Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера

«Госпожа, – обратился он к ней, – прошу простить меня за вторжение. Я лишь исполняю приказ моего господина. Вы прекрасно знаете, что его повеления должны беспрекословно выполняться. Я понимаю, порой они могут принести горе и страдание, но оспорить их никому не позволено. Он – наш властелин. И с этим нужно считаться. – Он шагнул к ней и продолжил: – И он приказал мне забрать у вас ребенка».

Больше он ничего не говорил. Он схватил крошечную девочку и уже собирался вынести ее из комнаты, при этом лицо у него было такое зверское, словно он готов убить младенца на месте. Гризельде пришлось терпеливо вынести все это. Ей полагалось быть кроткой и смирной, как овечка. Она наблюдала за действиями слуги, не протестуя и не жалуясь.

Дурная слава этого человека всегда бежала впереди него самого. Его появление всегда пугало, слова его предвещали зло. Если он к кому-нибудь приходил, то ждали беды. Гризельда сразу же подумала, что злодей убьет ее дочку прямо у нее на глазах. Но она не закричала. Не заплакала. Она вынуждена была выполнять волю своего супруга.

Но потом она заговорила. Она принялась умолять слугу, как будто тот был добрым и благородным человеком, чтобы он позволил ей поцеловать дочку перед смертью. Она покачала и приласкала девочку, потом перекрестила ей лоб и снова поцеловала.

Она начала тихонько приговаривать, как будто напевая колыбельную: «Прощай, малышка. Я никогда тебя больше не увижу. Но я перекрестила тебя крестным знамением благословенного Господа Иисуса, который умер за нас на деревянном кресте, и я верю: Он возьмет твою душу в рай. Сегодня ты умрешь из-за меня».

Думаю, что ни одна нянька – не то что родная мать – не выдержала бы такого страшного удара. Какая женщина устояла бы перед таким горем и не разрыдалась бы? Но Гризельда оставалась твердой и решительной, как всегда. Она спокойным голосом сказала слуге:

«Вот, возьмите у меня девочку. Она ваша. – Вручив слуге ребенка, она велела ему ступать и выполнять приказ господина. – Об одном только прошу вас, – сказала она. – Из уважения ко мне и моему ребенку, пожалуйста – если только наш повелитель не запрещает этого, – похороните ее тельце в таком месте, где до него не доберутся хищные птицы и дикие звери».

Он ничего ей не ответил и вышел из комнаты с ребенком на руках.

Слуга отправился к маркизу и вручил ему дочь. Затем он рассказал ему о том, как вела себя Гризельда и что говорила. Он предоставил ему подробный отчет. Маркиз, выслушав все это, был готов сжалиться над женой. И, тем не менее, он решил выполнить свой первоначальный замысел. Так уж устроены владыки! Они всегда своевольны.

Маркиз велел своему приспешнику отнести дитя в тайное место, одеть в нежнейшие ткани из шелка и льна, а затем найти небольшой ящичек или льняной платок, чтобы спрятать младенца. Под страхом смерти маркиз велел ему молчать обо всем, что произошло, и не говорить никому, откуда и куда он идет.

А направился слуга в Болонью – графиней той области была сестра маркиза. Слуга должен был объяснить графине причину своего приезда и попросить ее воспитать девочку так, как и положено воспитывать дитя королевской крови. Графиня ни в коем случае не должна была никому раскрывать тайну происхождения этого ребенка. Слуга в точности выполнил приказание маркиза.

Вернемся теперь к самому маркизу. Вальтеру не терпелось узнать, не переменится ли отныне в чем-нибудь его жена. Он внимательно следил за ней, стараясь уловить перемену в ее манерах или разговоре. Но напрасно: она оставалась так же добра и терпелива, как и прежде.

Она была так же усердна и кротка, как всегда, так же охотно улыбалась и повиновалась. Она ни разу и словом не упомянула о дочери. Она ничем не выдавала ни печали, ни затаенной обиды. Даже во сне она не произносила имени дочери.

Часть четвертая

Прошло четыре года. Затем, хвала Господу, Гризельда родила сына – крепкого и красивого мальчика. Получив это известие, Вальтер возликовал. Вся страна праздновала рождение наследника колокольным звоном и церковными службами.

Когда ребенку исполнилось два года и его отлучили от груди, маркиз снова поддался искушению испытать жену. В этом совершенно не было нужды, но мужчины способны делаться беспощадными, когда им достаются терпеливые, покладистые жены. Гризельда находилась целиком во власти Вальтера.

«Жена, – сказал он ей, – ты и раньше слышала, что наш брак неугоден народу. Теперь, когда у нас родился сын, все еще громче сетуют и ропщут. Я смертельно устал от тревоги. Я чуть не заболел, слушая крики недовольных. Я так больше не могу. Знаешь, что они говорят? Что, когда я умру, на мой трон сядет отродье крестьянина Яникула! „Нами будет владеть этот худородный негодник!“ – вот что они нашептывают друг другу. И мне приходится выслушивать их жалобы, Гризельда. Я не могу отворачиваться от них, даже если они судачат только за моей спиной. А что, если они вздумают восстать против меня? Я хочу жить в мире со своими подданными, насколько это возможно. Поэтому вот как я хочу поступить. Я собираюсь поступить с сыном точно так же, как поступил с дочерью, – под покровом ночи и тайны. Я говорю тебе об этом сейчас, заранее, чтобы тебя не сразило внезапное горе или страстная печаль. Я хочу, чтобы ты снова проявила терпение».

«Я уже раньше говорила вам об этом, государь, – отвечала ему жена, – и повторю снова. Я сделаю все, чего вы желаете и требуете. Если мои дочь и сын должны быть убиты – что ж, я не стану скорбеть и жаловаться. Я принимаю ваши приказы – ведь вы мой господин и повелитель. Что принесли мне мои дети? Только болезни, боль и печаль. Вы – наш властелин. Вы должны поступать с нами, как вам угодно. Вам нет нужды совещаться со мной. Когда я покидала родной дом, то оставила там не только старую одежду. Я оставила там свою волю и свою свободу. Тогда я надела ту одежду, которую вы выбрали для меня. Так и во всем остальном ваш выбор – закон для меня. Поступайте, как пожелаете, государь. Я повинуюсь вам. Если бы я заранее знала, каково ваше желание, я бы сама поспешила выполнить его, не ожидая приказа. Теперь я знаю, чего вы от меня требуете. И я не буду колебаться. Если бы вы попросили меня умереть на ваших глазах, я бы охотно исполнила приказ. Это доставило бы мне удовольствие. Смерть менее сильна, чем моя любовь к вам».

Маркиз слушал жену, отведя глаза. Он дивился ее стойкости и постоянству и поражался, откуда у нее берутся силы выносить все страдания, которые он причинял ей. В душе он ликовал, но сохранял непреклонный и строгий вид.

И вот в опочивальню Гризельды снова явился тайный подручный маркиза и с еще более зверским видом (если только такое возможно) схватил ее маленького сына, как раньше схватил дочь. Гризельда являла образец терпения. Она не плакала и не рыдала. Она поцеловала сыночка и перекрестила ему лоб.

Она обратилась к слуге с той же просьбой. Она умоляла его похоронить мальчика в глубокой могиле, чтобы до него не добрались звери и птицы. Злодей ничего ей не ответил. Он сохранял равнодушный вид. А потом, взяв ребенка, он поскакал в Болонью.

Маркиз Вальтер все больше и больше изумлялся бесконечному терпению жены. Если бы он сам не знал о ее сильной любви к детям, то мог бы подумать, что с ней что-то неладное. Он мог бы обвинить ее в злодействе, или в холодности, или в лицемерии: с таким невозмутимым видом сносила она столь несказанное горе.

Но он-то отлично знал, что Гризельда очень любила детей – хотя, конечно, не так горячо, как его самого, – и всегда относилась к ним нежно. Я хотел бы спросить всех присутствующих женщин: не слишком ли далеко он зашел, испытывая ее? Что еще мог придумать какой-нибудь муж, чтобы проверить на прочность ее терпение и стойкость? До какой еще жестокости можно было дойти?

Но есть такие люди, которых ничем не проймешь. Уж если они втемяшили что-то себе в голову, то должны довести все до конца. Маркиз сам попался в оковы своих замыслов. Попался в них, как в капкан. И теперь ему приходилось все сильнее истязать жену, чтобы проверить, не сломится ли она.

Итак, он выжидал и наблюдал. Он желал увидеть, не переменится ли в чем-нибудь Гризельда. Но он опять не видел в ее настроении и манерах ни малейшей перемены. Она оставалась такой же терпеливой и любящей, как и прежде. Шли годы, а она становилась лишь еще более преданной мужу, если только такое было возможно, и более внимательной к нему.

Казалось, они вдвоем составляют одного человека, с единой волей и единым разумом. У них была как бы единая сущность. Если Вальтер желал чего-либо, его жена желала того же. Вот так, с Божьей помощью, все как будто бы шло хорошо. Гризельда оказалась образцовой женой, которая почитала за счастье беспрекословное подчинение мужу.

Но теперь по всей округе про Вальтера ходили недобрые слухи. Повсюду люди шептались, что он – злодей, который втихаря убил двух своих детей за единственное преступление – за то, что они родились от худородной жены. Так думал народ – да и что еще ему оставалось думать? Если это не так, тогда куда же подевались его дети?

Итак, маркиз уже перестал быть всенародно любимым правителем. Теперь народ ненавидел его. Чего же еще заслуживает убийца, если не ненависти и презрения? Но он так и не смягчился. Он продолжал жестоко испытывать терпение жены. Другой цели в жизни у него не осталось.

Когда его дочери исполнилось двенадцать лет, он послал секретное послание к папскому двору в Рим. Он попросил своих представителей подделать папскую буллу, в которой Папа давал ему позволение жениться повторно, если он того пожелает. Можете ли вы вообразить подобную жестокость?

В том же самом эдикте Папа якобы утверждал, что маркизу позволено развестись с первой женой. Понтифик будто бы дал ему такое разрешение, чтобы можно было решить любые недоразумения между маркизом и его подданными. И вот эта фальшивая булла была зачитана народу по всей области Салуццо.

Невежественный народ, разумеется, поверил, что это настоящий папский эдикт. Да и кто бы усомнился? Когда эта весть достигла Гризельды, она вся поникла от горя, но все же сохранила спокойствие духа. Эта смиренница решила выдержать все превратности Фортуны. Она вознамерилась во всем следовать воле и желаниям супруга. Она ведь отдала ему свое сердце. Он стал для нее средоточием всей жизни. Что к этому добавить?

А маркиз тем временем написал тайное письмо в Болонью, где объяснял все свои действия и намерения. Это письмо он адресовал мужу своей сестры, графу той области, и просил этого высокородного господина доставить двух детей в Салуццо – с подобающей пышностью и церемониями. Однако он умолял его никому не разглашать, кто такие эти девочка и мальчик.

Ему полагалось лишь объявить, что эта юная девушка предназначена в невесты маркизу – то есть самому Вальтеру. И граф выполнил задание, которое дал ему маркиз. На следующее утро он с длинной процессией выехал в Салуццо в сопровождении всего своего двора; там же торжественно ехала верхом юная девушка, а рядом с ней – ее младший брат.

Девушка была разубрана в жемчуга и прочие драгоценности, словно по случаю свадьбы, а семилетнего мальчика нарядили роскошно, как принца. Но он ведь и был принцем! Так, пышно и торжественно, процессия двигалась из Болоньи к Салуццо.

Часть пятая

Маркиз не желал отказаться от своих пагубных замыслов. Он решил снова испытать Гризельду, чтобы выяснить, вправду ли она столь же терпелива и преданна ему, как прежде. Он хотел подтолкнуть ее к самому краю отчаяния. И вот однажды, когда собрался народ, он сурово обратился к ней с такими словами:

«Это правда, Гризельда, что я женился на тебе из-за твоей добродетельности. Я взял тебя в жены из-за твоего благочестия и верности. Разумеется, я женился на тебе не из-за твоего богатства или знатного происхождения. Какое там! Но я на опыте убедился, что власть и господство тоже порой оборачиваются рабством. Мне ведь не позволено вести себя так, как позволено любому простому пахарю. Я не хозяин самому себе. Мои подданные просят меня взять другую жену. Я не могу им отказать. Сам Папа дал мне разрешение развестись с тобой, чтобы унять гнев народа, и жениться снова. Вот все, что я хотел тебе сообщить. Моя новая невеста уже едет сюда. Будь же сильна. Уступи ей свое место. Забери приданое, которое ты принесла с собой. Я разрешаю. Кстати, что это было за приданое? Возвращайся в отцовский дом. Ни одному смертному не суждено непрерывно наслаждаться счастьем. Я прошу тебя со спокойным сердцем выносить удары переменчивой и непостоянной Фортуны».

Гризельда отвечала ему недрогнувшим голосом:

«Государь, я знаю, я всегда знала, что моя бедность не идет ни в какое сравнение с вашим богатством и великолепием. Я не отрицаю того, что родилась в простой семье. Я никогда не считала себя достойной быть вам даже прислугой – не то что супругой.

Клянусь вам, и Господь мне в том свидетель, я никогда не мнила себя хозяйкой вашего дома или госпожой, достойной такого господина. Я ваша раба. Я всегда ею была и всегда ею останусь. У меня нет иной цели в жизни, кроме как угождать вам.

Видит Бог, вы обходились со мной великодушно и благородно, хотя я никогда этого не заслуживала. Я благодарю вас за доброту ко мне. А теперь примите ее обратно. Откажитесь от нее. Я охотно возвращусь к отцу и проживу у него остаток жизни.

Я выросла в его скромной хижине и буду рада оставаться там до самой смерти. Я стану вдовой – и в мыслях, и в сердце, и в поступках. С тех пор, как я отдала вам свое девство, я была вам верной и преданной женой. Такой я и останусь. Я ведь была женой славнейшего государя. Да не попустит Бог, чтобы я когда-нибудь вышла замуж за другого.

Я молю Бога о том, чтобы ваша новая жена принесла вам счастье и процветание. Я охотно уступаю ей мое место, хотя оно и было для меня источником блаженства. Вы были и остаетесь моим повелителем. Раз вы хотите, чтобы я ушла, я сделаю это, когда пожелаете.

Вы спросили меня о приданом, которое я принесла с собой. Я прекрасно помню, что у меня не было ничего, кроме ветошей да старого тряпья. Боюсь, мне их уже не разыскать. Боже милостивый! Когда я вспоминаю о вашей щедрости ко мне в тот день, о том, как вы смотрели на меня, что говорили мне, – то и сейчас дивлюсь.

Есть пословица, которая оказалась верной – во всяком случае, для меня: „Любовь, состарившись, не сравнится с новой любовью“. Но, что бы меня ни постигло, даже сама смерть, я никогда не раскаюсь в своей любви к вам. Никогда и ни за что на свете.

Вы прекрасно знаете, государь, что велели снять с меня лохмотья и нарядить в роскошные платья. Я не принесла с собой в ваш дворец ничего, кроме веры, скромности и девственности. Я отдам вам обратно все богатые наряды и уборы, что вы подарили мне. Я верну вам и обручальное кольцо.

Остальные драгоценности вы найдете в моей спальне, в запертой шкатулке. Нагой я вышла из дома отца моего – нагой и вернусь в него. Я во всем готова повиноваться вашим повелениям. Но можно ли попросить вас об одном снисхождении, государь? Неужели вы в самом деле хотите, чтобы я покинула ваш дворец безо всякой одежды?

Ведь это будет огромным бесчестьем для вас, да и для меня, если то чрево, которое вынашивало ваших детей, будет обнажено перед всем народом. Позвольте мне не идти по улице совсем голой, как червь. Вспомните, государь, что я, пусть и недостойная, была вам женой!

Поэтому, как возмещение за невинность, которую я отдала вам и которой мне уже не вернуть, позвольте мне оставить как награду простую сорочку. Пусть это будет сорочка вроде той, что я носила до встречи с вами. Тогда я смогу прикрыть лоно той женщины, что некогда была вашей женой. А теперь я должна проститься с вами, государь, надеюсь, что я не прогневила вас».

«Оставь себе ту сорочку, что на тебе сейчас, – сказал ей маркиз. – Возьми ее себе».

Больше он ничего не сказал. Слова застряли у него в горле. Ошеломленный печалью и жалостью, он пошел прочь. А Гризельда на глазах у всего двора сняла с себя все одежды, оставив только нижнюю рубашку, и в таком виде направилась в хижину отца.

Она шла с непокрытой головой, босиком, а за ней шло множество народу: люди оплакивали ее судьбу и проклинали злосчастную Фортуну. Но сама Гризельда не плакала. Она не проронила ни единой слезинки.

Не сказала ни одного слова. Зато ее отец, Яникул, когда услышал новость, плакал и бранился. Он не хотел больше жить на свете – такое горе его обуяло.

На самом деле бедный старик давно уже терзался сомнениями по поводу замужества дочери. Он всегда подозревал, что маркиз постарается избавиться от нее, когда она ему надоест. Он опасался, что правитель когда-нибудь пожалеет о том, что женился на беднячке, и прогонит ее из дворца.

Он поспешил с порога навстречу Гризельде, уже встревоженный гулом толпы, и набросил поверх ее сорочки свое старое пальто, которое прихватил дома. Он залился слезами. Но пальто не пришлось ей впору. Оно было ветхое, грубое и старомодное. А Гризельда уже не была той стройной юной девушкой, какой была в день свадьбы.

И вот Гризельда стала жить вместе с отцом. Она по-прежнему являла собой образец преданности и терпения: никогда не жаловалась, не вдавалась в объяснения, не сетовала. Она ничем не показывала – ни отцу, ни кому-либо другому, – что оскорблена поступком мужа. Она вообще ни словом не упоминала о том, что некогда жила во дворце и была женой могущественного властителя. Она ничего не говорила и выглядела вполне довольной.

А чего еще можно было ожидать от Гризельды? Даже когда она жила в роскоши, то всегда вела себя смиренно. Никогда не была алчной или себялюбивой. Она никогда не упивалась богатством и довольством. Она всегда оставалась скромной и доброй, словно молодая монахиня, разве что у нее имелся муж, которого она чтила превыше всех прочих людей. Не было на свете женщины более кроткой и более послушной.

Всем известны терпеливость и смирение Иова. Ученые мужи охотно восхваляют добродетели других мужчин. Они редко упоминают женщин, но, по правде говоря, женщины в жизни оказываются преданными и терпеливыми гораздо чаще, чем любой мужчина. Женщины добрее нас. Женщины и раньше, и теперь вернее нас держат данное слово. Если кто-то захочет со мной поспорить, я сильно удивлюсь.

Часть шестая

Итак, как я уже говорил, граф выехал из Болоньи с двумя детьми Гризельды и Вальтера. Вскоре широко разошлась весть об их прибытии. Стали разноситься слухи, что граф везет с собой новую жену для маркиза, и потому их приезд обставлен с такой пышностью и великолепием, какого еще не видывали в Италии.

Маркиз, который сам все это устроил, послал Гризельде весточку о прибытии графа и его свиты. Он велел ей явиться ко двору, и, разумеется, она повиновалась. Она явилась туда в своей скромной одежде, нисколько не думая о себе, готовясь выслушать любой приказ повелителя. Она опустилась перед ним на колени и почтительно приветствовала его.

«Гризельда, – обратился к ней маркиз, – я решил, что молодую девушку – мою будущую невесту – надлежит встретить со всеми подобающими церемониями. Ее приезд – поистине торжественный случай. Все вельможи и слуги займут места, согласно своему положению при дворе, и каждый в надлежащей роли будет служить новой принцессе, как я сочту нужным. Правда, мне не хватает женщин, которые могли бы украсить и убрать покои с той роскошью, какая мне угодна. Потому-то я и позвал тебя. Ты ведь умеешь навести порядок во дворце. Ты знаешь, что мне по вкусу. Смотришься ты, конечно, не очень привлекательно, но, по крайней мере, с такими обязанностями справишься хорошо».

«Я охотно выполню ваше приказание, государь, – отозвалась Гризельда. – Я буду рада услужить вам. Я постараюсь угодить вам во всем, не зная колебаний. Что бы ни случилось – хорошее ли, дурное ли, – я никогда не перестану любить вас всей душой».

И она принялась украшать дворец, накрывать столы и застилать постели для почетных гостей. Она делала все, что было в ее силах, и поторапливала горничных, чтобы они трудились проворнее. Они мели, скребли и чистили все углы в комнатах, а Гризельда занималась украшением пиршественного зала и опочивален.

В девять часов утра граф и его подопечные наконец-то прибыли во дворец. Народ сбежался посмотреть на обоих детей, подивиться на пышную свиту и богатые наряды. И тогда люди впервые заговорили о том, что Вальтер-то, оказывается, не такой уж дурак, раз он выбрал себе отличную вторую жену.

Эта юная девушка была намного красивее Гризельды – таково было общее мнение, – да и возраст ее лучше подходил для вынашивания детей. Она могла бы принести маркизу хорошее потомство, тем более что эта девушка – в отличие от Гризельды – происходила из знатного рода. Люди восхищались и красотой мальчика, находившегося при ней; видя сестру и брата вместе, все хвалили выбор маркиза.

О, переменчивый народ, ветреный народ, непостоянный и ненадежный! Ты неустойчив и податлив, как флюгер. Тебе по вкусу только новизна. Ты колеблешься и мечешься, как растущая и убывающая луна. Ты глазеешь и болтаешь – себе же во вред. Твои суждения бессмысленны, а поведение твое доказывает, что тебе нельзя доверять. Лишь глупец стал бы верить твоему мнению.

Наиболее разумные люди из толпы понимали это, наблюдая, как другие зеваки бегают туда-сюда и стараются получше разглядеть пышные наряды невесты и придворных. Глупый народ так радовался новому событию и красоте юной невесты, что не мог ни думать, ни говорить о чем-либо другом. Что ж, довольно об этом. Теперь я вернусь к Гризельде: посмотрим, как она справляется со своим заданием.

Она хлопотала как обычно. Она делала все, чего хотел от нее Вальтер, и вникала во все подробности предстоящего пиршества. Она нисколько не заботилась о том, что сама одета в истрепанное платье, и вместе с остальными поспешила к большим воротам, откуда можно было поглядеть на невесту. А потом снова вернулась к работе.

Она приветствовала всех гостей маркиза с подобающей учтивостью и любезностью. Никто не смог бы найти изъяна в ее манерах; в самом деле, она держалась так достойно и правильно, что все терялись в догадках: кто же она? Кто эта женщина, одетая чуть ли не в лохмотья, но при этом являющая образец приличия и радушия? Все одобряли ее.

Тем временем Гризельда привечала мальчика и его сестру с такой теплотой и приязнью, что никто не мог бы превзойти ее в этом. И вот пришло время всем садиться за пиршественный стол. Гризельда отдавала последние распоряжения слугам, и тут маркиз позвал ее.

«Гризельда, – обратился он к ней игриво, – как тебе нравится моя новая жена? Она красавица, правда?»

«Правда, государь. Я никогда в жизни не видела такой очаровательной девушки. Господь послал ей удачу. Надеюсь, он пошлет вам обоим мир и благополучие до конца ваших дней. Если можно, я скажу еще кое-что. Я бы просила вас не испытывать и не мучить эту бедную девушку, как некогда вы поступали со мной. Она получила более нежное воспитание. Не сомневаюсь, она гораздо ранимей меня. Она не сможет так стойко переносить несчастья, как девушка, родившаяся и выросшая в бедности. Вы знаете, о ком я говорю».

Когда Вальтер взглянул на ее веселое лицо, когда он увидел, что в ее сердце нет никакой злобы на него, он вспомнил, как много раз жестоко обижал ее. А она оказалась стойкой и постоянной, как каменная стена. И ему стало жалко ее – да, ее преданность вызвала у него жалость.

«Довольно, – сказал он. – Ты достаточно выстрадала, Гризельда. А теперь не бойся ничего. Все будет хорошо. Я испытал твою веру и доброту до последней крайности. Я испытал тебя и в богатстве, и в бедности. Ни одна другая женщина на свете не вынесла бы столько мук. Теперь, моя дорогая жена, я окончательно уверился в твоей верности и постоянстве». – И с этими словами он заключил ее в объятия и поцеловал.

Она была так поражена, что не сознавала, чтó происходит. Она не понимала ни слова из того, что говорил ей маркиз. Она как будто спала. И вдруг она пробудилась и услышала:

«Гризельда, – говорил ей Вальтер, – клянусь перед Богом, ты всегда была мне верной и преданной женой. Я никогда не женюсь ни на ком другом.

Вот твоя дочь. Ты принимала ее за мою невесту, но ты сама произвела ее на свет. А этот мальчик – твой сын. Когда-нибудь он станет моим наследником. По моему приказу оба они тайно воспитывались в Болонье. Прими же их обратно! Ты уже никогда не сможешь сказать, что лишилась детей.

Я знаю: люди думают обо мне самое дурное. Но клянусь тебе: я испытывал тебя не из гнева и не по жестокости. Я лишь проверял на прочность твое терпение и женскую верность. Я не убивал своих детей. Боже упаси! Я просто хотел, чтобы они находились вдали, пока я буду наблюдать за тобой».

Когда Гризельда услышала это, она от радости чуть не лишилась чувств. Потом она подозвала к себе детей и обняла их. Она целовала их и плакала, и слезы падали им на щеки и на волосы.

Все вокруг нее тоже заплакали, а она тихонько говорила с маркизом и детьми.

«Я благодарю Бога, – сказала она, – за спасение моих дорогих детей. А еще я благодарю моего господина и повелителя. Если бы мне сейчас суждено было умереть, я бы, по крайней мере, знала, что нашла благоволение перед вашими очами. Теперь, когда я снова обрела вашу милость, я не страшусь смерти. Я ничего не страшусь.

О мои дорогие дети – малыши мои! Ваша бедная мама думала, что вы давно лежите под землей. Она считала, что ваши тельца давно сожрали крысы или собаки. Но Господь спас вас. А ваш отец сохранил вам жизнь». – Сказав это, она без чувств рухнула на землю.

Она так крепко обнимала детей, что их трудно было вырвать из любящих материнских рук. Все вокруг, конечно, продолжали плакать. Им невыносимо было смотреть на Гризельду в этот щемящий миг радости и смятения.

Вальтер опустился возле жены на колени и попытался успокоить ее. Через некоторое время она поднялась, немного смущенная, и все принялись ободрять ее, пока наконец она окончательно не пришла в себя. Вальтер был к ней очень нежен и заботлив. В самом деле, видеть их снова вдвоем было одно удовольствие.

Придворные дамы решили, что пора отвести Гризельду в ее прежнюю опочивальню. Там они сняли с нее убогую старую одежду и облачили в парчовое, расшитое золотом платье. На голову ей надели корону, украшенную драгоценными камнями, и отвели в большой зал, где народ заново шумно приветствовал восстановленную в прежних правах жену и мать.

Так этот несчастливый день обрел счастливое окончание. Все танцевали и пировали, насколько хватало сил, пока звезды не озарили небеса своим блаженным светом. Тут было еще больше радости, больше веселья – и больше дорогих яств, – чем во время торжеств в день свадьбы маркиза много лет назад.

Гризельда и Вальтер прожили еще много лет в любви и счастье. Их дочь вышла замуж за одного из богатейших и знатнейших вельмож во всей Италии. Маркиз хорошо позаботился и об отце Гризельды: остаток дней он мирно провел во дворце.

Сын Гризельды после смерти отца сделался правителем Салуццо. Он удачно женился и жил в браке счастливо, но никогда не подвергал жену никаким испытаниям. Иные люди говорят, будто мир в наши дни не так крепок, как в былые времена. Не знаю. Но послушайте, что сказал в заключение своей повести Петрарка, наш благородный автор:

«Я рассказал эту историю вовсе не для того, чтобы склонить жен к повиновению. Все равно никто не сможет – да и не нужно! – брать пример с долготерпеливой Гризельды. Настоящий урок, который можно вывести из моей повести, гораздо проще. Каждому человеку следует, подобно ей, изо всех сил сохранять стойкость при любых превратностях судьбы. Этого достаточно». Вот поэтому Петрарка переложил историю Гризельды в отточенную и благородную прозу.

Если женщина способна так повиноваться мужчине, то насколько большее послушание мы должны выказывать Господу Богу? У него ведь есть все основания испытывать нас. Он создал нас. Но святой Иаков в своем послании говорит нам, что Господь никогда не станет искушать нас сверх меры.

Правда, он испытывает нас каждый день. Он подвергает нас сменам счастья и несчастья, потому что именно в невзгодах мы можем упражняться в добродетели. Разумеется, он знает все наши слабости и не станет чрезмерно испытывать нас на прочность. Он все делает для нашего же блага. Поэтому будьте терпеливы. Сохраняйте веселый нрав.

И еще кое-что я скажу вам, паломники и паломницы. В нынешней Англии почти наверняка никто не сыщет новую Гризельду. Если кто-нибудь захотел бы испытать вот так же какую-нибудь жену или мать, то нашел бы скорее медь, чем золото. В наше время женщина что плохая монета. Она не будет гнуться, а сразу сломается.

Естественно, я не имею ничего против Батской Ткачихи. Да пошлет Бог и ей самой, и женщинам вроде нее благополучную жизнь! Пусть они еще долго властвуют над нами!

Гризельда умерла, ее останки погребены где-то в земле Италии. Ее терпение было в конце концов вознаграждено. Но умоляю всех вас, о мужья: никогда не пытайтесь испытывать своих жен так, как делал Вальтер! Ваши попытки не увенчаются успехом. Вас ждет крах.

И вы, благородные жены, будьте благоразумны. Пусть излишнее смирение никогда не связывает вам язык. Не допустите, чтобы еще какой-нибудь писатель поведал миру вашу историю, как Петрарка поведал о доброй и терпеливой Гризельде. Помните историю о корове Шишваш, которая питалась одними только скромными женами? Потому-то она и ходила вечно тощая. Смотрите, не сделайтесь кормом для ее желудка!

Лучше следуйте примеру Эхо, у которой всегда был ответ наготове. Не будьте простушками. Не сносите безропотно удары. Давайте сдачи. Пускай пример Гризельды всегда хранится у вас в памяти. Он принесет вам только пользу.

Вы, крепкие жены, держите оборону. Я уверен – в вас таится слоновья силища. Не позволяйте мужчинам помыкать вами. Ну, а те из вас, кто не так силен, – что ж, я не сомневаюсь, в вас таится ярость. Вы способны трещать без остановки, словно ветряная мельница во время бури.

Не бойтесь мужа. Пускай даже он одет в мощную броню – стрелы вашего красноречия все равно пробьют его кольчугу. Заставьте его ревновать. Или, еще лучше, обвините его в чем-нибудь. Тогда он совсем перепугается и присмиреет, как птичка.

Если вы красивы, то применяйте красоту с толком. Пусть люди любуются вашим лицом и вашими нарядами. А если вы уродливы, то не жалейте денег и старайтесь со всеми подружиться. Пускай на вашей стороне будет много союзников. Живите легко и привольно, как листок на липе. Оставьте все стоны и ахи своему мужу. Вот, теперь я все сказал.