Помоги проекту - поделись книгой:
До сих пор брат мой еще ни разу не видел марсиан. Теперь он стоял, скорее удивленный, чем испуганный, глядя на титана, решительно приближавшегося к линии судов и все глубже погружавшегося в воду. Потом — далеко за Кроучем — показался другой марсианин, шагавший через низкие деревья; за ним — еще дальше — третий, шедший вброд через поблескивавшую илистую отмель, которая, казалось, висела между небом и землей. Все они направлялись прямо в море, как бы намереваясь помешать отплытию многочисленных судов, собравшихся между Фаульнессом и Нейзом. Несмотря на усиленное пыхтенье машины и на потоки пены за колесами, пароходик очень медленно уходил от надвигавшейся опасности.
Поглядев на северо-запад, брат заметил, что линия судов расстроилась. Корабли в панике заворачивали, шли наперерез друг другу; машины давали свистки и выпускали клубы дыма, паруса распускались, катера беспорядочно сновали туда и сюда. Захваченный этим зрелищем, брат совсем не смотрел в сторону моря. Неожиданный поворот — пароход должен был свернуть в сторону, чтобы избежать столкновения, — сбросил брата со скамейки, на которой он стоял. Кругом затопали, закричали «ура», и этому крику слабо ответило эхо. Тут судно накренилось, и брат полетел в сторону.
Он вскочил и увидел за штирбортом, всего в каких-нибудь ста метрах от их накренившегося, нырявшего пароходика, огромное стальное тело, разрезавшее воду, точно лемех плуга, на две высокие пенистые волны. Пароходик то беспомощно махал лопастями колес по воздуху, то почти черпал воду бортами.
Целый душ пены на один миг ослепил брата. Протерев глаза, он увидел, что чудовище пронеслось мимо, направляясь прямо к берегу. Верхняя часть длинного стального корпуса поднималась из воды, а из двух труб вырывались искры и клубы дыма. Это торпедный монитор «Сын Грома» спешил на выручку беззащитной флотилии пассажирских судов.
Снова вскочив на ноги и держась за перила качающейся палубы, брат посмотрел вслед идущему в атаку левиафану и опять увидел марсиан. Теперь они все трое сошлись и стояли так далеко в море, что их треножники были почти целиком под водой. На таком далеком расстоянии и погруженные в воду, они казались гораздо менее грозными, чем огромное железное чудовище, в кильватере которого беспомощно плескался пароходик. Казалось, марсиане с удивлением рассматривали нового противника. Быть может, этот гигант представлялся им существом одной с ними породы. «Сын Грома» шел полным ходом и не стрелял. Вероятно, благодаря этому ему и удалось подойти так близко к неприятелю. Марсиане не знали, что делать с ним. Один снаряд — и они тотчас же пустили бы его ко дну тепловым лучом.
«Сын Грома» шел таким ходом, что через минуту уже находился на половине расстояния между пароходиком и марсианами, — черное, быстро уменьшавшееся пятно на фоне низких удаляющихся берегов Эссекса.
Вдруг передний марсианин опустил свою трубу и метнул в броненосец баллон черного газа. Точно струя чернил залила левый борт судна, и черное облако дыма заклубилось по морю. Броненосец проскочил сквозь эту дымовую завесу. Он шел против солнца, и с низко сидящего пароходика казалось, что он уже находится среди марсиан.
На пароходе заметили, что тощие долговязые фигуры разделились и стали отступать к берегу, все выше и выше подымаясь над водой. Один из марсиан поднял похожий на фотографический аппарат прибор и направил его под углом вниз. Целое облако поднялось с водной поверхности от прикосновения теплового луча. Он, должно быть, прошел сквозь стальную обшивку корабля, как раскаленный добела железный прут сквозь бумагу.
Вдруг среди дымящегося пара блеснула вспышка, — марсианин дрогнул и зашатался. Через секунду второй снаряд срезал его, и смерч из воды и пара поднялся высоко в воздух. Орудия «Сына Грома» стреляли одно за другим среди облаков дыма. Один снаряд, взметнув водяной столб, упал возле пароходика, отлетел рикошетом к другим судам, уходившим к северу, и раздробил в щепки рыбачью шхуну.
Но никто не обратил на это внимания. Увидев, что марсианин упал, капитан на мостике испустил нечленораздельный крик, дружно подхваченный столпившимися на корме пассажирами. И тотчас же все завопили вновь: за белым хаосом пара, вздымая волны, неслось что-то длинное и черное, с пламенем посередине, с вентиляторами и трубами, извергающими огонь.
Броненосец был еще жив. Винт, по-видимому, уцелел, и машины работали. Корабль шел прямо на второго марсианина и находился в ста метрах от него, когда тот выпустил тепловой луч. Среди ослепительного пламени палуба и трубы с грохотом взлетели кверху. Марсианин пошатнулся от взрыва, и через секунду пылающая развалина, все еще сохранившая свой первоначальный порыв, ударила и подмяла его, как кусок картона.
Брат невольно вскрикнул. Снова все скрылось в кипящем хаосе.
— Два! — завопил капитан.
Все кричали; весь пароход от кормы до носа сотрясался от радостного крика, повторившегося на всех судах и лодках, уходивших в море.
Пар висел над водой в течение нескольких минут, скрывая берег. Пароходик продолжал работать колесами, удаляясь от места боя. Когда, наконец, пар рассеялся, его сменил черный газ, нависший такой тучей, что нельзя было разглядеть ни «Сына Грома», ни третьего марсианина. Зато броненосцы подошли совсем близко и стали между сушей и пароходиком.
Суденышко уходило в море; броненосцы приближались к берегу, все еще скрытому причудливыми клубами пара и черного газа. Целый флот спасавшихся бегством судов уходил к северо-востоку; несколько рыбачьих шхун ныряло между броненосцами и пароходиком. Но некоторое время спустя, не дойдя до оседавшего облака пара и газа, эскадра повернула к северу и скрылась в сгущавшихся вечерних сумерках. Берег сливался с далью и становился все менее заметным под низкой стеной облаков, собиравшихся вокруг заходящего солнца.
Вдруг из золотистой мглы заката донеслись раскаты орудий, и показались какие-то темные движущиеся тени. Все устремились к борту и стали вглядываться в ослепительное сияние на западе, но ничего нельзя было различить. Туча дыма поднялась и закрыла солнце. Пароходик, пыхтя, уходил все дальше и дальше под гнетом этой томительной неизвестности.
Солнце село среди серых облаков; небо побагровело и потемнело; вверху блеснула Вечерняя звезда. Было уже совсем темно, когда капитан вскрикнул и указал вдаль. Брат напряженно всматривался. Что-то взлетело к небу из недр туманного мрака и косо поднялось кверху, двигаясь быстро в отблеске зари на верхних краях туч на западном небосклоне; что-то плоское, широкое, огромное описало большую дугу и, медленно снижаясь, снова исчезло в таинственном полумраке. От этого полета на землю падала мрачная тень.
Книга вторая
ЗЕМЛЯ ПОД ВЛАСТЬЮ МАРСИАН
I
Под пятой
В первой книге я несколько отклонился в сторону от моих собственных приключений, рассказывая о похождениях брата. Все то время, пока совершались события, описанные в двух последних главах, мы с викарием просидели в пустом доме в Голлифорде, куда окрылись, спасаясь от черного дыма. С этого момента я и буду продолжать свой рассказ. Мы провели всю ночь с воскресенья на понедельник и весь следующий день — день паники — на маленьком островке дневного света, отрезанные от остального мира черным дымом. Мы ничего не могли предпринять и оставались в мучительном бездействии в течение этих двух тягостных дней.
С величайшей тревогой думал я о своей жене. Я представлял ее себе в Лезерхеде — перепуганную, окруженную опасностями, уверенную, что меня уже нет в живых. Я шагал по комнатам и громко плакал, размышляя о том, что может случиться с ней в мое отсутствие. Я не сомневался в мужестве моего двоюродного брата, но он был не из тех людей, которые быстро понимают опасность и немедленно начинают действовать. А ведь в данном случае нужна была не столько смелость, сколько сообразительность. Утешало меня лишь то, что марсиане, продвигаясь к Лондону, удалялись от Лезерхеда. Я страшно устал от этих тревожных размышлений, и меня раздражали бесконечные причитания викария, его себялюбивое отчаяние. После нескольких бесплодных попыток успокоить его я обежал в одну из дальних комнат, где нашел глобусы, парты и тетради; прежде там, очевидно, помещалась детская классная. Когда викарий проник по моим следам и в это убежище, я забрался в каморку на чердаке и заперся на ключ: мне хотелось побыть наедине со своим горем.
В течение этих двух дней мы были отрезаны от всего мира черным дымом. Но в воскресенье вечером мы заметили людей в соседнем доме; чье-то лицо у окна, движущийся свет, хлопанье дверей. Не знаю, кто были эти люди и что сталось с ними. На следующий день мы их больше не видели. В понедельник утром черный дым начал медленно сползать к реке, подбираясь все ближе и ближе к нам, и наконец заклубился на дороге перед тем домом, где мы скрывались.
Около полудня на поле показался марсианин. Он выпускал из какого-то прибора струю горячего пара. Струя эта со свистом ударялась о стены, разбивала стекла и обварила руку викарию, выбегавшему из комнаты, которая выходила окнами на дорогу. Когда, долгое время спустя, мы тайком пробрались в отсыревшие от пара комнаты и снова выглянули на улицу, вся местность к северу имела такой вид, будто над нею только что пронесся черный буран. Посмотрев в сторону реки, мы очень удивились, заметив какие-то странные красные пятна на черных обожженных лугах.
Мы не сразу сообразили, какая перемена наступила в нашем положении, мы видели только, что теперь нечего бояться черного дыма. Наконец я понял, что мы свободны и можем уйти, что дорога к спасению открыта, и мной снова овладела жажда деятельности. Но викарий был в каком-то оцепенении и не поддавался ни на какие уговоры.
— Мы здесь в полной безопасности, — твердил он, — в полной безопасности.
Я решил бросить его. (Ах, почему я этого не сделал!)
Помня наставления артиллериста, я стал запасаться пищей и питьем. Я нашел растительное масло и тряпку, чтобы перевязать свои ожоги; захватил шляпу и фланелевую рубашку, найденную в одной из спален. Когда викарий понял, что я намерен уйти один, он тоже начал собираться. Казалось, нам ничто не грозило, и во второй половине дня мы двинулись по почерневшей дороге в Сенбери. По моим расчетам, было около пяти часов.
На улицах Сенбери и на большой дороге отдельными кучами валялись скорченные трупы, людские и конские, опрокинутые повозки и разбросанная поклажа. Все было густо покрыто черной пылью. Этот угольно-черный налет напомнил мне читанные когда-то рассказы о гибели Помпеи. Мы благополучно дошли до Хемптон-Корта, удрученные странным и необычным видом окружающей местности. В Хемптон-Корде мы с радостью увидели клочок зелени, уцелевший от удушливой лавины. Мы прошли через Беши-парк, где между каштановыми деревьями бродили лани; вдалеке несколько мужчин и женщин торопились к Хемптону. Это были первые люди, которых мы видели. Наконец мы добрались до Твикнема.
Вдали, за дорогой к Гему и Питерсгему, горели леса. Тепловые лучи и черный дым пощадили Твикнем, и здесь было больше народу, но никто не мог сообщить ничего нового. По большей части, эти люди бежали, как и мы, пользуясь затишьем. Мне показалось, что кое-где в домах еще оставались жители; вероятно, они были слишком напуганы, чтобы спасаться бегством. И здесь на дороге виднелись многочисленные следы паники. Мне запомнились три изломанные велосипеда, лежавшие кучей и вдавленные в землю колесами проехавших по ним повозок. Мы перешли по Ричмондскому мосту около половины девятого. Конечно, мы торопились поскорей миновать открытый мост. Все же я заметил плывущие вниз по течению какие-то красные куски в несколько футов шириной. Я не знал, что это такое, — мне некогда было вглядываться, — и я дал этому зрелищу гораздо более ужасное толкование, чем следовало. На Серрейском берегу густо лежала черная пыль, оставшаяся после оседания черного дыма. Около дороги, ведущей на станцию, целыми кучами валялись трупы. Марсиан нигде не было видно, пока мы не подошли ближе к Барнесу.
В темнеющей дали мы увидели трех мужчин, убегавших по боковому проулку к реке, но, в общем, селение казалось покинутым. На вершине Ричмондского холма дымился пожар. За Ричмондом следов черного дыма уже не было. Вдруг, когда мы уже подходили к Кью, показалось довольно много народа, разбегавшегося во все стороны, и верхняя часть марсианского боевого треножника обрисовалась над крышами домов — метров за сто от нас. Если бы марсианин посмотрел вниз, наша гибель была бы неизбежна. Мы оцепенели от ужаса, потом бросились в сторону и спрятались в сарае, в каком-то саду. Викарий присел на землю, всхлипывая и отказываясь итти дальше.
Но я решил во что бы то ни стало добраться до Лезерхеда и с наступлением темноты снова двинуться в путь. Я пробрался через кустарник, прошел по какому-то проулку мимо большого барского дома с пристройками и вышел на дорогу к Кью. Викария я оставил в сарае, но он поспешно догнал меня.
Трудно себе представить что-нибудь безрассуднее этой попытки. Было очевидно, что мы окружены марсианами. Едва викарий поравнялся со мною, как мы увидели вдали над полями, тянувшимися к Кью-Лоджу, боевой треножник, — не знаю, тот ли самый, который мы встретили перед тем, или другой. Четыре или пять маленьких черных фигурок убегали от него по серо-зеленому полю, — очевидно, марсианин преследовал их. Сделав три шага, он их нагнал; они удирали из-под его ног в разные стороны. Марсианин не воспользовался тепловым лучом и не уничтожил их. Он просто хватал их и прятал в большой металлический ящик, привешенный у него за спиной, точно мешок с инструментами у рабочего.
В первый раз мне пришло в голову, что марсиане, может быть, вовсе не собираются уничтожить побежденное человечество, а имеют в виду какую-то другую цель. С минуту мы стояли, пораженные ужасом, потом повернули назад и через калитку пробрались в обнесенный стеною сад. Там мы забились в какую-то яму и лежали в ней, едва смея перешептываться, пока на небе не зажглись звезды.
Вероятно было уже около одиннадцати часов, когда мы решились повторить нашу попытку и пошли уже не дорогой, а полями, вдоль изгородей: я справа, викарий — слева, высматривая в темноте марсиан, которые, по-видимому, окружали нас со всех сторон. В одном месте мы наткнулись на почерневшую и опаленную площадку, уже остывшую и покрытую пеплом, с целой кучей трупов, обгорелых и обезображенных, — уцелели только ноги в сапогах. Лошадиные туши валялись тут же, на расстоянии пятидесяти футов от четырех разорванных пушек и разбитых лафетов.
Городок Шин, по-видимому, избежал разрушения, но пустота и безмолвие царили в нем. Здесь не было видно трупов. Впрочем, ночь была очень темная, и мы не могли разглядеть боковых улиц. В Шине мой спутник вдруг стал жаловаться на слабость и жажду, и мы решили зайти в какой-нибудь дом.
Для начала мы, не без труда взломав окно, проникли в маленькую виллу, стоявшую в стороне от прочих. Мне не удалось найти там ничего съестного, кроме куска заплесневелого сыра. Зато там была вода, и мы утолили жажду. Я захватил также топор, который мог нам пригодиться при взломе других помещений.
Мы перебрались через улицу в том месте, где дорога сворачивает к Мортлеку. Здесь, посреди сада, обнесенного каменным забором, стоял дом, выкрашенный в белую краску. В кладовой мы обнаружили целый склад провизии: две ковриги хлеба, кусок сырой говядины и половину окорока. Я перечисляю все это так подробно потому, что в течение двух следующих недель нам пришлось довольствоваться лишь этими запасами. На полках мы нашли несколько бутылок пива, два мешка фасоли и пучок салата. Кладовая примыкала к судомойне, где сложены были дрова и стоял буфет. В нем оказалась без малого дюжина бутылок бургонского; кроме того — консервы, лососина и две жестянки с бисквитами.
Мы уселись на кухне и в темноте, так как не смели зажечь огонь, принялись за хлеб и ветчину и распили одну бутылку пива. Викарий, все еще пугливый и беспокойный, усиленно настаивал на том, что надо возможно скорее итти дальше, а я убеждал его предварительно подкрепить наши силы едой, когда вдруг произошло событие, вынудившее нас остаться.
— Неужели уже полночь? — спросил я; и тут вдруг блеснул ослепительный ярко-зеленый свет.
На один миг все предметы, бывшие в кухне, окрасились в зеленые и черные тона и снова исчезли во мраке. Затем последовал такой взрыв, какого я никогда не слыхал ни раньше, ни после. И сразу же вслед за ним послышался треск, звон стекол и грохот падающей каменной кладки; штукатурка посыпалась с потолка, разбиваясь на мелкие куски о наши головы. Я свалился на пол, ударился головой о выступ печи и потерял сознание. Викарий говорил, что я очень долго пролежал без чувств. Когда я пришел в себя, мы снова были во тьме, и викарий брызгал на меня водой. Его лицо было мокро от крови, которая, как я после разглядел, текла из рассеченного лба.
Несколько минут я не мог сообразить, что случилось. Наконец память мало-помалу вернулась ко мне, и я почувствовал в виске боль от ушиба.
— Вам лучше? — шопотом спросил викарий.
После некоторого молчания я ответил ему. Потом приподнялся и сел.
— Не шевелитесь, — сказал он, — весь пол усеян осколками посуды. Вы можете нашуметь, а мне кажется — они близко.
Мы сидели так тихо, что слышали дыхание друг друга. Могильная тишина; только неподалеку упал сверху кусок штукатурки или оторвавшийся кирпич. Снаружи, где-то совсем близко, слышалось прерывистое металлическое постукивание.
— Слышите? — спросил викарий, когда стук повторился.
— Да, — ответил я. — Но что это такое?
— Марсианин, — сказал викарий.
Я снова прислушался.
— Это не похоже на тепловой луч, — сказал я и подумал, что боевой треножник задел дом; ведь недавно у меня на глазах один из них налетел на колокольню Шеппертонской церкви.
Наше положение было так необычно и так непонятно, что три или четыре часа подряд, вплоть до рассвета, мы сидели на месте, не смея шевельнуться. Наконец отблеск зари проник к нам, но не через окно, которое осталось темным, а сквозь треугольное отверстие между кровельной балкой и грудой осыпавшихся кирпичей у стены позади нас. В первый раз мы могли разглядеть в сумерках внутренность кухни.
Окно было завалено разрыхленной землей, покрывавшей стол, у которого мы сидели, и лежавшей у нас под ногами. Снаружи вся почва была взрыта, — высокие валы окружили дом. Над верхней частью оконной рамы виднелась исковерканная дождевая труба. Пол был усеян металлическими обломками. Часть кухни, примыкавшая к жилым комнатам, осела, а когда совсем рассвело, мы убедились, что большая часть дома разрушена. Резким контрастом рядом с этими руинами выделялись изящный расписанный бледно-зеленой краской буфет с множеством жестяной и медной посуды, обои в белых и голубых квадратах и цветные рельефные украшения стены над плитой.
Когда окончательно рассвело, мы увидели сквозь брешь фигуру марсианина, стоявшего, надо думать, на страже у еще не остывшего цилиндра. Мы осторожно поползли из полутемной кухни в совсем темную кладовую.
Вдруг я сообразил, что случилось.
— Пятый цилиндр, — прошептал я: — пятый выстрел с Марса попал в этот дом и похоронил нас под развалинами.
Викарий долго молчал, потом прошептал:
— Господи, смилуйся над нами.
И он стал что-то бормотать себе под нос.
Все было тихо, и мы, притаившись, сидели в кладовой.
Я боялся даже дышать и сидел, пристально глядя на слабый свет, проникавший к нам из дверей кухни. Я мог разглядеть лицо викария — неясный овал, — его воротник и отвороты сюртука. Снаружи доносился звон металла, а иногда резкий свист и шипенье, точно от паровой машины. Все эти загадочные звуки раздавались с перерывами, постепенно усиливаясь и делаясь все более разнообразными. Вдруг раздался какой-то размеренный, вибрирующий гул, от которого задрожало все окружающее, и посуда в кладовой зазвенела. Свет померк, дверь кухни стала совсем темной. Так мы сидели много часов подряд, дрожа от страха, пока, наконец, не заснули в полном изнеможении.
Я проснулся и почувствовал сильный голод. Вероятно, мы проспали большую часть дня. Голод заставил меня наконец двинуться с места. Я сказал викарию, что хочу добыть еды, и пополз в кладовую. Он ничего не ответил, но, лишь только я начал есть, этот слабый шум вывел его из оцепенения, и я услышал, как он ползет за мной.
II
Что мы видели из разрушенного дома
Наевшись, мы поползли назад в судомойню. Там я, кажется, опять задремал и немного спустя проснулся в одиночестве. Вибрирующее гуденье продолжалось с докучливым упорством. Я несколько раз топотом окликнул викария, потом пополз к кухонной двери. Дневной свет еще не померк, и я увидел моего спутника в противоположном конце комнаты: он лежал ничком у треугольного отверстия, обращенного к марсианам. Его плечи были приподняты, и потому голова была от меня скрыта.
В кухне было шумно, как в паровозном депо. Казалось, что вся постройка содрогается. Сквозь отверстие в стене я мог видеть верхушку дерева, освещенную солнцем, и голубой клочок ясного вечернего неба. С минуту я смотрел на викария, потом подкрался ближе, осторожно переступая через осколки посуды.
Я тронул викария за ногу. Он так быстро обернулся, что снаружи с треском отвалился большой кусок штукатурки. Я схватил его за руку, боясь, что он закричит, и мы оба замерли. Потом я поднял голову, чтобы посмотреть, уцелело ли наше прикрытие. В пробоине стены образовалось новое отверстие; осторожно поднявшись и заглянув поверх балки, я едва узнал пригородную дорогу, — так сильно все кругом изменилось.
Пятый цилиндр упал, очевидно, на тот дом, куда мы заходили сначала. Строение совершенно исчезло, — превратилось в щепки и разлетелось. Цилиндр лежал глубоко в земле, в воронке, гораздо более широкой, чем яма возле Уокинга. От страшного удара земля вокруг словно расплескалась («расплескалась» — самое подходящее слово) и засыпала корпуса соседних домов. Все произошло так, как если бы хватили молотом по грязи. Наш дом осел назад; его передняя часть была разрушена до самого фундамента. Кухня и судомойня уцелели каким-то чудом. Но они с трех сторон были опоясаны огромным валом из земли и мусора, открытой осталась лишь сторона, обращенная к цилиндру. Мы повисли на самом краю огромной воронки, в которой работали марсиане. Тяжелые удары, очевидно, раздавались непосредственно позади нас; светло-зеленый пар поднимался из ямы и окутывал дымкой нашу щель. В центре ямы цилиндр был уже раскрыт, а в дальнем конце, среди вырванных и засыпанных песком кустарников, стоял пустой боевой треножник — огромный металлический скелет, рисовавшийся на фоне вечернего неба. Прежде всего следовало бы описать здесь яму и цилиндр. Но в ту минуту я бросил на них только беглый взгляд. Все внимание мое было отвлечено какой-то блестящей машиной, рывшей землю, и странными существами, которые медленно и неуклюже копошились около нее. Я прежде всего заинтересовался механизмом. Это была одна из тех чрезвычайно сложных машин, названных впоследствии многорукими, изучение которых дало такой мощный толчок нашей земной технике. На первый взгляд она напоминала металлического паука с пятью суставчатыми подвижными ногами, со множеством коленчатых рычагов и хватающих передаточных щупальцев вокруг корпуса. Большая часть рук этой машины была втянута внутрь, но тремя длинными щупальцами она выуживала металлические брусья, доски и перекладины, служившие, по-видимому, подпорками и скрепами для стенок цилиндра. Машина вытаскивала, поднимала и складывала все это на ровную площадку позади себя.
Все движения были так быстры, сложны и совершенны, что сначала я не мог поверить, что передо мной находится машина, несмотря на ее металлический блеск. Боевые треножники были тоже удивительно совершенные, точно одухотворенные, но их и сравнить нельзя с этой машиной. Люди, никогда не видевшие подобных сооружений и знающие их только по рисункам и по отрывочным рассказам свидетелей вроде меня, вряд ли «могут представить себе эти почти живые механизмы.
Я вспоминаю иллюстрации в одной из первых брошюр, излагающих историю этой войны. Художник, очевидно, наспех и очень поверхностно ознакомился с внешним видом одного из боевых треножников. Он изобразил боевую машину в виде каких-то ходуль из трех прямых жердей, лишенных гибкости и легкости, способных лишь к очень однообразным движениям, что совершенно не соответствует действительности. Брошюра со своими иллюстрациями наделала много шуму, и я упоминаю о них лишь для того, чтобы предостеречь читателей. Иллюстрации были похожи на живых марсиан, которых я видел собственными глазами, не больше, чем восковая кукла похожа на человека. По моему мнению, иллюстрации эти только испортили брошюру.
Как я уже говорил, с первого взгляда я не признал многорукую машину за искусственный механизм. Она показалась мне живым существом, похожим на краба в блестящей оболочке. Тело марсианина, тонкие щупальца которого регулировали все ее движения, я счел чем-то вроде мозгового придатка. Но затем я заметил тот же cepoватo-коричневый лоснящийся кожаный покров на других копошившихся вокруг телах и понял загадку изумительного аппарата. После этого все свое внимание я уже обратил на живых, настоящих марсиан. Мельком я видел их раньше, но теперь отвращение уже не мешало мне наблюдать за ними; кроме того, я теперь находился в засаде, я следил за ними из-за прикрытия, а не во время поспешного бегства.
Существа эти, как я теперь видел, не имели на Земле себе подобных. У них были большие круглые тела, точнее говоря — головы, около четырех футов в диаметре, с некоторым подобием лица. Ноздри на этом лице отсутствовали (марсиане, по-видимому, совершенно лишены чувства обоняния); выделялись только два очень больших темных глаза и сразу под глазами что-то вроде мясистого клюва. Сзади этой головы или тела — я, право, не знаю, как и сказать, — находилась тугая перепонка, соответствующая (как это впоследствии выяснилось) нашему уху, хотя она, вероятно, оказалась почти бесполезной в нашей более плотной атмосфере. Около рта торчало шестнадцать тонких, похожих на хлысты щупальцев, разделенных на два пучка — по восьми щупальцев в каждом. Знаменитый анатом профессор Гоуэс впоследствии весьма удачно назвал эти пучки руками. Когда я в первый раз встретил марсиан, мне показалось, что они стараются опираться на руки, но им, очевидно, мешал их увеличившийся в земных условиях вес. Можно предположить, что на Марсе они довольно свободно передвигаются при помощи этих рук.
Внутреннее анатомическое строение марсианина, как показали позднейшие вскрытия, очень просто. Большую часть тела занимает мозг, громадными нервами сообщающийся с глазами, ухом и осязательными щупальцами. Кроме того, были обнаружены сложного устройства легкие, с которыми непосредственно сообщались рот и сердце с кровеносными сосудами. Усиленная работа легких, обусловленная более плотной земной атмосферой и увеличением силы тяготения, была заметна по конвульсивным движениям внешней оболочки.
Поделиться книгой: