Копай, Ами, копай…

Хилик сажает Меира на топчан лицом к себе.

Хилик: Ты — роешь — туннель?! Ты?! Но зачем?!

Меир: У вас свои причины, у меня свои. Чтобы облегчить страдания осажденных полосят. Чтобы прорвать блокаду. Чтобы закончить диплом: у меня тема такая — «Дружба и кооперация с народом Полосы»…

После паузы Хилик перерезает веревки на ногах и руках Меира.

Хилик: Что ж ты раньше молчал, дурило? Я ж тебя чуть не зарезал. Вот что: теперь будешь помогать здесь. Два туннеля нам ни к чему, хватит и одного. Ну, по рукам?

Потерев занемевшее запястье, Меир пожимает Хилику руку.

Хилик: Ну и славно, товарищ! (приобнимает Меира за плечи) Пойдем, покажу тебе, куда мы продвинулись…

Уходят за занавеску.

Картина 9–я. Комната Ами Бергера

Ами, Эстер, Человек-с-лопатой, Шош.

Ами в инвалидном кресле возле стола. Он то и дело поглядывает на часы. Человек-с-лопатой расхаживает по комнате.

Ами: Пять минут первого…

Человек-с-лопатой: А ваши занятия начинаются…

Ами: В полдень по понедельникам… Она не придет! Конечно, она не придет…

Человек-с-лопатой: Да ладно тебе, пять минут — не опоздание. И вообще, полдень понятие растяжимое. Час дня — тоже полдень. Строго говоря, и два, и полтретьего…

Ами: Она не придет. Ну почему я такой дурак? Зачем было распускать руки, зачем? (смотрит на часы) Шесть минут первого!

Человек-с-лопатой (в зал): Ох, как с ним скучно… Теперь так и будет минуты считать… Вот у Эстер я немало повеселился.

На авансцене появляется Эстер — медлительная и задумчивая.

Человек-с-лопатой: Весь вчерашний вечер плюс сегодняшнее утро. Знали бы вы, сколько времени она провела перед зеркалом, примеряя разные платья, брюки и блузки и как минимум двадцать раз приходя к окончательному решению…

Эстер: …чтобы тут же его отвергнуть! Просто нечего надеть. Нечего надеть!

Человек-с-лопатой: Это при полном‑то шкафе…

Эстер: А прическа! Совершенно дурацкая прическа!

Человек-с-лопатой: Вы не поверите, но с утра она полтора часа провозилась с феном, прилаживая волосы то так, то эдак.

Эстер: И ничего не получалось! Ничего!

Человек-с-лопатой: Пока насмешница Шош не сказала, что Ами примет ее в любой прическе и в любой одежде, а если без всего этого, так и вовсе на ура.

Эстер: Это было уже слишком даже для Шош! Подруга называется! Вместо того, чтобы посоветовать…

Человек-с-лопатой: Поэтому пришлось вспылить, и накричать на подругу, и где‑то в середине гневной тирады понять…

Эстер: …что кричала‑то я не на Шош, а на саму себя. На свою растерянность, на свою глупость, на свое неумение справиться… справиться… справиться…

Человек-с-лопатой: С чем? В этом‑то всё и дело: она даже не слишком понимала, с чем и какого черта нужно справляться…

Эстер: Чепуха! Всё я понимала, зачем врать‑то? Понимала, что ничего хорошего из этого сумасшествия получиться не может, а потому хватит порхать, хватит! Встань уже на твердую землю, дура! Встань обеими ногами. Благо, есть чем встать…

Человек-с-лопатой: В итоге, расплакавшись и от этого еще больше рассердившись, она твердо решила никуда не ходить, сунула под кран голову с уже готовой завивкой, переоделась в обычные свои джинсы и футболку и упала на диван с книгой, которую читала примерно три четверти часа, не сходя с одного и того же абзаца и даже, возможно, предложения.

Эстер: Потом, когда радио пропикало полдень…

Человек-с-лопатой: Когда радио пропикало полдень, Эстер попробовала еще раз мысленно повторить весь список правильных резонов, по которым не следует никуда идти.

Эстер: Там было примерно десять пунктов, и я как раз пыталась припомнить самый первый, когда пришла Шош и всё испортила.

Человек-с-лопатой: Испортила?

Эстер: Ну да! Она сказала: «Давно бы так!» Ха! «Давно бы так!» Она сказала: «Дураку ясно, что ничего хорошего из этого сумасшествия получиться не может»!

Человек-с-лопатой: В ответ на это совершенно справедливое замечание Эстер отложила книжку, встала с дивана, посетовала на свою склонность к опозданиям и напомнила подруге, что вернется часа через полтора, как всегда после урока.

Эстер: Привет!

Человек-с-лопатой: На коротком пути до дома Ами Бергера она старалась не думать вообще…

Эстер: …чтобы не позориться перед Шош внезапным возвращением: решила так решила, точка!

Человек-с-лопатой: Но дурацкие, плохие мысли все равно катались в голове, стукаясь друг о дружку, звонкие, как биллиардные шары, и это выглядело так нелепо, так глупо, так неудобно… Полностью они пропали лишь потом, когда завыла сирена и Эстер, взбежав по лестнице, увидела его перед окном на фоне дымного ракетного шлейфа…

Воет сирена. Ами смотрит в окно. Эстер останавливается в дверях.

Эстер: Его стриженую голову и тяжелые плечи, и губы, отсчитывающие секунды полета, и то, как смешно он вывернул шею, отслеживая траекторию, и руки с длинными сильными пальцами…

Человек-с-лопатой: …с теми самыми пальцами, которые она до сих пор словно чувствовала на своем затылке…

Эстер (обращаясь к Ами): Почему ты не спускаешься в подвал?

Звук близкого взрыва.

Ами: По — моему, это где‑то на восточной окраине…

Эстер: Откуда ты так знаешь?

Ами: По траектории сужу: прямо над крышей пролетело.

Эстер (насмешливо): Похвальная чувствительность, господин Бергер. Жаль, что в статистике вы не проявляете столь же выдающихся способностей… Открывайте тетрадку! (присаживается к столу)

Человек-с-лопатой: На самом деле Ами знал статистику едва ли не лучше всех на курсе. Именно поэтому он и выбрал этот предмет для занятий с Эстер — чтобы легче было управлять процессом псевдообучения. Вот уже два месяца он успешно лавировал между проявлениями прискорбной тупости и скромными, но устойчивыми успехами. Главная сложность заключалась в том, чтобы не сорваться и не выдать себя. Объясняя материал, Эстер увлекалась и можно было, ничем не рискуя, пялиться на нее во все глаза, дивясь прихотливой милости природы, создавшей этот подбородок, эту шею, эти губы, волосы и глаза. Ах, статистика, самая увлекательная из всех придуманных человечеством наук!

Эстер: Так. На чем мы остановились? Ты построил график?

Ами: Конечно, госпожа учительница. Полдня потел…

Эстер: Что ж, прекрасно. Ты делаешь успехи.

Ами: Еще бы, с твоей‑то помощью!

Эстер: Не подлизывайся.

Человек-с-лопатой: На самом деле график содержал искусно встроенную ошибку — не слишком грубую, но в то же время требующую подробного разбора. То, что Эстер не обратила на это внимания, несколько обескуражило Ами: похоже, сегодня учительница была рассеянна намного больше обычного.

Эстер: Давай, пройдем следующую главу.

Эстер и Ами склоняются над тетрадью.

Человек-с-лопатой: Самым трудным для обоих было избежать соприкосновений, так, словно между ними стена. Но в том‑то и дело, что никакой стены не было, а потому и упереться в нее не представлялось возможным. Таким образом, проклятый локоть будто висел в воздухе, хотя и лежал на столе, и вся эта чушь вместе порождала неожиданное и неприятное напряжение в плече, вплоть до онемения.

Эстер принимается крутить плечом, затем то же движение повторяет Ами.

Человек-с-лопатой: Увы, неловкость не исчезала даже после этой вымученной разминки. Ведь существо проблемы заключалось отнюдь не в несчастных локтях, выставленных навстречу друг другу, как принюхивающиеся собачьи носы.

Эстер: Ты понял этот параграф?

Ами: В общем, да. Хотя есть парочка вопросов…

Человек-с-лопатой: Они старались вести себя, как ни в чем не бывало, но уже в этом «как ни в чем не бывало» была заложена такая вопиющая ложь, что не получалось ровным счетом ничего. Все силы уходили на поддержание видимости, на наблюдение за локтем, за плечом, за глазами, которые постоянно утыкались то в губы, то в руки, то в грудь, то в шею. Особенно за глазами: прежде они просто смотрели, теперь — трогали, гладили, целовали, словно жили сами по себе и не просто жили, но еще и вели себя с поистине бесстыдной наглостью.

Эстер (взглянув на часы): Ой! Уже четверть третьего! Мне нужно идти, а то Шошана будет беспокоиться.

Ами: Да, да, конечно, иди. Спасибо тебе огромное. До среды?

Эстер: До среды… (встает и отходит)

Человек-с-лопатой (насмешливо): Зачем ты вообще приходила, можно поинтересоваться?

Эстер: Зачем… действительно, зачем… вот зачем!

Решительно возвращается к Ами, склоняется над ним. Поцелуй. Затемнение. Луч света падает лишь на Человека-с-лопатой.

Человек-с-лопатой: Их рты помедлили, прежде чем стать одним ртом, она почувствовала на затылке его руку, и пронзительное, щемящее, чудное чувство вдруг вынырнуло внутри упругим светящимся дельфином и полетело по темным волнам, выпрыгивая из них, ахая в черноту и вновь вылетая на поверхность в ворохе сверкающих брызг. Вот зачем… вот… зачем… вот зачем…

В полумраке сцены — Ами и Эстер.

Эстер: Мне нужно идти.

Ами: Да, ты уже говорила.

Эстер: Мне нужно идти. Уже темнеет. Шошана…

Ами: Переживет твоя Шошана. Оставайся.

Эстер: Еще?

Ами: Оставайся навсегда.

Поцелуй.

Эстер: Мне нужно идти.

Ами: Иди. Когда мы увидимся?

Эстер: Не знаю. Завтра. Не знаю. Мне еще надо это переварить. Прощай…

Ами: Прощай.

Затемнение. Эстер выходит на авансцену.

Человек-с-лопатой: Представляешь, что скажет об этом Шош? (уходит)

Эстер (усмехнувшись): А что тут представлять… вот она, Шош…

Появляется Шош.

Шош: Ты с ума сошла! Что ты наделала?!

Эстер: А что такое?

Шош: Что такое?! Она еще спрашивает «что такое»… Это уму непостижимо! А о нем ты подумала? Что с ним станется, когда ты его бросишь?

Эстер: Почему я должна его бросить?

Шош: А почему нет? Назови мне хоть одну причину, по которой из этого сумасшествия может выйти что‑нибудь путное! Хоть одну!

Эстер (неуверенно): Любовь?

Шош: Ну ты и дура! Тебе ведь уже не шестнадцать, подруга. Тебе двадцать два! Эй! (машет перед носом Эстер ладонями, как это делают, когда хотят вывести человека из ступора) Эй! Проснись! Любовь… Марш в ванну, дура. Сначала смой с себя эту свою любовь, а с нею, может, и глупость сойдет. А потом поговорим. Любовь…

Уводит Эстер за кулисы.

Действие второе

Картина 10–я. Бар «Как в Гоа»

Ами, Карподкин, Лео, Давид, два амбала.

Бар пуст — нет никого ни за стойкой, ни в зале. Ами Бергер въезжает на инвалидной коляске и останавливается, оглядывая помещение. У него превосходное настроение.

Ами: Куда все подевались? Мали! Давид!

Нет ответа. Ами подруливает к одному из столиков. Входят Карподкин и Лео.