Философия права

Сложность социального явле­ния обозначаемого словом "право", в значительной степени объясняется тем, что оно имеет ряд граней. Наше внимание и мысль схватывают то одну, то другую из этих граней, нередко гиперболизируют и возвеличивают одну из них, порой представляют ее в виде единственной, всепоглощаю­щей. Отсюда — бесконечные, непрекращающиеся споры о понимании права — тем более острые, иной раз ожесточен­ные, что к научным соображениям примешиваются полити­ческие мотивы, личностные амбиции (особо острые, увы, в научной среде).

Основными гранями права (или, если угодно, пластами правовой материи) являются:

догма права;

правовое содержание;

правовые идеи.

Здесь автору по логике вещей придется углубиться в некоторые сухие и отвлеченные технико-юридические по­нятия и конструкции. И потому прошу у читателя терпения и снисхождения к излагаемому материалу и к автору.

Закон (письменные юридические документы) и дог­ма права. В обыденном сознании широко распространено представление о единстве, тождественности "права" и "за­кона". Для человека, не искушенного в юридических тонко­стях, выражения "российские законы" и "российское право" говорят, по сути дела, об одном и том же.

Здесь, думается, проявляется одно из подмеченных в науке и в практической жизни достоинств здравого смысла, опирающегося на "мудрость слов" и подчас в этой связи схватывающего очевидные и в то же время непреложные и основательные характеристики вещей.

Именно такой характеристикой в отношении права — очевидной, непреложной, основательной — является то, что право, существующее в данном обществе как особое юридическое явление (напомню — позитивное, писаное право), представляет собой официальный государственно-обязатель­ный институт, выраженный в действующих, обеспеченных законах, иных юридических документах.

Вместе с тем наука потому и наука, что она не ограничивается одними лишь очевидными феноменами, а дальше, стремится проникнуть вглубь, в тайну вещей.

С этих позиций нужно видеть различие и в то же время тесную взаимозависимость между двумя рядами явлений из области права:

а) законам, то есть документами, писаными фрагмен­тами осязаемой действительности, содержащими словесную знаковую информацию;

б) содержащимися в законах частицами правовой реальности — нормами, правами и обязанностями, юридиче­скими гарантиями и др.

Вот эти частицы правовой реальности, содержащиеся в нормативных документах (законах), и есть — если ис­пользовать исторически сложившуюся специальную терми­нологию — догма права.

Стало быть, под "догмой права" следует понимать те наличные объективированные частицы правовой видимой действительности, которые содержатся в юридических до­кументах и выражены в юридических нормах, их совокуп­ностях, правовых отношениях, юридических актах.

Слово "догма" не имеет здесь никакой оценочной на­грузки (вроде той, которая для привычного политизирован­ного восприятия звучит в словах "догматик", "догматический взгляд"); оно только фиксирует тот факт, что упомянутые правовые реалии (нормы, правоотношения, акты) — это твердые, постоянные, неизменные в каждый данный мо­мент, а главное, внешне объективированные феномены из мира правовых явлений, то есть своего рода наличная, ви­димая и осязаемая правовая реальность.

Если допустимо (на мой взгляд, вполне допустимо) упот­реблять выражение "правовая материя", то вот она, эта "материя", наиболее бесспорная, зримая частица из мира юридических явлений, в отношении которой уместно дан­ное слово.

Итак, необходимо с должной строгостью различать дог­му права в целом и важную ее составляющую — норматив­ные документы, "закон" ( и в то же время видеть их единство, взаимозависимость). Под "законом" понимаются преимуще­ственно официальные юридические документы, иные внеш­ние источники, в которых содержатся юридические нормы; это всего лишь внешняя форма права, вполне обоснованно названная в юриспруденции "источниками права". При по­мощи этих документов, источников, определенные нормы, отношения, акты вводятся в мир юридической реальности, становятся правовой действительностью[45] (а из нее же, как изо всякого источника, ''черпаются'' людьми).

Догма права (продолжение).

Догма права в только что указанном значении является предметом исконной юриди­ческой науки — аналитической или догматической юриспруденции (юридического позитивизма). Исконной — потому, что в соответствии с требованиями юридической практики и практики обучения юристов-профессионалов научное рас­смотрение правовой действительности ограничивается в основном формально-логической (аналитической) проработ­кой правового материала, и это необходимо с юридико-профессиональной точки зрения для решения практических задач, для лучшего понимания и применения правового материала при рассмотрении и решении юридических дел, а также для обучения юристов-практиков. Такая проработ­ка состоит главным образом в том, чтобы классифициро­вать правовые явления, определить их природу через ряд более простых понятий, очертить их признаки и юридиче­ские особенности.

Так как аналитическая проработка правового материала в принципе, по своей основе, не идет дальше формально­логических операций, то она сама по себе — обратим вни­мание на этот момент — не включает какого-либо фило­софского осмысления явлений правовой действительности. По сути вещей, здесь более всего уместна постановка во­проса о философских предпосылках аналитической прора­ботки материала, и прежде всего о ближайшей из таких предпосылок — представлениях о "форме" и "содержании" и о возможности самостоятельного, самодостаточного, неза­висимого от "содержания" аналитического изучения явлений, относящихся к "форме" (к их числу и принадлежат явления, охватываемые понятием "догма права"). Только Последнее время в науке отмечено тем, что в область юри­дического позитивизма проникают достижения смыслового, семантического анализа, осуществляемого одним из ответвлений современной философии — герменевтикой (прежде всего герменевтикой в области этики и политики)[46].

Известная отдаленность догмы права от философии, ничуть не умаляет значения классической (аналитической догматической) юриспруденции. По своему содержанию и значимости в жизни общества она представляет собой один из существенных элементов человеческой культуры.

Это важно отметить еще и потому, что отмеченные ранее свойства права (прежде всего его всеобщая нормативность, а также определенность по содержанию, государственная гарантированность) на практике существуют в догме права, в реальной правовой материи. Из этого помимо всего проче­го следует, что характерная для позитивного права форма­лизация критериев, мер, "измерителей" индивидуальной свободы, когда обретение субъектами индивидуальной сво­боды происходит при помощи всеобщего и формализован­ного масштаба, имеет определяющее значение для объек­тивизации права, формирования его "тела" — того, что об­разует правовую материю[47].

Аналитическая юриспруденция достигла весьма высо­кого уровня развития в Древнем Риме и предстала на дол­гие века перед всем миром в виде классических клас­сификаций, формул, сентенций и соответствующей им лек­сики, глубоко и всесторонне повлиявших на последующий правовой прогресс.

Хотелось бы при этом обратить внимание на то, что вовсе не случайно достижения древнеримской юриспруден­ции были позже охарактеризованы знатоками римского права как явления "писаного разума". Действительно, луч­шие образцы древнеримской юриспруденции были не столько продуктом согласований и коллективной технико-юридиче­ской отработки текстов документов (что присуще законода­тельным установлениям, когда во имя общего согласия сглаживается или вовсе теряется оригинальная и сильная мысль), сколько результатом индивидуального творчества великих римских юристов: преторов, судей, знатоков юрис­пруденции — носителей особого права — jus respondendi.

Того творчества, в котором только и раскрывается величие и тайна Разума высшего творения Вселенной.

Отмеченные особенности римского права необходимо должным образом учитывать при выработке общих представлений о праве, его оценке. В этой связи есть основание вернуться к одному из рассмотренных ранее положений. Недостаточное внимание к многогранности права, в том числе – к тому что даже те его грани, которые относятся к юридиче­ской догме, имеют основополагающую юридическую ценность, приводит не только к однобоким трактовкам этого сложного социального явления, но и к суждениям, трудно согласую­щимся с данными правовой культуры. Так, Э.Ю. Соловьев, один из тех видных российских философов, который сформу­лировал поразительно точные положения о сущности права в его гуманистическом понимании, заявил, отправляясь от глав­ных идей такого понимания, что для тезиса о том, что римское право "еще не право", "есть самые серьезные основания" и что "римское имущественное право — это протоправовой фе­номен, хотя и величественный, включающий в себя огромный объем юридической компетентности"[48].

Между тем значительно больше оснований утверждать, что римское частное право — поразительный всемирно-исто­рический шедевр, достижение общечеловеческой культуры, своего рода загадка истории, когда при отсутствии необходи­мых исторических предпосылок, в частности, сложившихся гуманистических (персоноцентристских) идей, важнейшие компоненты правовой материи, согласующиеся с этими идея­ми, все-таки сформировались, хоть и в неадекватной среде, и, пожалуй, можно утверждать, более чем на тысячелетие шаг­нули вперед в своем историческом развитии[49].

Весьма своеобразной вершиной в развитии догматической (аналитической) юриспруденции стало в XIX—XX веках правоведение Германии. Опираясь на достижения древнеримского права и разработки специалистов в средневековых университетах (глоссаторов и постглоссаторов) оно достигло в трудах ведущих правоведов такой ювелирной утонченности в анализе правового материала, юриди­ческих норм и правоотношений, что тот нередко приобретал абстрактно-математический, а порой — увы — и схоласти­ческий характер. Это обстоятельство оказалось роковым: немецкая догматическая юриспруденция получила недоб­рую славу оторванной от жизни дисциплины чуть ли не спекулятивного профиля. Тому же обстоятельству отчасти обязан своим происхождением и негативный оттенок, при­обретенный в политико-этическом обиходе термином "дог­матика".

В наше время в связи с развертыванием философских и социологических правовых исследований получило извест­ное распространение мнение об ограниченности, историче­ской обреченности и даже ущербности юридического пози­тивизма — догматической юриспруденции.

Такое мнение представляется глубоко ошибочным.

И не только потому, что догма права — основа анали­тической юриспруденции, которая совершенно необходима для юридического обучения и юридической практики; здесь в отношении обучения и практики аналитическому право­ведению нет альтернативы. И не только — надо добавить — потому, что юридическая догматика сама по себе значи­тельная культурная ценность. Нужно принять во внимание также то, что догматическая юриспруденция дает исход­ный, причем ничем не заменимый, фактический материал для всех других направлений юридической науки, в том числе для социологических и философских разработок[50].

Ранее уже отмечалось, что догма права в связи с ха­рактеристикой свойств права, его формализованностью, все­общностью, имеет существенное значение для понимания ряда сложных юридических проблем.

Но здесь, думается, уместно высказать и соображения более общего характера. Именно догма права во многом делает юридическую науку действительно наукой, причем такой которая в принципе находится на той же плоскости, что и естественные, технические науки, да плюс к тому наукой имеющей преимущества и достоинства гуманитарных отраслей знаний. Ибо именно догма права (т. е., напомню, единственные внешне объективированные реалии, факти­чески наличествующие в правовой сфере, — юридические нормы, юридические факты и т.п., выраженные в законах, тугих юридических актах, раскрывающие свойства права) создает единственно прочную, твердую основу для дейст­вительной, притом гуманитарной науки, однопорядковой в то же время по своей математической стройности и логиче­скому оперированию с реальными фактами, с естественны­ми и техническими науками. Один из самых крупных русских правоведов дореволюционного времени Б.А. Кистяковский, поддерживая мысль о том, что гуманитарные науки, этика должны быть ориентированы на правовую науку, и имен­но — на догматическую юриспруденцию, пояснял: "Ибо толь­ко догматическая юриспруденция создает полноту разра­ботки понятий, точность и устойчивость их"[51].

Как только, например, Э.Ю.Соловьев при характери­стике кантовского категорического императива использовал модально-логические подходы и выделенные на их основе в догматической юриспруденции три способа правового регу­лирования (запреты, связывания, дозволения), предельно абстрактные, казалось бы, формулы кантовского категори­ческого императива сразу же раскрылись всеми своими содержательными определениями ("запрети себе все то, что ты склонен запретить другим", "требуй с себя и прежде все­го себя все то, что ты считаешь возможным требовать с дру­гих", "разреши другим все то, что ты разрешаешь себе")[52].

В то же время не следует абсолютизировать в юриди­ческой сфере догму права. Ведь она лишь первая, ближай­шая, необходимая, но все же только одна из граней правовой материи. В многосложном явлении под именем "право" не менее существенны и значимы другие, притом более глубо­кие слои права: правовое содержание, правовые идеи данной юридической системы.

И другое важное обстоятельство. Официальная, дейст­вующая юридическая система — это только позитивное право — нормативный регулятивный инструмент, созданный людьми и несущий в себе толику разума и власти. А наряду с позитивным правом в обществе, как мы видели существует и в определенные периоды развития общественной жизни оказывает на нее (в том числе и на действующую юридическую систему) значительное влияние право рожденное самим человеческим бытием, самими его осно­вами, — естественное право. Оно, естественное право,- исторически первое, выраженное в правовых требованиях и в прообразах норм (и то благодаря правосознанию), само по себе не имеет достаточных форм внешнего выражения, объективизации. Отчасти поэтому наиболее полное и после­довательное осуществление естественно-правовые требова­ния находят как раз в позитивном праве, на высокой ступени его развития.

Правовое содержание.

Второй, более глубокий слой правовой материи, следующий сразу же за догмой права и из нее происходящей, — это содержание объективного права (точнее, если не опасаться упрека в тавтологии, — право­вое содержание права, но права позитивного, права в объ­ективном значении этого слова, — нормативно-ценностного регулятора, выраженного в законах, других нормативных документах).

А что это такое — правовое содержание?

Дело в том, что элементы правовой материи, из кото­рых складывается догма права (юридические нормы, субъ­ективные права, обязанности, юридическая ответственность, правовые гарантии и др.), — это не простое скопище упо­мянутых "частиц", не хаотическое их множество. Право по­тому и право, что эти частицы определенным образом выстраиваются, складываются в своеобразную систему. Как справедливо отметил Г.В.Мальцев, "система прав и обя­занностей — сердцевина, центр правовой сферы, и здесь лежит ключ к решению основных юридических проблем"[53]. При этом, характеризуя содержание права с точки зрения системы субъективных прав и обязанностей, других юридически значимых элементов, нужно различать две плос­кости проблемы.

Во-первых, когда она решается в принципе, "по идее", с точки зрения потенций и предназначения, заложенных в праве. И значит, решается в целом, на абстрактном уровне, независимо от природы и характера объективного права того и иного общества.

При таком подходе главным моментом, характеризующим систему прав и обязанностей и, следовательно, ту грань права, которая названа "правовым содержанием", является нечто иное, как субъективные права — права отдельных субъектов.

Ведь существующее в данном обществе право обрета­ет свой смысл и содержание в правах. Именно в них, в субъективных правах, раскрываются исконно заложенные в объективном праве ("по идее", по определению, в потен­ции) его суть и предназначение, когда лица поступают — действуют (или не действуют) "по праву".

Да и в действительности, на деле, для людей, для об­щества важны не сами по себе законы, другие юридические документы, содержащиеся в них юридические нормы, а то (вот наряду с другими решающее обстоятельство), что юри­дически реального "дают" эти нормы. Важно, предоставля­ют ли они права, какие это права, каков их объем, порядок осуществления, и все другое, что касается прав, юридиче­ских возможностей данных субъектов. А в этой связи и все то, что касается обязанностей, мер ответственности, защи­ты и т. д. Стало быть, надо видеть в сути и предназначении права самое глубинное, исконное: право потому и "право", что оно (закрепленное в законах и выраженное в юридиче­ских нормах) "говорит о правах".

Значит, субъективные права, то есть правомочия, юри­дические возможности, которыми обладают конкретные субъекты, — это своего рода активный, узловой центр со­держания права (именно как права!). К нему, этому активному узловому центру стягиваются все нити правового регулирования, все частицы правовой материи, из которых в совокупности складывается правовое содержание. И здесь — обратим внимание на данный пункт — эти самые "частицы правовой материи" предстают в виде средств юридического регулирования и правовых механизмов.

Правовое содержание, следовательно, имеет свою пра­вовую логику. Оно отличается таким построением и такой целеустремленностью, при которых все компоненты, состав­ляющие юридическую систему общества (от правовых по­ложений, принципов и норм Конституции до процессуальных институтов), строятся как бы применительно к правам, как бы подстраиваются под них. И с этой точки зрения все дру­гие компоненты права, также в высшей степени важные — юридические обязанности, запреты, правовая ответственность, процессуальные формы деятельности и т. д., — имеют в известной мере подчиненный характер, ориентированный на права субъектов.

А теперь, во-вторых, — о том, что относится ко второй плоскости проблемы правового содержания.

Изложенные ранее соображения — это соображения так сказать, идеального порядка, характеризующие право "по идее" по его исконной сути и предназначению, по тому началу, которое, по словам П.И.Новгородцева, лишь "по­степенно осуществляется в истории".

В реальной же действительности система прав и обя­занностей, других правовых элементов строится по-разно­му, в зависимости от особенностей данного общества — экономических, политических, духовных, от особенностей его политического режима. По-разному в этой связи рас­крывается определяющая роль во всей правовой материи субъективных прав.

И самое горестное заключается в том, что при большом разнообразии возможных здесь вариантов основным типом построения правовых средств и механизмов за многие тыся­челетия истории человечества фактически является такой, который характерен для обществ, где доминируют антидемократические, зачастую авторитарные, тоталитарные ре­жимы власти и где в соответствии с этим право имеет сугубо силовой характер (право сильного, кулачное право, право власти). И в данном случае, общие черты и потенции, "по идее" заложенные в правовом содержании, не раскрывают­ся вовсе или реализуются однобоко, предстают в уродливом виде. Реальные и значимые субъективные права вводятся здесь по большей части как права-привилегии, для большин­ства населения в ограниченных пределах, или даже как пра­ва-декларации; и в целом юридическая регламентация прав имеет декларативный, необеспеченный характер. Напротив, те правовые элементы, которые в силу правовой логики яв­ляются в исконно правовом отношении вторичными, зависи­мыми (обязанности, запреты, юридическая ответственность), выступают здесь на первый план, приобретают на деле до­минирующее значение и в соответствии с этим придают все­му позитивному праву обязывающе-запретительный облик. В общем, перед нами — еще неразвитые или ущербные юри­дические системы. Системы с несформировавшейся или с нарушенной логикой содержания. Такого рода юридические системы вообще нередко выступают в виде "имитационных", или таких, где в основном существует "видимость права".

В полной мере правовая логика, присущая содержанию прав, начинает раскрываться лишь в демократических обществах, особенно в развитых демократических странах на современной стадии развития либеральных цивилизаций. Именно здесь субъективные права фактически занимают в юридических системах центральное место; в соответствии с ними строятся правовые средства и юриди­ческие механизмы, свое (весьма существенное и все же — зависимое) положение в этих юридических средствах и ме­ханизмах занимают юридические обязанности, запреты, правовая ответственность.

В порядке некоторого утешения (которым довольство­вались демократически настроенные юристы в условиях со­ветского общества) допустимо утверждать, что и при анти­демократическом общественном строе юридическое регули­рование во имя провозглашенного права так или иначе все равно концентрируется вокруг субъективных прав (пусть и прав-привилегий, урезанных прав, прав-деклараций). В нем все равно есть сектора и участки, где во имя привилегиро­ванных, господствующих групп, кланов, слоев общества или во имя внешнего престижа или государственных фальсифи­каций действует известный набор юридических средств и механизмов, сконцентрированных вокруг субъективных прав. И стало быть, в таких юридических системах есть какие-то "зацепки" для последующего, при наступлении необходимых условий, правового развития. То есть и здесь право, благода­ря внутренней логике присущего ему содержания, независи­мо от особенностей данного общества, его строя и режима, имеет известный, пусть и незначительный, ограниченный — позитивный, демократический потенциал.

Что ж, какое-то утешение (для людей, соприкоснув­шихся с ужасами беспощадной тиранической власти) здесь есть, хотя оно все же во многом обманчиво, иллюзорно. Глав­ное же другое; то, что указанные представления во многом сориентировали юристов в советском обществе на прора­ботку вопросов, связанных с той гранью права, которая мо­жет быть названа "правовым содержанием". И об этом, надо полагать, следует рассказать особо.

Правовое содержание (продолжение; парадоксы разработки).

Как это ни покажется странным и неожиданным, заслуга в разработке того слоя правовой материи, который назван "правовым содержанием" (при всей, надо признать, дискуссионности этой проблемы), принадлежит правоведению, сложившемуся в условиях советского общества.

Конечно, советское правоведение, особенно в подразделениях официальной науки, служило господствующей, власти (таков удел юридической науки в обществе с тоталитарным политическим режимом), его содержание подчинялось интересам идеологизированной огосударствленной системы, было пронизано коммунистической идеологией обосновывающей верховенство высшего суперправа — революционного права, служащего коммунизму.

Но все же советское правоведение оставалось наукой. В нем — пусть в урезанном и скрытом виде — сохранились благородные и прогрессивные традиции дореволюционной юридической науки. А эти традиции, помимо всего иного, i немалой степени локализовались как раз на идеологически нейтральных участках: на догме права, аналитическом пра­воведении.

И эта же догма права — счастливое и многообещаю­щее совпадение — была чуть ли не единственной сферой где юридическая наука в тяжелых советских условиях мог­ла проявить себя как область знаний, заряженная на углуб­ленный научный поиск и истину.

Именно по той причине, что наряду с другими отрас­лями знаний советское правоведение в условиях тотали­тарного общества было жестко сковано постулатами марксистской доктрины (и потому образовывало "свою филосо­фию", точнее — идеологию, о которой речь впереди), само­стоятельное особое мировоззренческое или даже серьезное социологическое осмысление правовых явлений в принципе исключалось. Для правоведов советского времени единственным предметом, позволяющим проводить более или ме­нее серьезные исследования, оставалась догма права.

Вот почему уже после смерти Сталина, когда комму­нистическая тирания в духовно-творческой сфере жизни общества несколько ослабла (в 1960—1980 гг.), советскими авторами были осуществлены научные разработки, направ­ленные на философское (как представлялось этим авторам) осмысление правовых явлений, выраженных в догме права и из нее вытекающих.

Эти разработки осуществлялись в двух направлениях:

во-первых, путем распространения понятий и лексики марксистско-ленинской философской доктрины — именно понятий и лексики, а не их сути — на догму права. Дела­лись "выводы" о том, какие явления в этой сфере относятся к "базису", а какие к "надстройке", в чем заключается "классовая сущность" правовых установлений, каковы типы правовых систем по их классовому признаку, какие смыслы может нести в себе понятие "форма права" и т. д., и т. п. (такой характер имел ряд изданий 1950-1980 гг., претендовавших на то, чтобы представлять в марксистско-ленинском правоведении "философию права");

во вторых, - и это во многом как раз оказалось весьма плодотворным то направление в правовых исследованиях, когда на основе новейших философских разработок (например, теории систем, аксиологических разработок) и с опорой на догму права, на результаты аналитической проработки правового материала изучались связи и соотношения, существующие между элементами правовой материи: отдельными разновидностями юридических норм, прав и обязанностей, ответственности и т. д.

На этом пути правоведение как раз и достигло уровня других наук — естественных, технических, которые изна­чально имеют дело с объективными фактами действитель­ности и которые в силу этого способны возвышаться до глобальных обобщений (такого рода исследования были выполнены рядом советских правоведов[54]). И именно здесь как раз раскрыли свою конструктивность, плодотворность отдельные "зацепки" в действующем, в целом "силовом", антигуманном советском праве, дававшие материал для юридических средств и правовых механизмов с учетом места и роли в них субъективных прав.

Результаты исследований во втором из указанных на­правлений в ряде случаев оказались довольно серьезными, пожалуй, в некоторых фрагментах даже такими, что и с позиций мировой юридической мысли являют собой "новое слово" в науке — обстоятельство, которое, кажется, до сих пор не принято во внимание нашими западными коллегами. Эти разработки в общем плане и охватили проблема­тику, относящуюся к вопросам, ранее обозначенным в каче­стве "правового содержания", то есть всему комплексу юридического инструментария правовых механизмов, по своей внутренней логике сконцентрированных вокруг субъ­ективных прав.

А на этой основе оказался исследованным и более широкий круг проблем. Было выработано понятие "механизм правового регулирования", позволившее объединить разнородные правовые явления в единую цепь, целую систему средств правового воздействия. Обнаружилось, что и само объективное право как регулирующая система, выражен­ная во взаимосвязанных комплексах общеобязательных норм, представляет собой структурно-сложное образование, складывающееся из разнородных блоков. В ходе более углубленного анализа выяснилось, что весьма сложные связи и соотношения существуют между такими категориями, как "дозволения", "запреты", "позитивные предписания", а на их основе складываются особые типы юридического регу­лирования — общедозволительный и раз-решительный.

Именно разработка той грани права, которая образует его "правовое содержание", позволила выявить такие осно­вательные правовые явления, как принципы права, общие дозволения и общие запреты, которые, как верно подмече­но в литературе, "представляют собой тот "канал", посред­ством которого осуществляется связь правового сознания с правовыми нормами, а равно с социальной действительно­стью в широком смысле слова"[55].

Мир правовых явлений при таком, более широком, под­ходе предстал не просто в виде некой "догмы", являющейся предметом формально-логического анализа, а в виде много­плановых и разноуровневых образований, имеющих свое своеобразное правовое содержание и свою логику и поэто­му подвластных своим внутренним законам и позволяющих применять по отношению к ним широкий познавательный инструментарий.

И — одно замечание научно-структурного порядка. Несмотря на углубленный, многообещающий характер та­кого рода разработок, едва ли возможно относить их к фи­лософии (философии права), как это представлялось пра­воведам того времени. Философия в строгом смысле все же призвана связать те или иные фрагменты действитель­ности с самими основами, смыслом и логикой нашего бы­тия. По своей сути упомянутые широкие разработки оста­ются в пределах того подразделения теоретической юрис­пруденции, которое, как уже отмечалось, относится к об­щей теории права. Хотя, надо заметить, к теории довольно высокого уровня, на признание которого исследования ряда советских авторов могут вполне обоснованно претендовать.

Правовые идеи "в праве".

Теперь — о третьем, наи­более глубоком слое права — о правовых идеях.

В принципе правовые идеи (представления, понятия, концепции и др.) в содержание того явления, которое обозначается термином "право" и тем более "позитивное пра­во", не входят.

Правовые идеи во всем своем многообразии — это глав­ное содержание иного явления в юридической сфере — правосознания.

Правовое же сознание отделено от собственно права весьма строгой гранью, довольно четкой, зримой. Если пра­восознание — область сугубо духовной, субъективной жиз­ни людей, существующая независимо от того, получила она или нет внешнюю, "предметную" объективизацию, то поло­жительное, позитивное право — явление внешне объекти­вированное, находящее свое собственное бытие через язык, письмо, документ, а затем и через практическую опредмеченную деятельность людей[56] и поэтому существующее в виде институционного образования (что и находит свое выраже­ние в "догме права").

По мнению Б.А. Кистяковского, реальность права "сле­дует поставить приблизительно посередине между реаль­ностью произведений скульптуры и живописи, с одной стороны, и произведений литературы и музыки — с дру­гой. Но все-таки ее придется признать немного более близ­кой к реальности первого вида культурных благ, чем второго..."[57]. Словом, с точки зрения знаменитого русского правоведа, — и это вполне обоснованно, — внешняя объек­тивизация, "предметность" права представляет собой явле­ние более высокого порядка (приближенное к вещам материального мира), чем реальность просто письменных источников, в том числе литературных. Он отмечает в этой связи, что "право не может существовать без субстанцио­нальных элементов общественной организации"[58].

Проводя строгие различия между правом и правосоз­нанием, следует в то же время видеть, что правосознание как явление субъективного порядка не только тесно и мно­гообразно взаимодействует с правом как объективированным (институционным) образованием, но и нередко в процессе регуляции как бы выходит с ним на одну плоскость и даже проникает в самую его плоть, содержание.

Этим, помимо иных причин, вызвана необходимость выработки более широкого понятия "правовая система" которое наряду с собственно правом, деятельностью правоохранительных органов (правосудием), включает активные формы правосознания — господствующую в данном обществе правовую идеологию, то есть те элементы правовой действительности, которые так или иначе активно воздействуют на жизнь общества.

Более того, в юридической науке известное распространение получил взгляд, в соответствии с которым правосоз­нание и объективное право (сторонники такого взгляда именуют его "законом") вообще представляют собой еди­ное, целостное явление, охватываемое одним термином — "право", или во всяком случае — явления одного качест­венного порядка[59]. Едва ли такой взгляд может быть принят: все же право и правосознание относятся к качественно раз­личным пластам правовой действительности, что образует между ними значительную дистанцию и препятствует тому, чтобы охватить их одним понятием или сблизить их до уров­ня качественно однопорядковых явлений (в этом случае, помимо других минусов, "теряются" важные особенности того и другого явления).

Тем не менее в настоящее время становится все более ясным, что если не все правосознание данного общества, то определенные формы господствующего правосознания (пра­вовой идеологии) в виде основополагающих идей глубоко проникают в содержание права, в саму его плоть, органику, да так, что становятся глубинным цен­тральным звеном всей правовой материи.

Каковы эти идеи — предмет дальнейшего рассмотре­ния. Сейчас же важно обратить внимание вот на что. Можно уверенно предположить, что упомянутые основополагающие правовые идеи потому и прорываются в иную, инородную для них среду — в само объективное право, что они предна­значены для "захвата" в объективном праве центрального места, его "командного отсека". И происходит подобный за­хват по той причине, что идеи известного рода либо как бы аккумулируют, переводят на язык правовых категорий и представляют в концентрированном виде материальные, духовные, нравственные начала данного общества заложенные в его строе интеллектуально-ценностные установки и тенденции, либо выражают узкоклассовые, групповые, этнические установки или даже — как это, увы, случилось в области коммунистической идеологии — узко-доктринерскую философскую концепцию, которая нацелена на то, чтобы подчи­нить себе всю правовую материю, а через нее и реальную действительность.

Указанные правовые идеи становятся своего рода ви­зитной карточкой права данного общества. Они и реально выступают в качестве определяющего фактора для всех других слоев правовой материи, прежде всего для правово­го содержания юридической системы, влияют на характер, состав и содержание субъективных прав, их соотношение с обязанностями, запретами, ответственностью, на их место во всей правовой инфраструктуре, их реальность, обеспе­ченность, защищенность и т. д.

Примечательно, что центральные правовые идеи юри­дической системы оказывают влияние даже на догму права (например, на то, в какой мере распространены и на каких участках права используются неопределенные по содержа­нию правовые установления, насколько широко включают­ся в юридические тексты декларативные "нормы", какова направленность оценочных норм и др.).

В ряде же случаев, прежде всего в критических ситуа­циях социально-политического характера, когда для разре­шений проблем, связанных с такой ситуацией, необходимо правовое решение, основополагающие правовые идеи (как это случилось в России в 1994—1996 годы в связи с войной в Чечне) как бы напрямую обнажаются, выступают на первый план и становятся — явно или завуалировано — ос­новой для указанного правового решения.

И вот момент, на который бы хотелось обратить вни­мание. Именно здесь, в области центральных правовых идей, в юридической сфере начинает напрямую "работать" наша, казалось бы, в высшей степени абстрактно-отвлечен­ная дисциплина мировоззренческого профиля — филосо­фия права. Выводы и положения философии права, целью которых как раз является обоснование центральных право­вых идей, становятся в данном случае непосредственной регулирующей силой, притом — решающей (к этой стороне проблемы, особенно при рассмотрении двух полярных направлений философии права, гуманистического и коммуни­стического, мы в дальнейшем еще вернемся).

Философское и идеологическое значение граней права.

Представляется важным обратить внимание на характерное для философии и идеологии отношение к тем или иным граням (слоям) права. Каждая из этих граней по-своему "настроена" на философию и идеологию, по-своему "поддается" философскому осмыслению или использованию как элемента идеологии.

Догма права (юридические нормы, акты и т. п., образующие юридический инструментарий и механизмы) - предмет практико-прикладных юридических дисциплин, теории позитивизма (неопозитивизма), который допускает, а в современных условиях даже требует взаимопроникновения с отдельными науками философского профиля — такими, как формальная логика, лингвистическая философия, гер­меневтика, теория систем. Здесь с немалым познаватель­ным эффектом при анализе конкретного правового мате­риала могут быть использованы категории указанных фи­лософских дисциплин, и это дает существенное прира­щение общетеоретических правовых знаний.

Вместе с тем догма права, хотя сама по себе и являет­ся идеологически нейтральной, допускает через централь­ные правовые идеи известное "воздействие на себя", а главное — допускает различные идеологические интерпре­тации и может включаться в правовую идеологию самой различной направленности.

Она, в частности, как показала теория и практика со­ветского обществоведения, оказалась если не совместимой, то во всяком случае сосуществующей с ленинско-сталинской коммунистической идеологией. Как мы уже видели, коммунистическая философия права влияла не только на содержание права, но и на догму права. Более того, ограни­чение трактовки права его догматическим (позитивистским) видением положило начало обоснованию ключевого звена коммунистической правовой философии — "социалистиче­ской законности", идеологизированных требований строжай­шего соблюдения и исполнения предписаний власти, которая допускает в то же время произвол власти, "законную" партократическую диктатуру, тиранию — требований, имею­щих в принципе внеправовой характер.

Приведенные соображения не дискредитируют пози­тивистские (неопозитивистские) правовые разработки, в том числе и те, которые связаны с лингвистической философи­ей, герменевтикой, теорией систем и которые являются не­обходимой основой для понимания особенностей "правового

содержания" юридической системы. В этой связи справедливым будет сказать о том, что освобожденная от идеологических интерпретаций (которые, например, приводили к таким пассажам, как "социалистическое правоотношение") осмысленная догма права и впредь призвана выступать в качестве фактической основы, объективированной реальности для последовательно научной проработки других граней (слоев) права, философского осмысления права в целом.

Правовое содержание юридической системы той или иной страны (оно, напомню, выражено в содержании и характере субъективных прав, их соотношении с обязанно­стями правовой ответственностью и т. п.) дает возможность для более обстоятельного, чем при формально-логической обработке догмы права, общетеоретического осмысления правовых явлений. В частности, для характеристик меха­низмов права, его структурного своеобразия, выделения типов юридического регулирования, различаемых в зави­симости от того, лежат ли в их основе субъективные права или же — юридические обязанности, запреты.

А вот использование в идеологических целях научных данных, относящихся к рассматриваемому срезу правовой материи, имеет известные смысловые рамки. Оно изначально сориентировано на демократические характеристики права, на раскрытие его прогрессивно-гуманистического потенциала.

Правовые идеи (основополагающие, центральные пра­вовые начала, образующие саму сердцевину, ядро данной юридической системы) — это та грань права, где филосо­фия права и идеология права совпадают. Именно здесь фи­лософия права, выраженная в юридической системе данной страны, имеет непосредственно идеологическое содержа­ние — ближайшим образом влияет на все содержание пра­ва, на все слои правовой материи, на правовую политику, а в критических ситуациях — обнажается, становится решаю­щей регулирующей и политико-идеологической силой в жизни общества.

3. Мораль и право

Дифференциация.

Утверждение и развитие филосо­фии права в немалой степени связано с процессом высвобождения правопонимания от узкоэтического истолкования и узкоэтических оценок явлений правовой действительности, придания им самостоятельного, "суверенного" значения.

Сначала — вот какие уточнения. Как и при истолковании права, характеристика морали в ее соотношении, правом требует в первую очередь того, чтобы с необходимой строгостью различать те или иные стороны и внутренние подразделения рассматриваемых явлений. Иначе так же, как и при истолковании права, — ориентированных на одну лишь, нередко абсолютизированную их сторону лишает возможности выработать обобщенные характеристики, необходимые для последовательно научных разработок.

Прежде всего следует держать в памяти то своеобразное, что характерно для двух близких, частично перекрещивающихся категорий — морали и нравственности, с позиций юридической догматики, казалось бы, в правовой науке преимущественное внимание должно быть обращено на нравственность (она, освящая "нравы", сосредоточена на самих этических категориях: справедливость, добро, зло к др.). Однако при нацеленности на рассмотрение современ­ного права, все более связывающего свое бытие с автоном­ной личностью, ее внутренним миром, на первый план выступает мораль, которая через "эгоцентризм", "мое те­лесное"[60] переводит философско-правовой анализ в плоскость жизненных реалий, весьма значимых для права на совре­менной стадии его развития.