказала, что он испортил себе желудок маньчжурской кухней?
That was what she meant and you should have seen the head that he made.	Она тогда на это самое намекала, он еще такую рожу скорчил.
It is a story altogether curious.	А история эта очень даже интересная.
It appears that he was stationed at Hankow during the revolution when they were massacring the Manchus and this good little Waddington saved the lives of one of their great families.	Он, говорят, работал в Ханькоу во время революции, когда там маньчжурцев резали, и по доброте своей спас жизнь нескольким членам одного из их знатных семейств.
They are related to the Imperial Family.	Они в родстве с императорской фамилией.
The girl fell violently in love with him and - well, the rest you can imagine.	И девушка эта в него влюбилась, ну а дальше сами можете догадаться.
And then when he left Hankow she ran away and followed him and now she follows him everywhere, and he has had to resign himself to keep her, poor fellow, and I daresay he is very fond of her; they are quite charming sometimes, these Manchu women. But what am I thinking of I have a thousand things to do and I sit here.	А когда он уехал из Ханькоу, она сбежала из дому и последовала за ним, и так с тех пор и ездит за ним повсюду, так что он, бедный, смирился и содержит ее и очень, говорят, к ней привязан. Эти маньчжурки, они бывают очень миловидные... Но что же это я, меня дела ждут, а я тут с вами рассиделась.
I am a bad religious.	Хороша монахиня.
I am ashamed of myself."	Стыд, да и только.
LII	52
KITTY had a queer feeling that she was growing.	У Китти появилось странное ощущение, будто она взрослеет.
The constant occupation distracted her mind and the glimpses she had of other lives and other outlooks awakened her imagination.	Постоянная работа отвлекала ее мысли, то, что она узнавала о жизни и взглядах других людей, будило воображение.

She began to regain her spirits; she felt better and stronger.	Она приободрилась и чувствовала себя лучше.
It had seemed to her that she could do nothing now but weep; but to her surprise, and not a little to her confusion, she caught herself laughing at this and that.	Ей долго казалось, что она способна только плакать; теперь же она, к своему удивлению и даже стыду, то и дело ловила себя на том, что смеется.
It began to seem quite natural to live in the midst of a terrible epidemic.	Жить посреди страшной эпидемии стало казаться вполне естественным.
She knew that "eople were dying to the right and left of her, but she eased very much to think of it.	Она знала, что вокруг люди умирают сотнями, но почти перестала об этом думать.
The Mother Superior ad forbidden her to go into the infirmaries and the closed doors excited her curiosity.	Настоятельница запретила ей ходить в лазареты, и эти закрытые двери возбуждали ее любопытство.
She would have liked to peep in, but could not do so without being seen, and she did not know what punishment the Mother Superior would inflict upon her.	Ей очень хотелось туда заглянуть, но она, конечно, попалась бы кому-нибудь на глаза, и тогда неизвестно, какому наказанию подвергнет ее настоятельница.
It would be dreadful to be sent away.	Вдруг ее прогонят, это было бы ужасно.
She was devoted to the children now and they would miss her if she went; in fact she did not know what they would do without her.	Она так привязалась к детям, они будут по ней скучать, они вообще не смогут жить без нее.
And one day it occurred to her that she had neither thought of Charles Townsend nor dreamt of him for a week.	А однажды она вдруг подумала, что уже неделю как не вспоминала Чарлза Таунсенда и не видела его во сне.
Her heart gave a sudden thud against her ribs: she was cured.	Сердце громко стукнуло в груди - она исцелилась!
She could think of him now with indifference.	Теперь она может думать о нем равнодушно.
She loved him no longer.	Она его больше не любит.
Oh, the relief and the sense of liberation!	О, какое это облегчение - чувствовать, что ты свободна!
It was strange to look back and remember how passionately she had yearned for him; she thought she would die when he failed her; she thought life thenceforward had nothing to offer but misery.	Даже странно оглянуться назад, вспомнить, как страстно она по нему тосковала. Узнав о его вероломстве, она думала, что умрет, не ждала от жизни ничего, кроме страданий.
And now already she was laughing.	А вот она, оказывается, уже может смеяться.
A worthless creature.	Ничтожество.
What a fool she had made of herself!	Какой же она была дурой!
And now, considering him calmly, she wondered what on earth she had seen in him.	Теперь, успокоившись, она не могла понять, что она в нем нашла.
It was lucky that Waddington knew nothing, she could never have endured his malicious eyeing and his ironical innuendoes.	Хорошо, что Уоддингтон ничего не знает, трудно было бы сносить его лукавые взгляды и иронические намеки.
She was free, free at last, free!	Наконец-то она свободна, свободна!
She could hardly prevent herself from laughing aloud.	Она чуть не расхохоталась от счастья.

The children were playing some romping game and it was her habit to look on with an indulgent smile, restraining them when they made too much noise and taking care that in their boisterousness none was hurt; but now in her high spirits, feeling as young as any of them, she joined in the game.	Девочки в это время затеяли веселую возню; обычно она смотрела на них, снисходительно улыбаясь, усмиряла, когда они слишком шумели, следила, чтобы не ушиблись и не поранились. Но сегодня она сама почувствовала себя ребенком и вступила в игру.
The little girls received her with delight.	Девочки приняли ее с восторгом.
They chased up and down the room, shouting at the top of their shrill voices, with fantastic and almost barbarous glee.	Они гонялись за ней по всей комнате, пронзительно крича от непонятной, почти дикарской радости.
They grew so excited that they leaped into the air with joy.	От возбуждения они прыгали и топали ногами.
The noise was terrific.	Шум стоял оглушительный.
Suddenly the door opened and the Mother Superior stood on the threshold.	И вдруг отворилась дверь и на пороге выросла настоятельница.
Kitty, abashed, extricated herself from the clutches of a dozen little girls who with wild shrieks had seized her.	Китти страшно сконфузилась и с трудом высвободилась из десятка вцепившихся в нее маленьких рук.
"Is this how you keep these children good and quiet?" asked the Mother Superior, a smile on her lips.	- Так-то вы стараетесь, чтобы дети вели себя тихо? - спросила настоятельница с улыбкой.
"We were having a game, Mother.	- Мы играли, ma m?re.
They got excited.	Они разволновались.
It is my fault, I led them on."	Это я виновата. Я их взбудоражила.
The Mother Superior came forward and as usual the children clustered about her.	Настоятельница вошла в комнату, и дети, как всегда, окружили ее.
She put her hands round their narrow shoulders and playfully pulled their little yellow ears.	Она обнимала их за узенькие плечи, теребила их желтые ушки.
She looked at Kitty with a long, soft look.	Посмотрела на Китти долгим ласковым взглядом.
Kitty was flushed and she was breathing quickly.	Китти раскраснелась, часто дышала.
Her liquid eyes were shining and her lovely hair, disarranged in all the struggling and the laughter, was in adorable confusion.	Ее влажные глаза сияли, чудесные волосы растрепались.
"Que vousetes belle, ma chere enfant," said the Mother Superior. "It does the heart good to look at you.	- Как вы прелестны, дитя мое, - сказала настоятельница. - Сердце радуется, на вас глядя.
No wonder these children adore you."	Немудрено, что дети вас обожают.
Kitty blushed deeply and, she knew not why, tears suddenly filled her eyes.	Китти покраснела еще гуще, и почему-то слезы брызнули у нее из глаз.
She covered her face with her hands.	Она закрыла лицо руками.
"Oh, Mother, you make me ashamed."	- О, ma m?re, мне стыдно.
"Come, do not be silly.	- Полно, какие глупости.

Beauty is also a gift of God, one of the most rare and precious, and we should be thankful if we are happy enough to possess it and thankful, if we are not, that others possess it for our pleasure."	Красота тоже дар Божий, один из редчайших и драгоценнейших. Мы должны быть благодарны, если удостоились его, а если нет, должны быть благодарны, что другие удостоились его, нам на радость.
She smiled again and as though Kitty were a child too gently patted her soft cheek.	Она опять улыбнулась Китти и тоже, как ребенка, легонько потрепала ее по щеке.
LIII	53
SINCE she had been working at the convent Kitty had seen less of Waddington.	С тех пор как Китти начала работать, она реже виделась с Уоддингтоном.
Two or three times he had come down to the river bank to meet her and they had walked up the hill together.	Два-три раза он встречал ее у перевоза и они вместе поднимались к ее дому.
He came in to drink a whisky and soda, but he would seldom stay to dinner.	Он заходил, выпивал стаканчик, но обедать не оставался.
One Sunday, however, he suggested that they should take their luncheon with them and go in chairs to a Buddhist monastery.	И вот однажды под воскресенье он предложил ей назавтра захватить с собой закуску и отправиться в паланкинах в буддийский монастырь.
It was situated ten miles from the city and had some reputation as a place of pilgrimage.	Монастырь этот находился в десяти милях от города и когда-то славился как место паломничества.
The Mother Superior, insisting that Kitty must have a day's rest, would not let her work on Sundays and Walter of course was as busy then as usual.	Настоятельница, полагая, что Китти хоть раз в неделю нужно отдыхать, не велела ей приходить по воскресеньям, а Уолтер, конечно, и в воскресные дни работал с утра до ночи.
They started early in order to arrive before the heat of the day and were carried along a narrow causeway* between the rice-fields.	Чтобы прибыть на место до большой жары, они пустились в путь очень рано по узкой дороге меж рисовых полей.
Now and then they passed comfortable farm-houses nestling with friendly intimacy in a grove of bamboos.	Миновали несколько крепких крестьянских домов, приютившихся в бамбуковых рощах.
Kitty enjoyed the idleness; it was pleasant after being cooped up in the city to see about her the wide country.	Китти наслаждалась бездельем. Хорошо было после заточения в душном городе видеть вокруг деревенское раздолье.
They came to the monastery, straggling low buildings by the side of the river, agreeably shaded by trees, and were led by smiling monks through courtyards, empty with a solemn emptiness, and shown temples with grimacing gods.	Они добрались до монастыря - низких построек, разбросанных по берегу реки в тени деревьев, - и улыбающиеся монахи повели их дворами, торжественно пустынными, и показали храмы, где кривлялись диковинные боги.
In the sanctuary sat the Buddha, remote and sad, wistful, abstracted and faintly smiling.	В святилище восседал Будда, отрешенный, печальный, с чуть заметной улыбкой на губах.
There was about everything a sense of dejection; the magnificence was shoddy and ruined; the gods were dusty and the faith that had made them was dying.	На всем лежала печать запустения; великолепие было дешевое, обветшалое; боги запылились, вера, породившая их, умирала.

The monks seemed to stay on sufferance, as though they awaited a notice to quit; and in the smile of the abbot, with his beautiful politeness, was the irony of resignation.	Монахи словно доживали здесь последние дни, готовые к тому, что их вот-вот попросят очистить помещение, а в улыбке благостно учтивого настоятеля таилась ироническая покорность судьбе.
One of these days the monks would wander away from the shady, pleasant wood, and the buildings, crumbling and neglected, would be battered by fierce storms and besieged by the surrounding nature.	Скоро, скоро монахи покинут эти тенистые кущи, и заброшенные здания начнут разрушаться от зимних бурь и под натиском вступающей в свои права природы.
Wild creepers would twine themselves about the dead images and the trees would grow in the courtyards.	Ползучие растения обовьют умершие статуи, во дворах вырастут деревья.
Then the gods would dwell there no longer, but evil spirits of darkness.	И обитать здесь будут уже не боги, a злые духи тьмы.
LIV	54
THEY sat on the steps of a little building (four lacquered columns and a high, tiled roof under which stood a great bronze bell) and watched the river flow sluggish and with many a bend towards the stricken city.	Они сидели на ступеньках маленькой пагоды (четыре лакированных столбика и высокая крыша, осеняющая бронзовый колокол) и смотрели на реку, как она лениво, по бесконечным излучинам уходила к зараженному городу.
They could see its crenellated walls.	Отсюда были видны его зубчатые стены.
The heat hung over it like a pall.	Зной навис над ним, как погребальный покров.
But the river, though it flowed so slowly, had still a sense of movement and it gave one a melancholy feeling of the transitoriness of things.	Но река, хоть и текла так медленно, все же была в движении, и от этого возникало грустное чувство быстротечности жизни.
Everything passed, and what trace of its passage remained?	Все проходит, и если оставляет после себя след, то какой?
It seemed to Kitty that they were all, the human race, like the drops of water in that river and they flowed on, each so close to the other and yet so far apart, a nameless flood, to the sea.	Китти казалось, что все они, все люди на земле, подобны каплям воды в этой реке, что безымянный поток всех влечет к морю.
When all things lasted so short a time and nothing mattered very much, it seemed pitiful that men, attaching an absurd importance to trivial objects, should make themselves and one another so unhappy.	Когда все так преходяще и ничтожно, стоит ли людям, раздувая мелочи до размеров важных событий, так терзать себя и других?
"Do you know Harrington Gardens?" she asked Waddington, with a smile in her beautiful eyes.	- Вы Харрингтон-Гарденз знаете? - спросила она Уоддингтона, задумчиво улыбаясь.
"No. Why?"	- Нет, а что?
"Nothing; only it's a long way from here.	- Да ничего, просто это очень далеко отсюда.
It's where mу people live."	Там живут мои родители.
"Are you thinking of going home?"	- А вы подумываете об отъезде домой?
"No."	- Нет.
"I suppose you'll be leaving here in a couple of months.	- Отсюда вы, надо полагать, сниметесь месяца через два.
The epidemic seems to be abating and the cool weather should see the end of it."	Эпидемия как будто пошла на убыль, а станет холоднее, так и совсем прекратится.

"I almost think I shall be sorry to go."	- Мне, пожалуй, будет жалко отсюда уезжать.
For a moment she thought of the future.	Она задумалась о будущем.
She did not know what plans Walter had in mind.	Какие у Уолтера планы, она не знала.
He told her nothing.	С нею он не делился.
He was cool, polite, silent, and inscrutable.	Был холоден, вежлив, молчалив, непроницаем.
Two little drops in that river that flowed silently towards the unknown; two little drops that to themselves had so much individuality and to the onlooker were but an un-distinguishable part of the water.	Две капли в реке, бесшумно текущей в неизвестность, такие неповторимые друг для друга, а на посторонний глаз неразличимые в общем потоке.
"Take care the nuns don't start converting you," said Waddington, with his malicious little smile.	- Смотрите, как бы монахини не обратили вас в свою веру, - сказал Уоддингтон со своей лукавой усмешкой.
"They're much too busy.	- Им некогда этим заниматься.
Nor do they care.	Да это для них и не важно.
They're wonderful and so kind; and yet - I hardly know how to explain it - there is a wall between them and me.	Они бесконечно добры, вообще это удивительные женщины. А все-таки... не умею я это объяснить... нас разделяет стена.
I don't know what it is.	Не знаю, в чем тут дело.
It is as though they possessed a secret which made all the difference in their lives and which I was unworthy to share.	Как будто им известен секрет, который и есть для них самое важное, а я недостойна к нему приобщиться.
It is not faith; it is something deeper and more - more significant: they walk in a different world from ours and we shall always be strangers to them.	Это не вера, а что-то более глубокое и значительное. Они пребывают в своем мире, а нам туда доступа нет и не будет.
Each day when the convent door closes behind me I feel that for them I have ceased to exist."	Каждый день, когда за мной закрывается дверь монастыря, я чувствую, что перестала для них существовать.
"I can understand that it is something of a blow to your vanity," he returned mockingly.	- Ну понятно, для вашего тщеславия это чувствительный афронт, - поддразнил он.
"My vanity." Kitty shrugged her shoulders.	- Тщеславия? - Китти пожала плечами.
Then, smiling once more, she turned to him lazily. "Why did you never tell me that you lived with a Manchu princess?"	Потом с ленивой улыбкой обратилась к нему: -Почему вы мне никогда не рассказывали, что живете с маньчжурской принцессой?
"What have those gossiping old women been telling you?	- Чего еще эти старые сплетницы вам наболтали?
I am sure that it is a sin for nuns to discuss the private affairs of the Customs officials."	Для монахинь это же смертельный грех -обсуждать частную жизнь таможенных чиновников.
"Why should you be so sensitive?"	- Почему вы так болезненно это воспринимаете?
Waddington glanced down, sideways, so that it gave him an air of slyness. He faintly shrugged his shoulders.	Уоддингтон скосил глаза вниз, словно придумывая ответ похитрее, а потом слегка пожал плечами.

"It's not a thing to advertise.	- Афишировать тут нечего.
I do not know that it would greatly add to my chances of promotion in the service."	Навряд ли это способствовало бы моему продвижению по службе.
"Are you very fond of her?"	- Вы ее очень любите?
He looked up now and his ugly little face had the look of a naughty schoolboy's.	Он поднял голову, теперь на его некрасивом лице было выражение как у провинившегося школьника.
"She's abandoned everything for my sake, home, family, security, and self-respect.	- Она ради меня бросила все - дом, семью, обеспеченное положение.
It's a good many years now since she threw everything to the winds to be with e.	Уже много лет как от всего отказалась, лишь бы не расставаться со мной.
I've sent her away two or three times, but she's al-ays come back; I've run away from her myself, but she's always followed me.	Я несколько раз прогонял ее, а она возвращалась. И сам от нее сбегал, а она меня опять настигала.
And now I've given it up as a bad job; I think I've got to put up with her for the rest of my life."	А теперь я махнул рукой - придется, видно, терпеть ее до конца дней.
"She must really love you to distraction."	- Она, наверно, любит вас до безумия.
"It's a rather funny sensation, you know," he answered, wrinkling a perplexed forehead. "I haven't the smallest doubt that if I really left her, definitely, she would commit suicide.	- Странное это ощущение, - отозвался он, растерянно морща лоб. - Я ни минуты не сомневаюсь, что, если б я решительно ее отставил, она покончила бы с собой.
Not with any ill-feeling towards me, but quite naturally, because she was unwilling to live without me.	Не от обиды на меня, а совершенно естественно, потому что жить без меня не захотела бы.
It is a curious feeling it gives one to know that.	Очень странно сознавать это.
It can't help meaning something to you."	От такого не отмахнешься.
"But it's loving that's the important thing, not being loved.	- Но главное ведь - любить, а не быть любимым.
One's not even grateful to the people who love one; if one doesn't love them, they only bore one."	К тем, кто тебя любит, даже благодарности не чувствуешь, с ними бывает только скучно.
"I have no experience of the plural," he replied.	- Как во множественном числе - не знаю.
"Mine is only in the singular."	По опыту, могу говорить только о единственном.
"Is she really an Imperial Princess?"	- И она в самом деле принцесса и в родстве с императорской фамилией?
"No, that is a romantic exaggeration of the nuns.	- Нет, это уж романтические фантазии монахинь.
She belongs to one of the great families of the Manchus, but they have, of course, been ruined by the revolution.	Она из очень знатной семьи, но в революцию они, конечно, разорились.
She is all the same a very great lady."	Впрочем, она все же очень знатная леди.
He said it in a tone of pride, so that a smile flickered in Kitty's eyes.	Он произнес это с гордостью, так что Китти невольно улыбнулась.
"Are you going to stay here for the rest of your life then?"	- Значит, вы останетесь здесь на всю жизнь?

"In China?	- В Китае?
Yes.	Да.
What would she do elsewhere?	Что ей делать в другой стране?
When I retire I shall take a little Chinese house in Peking and spend the rest of my days there."	Когда уйду в отставку, куплю в Пекине китайский домик и буду доживать там свои дни.
"Have you any children?"	- А дети у вас есть?
"No."	- Нет.
She looked at him curiously.	Она с интересом на него посмотрела.
It was strange that this little bald-headed man with his monkey face should have aroused in the alien woman so devastating a passion.	Очень странно, что этот лысый человечек с обезьяньей мордочкой мог внушить чужестранке такую испепеляющую страсть.
She could not tell why the way he spoke of her, notwithstanding his casual manner and his flippant phrases, gave her the impression so strongly of the woman's intense and unique devotion. It troubled her a little.	Г оворил он о ней небрежно, не слишком уважительно, и все-таки безраздельное чувство этой женщины производило сильное впечатление, задевало какую-то струну.
"It does seem a long way to Harrington Gardens," she smiled.	- Да, далеко отсюда до Харрингтон-Гарденз, -улыбнулась она.
"Why do you say that?"	- Почему вы это сказали?
"I don't understand anything.	- Ничего я не понимаю.
Life is so strange.	Жизнь вообще непонятна.
I feel like some one who's lived all his life by a duck-pond and suddenly is shown the sea.	Я чувствую себя так, будто всегда жила на берегу прудочка, а мне вдруг показали море.
It makes me a little breathless, and yet it fills me with elation.	Даже дух захватывает, но совсем не страшно.
I don't want to die, I want to live.	Я не хочу умирать, я хочу жить.
I'm beginning to feel a new courage.	Я чувствую в себе какое-то новое мужество.
I feel like one of those old sailors who set sail for undiscovered seas and I think my soul hankers for the unknown."	Как старый моряк пускается под парусом на поиски новых неведомых морей, так, наверно, и моя душа стремится все изведать.
Waddington looked at her reflectively.	Уоддингтон задумчиво поглядел на нее.
Her abstracted gaze rested on the smoothness of the river.	Ее взгляд застыл на далекой глади реки.
Two little drops that flowed silently, silently towards the dark, eternal sea.	Две капли, что тихо, бесшумно движутся к вечному морю.
"May I come and see the Manchu lady?" asked Kitty, suddenly raising her head.	- Можно мне навестить маньчжурскую леди? -вдруг спросила она, подняв голову.
"She can't speak a word of English."	- Она ни слова не говорит по-английски.
"You've been very kind to me, you've done a great deal for me, perhaps I could show her by my manner that I had a friendly feeling towards her."	- Вы были ко мне очень добры, вы много для меня сделали, может быть, я и без слов сумела бы ей выразить, как хорошо к ней отношусь.

Waddington gave a thin, mocking little smile, but he answered with good-humour.	Уоддингтон усмехнулся чуть язвительно, однако ответил вполне дружелюбно:
"I will come and fetch you one day and she shall give you a cup of jasmine tea."	- Я как-нибудь зайду за вами, и она угостит вас жасминовым чаем.
She would not tell him that this story of an alien love had from the first moment strangely intrigued her fancy, and the Manchu Princess stood now as the symbol of something that vaguely, but insistently, beckoned to her. She pointed enigmatically to a mystic land of the spirit.	Китти не стала говорить ему, что эта повесть о чужеземной любви с самого начала поразила ее воображение, и теперь маньчжурская принцесса сделалась для нее символом чего-то, что смутно, но неотступно манило ее, как загадочный перст, указующий на мистическую обитель духа.
LV	55
BUT a day or two later Kitty made an unforeseen discovery.	Но несколько дней спустя Китти сделала совсем уже неожиданное открытие.
She went to the convent as usual and set about her first work of seeing that the children were washed and dressed.	С утра, придя в монастырь, она, как всегда, первым делом пошла проследить, чтобы детей как следует умыли и одели.
Since the nuns held firmly that the night air was harmful, the atmosphere in the dormitory was close and fetid.	Поскольку монахини твердо держались мнения, что ночной воздух вреден для здоровья, атмосфера в спальнях была несвежая, спертая.
After the freshness of the morning it always made Kitty a little uncomfortable and she hastened to open such windows as would.	После утренней прохлады Китти особенно это чувствовала и спешила открыть те из окон, которые вообще открывались.
But to-day she felt on a sudden desperately sick and with her head swimming she stood at the window trying to compose herself.	Но в этот день ей прямо-таки стало дурно, закружилась голова, и она остановилась у окна, чтобы немного прийти в себя.
It had never been as bad as this before.	Так плохо ей еще никогда не бывало.
Then nausea overwhelmed her and she vomited.	Тошнота подступила к горлу, ее вырвало.
She gave a cry so that the children were frightened, and the older girl who was helping her ran up and, seeing Kitty white and trembling, stopped short with an exclamation.	Она вскрикнула, перепугала детей, к ней подбежала старшая девочка, помогавшая ей, и, увидев, что она изменилась в лице и вся дрожит, в страхе застыла на месте.
Cholera!	Холера!
The thought flashed through Kitty's mind and then a deathlike feeling came over her; she was seized with terror, she struggled for a moment against the night that seemed agonizingly to run through her veins; she felt horribly ill; and then darkness.	Мысль эта пронеслась у Китти в мозгу, и ей показалось, что она умирает. Ее охватил ужас. Минуту она еще мучительно боролась с темной силой, словно разлившейся по жилам, а потом провалилась во мрак.
When she opened her eyes she did not at first know where she was.	Открыв глаза, она не сразу поняла, где находится.
She seemed to be lying on the floor and, moving her head slightly, she thought that there was a pillow under it.	Словно бы она лежала на полу, а когда пошевелила головой, почувствовала под головой подушку.
She could not remember.	Она ничего не помнила.
The Mother Superior was kneeling by her side, holding smelling salts to her nose, and Sister St Joseph stood looking at her.	Рядом с ней стояла на коленях настоятельница, подносила к ее носу нюхательную соль, и тут же маячила сестра Сен-Жо-зеф.

Then it came back.	Потом сразу вспомнилось все.
Cholera!	Холера!
She saw the consternation* on the nuns' faces.	На лицах монахинь написан ужас.
Sister St Joseph looked huge and her outline was blurred.	Сестра Сен-Жозеф стала огромная, контуры ее расплылись.
Once more terror overwhelmed her.	Китти снова ощутила смертельный страх.
"Oh, Mother, Mother," she sobbed. "Am I going to die?	- О, ma m?re, - простонала она, - я умру?
J don't want to die."	Я не хочу умирать.
"Of course you're not going to die," said the Mother Superior. She was quite composed and there was even amusement in her eyes.	- С чего вы это взяли? Настоятельница была совершенно спокойна, а глаза даже веселые.
"But it's cholera.	- Но это холера!
Where's Walter?	Где Уолтер?
Has he been sent for?	За ним послали?
Oh, Mother, Mother."	О Господи!
She burst into a flood of tears.	И она разрыдалась.
The Mother Superior gave her hand and Kitty seized it as though it were a hold upon the life she feared to lose.	Настоятельница протянула ей руку, и Китти ухватилась за эту руку, словно то была сама жизнь, которую она так боялась упустить.
"Come, come, my dear child, you mustn't be so silly.	- Полно, полно, дитя мое, будьте благоразумны.
It's not cholera or anything of the kind."	Никакая это не холера.
"Where's Walter?"	- Где Уолтер?
"Your husband is much too busy to be troubled.	- Ваш муж занят, и незачем его зря беспокоить.
In five minutes you'll be perfectly well."	Через пять минут вы будете совершенно здоровы.
Kitty looked at her with staring, harassed eyes.	Китти ответила ей изумленным, непонимающим взглядом.
Why did she take it so calmly?	Почему она не волнуется?
It was cruel.	Это жестоко.
"Keep perfectly quiet for a minute," said the Mother Superior. "There is nothing to alarm yourself about."	- Полежите еще немножко, - сказала настоятельница. - А тревожиться не о чем.
Kitty felt her heart beat madly.	У Китти бешено заколотилось сердце.
She had grown so used to the thought of cholera that it had ceased to seem possible that she could catch it.	Она так свыклась с мыслью о холере, что уже перестала было бояться за себя.
Oh, the fool she had been!	Какая же она была дура!
She knew she was going to die. She was frightened.	Вот она и умирает.
The girls brought in a long rattan* chair and placed it by the window.	Девочки внесли в комнату низкое плетеное кресло и поставили у окна.

"Come, let us lift you," said the Mother Superior. "You will be more comfortable on the chaise longue.	- Давайте-ка мы вас поднимем, - сказала настоятельница. - В шезлонге вам будет удобнее.
Do you think you can stand?"	На ногах вы стоите?
She put her hands under Kitty's arms and Sister St Joseph helped her to her feet.	Она подхватила Китти под мышки, сестра Сен-Жозеф помогла ей встать.
She sank exhausted into the chair.	Она без сил опустилась в кресло.
"I had better shut the window," said Sister St Joseph. "The early morning air cannot be good for her."	- Я лучше закрою окно, - сказала сестра Сен-Жозеф. - Ну как утренний воздух ей повредит.
"No, no," said Kitty. "Please leave it open."	- Нет-нет, - взмолилась Китти. - Пожалуйста, не закрывайте.
It gave her confidence to see the blue sky.	Хорошо было увидеть синее небо.
She was shaken, but certainly she began to feel better.	Ее еще трясло, но ей безусловно стало лучше.
The two nuns looked at her for a moment in silence, and Sister St Joseph said something to the Mother Superior which she could not understand.	Обе монахини смотрели на нее, потом сестра Сен-Жо-зеф сказала настоятельнице что-то, чего Китти не разобрала.
Then the Mother Superior sat on the side of the chair and took her hand.	Потом настоятельница села с ней рядом и взяла ее за руку.
"Listen, ma chere enfant..."	- Послушайте, дитя мое...
She asked her one or two questions.	Она задала ей кой-какие вопросы.
Kitty answered them without knowing what they meant.	Китти отвечала, не понимая их смысла.
Her lips were trembling so that she could hardly frame the words.	Губы у нее дрожали и не слушались.
"There is no doubt about it," said Sister St Joseph. "I am not one to be deceived in such a matter."	- И сомневаться нечего, - сказала сестра Сен-Жозеф. - Меня в этих делах не обманешь.
She gave a little laugh in which Kitty seemed to discern a certain excitement and not a little affection.	Она залилась смехом, в котором Китти послышалось и радостное волнение, и участие.
The Mother Superior, still holding Kitty's hand, smiled with soft tenderness.	Настоятельница, все еще держа Китти за руку, улыбнулась с нескрываемой нежностью.
"Sister St Joseph has more experience of these things than I have, dear child, and she said at once what was the matter with you.	- Сестра Сен-Жозеф разбирается в этом лучше меня, дитя мое, она сразу определила, что с вами такое.
She was evidently quite right."	И очевидно, не ошиблась.
"What do you mean?" asked Kitty anxiously.	- А что со мной? - встрепенулась Китти.
"It is quite evident.	- Все ясно как день.
Did the possibility of such a thing never occur to you?	Неужели такая возможность не приходила вам в голову?
You are with child, my dear."	Вы беременны.
The start that Kitty gave shook her from head to foot, and she put her feet to the ground as though to springup.	Китти как на пружине подкинуло. Она спустила ноги на пол, готовая вскочить.

"Lie still, lie still," said the Mother Superior.	- Тихо, тихо, - сказала настоятельница.
Kitty felt herself blush furiously and she put her hands to her breasts.	Китти, красная как рак, прижала руки к груди.
"It's impossible.	- Не может этого быть.
It isn't true."	Это неправда.
"Qu'est-ce qu'elle dit?" asked Sister St Joseph.	- Qu'est се qu'elle dit?[13] - спросила сестра Сен-Жозеф.
The Mother Superior translated.	Настоятельница перевела.
Sister St Joseph's broad simple face, with its red cheeks, was beaming.	Румяное лицо сестры Сен-Жо-зеф расплылось в улыбке.
"No mistake is possible.	- Уж вы мне поверьте.
I give you my word of honour."	Даю честное слово.
"How long have you been married, my child?" asked the Mother Superior. "Why, when my sister-in-law had been married as long as you she had already two babies."	- Вы сколько времени замужем, дитя мое? -спросила настоятельница. - Ну вот, у жены моего брата через столько же времени после свадьбы уже было двое детей.
Kitty sank back into the chair.	Китти устало откинулась в кресле.
There was death in her heart.	В душе ее была смерть.
"I'm so ashamed," she whispered.	- Мне так стыдно, - прошептала она.
"Because you are going to have a baby?	- Стыдно, что у вас будет ребенок?
Why, what can be more natural?"	Это же так естественно.
"Quelle joie pour le docteur," said Sister St Joseph.	- Quelle joie pour le docteur[14], - добавила сестра Сен-Жозеф.
"Yes, think what a happiness for your husband.	- Да, подумайте только, какая это радость для вашего мужа.
He will be overwhelmed with joy.	Он будет вне себя от счастья.
You have only to see him with babies, and the look on his face when he plays with them, to see how enchanted he will be to have one of his own."	Надо видеть, какое у него делается лицо, когда он возится с нашими младенцами, а уж своему-то и подавно будет рад.
For a little while Kitty was silent.	Китти умолкла.
The two nuns looked at her with tender interest and the Mother, Superior stroked her hand.	Монахини продолжали ласково ее разглядывать, настоятельница гладила по руке.
"It was silly of me not to have suspected it before." said Kitty. "At all events I'm glad it's not cholera.	- Глупо, как я раньше не догадалась, - сказала Китти. - Во всяком случае, я рада, что это не холера.
I feel very much better. I will get back to my work."	Мне уже гораздо лучше, пойду работать.
"Not to-day, my dear child. You have had a shock, you had much better go home and rest yourself."	- Сегодня бы не стоило, милая, - сказала настоятельница. - Вы переволновались, ступайте-ка лучше домой и отдохните.
"No, no, I would much rather stay and work."	- Нет-нет, я лучше останусь здесь.
"I insist.	- Старших надо слушаться.

What would our good doctor say if I let you be imprudent?	Что бы сказал наш милый доктор, если бы я разрешила вам поступить так неосторожно?
Come to-morrow, if you like, or the day after, but to-day you must be quiet.	Приходите завтра, если будет охота, или послезавтра, но на сегодня с вас хватит.
I will send for a chair.	Сейчас пошлю за паланкином.
Would you like me to let one of our young girls go with you?"	Отрядить мне кого-нибудь из девочек вам в провожатые?
"Oh, no, I shall be all right alone."	- Не надо. Я отлично доберусь и одна.
LVI	56
KITTY was lying on her bed and the shutters were closed.	Китти лежала на своей постели при закрытых ставнях.
It was after luncheon and the servants slept.	Шел третий час дня, слуги спали.
What she had learnt that morning (and now she was certain that it was true) filled her with consternation.	После того что она узнала утром (а теперь у нее не осталось сомнений), она пребывала в полном оцепенении.
Ever since she came home she had been trying to think; but her mind was a blank, and she could not collect her thoughts.	С самого возвращения домой она старалась собраться с мыслями, но в голове было пусто, мысли разбегались.
Suddenly she heard a step, the feet were booted so that it could not be one of the boys; with a gasp of apprehension she realized that it could only be her husband.	Вдруг за стеной послышались шаги, шел кто-то в обуви - значит, не слуги; у нее екнуло сердце, это мог быть только Уолтер.
He was in the sitting-room and she heard herself called. She did not reply.	Он прошел в гостиную, окликнул ее, она не ответила.
There was a moment's silence and then a knock on her door.	После короткой паузы - стук в дверь.
"Yes?"	- Да?
"May I come in?"	- Можно войти?
Kitty rose from her bed and slipped into a dressing-gown.	Китти встала и накинула халат.
"Yes."	- Входи.
He entered.	Он вошел.
She was glad that the closed shutters shadowed her face.	Хорошо, что ставни закрыты, так что ее лицо в тени.
"I hope I didn't wake you.	- Я тебя не разбудил?
I knocked very, very gently."	Я постучал совсем тихо.
"I haven't been asleep."	- Я не спала.
He went to one of the windows and threw open the shutter.	Он подошел к одному из окон и распахнул ставни.
A flood of warm light streamed into the room.	В комнату хлынул поток теплого света.
"What is it?" she asked. "Why are you back so early?"	- Что случилось? - спросила она. - Почему ты так рано?

"The Sisters said that you weren't very well.	- Монахини сказали, что ты плохо себя чувствуешь.
I thought I had better come and see what was the matter."	Я зашел узнать, в чем дело.
A flash of anger passed through her.	На минуту в ней вспыхнул гнев.
"What would you have said if it had been cholera?"	- Что ты сказал бы, если б это была холера?
"If it had been you certainly couldn't have made your way home this morning."	- Будь это холера, ты, безусловно, не добралась бы домой.
She went to the dressing-table and passed the comb through her shingled hair. She wanted to gain time.	Чтобы оттянуть время, она подошла к туалетному столику, провела гребенкой по стриженым волосам.
Then, sitting down, she lit a cigarette.	Потом села и закурила.
"I wasn't very well this morning and the Mother Superior thought I'd better come back here.	- Утром мне нездоровилось, настоятельница решила, что мне надо побыть дома.
But I'm perfectly all right again.	Но сейчас все прошло.
I shall go to the convent as usual to-morrow."	Завтра пойду туда, как обычно.
"What was the matter with you?"	- Так что же с тобой было?
"Didn't they tell you?"	- А они тебе не сказали?
"No. The Mother Superior said that you must tell me yourself."	- Нет, настоятельница говорит, что ты мне сама расскажешь.
He did now what he did seldom; he looked her full in the face; his professional instincts were stronger than his personal.	Тут случилось то, чего уже давно не бывало: он в упор посмотрел на нее; профессиональный инстинкт оказался сильнее личного чувства.
She hesitated. Then she forced herself to meet his eyes.	Она заколебалась, потом заставила себя встретиться с ним глазами.
"I'm going to have a baby," she said.	- У меня будет ребенок.
She was accustomed to his habit of meeting with silence a statement which you would naturally expect to evoke an exclamation, but never had it seemed to her more devastating.	Она уже привыкла, что он встречает молчанием слова, которые должны бы вызвать удивленный возглас, но никогда еще это молчание не казалось ей таким убийственным.
He said nothing; he made no gesture; no movement on his face nor change of expression in his dark eyes indicated that he had heard.	Он не вздрогнул, не шелохнулся, ни словом, ни выражением глаз не показал, что слышал ее.
She felt suddenly inclined to cry.	Ей захотелось плакать.
If a man loved his wife and his wife loved him, at such a moment they were drawn together by a poignant emotion.	Когда муж и жена любят друг друга, в такие минуты глубокое волнение еще больше их сближает.
The silence was intolerable and she broke it.	Молчание было нестерпимо, и она не выдержала.
"I don't know why it never occurred to me before.	- Не знаю, почему я раньше об этом не подумала.
It was stupid of me, but... what with one thing and another..."	Глупо, конечно, но... я как-то запуталась...

"How long have you ... when do you expect to be confined?"	- И сколько времени ты уже... когда ты должна родить?
The words seemed to issue from his lips with difficulty.	Слова как будто давались ему с трудом.
She felt that his throat was as dry as hers.	Она чувствовала, что у него пересохло в горле.
It was a nuisance that her lips trembled so when she spoke; if he was not of stone it must excite his pity.	И надо же, как у нее дрожат губы. Если он не каменный, это должно вызывать жалость.
"I suppose I've been like this between two and three months."	- У меня сейчас срок два или три месяца.
"Am I the father?"	- Отец ребенка я?
She gave a little gasp.	Она судорожно вздохнула.
There was just a shadow of a tremor in his voice; it was dreadful that cold self-control of his which made the smallest token of emotion so shattering.	Голос его слегка дрогнул, или ей показалось? Будь проклята эта его холодная сдержанность, при которой малейшее проявление чувства так потрясает.
She did not know why she thought suddenly of an instrument she had been shown in Hong Kong upon which a needle oscillated a little and she had been told that this represented an earthquake a thousand miles away in which perhaps a thousand persons had lost their lives.	Почему-то ей вдруг вспомнился прибор, который ей показывали в Гонконге, на нем чуть заметно колебалась стрелка, и ей объяснили, что это значит: за тысячу миль от них произошло землетрясение, унесшее около тысячи человеческих жизней.
She looked at him.	Она взглянула на Уолтера.
He was ghastly pale.	Он был бледен как полотно.
She had seen that pallor on him once, twice before.	Таким она видела его только раз, нет, два раза.
He was looking down, a little sideways.	Он смотрел в пол, слегка скосив глаза.
"Well?"	- Ну?
She clasped her hands.	Она стиснула руки.
She knew that if she could say yes it would mean everything in the world to him. He would believe her, of course he would believe her, because he Wanted to; and then he would forgive.	Как ему сейчас нужно, чтобы она ответила "да"! Он ей поверит, непременно поверит, потому что хочет поверить. И простит.
She knew how deep was his tenderness and how ready he was, for all his shyness, to expend it.	Она знала, сколько нежности он таит в душе и как, вопреки своей робости, мечтает излить ее на кого-то.
She knew that he was not vindictive; he would forgive her if she could but give him an excuse to, an excuse that touched his heart, and he would forgive completely.	Она знала, что он не злопамятен; он простит, если только дать ему для этого повод, который затронул бы его сердце, и простит до конца.
She could count on him never to throw the past in her teeth.	Никогда не попрекнет ее тем, что было, этого можно не бояться.
Cruel he might be, cold and morbid, but he was neither mean nor petty.	Пусть он жесток, мрачен, холоден, но он не подл и не мелочен.
It would alter everything if she said yes.	Все пойдет по-другому, стоит ей сказать "да".

And she had an urgent need for sympathy.	А она жаждала сочувствия.
The unexpected knowledge that she was with child had overwhelmed her with strange hopes and unforeseen desires.	Когда ей так неожиданно открылось, что она беременна, в ней зародились странные надежды, неосознанные желания.
She felt weak, frightened a little, alone and very far from any friends.	Она чувствовала себя слабой, оробевшей, одинокой, без единого друга на свете.
That morning, though she cared little for her mother, she had had a sudden craving to be with her.	Как ни далеки они были с матерью, ее остро потянуло под материнское крыло.
She needed help and consolation.	Она тосковала о помощи, об утешении.
She did not love Walter, she knew that she never could, but at this moment she longed with all her heart for him to take her in his arms so that she could lay her head on his breast; clinging to him she could have cried happily; she wanted him to kiss her and she wanted to twine her arms around his neck.	Уолтера она не любила и знала, что никогда не полюбит, но сейчас ей страстно хотелось, чтобы он ее обнял и можно было прижаться головой к его груди и заплакать счастливыми слезами. Хотелось, чтобы он поцеловал ее, хотелось обвить руками его шею.
She began to weep.	Она заплакала.
She had lied so much and she could lie so easily.	Она столько лгала в последние месяцы, ложь давалась ей так легко.
What could a lie matter when it could only do good?	Чем плоха ложь, если она - на благо?
A lie, a lie, what was a lie? It was so easy to say yes.	Так легко сказать "да".
She saw Walter's eyes melt and his arms outstretched towards her.	Она уже видела потеплевшие глаза Уолтера, его руки, протянутые к ней.
She couldn't say it; she didn't know why, she just couldn't.	И не могла выговорить это слово. Не могла, и все.
All she had gone through during these bitter weeks, Charlie and his unkindness, the cholera and all these people dying, the nuns, oddly enough even that funny, drunken little Waddington, it all seemed to have changed her so that she did not know herself; though she was so deeply moved, some bystander in her soul seemed to watch her with terror and surprise.	Она столько пережила за эти горькие недели. Чарли и его отступничество, холера и бесконечные смерти со всех сторон, монахини, даже забавный пьянчужка Уоддингтон - все это произвело в ней перемену, она сама себя не узнавала. Ей казалось, будто какой-то двойник следит за ней с удивлением и страхом.
She had to tell the truth.	Нет, она должна сказать правду.
It did not seem worth while to lie.	Какой смысл лгать.
Her thoughts wandered strangely: on a sudden she saw that dead beggar at the foot of the compound wall.	Мысль ее сделала странный скачок: она вдруг увидела того мертвого нищего на земле, у стены участка.
Why should she think of him?	Почему он ей вспомнился?
She did not sob, the tears streamed down her face, quite easily, from wide eyes.	Она не рыдала. Слезы ее лились рекой, глаза были открыты.
At last she answered the question.	Наконец она вспомнила про его вопрос.
He had asked her if he was the child's father.	Он ее спросил, он ли отец ребенка.
"I don't know," she said.	И теперь она ответила: - Не знаю.

He gave the ghost of a chuckle. It made Kitty shudder.	Послышался тихий смешок, от которого ее бросило в дрожь.
"It's a bit awkward, isn't it?"	- Нескладно получилось, а?
His answer was characteristic, it was exactly what she would have expected him to say, but it made her heart sink.	Как это на него похоже. Именно такого замечания от него можно было ждать, но у Китти упало сердце.
She wondered it he realized how hard it had been for her to tell the truth (at the same moment she recognized that it had not been in the least hard, but inevitable) and if he gave her credit for it.	Понял ли он, как трудно ей было сказать правду (впрочем, поправилась она, совсем было не трудно, а просто невозможно иначе), оценил ли ее честность?
Her answer, / don't know, I don't know, hammered away in her head.	Собственные слова "не знаю, не знаю" стучали в мозгу.
It was impossible now to take it back.	Теперь уж их не возьмешь обратно.
She got her handkerchief from her bag and dried her eyes.	Она достала из сумки платок и вытерла слезы.
They did not speak.	Оба молчали.
There was a siphon on the table by her bed and he got her a glass of water.	На столе у кровати стоял сифон, Уолтер налил ей воды.
He brought it to her and held the glass while she drank. She noticed how thin his hand was, it was a fine hand, slender, with long fingers, but now it was nothing but skin and bone; it trembled a little; he could control his face, but his hand betrayed him.	Он поддерживал стакан, пока она пила, и она заметила, как исхудала эта рука, красивая, с длинными пальцами, но буквально кожа да кости. И чуть дрожит. С лицом он мог совладать, а рука его выдала.
"Don't mind my crying," she said. "It's nothing really; it's only that I can't help the water running out of my eyes."	- Ты не обращай внимания, что я плачу, - сказала она. - Это я так, просто слезы сами из глаз льются.
She drank the water and he put the glass back. He sat down on a chair and lit a cigarette.	Она выпила воду, он отнес стакан на место, сел на стул и закурил.
He gave a little sigh.	Вот он легонько вздохнул.
Once or twice before she had heard him sigh like that and it always gave her a catch at the heart.	Ей уже доводилось слышать такие вздохи, от них всякий раз щемило сердце.
Looking at him now, for he was staring with abstracted gaze out of the window, she was surprised that she had not noticed before how terribly thin he had grown during the last weeks.	Он устремил невидящий взгляд в окно, а она, присмотревшись к нему, поразилась, до чего он похудел за последние недели.
His temples were sunken and the bones of his face showed through the skin.	Виски запали, кости лица выпирают наружу.
His clothes hung on him loosely as though they had been made for a larger man.	Платье висит на нем как на вешалке.
Through his sunburn his face had a greenish pallor.	Кожа под загаром зеленовато-бледная.
He looked exhausted.	Вид изможденный.
He was working too hard, sleeping little, and eating nothing.	Он слишком много работает, спит мало, ничего не ест.

In her own grief and perturbation she found room to pity him.	Несмотря на собственные горести и тревоги, она нашла в себе силы пожалеть его.
It was cruel to think that she could do nothing for him.	Как больно думать, что ничем не можешь ему помочь.
He put his hand over his forehead, as though his head were aching, and she had a feeling that in his brain too those words hammered madly: I don't know, I don't know.	Он приложил руку ко лбу, словно у него разболелась голова, и ей представилось, что у него в мозгу тоже неотступно стучат слова "не знаю, не знаю".
It was strange that this moody, cold, and shy man should have such a natural affection for very little babies; most men didn't care much even for their own, but the nuns, touched and a little amused, had more than once spoken of it.	Странно, что этот холодный, хмурый, застенчивый человек наделен любовью к самым маленьким. Мужчины часто и к своим-то равнодушны, но про него монахини сколько раз ей рассказывали, это их и трогало, и смешило.
If he felt like that about those funny little Chinese babies what would he have felt about his own?	Если он так любит этих китайчат, как же он любил бы своего ребенка!
Kitty bit her lips in order to prevent herself from crying again.	Китти закусила губу, чтобы опять не расплакаться.
He looked at his watch.	Уолтер взглянул на часы.
"I'm afraid I must go back to the city.	- Пора мне обратно в город.
I have a great deal to do to-day... Shall you be all right?"	У меня сегодня еще уйма работы. Ты как, ничего?
"Oh, yes. Don't bother about me."	- Обо мне не беспокойся.
"I think you'd better not wait for me this evening.	- Ты вечером не дожидайся меня.
I may be very late and I'll get something to eat from Colonel Y #252;."	Я, возможно, вернусь очень поздно, а накормит меня полковник Ю.
"Very well."	- Хорошо.
He rose.	Он встал.
"If I were you, I wouldn't try to do anything to-day. You'd better take it easy.	- Советую сегодня не переутомляться, дай себе передышку.
Is there anything you want before I go?"	Тебе что-нибудь подать, принести?
"No, thanks.	- Нет, спасибо.
I shall be quite all right."	Ничего не нужно.
He paused for an instant, as though he were undecided, and then, abruptly and without looking at her, took his hat and walked out of the room.	Он еще постоял как бы в нерешительности, потом, не глядя на нее, взял шляпу и вышел.
She heard him go through the compound.	Она слышала, как он шел от крыльца к воротам.
She felt terribly alone.	Одна, до ужаса одна.
There was no need for self-restraint now and she gave herself up to a passion of tears.	Сдерживаться теперь было не нужно, и она дала волю слезам.
LVII	57

THE night was sultry and Kitty sat at the window looking at the fantastic roofs, dark against the starlight, of the Chinese temple, when at last Walter came in.	Вечер был душный, и, когда Уолтер наконец вернулся, Китти сидела у окна, глядя на причудливые крыши китайского храма, черные на фоне звездного неба.
Her eyes were heavy with weeping, but she was composed.	Глаза ее опухли от слез, но она успокоилась.
Notwithstanding all there was to harass her she felt, perhaps only from exhaustion, strangely at peace.	Странная тишина снизошла в душу, несмотря на все треволнения, - может быть, просто от усталости.
"I thought you'd be already in bed," said Walter as he came in.	- Я думал, ты уже спишь, - сказал Уолтер входя.
"I wasn't sleepy.	- Мне не спалось.
I thought it cooler to sit up.	Когда сидишь, не так жарко.
Have you had any dinner?"	Тебя покормили?
"All I want."	- Еще как.
He walked up and down the long room and she saw that he had something to say to her. She knew that he was embarrassed.	Он прошелся взад-вперед по длинной комнате, и она поняла, что он хочет о чем-то поговорить с ней, но не знает, как начать.
Without concern she waited for him to summon up his resolution.	Без тени волнения она ждала, чтоб он собрался с духом.
He began abruptly.	И дождалась.
"I've been thinking about what you told me this afternoon.	- Я обдумал то, что ты мне сегодня рассказала.
It seems to me that it would be better if you went away.	Мне кажется, тебе лучше отсюда уехать.
I have spoken to Colonel Y #252; and he will give you an escort.	Я уже поговорил с полковником Ю, он согласен предоставить тебе охрану.
You could take the amah with you.	Можешь взять с собой служанку.
You will be quite safe."	Ты будешь в полной безопасности.
"Where is there for me to go?"	- А куда я могла бы уехать?
"You can go to your mother's."	- Можешь уехать к матери.
"Do you think she would be pleased to see me?"	- Думаешь, она мне обрадуется?
He paused for a moment, hesitating, as though for reflexion. "Then you can go to Hong Kong."	- Тогда можешь поехать в Гонконг.
"What should I do there?"	- А что мне там делать?
"You will need a good deal of care and attention.	- Тебе сейчас нужен уход, внимание.
I don't think it's fair to ask you to stay here."	Я просто не вправе удерживать тебя здесь.
She could not prevent the smile, not only of bitterness but of frank amusement, that crossed her face.	В ее улыбке была не только горечь, но и веселая насмешка.
She gave him a glance and very nearly laughed.	Она взглянула на него и чуть не рассмеялась.

"I don't know why you should be so anxious about my health."	- С чего это ты вдруг так беспокоишься о моем здоровье?
He came over to the window and stood looking out at the night.	Он подошел к окну и остановился, глядя в ночь.
There had never been so many stars in the unclouded sky.	Никогда еще в безоблачном небе не было столько звезд.
"This isn't the place for a woman in your condition."	- Женщине в твоем положении нельзя здесь оставаться.
She looked at him, white in his thin clothes against the darkness; there was something sinister in his fine profile, and yet oddly enough at this moment it excited in her no fear.	Его легкий белый костюм пятном выделялся во мраке; в чеканном профиле было что-то зловещее, но, как ни странно, сейчас он не внушал ей ни малейшего страха.
"When you insisted on my coming here did you want it to kill me?" she asked suddenly.	Неожиданно она спросила: - Когда ты добился, чтобы я сюда поехала, ты хотел моей смерти?
He was so long answering that she thought he had refused to hear.	Он не отвечал так долго, что она успела подумать, не притворяется ли он, будто не слышал.
"At first."	- Сначала - да.
She gave a little shudder, for it was the first time he had admitted his intention.	Она нервно поежилась - ведь это он впервые сознался в своем намерении.
But she bore him no ill will for it.	Но зла она на него не держала.
Her feeling surprised herself; there was a certain admiration in it and a faint amusement.	Она сама себе удивлялась - сейчас он даже внушал ей восхищение и в то же время был немного смешон.
She did not quite know why, but suddenly thinking of Charlie Townsend he seemed to her an abject fool.	А когда она вдруг вспомнила про Чарли Таунсенда, то решила, что он просто глуп.
"It was a terrible risk you were taking," she answered. "With your sensitive conscience I wonder if you could ever have forgiven yourself if I had died."	- Ты шел на страшный риск, - отозвалась она. -При твоей сверхчувствительной совести ты не простил бы себе, если бы я умерла.
"Well, you haven't.	- Ну вот, а ты не умерла.
You've thrived on it."	Ты даже поздоровела.
"I've never felt better in my life."	- Я в жизни не чувствовала себя лучше.
She had an instinct to throw herself on the mercy of his humour.	Ее подмывало воззвать к его чувству юмора.
After all they had gone through, when they were living amid these scenes of horror and desolation, it seemed inept to attach importance to the ridiculous act of fornication.* When death stood round the corner, taking lives like a gardener digging up potatoes, it was foolishness to care what dirty things this person or that did with his body.	После всего, что они пережили, среди всех этих ужасов и невзгод, идиотством казалось придавать значение такой ерунде, как блуд. Когда смерть подстерегает за каждым углом и уносит свои жертвы, как крестьянин - картошку с поля, не все ли равно, хорошо или плохо тот или иной человек распоряжается своим телом.
If she could only make him realize how little Charlie meant to her, so that now already she had difficulty in calling up his features to her imagination, and how entirely the love of him had passed out of her heart!	Если б он только мог понять, как мало значит для нее теперь Чарли - даже лицо его вспоминается уже с трудом, - как безвозвратно эта любовь ушла из ее сердца!

Because she had no feeling for Townsend the various acts she had committed with him had lost their significance.	У нее не осталось к Таунсенду ни капли чувства, и потому обессмыслилось все, в чем они были повинны.
She had regained her heart and what she had given of her body seemed not to matter a rap.	Сердце ее снова свободно, а что тут было замешано тело - да наплевать на это!
She was inclined to say to Walter:	Ей хотелось сказать Уолтеру:
"Look here, don't you think we've been silly long enough?	"Слушай, не пора ли нам образумиться?
We've sulked with one another like children.	Мы дулись друг на друга, как дети.
Why can't we kiss and be friends?	Давай помиримся.
There's no reason why we shouldn't be friends just because we're not lovers."	Любви между нами нет, но почему нам не быть друзьями?"
He stood very still and the lamplight made the pallor of his impassive face startling.	Он стоял очень тихо. Бесстрастное лицо в свете лампы было мертвенно-бледно.
She did not trust him; if she said the wrong thing he would turn upon her with such an icy sternness.	Она не надеялась на него: если скажешь не то, он обрушит на тебя такой ледяной сарказм!
She knew by now his extreme sensitiveness, for which his acid irony was a protection, and how quickly he could close his heart if his feelings were hurt.	Она уже знала, какая ранимость скрывается под этой язвительной маской, как быстро он может замкнуться, если будут задеты его чувства.
She had a moment's irritation at his stupidity.	Надо же быть таким идиотом!
Surely what troubled him most was the wound to his vanity: she vaguely realized that this is the hardest of all wounds to heal.	Для него важнее всего удар по его самолюбию -наверно, от такого удара вообще труднее всего оправиться.
It was singular that men attached so much importance to their wives' faithfulness; when first she had gone with Charlie she had expected to feel quite different, a changed woman; but she had seemed to herself exactly the same, she had experienced only well-being and a greater vitality.	Чудаки эти мужчины, что придают такое значение верности жен. Сама-то она, когда сошлась с Чарли, думала, что изменилась неузнаваемо, а оказалось, что она все такая же, только счастливее и жизнерадостнее.
She wished now that she had been able to tell Walter that the child was his; the lie would have meant so little to her, and the assurance would have been so great a comfort to him.	И почему она не смогла сказать Уолтеру, что ребенок его? Ей эта ложь ничего бы не стоила, а для него была бы такая радость.
And after all it might not be a lie: it was funny, that something in her heart which had prevented her from giving herself the benefit of the doubt. How silly men were!	А может, это и не было бы ложью; даже удивительно, что в своих интересах она не подумала о такой лазейке, а вот не подумала... До чего же мужчины глупые!
Their part in procreation was so unimportant; it was the woman who carried the child through long months of uneasiness and bore it with pain, and yet a man because of his momentary connexion made such preposterous claims.	Их роль в этом деле так ничтожна. Это женщина долгие, тягостные месяцы носит ребенка, женщина в муках рождает его, а мужчина, сбоку припека, туда же, со своими претензиями.
Why should that make any difference to him in his feeling towards the child?	Почему это должно влиять на его отношение к ребенку?

Then Kitty's thoughts wandered to the child which she herself would bear; she thought of it not with emotion nor with a passion of maternity, but with an idle curiosity.	И мысли Китти обратились к тому ребенку, которого ей самой предстояло родить; она подумала о нем не с волнением, не в радостном предвкушении материнства, а с ленивым любопытством.
"I dare say you'd like to think it over a little," said Walter, breaking the long silence.	- Тебе, конечно, еще хочется это обдумать, -сказал Уолтер, нарушая долгое молчание.
"Think what?"	- Что обдумать?
He turned a little as if he were surprised.	Он оглянулся, словно удивленный ее вопросом.
"About when you want to go."	- Когда тебе лучше ехать.
"But I don't want to go."	- Но я не хочу уезжать.
"Why not?"	- Почему?
"I like my work at the convent.	- Мне нравится работать в монастыре.
I think I'm making myself useful.	По-моему, я приношу там пользу.
I should prefer to stay as long as you do."	Я предпочла бы дождаться тебя.
"I think I should tell you that in your present condition you are probably more liable to catch any infection that happens to be about."	- Мне, пожалуй, следует тебе объяснить, что в твоем теперешнем положении ты особенно подвержена любой инфекции.
"I like the discreet way you put it," she smiled ironically.	- Как деликатно ты это выразил, - сказала Китти с усмешкой.
"You're not staying for my sake?"	- Ты не ради меня остаешься?
She hesitated.	Она замялась.
He little knew that now the strongest emotion he excited in her, and the most unexpected, was pity.	Откуда ему знать, что сейчас самое сильное чувство, какое он у нее вызывает, и самое неожиданное - это жалость.
"No.	- Нет.
You don't love me.	Ты меня не любишь.
I often think I rather bore you."	Тебе со мной, наверно, скучно.
"I shouldn't have thought you were the sort of person to put yourself out for a few stuffy nuns and a parcel of Chinese brats."	- Не подумал бы я, что женщина твоего склада способна пожертвовать своими удобствами ради нескольких праведных монахинь и оравы китайских детишек.
Her lips outlined a smile.	Она улыбнулась.
"I think it's rather unfair to despise me so much because you made such a mistake in your judgement of me, It's not my fault that you were such an ass."	- Это несправедливо - презирать меня за то, что ты так неправильно меня расценил. Я не виновата, что ты был таким олухом.
"If you're determined to stay you are of course at liberty to do so."	- Если ты твердо решила остаться, я, конечно, не собираюсь тебе перечить.

"I'm sorry I can't give you the opportunity of being magnanimous*." She found it strangely hard to be quite serious with him. "As a matter of fact you're quite right, it's not only for the orphans that I'm staying: you see, I'm in the peculiar position that I haven't got a soul in the world that I can go to.	- К сожалению, я не могу дать тебе повод проявить великодушие. - Почему-то ей сейчас было трудно говорить с ним всерьез. - И между прочим, ты совершенно прав: я остаюсь не только ради бедных сироток. Я, понимаешь ли, оказалась в таком положении, что у меня во всем мире нет ни одной родной души.
I know no one who wouldn't think me a nuisance.	Я не знаю никого, кто принял бы меня с радостью.
I know no one who cares a row of pins if I'm alive or dead."	Никого, кому есть дело, жива я или умерла.
He frowned. But he did not frown in anger.	Он нахмурился, но не от гнева.
"We have made a dreadful hash of things, haven't we?" he said.	- Хорошеньких дел мы с тобой натворили, а? -сказал он.
"Do you still want to divorce me?	- Ты все еще собираешься подать на развод?
I don't think I care any more."	Мне это теперь безразлично.
"You must know that by bringing you here I've condoned* the offence."	- Ты же знаешь, что, привезя тебя сюда, я тем самым отказался от права обвинения.
"I didn't know.	- Нет, я не знала.
You see, I haven't made a study of infidelity.	Я, понимаешь, не специалист по супружеским изменам.
What are we going to do then when we leave here?	Что же мы будем делать, когда уедем отсюда?
Are we going on living together?"	По-прежнему будем жить вместе?
"Oh, don't you think we can let the future take care of itself?"	- Ох, давай лучше не загадывать так далеко вперед.
There was the weariness of death in his voice.	В голосе его была смертельная усталость.
LVIII	58
TWO or three days later Waddington fetched Kitty from the convent (for her restlessness had induced her immediately to resume her work) and took her to drink the promised cup of tea with his mistress.	Три дня спустя Уоддингтон зашел за Китти в монастырь (она, не находя себе места от беспокойства, сразу вернулась к работе) и повел, как было обещано, на чашку чаю к своей сожительнице.
Kitty had on more than one occasion dined at Waddington's house.	Китти уже не раз обедала у него.
It was a square, white, and pretentious building, such as the Customs build for their officials all over China; and the dining-room in which they ate, the drawing-room in which they sat, were furnished with prim and solid furniture.	Дом был белый, квадратный, парадный, из тех, какие Таможня строит для своих служащих по всему Китаю. Столовая, где они обедали, гостиная, где пили кофе, были обставлены добротно и строго.
They had the appearance of being partly offices and partly hotel; there was nothing homelike in them and you understood that these houses were merely places of haphazard sojourn to their successive occupants.	В обстановке ничего домашнего, не то отель, не то канцелярия, сразу видно, что эти дома - всего лишь случайное, временное жилище для сменяющихся обитателей.
It would never have occurred to you that on an upper floor mystery and perhaps romance dwelt shrouded.	Никому бы и в голову не пришло, что на втором этаже скрыта от посторонних глаз тайна, притом романтического свойства.

They ascended a flight of stairs and Waddington opened a door.	Они поднялись по лестнице. Уоддингтон отворил дверь.
Kitty went into a large, bare room with whitewashed walls on which hung scrolls in various calligraphies.	Китти оказалась в большой голой комнате с белыми стенами, на которых развешаны были свитки со столбиками иероглифов.
At a square table, on a stiff arm-chair, both of blackwood and heavily carved, sat the Manchu.	За квадратным черным столом, в жестком кресле тоже черного дерева и покрытого сложной резьбой, сидела маньчжурка.
She rose as Kitty and Waddington entered, but made no step forward.	При виде Китти и Уоддингтона она встала, но не двинулась им навстречу.
"Here she is," said Waddington, and added something in Chinese.	- Вот она, - сказал Уоддингтон и добавил что-то по-китайски.
Kitty shook hands with her.	Женщина поздоровалась за руку.
She was slim in her long embroidered gown and somewhat taller than Kitty, used to the Southern people, had expected.	Она была очень стройная, в длинном вышитом платье и выше ростом, чем ожидала Китти, привыкшая к уроженкам южного Китая.
She wore a jacket of pale green silk with tight sleeves that came over her wrists and on her black hair, elaborately dressed, was the head-dress of the Manchu women.	На ней была бледно-зеленая кофта с узкими рукавами, прикрывавшими запястья; на черных, тщательно причесанных волосах красовался головной убор маньчжурских женщин.
Her face was coated with powder and her cheeks from the eyes to the mouth heavily rouged; her plucked eyebrows were a thin dark line and her mouth was scarlet.	Лицо было густо напудрено, щеки от глаз до самого рта нарумянены, выщипанные брови как тонкие черные черточки, рот ярко-алый.
From this mask her black, slightly slanting, large eyes burned like lakes of liquid jet.	На этой маске большие черные, слегка раскосые глаза горели, как два озера живого агата.
She seemed more like an idol than a woman.	Не женщина, а раскрашенный идол.
Her movements were slow and assured.	Движения ее были неспешны, уверенны.
Kitty had the impression that she was slightly shy but very curious.	Китти показалось, что она немного робеет, но полна любопытства.
She nodded her head two or three times, looking at Kitty, while Waddington spoke of her.	Пока Уоддингтон говорил с ней, она изредка кивала и взглядывала на Китти.
Kitty noticed her hands; they were preternaturally long, very slender, of the colour of ivory; and the exquisite nails were painted.	Китти поразили ее руки - невероятно длинные, тонкие, цвета слоновой кости, с накрашенными ногтями.
Kitty thought she had never seen anything so lovely as those languid and elegant hands.	Никогда еще она не видела таких прелестных, томных, грациозных рук.
They suggested the breeding of uncounted centuries.	В них угадывалась родовитость несчетных поколений.
She spoke a little, in a high voice, like the twittering of birds in an orchard, and Waddington, translating, told Kitty that she was glad to see her; how old was she and how many children had she got?	Она заговорила высоким, резким голосом - словно птицы защебетали в саду, - и Уоддингтон перевел Китти ее слова, что она рада ее видеть, и сколько ей лет, и сколько у нее детей?

They sat down on three straight chairs at the square table and a boy brought in bowls of tea, pale and scented with jasmine.	Они сели на три жестких кресла вокруг квадратного стола, и бой подал чай, бледный и ароматизированный жасмином.
The Manchu lady handed Kitty a green tin of Three Castles cigarettes.	Маньчжурка предложила Китти зеленую жестянку с сигаретами "Три замка".
Beside the table and the chairs the room contained little furniture; there was a wide pallet bed on which was an embroidered head rest and two sandalwood chests.	Кроме стола и кресел, в комнате почти не было мебели, только широкий спальный тюфяк с вышитым валиком в изголовье и два ларя сандалового дерева.
"What does she do with herself all day long?" asked Kitty.	- Что она делает целыми днями? - спросила Китти.
"She paints a little and sometimes she writes a poem.	- Немного рисует красками, изредка пишет стихи.
But she mostly sits.	А по большей части просто сидит.
She smokes, but only in moderation, which is fortunate, since one of my duties is to prevent the traffic in opium."	Курит, но умеренно, и я этому рад, поскольку в мои обязанности входит пресекать торговлю опиумом.
"Do you smoke?" asked Kitty.	- А сами вы курите? - спросила Китти.
"Seldom.	- Очень редко.
To tell you the truth I much prefer whisky."	Честно говоря, я предпочитаю виски.
There was in the room a faintly acrid smell; it was not unpleasant, but peculiar and exotic.	В комнате стоял слабый приторно-едкий запах, не то чтобы неприятный, но характерный, свойственный восточным домам.
"Tell her that I am sorry I cannot talk to her.	- Скажите ей, что мне жаль, что я не могу с ней поговорить.
I am sure we have many things to say to one another."	У нас, я уверена, нашлось бы что сказать друг другу.
When this was translated to the Manchu she gave Kitty a quick glance in which there was the hint of a smile.	Когда Уоддингтон перевел, маньчжурка бросила на Китти быстрый взгляд, в котором светилась улыбка.
She was impressive as she sat, without embarrassment, in her beautiful clothes; and from the painted face the eyes looked out wary, self-possessed, and unfathomable.	Она сидела в своем пышном наряде, очень величественная, нисколько не смущенная, а глаза на раскрашенном лице были настороженные, загадочные, бездонные.
She was unreal, like a picture, and yet had an elegance which made Kitty feel all thumbs.	Она была неестественна, как кукла, и притом до того грациозна, что Китти перед ней казалась себе неуклюжей.
Kitty had never paid anything but passing and somewhat contemptuous attention to the China in which fate had thrown her.	До сих пор Китти воспринимала Китай, куда забросила ее судьба, без особого внимания, немного свысока.
It was not done in her set.	Так было принято в ее кругу.
Now she seemed on a sudden to have an inkling of something remote and mysterious.	Теперь же на нее повеяло чем-то потусторонним, таинственным.
Here was the East, immemorial, dark, and inscrutable.	Вот он, Восток, древний, неведомый, непостижимый.

The beliefs and the ideals of the West seemed crude beside ideals and beliefs of which in this exquisite creature she seemed to catch a fugitive glimpse.	Верования и идеалы Запада показались ей грубыми по сравнению с теми идеалами и верованиями, что словно воплотились в этом изысканно-прекрасном создании.
Here was a different life, lived on a different plane.	Перед ней была совсем другая жизнь, жизнь в совершенно ином измерении.
Kitty felt strangely that the sight of this idol, with her painted face and slanting, wary eyes, made the efforts and the pains of the everyday world she knew slightly absurd.	Перед лицом этой куклы с накрашенным ртом и настороженными раскосыми глазами искания и боли повседневного мира утрачивали всякий смысл.
That coloured mask seemed to hide the secret of an abundant, profound, and significant experience; those long, delicate hands with their tapering fingers held the key of riddles undivined.	Словно за размалеванной маской скрывалось огромное богатство глубоких, значительных переживаний, словно эти тонкие, изящные руки с длинными пальцами держали ключ к неразрешимым загадкам.
"What does she think about all day long?" asked Kitty.	- О чем она думает целыми днями? - спросила Китти.
"Nothing," smiled Waddington.	- Ни о чем, - улыбнулся Уоддингтон.
"She's wonderful.	- Она изумительна.
Tell her I've never seen such beautiful hands.	Скажите ей, что я еще никогда не видела таких прекрасных рук.
I wonder what she sees in you."	Хотела бы я знать, за что она вас любит.
Waddington, smiling, translated the question.	Уоддингтон улыбаясь перевел ее вопрос.
"She says I'm good."	- Она говорит, что я хороший.
"As if a woman ever loved a man for his virture," Kitty mocked.	- Как будто женщины любят мужчин за их добродетели, - фыркнула Китти.
The Manchu laughed but once.	Рассмеялась маньчжурка всего один раз.
This was when Kitty, for something to say, expressed admiration of a jade bracelet she wore.	Это случилось, когда Китти, чтобы поддержать разговор, стала восхищаться ее нефритовым браслетом.
She took it off and Kitty, trying to put it on, found, though her hands were small enough, that it would not pass over her knuckles.	Она сняла браслет, и Китти попробовала его примерить, но, хотя рука у нее была маленькая, браслет на нее не налез.
Then the Manchu burst into childlike laughter.	Вот тут маньчжурка и рассмеялась, как ребенок.
She said something to Waddington and called for an amah.	Она сказала что-то Уоддингтону.
She gave her an instruction and the amah in a moment brought in a pair of very beautiful Manchu shoes.	Потом позвала служанку, дала ей какое-то поручение, и та, исчезнув на минуту, вернулась с парой очень красивых маньчжурских туфель.
"She wants to give you these if you can wear them," said Waddington. "You'll find they make quite good bedroom slippers."	- Она хочет подарить их вам, если окажутся впору, - объяснил Уоддингтон. - Для комнат это очень удобная обувь.

"They fit me perfectly," said Kitty, not without satisfaction. But she noticed a roguish smile on Waddington's face. "Are they too big for her?" she asked quickly.	- Они мне как раз, - сказала Китти не без самодовольства, но, заметив, как хитро ухмыльнулся Уоддингтон, быстро спросила: - А ей они велики?
"Miles."	- О да.
Kitty laughed and when Waddington translated, the Manchu and the amah laughed also.	Китти рассмеялась, а когда Уоддингтон перевел, посмеялись и маньчжурка и служанка.
When Kitty and Waddington, a little later, were walking up the hill together, she turned to him with a friendly smile.	Немного позднее, когда Китти и Уоддингтон поднимались к ее дому, она повернулась к нему с дружеской улыбкой.
"You did not tell me that you had a great affection for her."	- Вы мне и не сказали, как сильно ее любите.
"What makes you think I have?"	- А с чего вы это взяли?
"I saw it in your eyes.	- По глазам видно.
It's strange, it must be like loving a phantom or a dream.	Странно. Это, наверно, все равно как любить призрак или грезу.
Men are incalculable; I thought you were like everybody else and now I feel that I don't know the first thing about you."	Мужчины вообще непредсказуемы. Я думала, вы как все, а теперь чувствую, что ничегошеньки о вас не знаю.
As they reached the bungalow he asked her abruptly:	Проводив ее до калитки, он неожиданно спросил:
"Why did you want to see her?"	- Зачем вам нужно было ее увидеть?
Kitty hesitated for a moment before answering.	Китти ответила, немного подумав:
"I'm looking for something and I don't quite know what it is.	- Я чего-то ищу, чего - сама не знаю.
But I know that it's very important for me to know it, and if I did it would make all the difference.	Но знаю, что это очень важно и что, если найти, все пойдет по-другому.
Perhaps the nuns know it; when I'm with them I feel that they hold a secret which they will not share with me.	Может быть, это известно монахиням; но когда я с ними, я чувствую, что они знают секрет, которым не хотят делиться.
I don't know why it came into my head that if I saw this Manchu woman I should have an inkling of what I am looking for.	Почему-то мне пришло в голову, что, если я увижу эту женщину, мне станет понятно, чего я ищу.
Perhaps she would tell me if she could."	Может, она мне и сказала бы, если б могла.
"What makes you think she knows it?"	- А почему вы думаете, что она это знает?
Kitty gave him a sidelong glance, but did not answer. Instead she asked him a question.	Китти искоса поглядела на него и ответила вопросом на вопрос:
"Do you know it?"	- А вы это знаете?
He smiled and shrugged his shoulders.	Он пожал плечами.
"Tao.	- Дао. Путь.
Some of us look for the Way in opium and some in God, some of us in whisky and some in love.	Одни из нас ищут его в опиуме, другие в Боге, кто в вине, кто в любви.
It is all the same Way and it leads nowhither."	А Путь для всех один и ведет в никуда.

LIX	59
KITTY fell again into the comfortable routine of her work and though in the early morning feeling far from well she had spirit enough not to let it discompose her.	Китти вернулась в уже привычную для нее рабочую колею и, хотя с утра чувствовала себя очень неважно, не давала себе распускаться.
She was astonished at the interest the nuns took in her: sisters who, when she saw them in a corridor, had done no more than bid her good morning now on a flimsy pretext came into the room in which she was occupied and looked at her, chatting a little, with a sweet and childlike excitement.	Ее удивило, какой интерес стали проявлять к ней монашенки. Раньше, встречая ее в коридоре, они только здоровались, теперь же, по-детски волнуясь, норовили под каким-нибудь пустячным предлогом зайти в комнату, где она находилась, посмотреть на нее и поболтать.
Sister St Joseph told her with a repetition which was sometimes tedious how she had been saying to herself for days past:	Сестра Сен-Жозеф раз за разом вспоминала, что она уже давно что-то приметила и все думала:
"Now, I wonder," or:	"Что бы это значило?" или
"I shouldn't be surprised"; and then, when Kitty fainted:	"Скорее всего это самое", а потом, когда Китти стало дурно, -
"There can be no doubt, it jumps to the eyes."	"И сомневаться нечего, сразу видно".
She told Kitty long stories of her sister-in-law's confinements, which but for Kitty's quick sense of humour would have been not a little alarming.	Она не уставала рассказывать о том, как проходили роды у ее невестки, и некоторые подробности могли бы сильно встревожить Китти, не обладай она чувством юмора.
Sister St Joseph combined in a pleasant fashion the realistic outlook of her upbringing (a river wound through the meadows of her father's farm and the poplars that stood on its bank trembled in the faintest breeze) with a charming intimacy with religious things.	В сестре Сен-Жозеф приятно сочетались памятливость (по лугу на ферме ее отца протекала река, и тополя, что росли на берегу, дрожали от малейшего ветра) и короткое знакомство с библейскими героями.
One day, firmly convinced that a heretic could know nothing of such matters, she told Kitty of the Annunciation.	Твердо убежденная в том, что еретичка ничего в этом не может смыслить, она однажды рассказала Китти про Благовещение.
"I can never read those lines in the Holy Writ without weeping," she said. "I do not know why, but it gives me such a funny feeling."	- Я, когда читаю про это в Священном Писании, всегда плачу, - сказала она. - Сама не знаю почему, просто сердце как-то дрожит.
And then in French, in words that to Kitty sounded unfamiliar and in their precision a trifle cold, she quoted:	И процитировала по-французски слова, показавшиеся Китти незнакомыми и суховатыми:
"And the angel came in unto her, and said, Hail full of grace, the Lord is with thee: blessed art thou among wornen."	"Ангел, вошед к ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою, благословенна Ты между женами"[15].
The mystery of birth blew through the convent like a little fitful wind playing among the white blossoms of an orchard.	Тайна рождения веяла в стенах монастыря, как легкий ветерок среди цветущих яблонь.
The thought that Kitty was with child disturbed and excited those sterile women.	Мысль, что Китти ждет ребенка, смущала и будоражила этих бесплодных женщин.
She frightened them a little now and fascinated them.	Они и робели перед Китти, и тянулись к ней.

They looked upon the physical side of her condition with robust common sense, for they were the daughters of peasants and fishermen; but in their childlike hearts was awe.	Физическую сторону ее состояния они воспринимали вполне здраво, ибо были дочерями крестьян и рыбаков; но детские их сердца были полны благоговения.
They were troubled by the thought of her burden and yet happy and strangely exalted.	Мысль о бремени, которое она носит под сердцем, тревожила их и в то же время вызывала душевный подъем.
Sister St Joseph told her that they all prayed for her, and Sister St Martin had said what a pity it was she was not a Catholic; but the Mother Superior had reproved her; she said that it was possible to be a good woman - une brave femme, she put it - even though one was Protestant and le bon Dieu would in some way or other arrange all that.	Сестра Сен-Жозеф говорила, что все они за нее молятся, а сестра Сен-Мартен выразила сожаление, что Китти не католичка. Но настоятельница побранила ее и объяснила, что и протестантка может быть хорошей женщиной -une brave femme - и le bon Dieu[16] так или иначе все это уладит.
Kitty was both touched and diverted by the interest she aroused, but surprised beyond measure when she found that even the Mother Superior, so austere in her saintliness, treated her with a new complaisance.	Китти и трогало, и забавляло, что она вызывает такой интерес, но по-настоящему ее удивило то, что даже настоятельница, столь строгая в своей святости, стала относиться к ней по-новому.
She had always been kind to Kitty, but in a remote fashion; now she used her with a tenderness in which there was something maternal.	Она всегда была добра к Китти, однако не снисходила до нее; теперь же проявляла к ней чуть не материнскую нежность.
Her voice had in it a new and gentle note and in her eyes was a sudden playfulness as though Kitty were a child who had done a clever and amusing thing.	И голос ее звучал по-новому мягко, и в глазах мелькали веселые искорки, словно она любовалась Китти, как смышленым ребенком, сумевшим заслужить ее расположение.
It was oddly moving.	Китти все это умиляло.
Her soul was like a calm, grey sea rolling majestically, awe-inspiring in its sombre greatness, and then suddenly a ray of sunshine made it alert, friendly and gay.	Словно в эту душу, спокойную и величавую, как серое море, пугающее своей сумрачной мощью, внезапно проник луч солнца, и оно ожило, подобрело, повеселело.
Often now in the evening she would come and sit with Kitty.	По вечерам она теперь часто заходила посидеть с Китти.
"I must take care that you do not tire yourself, mоп enfant," she said, making a transparent excuse to herself, "or Dr. Fane will never forgive me.	- Я должна следить, чтобы вы не переутомлялись, дитя мое, - сказала она однажды, явно выдумав себе оправдание, - а то доктор Фейн ни за что мне не простит.
Oh, this British self-control!	Ах эта британская сдержанность!
There he is delighted beyond measure and when you speak to him of it he becomes quite pale."	Вот ведь он какой, себя не помнит от радости, но, стоит заговорить с ним про это, сразу бледнеет.
She took Kitty's hand and patted it affectionately.	Она ласково потрепала Китти по руке.
"Dr. Fane told me that he wished you to go away, but you would not because you could not bear to leave us.	- Доктор Фейн рассказал мне, что советовал вам уехать, но вы отказались, потому что не хотели расстаться с нами.
That was kind of you, my dear child, and I want you to know that we appreciate the help you have been to us.	Это очень похвально, дитя мое, и не думайте, что мы не ценим вашей помощи.

But I think that you did not want to leave him either, and that is better, for your place is by his side, and he needs you.	Но я подозреваю, что вы и с ним не захотели расстаться, а это еще лучше, ибо ваше место -рядом с ним, вы ему нужны.
Ah, I do not know what we should have done without that admirable man."	Да, просто не знаю, что бы мы делали без этого замечательного человека.
"I am glad to think that he has been able to do something for you," said Kitty.	- Мне отрадно думать, что он кое-что сделал для вас, - сказала Китти.
"You must love him with all your heart, my dear.	- Любите его всем сердцем, милая.
He is a saint."	Он - святой.
Kitty smiled and in her heart sighed.	Китти улыбнулась и подавила вздох.
There was only one thing she could do for Walter now and that she could not think how to.	Для Уолтера она могла теперь сделать только одно, но как это сделать - не знала.
She wanted him to forgive her, not for her sake any more, but for his own; for she felt that this alone could give him peace of mind.	Она хотела, чтобы он простил ее - уже не ради нее, но ради себя, ведь только это могло дать ему душевный покой.
It was useless to ask him for his forgiveness, and if he had a suspicion that she desired it for his good rather than hers his stubborn vanity would make him refuse at all costs (it was curious that his vanity now did not irritate her, it seemed natural and only made her sorrier for him); and the only chance was that some unexpected occurrence might throw him off his guard.	Просить его прощения бесполезно, если он догадается, что она желает добра не столько себе, сколько ему, он в своем упорном тщеславии тем более ей откажет (его тщеславие почему-то перестало ее раздражать, оно казалось естественным и только усиливало жалость, которую он внушал ей); единственный шанс - что какое-нибудь непредвиденное внешнее обстоятельство поможет застигнуть его врасплох.
She had an idea that he would welcome an uprush of emotion which would liberate him from his nightmare of resentment, but that, in his pathetic folly, he would tight when it came with all his might against it.	Он, возможно, даже ждет эмоционального взрыва, который избавил бы его от кошмара затаенной обиды, но и в этом случае будет в своей одержимости всеми силами бороться с собой.
Was it not pitiful that men, tarrying so short a space in a world where there was so much pain, should this torture themselves?	Ну не позор ли, что люди, которым отпущено так мало времени в полном страданий мире, так безжалостно себя мучат?
LX	60
THOUGH the Mother Superior talked with Kitty not more than three or four times and once or twice for but ten minutes the impression she made upon Kitty was profound.	Хотя настоятельница подолгу беседовала с Китти всего три или четыре раза да еще изредка по нескольку минут, впечатление она произвела на Китти очень глубокое.
Her character was like a country which on first acquaintance seems grand, but inhospitable; but in which presently you discover smiling little villages among fruit trees in the folds of the majestic mountains and pleasant ambling rivers that flow kindly through lush meadows.	Ее образ был подобен некой стране, на первый взгляд прекрасной, но негостеприимной; лишь потом обнаруживаешь в складках суровых гор приветливые деревушки под сенью фруктовых деревьев и веселые речки, бегущие по сочным лугам.
But these comfortable scenes, though they surprise and even reassure you, are not enough to make you feel at home in the land of tawny heights and windswept spaces.	Но этих отрадных картин, хоть они и удивляют и успокаивают, еще мало, чтобы чувствовать себя дома в этой стране бурых кряжей и просвистанных ветром равнин.

It would have been impossible to become intimate with the Mother Superior; she had that something impersonal about her which Kitty had felt with the other nuns, even with the good-humoured chatty Sister St Joseph, but with her it was a barrier which was almost palpable.	Сойтись с настоятельницей по-человечески близко было бы невозможно, в ней было что-то безличное, что Китти ощущала и в общении с другими монахинями, даже с добродушной болтушкой сестрой Сен-Жозеф, но от настоятельницы ее отделяла почти физически осязаемая преграда.
It gave you quite a curious sensation, chilling but awe-inspiring, that she could walk on the same earth as you, attend to mundane* affairs, and yet live so obviously upon a plane you could not reach.	Как-то неуютно и страшновато делалось при мысли, что она ходит по одной с тобою земле, по горло занята мирскими делами и все же явственно обитает на уровне, для тебя недосягаемом.
She once said to Kitty:	Однажды она сказала Китти:
"It is not enough that a religious should be continually in prayer with Jesus; she should be herself a prayer."	- Монахине мало пребывать в непрестанной молитве Иисусу, она сама должна быть молитвой.
Though her conversation was interwoven with her religion, Kitty felt that this was natural to her and that no effort was made to influence the heretic.	Хотя речь ее была неотделима от ее веры, Китти чувствовала, что это получается само собой, без всякого намерения повлиять на еретичку.
It seemed strange to her that the Mother Superior, with her deep sense of charity, should be content to leave Kitty in a condition of what must seem to her sinful ignorance.	Ее удивляло, что настоятельница, столь милосердная к людям, даже не пытается вывести ее, Китти, из состояния, которое не может не казаться ей греховным невежеством.
One evening the two of them were sitting together.	Как-то вечером они засиделись за разговором.
The days were shortening now and the mellow light of the evening was agreeable and a little melancholy.	Дни стали короче, мягкий вечерний свет и радовал, и навевал легкую грусть.
The Mother Superior looked very tired.	У настоятельницы вид был очень усталый.
Her tragic face was drawn and white; her fine dark eyes had lost their fire.	Трагическое бледное лицо осунулось, прекрасные темные глаза потеряли блеск.
Her fatigue perhaps urged her to a rare mood of confidence.	Может быть, это усталость склонила ее к несвойственной ей откровенности.
"This is a memorable day for me, my child," she said breaking from a long reverie, "for this is the anniversary of the day on which I finally determined to enter religion.	- Сегодня для меня памятный день, дитя мое, -сказала она, словно пробуждаясь от долгой задумчивости. - Годовщина того дня, когда я окончательно решила посвятить себя Богу.
For two years I had been thinking of it, but I had suffered as it were a fear of this calling, for I dreaded that I might be recaptured by the spirit of the world.	Я уже два года об этом думала, но призвание это меня отпугивало, я боялась, как бы меня вновь не одолели мирские помыслы.
But that morning when I communicated* I made the vow that I would before nightfall announce my wish to my dear mother.	Но в то утро, во время причастия, я дала обет, что в этот же день, еще до вечера, сообщу о своем желании матери.
After I had received the Holy Communion I asked Our Lord to give me peace of mind: Thou shalt have it only, the answer seemed to come to me, when thou hast ceased to desire it."	После причастия я помолилась Иисусу о ниспослании мне душевного покоя и явственно услышала в ответ: "Ты тогда обретешь его, когда перестанешь его желать".
The Mother Superior seemed to lose herself in thoughts of the past.	Настоятельница словно унеслась мыслями в прошлое.

"That day, one of our friends, Madame de Viernot, had left for the Carmel without telling any of her relatives.	- В тот день наш близкий друг мадам Вьерно ушла к кармелиткам, не сказавшись никому из родных.
She knew that they were opposed to her step, but she was a widow and thought that as such she had the right to do as she chose.	Она знала, что они не сочувствуют ее планам, но считала, что, как вдова, имеет право сама собой распоряжаться.
One of my cousins had gone to bid farewell to the dear fugitive and did not come back till the evening. She was much moved.	Одна из моих кузин ездила к ней проститься и вернулась только вечером, очень взволнованная.
I had not spoken to my mother, I trembled at the thought of telling her what I had in mind, and yet I wished to keep the resolution I had made at Holy Communion.	Я еще не говорила с матерью, я дрожала при мысли, что нужно ей открыться, но не хотела и нарушить обет, данный во время святого причастия.
I asked my cousin all manner of questions.	Я стала расспрашивать кузину о ее поездке.
My mother, who appeared to be absorbed in her tapestry, lost no word. While I talked I said to myself: If I want to speak to-day I have not a minute to lose.	Моя мать, казалось поглощенная рукоделием, внимательно слушала, а я мысленно подгоняла себя: если говорить, то нельзя терять ни минуты.
It is strange how vividly I remember the scene.	Странно, до чего отчетливо я помню эту сцену.
We were sitting round the table, a round table covered with a red cloth, and we worked by the light of a lamp with a green shade.	Мы сидели за столом, круглым столом под красной скатертью, и работали при свете лампы с зеленым абажуром.
My two cousins were staying with us and we were all working at tapestries to recover the chairs in the drawing-room.	Две мои кузины гостили у нас, и мы все вместе вышивали гладью сиденья и спинки, чтобы обновить стулья в гостиной.
Imagine, they had not been recovered since the days of Louis XIV, when they were bought, and they were so shabby and faded, my mother said it was a disgrace.	Подумайте только, на них не меняли обивку с времен Людовика XIV, когда их только купили, и они, как говаривала моя мать, выцвели и обтрепались до безобразия.
I tried to form the words, but my lips would not move; and then, suddenly, after a few minutes of silence my mother said to me:	Я пробовала заговорить, но не могла выдавить из себя ни слова, и вдруг моя мать, до того молчавшая, сказала, обращаясь ко мне:
' I really cannot understand the conduct of your friend.	"Не понимаю поведения твоей подруги.
I do not like this leaving without a word all those to whom she is so dear.	Как это можно - уйти, не сказав ни слова тем, кому она так дорога.
The gesture is theatrical and offends my taste.	Это какой-то театральный жест, на мой взгляд безвкусный.
A well-bred woman does nothing which shall make people talk of her.	Воспитанная женщина не сделает ничего такого, что заставило бы о ней судачить.
I hope that if ever you caused us the great sorrow of leaving us you would not take flight as though you were committing a crime.'"	Я надеюсь, что если ты когда-нибудь вздумаешь нас покинуть, что было бы для нас большим горем, то все же не сбежишь тайком, словно совершила преступление".
"It was the moment to speak, but such was my weakness that I could only say:	Вот когда нужно было заговорить, но так велика была моя слабость, что я могла только вымолвить:

'Ah, set your mind at rest, maman, I should not have the strength.'"	"О, не беспокойтесь, maman, у меня на это не хватило бы сил".
"My mother made no answer and I repented because I had not dared to explain myself.	Мать ничего не ответила, и мне стало стыдно, что я не осмелилась выразиться яснее.
I seemed to hear the word of Our Lord to St Peter:	Я словно услышала слова Иисуса, обращенные к святому Петру:
'Peter, lovest thou me?' Oh, what weakness, what ingratitude was mine!	"Петр, любишь ли ты меня?"[17] Какая же я слабая, подумала я, какая неблагодарная!
I loved my comfort, the manner of my life, my family and my diversions.	Я люблю мою спокойную, обеспеченную жизнь, люблю мою семью, мои развлечения.
I was lost in these bitter thoughts when a little later, as though the conversation had not been interrupted, my mother said to me:	Немного погодя, когда я еще предавалась этим горьким размышлениям, моя мать сказала, словно наш разговор и не прерывался:
'Still, my Odette, I do not think that you will die without having done something that will endure.'"	"А все же мне думается, моя Одетта, что в своей жизни ты еще совершишь что-то такое, о чем люди будут долго помнить".
"I was still lost in my anxiety and my reflexions, while my cousins, never knowing the beating of my heart, worked quietly, when suddenly my mother, letting her tapestry fall and looking at me attentively, said:	Я еще не очнулась от своих мыслей, а мои кузины, не ведая, как колотится у меня сердце, продолжали спокойно вышивать, но матушка вдруг выронила из рук работу и, внимательно посмотрев на меня, сказала:
'Ah, my dear child, I am very sure that you will end by becoming a religious.'"	"Дорогое мое дитя, я почти не сомневаюсь, что рано или поздно ты примешь постриг".
'"Are you speaking seriously, my good Mother?' I answered. 'You are laying bare the innermost thought and desire of my heart.'"	"Вы не шутите, маменька? - отозвалась я. - Вы ведь только что описали самое сокровенное мое желание".
"'Mais oui,' cried my cousins without giving me time to finish, 'For two years Odette has thought of nothing else.	"Ну еще бы! - вскричали мои кузины, не дав мне договорить. - Одетта уже два года только об этом и мечтает.
But you will not give your permission, ma tante, you must not give your permission.'"	Но вы не дадите вашего согласия, тетя? Нельзя вам на это соглашаться!"
'"By what right, my dear children, should we refuse it,' said my mother, 'if it is the Will of God?'"	"А по какому праву мы можем это запретить, мои милые дети, если на то будет воля Божия?"
"My cousins then, wishing to make a jest of the conversation, asked me what I intended to do with the trifles that belonged to me and quarrelled gaily about which should take possession of this and which of that.	Тогда мои кузины, желая обратить все в шутку, стали меня спрашивать, как я намерена распорядиться всякими безделушками, принадлежащими лично мне, и затеяли шутливый спор о том, кому из них что достанется.
But these first moments of gaiety lasted a very little while and we began to weep.	Однако веселье это длилось очень недолго, а потом мы заплакали.
Then we heard my father come up the stairs."	И тут на лестнице послышались шаги моего отца.
The Mother Superior paused for a moment and sighed.	Настоятельница умолкла и глубоко вздохнула.
"It was very hard for my father.	- Для моего отца это был тяжелый удар.

I was his only daughter and men often have a deeper feeling for their daughters than they ever have for their sons."	Я была единственной дочерью, а мужчины часто любят дочек сильнее, чем сыновей.
"It is a great misfortune to have a heart," said Kitty, with a smile.	- Великое это несчастье - иметь сердце, -улыбнулась Китти.
"It is a great good fortune to consecrate that heart to the love of Jesus Christ."	- Зато великое счастье - посвятить это сердце любви к Спасителю.
At that moment a little girl came up to the Mother Superior and confident in her interest showed her a fantastic toy that she had somehow got hold of.	Тут к настоятельнице подошла одна из младших девочек и, уверенная, что ее не прогонят, показала ей неизвестно где раздобытую очень страшную игрушку.
The Mother Superior put her beautiful, delicate hand round the child's shoulder and the child nestled up to her.	Настоятельница обняла девочку за плечи своей прекрасной худощавой рукой, а та доверчиво к ней прижалась.
It moved Kitty to observe how sweet her smile was and yet how impersonal.	И Китти опять отметила, как ласкова ее улыбка и как безлична.
"It is wonderful to see the adoration that all your orphans have for you, Mother," she said.	- Просто поразительно, ma m?re, как эти сиротки вас обожают.
"I think I should be very proud if I could excite so great a devotion."	Я бы загордилась, если б могла вызывать такое преклонение.
The Mother Superior gave once more her aloof and yet beautiful smile.	И ей настоятельница тоже подарила отрешенную и, однако же, прекрасную улыбку.
"There is only one way to win hearts and that is to make oneself like unto those of whom one would be loved."	- Единственный способ завоевывать сердца - это уподоблять себя тем, чью любовь мы хотим заслужить.
LXI	61
WALTER did not come back to dinner that evening.	Уолтер в тот вечер не вернулся к обеду.
Kitty waited for him a little, for when he was detained in the city he always managed to send her word, but at last she sat down.	Китти подождала немного - обычно он, если задерживался в городе, находил способ известить ее, - но в конце концов села обедать одна.
She made no more than a pretence of eating the many courses which the Chinese cook, with his regard for propriety notwithstanding pestilence and the difficulty of provisioning, invariably set before her; and then, sinking into the long rattan chair by the open window, surrendered herself to the beauty of the starry night.	Она больше для вида отведала каждого из пяти-шести блюд, которые повар неизменно готовил, соблюдая обеденный обряд, несмотря на эпидемию и трудности со снабжением; а поев, растянулась в низком плетеном кресле у открытого окна и дала околдовать себя звездной ночи.
The silence rested her.	Тишина сулила ей отдых.
She did not try to read.	Читать она не пыталась.
Her thoughts floated upon the surface of her mind like little white clouds reflected on a still lake.	Мысли проплывали по поверхности ее сознания, как белые облачка, отраженные в тихом пруду.
She was too tired to seize upon one, follow it up and absorb herself in its attendant train.	Она так устала, что не в силах была ухватиться за какое-нибудь одно такое облачко, последовать за ним, проследить его путь.

She wondered vaguely what there was for her in the various impressions which her conversations with the nuns had left upon her.	Она лениво пробовала подытожить впечатления, оставшиеся у нее от разговоров с монахинями.
It was singular that, though their way of life so profoundly moved her, the faith which occasioned it left her untouched.	Казалось странным, что, хотя их образ жизни внушал ей такое уважение, вера, толкавшая их на такой образ жизни, оставляла ее равнодушной.
She could not envisage the possibility that she might at any time be captured by the ardour of belief. She gave a little sigh: perhaps it would make everything easier if that great white light should illuminate her soul.	Она даже вздыхала легонько: может быть, все стало бы проще, если бы душу ее озарило это широкое белое сияние.
Once or twice she had had the desire to tell the Mother Superior of her unhappiness and its cause; but she dared not: she could not bear that this austere woman should think ill of her.	Бывали минуты, когда ей хотелось рассказать настоятельнице о своем горе и чем оно вызвано, но не хватало духу: слишком страшно было, что эта строгая женщина будет плохо о ней думать.
To her what she had done would naturally seem a grievous sin.	В ее глазах поведение Китти, несомненно, являет собой тяжкий грех.
The odd thing was that she herself could not regard it as wicked so much as stupid and ugly.	Странно, думалось Китти, что ей самой оно кажется не столько греховным, сколько некрасивым и глупым.
Perhaps it was due to an obtuseness* in herself that she looked upon her connexion with Townsend as regrettable and shocking even, but to be forgotten rather than to be repented of.	Может, это недомыслие с ее стороны, но, если связь с Таунсендом и представляется ей достойной сожаления, даже неприличной, в ней не раскаиваться надо, а поскорее о ней забыть.
It was like making a blunder at a party; there was nothing to do about it, it was dreadfully mortifying, but it showed a lack of sense to ascribe too much importance to it.	Все равно как если допустишь какой-нибудь промах на званом вечере - очень, конечно, обидно, но ничего не поделаешь, а придавать этому серьезное значение просто неумно.
She shuddered as she thought of Charlie with his large frame too well covered, the vagueness of his jaw and the way he had of standing with his chest thrown out so that he might not seem to have a paunch.	При воспоминании о Чарли ее пробирала дрожь -эта его крупная, упитанная фигура, безвольный подбородок и манера выпячивать грудь, чтобы не казалось, что у него брюшко.
His sanguine temperament showed itself in the little red veins which soon would form a network on his ruddy cheeks.	Жизнелюбие проявляется у него в тонких красных жилках, которые скоро затянут щеки сплошной сеткой.
She had liked his bushy eye-brows: there was to her in them now something animal and repulsive.	Когда-то ей так нравились его косматые брови, теперь же ей виделось в них что-то грубое, отталкивающее.
And the future?	А будущее?
It was curious how indifferent it left her; she could not see into it at all.	Она была к нему до странности равнодушна, вообще о нем не задумывалась.
Perhaps she would die when the baby was born.	Может быть, она умрет, когда родится ребенок.

Her sister Doris had always been much stronger than she, and Doris had nearly died. (She had done her duty and produced an heir to the new baronetcy; Kitty smiled as she thought of her mother's satisfaction.) If the future was so vague it meant perhaps that she was destined never to see it.	Ее сестра Дорис всегда считалась здоровее ее, а Дорис ведь чуть не умерла от родов. (Она исполнила свой долг - подарила наследника новой династии баронетов. Китти улыбнулась, вспомнив, какой радостью это было для ее матери.) Раз будущее так темно, это может означать, что ей не суждено его увидеть.
Walter would probably ask her mother to take care of the child - if the child survived; and she knew him well enough to be sure that, however uncertain of his paternity, he would treat it with kindness.	Уолтер, вероятно, препоручит ребенка заботам ее матери... если ребенок выживет; а Уолтера она знает: он, даже если не будет уверен в своем отцовстве, не бросит ребенка на произвол судьбы.
Walter could be trusted under any circumstances to behave admirably.	На Уолтера можно положиться, он в любых обстоятельствах покажет себя с наилучшей стороны.
It was a pity that with his great qualities, his unselfishness and honour, his intelligence and sensibility, he should be so unlovable.	Какая жалость, что при всех его достоинствах -честности, готовности к самоотречению, чуткости и уме - его так трудно полюбить!
She was not in the least frightened of him now, but sorry for him, and at the same time she could not help thinking him slightly absurd.	Она теперь нисколько его не боится, она его жалеет, и все же он кажется ей глуповат.
The depth of his emotion made him vulnerable and she had a feeling that somehow and at some time she so could work upon it as to induce him to forgive her.	Глубина его чувства - вот что сделало его особенно уязвимым, но когда-нибудь, как-нибудь она сумеет добиться его прощения.
The thought haunted her now that in thus giving him peace of mind she would make the only possible amends for the anguish she had caused him.	Ее не оставляла мысль, что, только вернув ему душевный покой, она искупит боль, которую причинила ему.
It was a pity he had so little sense of humour: she could see them both, some day, laughing together at the way they had tormented themselves.	Как жаль, что у него не развито чувство юмора: она-то может себе представить, что когда-нибудь они вместе посмеются, вспомнив, как сами себя терзали.
She was tired.	Она устала.
She took the lamp into her room and undressed.	Унесла лампу к себе в спальню, разделась.
She went to bed and presently fell asleep.	Легла и вскоре уснула.
LXII	62
BUT she was awakened by a loud knocking.	Но ее разбудил громкий стук.
At first, since it was interwoven with the dream from which she was aroused, she could not attach the sound to reality.	Он вплелся в ее сновидения, так что она не сразу сообразила, что это не сон.
The knocking went on and she was conscious that it must be at the gateway of the compound.	Стук продолжался, и она поняла, что стучат в калитку.
It was quite dark.	Было совсем темно.
She had a watch with phosphorized hands and saw that it was half past two.	Она посмотрела на свои часики со светящимися стрелками: половина третьего.
It must be Walter coming back - how late he was -and he could not awake the boy.	Наверно, Уолтер - как он поздно! - а бой не слышит.

The knocking went on, louder and louder, and in the silence of the night it was really not a little alarming.	Стук продолжался, все громче и громче, в молчании ночи он звучал очень тревожно.
The knocking stopped and she heard the withdrawing of the heavy bolt.	Потом он прекратился, она услышала, как отодвинули тяжелый засов.
Walter had never come back so late.	Никогда еще Уолтер не возвращался так поздно.
Poor thing, he must be tired out!	Бедняга, наверно, совсем вымотался.
She hoped he would have the sense to go straight to bed instead of working as usual in that laboratory of his.	Хоть бы у него хватило ума сразу лечь, а не корпеть, как всегда, в этой своей лаборатории!
There was a sound of voices, and people came into the compound.	Послышались голоса, кто-то вошел во двор.
That was strange, for Walter coming home late, in order not to disturb her, took pains to be quiet.	Странно, ведь Уолтер, когда возвращается поздно, старается не шуметь, чтобы не беспокоить ее.
Two or three persons ran swiftly up the wooden steps and came into the room next door.	Не то два, не то три человека взбежали на крыльцо и вошли в соседнюю комнату.
Kitty was a little frightened.	Китти испугалась.
At the back of her mind was always the fear of an anti-foreign riot.	В глубине ее сознания всегда жила боязнь антиевропейских волнений.
Had something happened?	Что-нибудь началось?
Her heart began to beat quickly.	Сердце у нее забилось.
But before she had time to put her vague apprehension into shape someone walked across the room and knocked at her door.	Но смутные опасения еще только зародились в ее мозгу, когда кто-то подошел к ее двери и постучал.
"Mrs. Fane."	- Миссис Фейн!
She recognized Waddington's voice.	Она узнала голос Уоддингтона.
"Yes.	- Да.
What is it?"	Что случилось?
"Will you get up at once?	- Встаньте, пожалуйста.
I have something to say to you."	Я к вам по делу.
She rose and put on a dressing-gown. She unlocked the door and opened it.	Она встала и, надев халат, отперла и распахнула дверь.
Her glance took in Waddington in a pair of Chinese trousers and a pongee coat, the house-boy holding a hurricane lamp, and a little further back three Chinese soldiers in khaki.	За дверью стоял Уоддингтон в китайских шароварах и чесучовом пиджаке, бой с фонарем в руке, а немного позади них - три китайских солдата в хаки.
She started as she saw the consternation on Waddington's face; his head was tousled as though he had just jumped out of bed.	Она вздрогнула, увидев расстроенное лицо Уоддингтона, и весь он выглядел так, будто только что вскочил с постели.
"What is the matter?" she gasped.	- Что случилось? - повторила она чуть слышно.
"You must keep calm.	- Не надо волноваться.
There's not a moment to lose.	Но нельзя терять ни минуты.

Put on your clothes at once and come with me."	Одевайтесь поскорее, и идемте.
"But what is it?	- Но почему?
Has something happened in the city?"	Что-нибудь произошло в городе?
The sight of the soldiers suggested to her at once that there had been an outbreak and they were come to protect her.	При виде солдат она сразу решила, что начались беспорядки и они присланы охранять ее.
"Your husband's been taken ill.	- Ваш муж заболел.
We want you to come at once."	Идемте скорее.
"Walter?" she cried.	- Уолтер! - вскрикнула она.
"You mustn't be upset.	- Держите себя в руках.
I don't exactly know what's the matter.	Я сам еще точно не знаю, в чем дело.
Colonel Y #252; sent this officer to me and asked me to bring you to the Yamen at once."	Полковник Ю прислал ко мне этого офицера и просил меня немедленно доставить вас в его резиденцию.
Kitty stared at him for a moment, she felt a sudden cold in her heart, and then she turned.	Китти, вся похолодев, тупо посмотрела на него, потом отступила от двери.
"I shall be ready in two minutes."	- Я буду готова через две минуты.
"I came just as I was," he answered.	- Я пришел в чем был, - отозвался он. - Я тоже спал.
"I was asleep, I just put on a coat and some shoes."	Надел только пиджак и туфли.
She did not hear what he said.	Она не слышала.
She dressed by the light of the stars, taking the first things that came to hand; her fingers on a sudden were so clumsy that it seemed to take her an age to find the little clasps that closed her dress.	Натянула на себя первое, что попалось под руку, пальцы не слушались, она с трудом застегнула какие-то крючки на платье.
She put round her shoulders the Cantonese shawl she had worn in the evening.	На плечи накинула кантонскую шаль, которая была на ней вечером.
"I haven't put a hat on. There's no need, is there?"	- Шляпу можно не надевать?
"No."	- Да
The boy held the lantern in front of them and they hurried down the steps and out of the compound gate.	Бой с фонарем пошел впереди, они поспешно спустились с крыльца и вышли на улицу.
"Take care you don't fall," said Waddington. "You'd better hang on to my arm."	- Осторожней, не упадите, - сказал Уоддингтон. -Вот моя рука, цепляйтесь.
The soldiers followed immediately behind them.	Военные не отставали от них ни на шаг.
"Colonel Y #252; has sent chairs.	- Полковник Ю выслал паланкины.
They're waiting on the other side of the river."	Они ждут на том берегу.
They walked quickly down the hill.	Они быстро спустились к реке.
Kitty could not bring herself to utter the question that trembled so horribly on her lips. She was mortally afraid of the answer.	Китти не могла заставить себя задать вопрос, мучительно стучавший в мозгу, - слишком боялась ответа.

They came to the bank and there, with a thread of light at the bow, a sampan was waiting for them.	На пристани их ждал сампан с фонариком на носу.
"Is it cholera?" she said then.	Тут она спросила: - Это холера?
"I'm afraid so."	- Видимо, так.
She gave a little cry and stopped short.	Она вскрикнула и остановилась.
"I think you ought to come as quickly as you can." He gave her his hand to help her into the boat.	- Не будем задерживаться, пошли. - Он шагнул в лодку и подал ей руку.
The passage was short and the river almost stagnant; they stood in a bunch at the bow, while a woman with a child tied on her hip with one oar impelled the sampan across.	Переправа была недолгая, они сгрудились на носу, а перевозчица с привязанным к бедру младенцем одним веслом погнала лодку по неподвижной воде.
"He was taken ill this afternoon, the afternoon of yesterday that is," said Waddington.	- Он заболел сегодня днем, - сказал Уоддингтон. -Вернее, вчера днем.
"Why wasn't I sent for at once?"	- Почему за мной сразу не послали?
Although there was no reason for it they spoke in whispers.	Таиться было не от кого, но они говорили шепотом.
In the darkness Kitty could only feel how intense was her companion's anxiety.	В темноте лица Уоддингтона не было видно, и Китти только чувствовала, как он весь напряжен.
"Colonel Y #252; wanted to, but he wouldn't let him.	- Полковник Ю хотел послать, он сам не позволил.
Colonel Y #252; has been with him all the time."	Полковник Ю все это время не отходил от него.
"He ought to have sent for me all the same.	- Он должен был за мной послать.
It's heartless."	Разве так можно?
"Your husband knew that you had never seen any one with cholera.	- Ваш муж знал, что вы никогда не видели холерного больного.
It's a terrible and revolting sight.	Это очень страшно и отвратительно.
He didn't want you to see it."	Он хотел избавить вас от этого зрелища.
"After all he is my husband," she said in a choking voice.	- Как-никак он мой муж, - выговорила она задыхаясь.
Waddington made no reply. "Why am I allowed to come now?"	Уоддингтон не ответил. - А почему теперь меня вызвали?
Waddington put his hand on her arm.	Уоддингтон дотронулся до ее руки.
"My dear, you must be very brave.	- Дорогая моя, наберитесь мужества.
You must be prepared for the worst."	Нужно быть готовой к самому худшему.
She gave a wail of anguish and turned away a little, for she saw that the three Chinese soldiers were looking at her.	Она громко застонала и тут же отвернулась, заметив, что солдаты на нее смотрят.
She had a sudden strange glimpse of the whites of their eyes.	Глаза их таинственно блеснули во мраке.
"Is he dying?"	- Он умирает?

"I only know the message Colonel Y #252; gave to this officer who came and fetched me.	- Я знаю только, какое поручение полковник Ю дал этому офицеру, когда посылал его за мной.
As far as I can judge collapse has set in."	Сколько я понимаю, он уже без сознания.
"Is there no hope at all?"	- И никакой надежды?
"I'm dreadfully sorry, I'm afraid that if we don't get there quickly we shan't find him alive."	- Мне страшно жаль, но боюсь, мы можем не застать его в живых.
She shuddered.	Она содрогнулась.
The tears began to stream down her cheeks.	Из глаз хлынули слезы.
"You see, he's been overworking, he has no powers of resistance."	- Понимаете, он очень истощен, никакой сопротивляемости.
She withdrew from the pressure of his arm with a gesture of irritation.	Она раздраженно оттолкнула его руку.
It exasperated her that he should talk in that low, anguished voice.	Ее бесило, что он говорит таким тихим, сдавленным голосом.
They reached the side and two men, Chinese coolies, standing on the bank helped her to step on shore.	Они причалили, и два кули, стоявшие на берегу, помогли ей выйти из лодки.
The chairs were waiting.	Паланкины их ждали.
As she got into hers Waddington said to her:	Подсаживая ее, Уоддингтон сказал:
"Try and keep a tight hold on your nerves.	- Постарайтесь не распускаться.
You'll want all your self-control."	Нервы вам еще понадобятся.
"Tell the bearers to make haste."	- Скажите носильщикам, чтобы торопились.
"They have orders to go as fast as they can."	- Им дан приказ - бежать как можно быстрее.
The officer, already in his chair, passed by and as he passed called out to Kitty's bearers.	Офицер, уже сидя в паланкине, крикнул что-то ее носильщикам.
They raised the chair smartly, arranged the poles on their shoulders, and at a swift pace set off. Waddington followed close behind.	Они подхватили паланкин, приладили палки на плечах и дружно тронули с места.
They took the hill at a run, a man with a lantern going before each chair, and at the water-gate the gate-keeper was standing with a torch.	Подъем они одолели бегом, впереди каждого паланкина бежал человек с фонарем, а наверху, у водяных ворот, стоял сторож с факелом.
The officer shouted to him as they approached and he flung open one side of the gate to let them through. He uttered some sort of interjection as they passed and the bearers called back.	Офицер окликнул его, он распахнул одну створку ворот и пропустил их, обменявшись с носильщиками какими-то непонятными возгласами.
In the dead of the night those guttural* sounds in a strange language were mysterious and alarming.	Эти гортанные звуки на чужом языке прозвучали в ночной темноте загадочно и тревожно.
They slithered up the wet and slippery cobbles of the alley and one of the officer's bearers stumbled.	Они стали подниматься по мокрым и скользким булыжникам мостовой, один из носильщиков офицера споткнулся.
Kitty heard the officer's voice raised in anger, the shrill retort of the bearer, and then the chair in front hurried on again.	До Китти донесся гневный окрик офицера, визгливый ответ носильщика, потом головной паланкин помчался дальше.

The streets were narrow and tortuous.	Улицы были узкие, извилистые.
Here in the city was deep night.	Здесь, в городе, было совсем темно.
It was a city of the dead.	Город мертвых.
They hastened along a narrow lane, turned a corner, and then at a run took a flight of steps; the bearers were beginning to blow hard; they walked with long, rapid strides, in silence; one took out a ragged handkerchief and as he walked wiped from his forehead the sweat that ran down into his eyes; they wound this way and that so that it might have been a maze through which they sped; in the shadow of the shuttered shops sometimes a form seemed to be lying, but you did not know whether it was a man who slept to awake at dawn or a man who slept to awake never; the narrow streets were ghostly in their silent emptiness and when on a sudden a dog barked loudly it sent a shock of terror through Kitty's tortured nerves.	Они пронеслись по узкому переулку, свернули за угол, взбежали вверх по каким-то ступеням. Запыхавшиеся носильщики уже не бежали, а шли, молча, быстрым размашистым шагом; один из них на ходу достал рваный платок и вытер пот, заливавший глаза. Они без конца сворачивали то вправо, то влево, как в лабиринте. Порой можно было угадать, что у порога какой-нибудь запертой лавки лежит человеческая фигура, но невозможно было определить, проснется ли этот человек рано утром или не проснется никогда. В узких безлюдных улочках стояла жуткая тишина, и, когда где-то залаяла собака, натянутые нервы Китти совсем сдали.
She did not know where they went.	Куда ее несут?
The way seemed endless.	Этой дороге не будет конца.
Could they not go faster?	Неужели нельзя побыстрее?
Faster. Faster.	Быстрее, быстрее.
The time was going and any moment it might be too late.	Время не ждет. А что, если они уже опоздали?
LXIII	63
SUDDENLY, walking along a blank long wall they came to a gateway flanked by sentry boxes, and the bearers set down the chairs.	В длинной глухой стене, вдоль которой лежал их путь, появились ворота с будками по бокам, и паланкины стали.
Waddington hurried up to Kitty.	Уоддингтон бросился к Китти.
She had already jumped out.	Она уже соскочила на землю.
The officer knocked loudly on the door and shouted. A postern* was opened and they passed into a courtyard.	Офицер постучал, что-то крикнул, открылась калитка, и они вошли во двор.
It was large and square.	Двор был большой, квадратный.
Huddled against the walls, under the eaves of the overhanging roofs, soldiers wrapped in their blankets were lying in huddled groups.	У стен его, под стропилами выступающих крыш, лежали вповалку солдаты, завернувшись в одеяла.
They stopped for a moment while the officer spoke to a man who might have been a sergeant on guard.	У ворот офицер, задержавшись на минуту, перекинулся словами с военным, судя по всему -начальником караула.
He turned and said something to Waddington.	Потом офицер сказал что-то Уоддингтону.
"He's still alive," said Waddington in a low voice. "Take care how you walk."	- Он еще жив, - сказал Уоддингтон. - Осторожно, не споткнитесь.

Still preceded by the men with lanterns they made their way across the yard, up some steps, through a great doorway and then down into another wide court.	По-прежнему следуя за огоньками фонарей, они пересекли двор, поднялись по ступенькам к широкой двери, потом вниз, в другой просторный двор.
On one side of this was a long chamber with lights in it; the lights within shining through the rice paper, silhouetted the elaborate pattern of the lattice.	Вдоль одной его стороны тянулась длинная освещенная комната. Сквозь рисовую бумагу чернел сложный узор оконных переплетов.
The lantern-bearers led them across the yard towards this room and at the door the officer knocked.	Провожатые довели их до этой комнаты, офицер постучал.
It was opened immediately and the officer, with a glance at Kitty, stepped back.	Дверь тотчас отворилась, и офицер, взглянув на Китти, отступил в сторону.
"Will you walk in," said Waddington.	- Входите, - сказал Уоддингтон.
It was a long, low room and the smoky lamps that lit it made the gloom ominous. Three or four orderlies stood about.	Комната была длинная, низкая, лампы тускло горели в зловещем полумраке.
On a pallet against the wall opposite the door a man was lying huddled under a blanket.	У противоположной стены лежал на тюфяке человек, укутанный одеялом.
An officer was standing motionless at the foot.	В ногах стоял навытяжку военный.
Kitty hurried up and leaned over the pallet.	Китти подбежала и склонилась над тюфяком.
Walter lay with his eyes closed and in that sombre light his face had the greyness of death.	Уолтер лежал с закрытыми глазами. В сумрачном свете его серое лицо казалось мертвым.
He was horribly still.	Он был до ужаса неподвижен.
"Walter, Walter," she gasped, in a low, terrified tone.	- Уолтер, Уолтер, - проговорила она задыхаясь.
There was a slight movement in the body, or the shadow of a movement; it was so slight it was like a breath of air which you cannot feel and yet for an instant ruffles the surface of still water.	Тело чуть шевельнулось. Это был только призрак движения - легкий, как дуновение ветра, которого не чувствуешь, только видишь, как оно шевельнуло неподвижную поверхность воды.
"Walter, Walter, speak to me."	- Уолтер, Уолтер, скажи мне что-нибудь.
The eyes were opened slowly, as though it were an infinite effort to raise those heavy lids, but he did not look, he stared at the wall a few inches from his face.	Глаза медленно раскрылись, словно поднять тяжелые веки стоило ему неимоверных усилий, но он не смотрел на нее, он уставился в стену, приходившуюся в нескольких дюймах от его лица.
He spoke; his voice, low and weak, had the hint of a smile in it.	Он заговорил; в голосе, тихом и слабом, можно было угадать улыбку.
"This is a pretty kettle of fish," he said.	- Вот в какой я попал переплет, - сказал он.
Kitty dared not breathe.	Китти затаила дыхание.
He made no further sound, no beginning of a gesture, but his eyes, those dark, cold eyes of his (seeing now what mysteries?) stared at the whitewashed wall.	Ни звука, ни намека на жест, только глаза, темные, холодные, прикованы к белой стене (какие тайны им сейчас открылись?).
Kitty raised herself to her feet. With haggard gaze she faced the man who stood there.	Китти встала на ноги и растерянно обратилась к своему спутнику:
"Surely something can be done.	- Неужели ничего нельзя сделать?

You're not going to stand there and do nothing?"	Вы так и будете стоять как истукан?
She clasped her hands.	Она стиснула руки.
Waddington spoke to the officer who stood at the end of the bed.	Уоддингтон заговорил с офицером, стоявшим в ногах постели.
"I'm afraid they've done everything that was possible.	- Видимо, они сделали все, что могли.
The regimental surgeon has been treating him.	При нем был полковой врач.
Your husband has trained him and he's done all that your husband could do himself."	Его обучил ваш муж. Он сделал все то же, что доктор Фейн сам бы сделал.
"Is that the surgeon?"	- Это и есть врач?
"No, that is Colonel Y #252;.	- Нет, это полковник Ю.
He's never left your husband's side."	Он не отходит от вашего мужа.
Distracted, Kitty gave him a glance.	Китти бросила на него отчаянный взгляд.
He was a tallish man, but stockily built, and he seemed ill at ease in his khaki uniform.	Он был высокого роста, крепкого сложения, защитная форма казалась ему тесна.
He was looking at Walter and she saw that his eyes were wet with tears.	Он смотрел на Уолтера, и она заметила в его глазах слезы.
It gave her a pang.	У нее защемило сердце.
Why should that man with his yellow, flat face have tears in his eyes?	С какой стати у этого чужого человека с круглым желтым лицом глаза полны слез?
It exasperated her.	Это невыносимо.
"It's awful to be able to do nothing."	- Какой ужас, что ничего нельзя сделать.
"At least he's not in pain any more," said Waddington.	- Сейчас он хотя бы уже не страдает, - сказал Уоддингтон.
She leaned once more over her husband.	Она опять склонилась над мужем.
Those ghastly eyes of his still stared vacantly in front of him.	Его пугающие глаза по-прежнему смотрели прямо вперед.
She could not tell if he saw with them. She did not know whether he had heard what was said.	Непонятно было, видит он что-нибудь или нет, слышит ли, что говорится.
She put her lips close to his ears.	Она придвинула губы к его уху.
"Walter, isn't there something we can do?"	- Уолтер, чего тебе дать?
She thought that there must be some drug they could give him which would stay the dreadful ebbing of his life.	Ей казалось, что должно быть какое-то лекарство, которое можно ему дать, чтобы задержать эту быстро уходящую жизнь.
Now that her eyes were more accustomed to the dimness, she saw with horror that his face had fallen.	Теперь, когда глаза привыкли к полумраку, она видела, что лицо его ссохлось.
She would hardly have recognized him.	Он был неузнаваем.
It was unthinkable that in a few short hours he should look like another man; he hardly looked like a man at all; he looked like death.	Немыслимым казалось, что за каких-нибудь несколько часов он стал настолько непохож на себя. Он вообще не был похож на человека: не человек, а сама смерть.

She thought that he was making an effort to speak.	Ей показалось, что он хочет что-то сказать.
She put her ear close.	Она пригнулась ближе.
"Don't fuss.	- Не суетись.
I've had a rough passage, but I'm all right now."	Было скверно, очень скверно, а сейчас ничего.
Kitty waited for a moment, but he was silent.	Китти ждала, что он еще скажет, но он молчал.
His immobility rent her heart with anguish; it was terrifying that he should lie so still. He seemed prepared already for the stillness of the grave.	Самое страшное, что он лежит так тихо, точно уже приготовился к молчанию могилы.
Someone, the surgeon or a dresser, came forward and with a gesture motioned her aside; he leaned over the dying man and with a dirty rag wet his lips.	Подошел какой-то человек, санитар или врач, и жестом велел ей отойти, а сам, склонившись над умирающим, обтер мокрой тряпкой его губы.
Kitty stood up once more and turned to Waddington despairingly.	Китти еще раз шепотом воззвала к Уоддингтону:
"Is there no hope at all?" she whispered.	- И никакой, никакой надежды?
He shook his head.	Он покачал головой.
"How much longer can he live?"	- Сколько он еще может прожить?
"No one can tell.	- Точно не скажешь.
An hour perhaps."	Может быть, час.
Kitty looked round the bare chamber and her eyes rested for an instant on the substantial form of Colonel Y #252;.	Китти обвела глазами голую комнату, и взгляд ее остановился на внушительной фигуре полковника Ю.
"Can I be left alone with him for a little while?" she asked. "Only for a minute."	- Можно мне побыть с ним вдвоем? - спросила она. - Совсем недолго, всего минуту.
"Certainly, if you wish it."	- Разумеется.
Waddington stepped over to the Colonel and spoke to him.	Уоддингтон подошел к полковнику и поговорил с ним.
The Colonel gave a little bow and then in a low tone an order.	Тот поклонился и вполголоса отдал приказ.
"We shall wait on the steps," said Waddington as they trooped out. "You have only to call."	- Мы будем за дверью, - сказал Уоддингтон, выходя с остальными. - Если что, позовите.
Now that the incredible had overwhelmed her consciousness, like a drug coursing through her veins, and she realized that Walter was going to die she had but one thought, and that was to make his end easier for him by dragging from his soul the rancour which poisoned it.	Теперь, когда неотвратимое завладело ее сознанием, как наркотик, разлившийся по жилам, когда она уже не сомневалась, что Уолтер умрет, у нее осталось одно желание - облегчить ему последние минуты, выдернув из его души отравленную занозу старой обиды.
If he could die at peace with her it seemed to her that he would die at peace with himself.	Ей казалось, что если он перед смертью помирится с нею, то помирится и с самим собой.
She thought now not of herself at all but only of him.	Она думала не о себе, только о нем.
"Walter, I beseech you to forgive me," she said, leaning over him.	- Уолтер, умоляю, прости меня, - сказала она.

For fear that he could not bear the pressure she took care not to touch him. "I'm so desperately sorry for the wrong I did you.	Из опасения сделать ему больно она его не касалась. - Я так перед тобой виновата.
I so bitterly regret it."	Я так горько раскаиваюсь.
He said nothing.	Он молчал.
He did not seem to hear.	Как будто не слышал.
She was obliged to insist.	Она не сдавалась.
It seemed to her strangely that his soul was a fluttering moth and its wings were heavy with hatred.	Ей чудилось, что его душа - как бабочка, что бьется о стекло, и крылья ее отяжелели от ненависти.
"Darling."	- Милый.
A shadow passed over his wan and sunken face.	Тень прошла по землистому, изможденному лицу.
It was less than a movement, and yet it gave all the effect of a terrifying convulsion.	Лицо даже не шевельнулось, но ей показалось, что его свела судорога.
She had never used that word to him before.	Никогда еще она так к нему не обращалась.
Perhaps in his dying brain there passed the thought, confused and difficultly grasped, that he had only heard her use it, a commonplace of her vocabulary, to dogs and babies and motor-cars.	Может быть, в его угасающем мозгу мелькнула мысль, смутная, почти неуловимая, что раньше она употребляла это слово не думая, относя его к собакам, к детям, к автомобилям.
Then something horrible occurred.	А потом случилось самое страшное.
She clenched her hands, trying with all her might to control herself, for she saw two tears run slowly down his wasted cheeks.	Она сжала руки, изо всех сил стараясь сдержаться: две слезы медленно поползли по его исхудалым щекам.
"Oh, my precious, my dear, if you ever loved me - I know you loved me and I was hateful - I beg you to forgive me.	- О дорогой мой, родной, если ты когда-нибудь меня любил, а ты любил меня, я знаю, и я так ужасно с тобой поступила - прости меня.
I've no chance now to show my repentance.	Я уже не смогу доказать тебе, как я раскаиваюсь.
Have mercy on me.	Сжалься надо мной.
I beseech you to forgive."	Прости меня, умоляю.
She stopped.	И умолкла.
She looked at him, all breathless, waiting passionately for a reply.	Смотрела на него не дыша, страстно ждала ответа.
She saw that he tried to speak.	И вот он попытался заговорить.
Her heart gave a great bound.	Сердце ее подскочило.
It seemed to her that it would be in a manner a reparation for the suffering she had caused him if at this last moment she could effect his deliverance from that load of bitterness.	Да, она искупит все страдания, которые причинила ему, если сейчас, в последнюю минуту, ей удастся освободить его от груза застарелой злобы.
His lips moved.	Губы его дрогнули.
He did not look at her.	Он не смотрел на нее..
His eyes stared unseeing at the whitewashed wall.	Невидящие глаза упирались в белую стену.

She leaned over him so that she might hear.	Она наклонилась, чтобы лучше слышать.
But he spoke quite clearly.	Но он произнес совершенно отчетливо:
"The dog it was that died."	- Собака околела.
She stayed as still as though she were turned to stone.	Она застыла, словно обратилась в камень.
She could not understand and gazed at him in terrified perplexity.	Ничего не поняв, смотрела на него в горестной растерянности.
It was meaningless.	Это бессмыслица.
Delirium.	Бред.
He had not understood a word she said.	Он не понял ни единого ее слова.
It was impossible to be so still and yet to live.	Не может быть, чтобы человек был так неподвижен - и все-таки жив.
She stared.	Она ждала.
His eyes were open.	Глаза у него открыты.
She could not tell if he breathed.	Дышит или нет - не понять.
She began to grow frightened.	Ей стало тревожно.
"Walter," she whispered. "Walter."	- Уолтер, - шепнула она. - Уолтер.
At last, suddenly, she raised herself. A sudden fear seized her.	Она рывком поднялась, внезапно охваченная страхом.
She turned and went to the door.	Повернулась и пошла к двери.
"Will you come, please.	- Подите сюда, пожалуйста.
He doesn't seem to..."	Он, кажется, не...
They stepped in.	Они вошли.
The Chinese surgeon went upto the bed. He had an electric torch in his hand and he lit it and looked at Walter's eyes.	Врач-китаец приблизился к постели, зажег электрический фонарик и посветил Уолтеру в глаза.
Then he closed them.	А потом закрыл их.
He said something in Chinese.	Сказал что-то по-китайски.
Waddington put his arm round Kitty.	Уоддингтон обнял Китти за плечи.
"I'm afraid he's dead."	- Умер.
Kitty gave a deep sigh.	Китти глубоко вздохнула.
A few tears fell from her eyes.	Несколько слезинок скатились по щекам.
She felt dazed rather than overcome.	Это было не потрясение, какая-то оторопь нашла на нее.
The Chinese stood about, round the bed, helplessly, as though they did not quite know what to do next.	Китайцы стояли кучкой, с беспомощным видом, словно не зная, что делать дальше.
Waddington was silent.	Уоддингтон молчал.
In a minute the Chinese began to speak in a low tone among themselves.	Потом китайцы стали тихо переговариваться.

"You'd better let me take you back to the bungalow," said Waddington. "He'll be brought there."	- Давайте я провожу вас домой, - сказал Уоддингтон. - Его перенесут туда.
Kitty passed her hand wearily across her forehead.	Китти устало провела рукой по лбу.
She went up to the pallet bed and leaned over it. She kissed Walter gently on the lips.	Подошла к постели, наклонилась, осторожно поцеловала Уолтера в губы.
She was not crying now.	Она уже не плакала.
"I'm sorry to give you so much trouble."	- Простите, что доставила вам столько хлопот.
The officers saluted as she passed and she gravely bowed.	Военные отдали честь, она с достоинством им поклонилась.
They walked back across the courtyard and got into their chairs.	Они снова пересекли один двор, потом другой и сели в паланкины.
She saw Waddington light a cigarette.	Уоддингтон закурил.
A little smoke lost in the air, that was the life of man.	Дымок папиросы растаял в воздухе - вот она, человеческая жизнь!
LXIV	64
DAWN was breaking now, and here and there a Chinese was taking down the shutters of his shop.	Уже светало, кое-где китайцы открывали свои лавки, убирали ставни.
In its dark recesses, by the light of a taper, a woman was washing her hands and face.	В темном закутке при свете свечи умывалась женщина.
In a tea-house at a corner a group of men were eating an early meal.	В чайном домике на углу закусывала группа рабочих.
The grey, cold light of the rising day sidled along the narrow lanes like a thief.	Серый, холодный утренний свет крался по узким улочкам, как вор.
There was a pale mist on the river and the masts of the crowded junks loomed through it like the lances of a phantom army.	На реке лежал белесый туман, мачты джонок пронзали его, как копья призрачных воинов.
It was chilly as they crossed and Kitty huddled herself up in her gay and coloured shawl. They walked up the hill and they were above the mist.	На воде было холодно, Китти закуталась в свою веселую цветастую шаль.
The sun shone from an unclouded sky.	На безоблачном небе взошло солнце.
It shone as though this were a day like another and nothing had happened to distinguish it from its fellows.	Оно светило как всегда, как будто ничего не случилось и этот день был как все остальные.
"Wouldn't you like to lie down?" said Waddington when they entered the bungalow.	- Вам бы прилечь? - сказал Уоддингтон, когда они вошли в дом.
"No. I'll sit at the window."	- Нет, я посижу у окна.
She had sat at the window so often and so long during the weeks that had passed and her eyes now were so familiar with the fantastic, garish, beautiful and mysterious temple on its great bastion that it rested her spirit.	За прошедшие недели она сидела здесь так часто и долго, глаза ее так привыкли к сказочному, прекрасному и загадочному храму на городской стене, что зрелище это навевало покой.

It was so unreal, even in the crude light of midday, that it withdrew her from the reality of life.	Но даже в трезвом свете дня оно казалось таким нереальным, что отвлекало мысли от действительности.
"I'll get the boy to make you some tea.	- Я скажу бою, чтобы подал вам чай.
I'm afraid it will be necessary to bury him this morning.	Похоронить его, к сожалению, придется сегодня же.
I'll make all arrangements."	Я обо всем договорюсь.
"Thank you."	- Спасибо.
LXV	65
THEY buried him three hours later.	Три часа спустя его хоронили.
It seemed horrible to Kitty that he must be put into Chinese coffin, as though in so strange a bed he must rest uneasily, but there was no help for it.	Китти покоробило, что его положили в громоздкий китайский гроб, она не могла отделаться от чувства, что ему будет неудобно, но выбора не было.
The nuns, learning of Walter's death as they learned everything that happened in the city, sent by a messanger a cross of dahlias, stiff and formal, but made as though by the accustomed hands of a florist; and the cross, alone on the Chinese coffin, looked grotesque and out of place.	Монахини, узнав о смерти Уолтера, как они узнавали обо всем, что творилось в городе, прислали с посыльным крест из георгинов, парадный и казенный, словно сделанный опытными руками в цветочном магазине, и этот крест на голой крышке китайского гроба выглядел нелепо, не у места.
When all was ready they had to wait for Colonel Y #252; who had sent to Waddington to say that he desired to attend the funeral.	Когда все было готово, пришлось еще подождать полковника Ю - он прислал к Уоддингтону солдата передать, что желает присутствовать на похоронах.
He came accompanied by an A.D.C.	Он прибыл в сопровождении адъютанта.
They walked up the hill, the coffin borne by half a dozen coolies, to a little plot of land where lay buried the missionary whose place Walter had taken.	Шестеро кули внесли гроб на склон холма, к небольшому участку, где покоилось тело миссионера, которого сменил Уолтер.
Waddington had found among the missionary's effects an English prayer-book and in a low voice, with an embarrassment that was unusual to him, read the burial service.	Среди пожитков последнего Уоддингтон нашел английский молитвенник и теперь тихим голосом и явно смущаясь, что было ему так несвойственно, прочитал заупокойную службу.
Perhaps, reciting those solemn but terrible words, the thought hovered in his mind that if he in his turn fell a victim to the pestilence there would be no one now to say them over him.	Возможно, что, произнося эти торжественные, но грозные слова, он думал о том, что, если сам в свой черед падет жертвой эпидемии, прочесть их над ним будет уже некому.
The coffin was lowered into the grave and the grave-diggers began to throw in the earth.	Гроб опустили в могилу, могильщики стали забрасывать его землей.
Colonel Y #252;, who had stood with bared head by the grave-side, put on his hat, saluted Kitty gravely, said a word or two to Waddington and followed by his A.D.C. walked away.	Полковник Ю, стоявший у могилы обнажив голову, надел фуражку, почтительно отдал честь Китти, простился с Уоддингтоном и отбыл, сопровождаемый адъютантом.
The coolies, curious to watch a Christian burial, had lingered and now in a straggling group, their yokes trailing in their hands, sauntered off.	Кули еще потолкались на месте - им любопытно было поглядеть на христианские похороны, -потом забрали свои веревки и не спеша поплелись восвояси.

Kitty and Waddington waited till the grave was filled and then placed on the mound, smelling of fresh earth, the nuns' prim dahlias.	Китти и Уоддингтон дождались, пока могилу засыплют, и на холмик, пахнущий свежей землей, положили крепко связанные в крест георгины монахинь.
She had not wept, but when the first shovelful of earth rattled on the coffin she felt a dreadful pang at her heart.	Китти не плакала, но, когда по крышке гроба застучали первые комья земли, чуть не застонала от горя.
She saw that Waddington was waiting for her to come away.	Она заметила, что Уоддингтон ее дожидается.
"Are you in a hurry?" she asked. "I don't want to go back to the bungalow just yet."	- Вы торопитесь? - спросила она. - Не хочется мне сразу возвращаться в дом.
"I have nothing to do. I am entirely in your hands."	- Я совершенно свободен, целиком в вашем распоряжении.
LXVI	66
THEY sauntered along the causeway till they came to the top of the hill on which stood that archway, the memorial to a virtuous widow, which had occupied so large a part of Kitty's impression of the place.	Они добрели по дороге до вершины холма, где стояли ворота, этот памятник безутешной вдове, занявший такое значительное место в здешних впечатлениях Китти.
It was a symbol, but of what she scarcely knew; she could not tell why it bore a note of so sardonic irony.	Это был символ, но что он символизировал -неизвестно, и непонятно было, почему ей мерещилась в нем такая злая ирония.
"Shall we sit down a little?	- Посидим?
We haven't sat here for ages." The plain was spread before her widely; it was tranquil and serene in the morning light. "It's only a few weeks that I've been here and it seems a lifetime."	Мы так давно здесь не были. - Равнина привольно раскинулась перед ней, тихая, безмятежная под безоблачным небом. - Всего несколько недель я здесь прожила, а кажется - целую жизнь.
He did no answer and for a while she allowed her thoughts to wander.	Он не ответил, и она помолчала, задумавшись.
She gave a sigh.	Потом вздохнула и спросила:
"Do you think that the soul is immortal?" she asked.	- Как вы думаете, душа бессмертна?
He did not seem surprised at the question.	Он, казалось, не удивился ее вопросу.
"How should I know?"	- Откуда мне знать?
"Just now, when they washed Walter, before they put him into the coffin I looked at him.	- Час назад, когда Уолтера обмывали, я смотрела на него.
He looked very young. Too young to die.	На вид он был совсем молодой, таким рано умирать.
Do you remember that beggar that we saw the first time you took me for a walk?	Помните того нищего, которого мы видели, когда вы в первый раз вытащили меня погулять?
I was frightened not because he was dead, but because he looked as though he'd never been a human being.	Я тогда испугалась не потому, что он был мертвый, а что выглядел так, будто никогда и не был человеком.
He was just a dead animal.	Просто мертвое животное.
And now again, with Walter, it looked so like a machine that has ran down.	А Уолтер выглядел как машина, у которой кончился завод.

That's what is so frightening.	Вот что ужасно.
And if it is only a machine how futile is all this suffering and the heart pains and the misery."	Ведь если это только машина, до чего же ничтожны и бессмысленны все наши страдания, боли, душевные муки!
He did not answer, but his eyes travelled over the landscape at their feet.	Не отвечая, он бродил взглядом по широкому ландшафту, расстилавшемуся у их ног.
The wide expanse on that gay and sunny morning fdled the heart with exultation.	Бескрайний простор в это солнечное утро наполнял сердце ликованием.
The trim little rice-fields stretched as far as the eye could see and in many of them the blue-clad peasants with their buffaloes were working industriously.	Аккуратные квадратики рисовых полей тянулись вдаль сколько хватал глаз, на многих из них копошились фигурки - буйволы, крестьяне в синей одежде.
It was a peaceful and a happy scene.	Мирная, счастливая картина.
Kitty broke the silence.	Китти нарушила молчание:
"I can't tell you how deeply moved I've been by all I've seen at the convent.	- Не могу вам выразить, как меня взволновало то, что я увидела в монастыре.
They're wonderful, those nuns, they make me feel utterly worthless.	Эти монахини - поразительные женщины, перед ними я чувствую себя полным ничтожеством.
They give up everything, their home, their country, love, children, freedom; and all the little things which I sometimes think must be harder still to give up, flowers and green fields, going for a walk on an autumn day, books and music, comfort, everything they give up, everything.	Они от всего отказались, бросили все: дом, родину, любовь, детей, свободу; и все те мелочи, от которых отказаться, может быть, еще труднее, -цветы и зеленые луга, прогулки осенним днем, книги, музыку, комфорт - на всем поставили крест.
And they do it so that they may devote themselves to a life of sacrifice and poverty, obedience, killing work and prayer.	И ради чего? Что их ждет взамен? Жизнь, полная самопожертвования и лишений, послушание, изнуряющая работа и молитва.
To all of them this world is really and truly a place of exile.	Этот мир для них поистине место изгнания.
Life is a cross which they willingly bear, but in their hearts all the time is the desire - oh, it's so much stronger than desire, it's a longing, an eager, passionate longing for the death which shall lead them to life everlasting."	Жизнь - крест, который они несут добровольно, но в сердце их не умирает ожидание - да что там, это куда сильнее - не ожидание, а страстное желание смерти, которая откроет перед ними жизнь бесконечную.
Kitty clasped her hands and looked at him with anguish.	Китти стиснула руки в горестном недоумении.
"Well?"	- И что же?
"Supposing there is no life everlasting?	- А если "жизни бесконечной" нет?
Think what it means if death is really the end of all things.	Подумайте, что это значит, если со смертью действительно кончается все?
They've given up all for nothing.	Они от всего отказались - и не получили ничего.
They've been cheated.	Их обманули.
They're dupes."	Одурачили.
Waddington reflected for a little while.	Уоддингтон ответил не сразу.

"I wonder.	- Вот не знаю.
I wonder if it matters that what they have aimed at is illusion.	Не знаю, так ли уж это важно, что их высокая цель оказалась иллюзией.
Their lives are in themselves beautiful.	Жизнь их сама по себе прекрасна.
I have an idea that the only thing which makes it possible to regard this world we live in without disgust is the beauty which now and then men create out of the chaos.	Мне представляется, что на мир, в котором мы живем, можно смотреть без отвращения только потому, что есть красота, которую человек время от времени создает из хаоса.
The pictures they paint, the music they compose, the books they write, and the lives they lead.	Картины, музыка, книги, которые он пишет, жизнь, которую ему удается прожить.
Of all these the richest in beauty is the beautiful life.	И больше всего красоты заключено в прекрасно прожитой жизни.
That is the perfect work of art."	Это - самое высокое произведение искусства.
Kitty sighed.	Китти вздохнула.
What he said seemed hard.	Его рассуждения показались ей сухими.
She wanted more.	Ей было этого мало.
"Have you ever been to a symphony concert?" he continued.	- Вы бывали на симфонических концертах? -продолжал он.
"Yes," she smiled. "I know nothing of music, but I'm rather fond of it."	- Бывала, - улыбнулась она. - В музыке я мало что смыслю, но слушать очень люблю.
"Each member of the orchestra plays his own little instrument, and what do you think he knows of the complicated harmonies which unroll themselves on the indifferent air?	- Каждый музыкант в оркестре играет на своем инструменте, и много ли ему известно о тех сложных гармониях, что из этого рождаются?
He is concerned only with his own small share.	Он играет только свою, порой очень скромную партию.
But he knows that the symphony is lovely, and though there's none to hear it, it is lovely still, and he is content to play his part."	Но он знает, что симфония чудесна, чудесна, даже если никто ее не слышит, и он доволен тем, что в ней участвует.
"You spoke of Tao the other day," said Kitty, after a pause. "Tell me what it is."	- Вы как-то говорили о Дао, - сказала Китти. -Объясните мне, что это такое.
Waddington gave her a little look, hesitated an instant, and then with a faint smile on his comic face answered:	Уоддингтон кинул на нее быстрый взгляд, секунду колебался, а потом заговорил с едва заметной улыбкой:
"It is the Way and the Waygoer.	- Это Путь и Путник.
It is the eternal road along which walk all beings, but no being made it, for itself is being.	Это вечная дорога, по которой движется все живое, но ее никто не создал, ибо она сама -живая.
It is everything and nothing.	Она все и ничто.
From it all things spring, all things conform to it, and to it at last all things return.	От нее все возникает, ей подчиняется и к ней в конечном счете возвращается.
It is a square without angles, a sound which ears cannot hear, and an image without form.	Это квадрат без углов, звук, не слышный уху, образ без формы.

It is a vast net and though its meshes are as wide as the sea it lets nothing through.	Это необъятная сеть, и, хотя ячейки ее огромны, как море, она ничего сквозь себя не пропускает.
It is the sanctuary where all things find refuge.	Это святая святых, где все могут найти прибежище.
It is nowhere, but without looking out of the window you may see it.	Оно - нигде, но его можно увидеть и не выглянув из окна.
Desire not to desire, it teaches, and leave all things to take their course.	Не желай желать, учит оно, предоставь всему идти своими путями.
He that humbles himself shall be preserved entire.	Смиряющийся будет сохранен.
He that bends shall be made straight.	Сгибающийся будет выпрямлен.
Failure is the foundation of success and success is the lurking-place of failure; but who can tell when the turning point will come?	Неудача - основа успеха, а в успехе таится зародыш неудачи; но кто скажет, когда одно сменится другим?
He who strives after tenderness can become even as a little child.	Стремящийся к нежности может уподобиться малому ребенку.
Gentleness brings victory to him who attacks and safety to him who defends.	Доброта приносит победу нападающему и спасение защищающемуся.
Mighty is he who conquers himself."	Могуществен тот, кто одолеет себя.
"Does it mean anything?"	- А это что-нибудь значит?
"Sometimes, when I've had half a dozen whiskies and look at the stars, I think perhaps it does."	- Когда вольешь в себя стаканчиков десять и смотришь на звезды, иногда кажется, что как будто и значит.
Silence fell upon them and when it was broken it was again by Kitty.	Наступило молчание, и опять его нарушила Китти:
"Tell me, is The dog it was that died, a quotation?"	- Скажите, "Собака околела" - это цитата?
Waddington's lips outlined a smile and he was ready with his answer.	Уоддингтон улыбнулся и уже готов был ответить.
But perhaps at that moment his sensibilities were abnormally acute.	Но возможно, что в эту минуту восприятие его было обострено больше обычного.
Kitty was not looking at him, but there was something about her expression which made him change his mind.	Китти не смотрела на него, но что-то в ее лице заставило его поостеречься.
"If it is I don't know it," he answered warily.	- Не знаю, - ответил он. - Вполне возможно.
"Why?"	А что?
"Nothing.	- Так.
It crossed my mind.	Просто вспомнилось.
It had a familiar ring."	Как будто что-то знакомое.
There was another silence.	И снова молчание.
"When you were alone with your husband," said Waddington presently, "I had a talk with the regimental surgeon.	- Когда вы остались наедине с вашим мужем, -заговорил Уоддингтон, - я побеседовал с полковым врачом.
I thought we ought to have some details."	Мне хотелось узнать кое-какие подробности.

"Well?"	- И что же?
"He was in a very hysterical state.	- Он был очень возбужден.
I couldn't really quite understand what he meant.	Я, возможно, неправильно его понял.
So far as I can make out your husband got infected during the course of experiments he was making."	Насколько я мог разобрать, ваш муж заразился во время какого-то эксперимента.
"He was always experimenting.	- Он все время ставил эксперименты.
He wasn't really a doctor, he was a bacteriologist; that is why he was so anxious to come here."	Ведь он был не практикующим врачом, а бактериологом. Потому ему так и хотелось сюда попасть.
"But I can't quite make out from the surgeon's statements whether he was infected accidentally or whether he was actually experimenting on himself."	- Но я не понял вот чего: то ли он заразился нечаянно, то ли сознательно экспериментировал на себе.
Kitty grew very pale.	Китти сильно побледнела.
The suggestion made her shudder.	Мысль эта привела ее в содрогание.
Waddington took her hand.	Уоддингтон коснулся ее руки.
"Forgive me for talking about this again," he said gently, "but I thought it might comfort you - I know how frightfully difficult it is on these occasions to say anything that is of the least use - I thought it might mean something to you that Walter died a martyr to science and to his duty."	- Простите, что возвращаюсь к этому, - сказал он мягко. - Я подумал, может быть, это послужит вам утешением... в таких случаях ужасно трудно сказать что-то нужное... я подумал, что для вас это важно - знать, что Уолтер умер на посту, как мученик за науку.
Kitty shrugged her shoulders with a suspicion of impatience.	Китти пожала плечами и ответила чуть раздраженно:
"Walter died of a broken heart," she said.	- Уолтер умер от разбитого сердца.
Waddington did not answer.	Уоддингтон промолчал.
She turned and looked at him slowly.	Она медленно повернулась и посмотрела на него.
Her face was white and set.	Лицо ее было бледно, сосредоточенно.
"What did he mean by saying: The dog it was that died?	- Почему он сказал "Собака околела"?
What is it?"	Откуда это?
"It's the last line of Goldsmith's Elegy."	- Это последняя строка "Элегии" Голдсмита[18].
LXVII	67
NEXT morning Kitty went to the convent.	На следующее утро Китти отправилась в монастырь.
The girl who opened the door seemed surprised to see her and when Kitty had been for a few minutes about her work the Mother Superior came in. She went up to Kitty and took her hand.	Девочка, открывшая ей дверь, как будто удивилась, увидев ее, а через несколько минут в комнате, где она приступила к своим занятиям, появилась настоятельница, подошла к ней и взяла ее за руку.
"I am glad to see you, my dear child.	- Я рада вас видеть, дитя мое.

You show a fine courage in coming back here so soon after your great, sorrow; and wisdom, for I am sure that a little work will keep you from brooding."	Это очень мужественно с вашей стороны - прийти сюда так скоро после постигшего вас несчастья -и очень разумно: я уверена, что работа отвлечет вас от тяжелых мыслей.
Kitty cast down her eyes, reddening a little; she did not want the Mother Superior to see into her heart.	Китти потупилась и покраснела; ей не хотелось, чтобы настоятельница читала в ее сердце.
"I need not tell you how sincerely all of us here sympathize with you."	- Нечего и говорить о том, как мы все вам сочувствуем.
"You are very kind," whispered Kitty.	- Вы очень добры, - прошептала Китти.
"We all pray for you constantly and for the soul of him you have lost."	- Все мы за вас молимся Г осподу, за вас и за душу того, кого вы потеряли.
Kitty made no reply.	Китти не ответила.
The Mother Superior released her hand and in her cool, authoritative tone imposed various tasks upon her.	Настоятельница отпустила ее руку и, как всегда, спокойным, непререкаемым тоном поручила ей кое-какую работу.
She patted two or three children on the head, gave them her aloof, but winning smile, and went about her more pressing affairs.	Погладила по головке двух-трех малышей, улыбнулась им своей ласковой, но отрешенной улыбкой и ушла, куда призывали ее более срочные дела.
LXVIII	68
A WEEK went by.	Прошла неделя.
Kitty was sewing.	Китти сидела за шитьем.
The Mother Superior entered the room and sat down beside her. She gave Kitty's work a shrewd glance.	Вошла настоятельница и, подсев к ней, внимательно разглядела ее рукоделие.
"You sew very well, my dear.	- Вы очень хорошо шьете, дитя мое.
It is a rare accomplishment for young women of your world nowadays."	Среди молодых женщин вашего круга это сейчас редкий талант.
"I owe it to my mother."	- У меня мать прекрасная рукодельница.
"I am sure that your mother will be very glad to see you again."	- Вот будет радость для вашей мамы опять с вами свидеться.
Kitty looked up.	Китти подняла голову.
There was that in the Mother Superior's manner which prevented the remark from being taken as a casual politeness.	Что-то было в манере настоятельницы, что не позволяло принять ее слова как простое проявление вежливости.
She went on.	А она продолжала:
"I allowed you to come here after the death of your dear husband because I thought occupation would distract your mind.	- Я разрешила вам приходить сюда после смерти вашего мужа, полагая, что это отвлечет ваши мысли.
I did not think you were fit at that moment to take the long journey to Hong Kong by yourself, nor did I wish you to sit alone in your house with nothing to do but to remember your loss.	Мне казалось, что в то время вам еще не по силам было бы совершить в одиночестве долгий путь в Гонконг, и не хотелось мне, чтобы вы целыми днями сидели одна дома без дела и только думали о своей утрате.

But now eight days have passed.	Но теперь прошло уже восемь дней.
It is time for you to go."	Пора вам и в путь.
"I don't want to go, Mother.	- Я не хочу уезжать, ma m?re.
I want to stay here."	Я хочу остаться здесь.
"There is nothing for you to stay for.	- Здесь вам незачем оставаться.
You came to be with your husband.	Вы приехали, чтобы не разлучаться с мужем.
Your husband is dead.	Ваш муж скончался.
You are in a condition in which you will shortly need a care and attention which it is impossible for you to get here.	В вашем положении вам скоро потребуется уход и забота, каких здесь не найти.
It is your duty, my dear child, to do everything in your power for the welfare of the being that God has entrusted to your care." Kitty was silent for a moment.	Милое мое дитя, ваш долг - сделать все возможное для благополучия того существа, которое Бог препоручил вашим заботам.
She looked down.	Китти молча понурила голову.
"I was under the impression that I was of some use here.	- Мне казалось, что я приношу здесь какую-то пользу.
It has been a great pleasure to me to think that I was.	Это ощущение доставляло мне много радости.
I hoped that you would allow me to go on with my work till the epidemic had come to an end."	Я надеялась, что вы разрешите мне работать у вас до конца эпидемии.
"We are all very grateful for what you have done for us," answered the Superior, with a slight smile, "but now that the epidemic is waning the risk of coming here is not so great and I am expecting two sisters from Canton.	- Мы все вам признательны за помощь, -отозвалась настоятельница с легкой улыбкой. - Но сейчас, когда эпидемия пошла на убыль, приезд сюда уже не связан с таким риском, и я жду двух наших сестер из Кантона.
They should be here very shortly and when they arrive I do not think that I shall be able to make any use of your services."	Они должны прибыть в ближайшее время, а тогда ваши услуги мне, пожалуй, уже не понадобятся.
Kitty's heart sank.	У Китти упало сердце.
The Mother Superior's tone admitted of no reply; she knew her well enough to know that she would be insensible to entreaty.	Тон настоятельницы не допускал возражений. Китти уже достаточно ее знала, чтобы понять: никакие мольбы на нее не подействуют.
That she found it necessary to reason with Kitty had brought into her voice a note, if hardly of irritation, at least of the peremptoriness* which might lead to it.	Одно то, что ей пришлось уговаривать Китти, внесло в ее голос нотку если не раздражения, то опасной категоричности.
"Mr. Waddington was good enough to ask my advice."	- Мистер Уоддингтон был так любезен, что спросил моего совета.
"I wish he could have minded his own business," interrupted Kitty.	- Лучше бы он не совался не в свое дело, -перебила Китти.
"If he hadn't I should all the same have felt obliged to give it him," said the Mother Superior gently. "At the present moment your place is not here, but with your mother.	- Если бы он и не обратился ко мне, я все равно была бы вынуждена сказать ему мое мнение, -мягко возразила настоятельница. - Сейчас ваше место не здесь, а у вашей матери.

Mr. Waddington has arranged with Colonel Y #252; to give you a strong escort so that you will be perfectly safe on the journey, and he has arranged for bearers and coolies.	Мистер Уоддингтон уже договорился с полковником Ю, он дает вам охрану, так что в пути вы будете в полной безопасности. Уже наняты и кули, и носильщики.
The amah will go with you and arrangements will be made at the cities you pass through.	С вами поедет служанка, она позаботится о ночлегах.
In fact, everything possible for your comfort has been done."	Словом, комфорт вам всячески обеспечен.
Kitty's lips tightened.	Китти стиснула губы.
She thought that they might at least have consulted her in a matter which only concerned herself.	Могли бы, кажется, хоть посоветоваться с нею, ведь все это касается только ее.
She had to exercise some self-control in order not to answer sharply.	Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответ ее не прозвучал резко:
"And when am I to start?"	- И когда же я должна отбыть?
The Mother Superior remained quite placid.	Настоятельница и бровью не повела.
"The sooner you can get back to Hong Kong and then sail to England the better, my dear child.	- Чем скорее вы вернетесь в Гонконг, а оттуда отплывете в Англию, тем лучше, дитя мое.
We thought you would like to start at dawn the day after to-morrow."	Мы решили, что вам удобно будет пуститься в дорогу послезавтра рано утром.
"So soon."	- Уже?!
Kitty felt a little inclined to cry.	Китти чуть не заплакала.
But it was true enough; she had no place there.	Но они правы: здесь она лишняя.
"You all seem in a great hurry to be rid of me," she said ruefully.	- Все вы, как видно, очень спешите от меня отделаться, - сказала она уныло.
Kitty was conscious of a relaxation in the Superior's demeanour.	И сразу уловила в манере настоятельницы какое-то облегчение.
She saw that Kitty was prepared to yield and unconsciously she assumed a more gracious tone.	Поняв, что Китти готова сдаться, та бессознательно перешла на более милостивый тон.
Kitty's sense of humour was acute and her eyes twinkled as she reflected that even the saints liked to have their own way.	Чувство юмора часто выручало Китти, и теперь глаза ее весело блеснули при мысли, что и святые любят поставить на своем.
"Don't think that I fail to appreciate the goodness of your heart, my dear child, and the admirable charity which makes you unwilling to abandon your self-imposed duties."	- Не подумайте, что мы не ценим вашу доброту, дорогая, и похвальное сострадание, в силу которого вы так неохотно расстаетесь с добровольно взятыми на себя обязанностями.
Kitty stared straight in front of her. She faintly shrugged her shoulders.	Китти, глядя прямо перед собой, слегка повела плечами.
She knew that she could ascribe to herself no such exalted virtues.	Она знала, что таких высоких добродетелей за ней не водится.
She wanted to stay because she had nowhere else to g°-	Остаться ей хотелось потому, что некуда было ехать.

It was a curious sensation this, that nobody in the world cared two straws whether she was alive or dead.	Странное это чувство, что во всем мире нет человека, которому не было бы безразлично, жива она или умерла.
"I cannot understand that you should be reluctant to go home," pursued the Superior amiably. "There are many foreigners in this country who would give a great deal to have your chance!"	- Я даже не понимаю, почему вам так не хочется вернуться на родину, - дружелюбно продолжала настоятельница. - Здесь, в Китае, есть немало иностранцев, которые много бы дали за такую возможность.
"But not you, Mother?"	- Но вы не из их числа, ma m?re?
"Oh, with us it is different, my dear child.	- Ну мы - это другое дело.
When we come here we know that we have left our homes for ever."	Мы, когда уезжаем сюда, знаем, что расстаемся с родиной навсегда.
Out of her own wounded feelings emerged the desire in Kitty's mind, malicious perhaps, to seek the joint in the armour of faith which rendered the nuns so aloofly immune to all the natural feelings.	Оттого, что ей самой было грустно и больно, у Китти возникло желание - недоброе желание отыскать щелку в той броне религии, что так надежно защищала монахинь от всех естественных человеческих чувств.
She wanted to see whether there was left in the Superior any of the weakness of humanity.	Захотелось проверить, неужели в настоятельнице не осталось ничего от слабости, присущей всем обыкновенным людям.
"I should have thought that sometimes it was hard never to see again those that are dear to you and the scenes amid which you were brought up."	- Я-то думала, хоть изредка, наверно, становится тяжело, когда вспомнишь, что никогда больше не увидишь дорогих тебе людей и те места, где прошло твое детство.
The Mother Superior hesitated for a moment, but Kitty, watching her, could see no change in the serenity of her beautiful and austere face.	Настоятельница ответила не сразу, но Китти, наблюдая за ней, не заметила ни малейшей перемены в безмятежном выражении ее прекрасного строгого лица.
"It is hard for my mother who is old now, for I am her only daughter and she would dearly like to see me once more before she dies.	- Это тяжело для моей матери, ведь я у нее единственная дочь, а она уже старая, и, конечно, самое заветное ее желание - еще раз повидать меня перед смертью.
I wish I could give her that joy.	Мне жаль, что я не могу доставить ей эту радость.
But it cannot be and we shall wait till we meet in paradise."	Но этому не бывать, так что подождем того часа, когда свидимся с нею в раю.
"All the same, when one thinks of those to whom one is so dear, it must be difficult not to ask oneself if one was right in cutting oneself off from them."	- И все-таки, как подумаешь о тех, кто тебя любит, невольно задаешься вопросом, правильно ли было порывать с ними всякую связь.
"Are you asking me if I have ever regretted the step I took?" On a sudden the Mother Superior's face grew radiant. "Never, never.	- Вы хотите знать, жалею ли я когда-нибудь о своем поступке? - Лицо настоятельницы внезапно преобразилось. - Никогда, никогда!
I have exchanged a life that was trivial and worthless for one of sacrifice and prayer." There was a brief silence and then the Mother Superior, assuming a lighter manner, smiled. "I am going to ask you to take a little parcel and post it for me when you get to Marseilles.	Я отказалась от никчемной, пошлой жизни ради другой, посвященной самопожертвованию и молитве. - После короткой паузы она продолжала уже не так торжественно: - Я попрошу вас захватить с собой посылочку и отправить ее почтой из Марселя.

I do not wish to entrust it to the Chinese post office.	Не хотелось бы вверять ее китайской почтовой службе.
I will fetch it at once."	Сейчас принесу.
"You can give it to me to-morrow," said Kitty.	- Вы можете дать мне ее завтра, - сказала Китти.
"You will be too busy to come here to-morrow, my dear.	- Завтра, дитя мое, вы будете так заняты, что и побывать здесь не успеете.
It will be more convenient for you to bid us farewell to-night."	Лучше уж мы простимся сегодня.
She rose, and, with the easy dignity which her voluminous habit could not conceal, left the room.	Она поднялась и с непринужденной грацией, которую не могли скрыть даже тяжелые складки ее одежды, выплыла из комнаты.
In a moment Sister St Joseph came in.	А тут явилась сестра Сен-Жозеф.
She was come to say good-bye.	Она пришла проститься.
She hoped that Kitty would have a pleasant journey; she would be quite safe, for Colonel Y #252; was sending a strong escort with her; and the sisters constantly did the journey alone and no harm came to them.	Надеется, что Китти доберется благополучно. Опасности никакой, ведь полковник Ю обещал ей сильную охрану. Сестры то и дело ездят этим путем поодиночке, и никогда с ними ничего не случается.
And did she like the sea?	А море она любит?
Mon Dieu, how ill she was when there was a storm in the Indian Ocean, Madame her mother would be pleased to see her daughter, and she must take care of herself; after all she had another little soul in her care now, and they would all pray for her; she would pray constantly for her and the dear little baby and for the soul of the poor, brave doctor.	Mon Dieu, как же ей было плохо во время шторма в Индийском океане! А как ее мать обрадуется, и пусть бережет себя, ей теперь надо думать и о ребеночке. Все они будут за нее молиться, и она будет молиться и за нее, и за ребеночка, и за душу бедного храброго доктора.
She was voluble, kindly, and affectionate; and yet Kitty was deeply conscious that for Sister St Joseph (her gaze intent on eternity) she was but a wraith* without body or substance.	Она говорила без умолку, приветливая, ласковая; а между тем Китти чувствовала, что для сестры Сен-Жозеф все измеряется вечностью, а сама она, Китти, всего лишь бесплотный, бестелесный дух.
She had a wild impulse to seize the stout, good-natured nun by the shoulders and shake her, crying:	Ее так и подмывало схватить толстую добродушную монашенку за плечи, тряхнуть хорошенько и крикнуть:
"Don't you know that I'm a human being, unhappy and alone, and I want comfort and sympathy and encouragement; oh, can't you turn a minute away from God and give me a little compassion; not the Christian compassion that you have for all suffering things, but just human compassion for me?"	"Неужели вам невдомек, что я - живая женщина, несчастная, одинокая, что меня нужно утешить, подбодрить? Неужели вы ни на минуту не можете забыть о Боге, уделить мне немножко сочувствия? Не того христианского сочувствия, которое у вас припасено для всех страждущих, а простого, человеческого, личного?"
The thought brought a smile to Kitty's lips: how very surprised Sister St Joseph would be!	Китти даже улыбнулась. Вот удивилась бы сестра Сен-Жозеф, если б могла прочесть ее мысли!
She would certainly be convinced of what now she only suspected, that all English people were mad.	Уж наверняка решила бы, что все англичане сумасшедшие, она давно это подозревала!
"Fortunately I am a very good sailor," Kitty answered. "I've never been sea-sick yet."	- Я, к счастью, отлично переношу качку, -ответила Китти. - Ни разу в жизни не страдала морской болезнью.

The Mother Superior returned with a small, neat parcel.	Вернулась настоятельница с аккуратным пакетиком в руках.
"They're handkerchiefs that I've had made for the name-day of my mother," she said.	- Это носовые платки, - сказала она, - подарок моей матери к именинам.
"The initials have been embroidered by our young girls."	Монограммы вышивали наши девочки.
Sister St Joseph suggested that Kitty would like to see how beautifully the work was done and the Mother Superior with an indulgent, deprecating smile untied the parcel.	Сестра Сен-Жозеф высказала мнение, что Китти интересно будет посмотреть, какая это искусная работа, и настоятельница, снисходительно улыбаясь, развернула пакет.
The handkerchiefs were of very fine lawn and the initials embroidered in a complicated cypher were surmounted by a crown of strawberry leaves.	Платки были из тончайшего батиста, над замысловатой монограммой вышита корона из земляничных листьев.
When Kitty had properly admired the workmanship, the handkerchiefs were wrapped up again and the parcel handed to her.	Когда Китти, как от нее и ожидали, рассыпалась в похвалах, платки были снова завернуты и вручены ей.
Sister St Joseph, with an "Eh bien, Madame, je vous quitte" and a repetition of her polite and impersonal salutations, went away.	Сестра Сен-Жозеф, еще раз повторив свои вежливо-безличные напутствия, удалилась со словами:
Kitty realized that this was the moment to take her leave of the Superior.	"Eh bien, Madame, je vous quitte", и Китти поняла, что пришло время проститься с настоятельницей.
She thanked her for her kindness to her.	Она поблагодарила за все, что было для нее сделано.
They walked together along the bare, whitewashed corridors.	Вместе они пустились в путь по голым выбеленным коридорам.
"Would it be asking too much of you to register the parcel when you arrive at Marseilles?" said the Superior.	- Вас не затруднит послать этот пакет заказным из Марселя? - спросила настоятельница.
"Of course I'll do that," said Kitty.	- Что вы, конечно, нет, - ответила Китти.
She glanced at the address.	Она взглянула на адрес.
The name seemed very grand, but the place mentioned attracted her attention.	Фамилия выглядела очень внушительно, но ее больше заинтересовало название места.
"But that is one of the chateaux I've seen.	- Да ведь это один из тех замков, которые мы осматривали!
I was motoring with friends in France."	Я как-то совершила с друзьями автомобильную поездку по Франции.
"It is very possible," said the Mother Superior.	- Вполне возможно.
"Strangers are permitted to view it on two days a week."	Он открыт для обозрения два раза в неделю.
"I think if I had ever lived in such a beautiful place I should never have had the courage to leave it."	- Если б я жила в таком изумительном месте, у меня ни за что не хватило бы духу оттуда уехать.
"It is of course a historical monument.	- Это, конечно, известный памятник архитектуры.
It is scarcely intimate.	Но жить в нем неуютно.

If I regretted anything it would not be that, but the little chateau that we lived in when I was a child.	Если бы я о чем-нибудь жалела, так не об этом замке, а о другом, маленьком, где я жила ребенком.
It was in the Pyrenees.	Он находится в Пиренеях.
I was born within sound of the sea.	Там день и ночь шумит море.
I do not deny that sometimes I should like to hear the waves beating against the rocks."	Не скрою, порой мне хочется услышать, как волны разбиваются о скалы.
Kitty had an idea that the Mother Superior, divining her thought and the reason for her remarks, was slyly making fun of her.	Китти почудилось, что настоятельница, угадав, какими мыслями подсказано ее последнее замечание, лукаво над нею подтрунивает.
But they reached the little, unpretentious door of the convent.	Но они уже дошли до узкой, скромной наружной двери.
To Kitty's surprise the Mother Superior took her in her arms and kissed her.	К великому удивлению Китти, настоятельница обняла ее и поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую.
The pressure of her pale lips on Kitty's cheeks, she kissed her first on one side and then on the other, was so unexpected that it made her flush and inclined to cry.	Это было так неожиданно, что Китти залилась краской и чуть не расплакалась.
"Good-bye, God bless you, my dear child."	- Прощайте, мое милое дитя.
She held her for a moment in her arms. "Remember that it is nothing to do your duty, that is demanded of you and is no more meritorious than to wash your hands when they are dirty; the only thing that counts is the love of duty; when love and duty are one, then grace is in you and you will enjoy a happiness which passes all understanding."	Да благословит вас Бог. - Она на минуту прижала Китти к груди. - Помните, исполнять возложенные на вас обязанности - это еще мало, это не более похвально, чем омыть руки, когда они грязные. Что действительно важно - это исполнять свой долг с любовью. Когда долг и любовь будут слиты воедино, вот тогда на вас снизойдет благодать и вы познаете радость несказанную.
The convent door closed for the last time behind her.	Дверь монастыря закрылась за нею в последний раз.
LXIX	69
WADDINGTON walked with Kitty up the hill and they turned aside for a moment to look at Walter's grave; at the memorial arch he said good-bye to her, and looking at it for the last time she felt that she could reply to the enigmatic irony of its appearance with an equal irony of her own.	Уоддингтон проводил Китти до вершины холма; по дороге они ненадолго свернули к могиле Уолтера. Они простились у мемориальных ворот, и Китти, взглянув на них в последний раз, почувствовала, что может ответить на их загадочную иронию такой же иронией, своей собственной.
She stepped into her chair.	Она села в паланкин.
One day passed after the other.	Один день сменялся другим.
The sights of the wayside served as a background to her thoughts.	Окружающие картины служили фоном для ее мыслей.

She saw them as it were in duplicate, rounded as though in a stereoscope, with an added significance because to everything she saw was added the recollection of what she had seen when but a few short weeks before she had taken the same journey in the contrary direction.	Каждую из них она видела как бы удвоенной, заключенной в круг, как в стереоскопе, и по-новому значительной, потому что ко всему, что она видела сейчас, добавлялось воспоминание о том, что она видела за неполных два месяца до того, когда проделывала тот же путь в обратном направлении.
The coolies with their loads straggled disorderly, two or three together, and then a hundred yards behind one by himself, and then two or three more; the soldiers of the escort shuffled along with a clumsy walk that covered five and twenty miles a day; the amah was carried by two bearers and Kitty, not because she was heavier, but for face' sake, by four.	Кули со своими ношами растягивались по дороге - то шли парами, тройками, то какой-нибудь один отставал и к нему примыкали еще двое; солдаты из охраны шагали вразвалку, со скоростью, рассчитанной на двадцать пять миль в день; служанку несли два носильщика, а Китти -четыре, не потому, что она была тяжелее, а чтобы не уронить ее достоинство.
Now and then they met a string of coolies lolloping by in line with their heavy burdens, now and then a Chinese official in a sedan who looked at the white woman with inquisitive eyes; now they came across peasants in faded blue and huge hats on their way to market and now a woman, old or young, tottering along on her bound feet.	Навстречу двигалась то вереница тяжело нагруженных кули, то чиновник-китаец в портшезе, бросавший на белую женщину испытующие взгляды; шли на рынок крестьяне в синих рубахах и огромных шляпах, семенили забинтованными ногами женщины, то молодые, то старые.
They passed up and down little hills laid out with trim rice-fields and farm-houses nestling cosily in a grove of bamboos; they passed through ragged villages and populous cities walled like the cities in a missal.	На пологих подъемах и спусках проплывали мимо квадратики рисовых полей, крепкие крестьянские дома, приютившиеся в бамбуковых рощах; проплывали нищие деревушки и людные города, окруженные стеной, как на картинках в старинном требнике.
The sun of the early autumn was pleasant, and if at daybreak, when the shimmering dawn lent the neat fields the enchantment of a fairy tale, it was cold, the warmth later was very grateful.	Солнце уже не палило, как в разгаре лета; на заре, когда поля в неверном предутреннем свете мерцали как сказочные, было холодно, и тем приятнее потом казалось тепло.
Kitty was filled by it with a sense of beatitude which she made no effort to resist.	Оно наполняло Китти тихим блаженством, которому она и не пыталась противиться.
The vivid scenes with their elegant colour, their unexpected distinction, and their strangeness, were like an arras before which, like mysterious, shadowy shapes, played the phantoms of Kitty's fancy.	Эти яркие картины, такие изысканные по краскам, поражающие своим изяществом и своеобразием, были как гобелен, на фоне которого, подобные призракам, плясали загадочные тени, порожденные ее воображением.
They seemed wholly unreal.	Они казались совершенно нереальными.
Mei-Tan-Fu with its crenellated walls was like the painted canvas placed on the stage in an old play to represent a city.	Мэй-дань-фу с его зубчатыми стенами вспоминался как раскрашенный холст в старинной пьесе, где сцена должна изображать город.
The nuns, Waddington, and the Manchu woman who loved him, were fantastic characters in a masque; and the rest, the people sidling along the tortuous streets and those who died, were nameless supers.	Монахини, Уоддингтон и маньчжурская принцесса, которая его любит, - персонажи в старинной пантомиме; а остальные - те, что крались по узким улочкам, и те, что умирали, -как безымянные статисты.

Of course it had, they all had, a significance of some sort, but what was it?	Конечно, все это что-то значит, но что именно?
It was as though they performed a ritual dance, elaborate and ancient, and you knew that those complicated measures had a meaning which it was important for you to know; and yet you could see no clue, no clue.	Все они словно исполняют ритуальный танец, сложный и древний, и знаешь, что эти замысловатые телодвижения полны смысла, который очень важно понять, но ключа к разгадке нет и нет.
It seemed incredible to Kitty (an old woman was passing along the causeway, in blue, and the blue in the sunshine was like lapis lazuli;* her face with its thousand little wrinkles was like a mask of old ivory; and she leaned, as she walked on her tiny feet, on a long black staff) it seemed incredible to Kitty that she and Walter had taken part in that strange and unreal dance. They had played important parts too.	Китти казалось невероятным (по дороге шла старая женщина в синем, синее под солнцем блестело как лазурит, лицо ее, изборожденное мелкими морщинками, было как маска потемневшей слоновой кости; она шла, мелко перебирая крошечными ножками и опираясь на большой черный посох), казалось невероятным, что еще недавно она и Уолтер тоже участвовали в этом странном, непонятном танце, и притом исполняли в нем важные роли.
She might easily have lost her life: he had.	Она вполне могла умереть, а он и вправду умер.
Was it a joke?	Это не шутки.
Perhaps it was nothing but a dream from which she would suddenly awake with a sigh of relief.	Может, это всего лишь сон, от которого она внезапно проснется со вздохом облегчения?
It seemed to have taken place a long time ago and in a far-off place.	Все это будто случилось очень давно, где-то очень далеко.
It was singular how shadowy the persons of that play seemed against the sunny background of real life.	Удивительно, какими призрачными кажутся персонажи этой пьесы на солнечном фоне действительной жизни.
And now it seemed to Kitty like a story that she was reading; it was a little startling that it seemed to concern her so little.	А временами Китти казалось, что она читает про все это в книжке и удивляется, почему судьба героев так мало ее трогает.
She found already that she could not recall with distinctness Waddington's face which had been so familiar to her.	Даже лицо Уоддингтона, такое, казалось бы, знакомое, она уже не могла припомнить отчетливо.
This evening they should reach the city on the Western River from which she was to take the steamer.	Сегодня к вечеру они прибудут в город на Западной реке, где она сядет на пароход.
Thence it was but a night's run to Hong Kong.	А оттуда всего одна ночь до Гонконга.
LXX	70
AT first because she had not wept when Walter died she was ashamed.	Сперва ей было стыдно, что она не плакала, когда Уолтер умер.
It seemed dreadfully callous.	Такая бессердечность!
Why, the eyes of the Chinese officer, Colonel Y #252;, had been wet with tears.	Ведь даже у этого китайца полковника Ю глаза были полны слез!
She was dazed by her husband's death.	Смерть мужа ошеломила ее.