Один день из жизни жены Эйвери Мэнна

Мэрилин: Вам не стоило извиняться. Моя связь с Эйвери была только через секс, оттуда наши дети, которые являются продуктами этой сексуальной связи. Это всё, что он пожелал мне дать, и это самая прекрасная часть его.

Эйвери: Подожди немного, Мэрилин!

Мэрилин: Всевышний знает, что я хотела большего от него и готова была сделать практически всё, чтобы это заполучить.

Кейт: Того же, хотел и он.

Мэрилин: Черта с два! Чем больше я хотела его, тем дальше он уходил от меня. Чем больше я пыталась узнать, что же у него там внутри, тем плотнее он закрывался. Классический мужской синдром удаления, я бы сказала. После того, как мужчина получат всё, чего он хочет, он отдаляется от вас, как физически, так и эмоционально.

Кейт: У него были проблемы интима, но это не значит, что он вас не любил.

Мэрилин: Я никогда не просила у него любви или обязательства любить меня. Он овладел мною с такою силой, что мне не было возможности ему противостоять. Я предлагала ему своё сердце, душу и тело. Единственное, что он принимал, так это только моё тело.

Эйвери: Это было то единственное, что я знал, как использовать, о чем я мог говорить во всеуслышанье. Но я не знала, что делать с душой, сердцем и разумом?

Кейт: Типичный мужчина.

Мэрилин: Типичный, или один из этих типов?

Кейт: В его случае, я думаю, и то, и это. Или мы, то есть вы, не любили бы его. Извините.

Мэрилин: Была ли это случайность, или ошибка в восприятии?

Кейт: Возможно, там не было никакой ошибки. Я прекратила встречаться, назначать консультации Эйвери потому, что стала привыкать к нему, вы знаете, что это такое. Я поняла, что становится трудно поддерживать профессиональные отношения с ним. Однако он на это не реагировал. Вы же знаете, что ждать ответную реакцию со стороны Эйвери, часто было безнадежно.

Мэрилин: Уверена, что вы придерживались каких-то этических норм — клятвы Гиппократа, например.

Кейт: Как я уже вам сказала, он никогда не отвечал на моё внимание к нему.

Мэрилин: А вы уверены, что он был способен на ответные чувства?

Кейт: Я думаю что да, после того, как я ему открылась. Я имею в виду то, что после бесчисленных намеков о том, что он нравится мне, я решилась на откровенное признание, и я думаю, что он или не понимал этого до самого последнего момента, или просто был великолепным актером.

Мэрилин: О, безусловно, в этом ему нельзя отказать! И чем же он вам отвечал на ваши чувства?

Кейт: Я бы сказала, цивилизованным способом. Достаточно искренно. Хотя, как мне теперь кажется, это был просто отклик на мои чувства.

Мэрилин: Вы как-то обтекаемо об этом говорите. Так как же он отвечал на ваши чувства?

Кейт: На мои? А он и не отвечал, в этом-то вся проблема, во всяком случае, так мне это тогда казалось. Просто он был классическим примером того, как избегать конфликта. Он не хотел меня обижать своим отказом; он не хотел причинять боль вам, принимая меня. Таким образом, он удалялся, но делал это косвенно. Находясь без движения, он заставлял меня делать шаги — бросить его как клиента, по профессиональной причине, тем не менее, давая возможность мне сохранить своё лицо. Конечно, я знала его достаточно хорошо, чтобы не гнаться за ним, к тому же, у меня ещё оставалось немного гордости.

Мэрилин: Были ли у него попытки возобновить отношения? Он довольно часто говорил об этом.

Кейт: Но не со мной. С тех пор не было ни одного контакта с ним. Произошло так, как будто, кто — то из нас просто исчез с лица земли. Наш маленький Колумб отплыл в край нового эмоционального мира, в пустоту, откуда, никогда больше подавал признаков жизни.

Мэрилин: Я помню тот момент, когда он прервал отношения с вами; он говорил, что у него всё в порядке, что у него всё хорошо.

Кейт: Возможно, — для него. Хорошо. (Она идёт к гробу и всматривается в него некоторое время, затем…)

Кейт: Это хорошо, что вы не одели его в костюм; он выглядит прекрасно, вы ведь знаете, как он ненавидел галстуки.

Мэрилин: Да, галстуки, особенно те, которые давили его шею.

Кейт: И пейсли.

Эйвери: И галстуки, которые давили и душили.

Кейт: Есть что-либо, в чем я могла бы вам помочь, или что-нибудь, что я ещё не успела сделать?

Мэрилин: Если не трудно, скажите мне вот что; ещё немного информации, если вы не возражаете. Я не думаю, что вся вина лежит на мне, на том, что я хотела и ждала чего-то со стороны Эйвери. Возможно, что — то было с ним. Что это было? Что творилось с Эйвери?

Эйвери: Со мной? Что-то происходило со мной? Это просто лишь потому, что мне не хотелось проливать слезы над самой хрупкой вещью. Так значит, что-то происходило со мной! Даже сейчас, она не позволяет «спящей собаке соврать»! Боже! Неужели я это сказал? Спящая собака разве врёт?

Кейт: Вы имеете в виду, что хотели бы узнать от меня, что же на самом деле было с Эйвери? (Мэрилин кивает.) Как вы сказали, я думаю, что Эйвери боялся…

Мэрилин: Меня?

Кейт: Нет, самого себя. Я думаю, он боялся потерять себя, его права. Себя, как личность.

Мэрилин: (задумчиво). Или, возможно, боялся найти себя. Узнать свое отражение в ком-то.

Кейт: В вас?

Мэрилин: Возможно. Или в вас.

Кейт: Вы слишком восприимчивы; возможно, вы знали его намного лучше, чем вам кажется. Ну, если вы позволите, я больше не буду пользоваться вашим терпением. Спасибо за то, что выслушали меня. Я полагаю, что мне нужно было в какой-то степени уладить наши взаимоотношения с Эйвери и решить некоторые вопросы, которые всё ещё казались спорными для меня, но не для него. Сейчас, как мне кажется, я чувствую себя гораздо спокойнее.

Мэрилин: Я уверена, что он тоже.

Эйвери: Я чувствовал себя, примерно так, как чувствует себя кусок мяса, разрубленный в мясной лавке. (Кейт идет к Мэрилин, пауза, обнимет её, как будто между ними сейчас есть что-то общее. Отойдя от Мэрилин, Кейт ищет место, чтобы сесть, входят Грегори и Эми. Грегори доедает сэндвич, оба слегка пьяны.)

Грегори: Разве она знала, что-то такое, чего не знала ты?

Мэрилин: Давай поставим вопрос таким образом: Есть совсем немного того, что я знала, а она нет.

Грегори: Что?

Эми: Это чисто женский разговор. Пусть это останется между нами.

Грегори: Ну, пусть так, пустозвоны.

Мэрилин: Это слишком сложно объяснить, имея в запасе целую жизнь. Я расскажу тебе об этом позже, гораздо позже. Что ты пьёшь?

Грегори: Спирт.

Мэрилин: Забавно! Дай мне глоток.

Эйвери: Не давай! Только не после диазепама! (Эйвери движется к Грегори и выхватывает чашку. Он выпивает содержимое до дна и передает, пустую чашку Мэрилин.)

Мэрилин: Забавный малый. Не нальёшь мне немного?

Грегори: (в замешательстве). Что за…?

Мэрилин: Пожалуйста.

Эми: Я принесу тебе чего-нибудь.

Грегори: Мама, у меня больше нет.

Мэрилин: Не беспокойся, твоя сестра принесёт, чего-нибудь.

Грегори: Да, я не об этом. Я об отцовских поминках. Вот, вы, все здесь: ты, его бывшая жена, его мать, его дочь, его врач. Ещё какие-то женщины подходят. Разве, у отца не было друзей — мужчин? Тех, с кем он охотился, рыбачил? С кем играл, в футбол? С кем, он болтал в баре?

Эйвери: С кем это он болтал в барах?

Мэрилин: Я не думаю, что твой отец был с кем-то знаком. (Эми возвращается с выпивкой для Мэрилин. Она выпивает прежде, чем Эйвери останавливает её.)

Грегори: Отец был ненормальный; он, определённо, был ненормальным, не нормальным, в нормальном смысле этого слова. Я имею в виду то, что он казался нормальным, когда жил с нами. Но, сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что он был странным отцом, не плохим, но определенно — странным. Не нормальным.

Эми: А что, по-твоему, было странным? Он был нормальным для самого себя. Он был просто отцом; вот всё, что он делал. И я думаю, все, что он делал, это было свойственно только ему.

Грегори: Вот-вот, об этом я и хотел сказать. Всё что он делал, было нормальным. Разве он когда-нибудь брал тебя смотреть заход солнца?

Эми: Конечно! Я просто не смогу сосчитать, сколько раз это было.

Мэрилин: Так же, как и я.

Грегори: Но почему он брал нас смотреть заход солнца?

Эйвери: Я думал, что повод был очевидным. Заходы солнца происходят в наиболее подходящее время, чем восходы. В этом нет ничего аномального.

Эми: Он брал нас, потому что красота заходящего солнца, это то, чем можно поделиться. Вот как он говорил об этом.

Грегори: Однажды он мне сказал, что мы наблюдаем закат солнца над Британской Империей. Мне было тогда около восьми лет.

Эми: А разве, он не давал нам уроки истории?

Грегори: Да, это было. Я даже, черт возьми, не могу сказать, как это всё происходило. Мы просто сидели и…

Мэрилин: Что? Просто сидели, и что…?

Грегори: (немного подумав). Я собирался сказать, что мы просто сидели в тишине, не общаясь, друг с другом, но, сейчас, когда я думаю об этом, возможно, мы и общались, в конце концов, но каким-то странным образом, без слов, только посредством чувств воспринимая все то, что нас окружало. Это казалось очень странным, если сравнивать с тем, как другие дети общаются со своими отцами. Я, думаю, что для него это было нормальным, во всяком случае, мне так кажется. Возможно, молчанием можно сказать и выразить очень много.

Мэрилин: Он когда-нибудь, разговаривал с вами? (Грегори кивает, пожимает плечами.) Он когда-нибудь разговаривал с вами о женщинах? Например, обо мне?

Грегори: Мама!

Эми: А что?

Эйвери: Оставь парня в покое! Черт возьми!

Грегори: Не о тебе. Но он говорил мне, что я должен знать и, если у меня возникали вопросы, то он пытался мне помочь разобраться в них. Чаще всего мы говорили о чисто мужских делах, если тебе так хочется знать.

Мэрилин: Понятно. Ладно, не буду вмешиваться в ваши с отцом дела. Как — никак, ты его сын. Я не ожидала открыть что-нибудь новое из нашего с тобой разговора, хотя очень надеюсь, что ты ничего не рассказал своей подружке.

Грегори: У меня нет подружки.

Мэрилин: Будет. Ты, действительно, очень похож на него, а у него не было и дня, чтобы рядом с ним не была другая женщина.

Грегори: Ты имеешь в виду в его постели?

Эми: Грегори, это жестоко по отношению к отцу. У него никого не было в постели. (Мэрилин ставит стакан с выпивкой, толкает его в сторону Грегори, отворачивается, задетая сыном. Он берёт стакан и собирается уходить.)

Эйвери: Это был удар ниже пояса, сын. Он не заслуживает этого. (Грегори останавливается, идет к матери, обнимает, идет за выпивкой для неё.)

Эми: Он не имел в виду ничего плохого.

Мэрилин: Он просто ничего не знает. Он не имеет никакого представления, как это было.

Эми: Он знает. А знание это построено только на его догадках. Это разные вещи.

Мэрилин: Ты знаешь, почему мы так близки с тобой, Эми? Да потому, что очень часто оказываемся в одной шкуре. А Грегори всегда далек от нас, как его отец. Неужели, пол определяет всё? Или это все-таки выбор?

Эми: Мама! Я просто второкурсница. Дай мне возможность проучиться ещё два года и, я буду знать всё. Уж тогда я точно отвечу на все твои вопросы, хорошо? (Мэрилин улыбается, дотрагивается до лица Эми, собравшись, идет заниматься похоронами.)

Мэрилин: Хорошо.

Эми: Соберись! Вот он опять идет сюда. С ним какой-то человек, слава Богу! Прочти молитвы.

Мэрилин: Сейчас. Я это делаю каждый день, но меня хватает не надолго.

Эйвери: Это мой партнер по теннису Ник Джеймс — актуарий, я уже вам говорил о нем. (Ник Джеймс появляется на сцене с Грегори. Ник примерно такого же возраста, как и Эйвери, симпатичный, ухоженный, одетый в серый костюм, рубашку, пастельного цвета и галстук, цвета пейсли. Он держит в руках ракетку и коробку с теннисными мячами. Войдя, он немедленно идет к Мэрилин и эффектно обнимает её. Она не удивлена его появлением, но чувствуется какая-то напряженность.)

Ник: Мэрилин.

Мэрилин: Ник.

Ник: Мэрилин.

Мэрилин: Прекрати!

Ник: Как раз в то время, когда я собирался залиться слезами…

Грегори: Я нашел его у входа в наш дом.

Ник: Как я просил называть меня?

Эми: Вы требовали называть вас просто Ник, когда родители были рядом.