Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Леди Сьюзан (сборник) - Джейн Остин на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Алисия.

XXXIX

От леди Сьюзан к миссис Джонсон

Аппер-Сеймур-стрит

Дорогая Алисия,

Я покоряюсь необходимости, разделяющей нас. При данных обстоятельствах ты не можешь поступить иначе. Наша дружба не ослабеет в результате расставания, и в другие, более счастливые времена, когда ты станешь так же независима, как и я, она снова объединит нас, и мы будем так же близки, как и прежде. Я буду с нетерпением ждать этого события, а тем временем могу смело заверить тебя, что никогда мне не было так легко, никогда я не была так довольна собой во всех отношениях, как в настоящий момент. Твоего мужа я ненавижу, Реджинальда презираю, и я совершенно определенно больше никогда ни одного из них не увижу. Разве у меня нет причин для радости? Мейнверинг предан мне, как никогда ранее; и если бы все зависело от нас, не уверена, смогла бы я отказаться даже и от заключения брака, если бы это он сделал мне предложение. И событие это, если его жена станет жить у тебя, вполне в твоих силах ускорить. Бурю чувств, изматывающих миссис Мейнверинг, легко поддерживать в постоянном волнении. В этом отношении я полагаюсь на тебя как на своего друга. Сейчас я уже довольна тем, что не смогла довести отношения с Реджинальдом до брака, и решительно настроена не позволить этого Фредерике. Завтра же я заберу ее из Черчхилла, и пусть Мария Мейнверинг трепещет перед последствиями этого шага. Фредерика станет женой сэра Джеймса, прежде чем выйдет за порог моего дома; и пусть она хнычет, и пусть Верноны бушуют – они мне безразличны. Я устала подчинять свою волю чужим капризам, отказываться от собственного мнения из уважения к тем, кому я ничем не обязана и к кому и уважения-то не испытываю. Слишком многим я жертвовала, слишком легко покорялась, но Фредерика теперь на себе ощутит разницу в моем поведении. Adieu, мой самый близкий друг, и пусть следующий приступ подагры окажется более благоприятным для тебя! Всегда считай меня безусловно своей

С. Вернон.

XL

От леди де Курси к миссис Вернон

Дорогая Кэтрин,

У меня для тебя превосходные новости, и если бы я не отправила письмо сегодня утром, возможно, тебе бы не пришлось досадовать на то, что Реджинальд отправился в Лондон, ибо он вернулся. Реджинальд вернулся, но не для того, дабы испросить нашего благословения на брак с леди Сьюзан, а чтобы сообщить нам, что они расстались навсегда. Он приехал только час назад, и мне еще не удалось узнать подробности, поскольку он очень подавлен и у меня не хватает духу мучить его расспросами, но надеюсь, очень скоро мы все выясним. Это самый счастливый час, который Реджинальд подарил нам с тех пор, как появился на свет. Единственное, чего остается желать, – это чтобы вы были с нами, и мы очень просим и даже умоляем вас приехать к нам как можно скорее. Вы должны были появиться у нас много недель назад – надеюсь, у мистера Вернона не случится никаких неотложных дел; и пожалуйста, привозите с собой всех моих внуков; и разумеется, приглашение распространяется и на твою дорогую племянницу: мне не терпится увидеть ее. Нынешняя зима была печальной и тяжелой, ведь и Реджинальд отсутствовал, и из Черчхилла никто нас не навещал. Никогда раньше я не переносила это время года с таким трудом; но долгожданная счастливая встреча вернет нам всем молодость. Фредерика занимает значительную часть моих мыслей, и когда к Реджинальду вернется его обычное доброе расположение духа (а я полагаю, это произойдет скоро), мы постараемся еще раз похитить у него сердце, и меня переполняет надежда уже довольно скоро увидеть, как их руки соединятся.

Твоя любящая мать

К. де Курси.

XLI

От миссис Вернон к леди де Курси

Черчхилл

Милая матушка,

Ваше письмо несказанно удивило меня! Неужели это правда и они действительно расстались – навсегда? Моя радость была бы безгранична, осмелься я на это положиться, но после всего, что мне довелось увидеть, разве можно быть хоть в чем-то уверенной? И Реджинальд действительно с Вами! Мое удивление тем сильнее, что в среду, в тот самый день, когда он приехал в Парклендс, нам нанесла совершенно неожиданный и неприятный визит леди Сьюзан, весьма оживленная и находившаяся в прекрасном расположении духа. Глядя на нее, можно было скорее предположить, что она выйдет за него замуж, как только вернется в Лондон, чем то, что они расстались навсегда. Она пробыла у нас почти два часа, была так же мила и любезна, как и обычно, – и ни единого слова, ни единого намека на какое-либо охлаждение или непонимание между ними. Я спросила ее, не видела ли она моего брата после того, как он приехал в город; как Вы понимаете, я ни на йоту не сомневалась в том, что они встречались, но мне просто хотелось посмотреть на выражение ее лица. Она тут же, безо всякого смущения, ответила, что да, мистер де Курси был настолько добр, что нанес ей визит в понедельник, но, как ей кажется, он уже вернулся домой. Я была весьма далека от того, чтобы поверить подобному утверждению. Мы с удовольствием принимаем Ваше любезное приглашение и в следующий четверг будем с детьми у Вас. Молю Бога, чтобы Реджинальд к этому времени не вернулся опять в Лондон! Я бы хотела привезти с собой и дорогую Фредерику, но вынуждена сообщить Вам, что целью визита ее матери было забрать ее от нас; и как ни была несчастна бедная девушка, оставить ее здесь не представлялось возможным. Я совершенно не хотела отпускать ее, и ее дядя тоже, и мы вместе настаивали на том, чтобы она осталась, но леди Сьюзан заявила, что, поскольку она намерена задержаться в Лондоне на несколько месяцев, она будет волноваться, если ее дочь не займется учебой, и т. д. Поведение леди Сьюзан, разумеется, было весьма милым и таким, как должно, и мистер Вернон считает, что к Фредерике теперь станут относиться с любовью. Хотела бы я разделять его точку зрения. Сердце бедной девушки чуть не разбилось, когда ей пришлось покинуть нас. Я наказала ей писать нам почаще и помнить, что, если она окажется в бедственном положении, мы всегда останемся ее друзьями. Мне удалось побыть с ней наедине и сказать все это, и надеюсь, я сумела немного приободрить ее; но не будет мне покоя, пока я не поеду в город и сама не увижу, как у нее дела. Хотелось бы мне, чтобы возникла более радужная перспектива – союз, заключение которого предполагают последние строки Вашего письма. На данный момент это не очень вероятно.

Всегда Ваша и т. д.

К. Вернон.

Заключение

Данная переписка вследствие соединения одних ее участников и расставания других не могла продолжаться и далее, к величайшему сожалению почтовой службы, которой она приносила немалый доход. Весьма незначительная финансовая поддержка государству была оказана эпистолярной беседой между миссис Вернон и ее племянницей. Первая вскоре поняла по манере письма Фредерики, что сообщения составлялись под присмотром матери, и, отложив подробные расспросы до того времени, когда она сможет задать их лично, а именно по приезде в Лондон, миссис Вернон перестала писать часто и пространно. Тем временем, узнав от своего откровенного брата достаточно много о том, что произошло между ним и леди Сьюзан, чтобы последняя вновь упала в ее глазах, миссис Вернон стала еще сильнее беспокоиться о том, как бы отдалить Фредерику от такой матери и лично заняться заботой о девушке; и хотя надежды на успех было мало, миссис Вернон переполняла решимость воспользоваться любым шансом, который дал бы ей возможность получить на это согласие своей золовки. Беспокойство на сей счет вынудило ее ускорить поездку в Лондон, и мистер Вернон – который, как читателю уже, наверное, давно стало ясно, жил лишь для того, чтобы делать все, чего от него ни захотят, – вскоре обнаружил подходящее дело, зовущее его туда. С полным тревоги сердцем миссис Вернон нанесла визит леди Сьюзан вскоре после приезда в город и была встречена с такой искренней любовью и радушием, что чуть не отшатнулась в ужасе. Никакого упоминания о Реджинальде, никакого чувства вины, никакого смущения; ее светлость пребывала в превосходном расположении духа и, кажется, пыталась проявить как можно больше внимания к своим родственникам по мужу, чтобы показать, как сильно она благодарна им за их доброту и какое удовольствие она получает от их общества. Фредерика изменилась не больше, чем леди Сьюзан: те же сдержанные манеры, тот же несмелый взгляд в присутствии матери, что и прежде, – все это убедило тетю и дядю девушки в том, что ей неуютно в этом доме, и утвердило миссис Вернон в намерении все изменить. Впрочем, леди Сьюзан не проявляла по отношению к дочери никакой недоброжелательности. Имя сэра Джеймса было упомянуто только для того, чтобы сообщить о его отсутствии в Лондоне; и вообще, на протяжении всего разговора леди Сьюзан проявляла беспокойство лишь о благополучии и перевоспитании своей дочери, признаваясь с восторгом и благодарностью, что Фредерика с каждым днем все больше превращается в такого ребенка, иметь какого хотели бы любые родители. Миссис Вернон, удивляясь и не веря своим глазам, не знала, чего и ожидать, и, не желая менять планы, просто начала бояться, что осуществить их окажется гораздо труднее, чем она предполагала ранее. У нее появилась надежда, когда леди Сьюзан спросила, не кажется ли ей, что Фредерика выглядит не так хорошо, как во время своего пребывания в Черчхилле, и с сожалением призналась, что иногда начинает беспокоиться, подходит ли дочери лондонский климат. Миссис Вернон, подыграв ее сомнениям, прямо предложила забрать племянницу с собой в деревню. Леди Сьюзан не знала, как и благодарить золовку за ее доброту, однако не представляла по ряду причин, как расстаться с дочерью, и даже заметила: хотя у нее еще нет определенных планов, тем не менее она считает, что вскоре и сама сможет отвезти Фредерику в деревню, в результате полностью отклонив столь любезное предложение. Однако миссис Вернон настаивала на своем, и хотя леди Сьюзан продолжала сопротивляться, сопротивление ее по истечении нескольких дней казалось уже менее решительным. Неожиданная вспышка инфлюэнцы решила то, что могло решиться не так уж и скоро. Материнские страхи леди Сьюзан на тот момент слишком пробудились, чтобы позволить ей думать о чем-либо еще, помимо переезда Фредерики с целью уберечь ее от инфекции; ведь превыше всего она опасалась возможного влияния инфлюэнцы на хрупкий организм дочери!

Фредерика вернулась в Черчхилл вместе с дядей и тетей; а три недели спустя леди Сьюзан объявила о своем бракосочетании с сэром Джеймсом Мартином. И миссис Вернон убедилась в том, о чем ранее только подозревала: что она вполне могла поберечь свои нервы и не настаивать на отъезде, который леди Сьюзан, вне всякого сомнения, запланировала с самого начала. Первоначально визит Фредерики к родственникам должен был продлиться шесть недель; но ее мать, хоть и приглашала дочь вернуться в одном или двух нежных письмах, была абсолютно готова обязать всю компанию своим согласием продлить этот визит. По прошествии двух месяцев леди Сьюзан перестала вспоминать об отсутствии дочери, а еще через три месяца – и вовсе писать ей. Фредерика, таким образом, стала членом семьи своих дяди и тети до того времени, как им удастся вызвать чувство к ней у Реджинальда де Курси – с помощью слов, лести и маленьких хитростей; чувство, появление которого, если дать ему время взять верх над преданностью молодого человека леди Сьюзан, над его клятвами, что он больше никогда и никого не полюбит, и над его ненавистью ко всему женскому полу, можно с большой долей вероятности ожидать по истечении одного года. Вообще-то хватить могло бы и трех месяцев, но чувства Реджинальда были столь же долговечны, как и неистовы. Установить, счастлива ли леди Сьюзан в своем втором браке, не представляется возможным, ибо кто бы поверил ее словам? Можно лишь гадать, памятуя, однако, что врагов у нее не осталось, кроме мужа и собственной совести. Вам может показаться, что сэр Джеймс вытянул более тяжкий жребий, чем того заслуживал обычный глупец, – каждый вправе сострадать ему, коль пожелает. Что же касается меня, то я могу пожалеть лишь мисс Мейнверинг, которая, приехав в город и истратив на платья сумму, стоившую ей двухлетнего дохода, с целью обеспечить себе мужа в лице сэра Джеймса, была мошенническим путем лишена ожидаемого женщиной старше ее на десять лет.

Собрание юношеских произведений

Любовь и дружба

Госпоже графине де Фойид

посвящается этот роман ее признательной покорной слугой

автором

Обманутая в дружбе и преданная в любви.

Письмо первое – от Изабель к Лауре

Как часто в ответ на мои постоянные мольбы предоставить моей дочери подробный рассказ о невзгодах и приключениях твоей жизни ты отвечала: «Нет, друг мой, я не выполню твоей просьбы до тех пор, пока не перестану подвергаться опасности вновь пережить столь ужасные события».

Несомненно, этот час настал. Сегодня тебе исполняется пятьдесят пять. Если о женщине и можно сказать, что она находится в безопасности относительно решительной настойчивости неприятных влюбленных и жестоких преследований упрямых отцов, то, конечно же, в такой час, как этот.

Изабель.

Письмо второе – от Лауры к Изабель

Хоть я и не могу вполне согласиться с твоим предположением о том, что никогда более не стану я подвергаться невзгодам столь же незаслуженным, сколь те, каковые довелось мне пережить, однако дабы избежать обвинения в упрямстве или вздорном нраве, я удовлетворю любопытство твоей дочери, и да преподаст ей стойкость, с которой переносила я многочисленные печали своей прошлой жизни, добрый урок, способный поддержать ее в тех горестях, кои могут выпасть и на ее долю.

Лаура.

Письмо третье – от Лауры к Марианне

Как дочь моей ближайшей подруги, полагаю, ты имеешь право узнать мою грустную историю, каковую твоя мать столь часто упрашивала меня поведать тебе.

Отец мой был родом из Ирландии, но проживал в Уэльсе; мать моя была внебрачной дочерью шотландского пэра и итальянки, танцовщицы кордебалета, – я же родилась в Испании, а воспитание получила в одном из монастырей во Франции.

По достижении мною восемнадцатого года жизни отец и мать призвали меня под кров родительского дома в Уэльсе. Особняк наш был расположен в одном из самых романтичных мест долины реки Уск. И хотя мои чары сейчас в значительной степени смягчились и несколько ослабли из-за пережитых мною невзгод, некогда я была прекрасна. Но как бы хороша я ни была лицом и фигурою, изящество моих черт было наименьшей из моих добродетелей. Я обладала абсолютно всеми достоинствами, приличествующими моему полу. Когда я училась в монастыре, мои успехи всегда опережали ожидания, а достижения были чудесными для девочки моих лет, и вскоре я уже превзошла своих учителей.

Душа моя была средоточием всех добродетелей, какие только могли ее украсить; она была местом rendez-vous всех положительных качеств и всех благородных порывов.

Чувствительная натура, слишком трепетно реагирующая на любые несчастья друзей, знакомых и в наибольшей степени – на несчастья моей скромной особы, была единственным моим недостатком, если таковым ее можно счесть. Увы! Как все изменилось! Хотя невзгоды мои, по правде говоря, производят на меня не меньшее впечатление, нежели когда-либо прежде, все же сейчас я не испытываю сочувствия к невзгодам других людей. Достоинства мои также тускнеют – я больше не могу ни петь столь же прекрасно, ни танцевать столь же изящно, как некогда, и совершенно позабыла menuet dela cour[6]. Adieu.

Лаура.

Письмо четвертое – от Лауры к Марианне

Соседей у нас было немного – собственно, никого, кроме твоей матушки. Возможно, она уже рассказала тебе о том, что, будучи покинута родителями в стесненных обстоятельствах, она удалилась в Уэльс по причинам экономического характера. Именно там дружба наша и завязалась. Изабель тогда был двадцать один год от роду. И хоть она была мила и лицом, и манерами, она никогда (между нами) не обладала и сотой долей моей красоты или достоинств. Изабель повидала свет. Она два года прожила в одном из лучших пансионов в Лондоне, две недели провела в Бате и однажды ужинала в Саутгемптоне.

– Остерегайся, моя Лаура, – часто говорила она. – Остерегайся пустой суеты и праздных развлечений столицы Англии; остерегайся бессмысленной роскоши Бата и зловонной рыбы Саутгемптона.

– Увы! – восклицала я. – Как мне избежать соблазнов, которым я никогда не буду подвержена? Какова вероятность того, что когда-нибудь я стану вкушать развлечения Лондона, роскошь Бата или зловонную рыбу Саутгемптона? Я, обреченная впустую тратить юность и красоту в скромном коттедже в долине Уска.

Ах! Как мало я догадывалась о том, что мне предопределено было столь скоро променять свой скромный коттедж на обманчивые удовольствия света. Adieu.

Лаура.

Письмо пятое – от Лауры к Марианне

Одним декабрьским вечером, когда мой отец, моя мать и я сама сидели у огня, ведя дружескую беседу, нас поразил неожиданный громкий стук в дверь нашего скромного коттеджа.

Мой отец высказался первым.

– Что это за шум? – спросил он.

– Звучит как громкий стук в дверь, – ответила моя мать.

– О да, именно так! – воскликнула я.

– Я согласен с вами, – сказал мой отец, – звук, несомненно, вызван исключительной жестокостью по отношению к нашей безобидной двери.

– Да, – воскликнула я, – не могу отделаться от мысли, что кто-то, должно быть, стучит, прося впустить его!

– Это другое дело, – заметил отец. – Мы не должны пытаться определить, какими мотивами может быть движим этот человек, хотя я убежден, что кто-то действительно стучит в дверь.

Тут второй ужасный стук прервал речь моего отца и несколько напугал нас с матушкой.

– Не лучше ли будет нам пойти и посмотреть, кто это? – спросила она. – Слуг нет дома.

– Думаю, да, – ответила я.

– Разумеется, – добавил отец, – всенепременно.

– Нам пойти сейчас? – спросила матушка.

– Чем раньше, тем лучше, – ответил он.

– О! Не будем же терять времени! – воскликнула я.

Третий, еще более неистовый стук, нежели ранее, оскорбил наш слух.

– Я уверена, кто-то стучит в дверь, – сказала матушка.

– Думаю, так и есть, – ответил отец.

– Полагаю, слуги уже вернулись, – предположила я, – кажется, я слышу, как Мэри идет к двери.

– Я рад, – воскликнул отец, – ибо мне не терпится узнать, кто же это!

Я не ошиблась в своем предположении, ибо тут же в комнату вошла Мэри и сообщила нам, что у нашей двери стоят некий молодой джентльмен и его слуга, что они сбились с пути, сильно замерзли и умоляют впустить их и дать обогреться у огня.

– Разве вы не впустите их? – спросила я.

– У вас нет возражений, дорогая? – спросил отец.

– Ни единого, – ответила матушка.

Мэри, не ожидая дальнейших распоряжений, тут же покинула комнату и вскоре вернулась, дабы представить нам прелестнейшего и милейшего юношу, какого мне только доводилось узреть. Слугу она оставила при себе.

Страдания несчастного незнакомца уже значительным образом затронули мою природную чувствительность, и едва юноша предстал перед моим взором, как мне стало ясно, что от него зависят счастье или невзгоды моей будущей жизни. Adieu.

Лаура.

Письмо шестое – от Лауры к Марианне

Благородный юноша сообщил нам, что его фамилия Линдсей, однако по особым причинам я скрою его под псевдонимом Тэлбот. Он сказал нам, что является единственным сыном английского баронета, что матери его уже много лет нет на этом свете и что у него есть сестра среднего роста.

– Мой отец, – продолжал он, – подлый и корыстный негодяй, и только таким близким друзьям, как данное почтенное собрание, я могу раскрыть его недостатки. Ваши добродетели, мой милый Полидор[7], – обращаясь к моему отцу, сказал он, – ваши, дорогая Клавдия, и ваши, очаровательная Лаура, призывают меня положиться на вас и довериться вам.

Мы поклонились.

– Мой отец, соблазненный ложным блеском состояния и обманчивой пышностью титула, настаивал, дабы я отдал руку леди Доротее. «Нет, никогда! – воскликнул я. – Леди Доротея мила и привлекательна; я не знаю равной ей женщины; но я намерен, сэр, с презрением отвергнуть женитьбу на ней, ибо это является вашим желанием. Нет! Никто не сможет сказать, что я выполнил волю своего отца!»

Мы все восхитились благородным мужеством его ответа. Он продолжил:

– Сэр Эдвард был удивлен; он, наверное, никак не ожидал встретиться с таким решительным сопротивлением своей воле. «Где же, Эдвард, во имя чуда, – вопросил он, – ты подхватил эту бессмысленную тарабарщину? Подозреваю, ты изучал романы». Я с презрением отказался отвечать: это было бы ниже моего достоинства. Я оседлал своего коня и, сопровождаемый верным Вильямом, отправился в гости к тетушкам.

Дом моего отца находится в Бедфордшире, а тетушек – в Мидлсаксе[8], и хотя я тешу себя надеждой, что являюсь неплохим знатоком географии, не знаю, как так случилось, что я въехал в сей прекрасный дол, находящийся, похоже, в Южном Уэльсе, в тот момент, когда я должен был бы добраться до жилища тетушек.

Проблуждав некоторое время по берегам Уска и не зная, куда направиться, я стал клясть свою жестокую судьбу в самой горькой и душераздирающей манере. Уже стемнело, на небе не было ни единой звезды, которая могла бы направить мои стопы, и не представляю, что выпало бы на мою долю, не разгляди я наконец сквозь окружающий меня мрак далекий огонек, по мере приближения к которому я понял, что это веселое пламя вашего камина. Движимый сочетанием мучающих меня невзгод, а именно страха, холода и голода, я не колеблясь попросил приюта, который со временем и получил; а теперь, моя восхитительная Лаура, – продолжал он, беря меня за руку, – скажите, когда я могу надеяться на награду за тягостные страдания, преследовавшие меня на пути к моему воссоединению с вами, к коему я всегда стремился? Ах! Когда же вы вознаградите меня?

– В сию же секунду, дорогой и милый Эдвард, – ответила я. И нас тут же соединил узами брака мой отец, который хотя никогда и не принимал сана, но был воспитан в лоне Церкви[9]. Adieu.

Лаура.

Письмо седьмое – от Лауры к Марианне

Лишь несколько дней после нашего бракосочетания оставались мы в долине Уска. Выслушав нежные слова напутствия и попрощавшись с отцом, матерью и Изабель, я отправилась с Эдвардом к его тетушкам в Мидлсакс. Филиппа приняла нас, не скрывая любви к нам обоим. Мой приезд оказался для нее приятнейшим сюрпризом, поскольку она не только совершенно ничего не знала о моем браке с ее племянником, но даже никогда и не подозревала о существовании юного родственника.

Августа, сестра Эдварда, находилась у нее с визитом, когда мы прибыли. Я увидела, что она в точности отвечает описанию, предоставленному мне ее братом, – она действительно была среднего роста. Августа приняла меня с таким же удивлением, хоть и не с такой же сердечностью, как Филиппа. В оказанном ею приеме сквозили неприятная холодность и отталкивающая сдержанность, что было одновременно и огорчительно, и неожиданно. В ее манерах и обращении ко мне, когда мы впервые встретились, я не заметила ни малейшего проявления пикантной чувствительности или любезного участия, кои должны были бы сопровождать наше знакомство. Речь ее не была ни душевной, ни ласковой, выражения почтения нельзя назвать ни вдохновенными, ни сердечными; руки ее не были открыты для того, чтобы прижать меня к сердцу, хотя мои были распахнуты, дабы привлечь ее к своей груди.

Короткая беседа между Августой и ее братом, случайно мною услышанная, усилила мою антипатию к ней и убедила меня в том, что сердце ее не было создано ни для нежных уз любви, ни для милых дружеских связей.

– Неужели ты думаешь, что отец смирится с таким опрометчивым союзом? – спросила Августа.

– Августа, – ответил мой благородный юноша, – я полагал, ты обо мне лучшего мнения и потому не решишь, что я стану малодушно унижаться, и не сочтешь, будто согласие отца с какими-либо моими действиями может иметь для меня значение или даже представлять интерес. Скажи, Августа, скажи честно: бывало ли хоть раз, чтобы я осведомлялся о его расположении или следовал его советам с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать?

– Эдвард, – ответила она, – ты, несомненно, чересчур скромен в похвале самому себе. С тех пор как тебе исполнилось пятнадцать! Мой дорогой брат, с тех пор, как тебе исполнилось пять лет, я не припомню ни единого случая, когда бы ты вел себя к удовольствию своего отца. Но все же я не лишена опасений, что вскоре тебе придется унизиться в собственных глазах и искать поддержки в щедрости сэра Эдварда.

– Никогда, никогда, Августа, я так не уроню себя! – воскликнул Эдвард. – Поддержка! Какая такая поддержка может понадобиться Лауре, которую она сможет получить от него?

– Лишь чрезвычайно незначительная, касающаяся еды и питья, – ответила она.

– Еды и питья! – повторил мой супруг в отменно благородной и презрительной манере. – Неужели ты считаешь, что для возвышенного ума (такого, как у моей Лауры) нельзя найти иной поддержки, кроме включающей недостойное и примитивное использование еды и питья?

– Насколько мне известно, никакой столь же действенной, – возразила Августа.

– Неужели же ты никогда не испытывала сладостных мук любви, Августа? – спросил ее мой Эдвард. – Неужели твоему низменному и испорченному нёбу кажется невозможным существовать, питаясь одной лишь любовью? Неужели ты не способна постичь роскошь жизни в невзгодах, которые может навлечь на тебя бедность, рядом с предметом своей нежнейшей привязанности?



Поделиться книгой:

На главную
Назад