СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ: Вы сами сказали, что можно не надеяться!
НИКОЛАЙ: Нас не интересует — на что надеяться, нас интересует — сколько надеяться.
ЛЮБОВЬ НИКОЛАЕВНА: Может день, может два, а может и десять лет. Распоряжение Евгения Петровича: если что, вот в таком непредвиденном случае, то двадцать пять лет аппаратура должна работать.
НИКОЛАЙ: Двадцать пять?! Когда при советской власти отменили расстрел, это была высшая мера наказания…
ЛЮБОВЬ НИКОЛАЕВНА: Ускорить выздоровление может общение с близкими.
ВЕРА: Вы хотите поселить здесь публичный дом?
НИКОЛАЙ: Она шутит. У него нет никого ближе нас.
ЛЮБОВЬ НИКОЛАЕВНА: Вот тут ему по-настоящему повезло. Приходите по одному и разговаривайте так, как будто он все слышит. Рассказывайте про приятное, вспоминайте радостные моменты, главное — не вызвать у больного негативных эмоций. От них его состояние может ухудшиться вплоть до… Вы понимаете?
ВЕРА: Что, до банкротства?!
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ: До наследства, Вера, до наследства!.. Где ж он тебя, такую умную, нашел!
ЛЮБОВЬ НИКОЛАЕВНА: А теперь дадим Евгению Петровичу отдохнуть. (направляется к двери, приглашая всех выйти). Насчет ваших будущих визитов я дам распоряжение охране и предупрежу персонал. Приятно было познакомиться.
Врач уходит, за ней посетители. Проходя мимо сейфа, каждый любовно смахивает с него воображаемые пылинки.
Свет гаснет.
* * *ГОЛОС ДИКТОРА: Мы продолжаем рассказывать о г-не Раздайбеде. Евгений Петрович уже неделю находится в коме, но, как это ни парадоксально, состояние его (пауза) продолжает расти: акции холдинга «Трудовой мозоль» на последних торгах на Винницкой, простите, Венецианской бирже поднялись на 12 процентов. Ходят слухи, что Евгений Петрович отдает команды с того света! Несколько крупных бизнесменов специально попытались впасть в кому для достижения таких же результатов. В палаты интенсивной терапии образовалась живая очередь. Ну, в смысле, не совсем живая…
Зажигается свет.
* * * Вера сидит на стуле у кровати, смотрит вверх, на экран. Она в элегантном костюме, на ногах бахилы, красивая сумочка — на спинке стула.
ВЕРА: Что мне с тех акций, лишенец… (опускает взгляд на кровать) Ты знаешь, что мне заблокировали карточку?! Да разве мне одной! В банк пришли шесть твоих прелестниц. Им тоже заблокировали… Мы полчаса стояли в одной очереди!..
Медленно приоткрывается дверь.
ВЕРА (театрально заламывает руки): Наш дом опустел, горничные уволились, повар на больничном… на кого ты нас бросил…
В палату заглядывает Любовь Николаевна.
ЛЮБОВЬ НИКОЛАЕВНА: Без истерик, пожалуйста!.. Вера, ему вредно нервничать. Говорите о хорошем и не кричите. Не нужно его пугать.
Врач выходит.
ВЕРА (сама себе, громким шепотом): Я б тебя испугала… один раз… (внимательно смотрит на лежащего) Как я мечтала об этом. Всю нашу жизнь. А ты точно не слышишь? Или слышишь? Сейчас меня больше всего интересует — на кого завещание? Перед аварией ты сказал «Все прелести этого мира не стоят одного верного друга». Потом принял «Камасутру» и устроил всю эту «Виагру». В смысле наоборот! Так значит, все мне? Верней меня никого у тебя нет! Ну, моргни хотя бы (присматривается) Нет, показалось…
Вера встает и идет к сейфу, пытается угадать код, но безуспешно.
ВЕРА (набирает цифры): Вот скотина, и мой не подходит! Чей же это размер и номер бюста? А может — возраст?!..
Возвращается к кровати, присаживается на стул.
ВЕРА: Одно мне интересно — куда ты так мчался? Чего тебя понесло на это шоссе? Все у тебя не как у людей. Люди спокойно умирают, завещание, наследство, деньги в карманы — и на Кайманы. Ну, на худой конец — в Канны. А тут сиди, жди. Что за издевательство постоянное?! Два года тянул, пока замуж взял, семь нас у тебя было, великолепная семерка, блин… Еще издевался, говорил «Вы у меня как в „гусарской рулетке“, шесть холостых, а седьмая в голову»! Выбрал, наконец… теперь эта… передача «Что? Где? Кому?» с твоими родственниками… Даже в коме не можешь себя нормально вести. У Анжелы муж молодец — рефлекс на секс, во время оного и умер, она сразу два удовольствия получила! И оргазм, и деньги. Два в одном. А здесь… Ни туда, ни сюда.
Поворачивается к двери, ей кажется, что она опять открывается.
ВЕРА (слезно): У нас все будет хорошо, мой единственный, я очень тебя люблю. И у нашей дочери от твоего первого брака все хорошо и у наших будущих детей…(видит, что никто не входит) когда тебя не станет, всё будет хорошо…
Оборачивается назад.
ВЕРА (обычным голосом): И вот как мне теперь развестись? Я что, всю жизнь буду ходить в эту больницу? Контракт не действует. Там написано: он изменяет — я получаю, я изменяю — так не бывает, он умер — я получаю, я умерла — так не бывает… (наклоняется к мужу) Дружок твой, адвокат, крутит-мутит, только за деньги привык все рассказывать. И в постель его не затянешь. То ли импотент, то ли гомосексуалист. То ли… Нет, так не бывает.
Встает и ходит по палате, размышляя вслух.
ВЕРА: Нормальные люди, если попадают в кому, то родственники решают, когда отключать ливер и другие потроха. А этот на 25 лет вперед проплатил. Что за козий движ? Зачем 25? Почему не 30? А, поняла, это он специально! Всегда относился ко мне как к собаке, требовал верности… Конечно, когда мне будет 50, он успокоится! Кому я буду нужна, какую одежду рекламировать — семейные трусы и вязаные кофты? Кто меня возьмет, даже с деньгами? (останавливается возле аппаратуры, протягивает руку, как будто выключая приборы, примеривается, как это сделать) Все-таки, почему карточку заблокировали?!
Вера снимает со спинки стула сумочку, из нее выпадает книга.
ВЕРА (поднимает книгу): Ты меня никогда не уважал как личность. Покупал мне то, это… А я Фрейда (сует больному книгу почти в лицо) читаю в подлиннике! У него русским языком написано: прежде, чем диагностировать у себя заниженную самооценку, убедитесь, что вы не окружены идиотами. А кто меня окружает?.. Молчишь, потому что согласен… А хочешь, я тебе еще процитирую? Сигизмундик пишет (раскрывает книгу, листает) «Я верю в длинноволосых мужчин и бородатых женщин»… (смотрит в книгу) Ой, наоборот… Мне приходилось страницы кокаином посыпать, чтобы ты думал — я не читаю, а нюхаю! Ты забирал у меня книги, покупал бриллианты! А я библиофак! В смысле… фил! Книгочей по-нашему. Я люблю читать, я даже все буквы помню! (уверенно начинает произносить алфавит, на четвертой букве сбивается). А! Б! В! Ж..К… Х… Нет, это что-то другое. Неприличное… В общем, знаю я буквы!
Раздраженно топает ногой, подносит книгу поближе к глазам, углубляется в чтение. Потом резко переворачивает ее вверх ногами и снова внимательно читает. Захлопывает книгу, прижимает ее к груди, наклоняется к больному.
ВЕРА: А я знаю, что делать. Я единственный человек, которого ты любил. Я знаю, как нанести тебе смертельный удар.
Вера резко разворачивается и выходит из палаты.
Слышен выстрел и визг собаки…
Свет гаснет.
* * * Экран зажигается.
Диктор читает новости.
ГОЛОС ДИКТОРА: А теперь ставший уже традиционным репортаж из комы! Вторую неделю Евгений Петрович находится между жизнью и смертью, как сказал нам его бизнес-партнер, «болтается как фуагра в компоте». Нам в редакцию приходят письма и звонки от самых разных людей с пожеланиями больному скорее (следующие несколько слов «запиканы» как нецензурные) — извините, это не для ушей наших телезрителей. Ну что ж, все мы знаем, как ненавидели бизнесмена простые люди! И было за что! Ни разу Евгений Петрович никому не помог! К нему обращались малоимущие, сироты, вдовы, движимые и недвижимые больные! Кстати, цены на недвижимость продолжают падать… Ответ олигарха всегда был один: «Чтоб я сдох!»
И вот теперь все с нетерпением ждут этого долгожданного события! Правда, вчера неожиданно выяснилось, что перестали приходить анонимные пособия, которые в нашем городе получали многие социально незащищенные граждане! Мы провели журналистское расследование, и оказалось, что отправлял их именно Евгений Петрович! Сегодня наши корреспонденты сообщили об этом простым людям. И теперь они стали ненавидеть Евгения Петровича в пять раз больше!
Экран гаснет.
* * * За стенами палаты слышны шаги, лай собаки, чей-то раздраженный голос «Как обычно! Луём XIII-м!»
* * * Свет зажигается.
Дверь медленно открывается, в палату входит, неся что-то объемное, Сергей Петрович. Он в костюме, на ногах бахилы.
Сергей Петрович ставит принесенный предмет на пол возле кровати, присаживается на стул.
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ: Ну, здравствуй (прокашливается, продолжает уверенней) Здравствуй, это я, твой любимый брат. Уверен, ты узнал меня… Кто ж еще притащится сюда в субботу вечером!.. В такую прекрасную погоду… (глядя мимо больного, в сторону сейфа). А ты сегодня замечательно выглядишь, посвежел, отдохнул… Даже румянец есть. Может и мне на недельку в реанимацию?
Встает, подходит к сейфу, продолжает говорить, поглаживая сейф и стараясь подобрать шифр.
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ: Все будет хорошо, даже очень. Родной мой, как я рад тебя видеть, надеюсь, мы будем вместе долго и счастливо.
Прислушивается к шуму за стеной, быстро возвращается к кровати, садится на стул.
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ: Все время думаю о нашем счастливом детстве. Ты всегда помогал мне. У меня даже в трудовой книжке написано — ушел на пенсию в 35 лет по состоянию брата. Ты научил меня танцевать. Ты ведь был танцором, и в бизнес пришел из Ансамбля песни и пляски охраны Кремля. Раз ты помогал мне раньше, то должен помогать и сейчас, и завещание ты оставил на (поправляет подушку) мое имя. Ведь это правда, да? (нервно расправляет на одеяле несуществующие складки). Ну конечно… (постепенно раздражается) Ты же всегда мне говорил: «Все акции этого мира не стоят одного настоящего друга». А ведь я тебе не только друг, но и брат. А раз завещание на меня……
Встает, подходит к приборам, тянет руку к переключателям, но тут же опускает ее. Медленно идет к кровати.
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ (злорадно, выговаривая каждую букву): Знаешь, Женечка, я всегда говорил, что ты танцуешь лучше всех. Смешно! Но ты верил — потому что всегда любовался самим собой… А теперь я скажу — пусть это тебя и убьет: я танцую лучше тебя. И сейчас докажу.
Он подходит к принесенному предмету, нажимает на кнопку — понятно, что это магнитофон — звучит «Собачий вальс».
СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ: Я единственный человек, которого ты любил, но я тебя ненавижу… И я сделаю все, чтоб тебе было плохо!
Сергей Петрович берет в руки стул и с ним вальсирует. Танцуя, выходит из палаты.
Раздается грохот, звук падающей мебели и бьющихся стекол… Громко рычит собака.
Музыка затихает.
Свет гаснет.
* * * Экран зажигается.
На экране что-то среднее между репортажем с книжной выставки и показом в Доме моды. Модели бродят по подиуму в траурной одежде с книгами в руках.
ГОЛОС ДИКТОРА: Вот уже три недели г-н Раздайбеда находится в коме, что, однако, не помешало проведению культового дефиле, уже много лет спонсируемого Евгением Петровичем из средств фонда «Подари детям рогатку». А куда ему деться, если неотъемлемая часть шоу — его супруга… Многие советовали отменить мероприятие в связи с бессознанкой Евгения Петровича, но потом решили, что кома шоу не помеха, а моделей будут (пауза) смотреть медленно и печально. Что за книги в руках девушек — осталось загадкой. Одни утверждают — это Евангелие, другие — что Уголовный кодекс. Оба этих сборника всегда на рабочем столе Евгения Петровича, как впрочем и у многих его коллег по отъему денег у населения в особо крупных размерах.
Экран гаснет.
* * * В темноте слышен лай, голоса «Фу, Бакс, фу!», «Сидеть!», зажигается свет, дверь открывается. В палату входит Надежда, на ней дизайнерский костюм с показанного на экране дефиле, на ногах бахилы. С порога начинает говорить.
НАДЕЖДА: Ой, папочка, здравствуй, рада тебя видеть, выглядишь отвратительно!.. Фу-фу-фу, чтоб не сглазить…. (садится на стул, непрерывно болтая). Все наши передают привет и наихудшие пожелания, очень переживают, почему так долго. А погода сегодня хорошая, еще тепло, без существенных осадков. Ну, как твои дела?
Встает, смотрит на больного, улыбается, садится на стул. Продолжает говорить, все время поправляя то подушку, то одеяло.
НАДЕЖДА: Да, конечно, ты прав, мне вечно некогда, всё на бегу. Ну что ты хочешь, кто-то агроном, кто-то космонавт, а у меня, фу-фу-фу, профессия — невеста (находит в кровати забытый врачами фонендоскоп, рассматривает его) И что с того, что уже 35? Сколько можно про них повторять?
Встает, спокойно, не таясь, идет к сейфу с фонендоскопом в руках.
НАДЕЖДА: Знаю, меня ты любишь больше всех (пробует открыть сейф, вслух произносит цифры). Тридцать… пять… стала девушкой опять… (фонендоскопом прослушивает сейф как врач больного) И чего сразу не показать? Какой тут сюрприз? Ты ясно сказал «Все деньги этого мира не стоят одного надежного друга». Кто ж это, если не я?
Она возвращается к кровати. Стоит над больным. Усмехается.
НАДЕЖДА: А хорошо, что ты не можешь говорить! Представляю себе этот скандал. Итак: я выхожу замуж! Ой! (присматривается). Ты что, реально слышишь?! Ну-ка (наклоняется, громко кричит больному на ухо). А-а-а-а! (вглядывается). Нет, показалось. Фу-фу-фу, не сглазить. Не моргаешь (от радости начинает кружить по палате). Ура! Значит, у меня есть шанс иметь и любимого мужа, и любимого папу (останавливается, поворачивается к больному). Потому что любить тебя можно, только если ты молчишь и не вмешиваешься.
Она смотрит на аппаратуру, присаживается, кладет фонендоскоп на кровать, берет отца за руку.
НАДЕЖДА: Как я рада, что выхожу замуж, а главное, не расстраиваю этим тебя. Ведь тебя огорчали все мои замужества, правда? Это будет первое, которое, фу-фу-фу, не расстроит…
Резко отбрасывает руку отца на кровать, вскакивает.
НАДЕЖДА: Так знай — я выхожу за внука твоего партнера, который кинул тебя тридцать лет назад. Ты ему мстил всю жизнь, а теперь мое приданное станет их капиталом, мои дети продолжат их род. И что с того, что он на много лет моложе и может меня оставить (говорит тише) Я действительно могу стать брошенной женой, но я рада. Потому что теперь у тебя, фу-фу-фу, не получится настроить меня против него, чтобы нас рассорить, и я скорее себя взорву, чем первая подам на развод.
Она разворачивается и идет к выходу, в дверях оборачивается.
НАДЕЖДА (громко): Да здравствует 21-й километр Южного шоссе!
Выходит из палаты.
Раздается взрыв и громкий скулеж собаки.
Свет гаснет.
* * * Экран зажигается, одновременно нарастают звуки — шум мотора, визг тормозов. Идет трансляция авторалли.
ГОЛОС ДИКТОРА (с азартом): Еще! Давай! Увы… Да, это ралли мы про… (пауза) глядели, но до полного окончания соревнований еще предостаточно времени, и вы успеете сделать ставки… Господа, сейчас мною получены последние данные. Сенсационное сообщение! Только что инициативная группа выдвинула Евгения Петровича Раздайбеду кандидатом в депутаты городского совета! Это первый случай в мировой истории, когда нашим избранником, возможно, будет человек, находящийся в коме! Да, из тюрьмы были, из сумасшедшего дома — сколько угодно, Калигула сделал сенатором своего коня, даже в Африке однажды выбрали покойника, но из комы в законодательный орган — такого еще не было! Вот образец подлинно народной демократии! А что, возможно это пример достойный подражания, правда кое-кто интересуется — а как он будет голосовать в коме? На что им резонно отвечают — в коме, как в думе! Впрочем, наоборот тоже верно.
Экран гаснет.
* * * Свет зажигается.
Дверь аккуратно открывается, в палату входит Николай, он в деловом костюме, на ногах бахилы, в руках большой кожаный портфель.
НИКОЛАЙ (оборачиваясь к кому-то за спиной): Да-да, понимаю. Сегодня недолго.
Он медленно и бесшумно идет к кровати, смотрит на аппаратуру, молча кивает больному, затем устраивается на стуле, достает из портфеля ручку, бумаги, начинает изучать документы, что-то подчеркивать.
Через минуту Николай смотрит на часы, аккуратно кладет в портфель документы и ручку, встает со стула, поправляет пиджак. Поворачивается к больному на кровати.
НИКОЛАЙ: Знаешь, я опять проигрался…Тебе не понять, твои-то дела я всегда выигрывал. Кстати, не объяснишь, почему ты никогда не платил мне достойно? Кормил обещаниями, удерживал подачками… А ведь мы всю жизнь дружим… Женя, Женя, сколько раз я слышал, что все твое — мое, ты вечно повторял «Все ценности этого мира не стоят одного преданного друга»… Друга, преданного тобою… Это как раз про меня (вздыхает, качает головой).
Так что еще немного (в подтверждение слов поднимает портфель), это скажу и я: все твое будет мое. Поправляйся, Женечка. Восстанавливай память.
Подходит к сейфу, открывает портфель, достает кусочек мела, озирается, как ученик третьего класса, пишет на сейфе как на заборе, диктуя вслух: «Женька — козел». Отходит, наслаждается увиденным, тяжело вздыхает, достает из кармана носовой платок и стирает им надпись.
В это время дверь в палату открывается, Николай прижимает платок к лицу, имитируя слезы. Входит Любовь Николаевна.
ЛЮБОВЬ НИКОЛАЕВНА (замечая платок в руках Николая): Это не место для слез, держите себя в руках — у нас еще есть шанс…
