Душеспасительная беседа

— О чем?

— Натурально о зубах. Эге, говорю, пломба-то, оказывается, выпала, а я и не заметил. Потом про щетку сказал: дескать, надо бы новую купить, пожестче. Потом стал руки мыть и на тему мыла высказался. Но тут жена в дверь забарабанила и закричала, чтобы я прекратил, а то у нее от этих моих бесед уши вянут.

— Так, так, так! — сказал заинтригованный врач. — Значит, жене не нравятся ваши... несколько односторонние беседы?

— Не нравятся!

— Знаете что, Максим Савельевич, попросите вашу супругу зайти ко мне! — сказал врач. — Прежде чем давать вам свои советы, я бы хотел кое-что выяснить для себя.

Супруга Максима Савельевича Тамара Павловна оказалась женщиной еще молодой и довольно привлекательной. Работает лаборанткой в каком-то институте. Говорит многословно, очень убежденно и очень быстро — сто слов в минуту.

Про странности мужа она сказала врачу так:

— Я не думаю, доктор, что у Макса базис не в порядке, просто мы с ним разные люди по культурному горизонту. Мне, например, говорить с ним буквально не о чем! Вот он и стал разговаривать сам с собой!

— Неужели у вас совсем нет общих тем для разговора с мужем?

— Какие-то житейские, мелкие, очень ограниченные есть, а так... в смысле общей интеллектуальной координации — нет! Он же невежественный человек, доктор. Кроме «козла» и пивных посиделок с приятелями, его ничего больше не интересует.

Врач подумал: «Зачем же ты, матушка, за такого замуж шла?» — но сказал другое:

— Тамара Павловна, вы должны мне помочь как врачу. Пока ничего опасного в состоянии психики вашего супруга я не вижу, но... лиха беда начало. Приучайте его читать хорошие книги, смотреть интересные телевизионные программы, а потом вовлекайте его в разговоры на эти темы, будьте их зачинщицей. Так постепенно он избавится от своей дурной привычки. Имейте в виду, пока это только привычка, но со временем она может перерасти в нечто худшее. Придите ко мне... ну, скажем, через месяц, посмотрим, какие у нас с вами будут достижения.

Тамара Павловна Кушкина пришла к врачу снова, не через месяц, а через два. На его вопросы отвечала нехотя, вяло, уклончиво, но потом ее прорвало, и она запальчиво и с вызовом сказала:

— Я, доктор, пробовала делать то, что вы мне посоветовали, но больше не могу. Надо адское терпение иметь, чтобы выслушивать его рацеи. Но при этом он еще не соглашается со мной, с культурным человеком, а спорит. У него, видите ли, «свое мнение»! А какое у него может быть свое мнение, когда он в вопросах искусства разбирается, извините, как тот любитель «телика» из анекдота, который посмотрел «Войну и мир» и сказал, что был очень удивлен, когда Наташа из Ростова вышла замуж за графа Безносова. Я прекратила с ним всякие разговоры на эти темы. И вообще... не могу. Это выше моих сил!..

Тут мой приятель, рассказывая мне эту историю, сделал длительную паузу. Я спросил его:

— И это все?

— Нет, не все! — сказал врач. — Теперь ко мне в поликлинику на прием ходит не сам Кушкин, а Тамара Павловна. Она тоже стала разговаривать сама с собой. Высказывается она не в аспекте мыла или зубной щетки, подобно своему супругу, а делится с собой - в моем присутствии — впечатлениями от прочитанных книг и увиденных телеспектаклей. Терапия моя в основном заключается в том, что я все эти сто слов несусветной околесицы в минуту покорно выслушиваю. Я стал как бы другом дома Кушкиных, не выполняя, конечно, его основной функции. Разводиться они не собираются, так и живут по принципу двух параллельных линий, которые, как видите, не пересекаются не только на плоскости, но и в жизни.

— Неужели ничем нельзя им помочь?

На лице врача заиграла этакая мефистофельская улыбочка.

— Медицина тут, увы, бессильна!

Букет артиста

Когда человеком овладевает большая мечта, наполняя все его существо едким жаром невыполнимых желаний, трудной и горькой становится его жизнь.

Людмила, тощая, глазастая девочка с жидкими каштановыми косичками, возмечтала, что она, когда вырастет, станет знаменитой эстрадной певицей, будет выходить на сцену в шикарном длинном платье и покорять публику своим пением. Наверное, мечту эту заронил в ее душу могущественный «телик» своими песенными передачами, которые Людмила слушала и смотрела все подряд, не пропуская ни одной.

Беда Людмилы заключалась в том, что у нее совершенно не было слуха. Только встанет она, бывало, перед зеркалом в прихожей и, проникновенно глядя на свое отражение, затянет: «Издалека до-о-лго...», как Лешка, старший брат, уже кричит из их общей комнаты:

- Милка, до-о-о-лго ты еще-будешь так выть?!

- Я не вою, я репетирую. «Течет река В-о-о-олга!..»

Лешка, нахальное вихрастое создание, выходит в прихожую. Презирающий, надменный, с задачником алгебры в руках.

— «Д-о-олго» надо чуть вверх брать после «издалека», а ты тянешь вниз. Слушай: «Издалека д-о-олго течет река Во-о-олга...» — Слух у Лешки был абсолютный. Таинственный медведь, наступивший своей мохнатой задней лапой на маленькое розовое Людмилино ушко, прошел мимо оттопыренного красного уха ее братца — не заметил!

Оборвав музыкальную фразу на полуслове, Лешка повторил безжалостно:

- Двух нот не можешь правильно взять, а мечтаешь стать знаменитой певицей! У тебя нет слуха, запомни это и выброси всякую дурь из головы.

Легко сказать «выброси»!

Людмила огрызалась:

— Музыкальный слух можно развить!

— Кто тебе это сказал?

— Девочки в классе говорили!

— Нет, брат, чего нет, того нет, — резал Лешка и, презрительно выпятив нижнюю губу, провозглашал противным, сдавленным голосом: — Выступает заслуженная певица Людмила Медвежкина, исполнительница популярной песни «Не тяни кота за хвост»! Нервных и малокровных просим выйти из зала!

Людмила в ярости кидалась на Лешку с кулачками, а он с хохотом убегал к себе и, приоткрыв на минуту дверь в коридор, бросал директивно:

— В общем — ты кончай свои репетиции, Зыкина, а то я маме скажу, что ты мешала мне решать задачи!

«Может быть, правду говорит Лешка насчет музыкального слуха, что нельзя его развить?» - мучилась Людмила.

Помучившись, решила: «Напишу письмо знаменитой певице... нет, лучше певцу, и попрошу его ответить на этот вопрос. Подпишусь - девочка Людмила. На письмо девочки певец обязательно ответит».

Письмо Людмила решилась написать певцу Георгию Камаеву. Несравненному! Прекрасному! Замечательному! Да, да, ему. Только ему!..

Но не написала! В школе на большой перемене она познакомилась с одной девочкой — Тасей, чуть постарше ее, на один класс. Оказалось, что Тасин отец директор большого клуба, где часто бывают концерты с участием самых знаменитых певцов и певиц. Тася многих знает лично, потому что когда надо вручать артистам букеты цветов, на сцену выпускают ее, Тасю, она выбегает и... вручает. Это очень интересно!

— И Камаев у вас выступал? — спросила Людмила от благоговейного волнения шепотом.

— Выступал! И будет выступать в ту субботу! — ответила Тася и небрежно прибавила: — Между прочим, я с ним познакомилась.

— Как... познакомилась?!

— Очень просто! Знаешь, сколько у него поклонниц? Они мне вместе с букетами суют свои записочки для него, и я...

— А что они ему пишут?

— Разные глупости. Они в общем такие... «с приветом»! Я к нему в гримуборную в антракте запросто захожу, он очень простой и симпатичный. Приходи в субботу на его концерт, будем вместе слушать, я скажу папе.

Людмила тут же призналась Тасе во всем и стала умолять новую подружку передать Камаеву ее письмо. Но Тася сказала:

— Зачем тебе писать ему письмо? Ты не Татьяна из «Евгения Онегина» Пушкина, а он не Евгений Онегин из него же. Я тебя проведу за кулисы, и ты лично поговоришь с Камаевым в его уборной.

И вот свершилось! Людмила и Тася стоят в уборной Георгия Камаева. Людмила изо всех сил таращит глаза. Нет, это не сон! И не телевизионная передача!

Несравненный, прекрасный, замечательный Георгий Камаев в белопенной рубашке (его темно-синий пиджак висит на вешалке на стене) сидит на стуле перед зеркалом и, улыбаясь, смотрит на девочек. Живой, настоящий, не экранный.

На подоконнике, на диване — всюду валяются букеты цветов. Боже мой, сколько их! Камаев держит в руках какую-то бумажку. Наверное, это записка от той толстой накрашенной тетки. Тася передала записку певцу вместе с букетом, когда выбегала вручать.

Тася говорит:

-— Георгий Георгиевич, что мне ей ответить? Она же будет приставать ко мне, эта тетка.

Камаев громко читает записку:

— «Камаев, почему вы не отвечаете на письма женщины, которая открыла вам свое сердце?»

— Мадам! — говорит Камаев. — Я не просил вас открывать мне ваше сердце, тем более что я вас не знаю!

Камаев рвет записку и бросает клочки бумаги в пепельницу на столике. Тася смеется.

Камаев берет другую записку и снова громко читает:

— «Раньше я вас обожала, а теперь ненавижу за то, что вы никогда не исполняете то, что я прошу вас исполнить!»

— Я не солист вашего величества! — объявляет Камаев и рвет записку.

Берет третью и снова читает вслух:

— «Это правда, что вы разошлись со своей женой?»

— Вранье! Но какое, вам вообще дело, сударыня, до моей личной жизни!

Он рвет записку и смотрит на Людмилу.

Сейчас надо задать ему свой вопрос. Но Людмила чувствует себя сейчас так, словно она только что проглотила разорванные Камаевым на ее глазах записки и они превратились в ее горле в жесткий бумажный ком, он мешает ей вытолкнуть из глотки нужные слова. Тася приходит ей на помощь.

— Эта девочка моя подружка, Георгий Георгиевич! — бойко тараторит Тася. — Ее зовут Людмила. Она хочет стать знаменитой певицей, но у нее нет музыкального слуха. Может ли она его развить? Скажите ей!

Кое-как проглотив свой ком, Людмила пищит:

— Пожалуйста, скажите!

Знаменитый певец молчит и, улыбаясь, продолжает рассматривать Людмилу. Та низко опускает голову.

— Ты любишь петь, девочка Людмила?

Людмила молча кивает.

— А что ты больше любишь — петь или слушать песни?

Людмила шепчет чуть слышно:

— Слушать!

— Понимаешь, девочка, — говорит Камаев, и его красивое лицо становится серьезным, даже строгим, — музыкальный слух можно, пожалуй, у себя развить. До известной степени! Но это надо в каждом отдельном случае проверять и решать — да или нет. Если тебе в твоей школе не могут помочь, иди во Дворец пионеров, там помогут.

Он кладет свою руку на плечо Людмилы.

— Но если ты не станешь знаменитой певицей, девочка Людмила, не огорчайся! У тебя есть прекрасный выход. Ты можешь подняться еще выше и стать нашей понимающей, — он загибает один палец на своей другой руке, — культурной, — загибает второй, — чуткой, — загибает третий, — тонкой - четвертый...

И тут в уборную бурно входит дама в платье с блестками.

— Георгий Георгиевич, миленький, что вы делаете? Идемте скорей, публика волнуется. Надо начинать!

Не закончив фразу, Камаев срывает с вешалки пиджак, надевает его, потом берет с подоконника букет красных гвоздик, дает Людмиле:

— Бери, девочка!

И уходит следом за дамой в платье с блестками - начинать второе отделение концерта.

Таня и Таня

— Я прошлым летом жила с папой и мамой в деревне, а вокруг был лес — большой-пребольшой. И очень полезный для детей, у которых гланды.

Мы жили у тети Клавы, очень симпатичной, снимали у нее целую большую-пребольшую избу, а тетя Клава и ее муж, охотник, дядя Саша, тоже очень симпатичный, жили во дворе, в летней кухне. И представьте себе, с ними жил маленький живой медвежонок, ужасно симпатичный и такой смешной, что я только посмотрю на него и уже смеюсь. И долго-долго не могу остановиться.

Дядя Саша говорил, что он нашел медвежонка в лесу. Медвежонок вышел из дома, где он жил у своих родителей, погулять, и, наверное, заблудился, и — здрасьте! — вдруг встретился с дядей Сашей нос к носу. Медвежонок очень испугался, потому что у дяди Саши было с собой ружье, он же не знал, что дядя Саша в маленьких не стреляет, взял и забрался на дерево - такой дурачок, как будто дядя Саша сам не может туда забраться. И конечно, дядя Саша ловко забрался на это дерево, взял на руки медвежонка, который ужасно дрожал от страха, положил его в мешок и принес к себе домой.

Этот медвежонок бегал за мной повсюду, куда я, туда и он, как собачка, и мы с ним очень подружились и вместе играли, и тетя Клава очень смеялась и стала звать его Таней, как и меня.

Дядя Саша говорил, что это неправильно — звать медведя Таней, потому что он не баба, а мужик. А тетя Клава сказала, что медведю наплевать на то, как его зовут, как мужика или как бабу. Я спросила: как же тогда Таня разберется, когда вырастет, кто он — мужик или баба? И что ему делать — жениться или выходить замуж?

Тетя Клава и дядя Саша засмеялись, и дядя Саша сказал:

— Не беспокойся за него, он уж как-нибудь сам разберется!

Папин отпуск ужасно быстро прошел, надо было нам уже уезжать домой. Мы стали собирать вещи. Папа посмотрел на меня и спросил:

— Ты что такая печальная-препечальная, Танька-Претанька?

И я в ответ сразу заревела и призналась, что тетя Клава обещала отдать мне Таню насовсем и что его можно везти в мешке, а на станции сказать, что в мешке не медвежонок, а мягкие вещи, чтобы нас пустили в вагон.

— А если эти твои «мягкие вещи» начнут в вагоне громко реветь или, не дай бог, описаются от страха? Хороши мы тогда будем! Ты об этом подумала? — сказала мама.

— Подумала! — закричала я. — Таня меня слушается, я буду рядом с ним, и он не посмеет вести себя громко и неприлично.

— Выбрось эту дурацкую идею из своей головы! — сказала мама.

А папа нахмурился и тоже сказал, что брать с собой Таню в город нельзя, потому что его милиция не пропишет, и чтобы я была умной девочкой и не приставала к родителям с сумасшедшими просьбами. И тогда я поняла, что Таню мне ни за что не позволят взять с собой, и побежала к тете Клаве, и сказала ей об этом. И еще сказала, что очень боюсь, как бы дядя Саша не застрелил Таню из ружья, когда мы уедем.