Чернокнижник

– Господин граф, я, как и все мы, и даже более, чем многие, в некотором смысле зверь, – сказал Лодья, глядя в глаза гостю, и тут Людвиг Гессен-Гомбургский слегка побледнел – по-видимому, информация, поступившая из Потсдама, была достаточно полной, а в излишней храбрости генерала не упрекали даже друзья. – Но и звери сострадание к младенцам имеют, а тем паче люди должны. Ибо ежели правление с детоубийства начнется, быть ему недобрым и коротким, как у английского короля Ричарда III. Мы же не турки, чтобы государям братия свои душить при воцарении.

– Да уж был ведь у нас недавно, говорят, Петр II, подросток… От оспы помер, а кто говорит – от яда… – еще раз забросил удочку генерал.

– Он уже по бабам лазал, да и меня при дворе тогда не было – за то я не в ответе. А кто погубил того юношу – тот, чаю, скоро и сам заплатит.

Это Остерман, как подозревали, отравил юного царя для ослабления прибравших его к рукам Долгоруких.

– Таких ли перспектив чаешь, генерал?

– Шутки со мной шутишь? Да знаешь ли, что я с тобой могу сделать?! Да с твоей бабой и робятенком? – вскипятился вдруг генерал.

– Не знаю, да и надо ли? А вот я сейчас тебе, граф, голову оторву и в канал брошу, и тело твое никто не узнает наутро. И ничего с семьей моей не произойдет, – при этом Лодья так грозно посмотрел на гостя и сжал лежащий на столе кулак, что тот, опрокинув сиденье, опрометью выбежал, забыв на столе шляпу с плюмажем.

Впрочем, Гавриил определенно знал, что может так изъясняться, особо не рискуя. Дело в том, что еще днем заглянул к нему в сторожку ровесник, пухлощекий камер-юнкер цесаревны Елизаветы Петр Иванович Шувалов. С юных лет сын мелкого костромского помещика, выбившегося в выборгские коменданты, стремился к наукам и искусствам, хотя глубокого образования не получил. Было ему интересно поговорить с русским человеком, только вышедшим из западного университета. Да заодно спросил:

– Волынский говаривал, что на тебя полагается. А ты как?

– Раз покойник так говорил, значит, сие правда. Не подведу.

– Это хорошо. Правда, Иван Иванович Лесток говорит, что и сам справится. Но, я думаю, лучше нам иметь еще помощника.

– И как дела идут?

– Правительница Анна молода и недалека, вся в развлечениях, со своей трибадой, фрейлиной Юлькой Менгден. Правит Остерман. Французский посланник Жак-Иоахим Шетарди, ночной друг нашей Лизаньки, ездит по столице в позолоченной карете, покупает вельмож, плетет заговор, – Петр говорил это с легкой обидой отставленного любовника. – Шведский посланник Нолькен обещает отвлечь войска из столицы войной, клянется поддержать права на трон дщери Петровой, но в оплату требует отменить условия Ништадского мира и вернуть им все потерянные земли, а также отдать Кемскую волость и Беломорье. Бумаги подсовывает для подписи.

– Нехорошо будет ради бренной власти отказываться от наследия великого Петра, своего отца, и достижений своего первого наставника Якова Брюса, что повлечет сей договор, – заметил веско Лодья.

– Но как же быть? – растерялся Шувалов. – Лесток говорит ей, что, мол, подписывай, да потом и отопрешься…

– Лесток, даром что «птенец» Петров, из Парижа пенсион, поди, получает? Ему надо королю Людовику угодить… Объясню, в чем подвох. У шведов чернокнижник сильный есть, с младых лет исходивший северные края в поисках древнего каменного ведовства лопарей, ученик знаменитых чернокнижников – лейденца Германа Бургаве и шотландца Ганса Слоана, врача английского короля и заместителя великого Ньютона во главе Королевского научного общества. Он учился у них в то же время, что и я обучался в Марбурге, и заодно во время войны занимался тем, что мешал нашим союзникам-австриякам договориться о помощи с голландцами или англичанами. Он и друга там потерял: утоплен был в канале Амстердама его ближайший сподвижник Петер Артеди, изучавший свойства змеиных и растительных ядов в коллекции путешественника Альберта Себа. Пребывал сей чернокнижник в Голландии, пока была приязнь между Францией и Англией, но когда меж них пробежала черная кошка, вернулся домой. Маг сей благодаря древнему искусству северного колдовства обладает умением любую подпись на бумаге сделать как бы каменной, как в поговорке – что пером написано, топором не вырубишь! Как написано в грамоте будет, так и произойдет, и ничто изменить этого не в силах. В предопределенности сила этого колдовства. Поэтому пускай Елизавета Петровна обещает что хошь, но не подписывает шведам ничего.

– Как же зовут сего мага?

– Его имя Каролус Линнеус. Сей Линнеус до конца пойдет, ни перед чем не остановится. К русским у него счет особый…

– Почему?

– Ну, Артеди зловредного я в канал бросил… Я ведь тогда как раз приехал в Амстердам, и мне сказали про этого вредного некроманта. А у нас, поморов, подход простой: вредишь – за ноги тебя и в полынью.

– Понял, – ошеломленно отвечал Шувалов. – Если начнется действо в Петербурге, ты примешь в нем участие?

– Зачем я, ежели гвардии хватит все совершить? Не следует умножать сущности без нужды, как говорил британский философ Оккам, если верить преданию, изобретший лезвие, способное разрезать любую материю в мире.

– И то верно. Только б матушка решилась…

Глава 26. Переворот

В конце июля шведы объявили России войну. «Партии шляп», захватившей власть в риксдаге, не терпелось взять у русских реванш, и они не стали дожидаться, пока Нолькен получит от Елизаветы письменные гарантии без войны уступить захваченные Петром Великим области в Карелии. Людвиг Гессен-Гомбургский был назначен командовать войсками, обороняющими Финский залив, и таким образом единственный военачальник на стороне заговорщиков оказался выведен из столичной игры. Десятитысячный русский корпус под командованием фельдмаршала Петра Ласси двинулся на шведов и к концу августа подошел к городу-крепости Вильманстранд – нынешняя Лаппеенранта – на северном берегу озера Сайма. Крепость оборонял пятитысячный отряд шведского генерала Карла Врангеля.

Шведы выстроились на возвышенности, под защитой городских пушек. Русские пошли в атаку, но были отбиты. Тогда Ласси ударил во фланг кавалерией и после упорного боя заставил врага бежать. После этого в город отправили парламентера, но он был убит, и Вильманстранд взяли штурмом. Русские потеряли пятьсот человек убитыми, включая одного генерал-майора, а в плен взяли более тысячи шведов, в числе которых был и сам генерал-майор Врангель. Город сожгли, а жителей отходящие на свою территорию войска вывели в Россию.

Это было обычное сражение, за исключением того, что некоторые мертвые русские солдаты, по словам очевидцев, имели почернелое, как у удавленников, лицо, а кроме того – никаких ран на теле. Впрочем, сие могло произойти от близкого разрыва бомбы, а отсутствие осколочных ран объяснимо случайностью. Правда, таких случайностей было немало.

Капитан лейб-гвардии, граф Иван Карлович Скавронский, племянник царицы Екатерины I, получивший в сражении тяжелое ранение, вскоре сведшее его в могилу, сумел внести некоторую определенность в эту загадку. Он рассказывал Петру Шувалову, с которым был короток, что видел за линиями шведов, на возвышенности, какого-то статского, манипулировавшего чем-то наподобие телескопа. Этот прибор сиял на солнце многочисленными стеклами. В какой-то момент Ивану Скавронскому показалось, что предмет направлен прямо на него, и тут же ему стало нечем дышать. Но шведская пуля швырнула его наземь, и он забыл на время об увиденном. Однако ни в сражении, ни во время штурма города этот незнакомец не был убит или пленен. Взволнованный Шувалов немедленно пересказал все это Гавриилу, и Лодья крепко задумался. Особенно не понравилось ему упоминание прибора, снабженного большим количеством линз… Некоторые технические приемы в работе с оптикой, показанные ему в Лейдене ван Мушенбруком, заставили его провести параллели с действием неизвестного прибора.

– Надобно бы свидеться с господином Лестоком: шведы, похоже, решились использовать боевое колдовство, основанное на оптическом искусстве. Надо бы обдумать, как защититься от него.

– Да от пуль-то гораздо более погибло! – удивился Шувалов. – Лучше от пуль защиту обдумать.

– От пуль магической защиты быть не может, они же свинцовые, а на этом металле еще римляне самые тяжелые и неотразимые заклятья писали, – ответил Лодья. – А прибор этот пока испытывают. А ежели потом начнут целыми полками душить? Рекрутов новых где напасетесь?

– Да-а… – задумался Шувалов.

Однако Лесток с прохладцей отнесся к предложению Гавриила.

– Как сей невежда смеет считать себя умнее меня?! Шведы действуют нам на пользу, отвлекают внимание двора, – сказал он и отправился на вечернее рандеву с Шетарди, которое происходило в лесу, вдали от чужих глаз. Французский посланник передавал ему инструкции по подготовке переворота для Елизаветы Петровны.

Цесаревна, имевшая нрав веселый и гулящий – в матушку пошла, да и царь Петр юбок не пропускал, – часто и охотно посещала казарму Преображенского полка, оказывала всемерное пособие гвардейским солдатам, попавшим в трудное денежное или служебное положение. И солдаты уже в открытую стали поговаривать, что не ту, не ту они посадили на трон, после того, как Бирона за шкирку оттащили от власти.

Между тем Лодья сел за стол и скоро написал диссертацию «Исследование о катоптрическо-диоптрическом приборе», тут же подав ее на рассмотрение Санкт-Петербургской академии. Только посвященный в тайное знание человек мог выявить в обычном тексте о зажигательных стеклах иную суть, касавшуюся более широких сфер воздействия рассматриваемых приборов. Из диссертации следовало, что принципы построения смертоносной машины шведов разгаданы. Посол Нолькен, как обычно, не вникая, озаботился раздобыть экземпляр диссертации для посылки в Шведскую академию, как это делалось со всеми санкт-петербургскими новинками. В Стокгольмской академии диссертация вызвала подобие тихого взрыва. Это был вызов, и его бросил Лодья.

Развязка наступила в ноябре, когда уже выпал снег и замерзли реки. Главнокомандующим шведов был Карл Левенгаупт, сын генерала, сдавшего шведские войска после Полтавского поражения и умершего в России при возвращении из плена. Участвовавший во многих европейских войнах, Левенгаупт был признанным вождем «партии шляп», призывавшей к реваншу. С шеститысячным корпусом и полутысячей кавалерии, составлявшими лишь третью часть шведской армии, он двинулся на Выборг.

Русская армия, стоявшая у Выборга, была примерно равна по общей численности всей шведской армии. Но непреклонное движение Левенгаупта вселило неуверенность в русских начальников.

В это же время английский и австрийский послы донесли правительнице Анне Леопольдовне о том, что в Санкт-Петербурге готовится заговор с участием гвардии. Со всем этим надо было что-то делать, хотя лень мешала изрядно.

На придворном куртаге 23 ноября, отозвав Елизавету из-за карточного стола, Анна Леопольдовна спросила разбитную тетушку, почему она хочет спихнуть ее с трона? Страшно перепугавшись, Елизавета Петровна отвечала, что у нее и в мыслях подобного нет, и обе разрыдались друг у дружки на грудях.

Узнав об этом, Лесток пришел в исступление и решился применить магическое средство. Он принес цесаревне два рисунка, на которых была изображена она сама, и велел пристально смотреть на каждый по очереди. На одном из них изображение внезапно очутилось за решеткой, затем с вывернутыми руками закачалось на дыбе и, наконец, заболталось в петле. Елизавета побледнела от ужаса и обратила взор на другой рисунок: там ее фигурка, выхватив саблю, вдруг оказалась перед троном, взошла на престол и была коронована, с державой и скипетром в руках. Это видение успокоило цесаревну, но посыл был ясен. Надежда на второй исход была тем основательнее, что страшный правитель Канцелярии тайных и розыскных дел, бессменный блюститель государева имени, престарелый Андрей Иванович Ушаков, некогда помогавший взойти на трон Екатерине I, уже раз обжегшись на падении Бирона, теперь самоустранился от этого дела. Его пасынок, бездарный генерал Апраксин, с легкостью отрекся от своего прежнего патрона Миниха и выказал полную готовность присоединиться к грядущему победителю.

На следующий день, 24 ноября, было объявлено, что гвардия выступает к границе. Гвардейцам это совсем не понравилось. Возможно, подобное решение объяснялось предосторожностью, но сыграло оно противоположную роль.

В аустерии, где сидели недовольные преображенские солдаты, разгорелся вдруг скандал. Адъюнкт Академии Лодья потребовал лучшего вина за помин души славных русских воинов, которые померзнут нынешней зимой в Финляндии в угоду немцам. Солдатам, которые возмущенно кинулись к нему, он разъяснил, что присяга обязывает их умереть за всяких государей, каких только Бог ни пошлет на русский трон, даже если они сами за себя еще не отвечают, а приказания делаются от их имени. Намек на малолетнего Иоанна Антоновича был очевиден. Солдаты глубоко задумались.

Тем же вечером у Елизаветы собрались Алексей Разумовский – невенчанный пока супруг цесаревны, братья Шуваловы, Михаил Воронцов, принц Гессен-Гомбургский, Скавронские и Гендриковы – родня со стороны матери, Екатерины I. Елизавета надела преображенский мундир, кирасу и поехала в санях в Преображенскую казарму. Там она обратилась к солдатам:

– Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мной.

– С радостью, матушка!

И триста человек выступили за цесаревной, поклявшись на распятии в верности друг другу. Подойдя к Зимнему дворцу, гвардейцы подняли Елизавету на плечи и внесли внутрь под приветственные крики караула. Поднявшись в императорские покои на втором этаже, цесаревна разбудила Анну Леопольдовну словами:

– Сестрица, пора вставать!

Ее муж, принц Антон Ульрих, увидев в спальне солдат, хотел было схватиться за шпагу, но не нашел ее, поэтому солдаты без затруднений арестовали своего незадачливого генералиссимуса. Детей их тоже взяли под охрану. Но Елизавета пообещала не причинять насилия брауншвейгскому семейству, оставить с Анной Леопольдовной ее любимицу Юлию Менгден и в дальнейшем выслать их на родину – последнего обещания так и не сдержала. Арестованных вывезли из дворца.

Отставного фельдмаршала Миниха при аресте побили, были взяты и канцлер Андрей Остерман, и его деятельный сподвижник, обергофмаршал и былой сердечный друг Екатерины I, а затем и приближенный Анны Иоанновны, курляндец Рейнгольд Левенвольде. Кстати, многолетней любовницей Левенвольде была Наталья Лопухина, одна из первых красавиц двора, племянница Анны Монс, возлюбленной Петра Первого.

Канцлером был назначен престарелый князь Алексей Михайлович Черкасский, один из богатейших людей России. Впрочем, ему суждено было прожить менее двух лет. Вице-канцлером – Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, выдвиженец Бирона, с легкостью отказавшийся от прежнего благодетеля и получавший пенсию от британского правительства. Конференц-министром – Карл фон Бреверн, свояк посла Кейзерлинга. Эти трое попали в немилость при Анне Леопольдовне по обвинению в пособничестве Бирону. Таким образом, иностранные сношения России очутились в руках приверженцев союза с Англией и Австрией. Наутро 25 ноября был готов текст новой присяги и манифест, утверждавший наследственные права Елизаветы Петровны согласно завещанию ее матери, Екатерины I.

Вызванные и построенные у Зимнего дворца полки принесли присягу. Солдаты прикладывались сначала к Евангелию и кресту, потом подходили к праздничной чарке. Под приветственные крики «Виват!», залпы салютов с бастионов Адмиралтейской и Петропавловской крепостей Елизавета торжественно и чинно проследовала в свою новую резиденцию.

Глава 27. Шведы

Однако швед Левенгаупт не дал о себе позабыть. Он остановил свои войска и отправил новой царице письмо, где недвусмысленно настаивал на исполнении обещаний, данных ею Нолькену. Лесток, которому показали письмо, отговорился тем, что он сам участвовал в переговорах и ему бесчестно было бы тут же от всего отречься. Елизавета Петровна оказалась в щекотливом положении.

Тогда новоиспеченный камергер, гвардии поручик и генерал-майор Петр Шувалов решил, что стоит явить пред светлые очи новоявленной государыни адъюнкта, который уже действовал ей на пользу и мог оказаться полезным и в дальнейшем. Взращенная известными чернокнижниками Брюсом и Лестоком, она снисходительно относилась к людям, ищущим знаний, выходя при этом за пределы ортодоксального благочестия.

Елизавета Петровна с удовольствием оглядела хорошо сложенную фигуру марбургского выученика и спросила:

– Какими делами полагаете заниматься, сударь, у меня на службе?

– Все к удовольствию Вашего Величества! Полагаю заниматься химией и физикой, организовать различные производства и создать наилучшие фейерверки для ваших празднеств, матушка! – ловко поклонился Лодья.

– Не очень-то праздник, – заметила царица. – В Европе война за империю, и мы тоже в брани со шведами, которых наш батюшка, кажется, не довольно научил, каково тягаться с русскими. Нынче швед стоит у наших рубежей и требует отодвинуть границу к Белому морю. И говорят, грозит не только оружием, которого у русских и поболе может быть, но богохульным колдовством. Что посоветуете вы, как ученый муж?

– С вашего позволения, государыня, я отлучился бы в передовое войско и пощупал бы руками, чем конкретно угрожают шведы отечеству, – и Лодья стиснул свой громадный кулак.

– Езжай, молодец, и ежели успеха достигнешь, будешь в нашей милости! – доброжелательно кивнула Елизавета.

Финляндия и Карелия тонули в рождественских снегах. Лагерь шведов находился недалеко от Выборга, у Секкиярви – спустя двести лет этот поселок получил неблагозвучное имя Кондратьево, – в нескольких верстах от прибрежных шхер. Ночью какая-то тень проскользнула между изб и военных шатров, расположенных вокруг них. У дверей вросшей в землю бани стоял часовой, прижав руками поля треуголки к ушам и переступая с ноги на ногу, пытаясь согреться. Вдруг что-то огромное навалилось, смяло его, хрустнули кости. Под чудовищным напором отлетела закрытая на засов дверь.

Навстречу громадной темной фигуре полыхнуло пламя выстрела, но пуля не причинила серьезного вреда вторгшемуся противнику. Страшный удар выбил весь воздух из легких человека, обитавшего в уединенной бане, и он рухнул на замызганный пол. Пришелец с любопытством рассматривал худое моложавое лицо поверженного, с чувственными губами, необычными для мужчины. Человек заходился в приступе кашля, на губах пузырилась кровь.

Поверженный в каком-то сумеречном состоянии видел, как обратились в прах тонкие линзы и рычаги с огромными трудами созданного им прибора, на который он возлагал все свои надежды на славу и богатство. С печальным звоном осколки разлетелись по помещению. Громадная фигура, каковая представлялась ему затуманенной, то в виде человека, то в виде зверя, стоящего на задних лапах, нависла над ним, и он ждал роковой расправы.

Но удара не последовало. Он услышал слова, сказанные твердым голосом:

– Андерс Цельсий, финский климат вреден для тебя, возвращайся в Уппсалу, в свою обсерваторию. Может быть, звезды подскажут тебе, что время, отведенное на завершение твоих земных дел, истекает.

– Северное сияние, оно отклоняет компас… – точно в бреду пробормотал лежащий.

– Знаю, так же как и молния… И это навело тебя на мысль использовать его силу, чтобы выжигать воздух перед солдатами врага?

– Да, – изумленно шепнул лежащий.

– Наш век еще не готов к такому, он еще не сыт более простыми орудиями убийства… Прощай!

И страшный пришелец удалился, пропал.

Наутро к находившемуся при войсках в Выборге фельдмаршалу Петру Ласси явился адъюнкт Лодья, присланный зачем-то из Петербурга и совершавший по какой-то надобности ночную прогулку. Он слегка поклонился и сказал без предисловия:

– Думаю, шведы нынче отойдут, ваша светлость. Полагаю, не следует более опасаться финских колдунов, о которых шли толки в войске.

– Слава богу! – перекрестился фельдмаршал.

– Предполагаю также, что когда доложу об сем матушке, она пожелает поквитаться со шведом. Она обиды без награды не оставляет, – добавил визитер. – Так что готовьтесь к походу в Финляндию на следующий год.

Действительно, случилось так, как он и сказал: шведы после страшного переполоха, поднявшегося ночью у них в лагере, поспешно отошли к прибрежной крепости Фредериксхамн, запершись за ее бастионами. Находившийся в войсках известный астроном Андерс Цельсий немедленно выехал домой, в древнюю шведскую столицу – Уппсалу, где совершил еще несколько славных открытий в тамошнем университете, и три года спустя умер от чахотки. Говорили, что это было следствием сильного ушиба груди, который он получил во время одного из своих научных путешествий. Все, особенно его учитель Карл Линней, очень жалели об этом преждевременно ушедшем таланте.

Когда Лодья явился пред светлые очи царицы, она спросила:

– Ну что, Гаврила, извел зловредного некроманта?

– Сей муж знаменит ученостью, и я дал ему время для приведения земных дел в порядок. Нам он более не опасен в отличие от учителя его, Линнеуса, для которого сие будет предупреждением. Нет смысла множить смерть паче необходимого, – отвечал возвратившийся адъюнкт.

Елизавета Петровна глубоко задумалась об этих словах.

Вскорости состоялся суд над приспешниками Анны Леопольдовны: Остерманом, Минихом, Левенвольде, Михаилом Головкиным и другими. Все они были приговорены к смерти и помилованы на плахе. Отстраненный от дел Миних отделался ссылкой в Ярославль, остальные уехали на север или в Сибирь. Возможно, что на смягчение их приговора повлиял поступок Лодьи, который новая правительница России взяла себе за образец, решив: не быть православной государыне кровожаднее, нежели закоренелый чернокнижник.

В феврале Елизавета Петровна собралась на коронацию в Москву, туда из Голштинии был выписан малолетний принц Петр Карл Ульрих, ее племянник, который при условии принятия православия становился и ее наследником. Брауншвейгское семейство предполагалось отослать к ним на родину, и готовили уже проездные. Но тут из Берлина пришло послание от короля Фридриха. Он нежно заботился о своей царственной сестре и посоветовал не спускать глаз с Анны Леопольдовны и малолетнего Иоанна Антоновича, чтобы избежать нового переворота. Поэтому семья Антона Ульриха никуда из России не уехала.

Перед самым отъездом в Москву Елизавета разорвала перемирие со шведами, таким образом, своевременно отдалившись от театра военных действий. Летом русские перешли в наступление, и шведская армия была заблокирована в Гельсингфорсе[12]. Левенгаупт отплыл в Стокгольм, его войска капитулировали и были переправлены в Швецию.

Однако «партия шляп», контролировавшая риксдаг, не сдавалась. Левенгаупт был арестован за измену. Реваншисты не желали смириться, словно в них ожил несгибаемый дух Карла XII. Они полагали, что если великий Яков Брюс мертв, а Иван Лесток имеет обязательства перед союзными им французами, то русские им ничем не угрожают, в чем их яростно убеждал и Линнеус.

Елизавета Петровна еще раз вызвала к себе Лодью, остававшегося в Санкт-Петербурге. Правда, он уже получил должность экстраординарного профессора и небольшую квартиру в доходном доме, где смог поселить семью с некоторыми удобствами.

– Господин Лодья, что эти шведы никак не успокоятся? Все хотят они воевать. Уж и не знаю, что поделать? Иван Иванович, – царица кивнула на стоявшего рядом своего лекаря, высокого пятидесятилетнего чернокнижника, – предлагает нам посредничество французов, господина посланника Шетарди.

– Да, я полагаю, что путем взаимных уступок мы с ними замиримся, – сказал ворчливо Лесток.

– Мне уступать шведам ничего не хочется, но ежели мы, как Остерман того хотел, всю Финляндию займем, чаю я, что рассорит это нас насмерть и войну весьма затянет, – заметила Елизавета.

– Его превосходительство великолепный практик, но не ученый муж, потому и предлагает политический способ, – возразил Гавриил.

– А что вы предлагаете, господин академик? – с некоторым пренебрежением спросил лейб-медик.

– Вот, Ваше Величество! – Лодья вынул из кармана склянку, в которой ползали какие-то насекомые. – Полагаю, следует прибегнуть к силам природы, на которые человек может влиять.

И он протянул пузырек Елизавете.

– Что это? Да это же моль! – изумилась царица, взяв склянку в руки.

– Совершенно верно. И уверяю вас, что вскорости она сожрет все шляпы у «партии шляп»! А потом и парики. А зима в Швеции столь же холодна, что и в городе Петра Великого. Это охладит их мозги.

– А ежели не поможет? – недоверчиво удивилась Елизавета.

– Тогда другую моль применим, которая свинец жрет – оставим без пуль шведскую армию, пускай повоюют.

– А есть и такая? – с некоторой опаской спросила Елизавета.

– Есть, Ваше Величество.

– А что она еще кушает?

– Каждый вид моли жрет то, что ему предписано свыше.