Помоги проекту - поделись книгой:
В Хотинской войне Турция потерпела поражение: главная цель, поставленная ею, — захват польских и украинских земель — не была достигнута. Престиж Речи Посполитой на международной арене значительно возрос. Порабощенные Турцией народы, а также те, которым угрожало порабощение, приветствовали победителей.
В Хотинской войне украинские казаки во главе с гетманом Петром Сагайдачным и польские воины своим мужеством и военным мастерством вписали славную страницу в историю совместной борьбы славянских и других народов против турецкой и татарской агрессии.
В войне участвовало также местное украинское и молдавское население. В окрестностях Каменца, например, крестьяне и мещане уничтожали татарские отряды. Они же группами в 100–200 человек с оружием и припасами пробивались к Хотину, подавая посильную помощь казакам и польским воинам.
Для Османской империи поражение в Хотинской войне имело серьезные последствия. Пошатнулось положение Турции как на международной арене, так и в подвластных ей странах. Признаки упадка Турецкой империи, проявлявшиеся еще в конце XVI в., стали более выразительны. В стране обострились социально-политические противоречия.
Вскоре после возвращения Османа II из похода в столице начались волнения. Янычары и сипахи (мелкие служилые люди) объявили, что причина поражения в войне — поведение Османа и его окружения. К янычарам присоединились городские низы, недовольные тяжелыми налогами. Восставшие осадили султанский дворец. Осман попытался подавить восстание, но было уже поздно. В мае 1622 г. янычары и горожане ворвались во дворец, убили великого визиря Делавера-пашу и многих других знатных лиц. Самого Османа II с веревкой на шее водили по улицам Стамбула, а затем убили. Враждебная Осману II группировка посадила на трон уже раз лишенного власти слабоумного Мустафу I. Волнения в столице нашли отклик в разных частях империи, усилилась борьба за независимость в Молдавии, Валахии и других странах. Сложным положением Турции воспользовалась Персия: нарушив перемирие, она в 1623 г. начала с ней войну.
Борьба с экспансией Турции и Крымского ханства после Хотинской войны. Мир Польши с Турцией не мог внести существенных изменений во взаимоотношения казачества с турками и татарами. Татарские орды при поддержке Турции продолжали опустошать украинские земли. Не могли поэтому прекратиться и ответные экспедиции казаков. Украинские казаки боролись с врагом плечом к плечу с русскими казаками.
С давних времен у запорожцев с донскими казаками существовали самые тесные связи, запорожские казаки часто переходили на жительство на Дон, а донские — на Запорожье. Запорожский старшина А. Шафран в документе, относящемся к 1626 г., сообщает, что он живет на Дону уже 18 лет, а другие запорожцы — по пять и более лет, а «всех де, — продолжал он, — их на Дону есть с 1000 человек. А в Запорогах де донских казаков так же много… живут переходя, они ходят на Дон, а з Дону казаки к ним, и живут сколько где хто хочет. А повелось де у них то з донскими казаками изстари, что меж себя сходятся и живут вместе в одних куренях»[241].
Естественным результатом братских связей было установление между запорожцами и донскими казаками боевого союза. Об этом в 1632 г. донцы так рассказывали стрелецкому пятидесятнику Василию Угрюмову: «А у нас де, у Донских казаков, с Запороскими черкасы приговор учинен таков: как приходу откуды чаят каних… людей многих на Дон или в Запороги, и Запороским черкасом на Дону нам, казаком, помогать, а нам, Донским казаком, помогать Запороским черкасом»[242]. Примечательно, что одним из известных донских атаманов во второй половине XVI в. был запорожец Михаил Черкашенин. Подчеркивая братские связи и военную доблесть русских и украинских казаков, Н. Г. Чернышевский писал, что донские казаки — «братья запорожцев действительно всегда были воинами в высшей степени отважными и благородными, точно так же, как и запорожцы»[243].
Объединенные флотилии, состоявшие из запорожских чаек и донских стругов, были грозой для Турции и Крыма. Готовясь к морскому походу, запорожцы, как пишет Боплан, уже с ранней весны начинали работу в Войсковой Скарбнице, вблизи Сечи. Одни рубили высокие вербы и липы, другие строгали доски и мачты, третьи строили корпуса чаек, четвертые курили смолу и конопатили лодки, пятые готовили паруса, пушки, припасы и т. д. Изготовлением каждой лодки было занято около 60 человек. Прежде всего корабельные мастера строили дно чайки (длина ее около 16 м), затем нашивали борта. Дно и борта делали из досок, каждый последующий ряд которых несколько захватывал предыдущий. Готовая лодка имела около 20 м в длину, около 4 м в ширину и столько же в высоту. Разделив лодку перегородками и поперечными скамьями, ее конопатили, потом ставили мачту и поднимали паруса. Нос и корма у чаек были одинаковой формы, лодка имела два руля — по одному в каждом конце, что обеспечивало ей высокую маневренность. К каждому борту лодки прикреплялись уключины для 10–15 весел. К бортам лодки при помощи бечевки (из коры липы или черешни) привязывались связки тростника, что обеспечивало ей высокую устойчивость.
Вооружение чаек состояло из 4–6 фальконетов (мелкокалиберных пушек). Чайка вмещала от 50 до 70 человек. Каждому из них положено было иметь по два ружья, саблю, пять — семь фунтов пороха, свинец и т. д. Перед походом в чайки грузили ядра, порох, бочки с пшеном, сухарями, сушеной рыбой и пресной водой.
Окончив приготовления, запорожцы на лодках спускались по Днепру. В передней лодке плыл атаман, остальные следовали за ним. В устье Днепра казаков обычно подстерегали турецкие галеры. Чтоб обойти их, казаки пускались на разные хитрости. Так, они незаметно протаскивали свои лодки до определенного места по суше и затем снова спускали их на воду. Когда турки узнают о появлении запорожцев на море, «тревога, — свидетельствует Боплан, — распространяется по всей стране до самого Константинополя». Гонцы скачут вдоль всего побережья, чтобы предупредить правителей областей и феодалов об опасности.
В хорошую погоду чайки шли под парусами, а в шторм или при встрече с врагом — на веслах. Черное море большую часть года неспокойно. Но запорожцы были отважными и опытными моряками. Людей, видевших борьбу запорожцев с бушующим морем, приводило в изумление их бесстрашие и искусство мореходов. «Настоящее чудо, — писал современник, — как можно противостоять на таком маленьком судне, оплетенном хворостом, разъяренному морю… ветер вздымает высоко пенистые волны, кажется вот-вот разнесет их (чайки. — Ред.), но они удерживаются, охраняемые теми же связками [тростника]… Видел… собственными глазами, как буря и сильный ветер подняла и рассеяла их… Но тут же они вновь построились в ряды и продолжали двигаться в прежнем порядке».
Запорожские чайки были значительно быстроходнее и маневреннее неповоротливых турецких галер. Они легко скользили по волнам и, как говорит Боплан, за каких-нибудь двое суток достигали берегов Анатолии (от днепровского устья до анатолийского побережья около 600 км). Турецкий флот считался в то время одним из лучших в мире. Встретиться в открытом море с его кораблями было небезопасно. Они имели крепкий корпус, сильную артиллерию и многочисленный экипаж. Поэтому запорожцы избегали встреч з галерами днем. Но когда битва оказывалась неизбежной, казаки, пишет Боплан, становились непоколебимыми. Никто из них не двигался с места: одни заряжали ружья, другие стреляли из них по врагу, «так что пальба, весьма меткая, не прекращается ни на минуту». Галеры, в свою очередь, обстреливали чайки из пушек.
Обычно запорожцы, чайки которых возвышались над морем на какой-нибудь метр-два, обнаруживали неприятеля гораздо раньше, чем это мог сделать он. В таком случае казаки немедленно спускали паруса, брались за весла и, дождавшись ночи, отходили от турецкого корабля на такое расстояние, чтобы не потерять его из виду. К полуночи, приблизившись незаметно к врагу, половина казаков начинала грести изо всех сил, в то время как другая стояла наготове с заряженными ружьями. Бесшумно подплыв к галере, казаки брали ее на абордаж, уничтожали экипаж, забирали пушки и припасы, а корабль пускали ко дну.
Своими походами запорожские и донские казаки содействовали дальнейшему ослаблению султанской Турции, В 1622 г. 500 донцов и 70 запорожцев на 30 лодках появились у Трапезунда. Казаки, как видно из современного документа, «турского царя града Трапизона мало не взяли, а посады выжгли и высекли, и живота всякого, и корабли, и наряд (пушки — Ред.), и гостей (купцов. — Ред.) турского царя поймали»[244].
Летом 1624 г. запорожцы и донцы появились у Константинополя. Казаки плыли, по словам современника, «на 150 длинных, быстро несущихся на парусах и веслах лодках, с 10 веслами на каждом борту, по два гребца на весло». В каждой лодке находилось по 50 воинов, вооруженных ружьями и саблями. Казали сожгли приморские укрепления в пригородах Константинополя. Навстречу приближающейся флотилии казаков из константинопольской гавани вышел огромный по численности флот. «Большая цепь, сохранявшаяся со времени взятия Константинополя… была отправлена к слесарям Босфора, чтобы заперли ею гавань». Десять тысяч вооруженных воинов охраняли берега Босфора. Несмотря на это, казаки высадились в гавани, сожгли маяк и другие сооружения. После этого они «вернулись к своим берегам с добычею и сознанием, что потревожили Оттоманское царство в самой его столице».
В том же 1624 г. казаки еще несколько раз тревожили турецкую столицу. Уже упоминавшийся Томас Рой в связи с этим писал, что казацкие походы на столицу Оттоманской Порты открыли ту «удивительную истину об этом великом государстве, что оно, казавшееся столь грозным, и могущественным, на деле слабо и беззащитно».
Казаки, даже оказавшись в плену, продолжали борьбу. В Палермо, на о. Сицилия, в часовне св. Розалии сохранилась надпись, повествующая о подвиге казаков-невольников на турецкой галере, направлявшейся в составе турецкого флота в Александрию. Казаки во главе с Марком Сакмовским, долгое время находившиеся в неволе, задумали побег. Воспользовавшись тем, что галера, на которой невольники были гребцами, отстала от других, они бросились на стражу, связали ее и повернули корабль к берегам Сицилии. 7 декабря 1626 г. галера вошла в гавань Палермо. В честь этого события и была выбита надпись.
В письме к польскому королю от 9 июня 1628 г. господарь Молдавии Мирон Барновский (Могила) писал, что его послы, которые три дня назад вернулись из Константинополя, «принесли множество писем с жалобами турок, что казаки не слушают твоего приказа, не подчиняются воле договоров и беспрерывно нападают на турок в море и даже на земли турецкие, наносят им большие потери. Эти нападения казаков пе прекращаются и сейчас».
Походы запорожцев и донцов на прибрежные турецкие и татарские крепости происходили почти ежегодно. В 1630 г. против «черкас и донских казаков, которые ходят по морю и корабли и каторги (тип корабля. — Ред.) громят»[245], турецкое правительство организовало крупную экспедицию: в море вышла эскадра из 15 галер, имевших на борту около 4500 янычар. Недалеко от Константинополя, у православного монастыря Сизебола, эскадра наткнулась на шесть чаек с тремя сотнями запорожских и донских казаков. Причалив к берегу, казаки с боем стали пробивать себе дорогу к монастырю, при этом 150 человек попало в плен, а остальные проникли через открытые монахами ворота в монастырь, где и засели. Янычары в течение 8 дней осаждали монастырь. Скоро, однако, в море появилось 80 казацких чаек. При виде их турки сняли осаду Сизебола и бросились к галерам. Но две из них казаки успели захватить. Остальные отошли с боем.
После этого случая султан категорически потребовал от польского короля уничтожить Запорожскую Сечь («черкас из Запорог свесть»). В противном случае он угрожал войной. Но польское правительство ответило, что оно не может ничего сделать с запорожцами и, кроме того, казаки пользуются сочувствием известной части населения Турции (имелось в виду угнетаемое турками христианское население).
Султанские угрозы, впрочем, не оказывали никакого влияния на казаков. 20 апреля 1635 г. 34 струга казаков во главе с запорожским полковником Сулимой и атаманом Алексеем Ломом «с Дону… пошли на Черное море». Навстречу им «погребло тридцать стругов (чаек. — Ред.) черкас, а еще де их из Запорог» шло 20. Все они должны были соединиться под Керчью, чтобы «с моря идучи назад, промышлять им над Азовом и лестницы на море делают, а срок положен [идти на приступ] Петров день»[246].
Крупным событием в истории борьбы казачества с турецко-татарской агрессией явилось взятие донцами и запорожцами Азова в 1637 г. Крепость Азов, запиравшая выход из Дона в Азовское море, была одновременно форпостом, откуда турки вели наступление на русские земли. Азов был также известным невольничьим рынком. После захвата Азова (1471) турки сильно укрепили его. Они окружили Азов тремя рядами каменных стен, образовавших правильный четырехугольник с И бастионами по углам. Опираясь на Азов, турецкие феодалы совместно с татарскими ордами совершали частые набеги на русские земли. При этом они, читаем в современном документе, «невинную кровь проливали, большой полон за море продавали»[247]. Из Азова турки часто нападали на Дон. Жалуясь на это правительству, донцы отмечали, что турки приходят к ним «войною, отгоняют лошадей и казаков емлют»[248].
В 1630 г. возобновив войну с Персией, турецкое правительство намеревалось с помощью Азова сковать силы Русского государства, лишить его возможности оказать поддержку Персии и Грузии. К этому времени гарнизон Азова был увеличен до 4000 человек, а число пушек — до 200. Опираясь на Азов, турки вели наступление и на Дон, пытаясь покончить с казачеством. Донцы писали в 1637 г. в Москву, что турки на них из Азова «умышляли, крымскому царю (хану. — Ред.) писали для рати, чтоб нас… з Дону перевесть и Дон реку очистить»[249]. Учитывая возросшую опасность со стороны турок, донцы решили отбить у них Азов.
В январе 1637 г. по всему Дону были разосланы листы, призывавшие казаков сходиться в «низовые» городки. Сборы казаков шли успешно. К походу готовились также запорожцы, которых, по сохранившимся данным, вероятно преувеличенным, было в это время на Дону 4000. Донцы обратились за помощью в Москву. Русское правительство, незадолго перед тем заключившее перемирие с Турцией, не могло открыто помочь казакам. Тем не менее оно отправило на Дон 100 пудов пороха, 50 пудов селитры, 100 пудов свинца, 40 пудов серы, а также хлеб, сукна и деньги.
21 апреля донцы и запорожцы внезапно появились под Азовом и приступили к его осаде. Ею руководил казацкий атаман Михаил Петров. После 9-недельной осады, сделав подкопы (в этих работах особенно отличились запорожцы), казаки взорвали часть крепостной стены. Через образовавшуюся брешь они проникли в город, перебили его гарнизон и освободили около 2000 русских пленников. Наняв у местного населения лодки и снабдив бывших невольников продовольствием, казаки отправили их на родину. Казаки отпустили также 50 турецких воинов, которые дольше всех сопротивлялись в одной из крепостных башен. Взятие Азова казаками вызвало тревогу в турецких городах Причерноморья. Воспользовавшись замешательством и паникой, охватившими турок, оттуда стали в одиночку и группами бежать пленные.
Жизнь в Азове скоро вошла в нормальное русло. Сюда стали приезжать не только русские, но и персидские, греческие и даже турецкие купцы. На деньги, собранные между собой, казаки наняли мастеров, которые заделали пробоины в крепостных стенах. На башнях были расставлены пушки. Для охраны Азова со стороны степи высылались конные отряды, разъезжавшие верстах в 10–20 от города. В крепости начало действовать казачье самоуправление.
Турецкое правительство и думать пе хотело о потере Азова. Оно приказало крымскому хану немедленно отправиться в поход и вернуть город. Ханские посланцы предложили казакам сдать Азов без боя, но те ответили: «Не токмо что города… [а] з городовой стены ни одного камня снять [не дадим]… нетто будет наши головы так же волятца станут… около города, как теперя ваши бусурманские… воляютца, тогды нетто ваш город Азов будет»[250]. Одновременно турки обратились с протестом к русскому правительству. Но оно ответило, что донские казаки взяли Азов без его ведома и позволения, по собственному почину, и что вообще они «вольные люди», и к тому же «воры», не желающие подчиняться властям.
Султан сделал вид, что этот ответ удовлетворил его, и сообщил в Москву, что к Азову против донцов им уже послано большое войско. Ссылаясь на то, что польский король разгромил запорожских казаков и «из Запорог их свел» (имеются в виду события, связанные с восстанием на Украине в 1637 г.), султан требовал от царя, чтобы то же самое было сделано и с донцами.
Мурад IV решил во что бы то ни стало вернуть Азов и поэтому спешил закончить войну с Персией. В декабре 1638 г. турки взяли Багдад. 17 мая 1639 г. с Персией был заключен мир. Во владение турок перешла вся Месопотамия с городами Багдадом и Басрой. Развязав себе руки, турецкое правительство стало спешно готовиться к походу на Азов. Но тут неожиданно (1 марта 1640 г.) умер Мурад IV. Последовавшая затем обычная борьба феодальных группировок за трон несколько отсрочила поход турок. Приготовления к походу, однако, продолжались.
Положение казаков в Азове было, между тем, нелегким. Не хватало пищи и боеприпасов. Казаки нуждались также в одежде и обуви. Уже осенью 1639 г. они сообщили в Москву, что им «есть и носить нечова. Всем скудны». Из-за голода многие казаки вынуждены были покинуть Азов. К началу 1641 г. в городе оставалось всего около 1000 человек. Столь небольшой гарнизон не мог отстоять крепость. Донцы обратились за помощью к рускому правительству, прося послать к ним ратных людей и припасы. «И ныне, государь, — писали казаки, — нам держать вашей царской отчины, города Азова не с кем. Все с наготы и з босоты и з голоду и с холоду разбрелися врозь. А бьем тебе челом… городом Азовом со всем градским строением»[251].
Летом 1641 г. огромное турецкое войско вместе с татарами морем и сушей двинулось на Азов. Узнав об этом, с Дона, Украины и Запорожья на помощь защитникам Азова направилось несколько тысяч казаков. «А ныне де в Азове, — рассказывал в Посольском приказе донской атаман Лукьянов, — с прибыльными людьми, которые пришли к ним из верховых (донских. — Ред.) городков атаманы и казаки, и которые пришли к ним же из Литвы, из Запорог черкасы… тысеч с пять или шесть»[252]. Царское правительство, несмотря на исключительное значение, которое имел Азов для страны, не прислало ни одного воина. Нежелание правительства оказать им помощь казаки объясняли ненавистью, которую питали феодалы к ним — людям, самовольно бежавшим «из холопства невольного от бояр и от дворян государевых», и поэтому, заключали они, помещики вообще были бы «рады… все концу нашему»[253].
7 июня турецкая армия подступила к стенам Азова. В ее состав входили «городоимцы, приступные и подкопные мудрые вымышленники многих государств». Одних только осадных пушек турки привезли с собой 129. Более 200 турецких кораблей стало на якорь недалеко от устья Дона. Силы турок под Азовом в десятки раз превышали силы казаков.
Вырыв под Азовом траншеи и установив пушки, турки 14 суток беспрерывно штурмовали крепость. Они забрасывали город каменными и разрывными ядрами. В каждом приступе участвовало более 10 тыс. человек. Наконец, было решено овладеть Азовом способом, примененным при взятии Багдада: насыпать у стен города высокий земляной холм, с вершины которого обстреливать его из пушек. Но казаки помешали этому. Они сделали подкоп и взорвали холм.
На протяжении всей осады смелыми вылазками, подкопами и взрывом турецких укреплений казаки причиняли туркам огромный ущерб. Искусство, с которым казаки вели подземную войну, поражало врагов. Турецкий путешественник Эвлия Челеби, находившийся под Азовом, замечает, что казаки умели вести подрывные работы даже под рекой.
Утомленные осадой, турки перебрасывали в Азов на стрелах грамоты, предлагая его защитникам сдать город. За это они обещали свободу и деньги. Но казаки отклоняли эти предложения, отвечая, что не сдадут Азова, разве царь Михаил Федорович его у них отнимет «да вас, собак, им пожалует»[254].
После 14-недельной осады турки предприняли еще один генеральный штурм Азова, но и на этот раз были отбиты. Всего они потеряли под Азовом, по их собственным словам, 70 тыс. человек. Убедившись в невозможности взять крепость в ближайшее время и опасаясь приближения зимы, турецкие военачальники решили спять осаду города. В ночь на 27 сентября 1641 г. турки и татары (их было около 100 тыс.) ушли из-под Азова. Крепость осталась в руках казаков.
Казалось бы, теперь русское правительство должно было непременно отправить подкрепление в Азов. 3 января в Москве для решения вопроса об Азове открылся Земский собор. На соборе многие правильно указывали, что возвращением Азова туркам правительство не обеспечит прекращения турецких и татарских набегов на русские земли; наоборот, это будет расценено в Стамбуле как признак слабости Русского государства. Вместе с тем на соборе проявились острые противоречия между дворянством и боярством, с одной стороны, между классом феодалов в целом и купечеством — с другой. Хотя в конце концов собор высказался за принятие Азова царем, правительство не решилось вступить в войну с Турцией.
Весной 1642 г., при получении первых же известий о подготовке турками нового похода на Азов, царское правительство велело казакам покинуть город, угрожая, что в противном случае они навлекут на себя царский гнев. Несколько донцов, прибывших из Азова в Москву, были задержаны царскими властями в качестве заложников.
В таких условиях донцы весной 1642 г. вынуждены были оставить Азов. Они вывезли все пушки и оставшееся имущество к себе на Доп, а крепость разрушили до самого основания. Турки снова заняли Азов. Отказ царского правительства сохранить за Россией Азов более чем на полустолетие отодвинул решение вопроса о выходе России к Азовскому морю.
Борьба запорожских и донских казаков против турецко-татарских захватчиков продолжалась и в последующее время. Уже в октябре 1644 г. запорожцы на 30 чайках и донцы (неизвестно, в каком количестве) вновь ударили на Азов. Они держали город немалое время в осаде, «а окола города шкоту (урон. — Ред.) многою учинили, и городовые стены саженей з 12 из снаряду выбили». Части запорожцев удалось даже ворваться в крепость («а иные черкасы были и в городе»)[255].
Не прекращались также нападения казаков на прибрежные турецкие и татарские города и крепости. Смелые морские и сухопутные походы запорожцев и донцов в Турцию и Крым производили огромное впечатление на европейские страны. В Италии, Германии, Франции и Англии даже был напечатан ряд сочинений, посвященных военному искусству запорожцев и донцов. Эти повествования о блестящих военных походах казаков с увлечением читались современниками.
Морские и сухопутные походы запорожских и донских казаков, приводившие в трепет турецких феодалов, содействовали дальнейшему ослаблению Османской империи. Султан, по словам украинского летописца, сознавая свое бессилие, с гневом говорил: «Когда окрестные панства (государства. — Ред.) на мя возстают, я на обидви уши сплю, а о Козаках мушу единым ухом слухати»[256].
7. КРЕСТЬЯНСКО-КАЗАЦКИЕ ВОССТАНИЯ 20-30-х ГОДОВ XVII в
Восстание 1625 г. Канун Хотинской воины, 20-е и 30-е годы XVII в. были периодом нового мощного подъема антифеодального и освободительного движения, вызванного дальнейшим усилением эксплуатации и бесправия народных масс, а также политикой национального и религиозного угнетения. Все больше недовольных казаков и крестьян бежало на Запорожье.
Народное движение после Хотинской войны 1621 г. принимало все более грозный для феодалов размах. Выступления крестьян и мещан поддерживались казачеством. Еще до возвращения из-под Хотина казаки, участвовавшие в войне, но не вписанные в реестр, т. е. в массе своей бывшие папские и королевские крестьяне, отправили к королю посланцев. Они требовали признания за ними казацких вольностей, права проживать не только в королевских, но и в частновладельческих имениях, права осваивать новые угодья, увеличения жалованья. Однако в октябре 1621 г. правительство приказало оставить в реестре лишь 3 тыс. человек, а всех остальных немедленно вернуть прежним владельцам и старостам. Одновременно было велено назначенным правительством комиссарам принять самые суровые меры, вплоть до смертной казни, чтобы положить конец связям населения с Запорожьем.
Но осуществить постановление о возвращении панам не вписанных в реестр казаков власти не могла. Значительная часть казаков после возвращения с войны расположилась в папских имениях Киевского воеводства. При этом казаки сохраняли военную организацию и отказывались исполнять приказы королевских чиновников. К «самовольному» казачеству стали присоединяться реестровцы.
Создавшееся положение усиливало антифеодальные настроения. Крестьяне частновладельческих и королевских имений отказывались выполнять феодальные повинности и объявляли себя казаками.
Между тем владельцы все более притесняли не только своих подданных, но и реестровых казаков. О последних Сагайдачный по возвращении из-под Хотина писал королю: когда войско двинулось под Хотин, администрация («старостки») магнатов Вишневецких, Конецпольских, Потоцких, Калиновских и других панов «зараз козачок бѣдних зачали на всякія роботизни, без жодного обзору и призрѣнія, часто вигонити, бити и вязенями неслухаючих мордовати, що тяжко и жалосно казаками з служби вашей монаршей военной, з ранами еще неугоенными и червей полними, повернувшими, было от жен и матерей своих слышати, и слезы з очес их точащиеся видѣти»[257]. Гетман просил обуздать панов, «а казаков будних от… насильств, напастей и тяжестей защитити и освободити». Вместе с тем он предупреждал, что недовольство народных масс на Украине легко может перерасти в крупное восстание: «Кгдыж они козаки не получат в том вашого найясніш. корол. вел-ва призрѣшя i респекту, то же бы що новое от них (яко уже и пошемруют) не уродилося, и огня гнѣвного (чого не дай боже) не запалило; в який час уже не на казаков, але сами на себе и на своих пьяниц старостой вельможни их милость панове польскиі и нерѣкати и жалкувати мусѣли би»[258].
Положение польского правительства в условиях нарастающего народного движения еще более усложнилось в связи со смертью 10 апреля 1622 г. гетмана Петра Сагайдачного Смерть его с тревогой была встречена в польских правящих кругах. Юрий Збаражский, известный Волынский магнат, писал королю: «Вчера получил известие — умер Сагайдачный, столь верный и преданный вашей королевской милости и Речи Посполитой гетман запорожский; легко понять, насколько легче было бы договориться с казаками при его власти. Бог знает, кого они теперь выберут себе за гетмана; весьма правдоподобно, что, по обыкновению своему, наиболее своевольного». Збаражский рекомендовал с большой осторожностью подойти к кандидатуре нового гетмана реестрового казацкого войска и советовал обсудить этот важный вопрос с преданной правительству старшиной. Однако, несмотря на все принятые правительством меры для обеспечения избрания угодного ему человека, гетманом реестра был избран Олифер Голуб. Он, хотя и принадлежал к богатому казачеству, сохранял связь с казацкими низами. «Победила» как видим, — писал король киевскому бискупу, — сильная чернь, не согласившаяся ни с волей нашей, ни с намерениями Речи Посполитой, основывавшимися на прежних постановлениях о казаках».
Народное движение, принимавшее форму массового оказачивания, развивалось с новой силой. Как объяснял позднее Ю. Збаражский королю, сила казаков заключалась прежде всего в том, что их «явно и тайно поддерживает чуть ли не вся Киевская земля и Белая Русь». Народное движение распространялось на новые районы Восточной Украины. В королевской инструкции, изданной в конце 1625 г., говорилось, что повстанцы на Украине «считают себя отдельной Речью Посполитой (республикой. — Ред.), посягают на жизнь и имущество невинных людей (шляхты. — Ред.). Вся Украина в их руках, шляхтич в своем доме не волен, в городах и местечках его королевской милости все управление, вся власть у казаков, они… устанавливают законы…». В подтверждение создания казаками «отдельной республики» в инструкции говорилось, что повстанцы «посольством и дарами сносились с Москвой» (речь идет о казацком полковнике Иване Гире, отправленном в Москву в феврале 1625 г.), объявляют и заключают мир по своему усмотрению.
Летом 1625 г. польское правительство собрало карательное войско. В сентябре оно выступило из Бара (Подолия) — из своей главной квартиры. Вскоре к войску прибыл новый коронный гетман Станислав Конецпольский. К коронному войску присоединились магнаты Заславский, Замойский, Потоцкий, Калиновский, Данилович, Вишневецкий, Тышкевич, Казановский со своими командами и посполитое рушение украинских воеводств, т. е. те паны, которые уклонились от участия в походе 1621 г. под Хотин. Общая численность войска составила около 30 тыс. человек. Таким образом, польское правительство двинуло на повстанцев приблизительно такие же силы, как четыре года назад против турецкой армии. Переправившись через Южный Буг, польское войско взяло направление на Белую Церковь.
Коронное войско появилось уже на р. Рось, а повстанцы между тем еще не были объединены. Часть казацкой старшины настаивала на прекращении борьбы. С особенной силой социальные противоречия проявились в реестровом гарнизоне на Запорожье. Тех, кто был за соглашение с панами, возглавлял реестровый полковник Михаил Дорошенко. Противников соглашения, т. е. основную массу повстанцев, представлял Марк Жмайло. В ходе борьбы менялись и гетманы. В 1625 г. гетманом реестрового казачества был избран Дорошенко, позднее, в том же году, ко времени появления на Поднепровье карательного войска, — Жмайло. На Запорожье собралось 6 тыс. человек. Запорожцы призвали на помощь донских казаков. В случае неудачи повстанцы намеревались перейти в Россию.
С приближением коронного войска к Поднепровью повстанцы из Канева, Черкасс и других мест двинулись на юг, в направлении Запорожья, и в устье р. Цыбульник — правого притока Днепра — вс. Таборище встретились с запорожцами, шедшими на соединение с ними под предводительством Жмайла. Тут, около Таборища, в миле от местечка Крылов, объединенные отряды повстанцев стали лагерем. Всего их было около 20 тыс. человек.
14 октября 1625 г. коронное войско подошло к Крылову. Конецпольский сразу же отправил к повстанцам комиссаров с требованием признать постановление сейма 1623 г. о сокращении реестра до 5 тыс. человек и возвращении остальных под власть прежних панов. Вечером к нему прибыли казацкие посланцы с ответом, что казаки не желают выполнять ни одного пункта из предъявленных условий. «Вы вскоре испытаете силу наших сабель на своих головах за вашу непокорность и своеволие», — заявил коронный гетман казацким посланцам.
На рассвете следующего дня коронное войско всей своей массой ринулось на штурм лагеря повстанцев. Одновременно артиллерия открыла сильный огонь. Повстанцы не только устояли, но и ответили ударом на удар. Их конница, сосредоточенная в балке, неожиданно атаковала правый фланг врага, причинив ему большой урон. Неоднократные попытки Конецпольского прорваться в повстанческий лагерь не имели успеха.
Бой кончился только поздно вечером. Конецпольский отвел свое войске на прежние позиции и стал готовиться к новому штурму. Узнав об этом, повстанцы той же ночью оставили лагерь и отошли на восток — к озеру Россоховатое. Переправившись через него, они остановились около Курукового озера. Конецпольский не дал им укрепиться. Перейдя вброд Россоховатое, польское войско с ходу бросилось в атаку, но под самым повстанческим лагерем попало в трясину. С большими потерями под губительным огнем каратели выбрались из болота. «От казацких самопалов, — писал бискуп Пясецкий, — легло немало конницы и особенно иностранной пехоты».
Тем временем сильно похолодало. Выпал первый снег. Перспектива застрять в Поднепровье на зиму после понесенных значительных потерь побудила Конецпольского начать переговоры. Положение повстанцев было также тяжелым, и не только от недостатка оружия и припасов. В их лагере снова вспыхнула борьба между сторонниками соглашения с панами и основной массой восставших. 26 октября это привело к перевороту. У Жмайла была отобрана булава (дальнейшая судьба его неизвестна) и опять передана Дорошенко. На следующий день новый гетман со всей старшиной прибыл к Конецпольскому и принял условия польской стороны. Заключенный ими Куруковский договор предусматривал увеличение казацкого реестра до 6 тыс., причем новый реестр должен был быть составлен в течение шести недель, и только после того, как повстанцы разойдутся по домам. Старшине увеличивалась плата, и она обязывалась исполнять все распоряжения польского правительства, противодействовать переходу населения в казаки и подавлять всякое «своеволие». Реестровцы, проживавшие в частновладельческих имениях, должны были покинуть их на протяжении 12 недель.
Куруковский договор, таким образом, предусматривал лишь незначительные уступки восставшим: увеличение реестра вдвое по сравнению с его численностью до Хотинской войны. Вместе с тем польское правительство откровенно заявляло, что будет принимать в реестр только надежных и зажиточных людей.
Для обеспечения «порядка» и составления нового реестра Конецпольский оставил на Поднепровье 15-тысячное войско под началом магната Казановского. Оно должно было разместиться в Киеве, Василькове, Триполье, Ржищеве, Стайках и Фастове и стоять до тех пор, «покаместа козаки розберутца в 6000», как писали в своей реляции от 16 декабря 1625 г. в Москву путивльские воеводы.
Следовательно, основная масса повстанцев лишена была малейшей надежды вступить в реестр, но в то же время она не желала и возвращаться под власть панов. В таких тяжелых условиях повстанцы возлагали надежды лишь на помощь России. Посланец киевского митрополита Иова Борецкого священник Филипп, отправленный в конце 1625 г. в Москву, рассказывал царским воеводам: «А которых де… людей от козачества отставливают, и те козаки все мыслят посылати бить челом тебе, государю… чтоб ты, государь, пожаловал их, велел им помочь учинить своими государевыми людьми на поляков. И они де, козаки. станут служить тебе, государю, и городы литовские станут очищать в твое государево имя…»[259].
Реестр составили в назначенный срок и почти в то же самое время разделили его на шесть полков-округов: Киевский, Переяславский, Белоцерковский, Корсунский, Каневский и Черкасский. Центром полка являлся город (он и давал ему название), где находилась полковая старшина. Полки делились на сотни. Артиллерия реестра и войсковая «музыка» (трубачи, барабанщики и т. д.) размещались в Каневе. Над всеми полками стояла войсковая старшина во главе с гетманом. Местной старшине в пределах полков и сотен, а войсковой на всей территории реестра предоставлялась соответствующая компетенция. Подобная административно-территориальная система упорядочивала управление реестровым войском и одновременно повышала роль старшины.
После Куруковского договора магнаты и шляхта усилили наступление на народные массы, а в ответ на их сопротивление посылали карательные войска. Ограбленные и преследуемые панами, крестьяне и мещане бежали на Запорожье. В мае 1629 г. правительственный комиссар реестра Хмелецкий писал королю, что на Запорожье собралось казаков почти столько же, сколько их было под Хотином, а может быть и больше. К ним присоединялись и казаки из стоявшего за порогами реестрового гарнизона.
Восстание 1630–1631 гг. В конце 1029 — начале 1630 г. началось новое народное восстание. Его ускорило возвращение на Украину в конце 1629 г. польского войска, выведенного отсюда в 1626 г. в Прибалтику в связи с польско-шведской войной. Приход жолнеров сопровождался насилиями, вызвавшими сопротивления местного населения.
Одновременно обострилась борьба в среде казачества. В 1628 г. вместо умершего во время похода в Крым Михаила Дорошенко гетманом реестра стал Григорий Черный, начавший жестоко подавлять любое проявление «своеволия». Недовольная этим часть реестровых казаков присоединилась к запорожцам и в 1629 г. объявила Черного лишенным булавы. Гетман исключил этих казаков из реестра, принял, по некоторым данным, унию и поклялся искоренить «своевольное» казачество.
В ответ на это запорожские казаки вместе с частью присоединившихся к ним реестровцев избрали гетманом энергичного и талантливого Тараса Федоровича (Трясила). Восставшие решили выступить «на волость», не помощь народным массам. И теперь, как и не раз раньше во времена подъема народного движения на Украине, Запорожье стало для восставших плацдармом, откуда они начали выступление.
В марте 1630 г. 10-тысячное пешее и конное повстанческое войско во главе с гетманом выступило из Сечи. В обращенном к народу универсале Тарас Федорович призывал восстать против угнетателей. К повстанцам, двигавшимся в направлении Черкасс, присоединялись крестьяне, мещане, казаки из разных мест. Севские воеводы писали в Москву: «А в которых… городкех запорожские козаки жили по дамом, и ныне… те все козаки ис тех городков идут в сход к гетману к Торасу и козаком в город в Черкасы»[260]. Двигаясь дальше, повстанцы подступили к Черкассам — резиденции реестрового гетмана. Посланные в город лазутчики схватили Черного. Окружавшие Черного старшины бежали в Корсунь под защиту жолнеров. Туда же стали прибывать из разных мест отряды реестровых казаков. Вскоре тут сосредоточилось около 3 тыс. реестровцев.
Когда 25 марта повстанцы подступили к Корсуню, в городе вспыхнуло восстание. Мещане стреляли в шляхту из окон и чердаков. Реестровые казаки оставили старшину и перешли на сторону повстанцев. Старшина и польские офицеры с частью жолнеров бежали в Бар — главную квартиру коронного гетмана. Однако Конецпольский не решился немедленно выступить в поход с теми силами, которые у него были. 28 марта он обратился с воззванием к магнатам и шляхте украинских воеводств: «Прошу вас, моих милостивых панов, к которым ближе всего этот пожар и которые уже раньше узнали, что такое хлопское своеволие, добровольно прибыть в войско его королевской милости, чтобы гасить этот огонь хлопской кровью». В Бар, к коронному гетману, потянулись отряды шляхты и жолнеров. По дороге каратели грозили населению: «гды ся вернемо, вшистких вас в пясти мети будемо (истолчем в ступе. — Ред.)».
Тем временем повстанцы вступили в Канев, а затем в Переяслав. Пламя восстания, таким образом, распространилось на Левобережье. Получив известие об этом, Конецпольский поспешил с выступлением в поход. Вперед он послал отряд во главе с известным своей жестокостью коронным стражником Самуилом Лащем. Банда Лаща убивала всех, «былебы тилко Русин», писал львовский летописец. По дороге лащевцы вырезали население целых местечек, невзирая на пол и возраст. Так было, в частности, в Лисянке и Дымере. За Лащем шла кучка реестровцев со старшиной, а вслед за ними двинулся на Переяслав и коронный гетман Конецпольский.
По сведениям, собранным русскими воеводами, войско коронного гетмана насчитывало 12 тыс. человек. Конецпольский шел на Поднепровье с намерением, «аби, — как замечает львовский летописец, — впрод Козаков, а затым в вшисткой (во всей) Украины Русь вистинали (истребили. — Ред.), аж до Москвы»[261]. Переправившись под Киевом через Днепр, коронное войско подошло к Переяславу и заняло позиции под городом.
Войско Конецпольского превосходило повстанцев вооружением, имело более многочисленную конницу и сильную артиллерию, но коронный гетман не решился штурмовать Переяслав, а стал ожидать подкрепления. А пока он намеревался блокировать город.
Под Переяславом то и дело происходили стычки. В мае, например, ночью небольшой отряд повстанцев незаметно проник в ту часть вражеского лагеря, где стоял штаб Конецпольского со сторожевой хоругвью — золотой ротой, в которой насчитывалось 150 шляхтичей из знатнейших семей. Застигнутая врасплох, золотая рота была уничтожена. От таких столкновений ряды коронного войска быстро редели. Кроме того, у него в тылу успешно действовали повстанческие отряды, громившие карателей под Борисполем, Буржанами, Копачевом, Дымером, Белгородкой.
В конце мая сосредоточенные в Переяславе повстанцы нанесли войску Конецпольского решающий удар. По словам Пясецкого, под Переяславом полегло жолнеров и шляхты намного больше, чем за всю последнюю Прусскую (польско-шведскую) войну. Только одной знати погибло около 300 человек. Всего же коронное войско потеряло приблизительно 10 тыс. человек. Жолнеры роптали на коронного гетмана за то, что «их так много погибло и гибнет». И хотя к коронному гетману вскоре прибыла помощь, он уже утратил надежду на успех и пошел на переговоры.
Под Переяславом победа склонилась на сторону повстанцев. Они, однако, не смогли закрепить ее. Причиной этого, как и в предшествующих восстаниях, были противоречия в повстанческом лагере. Старшина и часть реестровцев искали соглашения с панами. Им удалось отстранить Тараса Федоровича от гетманства и поставить на его место своего человека — Антона Конашевича-Бута. Тарас Федорович с 10 тыс. повстанцев, противников соглашения, ушел на Запорожье. 29 мая, уже без них, был составлен компромиссный договор. Казацкий реестр увеличивался до 8 тыс. человек. Не вписанные в него повстанцы должны были вернуться к своим владельцам; реестровцы обязывались держать на Запорожье гарнизон в 2 тыс. человек (раньше была только 1 тыс.), немедленно возвратить пушки, захваченные у коронного войска, а также выступить по первому приказу короля на защиту Речи Посполитой.
Порабощенные народные массы Украины с возмущением встретили Переяславский договор. К тому же Конецпольский нарушил его: возвратившись в Бар, он заявил, что казаки должны выполнять условия Куруковского договора и в начале 1631 г. отправил воинские части на постой в Киев, Нежин, Быков, Березань, Носовку, Девицу и другие города и местечки. Это вызвало новую волну недовольства. Так, нежинские мещане и окрестные крестьяне отказались впустить в город два полка жолнеров. А когда те попытались ворваться силой, население заставило их отступить. Выступления такого рода начались и на Правобережье — в Каневском и Черкасском староствах.
К повстанцам, как сообщали путивльские воеводы, обратился «из Запорог гетман черкаской Тарас», призывая, чтобы они «против поляков стояли все, а на шесть тысяч не выписывались»[262]. Вслед за этим Тарас Федорович выступил с запорожцами на помощь восставшим.
Однако старшине удалось разными способами удержать основную массу реестровцев от участия в восстании. Тарас Федорович с запорожцами вынужден был вернуться в Сечь. Вместе с ним на Запорожье ушел также полковник Дацко Белоцерковец с частью реестровцев.
События 20—30-х годов убедительно показывают, что запорожское казацтво играло выдающуюся роль в антифеодальной и освободительной борьбе украинского народа. Поэтому сейм, созванный в начале 1635 г. в Варшаве, подтвердил все предыдущие постановления, предусматривавшие полный разрыв связей украинского населения с Запорожьем. Особенно заинтересованы были в этом магнаты и шляхта Восточной Украины, откуда бегство крестьян приобрело внушительные масштабы.
Сейм признал также крайне необходимым построить крепость на Днепре и поставить там гарнизон из пехоты и конницы, обеспечив их необходимым снаряжением. Для этого из казны было выделено 100 тыс. злотых. Таким образом, магнатско-шляхетская Польша, утратив веру в реестровый гарнизон за Днепровскими порогами, решила поставить свой форпост около самого Запорожья.
Место для крепости было выбрано на высоком правом берегу Днепра около первого, Кодацкого порога, где река круто поворачивает на юго-запад. В июле 1635 г. работы по сооружению крепости были закончены. Кодак, представляя собой довольно сильное укрепление, грозно возвышался над Днепром.
Запорожцы прекрасно понимали значение Кодака в планах польского правительства. Около середины августа 1635 г., т. е. сразу же по окончании строительства крепости, возле нее неожиданно появился отряд во главе с Иваном Сулимой и захватил ее.
Польские правительственные круги были очень встревожены, считая, что выступление Сулимы могло стать сигналом к восстанию, которое охватило бы, вероятно, всю Украину. К тому же коронное войско с Конецпольским с весны 1635 г. находилось в Инфлянтах (Лифляндии) в связи с тем, что предвиделась война со Швецией. Адам Кисель (он временно замещал коронного гетмана) быстро составил план действий против Сулимы, намереваясь задушить восстание в самом зародыше. Согласно этому плану, предполагалось захватить Кодак с помощью обмана. Киселю удалось, воспользовавшись доверчивостью повстанцев, заслать в крепость своих людей. Кроме того, он двинул к Кодаку отряд реестровых казаков, завербованных при помощи подкупа и обещаний.
Во время тяжелой для запорожцев осады предатели организовали заговор, схватили Сулиму и пятерых его помощников и отправили в Варшаву для казни. Сулима был четвертован. В конце 1635 г. Кодак снова был занят правительственным гарнизоном.
Начало восстания 1637–1638 гг. Подавляя народное движение на Украине, магнаты в то же время стремились ликвидировать реестровое войско. На сейме, созванном в начале 1636 г., они открыто добивались роспуска реестра. «Разные польские паны, — писал бискуп Пясецкий, — став в киевских землях, главном средоточии казачества, владельцами огромных имений… желая увеличить свои доходы, старались уговорить сенат и короля уничтожить остатки казацких прав, которые, как им казалось, препятствовали осуществлению их намерений».
Но король и правительство не хотели, с одной стороны, лишиться самого дешевого, по существу дарового войска, каким был реестр, а с другой — боялись дальнейшего усиления магнатов. Их требование было отклонено. Тогда магнаты стали по-своему приводить к повиновению не только крестьян, но и реестровцев. Я. Данилович, например, сын русского воеводы и родственник Жолкевских, прибыв с большим отрядом жолнеров и шляхты (700 человек) в отданные ему Корсунское и Чигиринское староства, начал жестоко карать всех, кто оказывал даже наименьшее сопротивление его своеволию. На протесты реестровцев он отвечал циничной насмешкой. Такие действия папства лишь ускорили начало нового восстания. Весною 1637 г. часть реестровцев во главе с Павлом Михновичем Бутом (Павлюком) ушла на Запорожье. Павлюк принадлежал к богатому казачеству, но принял участие в походе Сулимы на Кодак и вместе с ним был схвачен и отправлен в Варшаву. Лишь счастливый случай спас его от казни.
Обеспокоенные положением в реестре, комиссар его Адам Кисель и польный гетман Николай Потоцкий в конце апреля 1637 г. созвали казацкую раду на р. Росава и провели там «чистку реестра». В нем остались только те, за кого поручились старосты и подстаросты. Там же казакам было роздано жалованье, которого они давно уже не получали. Кисель с облегчением писал, что наконец-то войско очищено и сведено в реестр. Но едва только Кисель и Потоцкий уехали с рады, как пришла весть: «очищенное» реестровое казачество стремится сбросить старшину и уйти на Запорожье, а население продает рабочий скот и покупает оружие.
Павлюк обратился с универсалом к украинскому народу, призывая его к восстанию. В первых числах августа 1637 г. повстанческое войско появилось «на волости». План Павлюка состоял в том, чтобы возможно скорее разгромить верных польскому правительству реестровцев и расширить восстание в Восточной Украине до прихода туда коронного войска. Оставшись в Крюкове, Павлюк «с разрешения и по приказу войска» отправил на Левобережье полковников Карпа Скидана и Семена Быховца с двумя или тремя тысячами человек. Скидан и Быховец должны были арестовать реестровых старшин, находившихся в это время в Переяславе, объединить вокруг себя местные повстанческие отряды и прибыть с ними в Чигирин.
Появление Скидана и Быховца на Левобережье содействовало усилению там народного движения. С помощью местного населения они вступили в Переяслав, схватили тогдашнего старшего реестра Кононовича, войскового писаря Онушкевича и многих других старшин и вернулись в Чигирин. По постановлению повстанческой рады арестованные были казнены. Среди тех старшин, кому удалось бежать, был заклятый враг восставших Ильяш Караимович. Явившись в Бар, он сообщил коронному гетману о происходящих на Поднепровье событиях и добавил, что следует ожидать еще худшего, так как восставшие собираются соединиться с донскими казаками и татарами и признать власть московского царя.
Конецпольский сразу же предупредил представителей власти и шляхты о новом народном восстании и приказал мстить семьям тех, кто присоединился к «бунту». «Карать их жен и детей и дома их уничтожать, ибо, — заявил он, — лучше, чтобы на тех местах росла крапива, нежели размножались изменники е. к. м. и Речи Посполитой». Были приняты меры для немедленного сбора войска. Но жолнеры собирались неохотно. Как пишет очевидец событий С. Окольский (доминиканец, служил капелланом в коронном войске, автор известного дневника кампании 1637–1638 гг.), «они взирали на новый поход не вполне благосклонным оком». Только 28 октября 1637 г., т. е. приблизительно через два-три месяца, коронное войско выступило из Бара. Вместе с надворными магнатскими командами и шляхетскими отрядами оно насчитывало около 6 тыс. человек. Начальствование над ними Конецпольский поручил Николаю Потоцкому. Войско двигалось на северо-восток четырьмя колоннами, чтобы сойтись у Белой Церкви, вблизи района восстания. Первым для сбора реестровых казаков отправился Караимович.
Тем временем восстание охватило довольно большую территорию Восточной Украины. Особенно успешно оно развивалось на Левобережье, значительная часть которого принадлежала Вишневецкому. Шляхта бежала на запад. Встретив толпы ее на сельских дорогах, патер Окольский насмешливо заметил: беглецы руководствовались тем святым правилом, что лучше лыковая жизнь, чем шелковая смерть. Подчеркивая размах восстания, Н. Потоцкий в ноябре писал: «На Заднепровье все до последнего оказачились. Княжеские (Вишневецкого) города — Ромны и все другие дают огромные толпы своевольников; и мой Нежин присоединился к ним». Несколько позднее Потоцкий снова писал: «Гультяйство сильно укрепляется на Левобережье; действительно, тут что ни холоп, то и казак».
В конце ноября Потоцкий с войском подошел к Белой Церкви, где его встретила жалкая кучка реестровцев (200 человек) с полковником Клишей. Между верхушкой реестра и «своевольниками» борьба шла повсеместно. Сложившееся положение корсунская старшина в письме Потоцкому охарактеризовала так: «Только бездельники… стремятся к своеволию, мы же, реестровые, помним свою присягу». Старшина просила Потоцкого ускорить военные действия против повстанцев.
Потоцкий и сам спешил не допустить соединения Чигиринских повстанцев с левобережными (тут, согласно реляциям севских воевод, их было 8 тыс. человек), чтобы разбить их по частям. «Это правило, — замечает Окольский, близкий к штабу польного гетмана и хорошо осведомленный в военном деле, — особенно важно в борьбе с казацкими восстаниями, которые быстро развиваются и охватывают всю Украину и Заднепрянщину, ибо на войне вообще, а в особенности в войне с казаками, необходимо искусство и быстрота».
Однако выступить на Чигирип Потоцкий не смог. Жолнеры не хотели идти дальше и требовали уплаты жалования. Напрасно офицеры уговаривали их больше думать о бессмертной славе, нежели о бренном злате. Тщетно со слезами уговаривал их и Потоцкий. Преодолеть страх жолнеров перед повстанцами и заставить их выступить в поход удалось лишь тогда, когда к Потоцкому прибыло подкрепление — Лука Жолкевский и другие паны со своими командами, а также коронная артиллерия.
Но в то время как Потоцкий ожидал подкрепления, Скидан с войском выступил из Чигирина на северо-запад — на Мошны (на р. Ольшанка). Сюда должны были подойти повстанцы из Левобережья и запорожцы, а также отряды каневских, стеблиевских и корсунских повстанцев — крестьян и реестровых казаков. Выступив навстречу Потоцкому, Скидан, таким образом, взял инициативу в свои руки.
Потоцкий, получив сведения от лазутчиков о движении повстанческих сил, двинул свои войска на Мошны двумя колоннами. Одну, небольшую, под командованием Лаща он послал прямо на Мошны, а сам с другой, большей, направился на север, в обход Мошен, к Кумейкам. Лащ попытался было атаковать повстанцев до подхода Потоцкого, но получил отпор. Узнав, что на соединение со Скиданом идет Павлюк с артиллерией, он поспешил присоединиться к Потоцкому.
5 декабря Павлюк соединился со Скиданом, приведя с собой отряд запорожцев с 8 пушками. Теперь повстанческое войско насчитывало около 10 тыс. человек. На соединение с ним из Левобережья должен был прийти Яцко Острянин с 8 тыс. человек, а из-под Киева — атаман Кизима. Но они задержались. Русские пограничные воеводы, очень внимательно следившие за событиями на Украине, объяснили это тем, что Днепр только начинал замерзать и переправа была небезопасна. Но, кроме того, следует иметь в виду, что повстанцы-крестьяне всегда стремились держаться вблизи своих мест.
Поделиться книгой: