Помоги проекту - поделись книгой:
Основную массу повстанческого войска составляли крестьяне и мещане. Реестровцев вместе с запорожцами насчитывалось не более 4 тыс. Подавляющее большинство восставших было очень плохо вооружено. Окольский писал: «Не все имеют ружья, иные вооружены рогатинами, косами, секирами». Не хватало и продовольствия. На Поднепровье в течение нескольких лет была засуха, выгорели не только хлеба, но и травы. Однако в повстанческом лагере царил подъем.
Бой под Кумейками. На рассвете 6 декабря 1637 г. повстанческое войско выступило на Кумейки. Павлюк и Скидан решили первыми начать бой. Под Кумейками Потоцкий занял выгодные позиции. Польский лагерь, расположенный на возвышенности, прикрывался с одной стороны болотом и речкой, а с трех других — возами, поставленными в десять рядов. За возами стояли пешие полки и артиллерия, а за ними — конница. Войско Потоцкого насчитывало 15 тыс. человек.
Приблизившись к вражескому лагерю, повстанческое войско с ходу двинулось на ту его часть, которая прилегала к болоту. Окольский писал, что «наступление крестьян представляло весьма внушительное зрелище: они шли табором, построенным в шесть рядов, с четырьмя орудиями на челе, двумя по бокам и двумя при конях, а в середине между возами шло войско… правильно разделенное на полки и сотни». Над ним развевались знамена. Повстанцев, замечает Окольский, «нельзя было упрекнуть в отсутствии сообразительности и искусства». У самого польского лагеря путь им преградило болото. Со стороны горящих Кумеек дул сильный ветер, неся в глаза густой дым и горячий пепел. Прикрываясь огнем из пушек и самопалов, повстанцы начали отходить.
Потоцкий бросил на них конницу. Остановившись на ровном месте и наскоро окружив себя возами, повстанцы трижды отбили яростные атаки польской конницы, поддержанные пехотой и артиллерией. «Хлопство проявляло такое ожесточение и упорство, — писал Потоцкий, — что все как один отказывались от мира. Те, у которых не было оружия, били жолнеров оглоблями и дышлами». Только во время четвертой атаки, уже ночью, части польского войска во главе с Петром Потоцким, сыном польского гетмана, удалось ворваться в лагерь повстанцев. Но последние быстро закрыли прорыв, и П. Потоцкий со своим отрядом оказался в окружении. Николай Потоцкий, стремясь освободить попавших в окружение, бросал един полк за другим на повстанческий лагерь. Сражение становилось все более ожесточенным. Жолнеры П. Потоцкого подожгли в повстанческом лагере возы с сеном, взорвали бочки с порохом. Но и после этого повстанцы продолжали упорно сражаться. Однако потери их были очень тяжелы. Остро ощущалась нехватка пороха. Перевес был на стороне противника. Повстанцы, чтобы избежать полного поражения, решили отступать. Еще вечером Павлюк с отрядом оставил лагерь и пошел на Чигирин. С ним выступил и Скидан. Командование повстанческими силами принял Дмитрий Гуня. Под его руководством сражение продолжалось до поздней ночи. На рассвете и Гуня с основными силами стал отступать на Мошны. Таким образом, под Кумейками повстанцы потерпели поражение.
Некоторые военачальники советовали польному гетману преследовать повстанцев. Однако Н. Потоцкий в связи с большими потерями не решился на это. Лишь утром он выступил на Мошны, уже оставленные Гуней. 9 декабря польный гетман подошел к Черкассам, где получил известие, что полк Лаща окружил в местечке Боровице отряд Павлюка. На следующий день, 10 декабря, Потоцкий уже был под Боровицей. Местечко горело. Однако повстанцы защищались с такой отвагой, что польный гетман вынужден был вступить в переговоры. В польский лагерь прибыл Павлюк, Томиленко и еще трое старшин. Н. Потоцкий и А. Кисель обещали всем осажденным свободу, если они прекратят сопротивление. Старшина согласилась на капитуляцию. Но едва повстанцы вышли из местечка, как их окружило коронное войско. Павлюк и несколько старшин были схвачены и в оковах отправлены в Варшаву.
14 декабря повстанцам объявили условия Н. Потоцкого: реестровые казаки обязаны были отныне «оставаться в спокойствии и порядке» и по первому же требованию коронных гетманов выступить в поход, изгнать из Запорожья «чернь» и ликвидировать саму Сечь. Таким образом, условиями капитуляции польские власти в лице Н. Потоцкого и А. Киселя демонстративно подчеркивали, что признают только реестровцев, а «самовольных» казаков, т. е. основную массу повстанцев, полностью игнорируют. Тут же Потоцкий назначил новую реестровую старшину: старшим реестра — Ильяша Караимовича, войсковым писарем — Богдана Хмельницкого (участника этого и предыдущего восстания), судьями — Богдана и Кушу, есаулами — Федора Лютая и Левка Бубновского, а также шесть полковников. Новая старшина, за исключением Ильяша Караимовича и немногих других, состояла из тех, кто так или иначе принимал участие в восстании. Этими назначениями Потоцкий пытался побудить других повстанцев сложить оружие.
После подавления восстания Потоцкий начал расправу с населением Восточной Украины. Разделив коронное войско на несколько частей, он направил их в разные местности, а сам двинулся на Левобережье, где находились его владения. По дороге польный гетман сеял страх и смерть, «а по его примеру, — замечает Окольский, — и сами паны наказывали своих непокорных подданных то смертью, то лишением имущества». Вступив в Нежин, центр своего староства, Потоцкий приказал на всех дорогах, которые вели в город, расставить виселицы и колья с казненными. «Теперь удобная минута, — злорадствовал он, — чтобы лепить из них, как из воска, все, что угодно, дабы это зло не гнездилось больше в лоне Речи Посполитой». Украинское население, спасаясь от панской мести, массами бежало в Россию. Потоцкий настаивал на выдаче беглецов, но русские власти категорически отклоняли эти требования.
Пытки, казни и другие зверства не могли сломить волю народа к борьбе. Крестьяне и мещане продолжали бежать на Запорожье. Туда же отступали разбитые повстанческие отряды. В Запорожской Сечи собирались силы для новых выступлений. Уже в феврале 1638 г. на Запорожье под началом Скидана собралось 5–6 тыс. человек.
Копецпольский, надеясь подавить восстание в самом начале, решил послать за пороги реестровое войско, и чтобы оно снова не соединилось с повстанцами, провел новую «чистку» его.
Кисель и Караимович созвали в Трахтемирове реестровую раду и начали пересмотр реестра, сократив его фактически до 5 тыс. человек, причем казаков принуждали присягать каждого в отдельности, а не всем войском, как было раньше. Наконец реестровцам был отдан приказ выступить под началом Караимовича в поход на Запорожье.
Еще до этого ранней весной за пороги был послан отряд жолнеров численностью 500 человек во главе с ротмистром Мелецким. Задача его заключалась в том, чтобы путем обмана отвлечь запорожцев от участия в восстании, выманить их из Сечи обещанием вписать всех без исключения в реестр. Для этого Мелецкий, чтобы не вызвать сомнений в правдивости своих намерений, должен был составить фиктивный реестр. В том же случае, если казаки не поверят ему, разгромить Сечь с помощью отряда Караимовича.
Мелецкий прибыл на Запорожье, однако все его предложения были с негодованием отвергнуты, а попытка применить оружие кончилась для отряда жолнеров полным разгромом.
Сам Мелецкий едва спасся. Провал своей миссии он объяснял, в числе других причин, нежеланием реестровцев выступить против сечевиков, более того, переходом части их на сторону запорожцев. Докладывая коронному гетману о случившемся, Мелецкий с сокрушением писал: «Легче волком пахать, чем казаками против их же народа воевать».
Второй этап восстания. Узнав о результатах экспедиции на Запорожье, Конецпольский приказал немедленно поставить в Кременчуге и в Чигирине сильные гарнизоны, а часть коронного войска под началом Станислава Потоцкого — брата польного гетмана — выдвинуть еще дальше на юг, ближе к Запорожью. Однако запорожцы опередили коронного гетмана, выступив «на волость» в марте 1638 г. Начался второй этап восстания.
Еще в начале 1638 г. повстанцами в Сечи был избран новый гетман — Яцко Острянин, который в минувшем году возглавлял восстание на Левобережье. Одновременно из Сечи на Дон были отправлены посланцы с просьбой о помощи. В марте, накануне похода, Острянин обратился с универсалом к украинскому народу, объявляя, что он идет и «з войском на Украину для выдвигненья (освобождения. — Ред.) вас, народа нашего православного, от ярма порабощения и мучительства тиранского ляховского и для отмщения починеных обид, разорений и мучительских ругательств… всему поспольству рода Русского в Малой России, по обоим сторонам Днепра мешкаючого». Универсал Острянина рисовал потрясающую по своей обличительной силе картину издевательств панов над украинским народом. В нем говорилось, что войско запорожское, чутко прислушивающееся к страданиям народным, не в силах уже видеть «отцов и матерей своих всегда ругаемых и безчестимых, также братов, сестер и жен тиранско забиваемых, роскривавляемых и мордуемых, по ломках ледовых в тряскучие морози понуряемых и обливаемых, в плуг аки волов (чого под слонцем неслихано) запрягаемих… бичуемих и погоняемих… аби добре тягли… на едно посмевиско и ругание»[263]. Острянин призывал население присоединяться к повстанцам, как только они появятся на территории Речи Посполитой, а пока что тайно готовиться к войне и особенно остерегаться «отродков и отщепенцев наших», из-за личного благополучия предающих интересы народа (имеются в виду предатели из числа реестровой старшины).
Универсал распространялся по всей Украине. Его развозили и разносили старцы-бандуристы, подростки и, по словам Окольского, даже монахи. Призывы к восстанию находили горячий отклик в среде угнетенных масс. По свидетельству того же Окольского, украинский люд готовился к борьбе: одни шли на Запорожье, другие отправляли туда продовольствие, деньги, порох и пр.
Ранней весной повстанцы развернули боевые действия. Они разделились на три отряда. Первый во главе с Острянином, двигаясь левым берегом Днепра, занял Кременчуг и повернул на Хорол и Омельник. Запорожская флотилия под началом Гуни поднялась по Днепру и заняла перевозы в Кременчуге, Максимовке, Бужине и Чигирин-Дубраве. Скидан с остальными силами двигался правым берегом Днепра и занял Чигирин. Задача, стоявшая перед повстанцами, заключалась, очевидно, в уничтожении коронного войска под командой С. Потоцкого на Левобережье. Разрешить ее должен был Острянин с основными силами. Задача, возложенная на Гуню, состояла в том, чтобы лишить С. Потоцкого возможности отступить на правый берег Днепра. Скидан должен был задерживать и разбивать те войска, которые могли идти на помощь С. Потоцкому.
Несмотря на всю осторожность, с которой двигался Острянин, С. Потоцкий получил необходимые сведения о его маршруте и поспешил навстречу. За ним шел Караимович с реестровцами. По свидетельству Окольского, силы Острянина были еще малы. Оказавшись перед превосходящими силами врага, он решил обороняться, заняв ближайший удобный для этого пункт — Голтву, где и стал ждать подкреплений. Голтва находилась на левом берегу одноименной реки, впадающей в Псел, в полукружии, образованном этими двумя реками. Город, обнесенный частоколом, имел замок, от которого до правого берега, где были болота и леса, тянулся узкий длинный мост. Повстанцы укрепили Голтву, насыпав вал, перегородивший открытую сторону полукружия, а находившийся перед валом курган превратили в редут, где поставили пушки.
В конце апреля С. Потоцкий уже занял позиции под Голтвой. Свой лагерь он также обнес валом, протянутым от одной реки к другой. 25 апреля Потоцкий отправил на правый берег Пела два полка иностранной пехоты и несколько тысяч реестровцев под началом Караимовича с заданием овладеть замком с противоположной стороны — от моста. Острянин разгадал этот план и послал в тыл Караимовичу отряд повстанцев. Караимович, перейдя реку, пытался по мосту подступить к замковым воротам, но был встречен сильным огнем. Потеряв много убитыми и ранеными (был ранен и сам Караимович), он хотел вернуться к переправе, чтобы перейти на левый берег. Однако повстанцы преградили ему путь к отступлению, сделав завалы из деревьев и открыв оттуда уничтожающий огонь. Враги должны были искать спасения в болоте, где и были полностью истреблены. По свидетельству русского современника, «тех де немец и листровых казаков запорозские черкасы побили всех наголову, только ушло немец в ляцской табур 18 человек»[264].
Штурм повстанческого лагеря, предпринятый на следующий день Потоцким, был также отбит с большими потерями для атаковавших. Более того, с тыла польскому войску нанесла удар повстанческая пехота, заблаговременно посланная в обход. Она отбросила и конницу Потоцкого, когда та попыталась преградить ей дорогу.
Потерпев поражение, С. Потоцкий 1 мая отвел свое войско к Лубнам — удобному для обороны пункту — и послал в Бар к коронному гетману послов с просьбой о помощи. Он ожидал также прихода своего брата Н. Потоцкого и Иеремии Вишневецкого. Тем временем Острянин продвигался вслед за Потоцким, намереваясь разбить противника до подхода к нему подкреплений. Повстанцы тоже надеялись на приход к ним свежих сил. И действительно, их войско вскоре увеличилось до 12 тыс. человек.
6 мая под Лубнами между повстанцами и польским войском С. Потоцкого, насчитывавшим около 6 тыс. человек, началось жестокое сражение. «Поле, — пишет Окольский, — уже обильно оросилось кровью, время перешло далеко за полдень, уже миновала вечерня, а битва все еще продолжается, оставаясь нерешенною». К вечеру повстанцы сильным ударом обратили врага в бегство. Войско Потоцкого бросилось на мост, ведущий в город, но он обрушился и похоронил в реке немало жолнеров и реестровцев.
Битва под Лубнами ослабила обе стороны, не дав никому преимущества. Все же Потоцкий оказался в лучшем положении: он находился в Лубнах, а Острянин — в поле. Вот почему последний той же ночью стал отходить на северо-восток, а потом повернул к Миргороду. Перед тем как штурмовать Лубны, он стремился подкрепить свои ослабленные силы и пополнить запас продовольствия и пороха, значительное количество которого имелось в Миргороде. Но по прибытии в город Острянин узнал, что на помощь С. Потоцкому уже идут Н. Потоцкий и И. Вишневецкий. Тогда он покинул Миргород и, обойдя Лубны с юга, двинулся через Лукомль на Слепород. На дорогу, которая вела из Пирятина в Лубны, повстанческий гетман отправил полк атамана Сокирявого (1500 человек) с заданием ударить на Лубны в момент, когда к городу будут подступать основные силы повстанцев.
Но этому плану не суждено было осуществиться. 29 мая в Лубны прибыл И. Вишневецкий приблизительно с 2 тыс. пехотинцев и 12 пушками. Когда Острянин с повстанцами приблизился к Слепороду, на него всеми силами ударили С. Потоцкий и И. Вишневецкий. Сражение продолжалось целый день. Ночью Острянин отвел повстанческое войско к Лукомлю, а оттуда вдоль Сулы двинулся к Жовнину.
Позиции, занятые Острянином под Жовнином, вблизи впадения Сулы в Днепр, были невыгодны. 31 мая, дождавшись подхода других частей, С. Потоцкий превосходящими силами начал штурм повстанческого лагеря. Противнику удалось в нескольких местах прорвать оборону, захватить 8 пушек и много пороха. Считая дальнейшее сопротивление нецелесообразным, Острянин с небольшой частью войска переправился через Сулу, а затем перешел русскую границу. По дороге к нему присоединялись другие повстанцы с семьями, так что в Белгород прибыло более тысячи казаков.
После ухода Острянина оставшиеся повстанцы избрали гетманом Д. Гуню, и на следующий день сражение возобновилось с удвоенной силой. Обе стороны понесли большие потери.
Героическая оборона повстанцев у Старца. 10 июня повстанцы узнали, что в Переяслав с большим войском, в значительной части конным, прибыл Н. Потоцкий. Через несколько дней он мог появиться под Жовнином. Гуня решил занять более выгодные позиции и той же ночью (11 июня), перейдя с войском Сулу, направился к устью Старца (точное местоположение этого Старца, а их много на Днепре, неизвестно; вероятно, он находился в 15–20 км на юг от р. Сулы, вблизи Градижска). Здесь 12 июня его настигла конница Н. Потоцкого. Повстанцам пришлось укреплять лагерь уже под огнем противника. Ночью к Старцу подошли основные силы С. Потоцкого и И. Вишневецкого.
Началась длительная осада повстанческого лагеря. К польному гетману все время прибывали подкрепления. Злорадствуя, Окольский писал: «Мятежные крестьяне ежедневно наблюдали из окопа прибытие новых полков, между тем как сами они не получали никакого подкрепления». Зная стойкость повстанцев, Н. Потоцкий решил истощить их физические и моральные силы. Он разослал в разные места карательные отряды под начальством Лаща и ему подобных. Каратели, как цинично пишет Окольский, «очищали дороги от мятежных скопищ, водворяя в полях порядок, как бы в благоустроенном городе». Тщетно Гуня требовал от панов прекратить истребление мирного населения. «Уж пусть бы, — писал он Потоцкому, — вы вели войну с нами, с войском Запорожским… лишь бы оставили в покое бедных и невинных и угнетенных людей, которых голоса и безвинно пролитая кровь взывают к богу об отмщении».
Повстанцы оказывали упорное сопротивление. 25 июня войско повел в атаку сам Гуня. Ядром был убит казак, несший бунчук над повстанческим гетманом. Гуня подхватил бунчук и бросился вперед. И хотя ни тогда, ни позднее повстанцам не удалось прорвать вражеское кольцо, паны все же не смогли сломить их сопротивление. 1 июля Потоцкий отправил к Гуне своих представителей с копиями сеймовых постановлений (сейм состоялся в марте — апреле 1638 г.), предусматривавших сохранение реестра в прежнем размере. Этим польный гетман рассчитывал вызвать раздор в повстанческом войске, отколов реестровцев от основной массы повстанцев. Но войско единодушно отвергло сеймовые постановления. Характеризуя настроение повстанцев, Окольский отметил, что они «выше всего ставили крестьянские претензии».
В конце июля Н. Потоцкий предпринял генеральный штурм повстанческого лагеря. У осажденных уже кончались запасы продовольствия и пороха. Попытка казацкого полковника Филоненко с двухтысячным отрядом прорваться к осажденным и доставить им продовольствие в целом не имела успеха: пробилось всего несколько сот человек лишь с двухдневным запасом продовольствия.
Кольцо осады еще больше сжалось. Осажденные теряли последнюю надежду на помощь. Этим и воспользовалась часть реестровых старшин, примкнувших к восстанию. Как это бывало и раньше в подобных случаях, сторонники соглашения с панами начали уговаривать повстанцев принять предложения Потоцкого и отправили к нему депутацию из трех старшин — Романа Пешты, Ивана Боярина и Василия Сакуна. Те же, кто не пошел на соглашение, во главе с Гуней и Филоненко той же ночью покинули лагерь у Старца и ушли на Запорожье.
Соглашение было заключено 29 июля 1638 г. Н. Потоцкий, по словам бискупа Пясецкого, лично заверял повстанцев (имелись в виду реестровые казаки, участвовавшие в восстании), что на ближайшем сейме им возвратят утраченные вольности. Как и всегда в таких случаях, повстанцев обещали не преследовать за участие в восстании. Но когда они начали небольшими группами расходиться по домам, их стали беспощадно уничтожать.
Усиление польско-шляхетского гнета. 30 августа 1638 г. Н. Потоцкий созвал в Киеве «общую раду» реестровых казаков, в которой, однако, кроме старшин, имели право принять участие лишь по нескольку рядовых казаков от каждого из шести полков. На раде была оглашена так называемая Ординация Войска Запорожского реестрового, принятая на весеннем сейме 1638 г. Она отменяла «на вечные времена все льготы, доходы, право на самосуд (казацкий суд. — Ред.) и на выбор старшин». Вместо гетмана реестра (или старшего) назначался комиссар, избранный сеймом по рекомендациям коронных гетманов и обязательно из шляхты. Комиссару, резиденцией которого должен был стать Трахтемиров, предоставлялась военная и судебная власть в реестре и поручалось решительно подавлять любое «своевольство казацкое». Реестр должен был состоять из шести полков по тысяче казаков в каждом. Войсковые есаулы и полковники также назначались польским правительством «из шляхтичей опытных в военном деле и известных непоколебимою верностью».
Реестровцы имели право селиться только в Черкасском, Каневском и Корсунском староствах, а также в пограничных городах.
Все остальные пункты Ординации были направлены против Запорожской Сечи. Реестровый гарнизон за порогами должен был разгонять «своевольные скопища на островах и речках». Не только население, но и реестровцы не имели права под страхом смертной казни появляться за порогами без специального письменного разрешения.
Таким образом, Ординация 1638 г. лишала реестровцев всех полученных ранее прав, во всяком случае формально, и ставила их в полное подчинение назначенным сеймом и польским правительством начальникам.
24 ноября того же года в урочище Маслов Став состоялась «заключительная комиссия с козаками». В присутствии Н. Потоцкого и других панов было объявлено постановление, где говорилось, в частности, что казаки «покорно принимают заслуженное ярмо на свои шеи». Комиссаром реестра назначался шляхтич П. Комаровский, войсковыми есаулами — И. Караимович и Л. Бубновский. Полковых есаулов и сотников разрешалось избирать самим казакам. Среди избранных — два сотника — Чигиринский Богдан Хмельницкий и переяславский Федор Лютай — будущие деятели освободительной войны 1648–1654 гг.
В подкрепление принятых постановлений, направленных против Запорожской Сечи, было решено немедленно отстроить крепость Кодак согласно правилам голландской фортификационной техники, расширить ее и втрое увеличить гарнизон.
После поражения восстания 1637–1638 гг. на Украине начался жесточайший террор. Паны истребляли «дух недовольства». Как сообщали белгородские воеводы, «их (казаков. — Ред.) крестьянскую веру нарушают и церкви божие разрушают, и их побивают и жен их и детей, забирая в хоромы, пожигают и пищальное зелье, насыпав им в пазуху, зажигают, и сосцы у жен их резали, и дворы их и всякое строение разоряли и пограбили»[265]. Среди шляхетских палачей, которые жестокостью и наглостью соревновались друг с другом, на пальму первенства претендовал уже известный нам коронный стражник Самуил Лащ, которому покровительствовал великий коронный гетман Конецпольский. С отрядами наемников он то и дело нападал на села и местечки. Эти проходимцы и бродяги из-за границы, драгуны на краденых кобылах, как выразился современник, известный польский публицист Старовольский, беспощадно грабили, мучили и убивали мирное население.
Усиливались притеснения реестровых казаков владельцами имений и старостами. Как пишет Самовидец, казаков заставляли отбывать барщину, чистить панских коней, исполнять разные работы в панских дворах. Тяжелым был и произвол старшин. Они присваивали плату, назначенную казакам от казны, принуждали их работать в своих хозяйствах, отбирали у казаков часть добычи от охоты, рыбной ловли и т. д. Из-за всего этого, пишет Самовидец, «до великого убозства козацтво прийшло»[266].
Польские власти бдительно следили за тем, чтобы «казацкими правами» ни в коем случае не пользовались даже сыновья казаков, не вписанные в шеститысячный реестр. «Хочай и сын козацкій, — замечает Самовидец, — тую же панщину мусіл робити и плату давати»[267]. Еще более страшную картину притеснений, которым подвергались реестровые казаки, нарисовал Богдан Хмельницкий в своем письме королю Владиславу IV летом 1648 г. Королевские старосты и владельцы «старинный поля и выробленные нивы отчизны, гумна, мельницы и все козацкое, що есть в уподобаню, видирают, отбирают быдло; одесятствуют пчолы; конѣ послѣдши, которыми в войску служили, отыймуют, а скаржитися (жаловаться. — Ред.) не годиться: прозьби за гордыню, жалобы и слезы за бунты имѣют. Полны Козаков темницы. Иные явные терпят узы на тѣлѣ»[268].
В то же время усилился магнатский произвол. Феодальное своеволие, казалось, не знает пределов. Иеремия Вишневецкий, например, в 1643 г. захватил у городельского старосты А. Харлезского городища Гайворон с группой сел, присоединив их к своим огромным заднепровским владениям. В следующем году он отобрал у надворного маршала А. Казановского г. Ромны «с волостью», кроме того, в разное время занял над реками Оржицей и Хоролом «наймней 36 миль».
В борьбе за землю магнаты пренебрегали законами Речи Посполитой и добивались у короля подтвердительных грамот на захваченные владения. Под их давлением король давал и отменял, в зависимости от ситуации, такие грамоты, вконец запутывая взаимоотношения как между «корольками», так и между ними и собой.
От магнатского своеволия больше всего страдали народные массы. Но терпела от него и шляхта, в первую очередь мелкая. По словам современника, богатого украинского пана Ерлича, лащевцы, например, не только грабили шляхетские имения, но и подвергали насилию шляхетских жен и дочерей. За подобные деяния Лащ 236 раз был осужден на банницию (изгнание) и 37 раз на инфамию (лишение чести), но тем не менее до самой смерти Конецпольского он избегал наказания. Однажды, издеваясь над королевской юстицией, Лащ появился при дворе Владислава IV в одежде, обшитой осуждавшими его судебными приговорами.
Десятилетие 1638–1648 гг. — время магнатского террора — польские паны называли периодом «золотого покоя». Но это было затишье перед бурей. Несмотря на то что все предыдущие народные восстания жестоко подавлялись, надвигалась новая, еще более грозная социальная буря.
Значение народных восстаний. Одной из характерных черт народных восстаний было то, что восставшие крестьяне, мещане, запорожские и реестровые казаки искали поддержки и защиты у России, более того — стремились перейти под власть Русского государства. Тяготение народных масс к России обусловливалось глубокими причинами. Украинский народ, близкий русскому языком, бытом и культурой, был также связан с ним общностью происхождения и веры. Большое значение для укрепления дружеских связей между двумя народами имела первая в истории России крестьянская война начала XVII в., в которой плечом к плечу с русскими крестьянами, горожанами, казаками против помещиков, бояр и царских воевод выступали украинские крестьяне, мещане и казаки. Много русских крестьян и казаков принимало участие в освободительной борьбе украинского народа в XVI — первой половине XVII в. Украинские и русские казаки совместно боролись против турецкой и татарской агрессии. С XVI в., спасаясь от притеснений со стороны панов, украинское население переселялось в смежную с Украиной полосу Русской территории — Слобожанщину.
Массовый переход украинского населения на Слобожанщину начался в XVI в. Еще в 1546 г. путивльский воевода Троекуров писал в Москву: «Ныне, государь, казаков на поле много и черкасцев и киян, и твоих государевых людей»[269]. Поток переселенцев в Россию увеличился после поражения восстаний 20—30-х годов XVII в. Так, в челобитной старшины В. Иванкиева от 18 июля 1639 г. читаем: «Выехал я… из Запорог на твое государево имя на Путивль, а со мною выехало… черкас и всяких служилых людей 10 000»[270].
Тяготение народных масс к России поддерживалось политикой русского правительства и особенностями социально-политического строя Русского государства. Украинцы, переселявшиеся в Россию, получали всяческую поддержку. Русское правительство, заботясь о заселении юго-западной окраины государства и об охране границы от татарских нападений, поощряло переселенцев: наделяло землей, оказывало денежную помощь, освобождало от налогов, признавало за многими из них казацкие права. В Слободской Украине возникла казацкая организация, которая некоторыми чертами своего экономического и правового положения напоминала реестровое войско.
В отличие от Польши, где крепостное право окончательно оформилось уже во второй половине XVI в., в России крестьяне еще не были полностью закрепощены. Более того, там существовали целые области, прежде всего Дон и Ник, которые не знали в это время крепостничества (на Слобожанщине оно также было мало развито) и пользовались самоуправлением.
К России наряду с городскими низами тяготели и средние слои украинского мещанства. В борьбе против политики экономического и национально-религиозного гнета, которую проводило польское правительство, мещанство и его организации — братства встречали поддержку со стороны Русского государства. Укреплялись экономические связи, прежде всего торговые, украинских городов с Россией.
Жестокое гонение на православие ставило перед духовенством вопрос: либо принять унию и разорвать со своим народом, как это и сделала часть священников и монахов, либо бороться вместе с ним за сохранение православной веры. В последнем случае единственной опорой могла быть только Россия. В 1625 г., когда на Украине еще только назревало крестьянско-казацкое восстание, в Москву прибыл посланец киевского митрополита Иова Борецкого — луцкий епископ Исаакий Борискович. Он приехал, как видно из беседы с ним боярина Черкасского и дьяка Грамотина 14 января 1625 г., с представлением царю Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету о принятии Украины и запорожских казаков в покровительство.
Эта просьба, но в более выразительной форме, была повторена 9 августа 1630 г., во время восстания Тараса Федоровича. Новые посланцы Иова Борецкого, его сын Андрей и племянник Павел Князицкий, заявили: «Их (повстанцев. — Ред) де мочи не будет против поляков стоять, и оне де хотят бить челом… государю царю… всеа Русии, чтобы… пожаловал их велел им быть в своем государеве повеленье»[271]. Следовательно, на сей раз митрополит ставил такой важный вопрос уже от имени всех повстанцев, от всех тех, кто боролся за освобождение Украины от польско-шляхетского ярма.
Поражение восстания 1637–1638 гг. и Ординация не ослабили, а укрепили стремление народных масс к освобождению и в то же время окончательно раскололи реестровую старшину и близкие к ней слои, в первую очередь мелкое украинское шляхетство, на две группировки. Одна все еще придерживалась соглашательской политики, другая считала, что национально-религиозный гнет и все связанные с ним притеснения и ограничения можно ликвидировать, лишь освободившись из-под власти панской Польши, а это возможно осуществить только при помощи России — государства, где сильная царская власть опиралась на среднее и мелкое дворянство, близкое по своей социальной природе к казацкой старшине и украинскому шляхетству. Наиболее последовательным и решительным представителем второй группировки был участник восстания 30-х годов Чигиринский сотник Богдан Хмельницкий.
8. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
Реформационные течения. В общественно-политической жизни большинства стран Западной и Центральной Европы в XVI в. огромную роль играла реформация. Это мощное антифеодальное движение, вызванное глубокими социальными противоречиями в обществе, зарождением в недрах феодального строя капиталистических отношений, сопровождалось появлением новых религиозных учений, противопоставлявших официальной феодализированной церкви идеалы раннехристианских общин. В реформации было много различных направлений, отражавших интересы, часто противоречивые, разных классов и социальных прослоек.
Представители радикальных течений, выражая интересы крестьян и городских низов, призывали к борьбе против основ феодального строя; более умеренные течения выражали устремления средних слоев и зажиточной верхушки городского населения и выступали против засилия феодалов, за подчинение церкви их интересам; наконец, наиболее правые течения отражали настроения части светских феодалов, также стремившихся подчинить церковь своему влиянию и обогатиться за счет ее земельных владений.
Реформационное движение на Украине развернулось в тот период, когда во всей Европе, в том числе и в Речи Посполитой, уже шло наступление католической контрреформации. Руководящая роль в реформационных течениях на Украине принадлежала представителям крупных и средних феодалов, которые стремились ограничить или даже упразднить политические и имущественные привилегии католического духовенства.
Реформация на Украине, как и повсюду, возникла на почве местных социально-экономических отношений. На ее идеологическом оформлении отразились и культурные связи Украины с Россией, Белоруссией, Польшей, странами Западной Европы. Сохранились известия о пребывании на Украине и в Белоруссии еще в XV в. чешских гуситов и русских еретиков. С представителями «новгородско-московской» ереси связываются некоторые переводы Библии и философских произведений с древнееврейского языка на славянский (с элементами народного), появившиеся в Белоруссии и на Украине.
Порожденные реформацией догматические споры вызвали невиданный ранее интерес к публицистическим произведениям. В библиотеках Львовских горожан в XVI–XVII вв. имелись книги не только лютеранских и кальвинистских авторов, но и представителей радикального течения антитринитариев. Представители различных течений использовали эти книги для распространения своих взглядов в народных массах.
В 70-х годах XVI в. на Волыни поселились деятели русского плебейско-крестьянского еретического движения Феодосий Косой и Игнатий. Они считали, что «не подобает повиноватися властем и попом», разоблачали церковь как защитницу интересов господствующих классов, отрицали церковные обряды и догмы. Их взгляды пользовались на Украине значительной популярностью.
Во второй половине XVI — начале XVII в. часть феодалов Украины стала принимать кальвинизм. Он распространялся главным образом через Венгрию, Южную Польшу, Великое княжество Литовское. Позиции кальвинистов окрепли, когда около 1553 г. к ним присоединился литовский канцлер Н. К. Радзивилл. К кальвинистам примкнули также представители многих семейств украинских и белорусских магнатов и шляхтичей — Воловичей, Огинских, Пузын, Сапег, Ходкевичей и др. В последней четверти XVI в. украинский феодал князь А. Пронский превратил в крупный центр кальвинизма г. Берестечко на Волыни. Брацлавский воевода Я. Потоцкий ввел кальвинистское вероучение в Панивцах (Подолия), Гвиздце (Галичина) и других своих имениях. Общины кальвинистов возникли и в других местностях, особенно в Перемышльской и Холмской землях Русского воеводства, Белзском и Подляшском воеводствах.
Больше всего их появилось в Закарпатье. Кроме шляхтичей, в кальвинистские общины входили и горожане. Крестьяне, как правило, не воспринимали проповеди шляхтичей-кальвинистов, остававшихся для них такими же эксплуататорами, как и феодалы других вероисповеданий. Нередко паны, особенно в Закарпатье, принудительно переводили своих крепостных в «новую веру».
Реформация оказала определенное влияние и на тех, кто не оставил православной веры. Среди православных также распространялись осуществленные протестантами переводы библейских книг, опубликованные в г. Несвиже на белорусском языке, кальвинистский Катехизис Симона Будного, протестантские сборники проповедей. Идея перевода Библии на понятный народу язык, как и критического подхода к библейским текстам, нашла отзвук в среде просвещенной части православного духовенства. Протестантскими изданиями пользовались деятели культуры, переводившие на украинский язык «Пересопницкое евангелие» (1556–1661), «Креховский апостол» (60-е годы XVI в.). Ряд вопросов с кальвинистских позиций, не порывая с православием, освещал автор «Няговских поучений» — выдающегося памятника письменности Закарпатья второй половины XVI в.
В конце XVI — начале XVII в. большинство польских феодалов-кальвинистов вернулось в католичество, которое наиболее соответствовало их классовым интересам и было удобным орудием духовного порабощения украинского и белорусского народов. Упадок кальвинизма объясняется также наступлением контрреформации, усилением религиозных притеснений всех некатоликов.
Особенно тяжелым стало положение антитринитариев — наиболее радикального крыла реформационного движения, отрицавшего не только основной догмат христианства — тройственность бога, но и склонявшегося к отрицанию частной собственности и государства. Организационно антитринитарии отделились от кальвинистов в 60-х годах XVI в. и вскоре основали ряд своих общин на украинских землях. Антитринитарий Мотовило, в одном из своих произведений защищавший православную церковь от тенденциозных нападок католической публицистики, разделял взгляды о неминуемости тысячелетнего царства Христового, под которым еретики-хилиасты подразумевали общество без частной собственности и государственной власти.
Такой социальный радикализм первоначально был присущ значительной части антитринитариев (арианам), особенно выходцам из народа. Однако в начале XVII в. в движении антитринитариев взяли верх более умеренные социниане — последователи итальянского гуманиста и реформационного деятеля Фаусто Соццини. Они, учитывая усиление религиозного гнета, декларировали временное примирение с феодальным государством, хотя и не отказывались от принципиального осуждения имущественного неравенства. Социниане с рационалистических позиций критиковали церковные догмы, выступали за свободу совести как предпосылку нравственного усовершенствования человека.
У деятелей левого крыла социниан проповедь нравственно-этических принципов не вела, как это было свойственно представителям правых течений реформации, к примирению с общественной несправедливостью. Популярен был в их среде и гуманистический взгляд на определение ценности человека не его верностью религиозным догмам, а тем, насколько он в жизни руководствуется нормами этики. Некоторые из антитринитариев симпатизировали эпикурейским доктринам, граничившим с атеизмом. В этом обвиняли, например, бывшего антитринитария Дмитрия Гулевича (впоследствии маршалка светской части Брестского православного собора).
Наибольшее распространение социнианство получило на Волыни и в западной части Киевщины в 20—30-х годах XVII в. Главными его центрами стали местечки Черняхов Житомирского, Киселин Владимирского, Гоща и Ляховцы Острожского поветов. После разгрома в 1638 г. Раковской социнианской академии (Польша) Киселин на некоторое время стал центром социниан всей Речи Посполитой. Наиболее влиятельными деятелями социнианского движения были представители украинских шляхетских родов Немиричей, Чапличей, Гойских, Сенют. Хотя инициаторами перехода в новую веру выступали преимущественно шляхтичи, активными участниками некоторых социнианских общин были горожане, изредка в них входили и крестьяне.
В 30—40-х годах XVII в. в Речи Посполитой усилились репрессии против социниан. Их молитвенные дома закрывали, наиболее активных деятелей осуждали на изгнание. В 1639 г. в г. Вельске (Подляшье) был казнен горожанин Иван Тышкевич, отказавшийся присягнуть во имя Троицы и отрицавший учение о тройственности бога. Все же, несмотря на преследования, отдельные социнианские общины продолжали существовать на Украине вплоть до 1658 г., когда по решению сейма социнианство было запрещено, а его сторонникам оставалось либо принять другую веру, либо эмигрировать.
Острая критика кальвинистами и антитринитариями учения и практики католицизма, привлечение ими светских людей к управлению церковными делами, переводы Библии на более понятный народу язык — все это способствовало активизации общественно-политической жизни. В то же время протестанты недостаточно учитывали местные культурные традиции, нередко механически переносили на Украину идеологию, возникшую в иных социальных условиях. Неудивительно, что для большинства украинского населения их вероучение осталось чуждым.
Вместе с тем некоторое распространение реформации на Украине обусловливалось тем, что в ней отразились не только процессы, общие для значительной части Европы, но и факторы, связанные с особенностями общественно-политической жизни Украины. В большей мере реформационные тенденции отразились на самой православной церкви и прежде всего на деятельности братств.
Деятельность братств. Братства стали возникать в городах Украины начиная со второй половины 80-х годов XVI в. Их появление было вызвано необходимостью более тесного сплочения горожан-украинцев в условиях активизации антифеодальной и национально-освободительной борьбы. В ряде городов братства были образованы на базе существовавших ранее объединений горожан — опекунов церковного имущества, устраивавших в дни храмовых праздников «братчины» («братские пиры»). Поскольку упоминание о братчинах имеются уже в письменных памятниках периода Киевской Руси, некоторые историки относят к этому времени и возникновение братств. Однако лишь во второй половине XVI в. возникают братства с четкими организационными формами, закрепленными в уставах. Как и во многих цехах и религиозных братствах, существовавших в ряде европейских стран, уставы украинских братств предусматривали торжественную присягу принимаемых в братство, выборность старейшин и их отчетность, регулярное проведение собраний. В отличие от католических братств, являвшихся послушным орудием в руках духовенства, большинство украинских православных братств, хотя и были образованы по церковным приходам, являлись светскими объединениями, причем деятельность их нередко имела антиклерикальную направленность.
К концу 1585 г. украинское население центральной части Львова разработало устав своей организации — Успенского братства. Вскоре оно получило право ставропигии и перестало подчиняться местной церковной иерархии. Понимая значение культуры как мощного оружия в общественно-политической жизни, братство с самого начала считало одной из основных своих задач подъем образовательного уровня украинского населения.
Первыми руководителями Львовского братства, выдающимися организаторами всего братского движения были горожане Юрий и Иван Рогатинцы, Иван и Дмитрий Красовские, Лесько Малецкий, Лука Губа, Хома Бабич. Большинство их — представители гуманистической культуры, люди, преданные общенародным интересам. Наиболее авторитетный среди них Юрий Рогатинец был не только известным во всей Речи Посполитой и за рубежом ремесленником-седельщиком, но и «патриархом» и «доктором» для большинства украинских горожан, активным общественным деятелем, пламенным публицистом. Его помощник и единомышленник торговец Иван Красовский занимался устройством братской типографии, писал воззвания и вирши, возглавлял выступления против засилия католического патрициата. Из городской среды вышли и выдающиеся культурно-просветительные деятели, сотрудничавшие с братствами. Так, львовянином был основатель Киево-Печерской типографии Елисей Плетенецкий, из городка Потелича — центра гончарного промысла — происходили известные литературно-научные деятели Стефан Куколь (Зизаний), его брат Лаврентий и Касиан Сакович.
Авторитет Львовского Ставропигийского братства признали не только братства, действовавшие в предместьях Львова, но и аналогичные организации, возникавшие в других городах. В конце XVI — начале XVII в. братства были организованы в большинстве городов Галичины, Холмщины, Подляшья. Так, в 1589 г. организационно оформились братства в Рогатине и Красноставе, в 1591 г. — в Городке и Берестье, в 1592 г. — в Комарно. В 1594 г. братство возникло в Люблине, где существовала небольшая община украинцев. В начале XVII в. отличались активной деятельностью братства в Галиче, Дрогобыче, Перемышле, Холме, Замостье, Бережанах. В некоторых городах было по нескольку братств, возникли они и в отдельных селах. Около 1615 г. начало действовать Богоявленское братство в Киеве, около 1617 г. — Чеснокрестное (Воздвиженское) братство в Луцке. Появились братства и в некоторых городах Левобережной Украины, но там их деятельность коснулась лишь обряднобытовой сферы. Те функции, которые на Правобережье в значительной мере перешли к братствам (контроль над духовенством, содержание школ и «шпиталей» — богаделен), на Левобережье остались в ведении «громад» — общин горожан и крестьян.
Социальный состав разных братств был различным и с течением времени не оставался неизменным. Львовское Успенское братство возникло по инициативе средних слоев городского населения — цеховых ремесленников, торговцев. Лишь в 20—30-х годах XVII в. руководящие позиции в нем захватили украинские и греческие купцы, по своему богатству не уступавшие католическому патрициату. Но и в этот период основные заслуги в культурно-просветительной деятельности Ставропигии принадлежали не ее официальным старейшинам, а состоявшим на службе в братских учреждениях среднезажиточным и бедным учителям, художникам, книгописцам. В отличие от нескольких крупнейших братств, существовавшие в малых городах и в предместьях больших городов братства были более демократичны по своему составу. Нередко членами их считались все взрослые мужчины православного вероисповедания, проживавшие в приходе.
Большинство братств не допускало в свои ряды духовных лиц. Исключение составляли Киевское и Луцкое братства, в которых самыми влиятельными членами являлись православные монахи и шляхтичи. В частности, Киевское братство смогло начать активную деятельность благодаря пожертвованию шляхтянкой Гальшкой Гулевичевной своего двора на Подоле для устройства монастыря, школы и «странноприимницы» для паломников. Среди основателей Киевского братства были ученые монахи Захария Копыстенский, Тарас Земка, Иезекииль Курцевич. Одним из самых активных деятелей братства стал Иван Борецкий, который некоторое время руководил Львовской братской школой, затем прибыл в Киев и с 1610 г. служил священником Воскресенской церкви на Подоле. Он был всесторонне одаренным человеком и снискал большой авторитет как общественный деятель, переводчик, автор талантливых публицистических произведений.
На западноукраинских землях священники и монахи не могли быть членами братства. Как правило, братства избирали себе священника. В г. Городок братству пришлось выдержать упорную борьбу, чтобы не допустить наследственного замещения должности священника в приходе лицами из семейства Демко.
В начале XVII в. продолжался конфликт ряда братств Львовской епархии с епископом Гедеоном Балабаном, начавшийся еще в конце XVI в. Способствуя развитию просвещения, Балабан в то же время хотел, чтобы оно оставалось привилегией господствующих слоев, в первую очередь духовенства. Распространение братствами просвещения в среде «простых людей», их стремление к самоуправлению епископ-феодал и его сторонники считали покушением на прерогативы церковников. Используя соперничество в лоне самой церковной иерархии, активные деятели братского движения иногда привлекали на свою сторону киевских митрополитов и восточных патриархов. Так, воспользовавшись пребыванием на Украине в конце 1585 — начале 1586 г. антиохийского патриарха Иоакима IV Доу, а в 1589 г. — константинопольского патриарха Иеремии Траноса, львовяне добились от них грамот, подтверждавших устав Львовского братства, за которым признавалось право контролировать деятельность епископов. Однако сотрудничество патриархов с братствами было вызвано лишь тактическими соображениями. Представители иерархии нередко возмущались, что члены самого влиятельного на Украине Львовского Успенского братства «не слушаются ни епископа, ни митрополита, ни патриарха».
Реформационные тенденции ярко проявились в деятельности идеолога радикального крыла братского движения Стефана Куколя-Зизания. Он был известен во Львове, Вильнюсе, Молдавии как учитель и проповедник. В то же время Зизаний активно участвовал в общественно-политическом движении, выражая интересы городских низов. Он принадлежал к сторонникам решительной борьбы против католицизма, но вместе с тем критиковал и некоторые положения православной догматики. Царство Антихриста означало для него не только католицизм, но и существовавшие тогда общественные отношения. Брат Стефана Зизания Лаврентий придерживался более умеренных взглядов, но и он выступал, хотя и не всегда последовательно, в защиту права светских наук на самостоятельное, независимое от богословия развитие. Близкие взгляды высказывал и анонимный автор «Перестороги» (памятник полемической литературы начала XVII в.), также связанный с братским движением, По его мнению, строить школы— более важно, чем церкви.
Ивана Вишенского — выдающегося писателя-полемиста — возмущала умеренность программы некоторых братств. В конфликте братчиков с иерархией он всецело был на стороне «хлопов простых», за которыми признавал право не подчиняться недостойным епископам. Вишенский отходил и от догмы о таинстве священства («не попы вас спасут или епископы»). В целом взгляды Вишенского были противоречивы. Его аскетические устремления проявлялись в проповеди самоустранения от общественной активности — своеобразного бойкота современного ему общества.
С братским движением связан и безымянный волынский вольнодумец, оставивший полемические замечания на полях «Острожской библии». Вместе взятые, его глоссы — настоящий полемический трактат, отражающий идеологическую борьбу. Автор резко критикует и официальное православие, и католицизм. Он отрицает поклонение иконам и мощам, выступает против исповеди, отрицает необходимость иерархии. Взгляды этого человека характеризуют его как выразителя идеологии плебейско-радикального течения в реформационном движении. Как отметил И. Я. Франко, анонимный вольнодумец высказывал реформационные взгляды, которые выкристаллизовывались в среде деятелей братств.
В противовес тем братствам, которые стремились как можно больше ограничить влияние церковной иерархии, духовенство при поддержке православных феодалов и части городской верхушки создавало братства другого типа, в той или иной степени подчиненные клерикальным кругам. Появление таких братств объясняется также шаткостью экономического и политического положения украинских горожан и необходимостью создания широкого антикатолического фронта с участием в нем всех общественных прослоек.
Как только позиция православной церкви укреплялась, духовенство стремилось полностью освободиться от контроля со стороны «сапожников, портных, скорняков» (так презрительно назвал один из епископов членов братств). Неудивительно, что просветительская деятельность братств, подчинявшихся духовенству, была весьма ограниченной. Их место в общественной и культурной жизни занимали монастыри, епископские кафедры. Однако уровень культурных запросов общества к этому времени был уже настолько высок, что даже представителям высшего духовенства приходилось считаться с передовыми, светскими традициями общественно-культурного движения.
Не случайно именно те братства, которые в борьбе против православной иерархии вовлекали в политическую деятельность широкие круги населения, сыграли главную роль в борьбе против национально-религиозного угнетения. Так, в первой половине XVII в. Львовское Ставропигийское братство возглавило выступления против ограничения экономических и политических прав украинских ремесленников и торговцев. Перемышльское Троицкое братство принимало меры для сплочения братств Прикарпатья, собирало средства для ведения в сеймовых судах тяжб с католическим патрициатом. Представители братств активно выступали против насильственного насаждения церковной унии, не допускали в церкви униатских священников и епископов.
Братства Украины действовали единым фронтом с белорусскими братствами, находившимися в сходных условиях. В интересах борьбы против экспансии католицизма братства активизировали политические и культурные связи с церковными и культурно-просветительными деятелями южнославянских народов и Греции. Львовское братство получало значительную материальную помощь от правительства Молдавии, с которой братчики также поддерживали интенсивные экономические и политические связи.
Особенно важное значение имела деятельность братств по налаживанию и развитию украинско-русских политических и культурных взаимосвязей. В 1592 г. Львовское Ставропигийское братство направило в Москву представителей, имевших при себе учредительные грамоты братства, письма к царю Федору Ивановичу и боярину А. Я. Щелкалову. Русское правительство предоставило братству значительную субсидию для строительства церкви и нужд ее причта.
Помощь из России получило и Киевское братство. В 1624 г. его представителям, прибывшим в Путивль, прислали из Москвы сорок соболей. В следующем году братство, посылая в Россию монаха Федора и послушника Ивана Матвеевича, просило царя о вспомоществовании для покрытия железом и украшения иконами новопостроенной пятиглавой церкви. Кроме письма царю, эти посланцы должны были передать письма патриарху Филарету и думному дьяку Ивану Граматину. Братчики просили последнего объяснить царю, чем занимается братство: «…аще восхощет великодержавный цар увѣдѣти, что есть братство, истлкуй его величеству…посем ходатайствуй нам милости у царского величества».
Братчики объясняли, что их организация имеет целью сплочение православного населения для отпора католической экспансии: «Братство нарицается, егда христіане православныи, живуще посредѣ иновѣрных, посредѣ ляхов, унѣятов и проклятых еретиков и хотяще от них отлучатися и с ними ничтоже смѣсно имѣти, сами со собою любовию совокупляются, имена своя воедино списуют и братіами нарицаются, се же да твердое и скорее противовѣрных отразити возмогут»[272].
В январе 1626 г. Киевское братство направило еще одно послание на имя царя, на этот раз с лаврским монахом Афанасием Китайчичем. Подчеркивая, что славный в прошлом Киев ныне «всякоя же бѣды, гонения и укоризны от противных исполнен», братчики рассказывали об основании ими школы и еще раз просили предоставить помощь для украшения их церкви иконами и прочей утварью[273].
Международные связи, и в первую очередь сношения с русским правительством, способствовали росту авторитета братских организаций. В первой половине XVII в. их деятельность оказала значительное влияние на развертывание освободительной борьбы украинского народа. Братства налаживали взаимопомощь своих членов, в случае необходимости предоставляли им ссуды, для нетрудоспособных открывали «шпитали». Все это помогало сплотить вокруг братств широкие круги украинского православного населения. Активных деятелей братского движения обвиняли в том, что в городах они «отказываются подчиняться власти магистратов, сами себе устраивают новые суды и [налагают] наказания, под страхом вечного проклятья не позволяют обращаться к магистратам. Ремесленников и подмастерьев, работающих у поляков (т. е. католиков. — Ред.), считают проклятыми… плюют на них».
Униатский епископат во главе с киевским униатским митрополитом Иосифом Вельямином Рутским возмущался тем, что противники унии «под тем предлогом, якобы это с благотворительной целью… во всех городах организовали братства, составили себе законы, установили должностных лиц, обложили себя всеобщей податью в соответствии с возможностями каждого». Самообложение позволяло братчинам собирать значительные средства, «хотя в братства входят люди гораздо более низкого сословия, чем шляхта».
Уставы многих братств предусматривали, что выборные братские старейшины должны улаживать конфликты между братчинами, причем им категорически запрещалось обращаться в суды шляхетского государства и отдельных феодалов. Таким образом наиболее активные братства стремились создавать местные органы самоуправления, которые противопоставлялись органам государственной власти шляхетской Польши.
Участие в братствах было школой политической деятельности для украинского населения, что впоследствии сыграло важную роль в освободительной войне украинского народа 1648–1654 гг.
Поделиться книгой: