Помоги проекту - поделись книгой:
Примечания. *** p < 0,01, ** p < 0,05, * p < 0,1.
Зависимая переменная – статус работников, базовая категория – занятость в формальном секторе. Некоторые виды занятости были исключены из анализа из-за отсутствия вариации значений зависимой переменной (занятые в деятельности экстерриториальных организаций принадлежали только к формальному сектору, а занятые деятельностью по ведению домашних хозяйств с наемным обслуживанием принадлежали только к неформальному сектору).
Литература
Гимпельсон В. Е. Нужны ли отечественной промышленности квалифицированные работники? История последнего десятилетия // Экономическая социология. 2010. Т. 11. № 4.
Гимпельсон В. Е., Капелюшников Р. И
Гимпельсон В. Е
Капелюшников Р. И. Занятость в домашних хозяйствах населения // Нестандартная занятость в российской экономике / под. ред. В. Е. Гимпельсона, Р. И. Капелюшникова. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006. Гл. 6.
Методологическое руководство для пользователей базы микроданных обследований населения по проблемам занятости. М.: Росстат, 2002.
Нестандартная занятость в российской экономике / под. ред. В. Е. Гимпельсона, Р. И. Капелюшникова. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006.
Современные международные рекомендации по статистике труда. М.: Статинформ, 1994.
Труд и занятость в России. 2011: стат. сб. М.: Росстат, 2011.
Глава 4. Нормально ли быть неформальным?
4.1. Введение
Прошло 40 лет с того момента, когда британский антрополог и социолог К. Харт ввел в научный оборот понятие «неформальный сектор» [Hart, 1973]. За эти годы исследователи написали «горы» работ на тему «неформальности», но так и не пришли к консенсусу ни в определениях [глава 2, раздел 2.2], ни в характеристиках того явления, которое обозначается этим термином, ни в оценках вреда или пользы от него [глава 1, раздел 1.3]. И хотя простое перечисление видов деятельности, осуществляемых вне формальных институциональных рамок (мелкая торговля, оказание услуг частным образом, примитивное сельское хозяйство и т. п.), или особенностей такой деятельности (отсутствие трудовых договоров и социальной защиты, неуплата налогов и взносов в социальные фонды и т. п.) не вызывает особых сложностей, подобные списки, как правило, не получаются исчерпывающими и не приводят к согласию относительно сути перечисляемого. Они лишь подчеркивают неоднородность обсуждаемого явления, которое плохо укладывается под любую возводимую над ним терминологическую «крышу». (Исследователи, пожалуй, едины в одном: они не включают в неформальную экономику криминальную деятельность (незаконную торговлю оружием и наркотиками, проституцию, рэкет), которая обычно рассматривается отдельно.)
Со временем ситуация скорее усложняется, чем упрощается. Из проблемы, ограниченной развивающимися странами (где неформальность обычно рассматривалась как следствие экономической недоразвитости), она стала проблемой и развитых стран, и, естественно, переходных экономик. Рост спроса на личные услуги, развитие малого бизнеса, усиление конкуренции на товарных рынках, уход многих промышленных производств в страны с более низкими трудовыми издержками, активизация миграционных процессов, ограниченные возможности государственного регулирования, а в итоге распространение различных нетипичных форм занятости – все это стимулировало экспансию неформальности в развитых экономиках, т. е. там, где ее раньше не только не изучали, но и не видели. Те же обстоятельства подпитывают неформальность в переходных экономиках, но здесь к ним добавляются еще и свои специфические причины, связанные с адаптацией экономической системы к рынку и слабостью государственных и рыночных институтов (подробнее об этом см.: глава 1, раздел 1.4). Соответственно проблематика неформальности со временем не теряет, а, наоборот, приобретает еще большую актуальность.
Цель данной главы – проанализировать факторы, подталкивающие россиян к неформальной занятости, и главное – оценить ее влияние на заработную плату. Если статистические оценки уровня неформальности в России и ее профиль уже обсуждались в ряде работ [Гимпельсон, Зудина, 2011; Капелюшников, 2012; Slonimczyk, 2011], то ее влияние на заработки остается практически неизученным. Особенность предлагаемого нами анализа в том, что в нем используются данные специального обследования Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ – ВШЭ), проведенного в 2009 г.
4.2. Обзор литературы
Кратко напомним об основных результатах анализа по двум ключевым проблемам литературы по неформальности, который был представлен в предыдущих главах, – определения неформальной занятости и ее последствий для благосостояния индивидов. Если первое задает предметные рамки анализа, то второе прямо относится к цели настоящей главы.
Как уже отмечалось в Главе 2, существует два основных подхода к определению неформальности на рынке труда – производственный и легалистский [Hussmanns, 2004]. Если первый оперирует понятием «неформального сектора», то второй – понятием «неформальной занятости»; если первый при идентификации неформальных работников исходит из особенностей целых предприятий, где они заняты, то второй – из особенностей конкретных рабочих мест, которые они заполняют. В соответствии с
Для легалистского подхода отправной точкой служит характер трудовых отношений, в которые оказываются вовлечены работники. Те из них, чья деятельность протекает с нарушением действующих норм трудового законодательства, рассматриваются как занятые на неформальной основе. При этом при проведении границ между формальной и неформальной занятостью могут использоваться самые различные критерии: это и наличие/отсутствие официально оформленных трудовых контрактов, и уплата/неуплата взносов в социальные фонды, и соблюдение/несоблюдение законодательства о минимальной заработной плате, и т. п. В этом смысле легалистский подход является более широким, чем производственный, поскольку допускает возможность существования неформальных трудовых отношений не только в неформальном, но также и в формальном секторе экономики.
Хронологически производственный подход предшествовал легалистскому [Resolution Concerning Statistics… 1993], и большая часть имеющихся на сегодня оценок неформальной занятости выполнено с его использованием. (Так, оценки, аккумулируемые в базе данных МОТ, до сих пор строятся на его основе [Key Indicators of the Labour Market, 2011].) Однако после того, как в начале 2000-х годов использование легалистского подхода было фактически «санкционировано» экспертами МОТ [Guidelines Concerning… 2003], понятие занятости в неформальном секторе стало постепенно вытесняться более общим понятием неформальной занятости. Большинство новейших оценок, появившихся в течение двух последних десятилетий, исходят уже из «легалистского» понимания природы неформальности. Важно также отметить, что во многих исследованиях последнего времени предпочтение отдается «гибридным» определениям, сочетающим в различных комбинациях элементы производственного и легалистского подходов [Hazans, 2011; Slonimczyk, 2011].
При такой разноголосице в исходных дефинициях не удивительно, что встречающиеся в литературе количественные оценки могут варьироваться в очень широком диапазоне. Российская практика не составляет в этом смысле исключения. Как показывает обзор существующих публикаций, представленный в главе 2, оценки уровня неформальной занятости для России «гуляют» в коридоре от примерно 6 % до почти 30 %, причем главной причиной столь значительной вариации служат именно расхождения в ее определениях.
Для целей нашего исследования наибольший интерес представляет подход, используемый Росстатом при расчете официальных показателей неформальной занятости в России. Как уже отмечалось в главе 2, его можно назвать «расширенным производственным подходом», поскольку он нацелен на измерение занятости в неформальном секторе, однако границы этого сектора задаются при этом очень широко. К работникам формального сектора относятся все занятые на производственных единицах со статусом юридического лица, тогда как к работникам неформального сектора – все занятые на производственных единицах, не имеющих подобного статуса. (Никакие дополнительные ограничения, о которых упоминается в рекомендациях МОТ – будь то число наемных работников или официальная регистрация бизнеса, – не налагаются.) Согласно получаемым таким образом оценкам, доля занятых в неформальном секторе российской экономики увеличилась за последнее десятилетие примерно в полтора раза – с 12,4 % в 2000 г. до 19,5 % за три квартала 2012 г. (подробнее об этом см. главу 3).
В принципе, данные Росстата позволяют также измерять масштабы неформальной занятости, существующей внутри формального сектора, исходя уже из легалистских критериев. Однако этот дополнительный компонент оказывается, по официальным оценкам, очень незначительным – менее 0,5 % от общей численности занятых.
Напомнив об основных подходах к определению неформальности, мы можем еще раз обратиться к краткому обсуждению того, как в исследовательской литературе оцениваются ее последствия. Главным из них можно считать влияние неформальной занятости на заработки.
Подозрение, что попадание в неформальность может становиться причиной низких доходов и бедности, мотивировало многие исследования в этой области. Наше исследование также в значительной мере продиктовано стремлением оценить, насколько велики различия (если они есть) в заработках между формальными и неформальными работниками (в данном случае – в условиях российского рынка труда).
С одной стороны, можно предположить, что неформальная экономическая деятельность должна обеспечивать более высокие доходы, чем формальная, поскольку не предполагает полной уплаты налогов и финансирования дорогостоящей социальной защиты работников. Сэкономленные на таких платежах средства могут определенным образом делиться между неформальным работником и его работодателем или же составлять часть дохода самозанятых. Такая добавка к заработку (доходу) может быть компенсацией за отсутствие социальной защиты или платой за риск (например, при уклонении от налогов). Если же самозанятые, будучи микропредпринимателями, успешны в поиске и освоении новых бизнес-ниш, то они должны еще и иметь дополнительную премию за предпринимательские риск и инициативу [Berglann et al., 2011]. В подобных случаях у неформальных работников заработки будут выше, чем у формальных.
С другой стороны, неформальные работники (и самозанятые, и работающие по найму) могут вытесняться сюда различными неблагоприятными для них обстоятельствами, т. е. оказываться неформалами поневоле. Тогда они будут выбирать подобную опцию не из-за наличия особых предпринимательских предпочтений, которые хотели бы реализовать, а исходя преимущественно из соображений поиска второго лучшего при отсутствии доступа к более выгодным альтернативам, существующим в формальном секторе, в условиях высокой безработицы и слабой социальной поддержки. Такие неформалы в пределе оказываются скрытыми безработными, выбравшими подобный путь от безысходности и отсутствия лучших вариантов [Earle, Sakova, 2000]. В этом случае можно ожидать, что неформальность, при прочих равных, будет снижать заработки по сравнению с теми, что получают сопоставимые формальные работники.
Далее, некоторые индивиды могут добровольно выбирать неформальную занятость, не ожидая при этом значительных денежных выигрышей и соглашаясь на более низкую доходность такой деятельности (подробнее см. главу 1, раздел 1.4). Их могут привлекать иные – неденежные – стороны такой работы: возможность «быть начальником самому себе», самостоятельность, гибкость графика, возможность заниматься любимым делом и т. п. [Hamilton, 2000]. Если такие характеристики работы значимы для индивида, то их наличие компенсирует снижение вклада денежной компоненты в общую полезность.
Более того, интересующие нас отдачи могут варьироваться и внутри групп, выделенных по критерию неформальности, но отражая тем самым их внутреннюю неоднородность. Очевидным примером такого рода является существование небольшого числа сверхуспешных предпринимателей – «звезд», по сути «взрывающих» верхнюю часть распределения [Rosen, 1981]. Это означает, что оценки разрыва в средних показателях дохода (заработка), которыми обычно оперируют, могут давать неполное и смещенное представление об общей ситуации.
Перечисленные выше возможные варианты могут сосуществовать, отражая неоднородность самой неформальной занятости. Такое видение неформального сектора соответствует двухъярусной модели Г. Филдса [Fields, 1990], о которой мы подробно говорили выше в главе 1. Если первый ярус включает сегмент неформальных работников, вытолкнутых из формального сектора и получающих меньшую (по сравнению с той, что была бы в формальном) денежную оплату, то второй охватывает тех, кто предпочитает работать неформально из-за ожидаемых здесь выгод. В первом случае неформальность будет «штрафовать», а во втором – «премировать».
В конечном счете знак и величина отдачи от неформальности должны определяться эмпирически. При этом отдачи для самозанятых и для наемных неформалов могут подчиняться разным механизмам формирования, а потому различаться как по знаку, так и по абсолютной величине.
Итак, что же говорят исследования? Какофония определений неформальности, различия в применяемых методологиях оценивания и в используемых эмпирических данных, характерные для исследований в этой области, ведут к большому разбросу эмпирических оценок. Кроме того, сами страны, становившиеся объектом изучения, сильно разнились между собой, что также, при прочих равных, должно было усиливать вариацию в получаемых результатах. Тем не менее некоторые обобщения все же можно сделать.
Основным источником данных для подобных оценок служили обследования домохозяйств (кросс-секционные или панельные – что доступно), а методология, как правило, базировалась на использовании различных версий минцеровского уравнения заработной платы. В методологически более продвинутых работах авторы пытаются учесть неслучайный отбор в неформальность под воздействием ненаблюдаемых факторов и тем самым скорректировать эконометрические оценки с учетом потенциальной эндогенности выбора сектора. На сегодняшний день большая часть известных исследований посвящена странам Латинской Америки, но есть и работы по другим регионам.
Многие из ранних работ о влиянии неформальной занятости на заработную плату неявно подразумевали гипотезу сегментации. Они считали свою задачу выполненной, представляя МНК-оценки как эконометрическое доказательство штрафа за попадание в «плохой» сегмент. И действительно, большинство исследований фиксируют наличие значимого наблюдаемого разрыва в заработках в пользу формальных работников. Однако по мере усложнения представлений о природе неформальности, при включении дополнительных контрольных переменных, более полном учете ненаблюдаемой неоднородности, использовании более продвинутых эконометрических методов анализа и т. д. оценки становились менее однозначными. Нередко разрыв снижался до нуля или даже менял знак с отрицательного на положительный (штраф превращался в премию).
Авторы работы [Marcoullier et al., 1997] анализируют разрыв в трех странах Латинской Америки, учитывая неслучайный выбор сектора (но на кросс-секции). Если в Сальвадоре и Перу работа в неформальном секторе дает значимый штраф, то в Мексике – премию. В исследовании по Перу [Saavedra, Chong, 1999] подтверждается наличие значимой премии для формальных наемных работников по сравнению с неформальными, но отмечается отсутствие различий между формальными и неформальными самозанятыми. Разрыв в ЮАР составляет 18 %, но сокращается до нуля, когда тщательно контролируется рабочее время [Badaoui et al., 2007].
В последнее время стали появляться исследования, выполненные на данных по переходным экономикам. Кристич и Санфей [Kristic, Sanfey, 2010] получили штраф для неформальных работников в Сербии в районе 22 % в 2007 г. (при прочих равных), но не нашли значимого разрыва в 2002 г. За это время разрыв не только вырос, но и сама доля неформальных работников стала намного больше, несмотря на то, что экономика в эти годы успешно росла. Согласно Леманну и Пиньятти [Lehmann, Pignatti, 2007], в Украине в 2003–2004 гг. формальные самозанятые лидировали в рейтинге заработков, за ними шли добровольно неформальные по найму, неформальные самозанятые и, наконец, формальные по найму и вынужденные неформальные самозанятые.
Однако наличие или отсутствие значимых различий в заработках в средней точке распределения по заработной плате при оценивании минцеровского уравнения заработков само по себе еще не означает, что такой результат сохраняется для всех подгрупп в совокупности. Как отмечают Баргейн и Квенда [Bargain, Kwenda, 2010, р. 1–2], «сравнение в средней точке может скрывать важные различия вдоль распределения и не отражать отдачи для большинства неформальных работников, если, например, несколько выдающихся предпринимателей сильно сдвигают вверх средние заработки». Они рекомендуют использовать квантильную регрессию, вскрывающую «многоярусность» неформального сектора в разных частях распределения. Результаты квантильной регрессии в их исследовании, посвященном Бразилии, Мексике и ЮАР, подтверждают значительную неоднородность неформального сектора, проявляющуюся, в частности, в том, что неформальные наемные работники с низкой квалификацией сильно штрафуются, а в сегменте самозанятых наблюдается премия. При этом штрафы/премии плавно и монотонно меняются вдоль распределения, сильно отклоняясь от МНК-оценок, относящихся лишь к его средней точке. Так, в Бразилии небольшой штраф для неформальных самозанятых в левой части распределения постепенно «перетекает» в заметную премию в правой части, а штраф для неформально занятых по найму практически исчезает. Результаты для Мексики и Южной Африки меняются аналогичным образом при переходе от МНК к квантильной регрессии.
Танзел и Кан [Tansel, Kan, 2012] в своей работе по Турции, также используя методологию квантильной регрессии, показывают, что различия в заработной плате в пользу формальных работников не являются постоянными вдоль распределения, а сокращаются по мере увеличения уровня заработной платы. При этом штраф на «левом хвосте» может превращаться в премию на правом. О значительной вариации величины разрыва между квантилями свидетельствует и исследование по Боливии [Tannuri-Pianto et al., 2004].
Достаточно неожиданные результаты дала недавняя работа по Таджикистану [Arabsheibani, Staneva, 2012], где использовался метод декомпозиции Мачадо – Мато для квантильной регрессии. В ней было показано, что в этой стране существует очень значительная зарплатная премия в пользу неформальных работников, которая варьируется от 48 % в нижнем до 20 % в верхнем квантиле. При этом основная часть наблюдаемого разрыва объясняется не различиями в наблюдаемых характеристиках между формальными и неформальными работниками, а различиями в их вознаграждении за одни и те же характеристики в разных секторах. Авторы интерпретирует это в терминах теории компенсирующих различий как плату за риск за участие в неформальной занятости.
Мы специально останавливаемся на этих работах, поскольку, во-первых, далее применяем технику квантильной регрессии и, во-вторых, получаем результаты, во многом схожие с теми, что в них представлены.
4.3. Исходные определения и эмпирические данные
Наш эмпирический анализ базируется на данных РМЭЗ – ВШЭ (далее для краткости просто РМЭЗ) за 2009 г., когда к основной анкете мониторинга было добавлено специальное приложение, посвященное неформальной занятости[61]. В него вошли около 70 дополнительных вопросов, так или иначе связанных с проблематикой неформальности. Общее число наблюдений составило около 11 тыс. человек (в возрасте 15–75 лет), из которых примерно 7 тыс. могут быть идентифицированы как занятые в соответствии с конвенциональным определением МОТ.
Для определения неформальности мы комбинируем ответы на несколько вопросов, вошедших в основную анкету и в приложение. С одной стороны, это тип организации и форма деятельности (работа на предприятии, в организации; работа по найму у физического лица; собственное дело и т. п.); с другой, наличие или отсутствие официального оформления (письменных трудовых контрактов у наемных работников или официальной регистрации у самозанятых). Эти вопросы позволяют по-разному конструировать состояние неформальности, сочетая производственный и легалистский подходы к ее определению.
Получившаяся структура занятых по найму представлена в табл. 4.1. Из нее следует, что почти 95 % наемных работников, занятых в организациях (юридических лицах), имели трудовые контракты на неопределенный или определенный срок. Что касается занятых у физических лиц, то из них лишь 50 % имели такие контракты (мы здесь не обсуждаем, какова фактическая степень их соблюдения со стороны работодателей и каковы реальные обязательства последних в рамках этих договоров), а почти 47 % трудились без какого-либо оформления.
Структура и численность самозанятых представлены в табл. 4.2. В выборке РМЭЗ работающие индивидуально составили почти 40 % всех самозанятых, а вместе с лицами свободных профессий, членами кооперативов и занятыми на семейных предприятиях их доля приближается к 70 %.
Таблица 4.3 дает представление о том, как деятельность самозанятых была оформлена юридически. Из нее видно, что деятельность примерно каждого пятого самозанятого протекала на предприятиях со статусом юридического лица и примерно каждый третий был официально зарегистрирован в качестве индивидуального предпринимателя. В то же время почти каждый второй занимался предпринимательством без какого-либо оформления документов.
Таблица 4.1. Структура занятых по найму в зависимости от типа организации и типа трудового договора, по выборке РМЭЗ, 2009 г., % (сумма по строкам)
Без учета лиц, затруднившихся с ответом.
Таблица 4.2. Численность и структура самозанятых по выборке РМЭЗ, 2009 г.
Таблица 4.3. Юридическое оформление деятельности самозанятых в выборке РМЭЗ, 2009 г.
Для идентификации неформальной занятости мы комбинируем два критерия – работу на предприятиях/не на предприятиях и наличие/отсутствие официального оформления. В сочетании с данными о типе занятости (наемные работники vs самозанятые) это дает нам четыре альтернативных состояния на рынке труда.
Во-первых, это формальная занятость по найму. Она включает наемных работников, занятых на предприятиях, в фирмах и организациях (являющихся юридическими лицами) и имеющих при этом бессрочные или срочные трудовые договоры. Во-вторых, это формальная самозанятость, включающая самозанятых, чья деятельность протекает на предприятиях со статусом юридического лица. В-третьих, это неформальная наемная занятость. Сюда входят все занятые по найму вне предприятий (юридических лиц) независимо от наличия/отсутствия у них письменных трудовых контрактов, а также те занятые по найму на предприятиях, у которых такие контракты отсутствуют. Мы также включаем в эту группу работающих по гражданско-правовым договорам, поскольку наличие у них подобных договоров лишает их доступа к большинству социальных льгот и гарантий, предусмотренных законом для наемных работников со «стандартными» трудовыми договорами. И, наконец, в-четвертых, это неформальная самозанятость. К ней мы относим всех самозанятых, чья деятельность протекает на предприятиях, не имеющих статуса юридического лица. (Соответственно среди прочего эта группа включает лиц, официально зарегистрированных в качестве индивидуальных предпринимателей (ПБОЮЛы)[62].) Сюда же мы относим самозанятых, затруднившихся с ответом на вопрос о том, как юридически оформлена их деятельность, полагая, что сам факт таких затруднений свидетельствует о том, что они ведут ее на неформальной основе.
Выделение таких четырех групп можно считать общепринятым при анализе проблемы неформальной занятости, хотя в разных работах в зависимости от имеющихся эмпирических данных и методологических установок исследователей оно может производиться с использованием иных критериев. Фактически наш подход достаточно близок к тому, что используется при определении неформальной занятости Росстатом (подробнее о нем см. выше, главу 3). В рамках Обследований населения по проблемам занятости (ОНПЗ), проводимых Росстатом, занятость в неформальном секторе определяется как работа вне предприятий со статусом юридического лица, а неформальная занятость в формальном секторе – как работа на предприятиях со статусом юридического лица при отсутствии официально оформленных трудовых договоров. В сумме это дает общую величину неформальной занятости. Добавим, что в большинстве исследований по проблеме неформальной занятости, выполненных на российских данных, как и в нашей работе, используются те или иные вариации «гибридного» подхода с привлечением элементов производственного и легалистского определений.
Исходя из наших операциональных определений мы получаем следующую структуру российской занятости согласно данным РМЭЗ за 2009 г.: неформальные самозанятые – 5,1 %, неформальные наемные работники – 18,9 %, формальные самозанятые – 1,2 %, формальные наемные работники 74,8 %. В результате общий уровень неформальной занятости оказывается равен 24 %, в том числе – 20,2 % для наемных работников и 81,2 % для самозанятых. Как видим, если среди наемных работников абсолютно доминируют занятые на формальной основе, то среди самозанятых – на неформальной (четыре из каждых пяти самозанятых трудятся в неформальном секторе).
Естественно, что любое определение, жестко отделяющее формальную занятость от неформальной, упрощает реальную ситуацию. Дело в том, что уход в неформальность может быть не полным, а частичным, когда одни разделы действующего законодательства участниками рынка труда соблюдаются, но другие – игнорируются. В результате грань между формальной и неформальной занятостью размывается и они плавно перетекают одна в другую. С одной стороны, среди тех, кто занят в организациях – юридических лицах, даже при наличии у них письменных трудовых договоров часто встречаются случаи неполного соблюдения (или даже полного несоблюдения) трудового и смежного социального законодательства. С другой стороны, работа у ПБЮЛов или отсутствие письменных трудовых договоров не обязательно предполагают тотальное выпадение из правового поля, хотя и повышают вероятность этого.
Хотя полная корреляция здесь вряд ли возможна, мы все же вправе ожидать, что нарушение требований закона в одной какой-либо области (скажем, при заключении трудовых договоров) будет повышать вероятность нарушений в других областях (скажем, при предоставлении отпусков или при выплате заработной платы). Если наше определение неформальности окажется способно хорошо улавливать иные проявления деформализации трудовых отношений помимо тех, на которых оно строится, то это можно будет рассматривать как свидетельство его эффективности.
Спектр вопросов об использовании различных неправовых практик на рынке труда, задававшихся при проведении РМЭЗ в 2009 г., был весьма широк. Перечислим важнейшие из них: степень соблюдения работодателями трудового законодательства (оценивалась респондентами по 100-балльной шкале); степень соблюдения работодателями условий трудовых договоров (также оценивалась по 100-балльной шкале); степень формализации отношений между работниками и работодателями (шкала от 0 до 10 баллов); число разделов трудового законодательства, полностью выполняемых работодателями (выделялось 10 таких разделов); общее число получаемых работниками социальных льгот (максимальное число – 11); число получаемых работниками обязательных социальных льгот, предоставление которых предусмотрено действующим законодательством (максимальное число – 3)[63]; доля официально выплачиваемой заработной платы (в процентах); доля работников, официально оформленных на предприятии (вопрос задавался только самозанятым, использующим наемный труд).
Средние значения этих показателей для групп формальных и неформальных работников представлены в табл. 4.4 (работающие по найму) и табл. 4.5 (самозанятые). Практически по всем характеристикам деформализации трудовых отношений в положении этих групп обнаруживаются значительные контрасты.
Так, разность между формальными и неформальными наемными работниками в степени соблюдения по отношению к ним норм трудового законодательства достигает 30 п.п. Разрыв в степени соблюдения условий трудовых договоров превышает 20 п.п. Разность в числе разделов трудового законодательства, строго соблюдаемых работодателями, приближается к 3,5. Средняя доля официально выплачиваемой заработной платы у неформальных работников составляет около 50 %, тогда как у формальных превышает 90 %. Среднее число как обязательных, так и всех социальных льгот у первых оказывается почти в три раза меньше, чем у вторых. Наконец, в случае официального найма взаимоотношения, складывающиеся между работниками и работодателями, отличаются намного более формализованным характером, чем в случае неофициального.
Таблица 4.4. Формальные и неформальные наемные работники: показатели деформализации отношений занятости
*0 баллов – полностью неформальные отношения; 10 баллов – полностью формальные отношения.
Сходная картина наблюдается по самозанятым. Степень соблюдения трудового законодательства в неформальных бизнес-единицах оказывается на 10 п.п. меньше, чем в формальных. Расхождения примерно того же порядка наблюдаются и в степени соблюдения условий трудовых договоров. Доля работников с официально оформленными контрактами у неформальных бизнес-единиц составляет чуть более 40 %, тогда как у формальных почти 90 %. Доля доходов, которые самозанятые получают официально, составляет примерно 60 % в первом случае и приближается к 100 % во втором. Число социальных льгот у формальных самозанятых примерно вдвое превышает их число у неформальных. Наконец, по сравнению с неформальными бизнес-единицами взаимоотношения между работниками и работодателями, складывающиеся в формальных бизнес-единицах, предстают как намного более формализованные.
Таблица 4.5. Формальные и неформальные самозанятые: показатели деформализации отношений занятости
*0 баллов – полностью неформальные отношения; 10 баллов – полностью формальные отношения.
Представленные оценки свидетельствуют о том, что смена статуса «формального» работника на статус «неформального» работника сопровождается резким усилением деформализации трудовых отношений практически по всем направлениям. Отсюда мы заключаем, что используемый нами подход достаточно эффективно разграничивает состояния формальной и неформальной занятости на российском рынке труда.
4.4. Методология
Мы начинаем наш анализ с простого дескриптивного описания основных групп неформально занятых (построения профилей неформальности) и обсуждения факторов, влияющих на вероятность попадания в неформальную занятость. Затем мы переходим к более детальному эконометрическому анализу влияния неформальности в обоих ее главных проявлениях (неформальной самозанятости и неформальной работы по найму) на заработки.
Чтобы оценить влияние индивидуальных характеристик на вероятность того, что индивид окажется в неформальном секторе, мы оцениваем стандартную мультиномиальную логит-регрессию [Wooldridge, 2001]. В нашем случае зависимая переменная – статус работников, во-первых, с точки зрения того, являются они «неформалами» или «формалами», и, во-вторых, с точки зрения того, являются они наемными работниками или самозанятыми (
В силу того, что оцениваемые коэффициенты β плохо поддаются прямой интерпретации в качестве меры влияния, на их основе мы рассчитываем средние частные эффекты (
Наше исследование заработков начинается с простого визуального анализа распределений по заработной плате для различных групп работников. Затем мы оцениваем расширенное уравнение минцеровского типа для каждой из четырех выделенных нами групп. Однако оценки, получаемые с помощью МНК, отражают влияние неформальности лишь на среднюю величину заработков и не учитывают того, что их соотношение между формальными и неформальными работниками может сильно варьироваться вдоль распределения по заработной плате. Для анализа такого рода эффектов мы используем технику квантильной регрессии [Koenker, Bassett, 1978; Buchinsky, 1998]. В отличие от МНК она дает оценки не только для середины распределения, но и для различных его сегментов (квантилей). Такой подход позволяет избежать ошибочных заключений, когда более способные работники неформального сектора сравниваются с менее способными работниками формального сектора, или наоборот (как это фактически происходит при использовании МНК).
Модель квантильной регрессии можно представить в следующем виде:
ln
где
Интерпретация коэффициентов βθ в целом схожа с интерпретацией коэффициентов β в обычной линейной регрессии, но имеет свои ограничения, что требует определенной осторожности. Если в последней величина β характеризует предельное изменение зависимой переменной при единичном изменении
Квантильная регрессия позволяет нам оценить величину межсекторного разрыва для каждого из условных квантилей распределения по заработной плате, однако ничего не говорит о том, какими факторами она определяется. Является ли этот разрыв результатом концентрации у неформалов определенных характеристик, обуславливающих иную производительность (эффект состава), или это итог того, как одни и те же производительные характеристики по-разному оцениваются в разных сегментах рынка труда (эффект отдач)?
Если верна первая гипотеза, то нет оснований трактовать разрыв как проявление сегментации. Тогда сближение характеристик между работниками, принадлежащими к разным секторам, сократило бы различия в их заработных платах. Вторая гипотеза предполагает, что сегментация все же существует и дело не в том, что одни «лучше» других по своим характеристикам, а в том, что по разные стороны разделяющей их стены «цены» оказываются разными и они не спешат выравниваться. Опять же отметим, что у низко– и высокооплачиваемых работников относительная значимость эффекта состава и эффекта отдач может быть разной.
В поисках ответов на эти вопросы мы используем методологию разложения величины безусловного разрыва на две составляющие, одна из которых является вкладом характеристик, а другая интерпретируется как результат рыночной оценки (и называется вкладом коэффициентов)[64]. Широко известна и уже стала стандартным инструментом экономистов декомпозиция Оаксаки – Блайндера (названная так по именам экономистов, предложивших ее), основанная на регрессии для средних значений распределений [Blinder, 1973; Oaxaca, 1973]. Но если эти различия варьируются вдоль распределения по заработной плате, то мы не увидим соответствующей вариации в их составляющих.
В данной главе используется идея декомпозиции применительно к случаю квантильной регрессии. Соответствующая методология была впервые предложена в работе [Melly, 2005] и получила дальнейшее развитие в исследованиях [Chernozhukov et al., 2012][65]. С ее помощью мы получаем разложение на эффект характеристик и эффект коэффициентов для каждого выбранного квантиля распределения[66].
4.5. Кто такие «неформалы»: дескриптивный анализ
Поделиться книгой: