Помоги проекту - поделись книгой:
Установление общих границ между Россией и Кореей в середине XIX в. и активные контакты между странами вызвали интенсивную корейскую иммиграцию в Россию и, таким образом, появление в ней еще одной национальности, численность которой к концу XX в. достигла 450 тыс. (100 тыс. из них проживало на российском Дальнем Востоке)[343].
В 1869 г. корейская иммиграция стала катастрофической. Из-за сильных дождей в Северной Корее был полный неурожай, а последствием его – голод. Около семи тысяч корейцев покинули свою родину, массы голодных людей переходили границу и оказывались здесь в совершенно беспомощном состоянии. Вернуться назад они не могли – на родине их за своевольный уход в Россию ожидали жестокие кары и казни. Русская администрация прилагала неимоверные усилия к тому, чтобы облегчить участь этих людей, определить на зимовку, прокормить до весны.
«Делалось это частью из сострадания, часть из опасения, как бы не появились между ними повальные болезни, которые могли перейти и на русское население», – писал впоследствии П.Ф.Унтербергер. И тут же замечал: «Наводнение корейцами Южно-Уссурийского края никак не могло входить в наши интересы, а потому начали принимать меры, чтобы пресечь дальнейший их приток»[344].
Но у приграничной администрации, как и у центральной российской власти, никогда не было четкой позиции, что же делать с притоком иностранцев. Верх все время брали субъективные воззрения принимавших в тот или иной момент решения людей. И если Корф противился притоку мигрантов, в частности он категорически выступал против переселения корейцев в Россию, хотя и не вводил формальных запретов, то его преемники на посту генерал-губернатора С.М.Духовский (1893 – 1898 гг.) и Н.И.Гродеков (1898 – 1902 гг.) считали ее весьма полезной для колонизации Приамурья и всячески способствовали улучшению условий жизни корейцев в России, облегчению принятия ими российского подданства[345].
Но затем маятник качнулся снова: занимавший генерал-губернаторский пост с 1905 г. немец Павел Федорович Унтербергер видел в корейцах серьезных экономических конкурентов, которые к тому же плохо поддаются ассимиляции, пытаются «создать внутри России свое государство и, прочно осваиваясь на земле, препятствуют русской колонизации Дальнего Востока». Он писал: «В земледелии китайцы и корейцы далеко опередили русских. Характер их поселений отдельными хозяйствами более отвечает производительности труда, так как поля расположены вокруг жилья… Унавоживание полей при близком расстоянии их от жилья несравненно удобнее, чем при нашем хозяйстве. Наконец, обработка полей и уход за ними при… грядовом способе посева несравненно лучше, чем у нас, и земля не так скоро выпахивается»[346].
«Практикуемый способ ведения хозяйства путем отдачи земель в аренду корейцам, – убежденно писал он, – развращает русское сельское население, которое, отвыкая от самостоятельного крестьянского труда, предается безделью и пьянству»[347].
Поэтому Унтербергер прилагал все усилия для сокращения корейской иммиграции в Приамурский край и не дозволял получения корейцами российского подданства[348]. Правда, это лишь частично помогало сдерживать приток переселенцев из-за границы: в течение 1906 – 1910 гг. число корейских эмигрантов только в Приморской области, по данным того же П.Ф. Унтербергера, увеличилось с 34399 до 50965 человек. И эти данные отражали только число зарегистрированных корейцев. По неофициальной статистике, их насчитывалось не менее 60 тыс.[349]
Герман Николаевич Ким, известный историк корейцев в России, описывает на основе архивных источников разные подходы, существовавшие в российском обществе тех лет к проблеме корейских переселенцев [350].
В 1860 – 1870-х гг. власти стали понимать, какие угрозы несет с собой неконтролируемая миграция. Поселенческая политика в регионе стала оцениваться как элемент обеспечения безопасности России и велась по нескольким направлениям. Одно из них – привлечение на Дальний Восток русских из перенаселенной Европейской части страны. Эта работа шла не очень успешно: к 1881 г. в регионе проживало всего 67,7 тыс. русских.
Важную роль в ускорении переселения были призваны сыграть создание Добровольного флота и установление регулярной морской связи региона с Европейской Россией, а также Закон от 1 июля 1882 г. «О казеннокоштном переселении в Южно-Уссурийский край», куда в 1860 -1870-х гг. направлялся меньший поток переселенцев, чем в Амурскую область[351]. На основании Закона из европейской части России ежегодно должны были переселяться морем за счет казны 250 крестьянских семей [352].
Добровольный флот был создан на народные пожертвования. В 1880 г. рейсом парохода «Москва» было открыто морское сообщение между Одессой и Владивостоком, что положило начало активному притоку переселенцев и новому этапу колонизации[353].
Огромную работу как заведующий переселенческим управлением в Южно-Уссурийском крае вел Федор Федорович Буссе. Этого человека отличали честность, простота и сердечность в отношениях с переселенцами – крестьянами. Он был своего рода энциклопедистом переселенческой жизни: не было такого вопроса у переселенца, какой бы остался без ответа со стороны поставленного на эту работу чиновника Буссе. Кроме того, обстоятельность и ответственность к своему делу позволили Буссе и как ученому понять процессы, наблюдателем и участником которых он был.
26 января 1882 г. были внесены изменения в Правила для поселения. Льготы, предоставляемые ранее всем категориям поселенцев, распространялись теперь только на русских подданных и лишь в особых случаях с разрешения генерал-губернатора Восточной Сибири – на отдельных переселенцев из иностранных подданных.
В сфере таможенной политики первые протекционистские меры были приняты еще в 1867 г. с введением пошлин на иностранный спирт и алкогольные напитки, а дальнейшие шаги в этом направлении были сделаны в 1870 – 1880-х гг.[354]
Среди переселенцев, прибывавших в Приамурье и Приморье, преобладали крестьяне (69,1 %) и казаки (30,2 %). Сельскими жителями было основано 134 селения (38 казачьих и 96 крестьянских). Всех переселившихся на Дальний Восток с 1861 по 1900 гг. включительно крестьян по количеству наделенной земли именовали «стодесятинниками», а по времени поселения в крае – «старожилами».
С 1880-х гг. основная ставка в переселенческом вопросе была сделана на украинские губернии и, прежде всего, на Левобережную Украину[355].
Ю.Н.Осипов, анализируя политику властей по организации переселения русских крестьян на Дальний Восток, особо подчеркивает, что с 1882 г. в ЮжноУссурийском крае переселенцам для устройства на новых местах выдавала-сь ссуда на домообзаводство. Так, с 1882 по 1891 гг. крестьянам было выдано таких ссуд на сумму 813154 руб. (из расчета не более 200 руб. на семью). В связи с несчастными случаями с 1886 г. по 1 сентября 1896 г. крестьяне получили от государства 49980 руб.[356].
Значительную роль в формулировании и проведении этой политики в жизнь сыграл план генерал-губернатора Корфа по преобразованию края. В 1887 г. он предложил целый комплекс мероприятий, рассчитанных на 8 – 10 лет вперед. Программа эта заключалась в следующем: 1) усиление наших морских и сухопутных сил на Дальнем Востоке и усиление военной обороны края; 2) увеличение коренного русского населения, сокращение притока китайцев и корейцев, переселение казаков и поддержание и развитие православия; 3) увеличение средств народного образования в крае; 4) преобразование администрации и судебная реформа; 5) удешевление жизни в крае и поднятие производительности страны в связи с улучшением путей и средств сообщения; 6) охранение дружественных отношений с соседними государствами[357].
В 1890-х гг., рассматривая программу переселения русских в край, администрация Приамурского генерал-губернаторства предполагала на будущее сохранить три вида существовавших ранее переселений крестьян: первый – в Амурскую область сухим путем через Сибирь за собственный счет без всякого пособия от казны; второй – в Приморскую область морем за собственный счет с внесением залога для обеспечения устройства хозяйства по прибытии на место; третий – переселять в Приморскую область морским путем людей с выдачей им от казны долгосрочных, но возвратных ссуд.
С 1900 г. открылось движение по Забайкальской железной дороге, и переселенцы могли доехать теперь до Сретенска, оттуда направлялись далее на пароходах и частично плотах по Шилке и Амуру. Всего с 1892 по 1900 гг. на Дальний Восток прибыло 73724 чел., в том числе в Амурскую область – 25363, в Приморскую – 48361 чел. [358]
Позже генерал-губернатор П.Ф.Унтербергер напишет:
«На местах новой своей оседлости народ продолжительный период времени будет преимущественно производить сырье, которое должно иметь удобные пути к местам сбыта, что, в свою очередь, вызывает необходимость выхода нашего к морскому побережью и обладания на нем непременно собственными портами. Отправлять же сырье на тысячеверстные расстояния по железным дорогам в Европейскую Россию или за границу не выдержит со временем конкуренции и понизит настолько его цену на местах, что производство может сделаться прямо убыточным. Необходимость обладать собственными портами на берегах Тихого океана обусловливается тем, что если порты будут находиться в руках другой державы, то крупная доля барыша, при пропуске через них нашего сырья, останется в руках иностранцев и наше население может быть обречено на прозябание.
При таких условиях можно опасаться, что переселение на Дальний Восток сократиться до минимума и переселенцы из Европейской России направятся в другие страны, где за ними будет обеспечено полностью пользование результатами своего труда.
Но тогда Российское государство, отдавая крупную часть своего избытка народонаселения в чужие страны, ослабит существенно свой рост и, постепенно теряя силу и значение по отношению к другим народам, отойдет в международных сношениях на второй план, со всеми подрывающими благосостояние его жителей последствиями.
По приведенным соображениям, Приамурский край имеет для Империи громадное значение, представляя собою обширный запас земель и естественных богатств для использования их будущими колонистами из Европейской части России»[359].
Значительную роль в поселенческой политике сыграло казачество.
Вопрос о межевании казачьих земель особо остро был поставлен в 1879 г., причем было признано необходимым исключить из наделов все затопляемые пространства, которых после большого наводнения 1872 г. оказалось больше, чем это было указано на планах межевания начала 1860-х гг. По представлению генерал-губернатора генерал-адъютанта барона Фредерикса было признано целесообразным определить казачьим поселениям временные границы их наделов на месте сообразно численности населения. Положение это, рассмотренное Государственным Советом, было утверждено царем в 1879 г.[360]
В 1885 г. вновь вопрос об отводе казакам земель был поднят войсковым правлением Амурского казачьего войска. Высказывалась при этом мысль, что для охраны границы всю пограничную полосу следует отдать под казачьи поселки, «без допущения селиться в промежутках крестьянам, во избежание вредной, как в административном, так и хозяйственном отношениях, чересполосицы».
Принимая затем во внимание, что на большом протяжении берег Амура при наводнениях затопляется, казаки просили, чтобы эта полоса была не менее 25 верст. Это мнение горячо поддержал генерал-губернатор генерал-адъютант барон Корф, также признавший необходимым не допускать вдоль границы заселения земель крестьянами, тем более что китайское правительство начало усиленно заселять часть Манчжурии, прилегающей к границе[361].
Кроме того, Корф установил железное правило: закупка зерновых хлебов для расквартированных в крае воинских частей обязательно производилась на месте, в крае и прямо от земледельцев безо всяких посредников. С этой целью органами управления ежегодно назначались определенные цены на разные сорта зернового хлеба, и по этим ценам местным земледельцам, привозившим зерно в назначенные приемные пункты, деньги уплачивались полностью, с известной скидкой за «сверхкондиционную сортность и влагу»[362].
Корф никогда не забывал и о поощрении казаков, других видных переселенцев. А.И.Коваленко отмечает, что в те годы среди местных уроженцев были редкие исключения – казачьи офицеры, сумевшие самостоятельно достичь высокого положения благодаря способностям и усердию. «Ярким представителем такого служащего был А.М.Бутаков. Он происходил из казачьих детей Забайскальской области. Воспитывался при родителях. В 1862 г., будучи 17 лет от роду, вступил в службу писарем в правление 1-й пешей бригады Забайскальского казачьего войска. В 1867 г. был старшим урядником и столоначальником правления 1-й пешей бригады. В 1872 – 1874 гг. исполнял должность старшего адъютанта Управления атамана III отделения Забайкальского казачьего войска. В 1877 – 1883 гг. в чине сотника заведовал Нерчинскими ссыльнокаторжными. В 1883 – 1884 гг. являлся смотрителем Александровской каторжной тюрьмы на Сахалине. А в 1884 – 1896 гг. был Тымовским окружным начальником, успев потрудиться при трех губернаторах.
Начальник о. Сахалина генерал-майон А.И.Гинце называл сотника Бутакова «самым бдительным и усердным своим помощником»…
Сахалинские губернаторы неоднократно ходатайствовали о выдаче ему единовременного годового оклада жалованья «ввиду многосемейного положения», так как за исправную службу он не получал особого поощрения. Генерал-губернатор А.Н.Корф считал такие ходатайства не только заслуживающими внимания, но и желательными и даже необходимыми, «как в интересах дела, так и согласно справедливости»[363].
Что же касается притока мигрантов из Китая и Кореи, то Корф вплотную первым приступил в начале 1890-х гг. к разрешению «корейского вопроса». В 1886 г. в Хабаровске по инициативе генерал-губернатора был созван 2-ой съезд губернаторов и других представителей местных властей Приамурского края. К этому времени в крае зарегистрированных оседлых корейцев было 8500 человек, а корейцев иностранного подданства – 12500 человек. Помимо этого ежегодно на заработки приходили из Кореи до трех тысяч человек. Решения съезда сводилось к тому, чтобы не допустить дальнейшего переселения корейцев, а переселившихся раньше выселить вглубь территории края. Это, как и соответствующее ходатайство генерал-губернатора Приамурского края А.Н. Корфа, было одобрено Комитетом министров в Петербурге, который решил: «Ныне же воспретить прибывающим в Россию корейцам и другим из китайских и корейских пределов селиться на пограничных с Китаем и Кореей местностях» [364].
Фактически такое решение могло быть принято только в условиях отсутствия специальных правовых актов, которые бы регулировали положение этой массы экономических беженцев. Все изменилось после заключения русско-корейской конвенции о пограничных сношениях, подписанной 8 (20) августа 1888 г. в Сеуле между К.И. Вебером и президентом коллегии иностранных дел Ким Юн Сиком, а также достижения устного соглашения, которые легли в основу мероприятий русских властей в отношении поселившихся в России корейцев и регламентации вопросов корейской иммиграции.
За отправную точку, как и в случае с Китаем за полтора века до этого, был взят заключенный двусторонний российско-корейский договор.
С Кореей, как указывалось, Россия благодаря усилиям К.И.Вебера такой первый общий акт заключила 7 июля 1884 г. Приамурский генерал-губернатор А.Н.Корф, как проводник практической политики в отношении корейцев, предписал разделить всех переселенцев на три категории. К первой были отнесены переселившиеся и осевшие в России до заключения русско-корейского договора 1884 г. Им разрешалось остаться в Уссурийском крае, и они должны были быть приняты в русское подданство. Ко второй категории были отнесены корейцы, переселившиеся и осевшие в России после 1884 г., но желающие принять русское подданство и обязывавшиеся исполнять правила, установленные для первой категории. К третьей категории были отнесены корейцы, временно проживающие в Приамурском крае, т. е. не осевшие здесь, а приехавшие на заработки. Они не имели права селиться на государственных землях. Оставаться же в русских пределах они могли только по получении так называемых билетов на жительство. Переселяться и проживать в России разрешалось тем, кто имел корейские паспорта, которые следовало через месяц обменять на платные годовые русские билеты[365]. Русские билеты – своего рода миграционные карты, предоставлявшиеся за плату.
Вплотную заниматься переселенческой политикой пришлось и Павлу Федоровичу Унтербергеру.
Он происходил из потомственных дворян Симбирской губернии. Его отец Федор Унтербергер и мать Мария Унтербергер, урожденная Рудольф, имели пятерых детей. Павел был старшим[366].
Он родился в 1842 г., в 1864 г. окончил в Санкт-Петербурге Николаевскую инженерную академию по первому разряду и получил высшее инженерное образование. В середине ноября 1864 г. П. Ф. Унтербергер прибыл в Иркутск – столицу Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, в состав которого наряду с Енисейской губернией, Якутской областью и Камчаткой входили Амурская и Приморская области. Он был зачислен военным инженером Инженерного управления Восточно-Сибирского военного округа и в общем и целом прослужил военным инженером в Восточной Сибири двадцать четыре года (1864 – 1888 гг.)[367].
В обязанности военного инженера входило обеспечение рабочей силой строительства, и когда в середине семидесятых годов XIX века Инженерному окружному управлению предстояли работы по усилению военного поста Хабаровка, власти пришли к заключению, что для решения этой задачи нужен найм рабочих-строителей в Китае. Реализация плана по найму китайских рабочих на строительство казенных объектов в Приамурье была поручена инженер-подполковнику П. Ф. Унтербергеру, который для этого в 1876 г. совершил большое путешествие в Китай. Ему поручили нанять сто китайцев для работ в Приамурье.
Этот опыт – и строительный, и страноведческий – пригодился ему и тогда, когда в Китае обострилась внутриполитическая обстановка, и было необходимо обеспечить защиту Владивостока. Строительство тогда тоже было под началом Унтербергера. Под его руководством, с его участием были проведены большие фортификационные работы во Владивостоке и в устье реки Амур, проложены грунтовые дороги, построено жилье для военных и переселенцев, проведена телеграфная связь на Дальнем Востоке.
Постоянно приходилось выполнять и функции военного, дипломата. В составе специального отряда в 1871 г. ему пришлось защищать чиновников русского консульства в городе Урге в Монголии, подвергшихся нападению со стороны китайских повстанцев, руководить работами по укреплению территории консульства.
За двадцать четыре года службы в Военном инженерном ведомстве Унтербергер прошел все ступени должностной лестницы – от инженерного офицера до начальника инженеров в Приамурском военном округе, приобрел высокий авторитет специалиста по оборонительным укреплениям Дальнего Востока, с его мнением считались в военном министерстве.
После образования в 1884 г. Приамурского генерал-губернаторства, в которое вошли Приморская, Амурская и Забайкальская области и остров Сахалин, П.Ф.Унтербергер был командирован в Хабаровку для исправления должности заведующего инженерной частью Приамурского военного округа. Через четыре года он стал начальником инженеров округа. Приамурский генерал-губернатор, командующий войсками военного округа А.Н. Корф поддерживал его[368].
В 1887 г. П.Ф.Унтербергер был произведен в первый генеральский чин генерал-майора. За отличную и ревностную службу он был награжден орденами Святого Станислава 3-й и 2-й степеней, Святой Анны 3-й и 2-й степеней и Святого Владимира 4-й и 3-й степеней. А год спустя император назначил П.Ф.Унтербергера военным губернатором Приморской области. На этой должности он пробыл до 27 мая 1897 гг.
Затем он вернулся на Волгу, приняв должность Нижегородского губернатора, тяжело переживал поражение в русско-японской войне.
18 ноября 1905 г. он стал Приамурским генерал-губернатором и пробыл в этой должности до 6 декабря 1910 г.
Он внес свой вклад в строительство железных дорог в регионе. «В конце XIX века, будучи губернатором Приморья, он заинтересованно участвовал в строительстве Уссурийской железной дороги. А после русско-японской войны назрела необходимость довести Сибирскую железнодорожную магистраль до Хабаровска – главного центра Дальнего Востока. Как государственник, радевший об укреплении пошатнувшихся позиций России на тихоокеанских рубежах, Унтербергер был убежден, что постройка Амурской железной дороги является первостепенным делом правительства. Она должна была соединить запад страны с Дальним Востоком, пройти по российской территории, чтобы не зависеть, как КВЖД, от политических и военных обстоятельств соседнего государства», – это оценка труда генерал-губернатора его современниками[369].
Павел Федорович сделал неимоверно много для главного – для того, чтобы край у китайской и корейской границы был заселен, развивался экономически и духовно. Он был убежден: задача государственной важности политики на Дальнем Востоке – скорейшее возможно плотное заселение Приамурского края русским людьми. Его губернаторство совпало с началом столыпинской аграрной реформы, за время проведения которой численность русских здесь росла большими объемами и ускоренным темпом.
Те, кто вместе с ним работали над ее выполнением, всегда подчеркивали, насколько это было трудное дело.
«Адаптация прибывших на Дальний Восток переселенцев происходила с трудом. «Жизнь здесь отличается достаточной суровостью, – сообщал один из первых исследователей Дальнего Востока Д.И.Шрейдер.-…Под небом Южно-Уссурийского края особенно резко сказывается давление окраины. Человек, привыкший жить в европейской России, попадает здесь в совершенно иную обстановку, дышит здесь другим воздухом, видит другое небо и солнце, живет с другими людьми. Здесь встречает его дикая природа побережья великого океана, тяжелые условия жизни, лишение многих элементарных удобств, без которых немыслимо человеческое существование. Тоска по Родине – это яд, отравляющий здесь, на окраине, все существование приезжих людей. Тоска по Родине – это беспрерывное, всепоглощающее страдание, затмевающее все желания, помыслы, чувства»[370].
«Для успешности выписки русских рабочих, – писал в Петербург Унтербергер, – требуются следующие главные условия.
1) Определенные кредиты на несколько лет.
2) Крупные работы.
3) Широкое оповещение в Европейской России, по крайней мере, за 6 месяцев до начала строительного периода, какие работы, в каких местностях, в каком количестве и в какой срок должны быть выполнены, когда будут назначены торги и с какой цены они начнутся» [371].
Особое внимание он уделял проводившемуся в крае железнодорожному строительству. «Опыт службы Заамурской железнодорожной бригады доказал, – горячо аргументировал он свои планы, – что железнодорожные батальоны окупают работой с лишком две трети своего содержания. Проект организации таких работ на части строящейся Амурской железной дороги подробно разработан начальником Воесточно-Китайской железной дороги генерал-лейтенантом Хорватом и начальником Заамурской железнодорожной бригады генерал-майором бароном Роппом» [372].
В своей первой книге «Приморская область. 1856–1898 гг. Очерк» П.Ф.Унтербергер подробно описывает административные меры, которые принимались для организации переселения в суровый край людей из Европейской России: отводились участки земли, принималось в расчет, хотят ли люди единолично вести хозяйство или общиной и т. д.[373] Во втором своем фундаментальном труде «Приамурский край. 1906 – 1910 гг.: Очерки» он сделал обзор своей деятельности за пять лет – это 114 самых разных начинаний и осуществленных проектов, от обследования переселенческого вопроса и отправки экспедиций на разведку новых земель до открытия «лепрозории на Камчатке»[374].
Его книги показывают, что с годами он стал опытным управленцем, они характеризуют его как личность:
«Местная административная власть в Приморской области считала заселение Уссурийской округи казаками безусловно необходимым основывать на свободном выборе переселенцами места своей новой оседлости во всем районе округи: при существующих поселках или в местах еще вовсе не занятых. Побудительные к тому причины были следующие:
1. Новосел, выбравший себе по собственным соображениям и привычкам место для поселения, охотнее принимается за работу по устройству своего быта, легче переносит могущие быть неудачи и спокойнее мирится с недостатками выбранного им самим места, чем если бы он был на него посажен принудительно. Мало того, в последнем случае он склонен даже те неудачи, в которых он сам виновен, относить к неудачно выбранному администрацией месту поселения. Посредством этого явились бы постоянные просьбы и ходатайства о помощи и о пособиях, а также стремление поселившихся искать другие места, более подходящие к их желаниям.
2. Администрация никогда не может так основательно вникнуть в потребности каждого из переселенцев, чтобы считать себя более их самих компетентной в выборе места поселения. Можно сказать больше, если бы даже администрация выбрала лучшее место, чем сами новоселы, но таковое последним не приглянулось бы, то и тогда, в интересах самого дела, следовало бы отдать преимущество выбранному самими переселенцами месту, которое им или по привычкам, усвоенным еще на бывшей родине, или по другим причинам пришлось бы более по душе; и
3. Когда дело идет о заселении края, то на первую очередь при выборе места для новоселов должны быть поставлены не стратегические соображения, а возможно лучшее устройство самих поселений в колонизационном отношении. Тогда новоселы скорее откликнутся на новом месте и благосостояние их будет расти, что в особенности важно в казачьих поселениях, которые должны выставлять в первоочередные части на свой счет обмундированных и снаряженных казаков»[375].
Обустройству, быту казаков он уделял большое внимание. Видел в них силу, способную сделать освоенным Приамурский край. Его стараниями правительство предоставило переселявшимся на Дальний Восток крестьянам право приобретать землю во временное пользование или в полную собственность. Казаки-переселенцы освобождались в течение пяти лет от службы в первоочередных войсках [376].
Современные исследователи дальневосточного казачества отмечают, что у казачества складывалась особая система взаимоотношений с первыми лицами края. За исключением единственного гражданского генерал-губернатора, известного ученого Н.Л.Гондатти, губернаторы были людьми военными, получившими блестящее академическое образование, имевшие в прошлом большой опыт военной службы. Для казаков они одновременно являлись наказными атаманами Приамурских казачьих войск. «В харизматической казачьей культуре генерал-губернаторы были наместниками царя, и к ним формировалось соответствующее титулу отношение. Это были отцы командиры, осуществлявшие неустанную заботу о казачьих делах, службах, семьях»[377].
«Незаурядной личностью, пользующейся заслуженным авторитетом среди казачества был П.Ф.Унтербергер, – пишет А.И.Коваленко. – После девяти лет пребывания в должности Наказного атамана Уссурийского казачьего войска, а затем семи лет Нижегородским губернатором он был назначен генерал-губернатором Приамурского края, командующим войсками Приамурского военного округа и Наказным атаманом Приамурских казачьих войск. П.Ф.Унтербергер успешно занимался административной работой. Решая вопросы по укреплению экономического и военно-стратегического потенциала края, строительству железной дороги, осушению болот, переселению крестьян и наделению землей казаков, он стремился к усилению военной мощи России на Дальнем Востоке. Одновременно Унтербергер отличался знанием жизни простых казачьих семей, проявлял по отношению к ним заботу и внимание. Прощаясь с Уссурийским войском, он сделал пожертвования ряду школ, храмов, посетил семьи подъесаула Савицкого, старейшего уссурийского казака из числа первопоселенцев из Забайкалья отставного зауряд-хорунжего Колышкина, могилу рядового Терентия Лапина, погибшего при охране границы» [378].
После русско-японской войны, когда приток мигрантов из Кореи и Китая увеличился, генерал-губернатор особенно внимательно стал относиться к этому вопросу.
Политика П.Унтербергера в отношении переселенцев из Китая, Кореи и Японии составила целую главу в истории связей России с этими странами. Наблюдая процессы миграции, он приходил к следующим выводам: наплыв переселенцев из-за границы «в корне парализует русскую колонизацию Приамурья и поэтому все мероприятия правительства должны быть направлены к тому, чтобы устранить вредные от этого последствия». С этой целью он предлагал:
1) В первую очередь, во всех казенных предприятиях, концессиях и арендах казенных земель труд корейцев, китайцев и японцев должен быть заменен русским.
2) Ограничения в этом отношении частных предприятий следует начинать в сфере сельскохозяйственной деятельности, во избежание оседания и закрепления корейцев, китайцев и японцев на земле.
3) Безотлагательно следует приступить к решению вопроса с массой незаконно поселившихся на казенных землях[379].
В то же время П.Унтербергер видел, насколько велики различия между дальневосточными народами. На переселение китайцев он смотрел более лояльно. С китайской общиной у него даже установились рабочие контакты, что было важно при розыске преступников или незаконных промысловиков. Когда он сдавал свои дела военного губернатора Приморской области генералу Д.Субботичу, городская дума, отмечая заслуги перед городом, избрала его почетным гражданином Владивостока. Не осталась в стороне и китайская община города, которая преподнесла ему адрес, написанный на шелковой материи на китайском языке. В нем говорилось: «Его превосходительству Павлу Федоровичу Унтербергеру за добродеятельное управление, признательное китайское общество г. Владивостока, 4 мая 1897 г.»[380]
Позже хорошие отношения с китайской общиной ему ставились в вину в Петербурге. 3 апреля 1911 г. в Государственной думе состоялось заседание, на котором обсуждался запрос 30 членов Думы «по поводу неприятия со стороны местных властей Приамурского края надлежащих мер к защите населения от нападения хунхузов». Унтербергеру пеняли за то, что он выселял корейцев-перебежчиков из края, но закрывал глаза на то, что вместо них в поисках работы на российскую территорию проникали китайцы, среди которых было и немало бандитов. В запросе отмечалось, что китайские разбойники совершили несколько налетов на крупные населенные пункты Приамурья, однако глава края не придавал серьезного значения этим фактам и полагал, что население может собственными силами ликвидировать китайский бандитизм[381].
Настоящую озабоченность генерал-губернатора вызывала экспансия японской рыбопромышленности, которая могла иметь не только экономические, но и политические последствия для края. Он указывал в 1908 г. на то, что японцы приобретают все большее влияние на инородцев Дальнего Востока, поскольку арендуя рыболовные участки, продают им спирт, спаивая местное население. Другой негативной стороной японской экспансии, по мнению П.Унтербергера, стало то, что «японцы дают взятки местным властям за нарушение ими рыболовных правил»[382].
Японские представители проникали в русские владения под видом бонз и торговцев, производили съемки, собирали статистические данные и прилагали все старания, чтобы склонять симпатии корейцев на свою сторону и восстановить их против России. В связи со своей деятельностью в пограничных с Россией районах японцы в значительном числе наводнили русское Приамурье, преимущественно Владивосток, и изучили его всесторонне [383].
В связи с этим П.Ф.Унтербергер предлагал принять срочные меры. В общих чертах они заключались в следующем:
1. Запретить японцам проживать и посещать стратегически важные районы края.
2. Запретить фотографирование некоторых объектов и съемку плана местности.
3. Организовать специальное охранное отделение для борьбы со шпионством из специалистов японского языка.
4. Усилить промысловый надзор за деятельностью японцев.
5. Не допускать японских рабочих к промысловым работам в России.
6. Запретить японцам право пребывать в северных районах Приморья[384].
В 1909 г. он представил в Санкт-Петербург проект закона об особых для себя полномочиях. Они
обосновывались растущим влиянием японцев на Дальнем Востоке и сводились к следующему:
1. издавать обязательные постановления о запрещении иностранцам доступ в некоторые районы края;
2. запретить в пределах Приамурского края и территориальных вод России ведение съемок, описаний, измерений без разрешения местных властей;
3. установить в качестве взысканий за нарушение этих предписаний трехмесячное заключение или штраф [385].
Японцы на российском Дальнем Востоке стали первыми, на ком была испытана «технология» депортации в Новейшее время. Согласно проведенной японским торговым представителем своеобразной переписи, в конце XIX века во Владивостоке проживало 572 японца[386]. Увеличение численности общины было связано со строительством в Приморье Уссурийской железной дороги, в 1895 г. русское правительство разрешило въезд на свою территорию жителей островов для работы на строительстве. Со временем японцы «ушли» и в другие сферы деятельности, открыли магазины, парикмахерские, прачечные, мебельные салоны, бордели и т. д. Приток мигрантов из Японии был также связан с внутренними процессами в соседней стране: там в ходе проводимых реформ разорялись массы крестьян, которые искали и не находили себе применения на родине, многие из этих людей видели выход в переселении в Россию. В 1893 г. население Владивостока составляло 41943 человека, из них 16500 были русские, 22000 китайцев, 2600 корейцев, 11 англичан и 750 японцев. Немцев в городе проживало 72 человека[387]. Возникают японские кварталы, люди стараются держаться вместе, организуя этнический бизнес – только из своих и для своих.
С приближением русско-японской войны чувство неприязни и вражды между русскими и японцами проявляет себя во Владивостоке все больше. В городе происходят драки, нападениям подвергаются японские публичные дома и магазины. После начала военных действий японцы были уведомлены о том, что в случае введения в городе военного положения все проживавшие во Владивостоке японцы в течение десяти дней должны будут покинуть город. Тем, кто пожелает остаться в России, было предписано выехать в Хабаровск. Японская сторона указывала на то, что подобное решение нанесет удар не только по японской общине, но и по русскому и китайскому бизнесу, окажет негативное влияние на русско-японские отношения. К этому моменту, по данным японской стороны, в городе постоянно проживало около трех тысяч подданных Страны восходящего солнца[388].
Нет сомнения в том, что Япония, готовясь к войне с Россией, использовала собственных подданных для разведывательных целей. Д.М.Зайцев в своей книге приводит текст секретной инструкции на этот счет. Японцев интересовала «1 – любая информация о русской армии и флоте; 2 – информация о государственных финансах и общей экономической ситуации; 3 – настроения влиятельных политиков; 4 – информация об интригах при дворе и в правительстве; 5 – информация обо всех видных государственных деятелях: например, о положении Безобразова, о том, восстанавливает ли свои позиции партия Витте».
По соображениям безопасности накануне русско-японской войны все работавшие в российских государственных учреждениях японцы были уволены[389].
В работе Т.З.Поздняк, касающейся политики царского правительства в отношении иммигрантов, показано, как в конце XIX – начале ХХ века формировался общий курс с единой целью и методами по удалению из страны представителей враждующих государств. Это был целый комплекс законов и нормативных актов для осуществления административных мер по пресечению деятельности и выдворению из России подданных Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии – по мере того, как эти государства выступали во время Первой мировой войны против России[390]. В начале века это было апробировано на немногочисленной японской колонии во Владивостоке.
11 февраля 1904 г. русская сторона потребовала, чтобы все японцы покинули Владивосток. Эвакуация была осуществлена максимально организованно и в кратчайшие сроки. Японская община была сплочена и хорошо управлялась, именно это и способствовало успешной эвакуации. Русская сторона обеспечила безопасность и содействовала акции [391].
Русские власти прекрасно понимали: несмотря на то, что японцы имеют в России свой бизнес и клиентов, что благодаря этому живут и растят детей, в массе своей это патриоты своей родины, чувство причастности к всему японскому у них чрезвычайно сильно, они ощущают себя как японцы и только как японцы.
Поделиться книгой: