Помоги проекту - поделись книгой:
– Есть другие пути передачи таких сообщений.
– Я понимаю, о чем вы собираетесь нас попросить, но будьте разумны. Обломки разбросает на несколько тысяч квадратных километров по джунглям, непроницаемым для наших спутников. Вы правда считаете, что мы сможем найти вашу иголку в стоге сена?
– Да, считаю, ведь в том-то и штука. Часть иголки, которую мы разыскиваем, снабжена слабым гамма-излучателем.
Хуан секунду подумал и сказал:
– Плутоний.
– Единственный надежный источник энергии для этой конкретной птички. Яйцеголовые в НАСА испробовали все другие мыслимые подходы и пришли к выводу, что только распад небольшого количества плутония обеспечит системы спутника энергией. Хорошо другое – они хотя бы оборудовали контейнер со спутником так, что он стал буквально неуязвимым. И даже не заметит взрыва ракеты.
Вы, конечно, понимаете – правительство не хочет, чтобы стало известно, будто мы распространяем радиацию над огромной полосой самой девственной, первозданной природы планеты. Другая задача – плутоний не должен попасть в руки аргентинцев. Мы подозреваем, что они заново запустили свою ядерную программу. На спутнике очень немного вещества – мне сказали, всего несколько граммов, – но не стоит помогать им прийти к Бомбе.
– Значит, арги не знают о плутонии? – спросил Хуан, используя разговорное обозначение аргентинцев, возникшее после Фолклендской войны.
– Слава богу, нет. Но при наличии нужного оборудования легко засечь излучение. И сразу скажу, – предупредил он следующий вопрос, – уровень радиации не приведет к неприятностям, если соблюдать некоторые простейшие правила безопасности.
Однако Кабрильо хотел спросить не об этом. Он знал, что плутоний безопасен, если его не вдыхать и не глотать. Иначе он превращался в один из смертоноснейших ядов, известных человеку.
– Я собирался спросить, есть ли у нас поддержка.
–
– Фиаско? – обиженно переспросил Хуан. – Мы спасли жизнь государственного секретаря и мирные переговоры.
– И едва не развязали войну, столкнувшись с их ракетным фрегатом. Эта операция должна быть сверхтихой. Проберитесь, найдите плутоний и сразу назад. Никаких фейерверков.
Кабрильо и Оверхольт знали, что Хуан не может дать такого обещания, поэтому он стал расспрашивать о местности, где упал спутник, и о траектории его падения на землю. Из лотка под столом он вынул беспроводную клавиатуру и мышку, и по его команде с поверхности палубы медленно поднялся плоскоэкранный монитор. Оверхольт переслал по электронной почте снимки и проекцию траектории. Снимки оказались бесполезными – на них была видна только густая облачность, но НАСА указала район поиска площадью всего в пять квадратных миль, что делало решетку поиска управляемой, в случае, конечно, если местные условия не заставят их повернуть восвояси. Оверхольт спросил, есть ли у Кабрильо соображения насчет того, как незаметно проникнуть на территорию Аргентины.
– Прежде чем ответить, я бы хотел взглянуть на топографические карты. Конечно, первым делом я подумал о вертолете, но из-за активности аргов вдоль границы это может оказаться неосуществимым. Думаю, за день-два что-нибудь придумаю, а к концу недели мы будем готовы к исполнению.
– Да, еще одно, – сказал Оверхольт так мягко, что Кабрильо сразу напрягся. – На то, чтобы вернуть источник энергии, у вас семьдесят два часа.
Хуан не поверил собственным ушам.
– Три дня? Это невозможно!
– Через семьдесят два часа президент хочет покончить с этим. Он готов, не упоминая о плутонии, обратиться к Аргентине с просьбой помочь вернуть, цитирую, «ценное научное оборудование».
– А если они откажут и станут искать сами?
– В лучшем случае мы будем выглядеть в глазах всего мира недоумками, в худшем – проявившими преступную неосторожность. Не говоря уже о том, что дадим генералиссимусу Корасону возможность поиграть с пятью граммами плутония.
– Лэнг, дайте мне шесть часов. Я сообщу, хотим ли мы… дьявольщина, сможем ли мы поддержать вашу игру.
– Спасибо, Хуан.
После трехчасового стратегического совещания с главами отделов Кабрильо позвонил Оверхольту, а еще двенадцать часов спустя он и вся его группа стояли на берегу парагвайской реки, готовясь перейти ее и отправиться бог знает куда.
Глава 2
Основной состав зимней экспедиции на станцию чуял приход весны. Температура редко поднималась выше минус двадцати градусов, постоянно дули ледяные ветры. Но на календаре в комнате отдыха росло число крестиков, которыми вычеркивали прошедшие дни, и после долгой зимы – люди с прошлого марта не видели солнца – это очень ободряло.
На самом пустынном материке планеты лишь несколько станций действуют круглый год, да и те обычно гораздо больше, чем «Уилсон/Джордж», они принадлежат коалициям американских университетов и получают гранты от Национального научного фонда. Даже летом, а здесь оно начинается в сентябре, в нескольких гофрированных домах на вбитых в лед сваях не бывает больше сорока человек.
В исследования глобального потепления непрерывным потоком хлынули деньги, поэтому решено было сделать зимовку круглогодичной. Это была первая попытка – и по всем статьям успешная. Здания выдержали самые сильные холода, а люди в основном чувствовали себя нормально. Один из них, Билл Харрис, астронавт НАСА, изучал влияние изоляции на человека – для будущего полета на Марс.
«Уи-Джи», как называл экипаж станции свое жилище, словно сошла со страниц фантастического комикса. Она стояла на берегу глубокого залива моря Беллинсгаузена, посреди полуострова, который, точно замерзший палец, тянулся к Южной Америке. Когда светит солнце, с холмов, у подножия которых стояла станция, в бинокль можно увидеть южный океан.
Центральное помещение, служившее комнатой отдыха и кают-компанией, окружали пять модулей, соединенных крытыми переходами, сконструированными так, чтобы раскачиваться от ветра. В особенно скверные дни кое-кому приходилось передвигаться на четвереньках. В модулях располагались лаборатории, склады и небольшие спальни, где летом спали по четверо. Все здания были выкрашены красной краской. С непрозрачными куполами и множеством стен сооружение в целом напоминало скопление расположенных в шахматном порядке бункеров.
Неподалеку – туда вела тщательно огороженная веревками тропа – располагалось сооружение из гофрированного металла, служившее гаражом для снегомобилей и снегоходов. Зимой погода, почти все время плохая, не позволяла пользоваться этими арктическими машинами. В сооружение подавалось отработанное тепло из главного здания, чтобы температура не упала ниже минус десяти и холод не повредил механизмы.
Основным метеорологическим оборудованием можно было управлять на расстоянии, так что в бессолнечные дни особой работы у людей не было. Билл Харрис занимался своим исследованием для НАСА, несколько человек использовали это время, чтобы закончить докторские диссертации, один писал роман.
Только Энди Гэнглу как будто нечем было заняться. В первое время по прибытии на станцию двадцативосьмилетний постдок из Университета штата Пенсильвания активно следил за запуском метеорологических воздушных шаров и вообще очень серьезно относился к изучению погоды. Но вскоре утратил всякий интерес к местной температуре. Он по-прежнему выполнял свои обязанности, но большую часть времени проводил в гараже или, когда позволяла погода, в одиночку отправлялся собирать «образцы», хотя никто не знал, что именно.
Из-за строгого кодекса невмешательства в личные дела, которого необходимо придерживаться в замкнутых изолированных группах, чтобы никто никому не досаждал, его не трогали. В тех нескольких случаях, когда обсуждали его поведение, не сочли, что у него развивается то, что психиатры называют «синдромом изоляции», а в команде – «пучеглазием». Самые его тяжелые формы связаны с галлюцинациями, представляющими собой симптом психического расстройства. Несколько сезонов назад датский исследователь лишился пальцев ног и кое-чего еще, потому что бегал голым вокруг своей базы на подветренной стороне полуострова. Говорили, что он все еще в Копенгагене в психиатрической клинике.
Нет, все решили, что у Энди нет «пучеглазия». Он просто мрачный одиночка, от которого остальным лучше держаться подальше.
– Доброе утро, – произнес Энди Гэнгл, входя в помещение для отдыха. Комнату заполнял запах жареного бекона из кухни-кафетерия.
Свет флуоресцентных ламп делал особенно заметной бледность Энди. Как и большинство мужчин на станции, он давно перестал бриться, и его темная борода резко выделялась на бледной коже.
Две женщины за пластиковым столом оторвались от завтрака, чтобы поздороваться, потом вернулись к еде. Грег Ламонт, номинальный глава станции, поздоровался с Энди, назвав его по имени.
– Метеорологи сказали, что это последний день ваших вылазок, если вы собирались еще выходить.
– Почему? – настороженно спросил Гэнгл. Он не любил, когда ему диктовали, чем он должен заниматься.
– Надвигается фронт, – ответил седовласый бывший хиппи, ставший ученым. – Тяжелый. Обложит половину Антарктиды.
Безгубый рот Гэнгла дернулся в искренней тревоге.
– Это не задержит наш отъезд?
– Судить слишком рано, но не исключено.
Энди кивнул – не в знак понимания, а с отсутствующим видом, как будто приводя в порядок мысли. Он пошел к кухне.
– Как спалось? – спросила Джина Александер. Эта женщина сорока с чем-то лет после развода отправилась из штата Мэн в Антарктиду, чтобы, как она выразилась, «быть подальше от этой крысы и его новой маленькой мисс Совершенное Тело». Она не исследователь, но ее наняли для того, чтобы на «Уи-Джи» все шло нормально.
– Как и накануне, – ответил Энди, наполняя чашку из электрического стального кофейника.
– Рада слышать. Как тебе приготовить яйца?
Он взглянул на нее почти свирепо.
– Как обычно, жидкие и холодные.
Она не знала, как это воспринять. Обычно Энди говорил «всмятку», а потом забирал еду и кофе и ел в своей комнате. Джина укоризненно усмехнулась.
– Парень, сегодня ты просто солнце ясное!
Он наклонился к ней, чтобы остальные не услышали, и тихо сказал:
– Джина, осталась всего неделя до того, как мы сможем отсюда убраться, так что давай мой чертов завтрак и оставь комментарии при себе. Ладно?
Джина не привыкла отступать (спросите ее бывшего) и подалась к нему так, что их лица разделяло всего несколько дюймов:
– Тогда сделай себе одолжение, милый: смотри, как я готовлю, а то не удержусь и плюну тебе в жратву.
– Вероятно, это только улучшит гнусь. – Энди выпрямился и сморщился, на миг задумавшись. – Плюс? Нет, черт побери! Испортит? Вкус. Да, точно. Вероятно, это улучшит вкус.
Не понимая, что с ним такое, Джина на всякий случай рассмеялась.
– Солнышко, ругаться нужно чуть живей!
Энди схватил с прилавка несколько протеиновых батончиков и вышел из комнаты, нахохлившись как стервятник. Уши его горели от прощальных слов Джины: «Пучеглазый болван!»
«Семь дней, Энди, – сказал он себе по дороге к себе в комнату. – Продержись еще семь дней и навсегда расстанешься с этими тупицами».
Сорок минут спустя закутанный в шесть слоев одежды Энди набрал свое имя на интерактивной панели рядом с холодным замком и прошел через герметически изолированную дверь. Разница температур внутри станции и в небольшой прихожей, ведущей к выходу, была больше тридцати градусов. Дыхание Гэнгла превратилось в облако, густое, как лондонский туман, а холодный воздух с каждым вдохом словно резал легкие. Энди несколько минут подождал, поправляя одежду и надевая очки. И хотя на Антарктическом полуострове относительно тепло по сравнению с остальным материком, все равно за несколько минут можно обморозиться.
В конечном счете никакой теплой одежды не хватит, чтобы победить здешний холод. Утрата тепла неизбежна, а при ветре – неотвратима. Начинается с внешних участков – носа, пальцев рук и ног, потом захватывает все более глубокие участки, по мере того как тело отключает свои функции, пытаясь сберечь внутреннее тепло. Тому, кто столкнется с такими температурными крайностями, не поможет сила воли. Боль невозможно просто переупрямить. Антарктика для человека пагубна, как космический вакуум.
Поверх перчаток Энди надел неуклюжие варежки, и потому потребовались обе руки, чтобы повернуть дверную ручку. На него обрушился настоящий холод. Нужно несколько секунд, чтобы воздух, задержавшийся под одеждой, вступил в бой со свирепым противником. Энди вздрогнул и поскорее свернул за угол, который защищал от ветра. Спускаясь по лестнице на каменистую почву, он держался за перила. Ветер сегодня был не очень сильный – баллов десять – и он был благодарен за это.
Он подхватил пятифутовый отрезок металлической трубы диаметром в пятидесятицентовую монету и двинулся вперед.
Бледная кайма, очертившая горизонт, обещала солнце, однако оно должно было появиться лишь через несколько недель; впрочем, света уже хватало, чтобы не пользоваться фонарем на шлеме. Подошвы его сапог-«луноходов» гнулись плохо, и это затрудняло ходьбу, а рельеф не облегчал задачу. Эта часть Антарктического полуострова имела вулканическое происхождение, и с последнего извержения прошло слишком мало времени, чтобы ветер и снег сделали поверхность ровной, как на вводном инструктаже.
Во время начального инструктажа он научился еще одному – никогда не потеть, находясь снаружи. По иронии судьбы пот – кратчайший путь к гипотермии, потому что когда физические усилия раскрывают поры тела, организм теряет тепло быстрее. Поэтому Энди потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до района поисков. Если Грег Ламонт не обманывал и это была последняя возможность выйти наружу, то, чувствовал Гэнгл, это – лучшее место. Ближе к берегу, чем то, где он сделал открытие, но на одной линии с невысоким хребтом, дающим хоть какое-то укрытие. Следующие два часа он ходил туда-сюда, осматривая поверхность. Когда попадалось что-то перспективное, он трубой расчищал лед и снег или убирал камни. Работа не требовала рассуждений (к такой он был особенно хорошо приспособлен), и время проходило быстро. Единственное, что отвлекало Энди, – периодическая необходимость несколько минут побегать кругами. Но Энди останавливался раньше, чем начинал потеть; три шарфа, которыми он закутал рот и нос, насквозь промерзли от его дыхания. Он перевязал их так, чтобы лед оказался за головой.
Он полагал, что пора прекратить поиски. Несколько мгновений он разглядывал далекий океан, гадая, какие тайны тот скрывает под ледяной поверхностью, потом повернул назад к «Уилсон/Джорджу», неся трубу на плече, как посох бродяги.
Энди Гэнгл сделал величайшее в своей жизни открытие. И был доволен. Если там есть другие, пусть их отыскивает кто-нибудь еще, а он остаток жизни будет купаться в роскоши, о которой и мечтать не мог.
Глава 3
Кабрильо снова посмотрел на черную реку и повернулся к заброшенной хижине, служившей им базой. Хижина, построенная на сваях, частично нависала над водой, подниматься туда нужно было по лестнице из бревен, связанных волокнистыми веревками. Лестница зловеще скрипела под его весом, но выдержала. Почти вся тростниковая крыша исчезла, и небо над головой делили на части деревянные балки, на которых еще сохранилась кора.
– Кофе готов, – прошептал Майк Троно и протянул Хуану кружку.
Троно был одним из основных береговых операторов Корпорации; в прошлом парашютист-спасатель, он высаживался за линией фронта в Косово, Ираке и Афганистане, спасая сбитых летчиков. Потом ушел из армии, стал управлять катерами и обнаружил, что ему не хватает адреналина.
Рядом с ним сгорбилась могучая фигура его спящего сообщника Джерри Пуласки. Джерри – ветеран боевых действий; его обязанностью будет нести семидесятифутовый источник питания, когда они его найдут. Последним в группе был Марк Мерфи, он тоже спал.
Главная обязанность Мерфи в Корпорации – управляться с изощренно сложным вооружением «Орегона»; Мерфи способен сразиться с любым кораблем, хотя во флоте никогда не служил. Он выпускник МИТ[4], со множеством сокращений после фамилии, в том числе Ph.D.[5]; свой гений он обратил на развитие военной техники. Некоторое время назад Кабрильо завербовал Мерфи вместе с его другом Эриком Стоуном – тот теперь на «Орегоне» главный штурман. Когда эти двое вместе, Кабрильо готов поклясться, что между ними идет прямой обмен мыслями; а когда они общаются на жаргоне любителей видеоигр, ему кажется, что они говорят на каком-то иностранном языке. Оба молодых человека считали себя представителями гик-шика, но мало кто в экипаже был согласен насчет шика.
Марк впервые участвовал в боевой операции, когда Корпорация спасла государственного секретаря, и, по оценке Линды Росс, вел себя вполне профессионально. Хуан хотел, чтобы он участвовал в этом деле на случай, если возникнут технические сложности с переносным источником питания. Если возникает проблема, определить, в чем дело, лучше всех в Корпорации умеет именно Мерф.
Из-за влажности – воздух был таким густым, хоть пей его, – все четверо были без рубашек, и кожа их блестела от ДЭТА[6]; за сеткой от москитов, подвешенной на балках, кружили орды насекомых. Пот пропитал волосы на груди Кабрильо и стекал по худым бокам. Если Джерри Поласки мог похвастать мощными мышцами, то у Кабрильо была скорее фигура пловца – с широкими плечами и тонкой талией. Он не задумывался, что ест, но держался в форме, бесконечно переплывая отделанный мрамором бассейн на «Орегоне».
– До заката час, – сказал Кабрильо, отпивая растворимый кофе, приготовленный на маленькой складной печи. Вкус заставил его подозрительно посмотреть в кружку. Он привык к отличному кона[7], который варили на корабле. – Света хватит, чтобы подготовить РИБ[8]. Если выступим через час, пересечем границу вскоре после полуночи.
– Как раз перед тем как заступит третья вахта, когда вторая будет думать только о постелях, – сказал Майк и пнул в ногу Пуласки. – Эй, спящая красавица, завтрак ждет.
Джерри зевнул и вытянул могучие руки над головой; его темные волосы были взъерошены: подушкой ему служила скомканная рубашка.
– Боже, как неприятно просыпаться рядом с таким уродом.
– Осторожней, дружище. Я видел, каких девушек ты водишь домой.
– Это кофе? – спросил Марк Мерфи, протирая глаза. Обычно он носил длинные волосы, но для этой операции Хуан заставил его сделать более практичную прическу.
– Назвать его так было бы слишком великодушно, – сказал Кабрильо и выдал оружейному гению его чашку.
Переодевшись, они собрались под полуразрушенной хижиной. К одной из свай было привязано опасно низко сидящее в воде их средство передвижения по реке – надувная лодка с корпусом на ребрах, РИБ. Это судно с дном из фибергласса, с идущими вдоль бортов надувными крыльями для повышения плавучести. За транцем – два мощных подвесных мотора. Единственное удобство для экипажа на двадцатипятифутовой палубе – маленькая каюта со стенами из пуленепробиваемого стекла. На «Орегоне» ее модифицировали в складную.
РИБ на самолете перевезли в Парагвай и погрузили в кузов арендованного грузовика. Хуан не знал, следят ли аргентинцы за соседними аэропортами в поисках подозрительной деятельности, но, будь он главой военной диктатуры, он бы следил. Грузовик довез их до небольшого изолированного городка в пятидесяти километрах от аргентинской границы. Там они выгрузили лодку и снаряжение. Сейчас они были еще в тридцати милях к югу от городка.
Кабрильо предпочел проникнуть на территорию Аргентины по воде, а не по воздуху вертолетом, во-первых, потому что за границей вели очень строгое радарное наблюдение; даже если лететь над самой землей, тебя все равно заметят; а во-вторых, приток этой реки проходил в пяти милях от точки поиска. Перевесило следующее соображение: густое облако, которое видно на снимках со спутника, – следствие масштабного уничтожения леса: деревья вырубают, остальное сжигают; в таких условиях по воздуху вообще не подобраться.
Кабрильо учитывал уроки Второй мировой войны, особенно немецкой операции «Гриф» в начале битвы за Арденны; в ходе этой операции говорящие по-английски немецкие диверсанты проникли в первые часы через линию фронта, чтобы поменять дорожные знаки, дезорганизовать дорожное движение и в целом создать хаос в тылу войск союзников. Кабрильо читал воспоминания унтер-офицера СС, участника операции. Тот признавался, что труднее всего оказалось перейти линию фронта, потому что по ним стреляли с обеих сторон. Немец писал, что, оказавшись за линией фронта, выполнял свои обязанности без тени страха, зная, что его защит обмундирование и хороший английский. Его не схватили, он лишь получил ранение, обороняя Берлин от русских.
Кабрильо не хотел попасть под перекрестный огонь нервничающих пограничников, поэтому предпочел не перебираться через границу, а пройти под ней.
Лодку до самого планширя нагрузили металлическими плитами, тоннами плит, так что лодка стала вчетверо тяжелее. Марк Мерфи и Эрик Стоун точно рассчитали вес, необходимый для того, чтобы замысел Хуана осуществился, и теперь всем предстояло узнать, не ошиблись ли два гения.
Все молча принялись за работу. Джерри и Майк закрыли двигатели корпусом и убедились, что вода внутрь не проходит. Тем временем Марк дважды проверил, надежно ли привязаны мешки с оборудованием и оружием. Тщательно удостоверившись, что в каюте не осталось ничего, чему может навредить погружение, Хуан раздал четыре дыхательных аппарата Дрегера. В отличие от баллонов для погружения с аквалангом эти устройства немецкого производства не создавали красноречивый поток пузырей. Действовали они, удаляя из закрытой системы двуокись углерода и добавляя из небольшого баллона кислород, когда его уровень опасно понижался.
Все оделись в тончайшие черные костюмы для ныряния – не для защиты от холода: вода в реке была теплая, как кровь, – а чтобы скрыть белую кожу. Обули специальные башмаки с толстой резиновой подошвой и ласты – на случай, если придется быстро плыть.
– Лучше бы мы занялись этим поближе к границе, – заметил Джерри Пуласки. За этим наблюдением таилась легкая жалоба.
– Конечно, – согласился Хуан, пряча улыбку. Снимки со спутника показали, что следующий город – ниже по течению в пяти милях от границы. И опять-таки, на месте аргентинской хунты он платил бы мелочь местным бездельникам, чтобы они сообщали о всякой подозрительной деятельности в портах. В этой части света патриотизмом сыт не будешь. Поэтому команде предстояла долгая ночь. Кабрильо повернулся к Мерфи. – Предоставить тебе честь?
– Ну нет, – ответил Марк. – Если что пойдет не так, ты заставишь нас с Эриком платить за лодку.
Хуан пожал плечами.
Поделиться книгой: