Ворчание ездового пса

Читаю Коэльо, «Алхимик». Это притча. Пока просто впитываю информацию к размышлению. Понравились некоторые выражения:

— «Своя Стезя»;

— «Зло не в том, что входит в уста человека, а в том, что выходит из них»;

— «Это то же, что полет ястребов в небе: разумом его не постичь»;

— «Самый темный час – перед рассветом».

И ещё одно, про любовь к пустыне и опаску к ней.

Сильная книга, несомненно. Правда, для меня сильна она афоризмами и стилем – тут не отнимешь. Но… я далёк от этой философии. Это философия, родившаяся в уме созерцателя, хиппи. А я хоть в небе тоже вроде был созерцателем, но был и борцом. И умел в борьбе находить общий язык со стихией.

Но старик всегда может сказать что‑то новое такому же старику.

А мир мечтателей (так и хочется сказать «элоев») вцепился в эту философию… но многие ли следуют ей на практике?

Однако философия движет миром; наверно следуют… если только это можно назвать философией. Скорее мистика.

Я же, наивный человек, рублю правду–матку о том ремесле, которым владею. И моя философия проста, как поворот штурвала. Это – моя Стезя.

И все время на ум приходила картинка, которую наблюдал в родном Красноярске: на довольно оживленной улице, сидя на краю тротуара, вытянув ноги на проезжую часть, обедал грязный, обовшивевший бич. Его старательно обходили и объезжали. Он, наверное, тоже познал ту философию.

Почитал рецензии. Подумал. И вывод получается такой: если есть талант и умение убеждать, то можно с умной мордой впаривать любой винегрет – а чавкающие головы найдутся.

Оказывается, Коэльо ещё и бывший наркоман, и, в придачу, четырежды женат. Короче, интеллектуальный бродяга, талантливый настолько, что на хлеб себе всегда заработает, уже заработал.

Он играет на жажде, потребности людей в философской опоре, причем, людей, не имеющих твердых религиозных и философских убеждений. А таковых нынче абсолютное большинство. И эта смесь верований, эзотерики, алхимии, мистики и «нечта эдакого» под его пером приобретает массовую привлекательность.

Господи… чем интересуется нынче сытый обыватель.

Вообще, глядя на все эти фильмы, сценарии которых сочинены преимущественно в Первопрестольной, листая эти, сочиненные же в столице книжонки, изучая проекты всяких договоров и прочих документов, регулирующих отношения червей в нужнике, – не перестаешь удивляться. В каком же гадюшнике, в какой выгребной яме надо жить, чтобы изобретать такие повороты судеб, такие интриги, предусматривать такие подлости… и учить этому, вдалбливать эту гадость в голову моих внуков. Поистине, столица – клоака страны, средоточие человеческой низости. Нынче уже и у нас, на периферии, явственно чувствуется гнилое столичное дыхание и звериная хватка москвичей.

Я, кстати, ничего плохого не имею против вообще москвичей: и среди них, иногда, правда, очень редко, тоже встречаются мало–мальски нормальные люди. Но мне все больше и больше кажется, что это – нелепые исключения. Столица развращает, и, в первую очередь, тем, что можно нажиться на лохах. Мы все для них – лохи, примерно, как для истинных сионистов остальные – гои. Москвичи процеживают все помои страны… может, не случайно, именно в столице зародилось это движение: диггеров – людей, исследующих канализационные стоки. В дерьме живут, дерьмом интересуются. И придумывают москвичи хитроумнейшие правила, как уберечься в дерьме от дерьма.

Между делом прочитал тут ещё «Планету обезьян», по мотивам которой создано несколько фильмов. Ничего особенного, просто захотелось после поразившего меня в свое время фильма ознакомиться с первоисточником. Средненькая фантастическая повесть, с примитивной фабулой, но идея неплохая. Фильм гораздо богаче и глубже. Талант режиссера.

Занимаюсь сравниванием. Мои книги выложены у Мошкова в разделе «Русская проза 90–2000 г. г.». И вот стал я листать весь список авторов и просматривать произведения, обращая внимание на стиль. Передо мной в списке числится 101 автор. Половина – эмигрантское еврейство. Много питерских. Много филологов. Удивили магнитогорцы, тоже группа. Возраст авторов молодой. Творения женщин можно не открывать; но я таки открывал – и тут же закрывал. Их интересы понятны. Интересы же остальных – верчение червей в выгребной яме. Один моряк–подводник попался, уже в возрасте: удивительный сплав литературного беспомощного скудоумия и флотского замшелого юмора.

Перелистал ещё штук сто: никаких находок. Видимо, я туп. На этом пестром и однообразном фоне вычурного многословия мои опусы выглядят как‑то… весомее, что ли. Я не выпендриваюсь, не хочу никому прыснуть в глаза, я просто говорю о том, что знаю. Язык мой прост, чист, понятен, в нем не увязаешь; таковы же и мысли.

Ну, тайно надеюсь, продолжит эту тему какой‑нибудь профессиональный критик.

Ага, из АСТ. И скажет (я в этом на 99% уверен): начало повести затянуто, экшена мало, соплей много, – нам не подходит. Нам подойдет любой словесный понос эмигранта–еврея, а ездовому псу место – на цепи.

Подвешенное состояние, такое знакомое. И чего, собственно, ждать – отказа?

Вечером зачитался Азимовым, уснул поздно, непосредственно перед сном нажравшись тушенки. Проснулся после восьми, от солнечных лучей. Все тело побаливает, но я к этому и стремился. С ходу взялся за большое окно в зале, под «Радио Шансон». Прямо скажу, канал – для не особо обремененных интеллектом, скорее, для обремененных плэйбойскими проблемами: потенция, автомобили, реалити–шоу, ковыряние в грязном белье, сплетни, ну, и реклама, реклама – впрочем, как и везде. Но иногда в программе канала проскакивают любимые песни, неофициозного плана. Изводишь уши ради редкого удовольствия, потом снова болтовня и дешёвые рифмы типа «весна» – «моя».

Грядёт 8–е Марта, суетный праздник, после которого чувствуется заметное облегчение: за ним застой зимней спячки резко поворачивает на весенние хлопоты.

Я не люблю 8–е Марта за то, что это массовое, повальное, показное, единовременное сумасшествие горожан. Его надо перетерпеть, пережить. Отношения мужчин и женщин ни этот, искусственно созданный большевиками праздник, ни привнесенный с Запада чуждый Валентинов день, ни на грамм не меняют. Просто подхлестывается торговля. Ну, как и 23–е февраля, это повод хоть раз в году напомнить нам о нашей сути, которая в эмансипированный век цивилизации как‑то замыливается. Бабы в штанах, мужики в кольцах, серьгах и цепях, транссексуализм, – все это как‑то не способствует возвышенности чувств, скорее способствует импотенции, о которой трубят на всех углах.

Но против течения не попрешь. Да, собственно, я и не против – отдать долг своим женщинам. Были бы деньги. А что касается ритуального надевания фартука в женский праздник, так у меня этот праздник каждый день – и в охотку.

Что же касается новой книги, то идей нет, голова пуста. А идеи приходят извне: какой‑нибудь общественный толчок, катастрофа, резонанс, – и, глядишь, что‑нибудь зародится. А если нет – я и жалеть не буду. Я сам себе доказал, что могу писать; но делать это смыслом жизни, а паче, спасением от тоски… которой и следов нет…

Жизнь моя на пенсии и так интересна. Я ведь ещё и полгода не прожил с ощущением полной свободы – от этой обязаловки по добыванию куска хлеба.

Вечная оглядка: то на свою работу, то на Надину. А теперь скоро и Надя освободится, и будем принадлежать себе, правда, в рамках скудных наших пенсий. Но уж на озера‑то летом вполне сможем съездить, когда захотим. И уже не будет этих вечных проблем с поездкой на море или в Волчанск. Денег нет – и проблем тоже нет.

По гороскопу – день для творчества неудачный. Я ничего и не делаю: сижу, читаю книжку, которую впарил мне Гаврилюк. Такая сложная муть… придет же в голову писателям – их двое, причем, один‑то красноярец, а другой ну явно ма–асквич. Фантазмы, колдунизмы, ясновидение, политика, машина времени, шаманы, японские единоборства, какие‑то расследования и прочая херня закручены так, что надо ломать голову. Но лучше, полезнее, читая эту книгу, головой кушать. Я и жевал, читая.

Никак не раскачаюсь на статью, обещанную Пономаренко. Какая‑то апатия навалилась, лень, желание послать все в жопу и пожить без забот. Вот тебе и пенсионерская жизнь.

Устал я за зиму. Начиная с сентября, когда пошли слухи о развале Крас Эйр; потом, когда слухи подтвердились, увольнение; лечение этой чесоточной экземы; забор на даче; суета с техосмотром; потом этот суд; попутно – ремонтно–дачно–дорожные проблемы; параллельно – мучительное создание новой повести, ожидание отзывов и реакция на них, волнения насчет издательства; да все эти праздники, подарки; да ходьба по больницам–собесам; да покупка этой проклятой квартиры и повисший долг, – разве этого мало за полгода?

Толя признался мне, что тоже попался на крючок: читал до полчетвертого мою повесть, оторваться не мог. Мне приятно.

Я разобрался с порталом Проза. ру, выложил все свои произведения, фотографию, краткое резюме. Уже читают человек 30, есть и рецензия. Вот совсем другое дело. Здесь я, наконец, обрету массового читателя и быструю обратную связь. А лазить по форумам – убийство времени.

После обеда. Читателей у меня на портале уже полсотни. Некоторые заглядывают даже в «Практику полетов» (женщины!). Правда, нет гарантии, что, открыв, тут же и не закроют. А счетчик себе считает.

Контингент интересующихся: пишущие люди, в основном, спецы по малым формам. Много евреев. Надо полагать, большинство тусующихся здесь – графоманы, не принятые издательствами. Как и я.

Но все ж и не пролетарии меня читают.

Вчера весь день гнил у компьютера. Недостаток этого портала: сброшенные произведения отображаются сплошным текстом, и авторам тут же совет – отделять каждый абзац двойным пробелом. Но так как у меня двойной пробел несет определенную нагрузку, я не поленился и прямо на портале (есть такая опция) выправил «Страх полета», вынося красные строки подальше. Убил три часа и глаза, но зато получилось красиво, и читающему будет легче принимать.

«Раздумья» выложились с абзацами, но где‑то в середине текста есть пара глав, где сплошной текст. Это зависит от старых ошибок, которые я потом исправлял разными способами, особенно прямую речь. Потом, когда научился, текст стал везде одинаков, а вот «Раздумья» стали для меня полигоном для компьютерного форматирования.

Что касается почты, то никто не пишет, да я и жду‑то только весточку от Михаила, насчет АСТ.

Вечер, камин, три рюмочки, под капусточку, селедочку и макароны по–флотски.

Намахался лопатой, но расчистил палисадник, а это – 15 кубов слежавшегося снега. Руки, плечи, спина, щиколотки… А… принял наркозу, так и ничего вроде.

Позвонил с чердака Наде. Она доложила, что звонил Пономаренко: торопит со статьей, и объем – страниц 7–8. Ну, сделаю. Завтра с утра и начну.

А в камине не спеша горит вяз, коряга; тепло… Печку второй раз протопил, догорает, через час закрою трубу, но щелочку, на палец, оставлю: на всякий случай. В доме +25, на часах 8 вечера. Только стемнело. Валенки сохнут на печи. Ноутбук играет Круга. Ну что человеку ещё надо?

Нет, женщины мне не надо. Это уходит. Мне важнее теперь синее небо, чистый воздух, морозец – и свежесть в душе. Свежая старость, когда силы ещё есть, болячки особо не донимают – по крайней мере, не до такой степени, чтобы диктовать линию поведения, – и мозг ещё требует нагрузки. Вот завтра и нагружу его.

Досмотрел «Стиляги». Плакал. Хороший фильм. И не в водке дело: там три рюмочки. Просто душа, наконец, приняла.

И эти суки поучали меня: «Скромнее надо быть!»

Да уж. Индивидуальность Личности многого стоит. Надо выстрадать.

А я потихоньку продолжаю свои мемуары, так, бездумно. Потом выберу что надо, свяжу, может, ещё книга получится.

Два месяца, как написан «Страх полета». Куда бы его ещё приткнуть, чтобы круг читателей расширился. Потому что надежды на АСТ нет. Михаил что‑то так до них и не дозвонился, написал мне и умолк. Да 99 процентов того, что откажут. Не то это издательство, чтобы без выгоды взять вещь.

А интересы у читателей нынче… скажем так: или помойные, или выспренные. То им экшен подавай или политику, то их заносит в трансцендентальные выси. Я же старомоден.

Залез ещё на один портал, разместил там «Страх полета», но там сначала рассматривают, а потом решают, размещать или нет. Письмо с подтверждением регистрации прислали. Ну, посмотрим. Ищу ещё.

Поменьше, поменьше публичных оценок, понейтральнее надо быть. Я на форуме авиа ру в авторитете, а значит, над схваткой. И вообще, поменьше выступать.

Мучаюсь желанием ткнуться ещё в какое‑нибудь издательство. Да только, почитав про кухню издательской деятельности, убеждаюсь, что никто мне льгот не даст: всем нужен только эксклюзив на три года, а то и больше. Оно мне надо?

Я бы хотел просто издать книгу, без правки, без эпатажа, отдав права на нее на год. Мало будет – продлить ещё на год. Так ещё можно работать. Но это несбыточно.

Внутри себя я сейчас не чувствую никаких задумок, и вряд ли меня хватит на большее, чем литературно–художественные мемуары. Отдам права на книгу, успокоюсь до того времени, как кончится первый договор с Эксмо на «Раздумья», а это ждать ещё больше года; да не забыть осенью предупредить их, что продлять его дальше не буду.

И ещё гложет то, что я – уже не начинающий, уже изданный, и не раз, автор, – не могу пристроить повесть, как мне кажется, превосходящую предыдущие мои книги по уровню художественного мастерства.

Обидно и за эксмовский уровень оформления моих книг, и за их дурацкие названия.

Я широко известен в узких кругах, а хотелось бы, чтобы меня знали издательства, и вообще, чтобы читатели знали, что существует русский летчик–писатель, который пишет об авиации так, как ещё никто не писал.

Вот это «ещё никто не писал» так и подъелдыкивает изнутри. Хорошо ли, плохо ли, но так, действительно, никто до меня не писал. Хочется хорошего редактора и хорошей критики. Монополия жабой давит: я один такой!

Причем, я не прыгаю в глаза, а просто объективно отдаю отчет. Да по уму, знай об этом моем положении хороший редактор, – он ухватится за шанс! Они в интервью все говорят, что мечта редактора – найти хорошего автора.

А я – хороший? Это я для себя хороший, а пиплу подавай иронию, юмор, смехуёчки, детективы, прыгалки–стрелялки, гламур, фэнтези – короче, отдых от проблем жизни. А я, такой хороший, пихаю им тревоги, страхи и разочарования.

Что ж: мне выпало писать в такое вот безвременье. Может, потом, со временем, признают меня.

А что – хочется славы при жизни?

Нет, скорее – признания, и я успокоюсь. Мне важно, чтобы имя мое утвердилось.

А редактору важно прокормить семью, это его бизнес.

А читатели хором поют мне: «читается на одном дыхании!»

Но это не все читатели, а только тот самый, узкий круг, в котором мое имя раскручено, – моя аудитория. Хотя, попади моя книга в читательские руки за пределами круга – он только расширится.

Редакторы, оказывается, заинтересованы в самопиаре автора, и, предлагая им книгу, необходимо кратко и ясно дать им это понять.

Залез на сайт, где выложил свои произведения. Кто меня почитывает там? Одно молодое еврейство. Они же там и пишут, о своем: израильском, эмигрантском, арбатском, чуждом для меня. И я им чужд: рецензий на мои опусы нет.

Вчера спорили с Надей насчет моего презрения к паксам. Она, такой же пакс, справедливо возмущается моей кастовостью. Я попытался объяснить Наде, за что не люблю современного пассажира: за то, что он в массе своей – быдло. Раньше пассажир был нормальный человек, в полете не пил (а летали десятки миллионов!), значит, доверял мне. А сейчас мало того что нажирается каждый третий, так ещё и в спину пинают ямщика. Быдло и есть. Быдло нынче при деньгах, оттеснило нормальных людей и прет массой.

А разговор пошел от требования редакции уделить больше внимания переживаниям пассажиров. Да я не знаю, какие они, эти переживания. Я только могу предполагать. Те же, кто пишет о переживаниях пакса, – сами паксы. А я – Капитан. Я всю жизнь о них заботился, а в старости получаю плевки. И не хочу я вникать в их страхи. Зато я могу им всем показать страх пилота, о котором они только догадываются. И так написать могу я один. Нечего стесняться.

Те сомнения, что мне в свое время открывали знающие люди, – выкладывать или нет свои опусы в интернет, – теперь рассеялись как дым. Я сделал очередной самостоятельный верный шаг – и не прогадал. Не прошло и четырех лет, вернее, аккурат четыре года, как я в интернете, – а сколько это повлекло событий!

Скучная жизнь пенсионера… Ага.

За бортом моросит, и не хочется идти на почту за пенсией. Я все‑таки убежденный домосед. Сижу, цепляюсь за мемуары, правлю главу. Можно уже и Наде показать. А спешить – вообще никуда не надо. Не жизнь, а каторга.

Прочитал вот статью Горького «Как я учился писать». Все‑таки, великий человек, талантливейший самородок, выдающийся ум. Если отбросить идеологию, то много можно почерпнуть в ремесле. Он умел найти и выделить главное во всем. Очень наблюдательный.

Вечером всучил Наде три главы новых мемуаров. Приняла в штыки: вот – оскорбил защитников природы; вот – много пафоса, прилагательных; это будет неинтересно, экшена мало.

Ничего, я исправлю. Главное, чтобы она участвовала. Она создает необходимое сопротивление материала. И как ей ни неприятно вообще мое занятие литературой, я её к этому все равно приучу.

Открыл «Мемуар»: да, по стилю новые главы невыгодно отличаются от всего текста излишним пафосом. Надо переработать стиль и влить в общую струю. И поменьше политики. Я должен быть нейтрален и иронично–доброжелателен.

20 минут подремал под телевизор. Это становится привычным и пугает: что – неужели старость подошла? Так‑то ночью я сплю как ребенок, с 22 до 6 утра. Обычно все‑таки давит физическая усталость, и организм просит отдыха и покоя.

Много ли я работаю физически? Ну, сейчас‑то достаточно. В гараже по лестнице вверх–вниз… со стонами, с прислушиванием к каждому суставу, со все больше заметной неуклюжестью. Тяжелый сварочник, 60 кг, беру на пуп, только хорошо размявшись, хоть и с заметной трудностью, но ещё уверенно. Но, думаю, это ненадолго. После 65 я как раз войду в стереотип своих лет. Жизнь не обманешь. Позвоночник – вот лучший возрастной показатель.

Да… пять лет назад мне казалось, что впереди ещё лет десять мужской силы… Оказалось, старость дежурила на пороге. И первыми сдали суставы.

Вечером смотрели прощальный концерт Пугачевой. Все‑таки великая актриса. В выпуске новостей показали, как её награждал орденом Медведев и как свободно она себя с ним вела. Королева эстрады, что и говорить. Коленки только все больше и больше торчат. И молодец она, что ушла в расцвете сил и мастерства, едва почуяв первые признаки деградации. А то на престарелую и потерявшую уже чувство меры Гурченко смотришь и испытываешь сложное чувство зависти и жалости.

Взял у Игоря книгу Драбкина «Я дрался на истребителе» – воспоминания стариков, собранные в интернете и оформленные в книгу ушлым евреем. У него серия: ещё про бомберов и танкистов. А серию издательства берут, как вот взяли моего Пса. Драбкина Эксмо издало, кстати. Этот экземпляр из допечатки, 3000.

Крупицы правды, не испачканной большевизмом, увлекательны. Так что хоть время занять есть чем.

Сижу вот, прослушиваю религиозные распевы ансамбля Бабкиной. Ну, «Жертва вечерняя» («Да исправится молитва моя») вне конкуренции. Остальные как‑то не особо трогают.

Бабкина, с её ансамблем «Русская песня», конечно, явление. Богатейший инструментарий, только вот буйная фантазия иногда заносит их в такие дебри, что морщишься, отмечая, впрочем, безупречное мастерство и богатство аккорда. В «Жертве», на мой вкус, абсолютная гармония. Это, скорее, светская музыка, но… и абсолютно религиозная, в современной интерпретации. Ну, нравится, и все.

Вчера на концерте к юбилею примадонны Бабкина так интерпретировала известный романс «Мне нравится, что вы больны не мной», что меня корчило. Думаю, Аллу Борисовну тоже, но она мужественно выдержала и даже сказала «Браво». Зал тоже воспринял прохладно. Заумствовалась Бабкина, завыёживалась. И – не получилось.

А вот «Жертва» получилась!

Как подумаешь, что уже никуда не надо спешить, что так будет продолжаться до самой смерти, – оторопь берет. Уже от меня – ничего никому. Я все сделал. Теперь – только мне: пенсия, забота детей…

Нет, не хочется верить, – ведь я ещё кое‑что могу. Но – только виртуально: написать что‑нибудь, чтоб читали.

И что это мне даст? Чувство своей состоятельности?

Внутри все угасло. Я умом понимаю, что вполне возможна ещё вспышка–другая, но это конец творчества. Наступает период созерцания. Читать книги, осмысливать. А свое создать уже нет внутренних сил. Да и что я скажу людям, когда все рушится. Да и надо ли им?

Вот курсанты на форуме спрашивают: куда можно устроиться работать после училища?

На фиг кому они сейчас нужны, со своими 150 часами на Ан-2. Сколько ещё у нас в стране авиапредприятий эксплуатируют Ан-2? Единицы, на Севере, на Востоке.

Ребятишки будут пробиваться по блату на большую технику. Амбиции у всех. И компании будут правдами–неправдами их к себе протаскивать, обходя законы. И пополнится недоучками армия пилотов. И рыхлое, недужное тело безопасности полетов от этого отнюдь не окрепнет.

Что писать, к чему призывать молодежь? К обману, который их ждёт на выходе из училища?

Разочарование охватывает душу. Запал пропадает. Я уже почти смирился. Остается ностальгия по прошлому. Пиши, дедушка Вася, свои мемуары.