Очерки по психологии бессознательного (сборник)

Мефистофель оставляет путь открытым, им нельзя пренебречь, так как он является реальной возможностью для некоторых людей. Он говорит Фаусту, который болен «магическим безумием» и весьма желает избегнуть кухни ведьм:

Способ без затрат,Без ведьм и бабок долго выжить.Возделай поле или сад,Возьмись копать или мотыжить.Замкни работы в тесный круг,Найди в них удовлетворенье.Всю жизнь кормись плодами рук,Скотине следуя в смиренье.Вставай с коровами чуть свет,Потей и не стыдись навоза —Тебя на восемьдесят летОмолодит метаморфоза.

[Любой, кто посчитает возможным жить такой жизнью, никогда не подвергнется такой опасности.]

Б. Отождествление с коллективным психическим

Второй путь ведет к отождествлению с коллективным психическим. Такому отождествлению соответствует симптом «богоподобия», но теперь уже превращенного в систему. Иными словами, субъект считает себя счастливым обладателем той великой, единой истины, которую и надлежало открыть, обладателем того конечного знания, в котором заключается спасение всех народов. Такая психическая установка, может быть, есть еще не мегаломания (мания величия) в буквальном смысле слова, а лишь общеизвестная смягченная форма так называемого профетического (пророческого) вдохновения. Для субъектов со слабой психикой, у которых часто непомерно развиты честолюбие, тщеславие и неуместная наивность, это является настоящим искушением, которому они нередко поддаются. Доступ к коллективному психическому является для индивида обновлением жизни независимо от того, приятно это обновление или нет. Люди хотят удержать это обновление; одни – потому что этим повышается их «чувство жизни»; другие – потому что надеются на богатый урожай нового знания. В обоих случаях люди не хотят отказаться от сокровищ, скрытых в коллективном психическом, и всячески стараются удержать за собой новые элементы, присоединившиеся к изначальной разумной жизни. Для достижения этой цели отождествление с коллективным психическим кажется наилучшим способом, ибо растворение персоны в коллективном психическом влечет за собой желание сочетаться с этим «океаном божества», забыться и раствориться в нем. Такое мистическое переживание свойственно всем людям с тонко развитой психикой. В равной степени каждому из нас присуща «неудержимая тоска по матери», томительное стремление вернуться назад к тому источнику, из которого мы вышли.

Раньше[187] я уже останавливался на вопросе о корнях неудержимой регрессивной тоски, которую Фрейд считает, «инфантильной фиксацией», или «желанием инцеста»; я указывал на то, как ценна и необходима такая тоска. Особенно ярко это выступает в мифах: мифы всегда рассказывают нам о том, как самый сильный и самый прекрасный из всех человек – народный герой – предается регрессивной тоске и нарочно подвергается опасности, сам идет в пасть чудовища, поглощается бездной-матерью и возвращается к своему первоисточнику. Но он не даром герой; поэтому он не дает чудовищу окончательно поглотить себя; напротив, он побеждает чудовище, и не один раз, а много. Только после преодоления коллективного психического мы приобретаем истинное сокровище – добываем неоценимый клад, завладеваем непобедимым мечом, магическим талисманом, одним словом, находим то, что в конкретном мифе является желанным благом. Тот, кто отождествляется с коллективным психическим или, выражаясь символическим языком, позволяет чудовищу поглотить себя и без остатка растворяется в нем, тот хотя и получает сокровище, охраняемое драконом, но не по собственной воле и лишь во вред себе.

[Не следует поэтому преуменьшать опасность принесения жертвы коллективному сознанию. Идентификация является шагом назад, еще одной глупостью, на вершине которой отвергается принцип индивидуации. При этом последний вытесняется и укрывается завесой индивидуальных деяний, хотя только в этом туманном тщеславии индивид и может обнаружить то, что принадлежит непосредственно ему самому. Но в действительности индивид обнаруживает там не свое собственное начало, а скорее вечные истины и заблуждения коллективного психического. В коллективном психическом истинная индивидуальность теряется.]

Идентификация с коллективным психическим оказывается, таким образом, ошибкой, которая хотя и в другой форме, но заканчивается так же разрушительно, как и в первом случае, который привел к выделению персоны из коллективного психического.

5. Основные принципы лечения

Прежде чем приступить к разрешению вопроса о том, как справиться на практике с ассимиляцией коллективного психического, необходимо выяснить, в чем заключается неправильность этих двух вышеописанных путей. Мы видели, что ни один из них не приводит к желанной цели.

Первый путь приводит нас снова к исходной точке, ибо мы утрачиваем жизненные ценности в коллективном психическом. Второй путь прямо проникает в область коллективного психического, но за счет утраты того отдельного человеческого существования, которое одно только и делает жизнь приемлемой и выносимой. Но как в коллективном психическом, так и в психике каждого отдельного человека заложены те несомненные базовые ценности, которых никак нельзя лишаться.

Итак, ошибка заложена не в коллективном психическом и не в психике отдельного человека, а в том, что, признавая одно, тем самым исключают другое. Этому прежде всего способствует стремление к монизму, который всюду ищет принцип единственности, или уникальности. Монизм как универсальная психическая тенденция является характерной особенностью нашего культурного мышления и чувства. Монизм есть не что иное, как мыслительное и чувственное желание, воспитанное нашим образованием, возвести в верховный психологический принцип какую-нибудь одну функцию. Интровертный тип признает только принцип мышления; тип экстравертный – только принцип чувства[188]. Преимущество такого психологического монизма, или, лучше сказать, монотеизма, заключается в его простоте; недостаток же его – в односторонности и в отсутствии полноты. С одной стороны, такой монотеизм лишает жизнь всего ее многообразия и истинного богатства; зато, с другой стороны, он дает возможность осуществить идеалы нашего времени и идеалы недавнего прошлого; но в нем нет настоящей возможности развития.

Точно такую же исключительность и нетерпимость мы встречаем и в рационализме. Сущность рационализма заключается в беззастенчивом отрицании всего того, что противоречит ему как с точки зрения интеллектуальной логики, так и с точки зрения логики чувства. Подобное отношение к разуму в одинаковой степени монистично и тиранично. Великая заслуга Бергсона заключается в том, что он горячо отстаивал право на существование иррационального начала. Психологии придется уступить и признать множественность принципов, как бы это ни было тяжело для научного мышления. Но иного способа спасти психологию от обмеления нет. В этом отношении мы во многом обязаны пионерской работе Вильяма Джемса.

В вопросах индивидуальной психологии наука должна будет оставить свои притязания. О научной индивидуальной психологии не может быть речи; это является само по себе терминологическим противоречием. Предметом научного исследования в индивидуальной психологии может быть только та ее часть, которая причастна коллективу; индивид же, согласно самому определению, есть именно то, что неповторимо и ни с чем не сравнимо. Психолог, который проповедует «научную» индивидуальную психологию, тем самым отрицает индивидуальную психологию вообще.

Он вызывает справедливое подозрение в том, что его научно-индивидуальная психология не что иное, как его собственная психология. Каждая индивидуальная психология требует отдельного руководства, ибо общее руководство по психологии отвечает лишь на вопросы психологии коллективной.

Этими замечаниями я хотел лишь подготовить почву для дальнейшего исследования проблемы, о которой шла речь выше. В чем заключается основная ошибка двух путей, о которых мы говорили? В том, что в обоих случаях субъект целиком отождествляется с той или другой частью своей психологии, тогда как в действительности его психология и индивидуальна, и коллективна, однако не так, что индивидуальное растворяется в коллективном или коллективное в индивидуальном. Из этого вытекает настоятельная необходимость различать персону и индивида, ибо персона может совершенно раствориться в коллективе, индивидуальность же не может. Ибо индивидуально именно то, что никогда не может исчезнуть без остатка в коллективном и никогда не может отождествиться с ним. Из этого следует, что отождествление с коллективным, точно так же как и произвольное отделение из него, будет явлением ненормальным, т. е. болезнью.

Я уже указывал на то, что индивидуальное выявляется прежде всего в выборе тех элементов коллективного психического, сочетание которых создает его персону. Составляющие элементы, как уже сказано выше, не индивидуальны, а коллективны; сочетание же отдельных элементов или выбор той или иной группы уже сочетавшихся элементов (выбор образца) индивидуально. Это и есть индивидуальное ядро, скрытое под персоной. В особой дифференциации персоны выявляется сопротивление индивидуального в отношении к коллективному психическому. Анализируя персону, мы увеличиваем ценность индивидуальности; но тем самым подчеркиваем и конфликт между индивидуальным и коллективным. Понятно, что в субъекте этот конфликт проявляется в форме психологического противоречия. Отмена компромисса, связывавшего две половины одной пары противоположностей, еще увеличивает действенную силу противоположных элементов данного парного сочетания. В естественной, чисто бессознательной жизни такого конфликта не может быть несмотря на то, что и чисто физиологическая жизнь должна удовлетворять требованиям как индивидуальным, так и коллективным. В естественном бессознательном психическом состоянии царит гармония. Наше тело, его способности и потребности сами собою создают и ограничения, не допускавшие никаких излишеств и крайностей. Дифференцированная же психологическая функция всегда близка к неуравновешенности и всякого рода крайностям благодаря своему одностороннему направлению, которое, однако, поддается сознательной разумной дисциплине. «Ментальная индивидуальность» является также выражением телесной индивидуальности и должна быть отождествлена с ней. (Это верно и со спиритуалистической точки зрения и ничуть не меняет психологического факта тесного соотношения между индивидуальностью и физическим телом.) А между тем тело именно и есть то, что одного субъекта делает в высшей степени похожим на всех остальных, несмотря на то что каждое индивидуальное тело все-таки отличается от всех остальных. Каждая ментальная или моральная индивидуальность является также чем-то отличным от всех остальных и вместе с тем делает каждого отдельного человека похожим на всех остальных. Каждое живое существо, свободное от принуждения и поэтому способное развиваться индивидуально, лучше всего может достичь идеального воплощения своего вида именно благодаря усовершенствованию своей индивидуальности; это придает ему и коллективную ценность.

Да простят мне упоминание о комичной картине, рисующейся мне, когда я думаю о разрешении нашей проблемы: мне представляется осел Буридана, умирающий голодной смертью между двумя вязанками сена. Очевидно, осел ошибался в самой постановке вопроса; вопрос заключается вовсе не в том, какая вязанка лучше – левая или правая, и не в том, с какой ему начать – с левой или с правой, а в том, чего он сам хочет в глубинах своего бытия, куда его самого влечет. Он же думает о сене, а не о самом себе и поэтому не знает, чего он хочет.

Вопрос следует поставить так: что является в настоящий момент для данного индивида естественным жизненным порывом?

На этот вопрос не ответит ни наука, ни житейская мудрость, ни религия, ни самый добрый совет, а единственно и исключительно объективное, честное, непредвзятое наблюдение за зародышами психической жизни, за плодами естественного сочетания и взаимодействия сознательного и бессознательного, с одной стороны, индивидуального и коллективного – с другой. Где же таятся эти зародыши жизни? Один ищет их в сознании, другой в бессознательном. Но ведь сознательный разум есть лишь одна сторона психологии, а бессознательное – другая. Не следует забывать, что сновидения являются компенсацией сознания. Иначе пришлось бы признать их за источник познания, стоящий выше сознания; но тогда нам пришлось бы или вернуться снова к психологии кудесников – толкователей снов, ко всем нелепым суевериям или же, следуя ходячему мнению, отрицать за сновидениями вообще всякую ценность.

Искомую объединяющую функцию мы находим в творческих проявлениях нашего воображения, в фантазиях. Все элементы, активно действующие в психической жизни и определяющие ее, стекаются в воображение. Но воображение пользуется плохой репутацией среди психологов; в связи с этим авторы психоаналитических теорий относились до сих пор к нему отрицательно. Как Фрейд, так и Адлер считают воображение не чем иным, как «символическим» покровом, за которым скрывается то, что для каждого из них является изначальным, основным намерением или влечением. С каузальной точки зрения, воображение, пожалуй, можно таким образом объяснить и девальвировать; но необходимо выдвинуть и другую точку зрения, и не только по теоретическим, а главным образом по практическим соображениям: необходимо указать на то, что воображение является плодородной почвой, на которой выросло все, что когда-либо двигало жизнью человека и развивало ее. Воображение – функция нашей психики и как таковая она обладает исключительной ценностью, только ей одной присущей и незаменимой. Корни этой функции кроются как в сознательных, так и в бессознательных элементах психического, и в коллективном, и в индивидуальном.

Чем же воображение заслужило столь дурную репутацию? Его репутация возникла прежде всего по ошибке, потому что его проявления принимались буквально. А этого делать нельзя. Если фантазии воспринимать конкретно, то они никакой ценности не имеют. Если придавать им фрейдовский семантический смысл, то они интересны с научной точки зрения. Если же мы будем толковать фантазии герменевтически, как аутентичные символы, то они, несомненно, помогут нам внести гармонию в нашу жизнь и согласовать ее с нашими внутренними запросами.

Ведь символ не есть внешний признак чего-то общеизвестного, хотя и скрытого[189]. Смысл символа заключается в его попытке разъяснить путем аналогии то, что еще кроется в области неизвестного, в области становления. Таким образом, воображение путем более или менее удачной аналогии показывает нам образно и наглядно то, что становится, но что еще не стало конкретным. Мы уничтожим настоящую ценность символа, если будем доводить его путем анализа до чего-то общеизвестного; герменевтическое же толкование отвечает и его ценности, и его смыслу.

Сущность герменевтики – науки, которая в былые времена пользовалась большим уважением, – заключается в том, что на предъявленную символом аналогию нанизывают еще целый ряд других аналогий, прежде всего субъективных, таких, какие пациенту непосредственно приходят на ум; затем – объективных аналогий, которые аналитик черпает из сокровищницы приобретенных им знаний. Таким образом, первоначальный символ расширяется и обогащается; перед нами развертывается картина, в высшей степени сложная, многогранная и многообразная, из которой ярче выступают некоторые – индивидуальные и коллективные – линии психологического развития. Нет в мире такой науки, которая была бы способной подтвердить «правильность» этих линий; рационализм мог бы даже доказать именно их неправильность. Но такие линии имеют большое значение и доказывают это несомненной ценностью для жизни. В практическом отношении важно, чтобы люди жили, и безразлично, «правильны» ли принципы их жизни и доказуемы ли они рациональным путем.

[Эта точка зрения покажется единственно приемлемой для человека нашего времени, который думает и чувствует в рамках научного мышления, но дело выглядит гораздо сложней, если мы вступаем в контакт с так называемыми образованными людьми. Для них наука не выступает в качестве интеллектуального императива, порой выходящего за границы их собственного разума, а является, прежде всего, средством подтверждения своих внутренних переживаний, обеспечивающих их общей уверенностью в правильности избранной позиции и оценки. Всех, кого волнуют вопросы психологии, не должен вводить в заблуждение тот факт, что, помимо незначительного числа людей, преклоняющихся перед научными принципами и технологиями, существует и масса сторонников совершенно иных взглядов и подходов. Вполне в согласии с духом сегодняшнего дня подобная позиция представлена в одной энциклопедической статье по астрологии, где говорится: «Одним из ее последних приверженцев был И. У. Пфафф, чьи работы “Астрология” (Bamberg, 1816) и “Der Stern der Drei Weisen” (1821) следует полагать странным анахронизмом. Хотя и сегодня астрология все еще высоко ценится на Востоке, особенно в Персии, Индии и Китае». Надо быть совершенно слепым, чтобы написать такое сегодня. Правда состоит в том, что астрология расцветает сегодня, как никогда прежде. Астрологические библиотеки пользуются огромной популярностью, а магазины продают книг по астрологии гораздо больше, нежели научной литературы. Число европейцев и американцев, пользующихся услугами астрологов, составляющих для них гороскопы, исчисляется сотнями тысяч, если не миллионами. Астрология – процветающая индустрия. Однако энциклопедия обращает нас к XVII в., к «поэту Дрейдену (умер в 1701 г.), который составлял гороскопы для своих детей». Христианская Наука также заполонила Европу и Америку. Тысячи и тысячи людей по обе стороны Атлантики стоят под знаменами теософии и антропософии, и любому, кто верит, что розенкрейцеры не более, чем полузабытое прошлое, следует открыть свои глаза пошире, дабы увидеть их еще более живыми, чем прежде. Народная магия и тайное знание никогда не умирали. Не следует воображать, что только темные народные массы способны на всякого рода заблуждения. Как мы знаем, и на вершине социальной лестницы можно встретить проводников и сторонников этого другого подхода.]

[Любой, кто интересуется реальной психологией человека, должен с этим согласиться. Если такой высокий процент населения переживает ненасытную потребность в подобном противоположении научному духу, то можно быть уверенным, что коллективное психическое у каждого индивида – будь он ученым или нет – содержит в себе это психологическое требование в равной степени. Определенный вид «научного» скептицизма и критики в наше время есть не что иное, как неуместная компенсация мощных и глубоко укорененных суеверий и заблуждений коллективного психического. Из своего опыта мы видим, что крайне критические умы полностью уступают этому требованию коллективного психического, либо напрямую, либо косвенно, делая фетиш из своей отдельно взятой научной теории.][190]

Само собой разумеется, что мне станут возражать и, следуя духу научного суеверия, заговорят о внушении. Давно было бы пора понять, что внушению поддаются только тогда, когда оно приемлемо и приходится по душе тому, кому что-либо внушают. Только такое внушение и существует. Иначе лечение неврозов было бы очень просто: достаточно было бы внушить больному, что он здоров. Такая лженаучная болтовня о внушении основана на бессознательном суеверии, будто внушение как таковое фактически обладает самопорождающей магической силой. В действительности же всякое внушение бессильно, если субъект в душе своей заранее не расположен поддаться ему.

Изучение фантазии при герменевтическом методе лечения приводит нас к синтезу индивидуального и коллективного психического; для практического же разрешения этого вопроса необходимо еще одно условие. Дело в том, что невротик и по регрессивному характеру своему, и по привычке, приобретенной во время болезни, не способен относиться серьезно ни к себе самому, ни к внешнему миру; он всегда надеется и ожидает, что излечит его тот или другой врач, тот или другой метод лечения, какие-нибудь внешние обстоятельства, одним словом, что-то независимое от его собственного участия. Но нельзя искупаться, не намочившись. Если пациент сам не способствует излечению, не положит на это всей своей доброй воли и не отнесется к лечению безусловно серьезно, то никакого исцеления не будет и быть не может. В тот самый момент, когда мы начинаем исследовать символические предначертания и соответствующие пути, пациент обязан им следовать. Если же он, обманывая себя и других, стоит на месте, то никакого излечения не наступит. Пациенту не остается ничего иного, как принять путь индивидуальной жизни, который ему открылся, и следовать ему до тех пор, пока в его бессознательном определенная реакция не укажет ему, что он идет по ложному пути.

Кто на такую нравственную установку не способен, кто не способен быть честным по отношению к самому себе, тот никогда не избавится от невроза. Тот же, кто на это способен, найдет, конечно, возможности и пути избавиться от болезни.

Однако пусть ни врач, ни пациент не предаются иллюзии, будто «анализ» сам по себе достаточен для устранения невроза. Это было бы ошибкой и самообманом. В конечном счете моральный фактор несомненно и безошибочно определяет выбор между болезнью и здоровьем.

Установлением и начертанием «линии жизни» мы доводим до сознания пациента то направление, по которому в каждом данном случае течет либидо. Но эта линия жизни вовсе не тождественна фиктивным направляющим линиям, о которых говорит Адлер и которые являются не чем иным, как произвольной попыткой выделить персону из коллективного психического и признать ее самостоятельное существование. Вернее было бы сказать, что «фиктивная направляющая линия» есть не что иное, как неудачная попытка создать направление жизни. Доказательством негодности такой фикции служит и то, что субъект слишком долго и как бы судорожно держится «линии», созданной им.

Жизненная линия, сконструированная герменевтическим методом, напротив, оказывается временной, ибо жизнь никогда не идет по прямой линии и не признает линий, начертанных далеко вперед. «Всякая истина извилиста», – говорит Ницше. Поэтому линии жизни не могут быть ни принципами, ни идеалами, имеющими универсальное значение; линия жизни может быть лишь той или иной точкой зрения, лишь той или иной условной психологической установкой; она имеет лишь эфемерное, преходящее значение. Упадок интенсивности жизненной силы, чувствительная утрата либидо или же преувеличенное влечение к жизни являются показателями того момента, когда пресекается прежняя линия и начинается новая или, по крайней мере, должна была бы начаться. Иногда достаточно, если мы предоставим бессознательному найти эту новую линию. Нельзя советовать невротику всегда и при всех обстоятельствах принимать такую психическую установку; но иногда лучше всего, если субъект предоставит себя так называемому случаю. Надолго предоставлять себя внешним обстоятельствам, однако, нельзя; необходимо бдительно следить хотя бы за реакциями бессознательного, за снами, которые, подобно барометру, показывают несовершенную одностороннюю окраску нашей внутренней настроенности[191]. Поэтому я считаю необходимым – хотя в данном случае мое мнение и расходится с мнением других психологов, – чтобы пациент и после анализа не терял контакта с бессознательным во избежание рецидива. Ибо я убежден, что анализ можно считать действительно законченным лишь тогда, когда пациент в достаточной мере усвоил методы, дающие ему возможность не терять контакта с бессознательной областью своего психического и достаточное психологическое знание для того, чтобы в каждом данном случае, хотя бы приблизительно, усмотреть свою линию жизни; иначе его сознание не будет в состоянии проследить направление, по которому течет либидо и сохранить свою индивидуальность в ее конечном проявлении. Все сколько-нибудь тяжелые случаи невроза необходимо довести именно до такой точки, иначе излечение будет непрочным.

Из вышесказанного вытекает, что психоаналитический метод не является монополией врачей; психоанализ есть искусство, техника или наука в области психической жизни вообще; это искусство, эту технику или науку больной должен усвоить и применять после лечения на благо себе самому и своему окружению. Если пациент поймет это правильно, то он не будет выступать в качестве психоаналитического пророка или преобразователя мира; он просто использует познания, приобретенные во время лечения; прежде всего в свою пользу, но с настоящим пониманием общего блага; тогда он сумеет воздействовать на других не столько громкими речами и миссионерской пропагандой, сколько примером всей своей жизни.

[Дополнение]

[Я понимаю, что это обсуждение ведет на опасную почву. Это девственная территория, которую психологии только предстоит завоевать, и я обязан стать первопроходцем. Я болезненно осознаю неадекватность многих моих постулатов, хотя, к сожалению, это мало помогает, когда я пытаюсь их усовершенствовать. Поэтому я вынужден просить читателя не прекращать чтения ввиду недостатков изложения, а попытаться понять мой способ изложения. Мне бы хотелось сказать несколько слов об идее индивидуальности в связи с понятиями личного и коллективного, для того чтобы прояснить эту центральную проблему.

Как я уже отмечал, в основном индивидуальность обнаруживается в своеобразном выборе тех элементов коллективной психики, которые составляют персону. Эти компоненты, как мы видели, являются не индивидуальными, а коллективными. И только их сочетание или выбор группы, уже объединенной в структуру, является индивидуальным. Таким образом, мы имеем индивидуальное ядро, которое скрывается за личной персоной и состоит в своеобразном ее выделении, которое индивидуальность осуществляет в своем противостоянии коллективной психике. Анализируя персону, мы придаем большое значение индивидуальности и подчеркиваем ее конфликт с коллективностью. Этот конфликт состоит, конечно же, в психологической оппозиции внутри субъекта. Компромисс между двумя элементами оппозиции наиболее ярко выражает суть этой деятельности. В бессознательной естественной жизни этот конфликт не существует, несмотря на то что чисто психологическая жизнь должна в равной степени удовлетворять потребности индивидуального и коллективного. Естественное и бессознательное отношение гармонично. Тело, его функции, его потребности в соответствии с собственной природой создают правила и ограничения, которые предотвращают любой избыток и дисгармонию чего-либо. Но из-за однобокости, которая порождается сознательным и рациональным намерением, выделяемая нами психологическая функция всегда стремится к диспропорции. Тело также формирует основу того, что может быть названо ментальной индивидуальностью, которая, как и прежние, является проявлением телесной индивидуальности, тело не может «процветать» без принятия ментальной индивидуальности. Она находится в теле, сходном с другими телами всех индивидуальностей, хотя каждое индивидуальное тело отличается от других тел. Верно и то, что ментальная или моральная индивидуальность отличается от всех других, но все же она устроена так, чтобы показывать, что каждый человек равен всем другим людям. Каждое живое существо, которое способно развиваться индивидуально, без ограничения, лучше всего реализует самим совершенством своей индивидуальности идеальный тип своего вида и тем же самым способом достигнет коллективной ценности.

Персона всегда тождественна типической установке какой-либо одной доминирующей психологической функции, например, чувству, мышлению, или интуиции. Исключительное преобладание чего-либо одного всегда обусловливает частичное вытеснение других психических функций. Вследствие этого персона всегда мешает индивидуальному развитию. Растворение персоны является поэтому необходимым условием индивидуации. Из этого следует, что преднамеренным, сознательным путем нельзя благополучно довести индивидуацию до конца, ибо сознательным путем мы приходим именно к сознательной же психической установке, отрицающей все, что не согласуется с нею. Ассимиляция же содержания бессознательного, напротив, влечет за собой такое состояние ума, из которого всякое сознательное намерение исключено и заменено процессом, представляющимся нам иррациональным. Только такой процесс и ведет к индивидуации; результатом этого будет индивидуальность, как мы определили ее выше, т. е. нечто одновременно и обособленное, и универсальное. Пока персона «правит бал», индивидуальность вытеснена и проявляется разве только в выборе личных бутафорских аксессуаров, так сказать, в выборе театральных костюмов. Индивидуальность выявляется ярче только путем ассимиляции бессознательного; вместе с индивидуальностью выявляется и новый психологический феномен, а именно некая психическая установка, обладающая способностью связывать Эго и не-Эго (Я и не-Я). Но это есть не типическая установка, а индивидуальная.

Парадоксальность этих формул заставляет нас по аналогии вспомнить спор об универсалиях. Изречение animal nullumque animal genus est[192]освещает и объясняет основной парадокс. Единичное реально, всеобщее же существует лишь психологически; оно основано на реальном сходстве между всеми единичными, отдельными предметами. Индивид является чем-то единым, однако обладающим всегда в большей или меньшей степени теми качествами, которые свойственны собирательному понятию коллективности; чем ярче вырисовывается характеристика индивидуальности, тем более она развивает те свои качества, которые являются фундаментальными коллективному понятию человеческой природы.

В надежде на разъяснение этих сложных проблем я бы хотел выделить саму архитектонику рассматриваемых факторов. Мы имеем дело – хотим мы этого или нет – со следующими фундаментальными понятиями:

1. Мир сознания и реальности. Сюда входят те содержания сознания, которые состоят из воспринимаемых образов мира и наших сознательных мыслей и чувств по поводу этих образов.

2. Коллективное бессознательное. Под этим подразумевается та часть бессознательного, которая состоит, с одной стороны, из бессознательных восприятий внешней реальности и, с другой, из всех остатков филогенетических перцептивных и адаптивных функций. Та или иная реконструкция бессознательного взгляда на мир выдает картину, показывающую, каким образом внешняя реальность постигается с незапамятных времен. Коллективное бессознательное содержит или является историческим зеркалом-образом мира. Это тоже мир, но уже мир образов.

3. Так как мир сознания, как и мир бессознательного в огромной степени является коллективным миром, то обе эти сферы образуют совместно коллективное психическое индивида.

4. Это коллективное психическое должно пребывать в противоположении с четвертым понятием – с понятием индивидуальности. Индивид находится, так сказать, между сознательной частью коллективного психического и бессознательным. Он является той отражающей поверхностью, на которой мир сознания может чувствовать свое собственное бессознательное, свой исторический образ в том смысле, в котором Шопенгауэр говорит, что интеллект показывает зеркало всеобщей Воле. Соответственно индивид является точкой пересечения или разделительной линией, не относящейся только к сознанию или к бессознательному, но содержащей качества обоих.

5. Парадоксальная природа психики индивида должна контрастировать с индивидуальной персоной. Персона, так сказать, всецело сознательна или же, по крайней мере, способна становиться сознательной. Она представляет некое компромиссное образование между внешней реальностью [192] и индивидом. В сущности, она является функцией приспособления индивида к реальному миру. Персона, таким образом, занимает промежуточное место между реальным миром и индивидуальностью.

6. За пределами индивидуальности, оказывающейся самой внутренней сердцевиной эго-сознания, равно как и бессознательного, мы находим коллективное бессознательное. Место между индивидуальным и коллективным бессознательным, соответствующее личной позиции между индивидуальной и внешней реальностью, оказывается незаполненным. Опыт научил меня, однако, что здесь также существует персона определенного рода, но персона компенсаторная по своей природе, которая (у мужчины) может быть названа анимой. Анима, таким образом, оказывается компромиссным образованием между индивидом и бессознательным миром, т. е. миром исторических образов или «изначальных образов». Мы часто встречаем аниму в сновидениях, где она появляется в качестве женского начала у мужчины и соответственно в качестве мужского начала (анимус) у женщины. Интересное описание фигуры анимы имеет место в «Имаго» Шпиттелера. В его работе «Прометей и Эпиметей» она возникает как душа Прометея, а в его «Олимпийской Весне» – как душа Зевса.

В той степени, в какой Эго отождествляет себя с персоной, анима, как и все бессознательное, спроецирована в реальные объекты нашего окружения. Поэтому она регулярно обнаруживается у женщины, в которую мы влюблены. И это достаточно легко проследить на тех выражениях, которые мы используем, когда переживаем влюбленное состояние. Поэты также поставляют много свидетельств в этом отношении. Чем более нормальной является та или иная личность, тем менее демонические качества демонстрирует анима в объектах своего непосредственного окружения. Демонические качества спроецированы на более удаленные объекты, от которых не исходит угроза непосредственного расстройства. Но чем более чувствительна та или иная личность, тем ближе подступают эти демонические проекции, пока в конце концов они не прорываются через семейные табу и не приводят к типичным невротическим осложнениям по образцу семейного романа.

Если Эго отождествляется с персоной, то центр тяжести субъекта находится в бессознательном. Практически он совпадает с коллективным бессознательным, потому что в этом случае вся личность оказывается коллективной по своему характеру. Здесь мы имеем дело с сильной тягой к бессознательному и одновременно с мощным сопротивлением ему со стороны сознания, поскольку возникает угроза разрушения сознательных идеалов.

В определенных случаях, обнаруживаемых главным образом среди художников, артистов или весьма эмоциональных личностей, Эго оказывается локализовано не в персоне (функция отношения с реальным миром), а в аниме (функция отношения с коллективным бессознательным). Здесь и индивид, и персона бессознательны в равной степени. Коллективное бессознательное, в свою очередь, вторгается в сознательный мир, и значительная часть реального мира становится бессознательным содержанием. Такие личности испытывают тот же самый демонический страх перед реальностью, как обычные люди испытывают перед бессознательным.]

6. Выводы и итоги

[Первая версия]

А. В психологических явлениях следует различать сознательные и бессознательные содержания.

1. Сознательные содержания бывают отчасти личные, поскольку их универсальное значение не признано; отчасти – безличные, т. е. коллективные, поскольку признано их универсальное значение.

2. Бессознательные содержания: они отчасти личные, поскольку мы имеем дело с компонентами личного характера, которые когда-то частично осознавались, а потом были просто вытеснены; такие элементы не имеют универсального значения даже и тогда, когда они снова доходят до сознания; частично они безличные, поскольку речь идет об элементах, признанных безличными, имеющих только общее значение, таких, которые и в прошлом никогда не осознавались; по крайней мере, мы ничем не можем доказать, что они когда-либо осознавались.

Б. Сочетание элементов, составляющих персону.

1. Сознательные личные компоненты составляют сознательную личность, сознательное Эго.

2. Бессознательные личные компоненты составляют самость, т. е. бессознательное или подсознательное Эго.

3. Сознательные и бессознательные компоненты личного характера составляют персону.

В. Сочетание элементов, составляющих коллективное психическое.

1. Сознательные и бессознательные компоненты, имеющие безличный или коллективный характер, составляют психологическое не-Эго, образ объективного мира, объекта имаго. Эти элементы аналитически могут показаться проекциями чувств или суждений; на самом же деле это не так: они являются a priori коллективными и тождественными имаго объекта; иными словами, они кажутся качествами самого объекта и лишь a posteriori признаются субъективными психологическими качествами.

2. Персона является сочетанием тех сознательных и бессознательных элементов, которое составляет Эго (Я) и противопоставляется не-Эго (не-Я). Общее сравнение личных элементов разных индивидов доказывает огромное сходство, даже тождество этих элементов. Это в большой мере уничтожает индивидуальный характер личных элементов, а стало быть, и самой персоны. В таком смысле персона должна рассматриваться в качестве сегмента коллективного психического, составной ее части.

3. Из этого следует, что коллективное психическое состоит из имаго объекта и из персоны.

Г. Индивидуальность.

1. Индивидуальность проявляет себя отчасти как принцип, который обусловливает выбор и ограничивает область элементов, признанных личными.

2. Индивидуальность является принципом, дающим возможность прогрессивной дифференциации коллективного психического и, если нужно, требующим такой дифференциации.

3. Индивидуальность отчасти мешает коллективным проявлениям и противится коллективному мышлению и коллективным чувствам.

4. Индивидуальность есть то, что является специфическим и неповторимым сочетанием общих (коллективных) психологических элементов.

Д. Сознательные и бессознательные содержания подразделяются на индивидуальные и коллективные.

1. Тот компонент индивидуален, который в своем развитии стремится к дифференциации и к отделению от коллективного.

2. Тот компонент носит коллективный характер, который в своем развитии стремится достигнуть универсального значения.

3. У нас нет достаточного критерия, чтобы определять, является ли каждый данный компонент только индивидуальным или только коллективным, ибо индивидуальность очень трудно определить как таковую, хотя она и присутствует всегда и повсюду.

4. Линия жизни индивида оказывается суммарной результирующей всех индивидуальных и коллективных тенденций психологического процесса в тот или иной момент.

[Вторая версия]

A. Психологический материал представлен сознательными и бессознательными содержаниями.

1. Сознательные содержания оказываются отчасти личными тогда, когда не установлена их общая валидность, а отчасти обезличенными, т. е. коллективными, когда имеет место их общая валидность.

2. Бессознательные содержания являются отчасти личными в той степени, в какой они состоят из личного материала, который когда-то осознавался, но впоследствии был вытеснен и чья общая валидность поэтому не признается, когда этот материал становится осознанным вновь. Но они же оказываются обезличенными, если этот материал аттестуется как имеющий общую валидность и если с его помощью невозможно доказать наличие любого предшествующего или хоть как-то связанного с ним сознания.

Б. Состав персоны

1. Сознательные личные содержания составляют сознательную личность, сознательное Эго.

2. Бессознательные личные содержания объединены с зародышами доселе неразвитой индивидуальности и с коллективным бессознательным.

Все эти элементы представлены в комбинации с вытесненными личными содержаниями (т. е. с личным бессознательным) и в случае ассимиляции с сознанием растворяют персону в коллективном материале.

B. Состав коллективной психики

1. Сознательные и бессознательные содержания безличной или коллективной природы составляют психологическое не-Эго, объектное имаго. Любой психологический материал, если он не осознан, оказывается априори идентичным объектному имаго, т. е. он наделяется качествами объекта и только апостериори опознается как наделенный субъективными психологическими качествами.

2. Персона является субъектным имаго, которое, как и объектное имаго, состоит по большей части из коллективного материала, поскольку персона представляет известный компромисс с обществом, а Эго в большей степени индентифицирует себя с персоной, нежели с индивидуальностью. Чем больше Эго отождествляется с персоной, тем более субъект становится тем, кем ему хочется быть, и деиндивидуали-зируется.

3. Коллективная психика, таким образом, состоит из объектного имаго и персоны. Когда Эго полностью идентично персоне, индивидуальность оказывается полностью вытесненной, и сознательная психика делается всецело коллективной. Здесь мы видим пример максимальной адаптации к обществу и минимальной адаптации к собственной индивидуальности.

Г. Индивидуальность

1. Индивидуальность представляет то, что является уникальным в комбинации коллективных элементов персоны и ее проявлений.

2. Индивидуальность и есть сам принцип сопротивления коллективному функционированию. Она делает возможным, а в случае необходимости насильственным отделение от коллективной психики.

3. Индивидуальность выражается в развивающейся тенденции к постоянному нацеливанию на различение и отделение от коллективного.

4. Следует различать индивидуальность и индивидуальное. Индивидуальное определяется, с одной стороны, принципом уникальности и различительности, а с другой стороны, обществом, к которому оно принадлежит. Индивидуальное с необходимостью увязано с общественной структурой.

5. Развитие индивидуальности есть и одновременное развитие общества. Подавление индивидуальности через господство коллективных идеалов и организаций является моральным поражением для общества.

6. Развитие индивидуальности никогда не может осуществляться только путем личных взаимоотношений, но требует психического отношения с коллективным бессознательным.