Огненная роза. Несущие смерть

— Да что вообще на него нашло? С чего это он вдруг полез сюда, когда этот ублюдок не в цепях? Чего ему вздумалось поиграть с бешеной собакой?

Начальник развёл руками.

— Да он же был совершенно обкуренный! Нагрузился дурью и решил, видимо, что это — он указал на Лиора — белый кролик! Надо же было так дурака свалять!

— Точно, — сокрушился другой живодёр, — такую дурь оказать — это ещё надо постараться. Я вам вот что скажу: глупый мальчишка совсем заигрался, а нам одним теперь за всё придётся отдуваться. Господин Бар — Арон с нас всех шкуры теперь поснимает, это уж как пить дать! Жалко себя!

— Ты лучше го пожалей! — Кнутобоец снова примерился бичом. — Не нам одним отвечать; эта шлюха первой сдохнет! Но сначала поймёт, что зря сюда припёрлась! Да?

Снова засвистел кнут, и новый удар резанул его тело. Лиора всего затрясло, в глазах потемнело. Но тут же тяжёлая пощёчина вернула его к реальности — начальник с ненависть смотрел в его глаза:

— Это тебе за то, что ты сделал с нашим господином. Попробовал бы ты меня задушить, или кого — нибудь из парней — он кивнул на приятелей — а то мальчишку взялся давить, сволочь! Если он умрёт, я сам позабочусь о том, что бы ты дотянул до возвращения господина Бар — Арона. Он тебя твоими собственными потрохами накормит, а пред этим недельку — другую позабавится. Очень хочется посмотреть! Ну, а пока — давайте поиграем с эти чучелом, да, парни?

Грубые глотки заржали, оглушая его мерзкими звуками, и до Лиора даже долетела слюна из их поганых раскрытых пастей. Он закрыл глаза и сжал зубы: кнут снова окрутил его поясом адского огня.

Он держался, сколько мог. После восьмого удара нервы его не выдержали, и он, к всеобщему удовольствию, закричал. Ему не было стыдно: он просто ничего не сознавал от невыносимой боли, и с каждой минутой ему делалось всё хуже. Вот кто — то затушил окурок о его бедро; вот какая — то едкая смесь брызнула на располосованную поркой кожу, и она словно вспыхнула. Командир отряда садистов приказал кнутобойцу остановиться, — это только после шестнадцатого удара — и он наконец прекратил избиение. Лиора привели в чувство, но истязательства не закончились. Палачи решили, что надо бы пленнику росту прибавить, и стали растягивать на дыбе, при этом протыкая его тело раскалёнными спицами в самых разных местах. Он истекал кровью, его мускулы, казалось, сейчас будут разорваны, а изверги ещё даже развлекаться по — настоящему не начали. Когда Лиор в очередной раз потерял сознание, они сбросили его на пол, на руки и ноги надели стальные распорки, а шею удушающее сдавил кожаный ошейник — тот, что уже надевал не него Рейза. Его привели в чувство и он с ужасом понял, что сейчас произойдёт. Начальник расстегнул брюки и стал поигрывать своей шишкой прямо перед лицом Лиора — то старался отвести глаза, но один из мучителей схватил обречённого за волосы и с силой удерживал его голову неподвижно. Другой садист надел ему на лицо кляп с кольцом для рта, и Лиор теперь при всём желании не мог сжать зубы. Начальник немного полюбовался их работой и кивнул одобрительно:

— Так, кушать подано! Кто хочет первым полакомиться? Или ещё приправок, горчички там какой — нибудь надо подбавить, да над огоньком подержать? — Все зареготали от тупого веселья, и кто — то носком сапога ударил пленника в промежность. У него снова потемнело в глазах. Но главный одёрнул бившего: — Хватит пока. Эта свинина готова: мы эту отбивную потом поджарим, а пока давайте — ка нафаршируем, что ли! Так что? Кто первый? Или монетку кинем?

Снова взорвался дикий хохот, и один из садистов прорычал:

— Да ладно, командир! Давай ты первым будешь! Только смотри, до смерти не задери его — нам оставь немного! Масло дать?

— Давай, а то и к обеду не управимся!

Лиор постарался напрячься, не даваться насильнику, но это было бесполезно. Чем больше он пытался сопротивляться, тем болезненнее и унизительнее была грязная расправа. Все восемь, по очереди и вместе, оттягивались, ублажая свою похоть. В ход пошли и разные игрушки Барона — Лиор даже представить себе не мог, что такое бывает. Сколько же мерзости может придумать и приспособить к делу человеческое существо, когда пожелает развлечься, поиздеваться над ближним! После таких вещей не хочется жить, и Лиор тщетно призывал смерть. Внутри его всё горело, от горечи во рту неудержимо тошнило. Время сжалось для него в один жёсткий, чёрный шарик, и он теперь тяжело перекатывался в его голове, раздавливая сознание, разрушая ощущение реальности. Очень скоро он совсем перестал соображать, а чувства обострились донельзя: несколько часов подряд он, умирая от мучительной боли, бессильно крутил в голове одну и ту же фразу, сказанную Рейзой: «Дурак ты! Мы ведь уже в аду!»

… А потом неожиданно всё закончилось. Он увидел, как вдруг тот, кто стоял над ним, затрясся в конвульсиях, из носа и рта его хлынула кровь и он рухнул замертво у ног своего убийцы. Остальные в ужасе кинулись в стороны, и Лиор до странности отчётливо увидел его: Рейза, бледный, как смерть, стоял пред ним, сжимая в руке цепь, едва не убившую его. Его шатало от слабости, тёмные круги под глазами растеклись на пол — лица, и он казался скорее призраком, чем живым человеком. Но не мёртвенная бледность его, не страшные следы на шее поражали более всего: глаза его, как заледеневшие чёрные омуты ненависти, до смерти зачаровывали тьмой. Он тихо, надсадно прохрипел:

— Зря вы это сделали! — Он наклонился к опомнившемуся Лиору, снял с его рта кляп, вытер его губы краем своего платья и прошептал, гладя его волосы: — Не бойся, сейчас всё закончится! — Потом выпрямился, и в «игровую» пришла смерть…

Глава 16

… Овадье так и не удалось отдохнуть. Когда он покинул своего повелителя, ноги его совершенно не держали: он действительно никогда такого не переживал и не перенапрягался до такой степени. Правду он сказал Лиору: чуть сам в порошок не стёрся! Ночь уже заканчивалась: было почти пять часов, и в замке царила предрассветная тишина. Он подумал, что до обеда его теперь никто разбудить не сможет. Но прошло не больше двух часов, как он с трудом очнулся от глубокого сна: в его комнате кто — то был. Открывать глаза не хотелось. Угрозы он не чувствовал, только раздражение. И кого там ещё принесло? Он понадеялся, что этот «кто — то» увидит, что он не просыпается, и уйдёт, но манерный, сладковатый голос жеманно пропел над ухом Овадьи:

— Ладно тебе, хватит притворяться! Я же вижу, что ты не спишь!

И гость бесцеремонно подвалился к нему в постель и стал лапать его. Вот зараза! Овадья точно знал, что этот щенок не отвяжется. Он открыл глаза и зло посмотрел на навязчивого молодого человека. Невысокий, щуплый, рыжеватый парень с довольно блёклыми глазами чем — то отдалённо напоминал Рейзу Адмони — или Овадье так только казалось? Но Овадья выбрал его именно по этой причине, и они уже давно были любовниками без обязательств. Мальчишка отличался скверным характером и невыносимыми манерами, и Овадья нередко поколачивал его за наглое поведение, но потом они неизменно мирились: в постели Хагай — так звали маленького паршивца — был вполне ничего. Но вот сейчас ни бить его, ни беседовать с ним настроения не было. И Овадья, отворачиваясь от него к стенке, пробубнил, куда бы пойти его любовнику…. Спать хочется!

— Ну надо же! И где же ты шлялся всю ночь? Я ждал тебя, думал, ты заглянешь ко мне под одеяло. А ты поступил как свинья. Будешь так вести себя, уйду к другому мужлану!

Он захихикал, довольный своей шуткой, и попытался поцеловать партнёра, но тот грубо отмахнулся:

— Что б тебя черти взяли, Хагай! Я выспаться хочу!

— Сначала скажи, где был!

— Не твоё дело!

— Не скажешь — не уйду!

— Ладно, сам напросился. Я был в Раю. Я провёл ночь с самым восхитительным любовником на свете, и ты мне сейчас точно не нужен. — С издёвкой проговорил он, слегка обернувшись к надувшему губы пареньку. — Так что проваливай, не ломай мне кайф!

Хагай ненадолго задумался. Он морщил лоб, шевелил губами, словно шёпотом перебирал варианты, и наконец до него дошло. Овадья уже полностью развернулся к нему: миг своего торжества он пропустить не хотел — мальчишка сейчас признает его победу! Хагай действительно вытаращился, брови его поднялись от изумления так высоко, что и без того узкий лобик стал совсем маленьким — и где там уму поместиться?! Молодой человек недоверчиво покачал головой:

— Да быть такого не может! Я не верю тебе!

— А ты поверь! Сам несравненный Рейза Адмони, его Величество Совершенство, вручил мне себя на эту ночь! Я же говорил, что добьюсь своего. И я действительно в полном восторге: ты даже не представляешь себе, как это было прекрасно! Надеюсь, ему сейчас так же хорошо, как и мне!

Он высокомерно засмеялся, с пренебрежением глядя на ошарашенное лицо второсортного любовника, на его странную гримасу, что появилась при последних словах Овадьи.

— И чего ты там рожу кривишь? Тебе что — то не нравится?

Хагай помрачнел ещё больше, и в чертах его Овадья разглядел знакомое выражение «гадливости»: такая мина иногда появлялась у него, когда Овадья принуждал его выполнить что — то особенное, и малоприятное. За это выражение лица охранник всегда лупил его. Но сейчас всё было как — то не так: Овадья смутился, и грубо рявкнул:

— Ну, чего ты там кривляешься?

— «Что кривляюсь»? «Что не нравится»? А что мне должно нравиться? Ты что вообще несёшь? Кому должно быть сейчас хорошо? Ты о Его Милости?

— Ну а о ком же ещё? Конечно, о господине Плектре!

Парень в ответ разозлился и хамовато заорал:

— Да ты что, совсем спятил? Как это ему может быть хорошо? Он сейчас умирает! Не знаю, что ты натворил там, у него в комнате, но теперь Барон, когда вернётся, всем тут головы поотрывает! Ты просто идиот! Совсем мозги отоспал, или они у тебя через дырявый «шланг» вытекли? При смерти твой обожаемый, никто не знает, доживёт ли до обеда!

И неожиданно кулак охранника врезался ему в челюсть. Он завизжал от боли и кубарем слетел с постели; слёзы градом полились из его глаз и мальчишка весь сжался. Но Овадья вскочил одним прыжком, навис над ним и рывком за волосы заставил поднять голову. Хагай взвыл и попытался брыкнуться, но тут же получил новый удар по лицу — из носа полилась кровь.

— Ты что плетёшь, тварь? Что значит — «он умирает»? Пошутить решил? — Он был просто в бешенстве, но чувствовал, как ужас подкрадывается к его чёрному сердцу. — Если ты хотел привлечь так моё внимание, так я его тебе обеспечу, мало не покажется! Ну? Отвечай, дрянь!

— Сам ты дрянь! Я — то тут причём? Весь замок уже часа два на ушах стоит; все только и говорят о том, что стряслось в «игровой»!

— Что… Ты о чём вообще? Что случилось? — Овадья выпустил любовника, и тот быстренько отполз к стене и загородился руками.

— Да придушил — таки тот заключённый твоего прекрасного Рейзу! Говорят, когда стража отбила его у Нерии, он уже совсем мёртвый был! Его кое — как оживили вроде, но он сейчас одной ногой в могиле. Слуги с шестого этажа поговаривают, что ему не выкарабкаться на этот раз. Доктор как будто бежать из Замка собирается, что бы под раздачу Барона не попасть, да и кое — кто из охраны тоже. А другие караульщики, и начальник стражи Ротем с ним, пошли поговорить по душам с убийцей. Долго он теперь не протянет. Вот такие дела, и я тут не причём! — Он видел, как побелело потрясённое лицо Овадьи, и, немного осмелев, добавил: — Все только и говорят об этом, никто в замке не спит, только ты дрыхнешь, словно и дела нет до того, что твоего бога удавили, как собаку!

Он размазывал по лицу кровь и слёзы, губы тоже распухли. Он был ужасно напуган, но теперь, когда его обидчика словно громом поразило, он испытал злорадное удовольствие: вот тебе, жри, скотина неблагодарная! Поделом тебе! И твоему «самому восхитительному любовнику на свете»! Тоже мне, священный идол! Девка, как и все мы, только стоимостью подороже!

Овадья в смятении схватился за голову и стал что — то бормотать, потом закрутился по комнате. Он просто не знал, что должен теперь делать. Пойти к Плектру? Но разве это позволено, если он не звал? А как он может позвать, если и правда при смерти? Или надо подняться в «игровую» и пристрелить Лиора? Он вспомнил слова Хагая о том, что начальник стражи Ротем пошёл шкуру сдирать с убийцы — так может, надо наоборот, немножко позащищать ублюдка? Он в бешенстве зарычал, как дикий зверь, и стал одеваться. Нечего сидеть тут с этим недопёском, надо сделать что — то для любимого! И тут тявкнул забившийся в угол Хагай:

— И что ты собираешься делать? Не глупи! Там и без тебя народу хватает, и все при деле. Хочешь тоже на грубости нарваться?

Надо же, проблески ума появились! Овадью разозлило это ещё больше, и он грубо рявкнул:

— Заткнись, сучка! Тебя это не касается!

— Может, и сучка, но твоя! И меня всё это ещё как касается! Так что сам заткнись, и послушай, что я говорю: не лезь! Ни к господину, ни в «игровую». Пока никто, кроме меня, не знает, что ты впутался во всё это по полной, и, когда Барон пойдёт бошки отрывать за свою шлюшку, о тебе никто не вспомнит, если ты сам не будешь выпендриваться. А я могу и промолчать — только уж ты, конечно, впредь не будь таким борзым!

Овадья бросился на него и стал лупить кулаками с такой яростью, что мальчишка, весь сжавшись, завыл, заскулил, и ещё больше вжался в стену, умоляя пощадить его. Бить его было неудобно, да и жалобное нытьё тоже притупило его гнев, и Овадья просто вздёрнул его за волосы, поставил на колени и стал отвешивать пощёчины, с ненавистью и презрением глядя в зарёванную, сопливую физиономию своей подстилки:

— Ты что же это, тварь, шкура дешёвая, шантажировать меня вздумал? Да я тебя, гадину, раздавлю, как крысу, посмей только пасть свою раскрыть! А может, мне прямо сейчас шею тебе свернуть? Скажу, если спросят, что ты при мне господина Плектра Адмони «шлюшкой» назвал — а это так и было, и я за меньшее зубы могу повыбить, — а все знают, я за господина Рейзу любого порву! Да и кто спросит — то? Кому ты вообще нужен? — Он выпустил парня, и тот шмякнулся на пол. Он уткнулся пылающим лицом в колени и скрыл от Овадьи взгляд, полный ненависти, но змеиным шипением всё же выдал себя. Овадья понял: гадёныш не так уж боится его, и вообще, не так прост, как казался.

— Кто — нибудь да спросит. Ты думаешь, ты у меня один единственный и неотразимый? Такие «девочки», как я, просто нарасхват, и я сплю не только с тобой, горе — любовник! Говоришь, кому я нужен? — он уже перевёл дух, поднял голову, и с вызовом смотрел в лицо обидчика: — да тебе же и нужен, болван! Если Рейза выживет, как ты думаешь, долго ли он будет с тобой в любовь играть? Ты для него кто? Неужели ты действительно возомнил, что ты для него что — то значишь? Что ты вообще нужен кому-то, кроме меня? Он вышвырнет тебя, как и всех остальных, с кем забавлялся прежде, и ты приползёшь ко мне под одеяло, и по-прежнему будешь воображать, что я — это он! Так что не стоит тебе убивать свою «девочку»: я тебе ещё пригожусь!

Он неуверенно поднял голову, опасаясь нового нападения, но Овадья просто стоял над ним, пристально разглядывая нового, незнакомого ему Хагая: он никак не ожидал такой дерзости от дешёвой проститутки. Всё сказанное мальчишкой было слишком похоже на правду: настолько похоже, что верить в это не хотелось. Что он имел в виду, когда сказал: «ты для него ничего не значишь»? Он повернулся к выходу, не желая больше слушать этого бреда, и только бросил через плечо:

— Не воображай, что я действительно нуждаюсь в тебе. Ты — не он. Господин Рейза оправится, вышвырнет или прикончит этого ублюдка Нерию, и тогда я займу то место, о котором все мечтают, и которого один только я добился. Я — его фаворит, и я по-настоящему нужен ему!

Высокомерие грубого мужлана задела гадкого мальчишку, и он, немного приподнявшись, ядовито прошипел ему в спину:

— Вот как? Нужен, говоришь? Тоже мне, гигант секса, супер — любовник! А чего же тогда он, как только ты слез с него, тут же к этому уроду побежал? Да все только и говорят, что господин Рейза втрескался в этого бандита! А с тобой он, похоже, переспал только для того, что бы его позлить! Ясно, любовничек?

Он не успел что-либо сделать, что бы защититься. Овадья одним прыжком приблизился к нему и заткнул его болтливый рот своим сапогом. Хрустнула челюсть, в мякоть языка и щёк Хагая впились осколки зубов и хлынула кровь, он завопил от боли; но второй удар ногой в лицо просто парализовал его. Он хрюкнул и растянулся на полу, судорожно пытаясь втянуть воздух и корчась от боли: теперь ещё и нос был сломан. Овадья жестоко и торжествующе захохотал, поставив ногу ему на грудь. Хагай понял, что сейчас, наверно, Овадья убьёт его: просто надавит чуть сильнее на рёбра, и тогда всё. Он замер, в ужасе ожидая конца. Но Овадья был удовлетворён. Он должен был отоспаться на чьей-то шкуре, и вот маленькая дрянь подвернулась как нельзя кстати. Теперь можно не убивать Лиора; хотя, если он по-правде сделал с Рейзой то, что сказал Хагай, его мало на части разорвать. Но эгоистичный Овадья думал о своём: в самом деле, почему Рейза так поступил? Почему все эти дни с ним творится такое? С ума он, что ли, сошёл? Да. Верно, сошёл. Это называется «любовь». И гадёныш прав: Овадья для него лишь инструмент, просто подходящая вещь. Ну да ничего. Теперь — он жестоко усмехнулся своим мыслям, переступая через поломанное тело затихшего мальчишки — теперь он, Овадья Барак, точно добьётся своего! Он покинул комнату, напоследок окликнув изувеченного любовника:

— Ты! Смотри на меня! — Парень подчинился и поднял на него отчаянные, страдающие глаза; — Слушай и запоминай! Ты сам напросился. Ты не только меня оскорбил, но и господина Плектра. В следующий раз откроешь свой грязный рот лишь для того, что бы выполнить мои пожелания. Понял? Ты верно сказал: ты моя девка! И больше ты ни с кем не будешь валяться, ты будешь моей шавкой, моей сучкой! Когда я захочу поиграть с тобой, ты будешь плясать предо мной на задних лапках и жрать из собачьей миски, потому что я — это я, а ты — это не ОН! И попробуй только повторить кому — нибудь этот свой бред на счёт господина Рейзы и Лиора Нерии — я живьём тебя закопаю; ты знаешь, я это сделаю. Сомневаешься? — Он так посмотрел на несчастного, что тот в ужасе замотал головой. Он действительно не сомневался. — Хорошо. А теперь ползи отсюда. Приводи в порядок это своё «месиво», что б готов был в любое время прийти по моему приказу. Понял? — парень опять судорожно закивал, стараясь не потерять сознание. — Ладно. Теперь у меня дела!

Овадья отправился к Рейзе. Он уже придумал, как поступит.

Глава 17

…. Едва он поднялся на этаж Плектра, наперерез ему кинулись двое дюжих мужиков с почти вежливым вопросом: какого дьявола он тут забыл? Овадья не стал особенно мудрить и ответил, что выполняет особое поручение господина Плектра. Хотите сами спросить его об этом? Они попытались было поугрожать ему, но он прежде был их командиром, и они всё ещё не забыли его уроки повиновения, и потому в конце концов стушевались и отступили. Он прошёл дальше, но возле покоев Рейзы выстроился ещё один заградотряд из звероподобных потомков явно кровосмесительных браков. Овадья усмехнулся: теперь-то чего икру метать? Дело, к сожалению, уже сделано, и аж два раза! Не от своих надо стеречься, а от наёмников с той стороны стены! Идиоты! Они, конечно, проявили больше бесполезной бдительности, чем те, у входа, но всё равно, выдумка опять сработала. «Особое поручение» — и всё тут! «Но господин Адмони не принимает!» — «Однако, доложите обо мне. Вдруг примет?» Через пару минут его впустили, и он нерешительно приблизился к алькову Рейзы. Беспокойство его сменилось глубокой печалью. Всего несколько часов назад он лежал здесь, на этих шелках, и срывал цветы наслаждения, раскрывшие свои бутоны для него. Они укрывались за тонкой вуалью полога, и страстно любили друг друга, и никогда он не видел Огненную Розу таким живым, таким «летающим», а теперь… Доктор сидел у его постели, и, держа за запястье скрытого многослойной завесой Рейзу, считал его пульс. Вот он сокрушённо покачал головой и выпустил руку больного: она немедленно соскользнула по покрывалу и бессильно свесилась с постели. Овадья вскинулся в порыве как — то помочь Рейзе: сердце его сжалось от боли при виде хрупкой руки возлюбленного, такой ослабевшей, такой прозрачной… Доктор встал было у него на пути, но, приглядевшись, узнал и что — то пробурчал.

— Что?

Равнодушно переспросил Овадья, стараясь обойти немолодого доктора: ну не драться же с ним?!

— Паршиво вы все охраняете своего господина, вот что! Пристрелите уже ту гориллу, что сидит в «игровой», иначе следующего раза Его Милость не переживёт, это точно! Ты — то чем вообще занимался, хотел бы я знать?

Уязвлённый справедливым обвинением, Овадья огрызнулся:

— А что я? Я больше не отвечаю за охрану Его Милости, ты же знаешь!

— Тогда чего явился?

— А того, что так надо господину Адмони, ясно?

Доктор поскрёб в затылке, глядя в потолок и стараясь что — то сообразить. Наконец кивнул:

— Точно! Он ведь хотел тебя видеть. Звал тебя, и я, кажется, даже посылал за тобой… Вот не помню: послал-таки, или только собирался? Но только Его Милость то приходит в себя ненадолго, то снова отключается… Дел, понимаешь, много, а ты по правде ему сейчас не особо нужен…

— Не тебе это решать! Дай пройти! — Овадья, воодушевлённый тем, что, оказывается, Рейза вспомнил о нём, осмелел и грубовато отодвинул доктора в сторону. Он в три больших шага оказался возле постели раненного и, опустившись на колени, бережно поднял бессильную руку и стал целовать её. Рейза тихо застонал:

— Овадья…

— Я здесь, мой господин!

Овадья с болью и отчаяньем смотрел на обезображенную шею Рейзы, на его бескровное лицо, и не понимал, почему же Рейза не нажал нужную кнопочку на пульте? Влюбиться — это одно, а так подставляться — это совсем другое! Чёртов Лиор Нерия, будь ты проклят! Даже господину Бар — Арону плектр не позволял зайти так далеко, и никогда ещё несчастному юноше не было так плохо, хотя бывало по — всякому, и на всякое Овадья насмотрелся. А это ни на что не похоже! Хагай, конечно, малость приврал, но Рейза действительно был очень плох: что же теперь с ним будет, и что делать ему, Овадье? Тут Рейза немного приоткрыл глаза, губы его шевельнулись, но он не смог ничего сказать, а только хрипло закашлялся и снова стал задыхаться. Доктор кинулся к нему и отпихнул Овадью. Он стал чем — то поить больного через тонкую трубочку, и удушье прошло.

— Овадья! — Рейза качнул головой, отвергая заботу врача, и, слабо пошевелив пальцами, подозвал стражника к себе: — Овадья, не дай его убить!

— Что? — Овадья ожидал чего-то подобного, но всё же решил переспросить. — Вы хотите, что бы я присмотрел за ним?

— Да…. Защити…

Он снова отключился.

… Даже сейчас он думал о своём пленнике. Не о том, кто рядом с ним, кто готов служить ему и жизнью своей, и, если потребуется, то и смертью — не о верном и преданном слуге, нет! И даже не о том, кому сам принадлежал — не о господине Бар — Ароне. Только о своём убийце. Что за бесовская страсть затуманила его голову? Что за морок околдовал его? Почему, упиваясь жаром влюблённого в него рыцаря, он тем не менее ищет любви другого? Зачем он отдался ему в руки на верную смерть? Почему, едва только чудом избежав гибели, он зовёт к себе своего любовника, но не для того, чтобы наградить за ласку и покорное обожание, а для того, чтобы заставить заботиться о том, кого Овадья хотел бы наказать? Что это? Что за безумие овладело им? И какое умопомрачение породило этот хаос в душе и мыслях Овадьи Барака?

Он стоял и смотрел на расправу, что учинили над пленником командир Ротем и его солдаты. Это было действительно мерзко. Самому ему случалось по молодости участвовать в таких групповых «отповедях», как они сами это называли, но он с неприязнью вспоминал об этом. Слишком много шуму, грязи и истерии. Каждый выделывается перед остальными; дескать, кто тут круч меня? — Противно! Лучше самому по себе, как, к примеру, он вразумил сейчас Хагая. Или как двое суток назад, когда он учил хорошим манерам Лиора. И, едва он вспомнил об этом, истома накатила на него: было так хорошо, когда Лиор овладел им, безумно хорошо! Жаль, что эта скотина никак не определиться в своих желаниях! Хотя Овадья — то не сомневался, почему пленник в этот раз напал на Плектра, да ещё так жестоко. Это он, Овадья, спровоцировал его. Разжигая ревность, он дразнил Лиора своим рассказом и совершенно свёл с ума. Овадья знал, что Лиор и так до безумия влюблён в Рейзу, да ещё и сам породил некую привязанность к себе в этом неукротимом, львином сердце — а потом вывел эту машину для убийств из равновесия и, фактически, сам натравил Лиора на Рейзу. Чёрт! Конечно, он не хотел этого. Как и Нерия на самом деле не хотел убивать Плектра: Овадья понял это, едва увидев страшные отметины не шее своего господина. Убийца держал его сзади, что бы не смотреть в глаза. И даже так не довёл дело до конца — разве он мог это сделать? Конечно, нет. Сукин сын! Сейчас, глядя на то, как насильники истязают и оскверняют этого сильного, красивого хищника, Овадья просто страдал от противоречивых чувств, что волнами окатывали его. То, вспоминая о потрясающих часах, проведённых вместе, он хотел защитить мужчину, к которому действительно был неравнодушен и немедленно прекратить всё это; то перед его мысленным взором возникало измученное болью и душевной мукой лицо возлюбленного господина, и он со злорадной улыбкой покачивал головой в знак одобрения «так его, так, ещё!» А потом опять всё сначала; мысли неслись по кругу, и он долго не мог соскочить с этой карусели. Наконец Овадья принял верное для себя решение: он исполнит приказ господина и своё пожелание защитить от гибели эту тупую образину! Но сделает это так, что и тёмная сторона его жестокой души будет удовлетворена. Он подозвал к себе Ротема и сказал ему, сильно повышая голос, что бы все слышали:

— Это надо прекратить. Оставьте его! Господин Плектр сам накажет его — таково его повеление!

Ротем скривился в подобии улыбки:

— Что, так прямо взять, да и прекратить? А может, ещё немного поиграем? Сам-то не хочешь присоединиться? Давай, доставай ствол и стрельнём дуплетом! Такая потеха будет, я тебе скажу!

— Нет! Хватит! Или я должен буду принять меры.

Он по-прежнему говорил преувеличенно громко, и все его слышали. Но до приказа командира Ротема никто не желал остановиться: кровожадное безумие уже плотно овладело ими, и они не собирались щадить свою измученную, обессилевшую жертву. Ротем хотел было сказать что-то грубое и дерзкое, может быть, заспорить с Бараком, но тот неожиданно отвёл его в сторону и заговорил с ним наедине совсем тихо:

— Слушай меня, приятель! Господин Плектр действительно разозлится, когда узнает про вашу самодеятельность. Теперь — то уж конечно, что сделано, то сделано. Он прислал меня, что бы я присмотрел за этой образиной, и мне придётся так или иначе прекратить этот сексодром. Но, пока я поищу подходящий способ, как это сделать, пройдёт какое — то время… Ты понимаешь? Я не из тех, кто браткам кайф обламывает — сам тоже солдат, и знаю, как заводят такие вещи. Но смотри, не перестарайся! Укороти поводки своим псам, или Его Милость сделает это, когда придёт в себя!

— А если он не выкарабкается?

— Тьфу! Типун тебе на язык, соли на глаз и головешку в зубы! — Ротем заржал, как придурковатый конь. — Но вообще, если сам не справится, так господин Бар — Арон скоро вернётся, и тогда все вместе и посмеёмся. Пока я постараюсь убедить господина Плектра, что не было возможности избежать этого, и он, наверно, простит вас за своеволие! Только не угробьте этого — он брезгливо кивнул на Лиора. Я и сам не прочь бы проучить его, козла такого, но не могу — должен защищать. Так что, пока у меня есть дела, но это не очень надолго. Скоро вернусь, и тогда всем придётся убраться отсюда. Если что случится с ним — так ответите по-полной. Ясно?

Ротем охотно закивал, заговорщицки подмигнул Овадье, и тот ушёл. Ещё два часа он слонялся по коридорам Замка, время от времени заглядывая в «игровую» и наслаждаясь своей местью, а потом, не предупредив громил о своих планах, заявился в спальню Рейзы. Он устроил скандал доктору, что хотел его выгнать, и, когда Рейза немного опамятовался, со слезами отчаяния бросился к его ногам, убеждая растерянного, плохо соображающего Рейзу, что никак не может остановить извергов. И так, и эдак пытался, но они совсем озверели! Что делать?!

Рейза, как лунатик, поднялся, хотя не понятно, откуда у него взялись силы для этого. Он «закоротил» доктора, который попытался помешать этому; что — то набросил на себя, сам того не заметив; вытащил из-под подушки нечто маленькое — Овадья и доктор не поняли, что это было, — сунул это в карман и ушёл, запретив сопровождать его. Когда же Овадья вновь добрался до «игровой», всё закончилось. Четверо насильников уже были мертвы, двое потеряли рассудок от боли и ужаса, а ещё двое были так напуганы, что забились в углы комнаты и боялись даже дышать. Рейза же сидел на полу, обняв Лиора и положив его голову к себе на колени. Он плакал.

…. Он сказал: «не бойся, сейчас всё закончится!» И стал делать то, что и положено Плектру — убивать. Он стоял над Лиором, совершенно спокойный, даже слишком — могильная статуя выглядит более живой. Казалось, то, что происходит, не имеет никакого значения; просто рутина, сродни обычной уборке — таким равнодушным он выглядел. Но вокруг царил полный хаос. Обрушились стеллажи и разлетелись во все стороны флаконы с маслами и коробочки с мелкими «украшениями», разные штучки для жёстких игр и сладких утех — всё это понеслось вихрем по комнате, разбиваясь о стены и о головы незадачливых садистов. Взмыли вверх стулья и ящики: они закружились, словно ничего не весили, под самым потолком, сталкиваясь друг с другом, разбивая светильники и вдребезги разлетаясь вместе с осколками стекла, убийственно поражая ополоумевших от ужаса виновников гнева Плектра. Потрясённый Лиор видел, как большая щепка от расколовшегося подлокотника того самого кресла, в котором нравилось сидеть Рейзе, ударила в лицо одного из насильников и прошила его щёку насквозь — острый конец её вышел под мочкой уха, и кровь побежала потоком по распоротому лицу. Другому в голову врезалась и смялась от удара серебряная чаша, а мужчина рухнул на пол и забился в конвульсиях, опять в комнате пролилась кровь. Плектр, словно не замечая этого, опустился на колени возле Лиора и снял с него распорки, распустил цепи. Он как-то странно, по — неживому, кукольно наклонил голову, глядя на жуткие раны от кнута на груди и животе лежащего у его ног пленника, на его ожоги и кровоподтёки. Словно не веря своим глазам, он легонько коснулся пальцами одного из шрамов и ощутил содрогание страдающего тела: нет, это не возможно! Это всё не взаправду! Он снова поднялся. Лиор, едва от не теряя сознания от боли, с ужасом и тоской смотрел, как в его раскрытых руках засветился сгусток чёрно — багрового пламени, и стал расти. Он взмыл из ладоней Рейзы и поплыл по комнате, поглощая зависшие в воздухе свечи, скручивая и расплавляя кожаные плети и латекс; вспыхивали и сгорали в момент пеньковые верёвки и упряжи…. Запахло гарью, жар делался всё сильнее. Вспыхнули волосы на одном из садистов, и тот стал вопить, метаться по комнате, ища спасения. Наконец он врезался в тонкую колонну посреди «игровой» и опрокинулся навзничь, продолжая тихо завывать. Рейза равнодушно скользнул взглядом по его мясистым телесам, сотрясавшимся от корчей, как студень, и, вытянув руку, толкнул своей энергией пламя в сторону забившегося в угол Ротема. Огненный шар распался на отдельные лепестки, и Ротем с ужасом увидел, как прямо пред ним распускается пламенная роза — символ Плектра Адмони. Жар окатил его глаза и он попытался укрыться от неминуемой смерти: весь сжался и завопил от ужаса. В этот момент Рейза почувствовал, как его колена нежно коснулась рука Лиора; пальцы любимого погладили шелк халата, чуть сжали плоть Рейзы.

— Не надо, прошу тебя! — Обессиленный Лиор прошептал это чуть слышно, но сердце Рейзы немедленно вскинулось на его голос. Он замер, и пламя тоже остановилось. — Рейза, пожалуйста, перестань! Не делай этого, дорогой!

И это последнее слово, произнесённое так мягко и ласково, сразило Рейзу. Он упал возле Лиора на колени и его огромные, мёртвые от боли и отчаянья глаза немедленно замутились хрустальной пеленой. Он обнял возлюбленного и прошептал, качая головой:

— Что же я наделал! Я не хотел, что бы такое случилось! О, небо, неужели это всё я сделал с тобой?!

Он погладил лицо Лиора, его израненные плечи, поцеловал сбитые костяшки пальцев, и Лиор почувствовал, как по его коже побежали капли слёз Рейзы. Он снова стал самим собой: не жестоким Плектром, — безразличным, холодным палачом, — а влюблённым, отчаявшимся юношей, запутавшимся и безнадёжно одиноким… Таким несчастным, и таким милым! Лиор не жалел тех, кто расправлялся с ним, но он не хотел, что бы его любимый Рейза становился демоном. Пусть это прекратится! И он слабо улыбнулся потрясённому, раздавленному Рейзе. И тот зарыдал в голос, прижимая к своей груди возлюбленного:

— Что же это такое? Будь я проклят, что б мне сдохнуть тут, вместо тебя! Я не хотел, клянусь тебе остатками своей души, я даже не подумал, что такое может произойти; я не хотел причинить тебе зло! Прости меня, пожалуйста, прости меня, любовь моя!

Он крепче сжал Лиора в объятьях, и тот невольно застонал от боли, в глазах у него потемнело. Рейза опомнился и опустил руки. Лиор теперь лежал у него на коленях, и его сотрясала мучительная дрожь. Рейза достал из кармана заветный белый шарик, наподобие тех, что Лиор уже видел раньше, но только особенный, приготовленный для самого Плектра, и приложил его к губам мужчины. Он поцеловал Лиора и хрипло прошептал:

— Вот, проглоти это! Это специальное лекарство. Оно снимает любую боль, и скоро всё пройдёт! Я знаю, я… это моё… — Он не стал ничего объяснять, а просто погладил Лиора по волосам, по лицу. — Скоро боль уйдёт, и больше уже никогда такого не случится. Я не допущу этого!

Он стал мягко покачивать возлюбленного, и Лиор почувствовал, как наркотик обволакивает его сознание, притупляя, а потом и вовсе растворяя боль. И скоро боль ушла; ушли ужас и отчаянье. Не осталось ненависти и стыда; больше не было ревности и злости. Было только приятное покачивание и тепло объятий хрупкого, грустного ангела. Рейза снял халат и укрыл им Лиора, безнадёжно стараясь защитить от холода крупное тело мужчины маленьким, тонким лоскутком шёлка. Лиор благодарно прижался щекой к ткани его нижней туники и закрыл глаза, с удовольствием слушая слова Рейзы:

— Я никому, никогда не позволю сделать тебе больно, верь мне, милый мой лев! Всё будет хорошо! Скоро всё будет хорошо!