Один день из жизни жены Эйвери Мэнна

Ник: Так оно и было. Но, забудем об этом. Зовите меня…

Эми: Исмаил?

Ник: Ради бога, не называйте меня Исмаилом. Я не искатель приключений; это то, чем всю свою жизнь занимался ваш отец. Вы обе можете называть меня просто Ником.

Мэрилин: С какой стати я должна называть вас Ником?

Ник: Просто Ник, симпатичнее.

Мэрилин: Ну, хорошо, Ник.

Ник: Мэрилин.

Эйвери: Приято видеть, как в твоем присутствии, люди приходят к обоюдному согласию. Не хотелось бы, чтобы мое пребывание в гробу, являлось своего рода камнем преткновения для шуток и веселых разговоров. Кстати, Ник! Этот галстук тебе чертовски не подходит. (Ник осматривается, останавливая своё внимание на каждой, присутствующей здесь женщине.)

Ник: Приятная компания.

Мэрилин: Несколько подружек Эйвери.

Ник: (обращаясь к Эми). А как насчет этих…?

Эми: (немного растеряна). Что? Кого?

Ник: Не обращай внимание. (Ник подходит к детям и обнимает каждого из них.)

Ник: Ну, вот сейчас у меня нет претензий на преимущество в возрасте вашего отца.

Эйвери: Конечно же, нет, я на три дня старше его, был старше…

Ник: (продолжая)… но я сам воспитал двоих детей, ни один из них не был в тюрьме.

Мэрилин: Ник! Ради бога, если ты не смог дать им чего-нибудь ценного, то забудь об этом!

Ник: Извини, просто я подумал, что нам страшно не будет хватать его юмора, более чем чего-нибудь другого.

Эйвери: Конечно, он будет скучать по нему больше, чем от моей подачи из-за спины.

Мэрилин: Да, конечно, если вы дадите нам такую возможность.

Ник: Конечно! Ну, если серьёзно, то, если ваши дети в чем-либо нуждаются, а, именно, в том, что кроме меня никто не сможет дать, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Для меня ничего нет приятнее, чем ощущение необходимости моей помощи вам. Договорились?

Эми: О'кей! Спасибо.

Грегори: Спасибо!

Эйвери: Ну, это на него совсем не похоже, беря во внимание тот факт, что он не мог забыть того, как часто я «уделывал» его на теннисном корте. (Ник оставляет детей, идет к гробу и заглядывает в него.)

Ник: Ну, как дела, старик? Удивительно, но ты хорошо смотришься в этом положении; нет, конечно, в жизни он тоже выглядел неплохо, но в настоящий момент он выглядит как никогда ранее. Ты знаешь, какая вероятность задохнуться в этом ящике?

Мэрилин: Сравнительно не большая, я думаю.

Ник: Примерно, такая же, как выиграть в Американское лото.

Эйвери: Черт возьми. Почему это должно было произойти со мной?

Ник: Нет, нет! Ты доложен задохнуться в этом ящике. Пришло время, Эйвери!

Эйвери: Он возбужден. Потому что я вывел его из обычного состояния.

Ник: Ты разве не дала возможность его собаке облизать его?

Эйвери: Что?

Мэрилин: Не дала что?

Ник: Рыжий. Разве ты не дала возможность Большому Рыжему облизать лицо Эйвери?

Эйвери: Нет. Они не впустили, Большого Рыжего сюда, чтобы он смог облизать моё лицо. И, они не собираются делать это.

Эми: Это отвратительно.

Ник: Наоборот, это человечно. Вам нужно впустить собаку, чтобы, облизав лицо Хозяина, она могла удостовериться, что он мертв.

Эйвери: Ник, ты слишком много читал Джека Лондона.

Мэрилин: Ты когда-нибудь читал Джека Лондона?

Ник: Нет, я серьёзно. Иначе, Рыжий будет всё время ждать его возвращения. Он будет сидеть на лужайке перед домом, скуля дни и ночи, и думать, где же, черт возьми, его хозяин бродит?

Мэрилин: (скептически). Ты, уверен в том, что говоришь?

Ник: Между хозяином и собакой очень специфические отношения.

Эйвери: Я любил свою собаку. Но мне не очень хочется, чтобы он «упивался» моим лицом, мертвым или живым.

Ник: Мы поступили так, когда умер мой дедушка. У него был бассет, с языком около метра. Нам пришлось поднять его и положить рядом с дедом в гроб, иначе он не смог бы его достать. И вы знаете что? После того, как он сделал своё дело, пес перестал рыть норы в саду и ждать своего хозяина.

Грегори: Откуда вы знаете, что делала эта собака? Возможно, он перестал рыть норы лишь потому, что нашел свою кость или что-нибудь ещё.

Ник: Я знаю. Потому что, я положил его кость в гроб своего деда.

Эйвери: Возможно, поэтому он и лизал его.

Мэрилин: Ну, хорошо, мы позволим Рыжему проститься со своим хозяином, но не сейчас! Чуть попозже, когда гости разойдутся.

Ник: Это для его же спокойствия; это то, чему Эйвери был бы рад.

Эйвери: Это не то, чему я был бы рад! Я был бы несоизмеримее счастливее, если бы художник написал картину: «Прощание Рыжего с хозяином». Боже, Ник, что за дурацкая мысль пришла тебе в голову!

Ник: Эйвери всегда хорошо ладил с собаками и с детьми. У него был прекрасный удар слева тоже. Поэтому я принес вот это. (Ник возвращается к гробу, кладет туда ракетку и теннисные мячи, поворачивается и смотрит на Мэрилин.)

Ник: Так как он не был верующим то, возможно, ему будет слишком жарко там, куда он направился, но я думаю, новая ракетка ему все равно пригодится. Многие годы я намеривался подарить ему металлическую ракетку, но ему так и не пришлось иметь ее при жизни.

Эйвери: Смешно, но это факт, я принадлежу поколению железных мужчин и деревянных ракеток, но не к поколению деревянных мужчин и металлических ракеток.

Мэрилин: Он всегда считал, что принадлежит к поколению железных мужчин и деревянных ракеток, но не наоборот.

Ник: Мы все страдаем от чувства собственного величия.

Эйвери: А как насчет тебя, мой старый друг? Ну, конечно, ты же лишен этого, особенно, когда есть возможность задеть своего друга.

Мэрилин: Ты же не собираешься дарить ему эту дорогую ракетку???

Ник: И набор мячей. Это самое лучшее, что я могу сделать для него, после всего того, что он сделал для меня.

Эйвери: Ну, назови хоть что-нибудь!

Эми: Ник, ты хорошо знал нашего отца?

Ник: Знал ли я его!? Да, мы, дважды в неделю играли в теннис в течение стольких лет!!!

Эйвери: Десять! Десять долгих лет!!!!!

Эми: Так ты его знал или нет!?

Ник: Ну, не знал, в том смысле, в котором ты имеешь в виду. Ваш отец был скрытным парнем. Я уважал его за это.

Эйвери: Именно поэтому мы так долго оставались хорошими друзьями.

Эми: Уважал его за это?

Ник: Нет, не за это — просто за его индивидуальность.

Грегори: Вы же были большими друзьями, не так ли?

Мэрилин: Закадычными друзьями, ведь это так называется?

Ник: (неуверенно). Во всех отношениях…

Эйвери: Воры не могут быть друзьями…

Ник: Ну, мне надо бежать; я просто хотел оставить эти вещи для него.

Мэрилин: Благодарю за вашу чуткость к нему. Я уверена, что он бы по достоинству оценил ваш поступок.

Эйвери: Уже оценил. Спасибо дружище. Я никогда бы этого не забыл, если бы знал об этом.

Ник поворачивается и уходит. Эйвери подходит к гробу, берет ракетку и начинает бить по воображаемому мячу. Как только Ник уходит, появляется Дэйн Лукас. Она воплощение лучших качеств женщины. Высокая, стройная, холёная, одетая, как профессионал. Приход этой дамы сильно взволновал Мэрилин.

Мэрилин: Эми, пожалуйста, не уходи. Дэйн пришла.

Эми: Нет, нет, избавь меня от этого. Она ведь твоя подружка. Нам надо что-нибудь выпить. Пошли, Грегори.

Мэрилин: Эми! (Они уходят, оставляя Мэрилин наедине с Дэйн. Дэйн вплывает, подходит к гробу, останавливается и долго смотрит на гроб.)

Эйвери: Дэйн! Боже, я даже не предполагал, что она придет. Мой агент и друг, единственная, с кем я мог спорить обо всем, включая мою профессиональную деятельность. Дэйн, как никто другой, знала, что мне надо делать с моими произведениями, за исключением того, как на этом делать деньги. Она и Мэрилин внешне были расположены друг к другу, но под личиной дружелюбия, скрывалось что-то непонятное. Я не знаю, что это было и почему.

Дэйн: (обращается к телу). Боже мой, Эйвери, дурнее ты не мог придумать, как проколоть Паркером спасательную подушку. Я уверена, что ты сделал это нарочно! Как бы показывая всем, что ты жил с пером, и от пера умер. (Она тяжело вздыхает и поворачивается к Мэрилин.) Привет, Мэрилин! Как ты выдерживаешь всё это?

Мэрилин: Пока держусь, спасибо! Я считаю, что ты потеряла достаточно хорошего клиента.

Дейн: Лучшего и дорого мне друга. Их так мало можно встретить в этом мире.

Мэрилин: Или еще кого-нибудь, что нам тоже известно.

Дэйн: (заглядывая в гроб). Он выглядит достаточно хорошо, не правда ли? Так естественно, правда, чуть-чуть слишком расслабленным. Кажется, немного синеватый, особенно вокруг губ.

Эйвери: Признак кислородного голодания. Дэйн, у тебя было бы то же самое.

Дэйн: Но эта синева ему к лицу, не правда ли? Мэрилин, разве ты не согласна, что это ему к лицу? Сине — голубой, как вода в океане.

Мэрилин: Ты имеешь в виду, как на глубине? Что — то в этом роде.

Дэйн: Ну, я не знаю, был ли он глубоким или обычным представителем рода человеческого. Иногда он казался очень глубоким, ибо на вопросы, заданными им, часто невозможно было найти ответа.

Мэрилин: Возможно, это оттого, что он не знал, где их искать.

Дэйн: Или потому, что он сам не хотел этого. Мне надо было напирать на него сильнее, а я слишком легко отказалась от него. У Эйвери было много прекрасных рассказов, которые не были опубликованы. И теперь уж точно не будут. Он часами пересказывал то, что его волновало, прекрасные истории — откровения.

Мэрилин: О чём же они были?

Дэйн: Больше о себе, чем о ком-нибудь другом. Возможно, вообще о Человеке и мужчинах и, в частности, о себе. Он не имел привычку открываться до конца.

Мэрилин: Неужели это правда?

Дэйн: И ты задаёшь мне этот вопрос! Кому-кому, а тебе следовало бы знать об этом.

Мэрилин: Я не припоминаю ничего подобного.

Дэйн: Он ничего не писал: просто рассказывал их мне. Я знала, что он собирался записать эти рассказы.

Эйвери: Конечно, я собирался опубликовывать эти ужасные истории, хотя знал, что людям нравятся рассказы со счастливым концом. Я так много хотел сделать, и так мало было у меня времени. Я даже не представлял себе, как мало у меня времени. Если бы я только знал…

Мэрилин: (с сожалением). Если бы Эйвери хоть сказал или намекнул, что он собирается сделать.