Помоги проекту - поделись книгой:
— А так бывает? — заинтересовалась Лола. — Я ничего об этом не слышала.
— Мама преувеличивает, — сказал их отец. Он редко открывал рот, поэтому его голос заставил Лолу подпрыгнуть от неожиданности!
— Ты-то должен понимать, о чем я, — не отступала мама. — Я вижу, как они тащатся домой в два часа дня, ведь в школе их не удержать. Пирсинг. Оскорбления в Интернете.
— У нас в школе всего хватает, — подтвердила Лола.
— Это общая беда, — сказал отец. — И еще одна причина избегать Интернета. Лола, ты меня слушаешь?
Сестер лишили собственного компьютера в комнате из-за сайтов, на которые повадилась заходить Морна. Там были фотографии девушек с руками, воздетыми над головой или широко раскинутыми в стороны, как на распятии. Ребра девушек располагались далеко друг от друга, точно полки в духовке. Эти сайты советовали Морне, как правильно голодать, как не стать толстой. Любая пища наподобие хлеба, сливочного масла или яиц безоговорочно отвергалась. Зеленое яблоко или трава вроде салата — вот здоровый рацион на сутки. Причем яблоко должно обязательно быть ядовито-зеленым. А трава — горькой.
— Для меня все просто, — сказал отец. — Набираешь калории, сжигаешь калории. От нее лишь требуется раскрыть рот, положить туда еду и проглотить. Не говорите, что она на это не способна. Не хочет, только и всего.
Лола вытащила из мойки ложку, обмазанную яичным белком. И сунула отцу под нос, будто микрофон.
— Ты еще что-нибудь добавишь?
Он сказал:
— От тощих девчонок парни шарахаются. — А когда Морна заявила, что ей не нужен бойфренд, крикнул: — Повтори это снова, когда тебе стукнет семнадцать!
— Мне никогда не стукнет семнадцать, — ответила Морна.
Лола спросила, можно ли поменять ковер в их комнате.
— Может, проще оставить непокрытый пол? Легче убирать за нею.
Мама сказала:
— Не говори глупости. Она бегает в туалет, когда ее тошнит. Разве не так? В основном? Хотя нет, — поспешно прибавила она, — еще не бегает.
Родители заставляли себя в это верить: что Морне становится лучше. По ночам можно было услышать, как они убеждают друг друга, бубнят за закрытой дверью спальни; Лола лежала без сна, прислушиваясь.
Лола сказала:
— Если новый ковер нельзя и деревянный пол — тоже, что мне вообще можно? Собаку, что ли, завести?
— Ты такая эгоистка, Лола! — воскликнула мать. — Какое может быть домашнее животное, когда у нас такое?
Морна вмешалась:
— Если я умру, похороните меня в лесу. Посадите дерево на могиле. Когда оно вырастет, вы сможете его навещать.
— Ага, точно. Приду с собакой, — решила Лола.
Лола сказала: «А это уже печально — она сделалась настолько мелкой, что я больше не могу тырить ее одежду. Это был мой основной способ ее позлить, теперь придется найти другой».
Круглый год Морна носила шерсть, чтобы защитить свои плечи, локти, бедра от столкновений с мебелью, а еще — чтобы создать видимость веса, иначе все бы таращились на нее на улице; плюс, даже в июле ей было холодно. Зима наступила для нее слишком рано, и, хотя вовсю светило солнце, она усиленно куталась в многочисленные одежды. Отправляясь на взвешивание, она вроде бы облачалась соответственно, и никто не догадывался, что под нарядом, как у всех, прячется дополнительный вес. Она надевала колготки поверх колготок; каждый грамм на счету, сказала она Лоле. Взвешиваться следовало каждый день. Мать строго контролировала. Она норовила застать Морну врасплох, но та, похоже, всегда знала, в какой момент ее позовут на весы.
Лола наблюдала, как мама старается стянуть с сестры кардиган, пытается заставить Морну взвеситься без него. Они вцепились друг в друга, как малыши на детской площадке; Лола громко фыркнула. Мама дернула за рукав, и Морна вскрикнула, как если бы это был не рукав одежды, а ее собственная кожа. Но Лола отлично видела, что к коже мама не прикоснулась. Кардиган был чересчур велик для сестры, все равно что прошлогодняя школьная форма. На форму, к слову, наплевать и забыть, потому что школа ясно дала понять — там не желают видеть Морну. Пока она не наберет нормальный вес снова. Дескать, у нашей школы особая репутация и все такое. Ни к чему провоцировать массовое самоубийство, которое наверняка произойдет, если прочие девушки решат посоперничать с Морной.
Когда процедура взвешивания завершилась, Морна пришла в спальню и начала снимать одежду, слой за слоем, а Лола внимательно смотрела, сидя на своей кровати, на нижнем ярусе. Морна обыкновенно вставала боком к зеркалу и выгибала спину. «Можешь пересчитать мои ребра», — предлагала она. После взвешивания ей требовалось успокоиться. Мама специально купила высокое зеркало, подумала, что Морне станет стыдно, когда она увидит себя в полный рост. Случилось в точности наоборот.
В утренней газете напечатали картинку со скелетом.
— Гляди, твой родственник. — Лола подтолкнула газету через стол в направлении Морны, которая тщательно размешивала жидкую кашку из молотой пшеницы. — Да гляди же! Мама, смотри, нашли Морнина предка.
— Ты о чем? — спросила Морна.
Лола прочла вслух с набитым ртом:
— «Рост Арди составляет четыре фута». Полное имя — ардипитек[28]. Арди, если коротко. Коротко! — Она засмеялась над собственной шуткой, поперхнулась апельсиновым соком. — Ее снова отыскали! «Мозг Арди по размерам сходен с мозгом шимпанзе». Прямо как у тебя, Морна. «Весила Арди около пятидесяти килограммов». Наверное, когда напяливала все свои шкуры, а не когда ходила голой.
— Замолчи, Лола, — велел отец. Потом встал и вышел, отказавшись от завтрака, сжимая в руке мобильный телефон. Столовый нож, оставленный на краю его тарелки, покачнулся, точно стрелка компаса, и с глухим дребезгом замер. Всегда не более чем тень в жизни семьи. Отец работал с утра до вечера, как он сам говорил, чтобы сохранить этот маленький домик, волновался за ипотеку и за машину, а Морну, видите ли, волнует объем ее треклятой талии.
Лола посмотрел ему вслед, а затем вновь уставилась в газету.
— «Строение зубов показывает, что она питалась инжиром. Она также ела листья и мелких млекопитающих». Фу! Можете в это поверить?
— Лола, доедай свой тост, — сказала мама.
— Ее собирали по частям. Первым нашли зуб. «Археологи впервые обнаружили эти останки в 1992 году». Ага, как раз перед тем, как Морна показалась.
— А кто ее нашел? — спросила Морна.
— Да целая куча народа. Говорю же, ее собирали по кусочкам. «Исследования длились пятнадцать лет, в них принимали участие сорок семь ученых».
Поглядев на Морну, мама сказала:
— Тебе тоже пятнадцать. Почти. И я одна справилась.
— «Она была прямоходящей», — прочитала Лола. — Точно ты, Морна. Пока кости не раскрошились. Ты скоро будешь выглядеть как старуха. — Она сунула в рот тост. — Только не четыре миллиона лет, помладше.
Однажды утром мама застала Морну за подкидыванием кувшина с водой перед взвешиванием.
— Ты что, он же может упасть тебе на голову! — воскликнула она. — Может убить тебя! — Вырвала кувшин из рук дочери, и тот упал на пол и разлетелся по полу ванной десятками осколков.
— Ой, — проговорила мама. — Семь лет невезения. Хотя нет, это же не зеркало.
Морна вытерла рот тыльной стороной ладони. Сквозь кожу просвечивали косточки. Она смахивала на пособие по анатомии, как глубокомысленно заметила Лола. Скоро от нее вообще ничего не останется. Сплошная физиология.
Вся семейная жизнь уже многие месяцы представляла череду уловок и интриг. Мама готовила для Морны яичницу и тайком вливала ложку сливок. В клинике, где Морна наблюдалась, ее обычно заставляли есть бутерброды на белом хлебе, густо намазанные маслом и щедро сдобренные толстыми кусками сыра. Она же просиживала долгие часы за столом, непрерывно придавливая хлеб к тарелке, чтобы выжать из бутерброда жир. Ее уговаривали: «Просто попробуй, Морна». Она отвечала: «Я лучше умру».
Если ее вес упадет на определенный процент, ей придется вернуться в клинику. Там от нее не отходили, пока она не съедала, что положено. Еда была по расписанию, завершать прием пищи полагалось по часам, иначе следовало наказание. Медсестры не спускали с Морны глаз, чтобы она не спрятала еду под одежду, и регулярно обыскивали, слой за слоем. В каждой туалетной комнате стояли камеры — так уверяла Морна. Если ей вздумается изрыгнуть съеденное, это обязательно заметят. И тогда пропишут постельный режим. Она так долго пролежала на больничной койке, что, когда вернулась домой, ее ноги были дряблыми и белыми.
Основатель клиники, шотландец с высокими идеалами, требовал от пациенток работать в саду и выращивать овощи, которыми они питались.
Как-то Морна увидела, как голодающая девушка слопала молодой горох — зерна, стручок и все остальное. Зрелище ее потрясло: девушка растягивала потрескавшиеся губы, с нежной улыбкой вгрызалась в зелень, кусала и кусала… «Вот бы вы видели, — повторяла она, — добрая еда рождается только из почвы, по воле Господа».
Но иногда девушки оказывались слишком слабыми для физического труда, падали прямо на грядки. Их подбирали, конечно, отряхивали от комьев земли; грабли и мотыги оставляли валяться среди грядок, словно оружие, брошенное на поле боя разгромленным войском.
Мама недовольно ворчала — фургон доставки не привез заказ из супермаркета.
— Обещают в рекламе доставить в течение двух часов. — Она распахнула холодильник и принялась шарить по полкам. — Мне нужны петрушка и пикша для рыбного пирога.
— Брр! — Лола поежилась. — Звучит так, будто Морна уже на него наблевала.
— Ты бессердечная стерва! — воскликнула мама. Вокруг нее клубился стылый воздух. — Это ты принесла несчастье в наш дом!
— Да неужели? — язвительно спросила Лола.
Накануне вечером Лола видела, как Морна спустилась со своего яруса — темный, дрожащий силуэт в ночном холоде; центральное отопление было выключено, поскольку никакому теплокровному существу не следует бодрствовать в столь поздний час. Она откинула одеяло, встала и последовала за Морной на темную лестничную площадку. Обе были босиком. Морна — в кружевной ночнушке, как призрак из рассказа Эдгара По. Лола до сих пор спала в старой застиранной пижаме «Мистер Мен», на 8–9 лет, к которой привязалась настолько, что не желала внимать голосу разума. Мистер Лентяй, символ компании, чернел расплывчатым пятном на скукоженной куртке, что поднималась и опадала над круглым животиком; штанины едва доставали до икр, а резинка сползала ниже талии, так что Лоле приходилось поддергивать штаны каждые несколько шагов. В окно светила луна, и на лестничной площадке лицо сестры казалось выбеленным, отчасти затененным, будто изборожденным кратерами, точь-в-точь Луна, таинственная и далекая. Морна двинулась вниз, к компьютеру, намереваясь отменить заказ из супермаркета.
В отцовском кабинете Морна села в рабочее кресло. Подвигала босыми пятками по ковру, подталкивая кресло к столу. Компьютер был нужен отцу для работы. Девочек об этом регулярно предупреждали, упоминали, что их мать получила высший балл по АОСО без всякой техники, только при помощи ручки и бумаги; говорили, что им разрешено пользоваться компьютером исключительно под присмотром и что в Интернет можно выйти, например, в публичной библиотеке.
Морна вызвала на экран бланк заказа продуктов. И покосилась на сестру:
— Не говори маме.
Она и без того узнает достаточно скоро. Еду привезут в любом случае. Так всегда бывает. А Морна почему-то не в состоянии этого усвоить.
— Как ты можешь быть такой жирной? — спросила Морна. — Тебе же всего одиннадцать.
Лола смотрела на нее, такую решительную, терпеливо просматривающую запретные сайты, раскачивающуюся туда и сюда на отцовском кресле. Повернулась, собираясь идти обратно, подтянула спадающие пижамные штаны. И услышала некий звук, какого раньше от сестры не слыхала. Обернулась.
— Морна, что это?!
Минуту-другую они пялились на экран, не в силах разобрать, кого видят — человека или животное? Нет, все-таки человек. Женщина. На четвереньках. Голая. На шее у нее был металлический ошейник. От ошейника тянулась цепь.
Лола широко раскрыла рот, замерла, поддерживая штаны обеими руками. За цепь кто-то дергал. Мужчина. Мужской силуэт на стене.
Женщина походила на гончую собаку. Тело совершенно белое. Лицо размытое, выражения не разобрать. Такую встретишь — не узнаешь. Вполне может оказаться кем-то из знакомых.
— Валяй, — сказала наконец Лола. — Продолжай.
Палец Морны дрогнул в нерешительности.
— Работает, значит! Он всегда тут, работает. — Она посмотрела на сестру. — Держись своего Лентяя, с ним ты в безопасности.
— Давай дальше, — предложила Лола. — Посмотрим, что там еще.
Но Морна стерла изображение. Экран на мгновение потемнел. Она потерла себя по ребрам со стороны сердца. Другая рука зависла над клавиатурой. Вот и бланк заказа. Морна пробежалась по списку продуктов, добавила собачьего корма.
— Скажу, что это я. — Лола хмыкнула. — Для своего воображаемого питомца.
Морна пожала плечами.
Потом они лежали в постелях и негромко переговаривались в темноте, как привыкли, еще когда были маленькими. Морна сказала, что отец будет уверять — мол, нашел картинку случайно.
— А вдруг и вправду случайно? — спросила Лола.
Морна промолчала. Лола подумала, что мама наверняка знает. Можно вызвать полицию. И как быть, если они придут и арестуют отца? Если он сядет в тюрьму, мы лишимся денег.
Морна сказала:
— Это не преступление. Собаки. Голые женщины, как собаки. Преступление — это картинки голых детей.
— Ей платят или просто заставляют?
— Может, наркотики подсовывают. Глупая сучка! — Морна злилась на эту женщину или девушку, которая то ли за деньги, то ли насильно корчила из себя животное, отдавая тело на поругание. — Мне холодно.
Лола услышала, как у нее стучат зубы. Морна вся съежилась, холод сковал ее с ног до головы, сердце билось медленно, словно каменея. Она положила руку себе на грудь. И сжалась в комок, подтянув колени к подбородку.
— Если отца посадят, — сказала Лола, — ты будешь нас содержать. Наверное, в шоу уродов хорошо платят.
Доктор Бхаттачарайя пришла поговорить о чрезмерной волосатости. Так бывает, сказала она. Называется лануго[29]. Увы, так бывает, к сожалению. Она присела на диван и прибавила:
— Ваша дочь совсем меня извела.
Отец хотел, чтобы Морна вернулась в клинику.
— Уж простите за прямоту, но либо она уезжает, либо я ухожу.
Доктор Бхаттачарайя моргнула под очками.
Поделиться книгой: